Поволяев Валерий. Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)

   - ...наедятся наши правители и укатят в заморские края! - Ирина Евгеньевна закончила на вдохновенно-возвышенной ноте: - Здесь им делать нечего, они боятся народа... Да и лиха беда начало: под суд могут угодить. А тюремную баланду после тройной и пятерной архиерейской ухи хлебать не светит...
   - Ирка, Ирка, мы безнадежно с тобой устарели, - с грустным пафосом проговорил Сергеев, - мы с тобой - продукт прошедшего времени.
   Это Ирина Евгеньевна услышала и, оборвав свою речь, безмолвно опустилась на стул. Откинула каштановую прядь без единого седого волоса, она вообще выглядела много моложе своих лет, и Сергеев любил её такую - не поддающуюся времени, упрямую, с твердо сжатым красивым ртом и совершенно невыцветшими молодыми глазами, полными решимости и ещё чего-то такого, чему и названия нет, что всегда было для Сергеева тайной, ибо, несмотря на все свои заслуги, геройское звание, Сергеев ничем не выделялся среди других и обладал теми же слабостями и недостатками, что и все остальные мужчины. Он подумал о том, что, пройдя немалый путь вместе с женой, так и не понял, не познал её сути. И вообще женщина - существо непознаваемое. Вещь в себе, без каких-либо внешних признаков, характеризующих внутреннюю суть.
   Сергеев любил её ещё с войны, когда к нему в батальон прислали девчонку - младшего лейтенанта с санинструкторской брезентовой сумкой на боку, девчонка вытянула его, беспамятного, грузного, с простреленной грудью из пекла и доставила в санбат, оттуда Сергеева забрала машина полевого госпиталя. Они должны были бы расстаться, капитан Сергеев и младший лейтенант Стапикина, по всем законам их должна была разбросать в разные стороны война, которая ещё не закончилась, но они оказались сильнее войны...
   - Игорь, как мы будем жить? - жалобно спросила Ирина Евгеньевна. Голос её - словно пуля - вошел в его тело. Сергеев даже ощутил, как у него перехватило дыхание.
   Если бы он знал, как выжить в родной стране, ставшей чужой, то давно бы занялся этим и они хлебали бы ложкой зеленые щи из американских долларов, но все способы, известные ему, для выживания не подходили. Способы эти запретные - обман, подлог, спекуляция, воровство и так далее, все было не для него.
   - Ладно, надену ордена, схожу кое-куда, - глухо, делая усилие, чтобы подняться, произнес Сергеев.
   Поход его ничего не дал - в руке Сергеев принес смятые в комок две кредитки, пахнущие водкой и кислой капустой. Видать, долго находился в злачном месте, раз насквозь пропитались духом еды и выпивки.
   - А унижений-то, унижений, знаешь, Ир, сколько? - Он ударом пальца отбил бумажный комок к жене, - в голосе его прозвучало что-то слезное, незнакомое, прежде не звучавшее, и Ирина Евгеньевна невольно вздрогнула.
   Подошла к мужу, как маленького, погладила по голове.
   - Седой мой, весь седой, - прошептала она нежно, - мой комбат! Не надо, больше никуда не ходи... Не будем ни перед кем унижаться. - Шепот её сошел на нет, угас, она всхлипнула, но в следующий миг взяла себя в руки. Не надо больше никуда ходить, Игорь... Тебе не надо, а я попробую. Если удастся, то удастся, если не удастся - переживем и так. Миллионы живут так же, как и мы. И ничего - держатся. Проживем.
   - Эх, устроиться бы куда-нибудь на работу, - обреченно, совсем расклеенно - неудачный поход раздавил его, - в газетный киоск, может быть...
   - Хороша страна, которая героя, пролившего за неё кровь, сажает на старости лет в газетный киоск...
   - А что делать?
