Прачик Иван. Фронтовое небо

   Булыгин, Лопес-Смит и я получили приглашение с просьбой помочь отремонтировать самолет, так как механик экипажа и ремонтная бригада оказались в затруднительном положении. Как мы убедились на месте, ремонт действительно предстоял сложнейший.
   Объяснять интернациональной бригаде, что и как ремонтировать, было бы гораздо сложнее, чем выполнить эту работу самим. И мы принялись за дело. В короткий срок заменили плоскость истребителя, произвели ее стыковку с центропланом. Работа не из легких. Когда она уже подходила к концу, надо было подумать, кому доверить облет машины, пристрелку оружия после восстановительного ремонту. Это обычно решает летное руководство. Инженер вправе разве что только высказать свои соображения, с которыми опытный авиационный командир, как правило, считается.
   Птухин тогда спросил меня:
   - Кто будет облетывать "ишачок"?
   Я подумал и посоветовал:
   - Из тех летчиков, кого я хорошо знаю, лучшая кандидатура - Родин.
   - Я так и знал, что посоветуешь его, Федора, - удовлетворенно засмеялся генерал. - Своих из бригады не забываешь!..
   Для более оперативного ввода в строй поврежденных самолетов кроме внедрения поточного метода ремонта мы активно стали применять передвижные авиаремонтные мастерские - ПАРМы. Укомплектованные набором различного инструмента, автогеносварочными генераторами, токарными стайками, ПАРМы с приданными им штатными специалистами -ремонтниками были очень эффективны и мобильны: своим ходом они перебазировались с одного аэродрома на другой, где немедленно развертывали работу по ремонту. Но только в Испании, по и на Халхин-Голе, в финской кампании, во время Великой Отечественной войны они нашли свое прочное место.
   Нам, инженерам и техникам, подгонять ремонтников ПАРМа не приходилось. Практически работа ПАРМов шла круглосуточно. И главным образом ночью, когда полеты закапчивались. Только в короткие промежутки длинного летнего дня ремонтники на два-три часа забывались тревожным сном. Когда же они буквально с ног валились от усталости, мы подменяли их. Труд этих молодых ребят был не только напряженным и тяжелым - он был сопряжен с большой опасностью. Довольно часто на рембазы и аэродромы налетали фашистские бомбардировщики. Как правило, сначала они сбрасывали бомбы, а потом, снизившись до бреющего полета, обстреливали людей из пулеметов.
   Как-то летчик Е. Саборнов произвел посадку на аэродроме Лясиньера. В ею машине оказалось повреждение фюзеляжа. Для маскировки ее закатили в самую гущу фруктовых деревьев. Когда ремонтные работы подходили уже к завершению, над аэродромом вдруг появились бомбардировщики противника. Бомбоубежище от нас располагалось далеко: пока добежишь до него - семь раз убьют. В тот день и погиб испанский техник Андрее: он был убит наповал осколком бомбы...
   * * *
   С раннего утра жара и духота. Город Сабадель словно вымер. Планирую, на каких аэродромах побывать, куда поехать в первую очередь. Неожиданно приходит посыльный:
   - Вас приглашает к себе комиссар Агальцов.
   "Что там стряслось? - думаю по дороге в штаб. - Только вчера виделись. Впрочем, мало ли что за ночь могло произойти на фронте..."
   "Испанец" - так многие звали Филиппа Александровича за его непоседливость, внешнее сходство с испанцами - представляет мне высокого, как и он сам, подтянутого человека:
   - Иван Андреевич, знакомься: Александр Петрович Андреев. Прибыл на смену Федору Аржанухину. Командовал бригадой скоростных бомбардировщиков. Так что можешь теперь освоить технику пилотирования и на скоростных бомбардировщиках, - шутит Агалъцов и после небольшой паузы продолжает: - А этот инженер, Александр Петрович, наш главный "хирург" по ремонту и эксплуатации самолетов. Съездите сегодня вместе на авиационный и авиаремонтный заводы. Там будет командующий авиацией Республики товарищ Сиснерос, преданный революции человек...
   Игнасио Идальго де Сиснерос - выходец из древнего и знатного рода. Его предки занимали ключевые посты в государственном управлении, оказывали решающее влияние на судьбы страны. А вот младший Сиснерос без колебаний стал на сторону народа и был ему до конца верен.