   - Пока ничего! - Ирина Евгеньевна старалась говорить как можно мягче, чтобы не добавить синяков мужу - тому и так досталось: Сергеев едва дышал от побоев. - Эх, комбат ты мой, комбат. Лучше бы мы с тобою погибли на войне и остались в глазах других всегда молодыми, счастливыми. Ан нет, останемся в памяти развалинами, дожившими до нищеты. Но нищими нам с тобой, Игорь, быть никак нельзя!
   В ответ Сергеев лишь красноречиво развел руками, дернулся, словно бы его ударили током - одно плечо резко приподнялось, другое безвольно опустилось, и у Ирины Евгеньевны, засекшей это движение, в висках заплескался шум.
   Наутро она оделась во все лучшее, что у неё было, сказала Сергееву: "Через пару часов я вернусь", и ушла из дома.
   Вернулась она раньше, чем обещала, в сопровождении молодого румяного человека, пахнущего хорошим одеколоном, причесанного, будто на журнальной картинке - волосок к волоску, подошла к Сергееву и неожиданно, как в молодости, прижалась к нему, шепнула на ухо:
   - Все будет в порядке, Игорь! Доверься мне! - потом повернулась к молодому человеку, у которого оказалась очень приятная, мягкая улыбка: Знакомьтесь, это мой муж, Герой Советского Союза Игорь Иванович Сергеев. А это, - она развернулась, повиснув на локте Сергеева, - это Игорь, человек, которого послало нам само провидение, сама судьба, он твой тезка, тоже Игорь... Игорь Дмитриевич Коронатов.
   - Можно просто Игорь, - скромно предложил молодой человек, учтиво и старомодно, будто чиновник прошлого века, поклонился Сергееву. - Если можно, называйте меня по имени, без отчества, иначе я буду чувствовать себя неудобно. Вы - прославленный человек, вас знает вся страна...
   - Ну уж, вся страна, - не выдержав, хмыкнул Сергеев и, увидев, что молодой человек вспыхнул, будто красное солнышко, на румянец наполз ещё румянец, загустел, стал бордовым, крепким, словно по лицу его прошелся мороз, замахал руками: - Да ладно вам, Игорь, полноте, какая страна? Вы уж не обижайте меня, старика, и не обижайтесь сами, если я что не так скажу.
   - Я это... я совершенно честно, Игорь Иванович, - молодой человек прижал к груди руку, жест был искренним, подкупающим, - я вашу фамилию ещё в школе, когда был пионером, слышал, а потом в институте, когда учился, ходил на встречу с вами. Очень интересная была встреча.
   - Я очень рад, Игорь, очень рад, - неожиданно растроганно пробормотал Сергеев, - вашу руку, пожалуйста. Вы в каком институте учились? - спросил он, ощутив приятную крепость руки молодого человека. Он не любил, когда рука парня оказывалась как мягкая лепешка - ни костей, ни мускулов, один только пот, - этот молодой с подкупающей наружностью явно занимался спортом, на таких ребятах мир держится...
   - В энергетическом... - ответил Игорь.
   - Да, было, - подтвердил Сергеев, - я действительно выступал там. В клубе...
   - В клубе, - радостным эхом откликнулся молодой человек.
   - Ну вот, видите, как много у нас общего! - Ирина Евгеньевна высказалась не совсем точно, как-то слишком по-деловому, в духе современных хлыщей, привыкших из воздуха добывать деньги. Сергеев это засек и поморщился. От острого взгляда Ирины Евгеньевны реакция мужа не укрылась. Она, успокаивая мужа, ласково, как когда-то давно, прижалась своим хрупким плечом к твердому плечу мужа. - Ты не представляешь, как нам повезло. Игорь представляет фирму, которая, в отличие от современных рвачей, занимается благотворительностью...
   - Благотворительностью? - машинально переспросил Сергеев, в воздухе возникло эхо и исчезло. Сергеев подобрался, как на фронте, когда поднимал своих бойцов в атаку, глаза посветлели, но преображение это было секундным, через секунду все вернулось на круги своя и Сергеев стал прежним Сергеевым - усталым, старым, загнанным, вызывающим жалость. И почему он зацепился за это вынырнувшее из глубины времен словцо "благотворительность"?
   - Да, Игорь, благотворительностью, - подчеркнула Ирина Евгеньевна, что тебе в этом не нравится? - В её движениях появилась молодая поспешность, даже некая суетливость.
   - Просто так. Благотворительность - творить на благо, творить во благо... В пору нашей молодости таких слов не было, хотя слово это старое.
   - В общем, мы с тобою будем жить нормально, ни в чем не нуждаясь, сказала Ирина Евгеньевна, - и поможет нам в этом Игорь и его фирма.
   Все было просто. Квартира у Сергеевых была приватизированная, то есть ставшая теперь личной собственностью, вещью четы Сергеевых, как мыльница в ванной, как книги, как мебель, как болотные сапоги, которые Сергеев раньше брал с собою на рыбалку, - эта "личная вещь" и интересовала румяного, приятно смущающегося Игоря и его фирму, носившую то ли греческое, то ли древнееврейское название.
   Поскольку у Сергеевых детей не было - природа не одарила их самым сокровенным, а наследника из детского приюта они не брали - можно было жестоко промахнуться, - то и квартира, когда будет завершен их земной путь, вновь, как и при Советах, отойдет государству, что никак не устраивало молодого Игоря и его фирму. Фирма предлагала Сергеевым следующее: она берет на себя все опекунские заботы по семье Сергеевых до конца их дней, обеспечивает деньгами, мясом, кефиром, отдыхом раз в году на юге - в Сочи у фирмы имелся свой санаторий, хлебом, оплачивает счета за электричество и газ - в общем, делает все, чтобы Сергеевы ни в чем не нуждались, и требует от них только одного - даже не требует, а просит - чтобы они завещали свою квартиру фирме.
   - Ну как? - с медовым торжеством в голосе спросила Ирина Евгеньевна.
   - Не знаю, - неуверенно приподнял одно плечо Сергеев, - надо бы это дело обкашлять...
   - "Обкашлять, обкашлять!.." - не стесняясь молодого человека, передразнила мужа Ирина Евгеньевна.
   - Ну, если тебе не нравится слово "обкашлять", то, как говорили в молодости, когда шли от Варшавы на Прагу: "пшепшечить и зашвандить"!
   - Ну и словечки у тебя! - укоризненно склонила голову Ирина Евгеньевна, причмокнула губами, превращаясь в юную младшую лейтенантшу. Преображение промелькнуло, словно солнечный луч, и тут же исчезло, не успев даже родить в душе Сергеева тоскливый отклик, - а он по своему прошлому тосковал, и чем дальше в старость - тем острее, мучительнее.
   - Мы торопить не будем. - Молодой человек по имени Игорь поднял обе руки, зарделся больше обычного. - Единственное, не затягивайте надолго. Потому как предложений у нас много и на все мы откликнуться не сможем. Просто не сумеем. Поэтому главное - не опоздать.
   - Мы с мужем все обсудим, - Ирина Евгеньевна сурово глянула на Сергеева, и он ощутил себя неожиданно маленьким, беззащитным, - обкашляем все, как он выражается в духе рыцарей подворотни, и дадим вам знать.
   - Только не затягивайте, пожалуйста! - повторил Игорь.
   - Завтра же позвоним по телефону. - В голосе Ирины Евгеньевны возникла железная интонация: можно было не сомневаться - завтра она позвонить этому молодому человеку. Сергеев, стесняясь своего румянощекого тезки, вздохнул и опустил голову.
   - Как его фамилия? - спросил он, когда молодой человек ушел. Чего-то я не запомнил...
   - А что, это имеет какое-то значение?
   - Ты как в Одессе - вопросом на вопрос...
   - Коженатов, кажется... Нет, Куропатов. Точно - Куропатов. Чем тебе не нравится его предложение?
   - Не знаю, - откровенно признался Сергеев.