   С командующим авиацией Республики я уже знаком. Переводчица Шура Браславская, юная симпатичная ленинградка, помогает нам вести разговор. У Шуры где-то далеко от этих краев остался сынишка. Она вскоре погибнет, наша обаятельная переводчица. Пуля франкистов оборвет жизнь интернационалистки. А с гибелью летчика Рамона было связано мое знакомство с другой женщиной-интернационалисткой - Марией Фортус.
   Наша встреча произошла в декабре 1937 года. Помню, как в кабинет старшего советника вошла худенькая женщина. Нам предстояло сообщить ей о смерти сына. "Рамон погиб... Мы все знали Рамона как храброго летчика", навсегда запомнил слова, сказанные Марии.
   Мария Фортус... Это о ней на всех фронтах Республики рассказывали удивительные случаи. Как-то Мария остановила бойцов, в панике бросивших оружие. "Остановитесь, трусы! - крикнула она на испанском языке. - Вас что, кастрировали? Забыли испанскую гордость и достоинство мужчин?! Что о вас скажут люди, что подумают о вас невесты, жены и матери?.." Опустив перед женщиной головы, испанцы подняли оружие. Так в критическую минуту Мария Фортус воодушевила бойцов и повела их на штурм высоты, которую те только что оставили...
   Трудно пережить гибель людей. За те войны, которые мне было суждено вынести, а их досталось немало, ушли из жизни многие мои боевые друзья. Всех помню. До сих пор помню и имена героев, с кем на баррикадах Испании довелось отстаивать Республику.
   Как-то на одном из аэродромов я заметил самолет со знакомым номером. Машина была изрешечена пулями. Но я знал, что истребитель этот из группы Федора Родина. "Где же летчик?" - пробежала тревога. Техник Ортега пояснил:
   - Камарада Антонио, пилот Родина немножко ранен.
   Была схватка, он сбил итальянский пилот. Фашистов - много, республика мало.
   - Где он? - нетерпеливо спрашиваю по-испански.
   - Госпитал, - коротко, по-военному отвечает Ортега, и я тороплюсь туда.
   ...Федор сидел на койке, нетерпеливо поглядывая в открытую дверь ожидал нас. Сквозь южный загар на его лице проступила бледность - это от усталости и ранения.
   - Иван Андреевич! Ваня!.. - радостно бросился он навстречу. - Я рад... как рад, что пришли проведать меня. Скучно здесь. Рана пустяковая, а задержат вот... На днях нас навестила здесь сама Пасионария - Долорес Ибаррури. Что же лежать? В бой, в бой надо!..
   - Да ты не торопи время. Поправляйся. Починим твой "ишачок" заодно его тоже подранили. А боев тебе еще достанется... - как мог, успокоил я Федора Родина и, кажется, не ошибся.
   * * *
   1938 год складывался для нас очень тяжело, напряженно. У противника увеличивалось количество зенитных батарей, становилось все больше и больше истребителей, появился новейший "Мессершмитт-109". Этот самолет обладал огромной по тем временам скоростью и мощью бортового вооружения. Наш И-16 в скорости ему уступал, но был маневреннее. У врага поступили на вооружение и новые бомбардировщики, высотность которых отличалась от наших в лучшую сторону. Стал вопрос: что можем мы сделать в полевых условиях, чтобы улучшить тактико-технические данные своих самолетов, противопоставить их боевой технике врага?
   Сергей Иванович Грицевец, нетерпеливый, по-боевому горячий, высказался первым:
   - Пилоты нашей группы уже думали об этом. Я высказываю не только личное мнение, но и убежденность своих товарищей: наш "ишачок" можно облегчить - и потолок машины поднимем...
   "Облегчить самолет. Но за счет чего?.. - прикидывал я. - Уменьшать боекомплект нельзя. Горючим пренебрегать тоже опасно: близко ли, далеко ли происходит воздушный бой от точки базирования, но бензин должен быть заправлен по самую горловину бака..."
   Будто прочитав мои мысли, Грицевец убежденно предложил:
   - Решение одно - отказаться от кислородного оборудования, снять баллоны! Таково мнение летчиков.
   Я уже был согласен с Сергеем. Кислородные баллоны мы снимем с истребителей в минимально короткий срок. Но смущало одно: согласятся ли так летать испанские товарищи?
   - Прошу верить моему слову, - горячился Грицевец, - испанцы вместе с нашими пилотами уже обдумывали это. А снять баллоны с одних самолетов и оставить их на других - на такое они не пойдут.
   И решение было принято: летать без кислорода.
   Примерно через месяц я приехал на аэродром Вальс, где базировалась группа Сергея Грицевца. Командир со своими товарищами находился в воздухе, сопровождая бомбардировщиков до цели и обратно. На стоянке я встретился с Николаем Герасимовым.
   - Слышали, как наш командир посадил немецких асов? - спросил Николай. И летчик рассказал мне об этом памятном полете.
   ...Наши фронтовые разведчики донесли в штаб Военно-Воздушных Сил Республики, что в немецкой бомбардировочной группе из легиона "Кондор" запланирована смена лидера, того самого, который бомбил Гернику. Сменить лидера должен был такой же головорез, но ему предварительно предстояло ознакомиться с районом полетов, рельефом местности, линией фронта. А рельеф Испании со сложным профилем, горист. Боевые действия над такой территорией требуют от экипажей безукоризненной техники пилотирования.
   Командующий республиканской авиацией Сиснерос, посоветовавшись с Птухиным, принял решение послать на перехват лидера Сергея Грицевца. Он должен был принудить противника к посадке на земле Каталонии. И Птухин предложил такой вариант действий. Одна группа истребителей уводит "мессершмиттов" от "хейнкелей", связывая их боем. Грицевец с пилотом Маргалефом в это время отсекают от головного бомбардировщика его ведомого и парой зажимают лидера.
   - В случае если немцы окажут сопротивление - "хейнкель" уничтожить огнем из пулеметов, - приказал Птухин.
   И вот из стана противника поступил условный сигнал: "Бомбардировщики врага взлетели..." Тотчас с аэродромов Реус и Вальс поднялись наши истребители И-16. Они заняли зону для барражирования над линией фронта в ожидании противника. Через несколько минут с запада появились "хейнкели" в сопровождении группы "мессеров". Количественный состав истребителей врага не вызывал у республиканских летчиков особых тревог - силы были примерно равны. Началось практическое осуществление операции: одна эскадрилья "ишачков" оттеснила группу прикрытия, навязав ей свою тактику - потащили немцев на высоту, подальше от "хейнкелей". Там, на высоте, И-16 завязали с "мессерами" воздушный бой.
   Вот уже и Сергей в паре с Маргалефом короткими очередями отсекли ведомого бомбардировщика. Все шло по плану: они остались с глазу на глаз с фашистским лидером. Но лидер был опытен, силен: он опасно огрызался из всех своих огневых точек, экономно расходуя боеприпасы. Немец, видимо, понял, что за ним охотятся. Резко бросив машину на крыло, начал маневрировать по высоте, пытаясь развернуться на свою территорию.
   Грицевец эволюциями истребителя дал знать ведомому испанцу: "Берем неприятеля в клещи" (радиостанции в ту пору на самолетах не устанавливались, и команды подавались условленными на земле сигналами). Огнем бортовых пулеметов они отрезали путь врагу на запад. Стрелок немецкого бомбардировщика вновь было открыл огонь по И-16, но Сергей Грицевец длинной очередью заставил стрелка замолчать.
   Тогда лидер пошел на крайнюю меру: сбросил бомбы и предпринял несколько энергичных попыток освободиться от назойливых республиканцев. Только маневры врага были безуспешны. Уже перед Барселоной немец резко ввел свою машину в крутое пикирование и сел на берегу реки, чтобы скрыться.
   Грицевец заметил, как немцы, торопливо покинув самолет, побежали в сторону гор. Он мгновенно ввел свою машину в пикирование и с высоты бреющего полета огнем бортовых пулеметов заставил вражеских пилотов прижаться к земле. Маргалеф тем временем направил свой истребитель на Барселону, чтобы там доложить командованию о выполнении задания штаба республиканских ВВС. А к приземлившемуся бомбардировщику бросились испанские крестьяне, многие из которых были вооружены. Сергей Грицевец не оставил зоны барражирования, пока не убедился, что немцы захвачены бойцами интернациональной бригады...
   На войне случались и затишья. Так, однажды авиация обоих сторон не вела боевых действий в течение целой недели. В эти дни генерал Птухин вызвал меня и без предисловий сказал:
   - Дорогой мой инженер! Я знаю, твои специалисты paботают на пределе человеческих возможностей. Но, пока авиация противника не может подняться в воздух из-за плохой погоды, надо этим воспользоваться.