   - Что, внутренний голос не дает покоя? Нашептывает? Если мы не примем этого предложения - сдохнем, извини за резкость, от голода. Мы же выброшены с тобою на помойку, Игорь, разве ты этого не ощущаешь? С нами проводят эксперимент, какой не проводили ни с кем в мире.
   - Слишком эмоционально, - не выдержав, отозвался Сергеев.
   - Да мне чихать, как это звучит - эмоционально или не очень, - мне важно другое: как жить дальше? Кто ответит на этот вопрос? Лысый пряник, автор бессмертного высказывания: "Кто есть ху"?
   - Ху есть кто.
   - Какая разница! Это речь необразованного человека, комбайнера.
   - Прицепщика.
   - Что ты мне все время палки в спицы вставляешь? - Ирина Евгеньевна к старости лет стала быстро заводиться, ей совершенно не требовалось время для разгона. Сергеев, видя это, часто уступал в споре, пятился назад, потом с грустью отмечал это. На этот раз он решил не пятиться.
   - Разве? - спросил он с непривычной для себя и жены насмешливостью. Комбайнер - это техническая знать, аристократ, а прицепщик - необразованный рабочий.
   - Вернемся к нашей сельхозпродукции, - несколько обиженно, но по-прежнему напористо произнесла Ирина Евгеньевна - к нашему мясу, к кефиру. Что же плохого в предложении этого человека? Игоря, который Коронатов? Я точно вспомнила его фамилию - Коронатов.
   - Я же сказал, не знаю, - искренне, стараясь, чтобы в голосе были только сожалеющие нотки, и больше никаких других красок, - самое лучшее, чтобы голос вообще был бесцветным, проговорил Сергеев, - я говорю совершенно серьезно, без каких-либо задних мыслей... Не знаю. Я не знаю.
   - Ну хорошо, давай возьмем карандаш, бумагу и посчитаем...
   Они сидели и считали довольно долго, из расчетов получалось предложение Коронатова и его фирмы выгодное, но что-то все равно настораживало Сергеева, все слишком удачно сходилось, было без зазоров подогнано друг к другу, - это во-первых, а во-вторых, Сергеев, как человек прошедший войну, за добрую сотню верст чувствующий опасность, чувствовал её и на этот раз. Он не мог понять, что с ним происходит, - все вроде бы нормально, все состыковывается, причин для тревоги нет, но что-то тяжелое, сосущее поднималось у него внутри, едва он начинал думать о безмятежном будущем, вспухало, словно на дрожжах.
   - Ну с чем ты ещё не согласен? - спрашивала его жена.
   - Со всем согласен.
   - Что, будем заключать договор?
   - Ладно... Давай заключим договор. - Сергеев вяло махнул рукой. Он хотел, чтобы жест этот вышел у него энергичным, радостным, а жест получился вялым, вареным.
   - Нет, действительно, ты подпишешь договор?
   - Естественно, раз уж ты так решила...
   - Мы решили, Игорь, мы... Мы оба, ты и я!
   Оформление заняло немного времени - это даже удивило Сергеева: в нынешней московской давильне, в разных бюрократических конторах, где полным полно пеньков-чиновников, умеющих хорошо есть и хорошо пить, даже самая рядовая бумажка движется бесконечно долго - особенно, если она ничем не подмазана, но когда её подмажут рублем или долларом, движение её ускоряется, черепаший шаг превращается в полет. Так и в этот раз. Сергеев понял, что румянощекий Игорь и его команда имеют хороший склад горюче-смазочных материалов - все прошло как по маслу. Сергеев вздохнуть не успел - не то чтобы "обкашлять" детали сделки, как перед ним уже лежали две лощеные, с красочным фирменным клеймом в углу бумаги - договоры. Их надо было подписывать, оба экземпляра: один для благодетелей, другой для себя...
   Он потянулся за ручкой и неожиданно ощутил, как цепким злым холодом сдавило сердце, кончики пальцев перестали что-либо чувствовать, он понял, что даже ручку не удержит, она безвольно вывалится из пальцев, губы у него стали чужими.
   - Что с тобой? - обеспокоилась жена.