   - Что от меня требуется, Евгений Саввич?
   - Необходимо в минимальный срок пополнить наши группы самолетами.
   - Задача понятна, - сказал я. - Пополнить эскадрильи за счет выхода машин, находящихся в ремонте. Ускорим дело!
   И началась напряженная боевая вахта. Отсчет времени мы вели не сутками, а часами, минутами. Люди работали, отдыхая прямо на аэродроме, в мастерской, у самолета. Но никто не роптал. Самоотверженный труд всего коллектива приносил нам каждодневную радость: эскадрильи получали вышедшие из ремонта машины.
   Наконец наступил момент, когда из ремонтной базы вырулил на взлетную полосу последний истребитель. Тогда мы с Лопес-Смитом поехали докладывать Птухину о выполнении задания. Евгений Саввич уже все знал из донесений командиров авиачастей. Не скрывая своей радости, без единого слова он обнял нас, растроганно глядя то на одного, то на другого. Потом прерывающимся от волнения голосом сказал:
   - Это единственный день почти за два года войны, когда все наши самолеты в полной боевой готовности. Благодаря вам, дорогие мои малые золотники!.. Спасибо, Лопес-Смит, и тебе, Иван - Антонио...
   Пылкие испанские пилоты долго потом подбрасывали вверх Лопес-Смита и меня, ликуя от восторга:
   - Вина Русин! Вива Эспана!
   * * *
   В конце октября тридцать восьмого года так называемый комитет по невмешательству навязал испанским революционерам свое решение: отправить с территории страны всех иностранных добровольцев. Это был тяжелейший удар по демократическим силам Республики. Советник по авиации Александр Петрович Андреев, дни и ночи проводивший в эскадрильях, понимал, что с отъездом наших летчиков республиканцам придется испытать горечь невосполнимых потерь. Усталый и печальный, он говорил на совещании:
   - Наверное, провожу вас, мои боевые соратники, и к началу 1939 года сам уеду на Родину. Пока же будем формировать новые эскадрильи из патриотов Испании. Командовать ими поручается республиканским пилотам. Инженерно-технический состав тоже уже приобрел богатый опыт. Жаль только, что республиканцам не будет больше поставляться техника, самолеты.
   Внимательно слушал Александра Петровича Лопес-Смит, изредка бросая печальные взгляды на боевых друзей. Притих и неунывающий Грицевец, что-то ранее незнакомое я заметил в его лице. Так бывает, когда расстаются, зная, что это - навсегда.
   Боевые вылеты наших летчиков, однако, продолжались, несмотря на просьбу республиканского руководства не участвовать в схватках с фашистами.
   - Вы очень помогли. Рисковать жизнью в последние дни вашего пребывания в Испании не стоит, - говорили нам.
   Грицевец был иного мнения:
   - Мои товарищи решили сражаться с врагом до последнего дня!
   И вот этот последний день наступил. Ярко светило солнце. Как по заказу, стоял полный штиль. В небе над Эбро сошлись истребители добровольцев с франкистами. Наши летчики в жестоком бою уничтожили три немецких "мессершмитта", пять итальянских "фиатов". Но потеряли республиканцы и три своих самолета. Пилоты этих машин остались живы, благополучно приземлились на израненных "ишачках".
   В этом бою на высоте семь тысяч метров наши летчики дрались без кислородного оборудования. Бой складывался трудно, изнурительно: большие перегрузки, огонь "мессершмиттов", превосходивший пулеметный огонь И-16. Да и скорость вражеских истребителей была выше, чем у наших. Но ребята выдюжили - помогла тренировка обходиться на огромной высоте без кислородных баллонов. Я, как сейчас, вижу вернувшихся с задания летчиков: их покачивало, они шли, словно по палубе корабля в штормящем море...
   А еще запомнилось прощание с Барселоной. Не по себе было расставаться с испанскими друзьями. Но наступили последние незабываемые минуты: рукопожатия, слезы на глазах, не по-испански сдержанные пожелания и напутствия Лопес-Смита, Андреса, Ортеги, Кармен, десятков других моих друзей: "Камарадо Антонио, мы увидимся! Вива Русия!.."
   Через несколько часов - Порт-Боу. Полтора года назад, когда я впервые увидел этот город, он сверкал на солнце белизной, опрятностью своих домов, купался в зелени садов и скверов. Порт-Бoy сказочными уступами спускался от предгорья Пиренеев к самому побережью Средиземного моря. И вот одни развалины, груды кирпичей, щебенки, битого стекла. За околицей города обуглившиеся маслиновые рощи, мертвые виноградные лозы. Даже море пустынно ни паруса, ни рыбацкой лодки. Только небо по-прежнему ослепительно лазурное.
   Я ехал с группой советских добровольцев. До Парижа мы добирались автобусом. И очень обрадовались, когда увидели здание советской колонии, военное представительство, где нас уже ждали. После радушного приема и отдыха нам объявили, что в нашем распоряжении несколько дней для знакомства со столицей Франции.
   А затем путь на Родину - морем. У причала порта Гавр мы сели на теплоход "Феликс Дзержинский". Уже подана команда - на родном языке:
   - Стоять всем по местам: с якоря и швартовых снимаемся!..
   Загремели лебедки, выбирая якоря, и вот судно медленно отошло от стенки причала. Подав прощальный гудок, теплоход направился на северо-запад, к Ла-Маншу. Море в это время всегда неспокойно и бурно, но мы его не замечали, мы жили одним желанием - поскорее добраться к родным берегам.
   При входе в Кильский канал наш теплоход был задержан сторожевым катером, на мачте которого развевался германский флаг. На борту катера я увидел несколько человек в фашистской форме. Они быстро поднялись на нашу палубу, и капитан судна пригласил немцев в свою каюту, заставив всех нас изрядно поволноваться: кто-кто, а уже мы-то знали повадки немецких фашистов.
   Но все обошлось: патруль покинул теплоход, Кильский канал остался за кормой. Еще немного покачавшись на волнах Балтийского моря, мы пришвартовались в Ленинградском порту.
   ...Почти полвека минуло с той печальной осени, как я расстался с Испанией. Многое, конечно, стерлось в памяти. Но вот все видится мне согбенный крестьянин, вышедший на дорогу, чтобы молча поклониться отъезжающим - поклониться за бескорыстную помощь, за тех, кто навсегда остался лежать в земле за Пиренеями. И еще за то, что где-то далеко на востоке есть холодная страна Россия, населенная людьми с пламенными сердцами.
   В небе Монголии
   Комкор Я, В. Смушкевич. Полевой аэродром Тамцак-Булак. Маршал Чойбалсан. Командующий 1-й армейской группой Г. К. Жуков. Модернизация истребителя И-16 в полевых условиях. "Идут самураи!" Герои Халхин-Гола
   Прошло совсем немного времени после возвращения на Родину, и меня вызвали к заместителю начальника Главного управления ВВС. В приемной собралось много знакомых мне боевых пилотов, участвовавших в революционной войне в Испании, а вскоре комкор Я. В. Смушкевич коротко и ясно сообщил, по какому поводу вызвал нас всех:
   - Одиннадцатого мая японские самураи нарушили государственную границу братской Монголии и развернули боевые действия на ее территории. Верные союзническим обязательствам, мы окажем монгольскому народу военную помощь. Для усиления авиации в Монголию будет переброшено несколько полков бомбардировщиков и истребителей...
   Припомнилась беседа Сталина с председателем американского газетного объединения "Скрипс Говард ньюспейперс" Роем Говардом. Американец интересовался позицией Советского Союза в случае, если Япония решится на серьезное нападение против Монгольской Народной Республики. На что Сталин ответил: "В случае, если Япония решится напасть на Монгольскую Народную Республику, покушаясь на ее независимость, нам придется помочь Монгольской Народной Республике... Мы поможем МНР так же, как помогали ей в 1921 году".
   Эта беседа состоялась 1 марта 1936 года - и вот мы у комкора Смушкевича. Яков Владимирович, как всегда, бодр, подтянут, энергичен. Говорит о предстоящей боевой работе.
   - Командовать авиацией в Монголии приказано мне. Главным инженером по ремонту и эксплуатации самолетов назначается товарищ Прачик... - доносятся до меня слова комкора, и я готов хоть сию минуту приступить к боевой работе.
   После совещания Смушкевич предложил мне задержаться для выяснения ряда вопросов по инженерной службе. Речь шла о поточном методе ремонта боевых самолетов, хорошо зарекомендовавшем себя еще в 142-й бригаде, о ПАРМах, созданных нами в трудных условиях испанской войны. По единодушному мнению, опыт этот предстояло использовать и в Монголии.