   - Сердце... сердце прихватило.
   Ирина Евгеньевна накапала в стакан корвалола - из старых ещё запасов, корвалол уже кончался, встревоженно покосилась на мужа - от страха и нежности ей сделалось трудно дышать, она погладила Сергеева по голове, будто ребенка:
   - Седой ты мой... Седой комбат.
   Сергеев шевельнулся, захватил серыми губами немного воздуха, проглотил, потом гулко, маленькими глоточками, выпил корвалол, аккуратно, стараясь не делать резких движений, откинулся назад, на спинку стула.
   - Не пойму, что со мной, - пожаловался он, приложил к губам палец, проверяя, ощущают они что-нибудь или нет, затем прислушался к самому себе может, организм что-нибудь подскажет? Подавленно покачал головой: - Не могу. Подписывай договор вместо меня.
   - Ты же глава семьи...
   - А что делать, если глава заболел?
   - В таком случае договор подписывает доверенное лицо, - вмешался присутствовавший на подписании румяный Игорек, до этой минуты он молчал, словно происходящее его не касалось. - Это можно, это дозволено правилами.
   - Значит, я, - уточнила Ирина Евгеньевна.
   - Значит, вы, - подтвердил Коронатов. - Так положено по закону. - Он придвинул к Ирине Евгеньевне договор, сверху положил ручку. - Смелее, смелее, - на лице у него появилась мягкая, какая-то застенчивая, интеллигентная улыбка, - смелее, и мы раскупориваем шампанское.
   - Какое шампанское... Полноте! - Ирина Евгеньевна взялась за ручку, но что-то остановило её, на лице возникло неуверенное выражение, глаза сделались беспокойными: - Вы до самой старости нас не бросите? Точно? спросила она.
   - Точно не бросим. А шампанское, оно есть. За счет фирмы. Так положено. Считайте, что мы отмечаем маленький праздник.
   Вздохнув, Ирина Евгеньевна зачем-то подула на ручку, поглядела на молчащего Сергеева, словно бы ища у него поддержки, но Сергеев отвернулся, он смотрел в окно, на яркое пятно какого-то летучего змея, повисшего в воздухе на блескучей, видимой даже издали нитке. Ирина Евгеньевна махнула рукой - мужик, дескать, он и есть мужик, совершенно непонятный народ, - и с маху, широко, крупно расписалась в договоре. Произнесла, словно бы оправдывая саму себя:
   - Чему бывь, того не миновать.
   В ту же секунду гулко хлопнула пробка шампанского. Коронатов ловким движением сгреб в кучу три бокала, вытащенных из портфеля и до краев наполнил их. Сергеев невольно поморщился - пена от шампанского, поднявшаяся над бокалом, напоминала мыльную. Мыло? В такой-то день? Что-то в этом распитии шампанского было двусмысленное, противное его затосковавшей душе, показалось, что шампанское пахнет какой-то пылью, плесенью, ещё чем-то, вызывающим брезгливое чувство, а вместе с ним - недоумение и тревогу.
   - Выпьем за то, чтобы день сегодняшний был счастливым, - произнес Коронатов, и Сергеев невольно усмехнулся: фраза уж больно "свежая", но тем не менее приподнял свой бокал в ответ на услужливое движение Коронатова. Чуть отпил. - Да, счастливым, - продолжил Коронатов, улыбнулся, словно бы извиняясь за неуют, возникший в душе Сергеева, - он был виноват в этом неуюте, он и его фирма, и Коронатов старался загладить свою вину, повторил тише, извиняющимся тоном: - Счастливым... И для вас и для нас... Я очень этого хочу. Поверьте, Ирина Евгеньевна и Игорь Иванович!
   Он ещё что-то говорил, но Сергеев уже не слышал, он думал о том, не сплавит ли фирма их с Ириной в какой-нибудь дом слабоумных старцев либо в больничный приют паралитиков, мочащихся под себя, - в таком разе было бы лучше оставаться у себя, в своей обедневшей, но сохраняющей тепло и дух прошлого, бывшего им таким дорогим, квартире, коротать старость здесь... И шут с ними, с омарами в винном соусе, с телячьими отбивными, с супом из акульих плавников и куропатками, заправленными орехово-чесночным соусом, в конце концов, можно было бы есть и черный хлеб, поджаренный в духовитом подсолнечном масле да запить сладким чаем, как в стародавние студенческие времена. Только вот Ирина, в которой вдруг проснулись аристократические капризы, возражает против этого. И откуда только у неё это взялось? Брал в жены вроде бы кухарку, а на старости лет оказалась дворянкой. Он усмехнулся едва приметно, про себя, скосил глаза на жену.
   Та от шампанского раскраснелась, помолодела, сделалась похожей на давнюю, такую молодую и преданную ему лейтенантшу Ирку, главного батальонного медика, и Сергеев заморгал часто - прошлое нанесло чувствительный укол, в ноздри остро пахнуло порохом, горячим железом, танковой соляркой, - Сергеев расстроенно отхлебнул шампанского из бокала и, стремясь оторваться от своего прошлого, выключиться из него, отметил, что благородный напиток пахнет плесенью.
   Почувствовав взгляд Сергеева, Ирина Евгеньевна повернулась к нему, улыбнулась молодо. И верно, подумал Сергей, она совсем ещё юная девчонка, не выбралась из страшной войны, осталась там - да, там, а здесь совсем иная женщина... Он чуть не застонал от осознания ошибки, которую сделал...
   - Что с тобой? - обеспокоилась Ирина Евгеньевна. - В глаз что-то попало? Да?
   - Попало. Бревно.
   - Ну и шуточки у тебя, боцман, - произнесла Ирина Евгеньевна грубовато, остановила Сергеева протестующим движением, когда он хотел что-то сказать в ответ.
   - Хотите, Ирина Евгеньевна, последний анекдот? - помог ей Коронатов.
   - Конэчно! - игриво, с грузинским акцентом произнесла Ирина Евгеньевна. Она сама знала много анекдотов и могла рассказывать их часами.
   А на Сергеева снова стала наваливаться тоска. Он поспешно поднес к губам бокал, отпил, звучно сглотнул, потом полоскал шампанским рот.
   - Кто же так пьет дорогой напиток? - услышал он укоризненный, с ноткой презрения голос жены, - как был ты, друг мой комбат, деревней, так деревней и остался!
   - Ти-хо, - неожиданно спокойно и жестко, по слогам проговорил Сергеев, - не шуми, подруга! Как мне нравится пить шампанское, так я и пью! - Сергеев хотел сделать замечание насчет того, что негоже так говорить с ним в присутствии посторонних, чтобы она никогда с ним больше не говорила таким высокомерным барским тоном, но смолчал - понял, что Ирине так же тошно, как и ему, и она тоже борется с собою, с тоской, с неизвестностью, и грубость её, высокомерие - совершенно неосознанная защитная реакция.
   - Еще хотите анекдот, Ирина Евгеньевна?
   - Ха-чу!
   Сергееву сделался противен этот молодой человек со свекольным румянцем на щеках, застенчивой улыбкой и быстрыми резкими движениями спецназовца.
   - Скажите, молодой человек, вы в спецназе никогда не служили?
   - Нет.
   - А в ОМОНе?
   - Нет. Что, Игорь Иванович, нравится элита в погонах?
   - Совсем нет, я к ним чувствую отвращение. Обыкновенные убийцы.
   - Но вы ведь тоже убивали, когда были на войне.
   - Верно. Только там было совсем другое убийство.
   - Другая песня? - Коронатов услужливо засмеялся.
   - А песни нынче - пошлые, - задумчиво, снова углубляясь в себя, произнес Сергеев, - после каждой песни охота помыться, в бане, да не сразу и отмоешься - столько грязи.
   - Вы рассуждаете, как строгий учитель, Игорь Иванович. А народ наш баню не любит. Народ привык к душу, к ванной и к бассейну.