   * * *
   29 мая к назначенному часу сорок восемь человек - летчиков и инженеров - прибыли на Центральный аэродром. Следом появился Смушкевич. На старте уже стояли три транспортных самолета, удачно закамуфлированные под цвет выжженной солнцем монгольской земли. И вид этих машин был странным, каким-то чужеродным на фоне зеленого летного поля.
   Первыми вылетели инженеры и техники: нам предстояло заранее подготовиться к приему прибывающих после перегона машин. За нами на двух других транспортных самолетах следовали летчики во главе с комкором Смушкевичом.
   Проплыла под крылом извилистая лента Волги, показались отроги древнего Урала.
   Посадки для заправки самолетов и короткого отдыха делаем в Свердловске, затем в Омске. Путь до Красноярска был уже труднее: началась болтанка, сказывалась и усталость. Только на третьи сутки мы добрались до Читы.
   В читинском аэропорту стояли истребители И-15, И-16, И-153 "Чайка", рядом с ними - бомбардировщики ТБ-3, СБ.
   - Эти боевые машины придется обслуживать вашим подчиненным, товарищ Прачик, - заметил Смушкевич, и я подумал, какие немалые силы собираются у нас. Но я и предположить не мог, что пройдет каких-то месяца два-три и авиационная группировка советско-монгольских войск составит 515 самолетов! Из них 311 истребителей, 204 бомбардировщика.
   Летчики - "испанцы" и "китайцы", как мы попросту называли пилотов, имевших опыт борьбы в Испании и Китае, после изнурительного трехдневного перелета устроились на простенькие солдатские койки с соломенными тюфяками, чтобы на рассвете подняться для облета боевых машин. Мы же принялись осматривать материальную часть самолетов.
   Ночь еще окутывала землю, в небе еще мерцали звезды, когда послышался знакомый голос:
   - А вот и мы. Пожаловали на помощь! Примете?
   - В такой просьбе отказать трудно, - ответил я, вглядываясь в группу людей, которая приближалась к стоянке.
   Совсем рядом показался командир полка Григорий Кравченко и требовательно попросил:
   - Командуйте, инженер, рабочей силой. На земле вы наши властелины!
   - Спасибо, братцы, - растроганно поблагодарил я летчиков и не удержался, чтобы не спросить: - Но кто, по какому праву поднял вас в такую рань? Вы же обязаны отдыхать.
   - Кто, по какому праву, обязаны... - беззаботно повторил Кравченко мои слова. - А никто. Сами! Понимаете, товарищ Прачик?..
   Оказалось, Григорий прослышал, что инженерно-технический состав после перелета, ни минуты не отдохнув, сразу же направился на стоянку самолетов и принялся за работу. Он тогда попросил дежурного, чтобы тот разбудил его в полночь, и как можно громче: "чтоб мертвый услышал".
   Дежурный было запротестовал:
   - Да вы знаете, что из меня комкор сделает? Летчиков разбудить!..
   Григорий стоял на своем:
   - Он так же, как и я, летает на технике, которую обслуживают люди. А они, как известно, иногда устают.
   Кравченко любил говорить таким вот насмешливым и добродушным тоном. Как я после убедился, на пилота никто из товарищей не имея сердца.
   Родом, как и я, с Украины, Григорий был на девять лет моложе меня. Нужда, беспросветная бедность погнала его родителей в Сибирь, и в школу он пошел поздно - двенадцати лет. Пятнадцатилетним вступил в комсомол, в девятнадцать был принят в знаменитую Качу - школу военных пилотов. Там же, курсантом, вступил в партию.
   В двадцать два года талантливый летчик назначается в отдельную эскадрилью особого назначения, где испытывались авиационные двигатели, приборы, вооружение. Он работал вместе с Валерием Чкаловым, Анатолием Серовым, Владимиром Коккинаки, Степаном Супруном, Петром Стефановским. Там же он, Григорий, подружился с Алексеем Благовещенским.
   Холодной зимой тридцать восьмого года в качестве летчиков-истребителей Кравченко с Благовещенским отправились добровольцами в Китай. Военный атташе полковник Жигарев на следующий же день дал им разрешение включиться в боевую работу. И, как нередко бывает с новичками, храбрыми, горячими сердцами, Григорий был сбит. Только прежде советский пилот почти в упор сразил самурая.
   Через сутки Кравченко вернулся к своим.