   - Душ смывает только пот, а грязь не смывает, и тем более не смывает грязь, накопившуюся внутри. Такую грязь только банькой отпаривают... Сергеев умолк - вспомнил, как на фронте, отойдя от передовой в тыл километров на пять, они устраивали баню в палатках. Каждую дырочку в брезенте старались законопатить, чтобы не уходило тепло - не дай бог, уползет в прожорливое, шипящее пространство, - нагревали на костре камни, поливали их горячей водой - парилка была не хуже, чем в Сандунах.
   Из далекого далека до него донесся голос Коронатова - беспечный, отчего-то раздражающий... что же его начало раздражать в этом молодом уверенном голосе? Сергеев не сразу понял, что в голосе Коронатова появились новые нотки - этакие начальнические, хозяйственные, хорошо известные Сергееву по прежней жизни, только те, кто позволял себе с ним такой тон, имели на то право, а Коронатов не имеет. Рано. У него нет прошлого.
   - Ну хватит, - тихо проговорил Сергеев, хлопнул ладонями о колени, собираясь подниматься, - говорите, что нам делать дальше, и вообще как жить?
   - Нет, нет, нет, - легким жестом осадил Сергеева Коронатов, шагнул к нему, уходя одновременно от взгляда, - сейчас приедет мой шеф, и мы все решим... Вместе решим.
   В ту же секунду, словно бы отзываясь на голос Коронатова в двери сергеевской - бывшей сергеевской - квартиры возник квадратный, с тяжелым красным лицом и бульдожьей челюстью человек и объявил:
   - А вот и я!
   Ключей от квартиры у него не было - Сергеев ещё не успел никому передать ключи, ни Коронатову, ни его фирме, - это что же выходит, квадратный человек просочился в квартиру сквозь стену? Либо он подделал ключи? Сергеев почувствовал, как у него онемели губы, сделались непослушными, язык во рту стал деревянным, чужим, он хотел что-то сказать, но не смог! Услышал только голос Коронатова, раздавшийся где-то за краем сознания:
   - Это и есть шеф!
   Краснолицый, грузно давя подошвами старый паркетный пол, быстро переместился по пространству - вышло это у него, несмотря на избыточность веса, легко, ловко, висящий живот не мешал движению. Он вмиг оказался около Сергеева: выдернул из кармана опасно блеснувшую в воздухе стальку - тонкую витую стальную проволоку, произнес бесцветно, словно бы ни к кому не обращаясь:
   - Больно не будет! Не бойтесь!
   Сергеев хотел закричать, но крик застрял у него в глотке, руки и ноги отказались повиноваться, - такое уже было один раз с ним на фронте, когда ему в спину, косо зацепив позвоночник, впился осколок от немецкого противотанкового снаряда, - он снова широко открыл рот, но человек с квадратным лицом уже накинул стальку ему на шею.
   - Ы-ы-ы, - страшно, не веря в происходящее, засипел Сергеев, схватился обеими руками за стальку, попробовал просунуть пальцы под проволоку, вывернул в сторону красные, налившиеся кровью глаза, увидел, что Коронатов накинул стальку и на Ирину. Голова у жены, по-птичьи надломившись, упала на плечо, из посиневшего рта вывалился язык. - Ы-ы-ы, напрягся из последних сил Сергеев, но квадратнолицый пришелец был сильнее его, - ы-ы-ы-ы! - продолжал сипеть Сергеев, не желая сдаваться, ломая ногти о стальку, утягивая квадратнолицего в сторону, под стол, в подступающую к Сергееву темноту, в его прошлое.
   - Не давай им кричать, - глухо, словно сквозь ватный покров донесся до него голос квадратнолицего - он говорил о двоих, о Сергееве и Ирине Евгеньевне, словно бы сам душил Ирину. Сергеев захрипел, продолжая слышать слабый, словно сквозь вату, голос квадратнолицего. - Не давай, не то сюда весь дом сбежится, слышишь?