– Ненавидите? – Смут окончательно растерялся. – Но ведь это
вашитела! Я, например, не вижу в них никаких изъянов. – Он, конечно, кривил душой, потому что никогда не видел обнаженных космониток. – Может, некоторая хрупкость… Но в пределах пониженной гравитации… Как можно ненавидеть собственное тело? – спросил он искренне. – У нас ведь нет другого.
– Из всех клеток, в которые мы посажены, – медленно пояснила Хунни, – тело – самая невыносимая. Зачем-то природа наказала нас. Она рассадила нас по клеткам, Смут. Мы замкнуты во множество клеток. Человек никогда, ни землянин, ни космонит, ни единой секунды не знал свободы. Природа замкнула человека в тело, а сами тела поместила в другие клетки… В доисторические времена человек выживал в клетке племени, потом в клетке города, государства… А над государствами, над самой Землей – клетка атмосферы… Когда человек все же вырвался за ее пределы, ему пришлось прятаться в клетку космического корабля… И всегда, Смут, всегда, в течение всей истории, мы оставались в тесной ужасной клетке собственного тела… Понимаете?… Выпрыгнуть из него можно только в небытие… Вот почему, Смут, вы никогда не дотянетесь до звезд, – она слышалавсе его мысли. – Перед вами неисчислимые невероятные миры, но вы никогда до них не дотянетесь…
– Кое до чего мы все-таки дотянулись.
– Ну да, – с горечью произнесла Хунни. – До пустой Луны. До мертвого Марса. До бесчеловечного Юпитера и Галилеевых лун…
– Есть вещи, с которыми приходится мириться.
– Мириться… – произнесла Хунни все с той же непонятной Смуту горечью. – Да стоит ли ближайшая безжизненная звезда стольких усилий? Почему вы готовы отдавать тысячи и тысячи жизней только для того, чтобы убедиться, что двойные солнца Медведиц химически ничем не отличаются от солнц Стрельца?
– Разве это не интересно?
– Может быть, – покачала головой Хунни. – Не буду спорить. Но все равно это ничего не решает. Даже добравшись до ближайшей звезды, даже шагнув еще дальше, вы останетесь все в той же клетке собственного тела. Из него-то вам никогда не выкарабкаться.
– Но, Хунни, – улыбнулся Смут. – Разве нам нечем гордиться? Наши общие предки выбрались все-таки из клеток племени, города, государства. Они вырвались за клетку атмосферы. Да, пространство оказалось для нас слишком большим. Нужно признать, оно оказалось больше, чем мы думали. Действительно мы взрываемся в кораблях, погибаем от мгновенного удушья, нас размазывает по поверхности ледяных планет, мы теряемся в вечной тьме, но мы ведь пытаемся… Понимаете, мы не хотим мириться с обреченностью… Может, поэтому мы и не сидим на месте… Разве это не примиряет с бесконечностью Космоса?…
– Не примиряет, – холодно ответила Хунни. – Так могут думать только земляне. Прорыв сквозь пространство всего лишь увеличивает объем клетки. Ничего принципиально нового. Просто открывается более легкий доступ к сырью, необходимому для существования все тез же бренных тел. Газовое, пылевое, минеральное, какое угодно, но сырье, всего лишь сырье, Смут. Капризные человеческие тела требуют внимания. Они легко разрушаются, они требуют тщательного ухода. Но сколько бы сырья вы ни добывали, как бы вы, земляне, ни гордились своей экспансией, ваши тела остаются клетками… А гордиться клеткой, – она взглянула на Смута с непонятным укором, – может только варвар…
– А наш дух?
– Он не работает вне тела… Пока… – Она вдруг оборвала себя: – Пытаясь дотянуться до звезд человечество устает и погружается в очередную спячку. На Земле такое уже не раз случалось, вспомните хотя бы эпоху общин. К тому же, резерв человеческих тел слишком ограничен, он слишком мал для того, чтобы освоить Вселенную. Разве легко жить, Смут, осознавая, что ты всего лишь ничтожная пылинка, которую поднимает и несет любой вихрь, и которому ты ничего не можешь противопоставить… Понимаете, о чем я?
– О предопределении?
– Да нет. Скорее, об обреченности.
– Никогда не смотрел на историю человека это с такой точки зрения.
– Неужели никогда? – в голосе Хунни прозвучало явное разочарование.
– Космониты слишком склонны к философии, – усмехнулся Смут. Он уже не пытался скрыть своих мыслей, Хунни слышалакаждое их движение. – Наверное, это от вашей уединенности. Но ведь уединенность присуща и самому Космосу. Он – самая большая клетка, которую мы знаем. Он – исполинская клетка, из которой нам вот уж точно никогда не вырваться. Разве можно мечтать о силе, которая поставила бы нас над уединенностью Космоса?
– А почему нет?
– Вы можете назвать такую силу? – удивился Смут.
– Вы сами ее назвали… Хунни долго смотрела на землянина. Казалось, она колеблется. И все же решилась: – Человеческий дух…Сущность, не нуждающаяся ни в какой клетке… Даже в такой огромной, как Космос…
– Не понимаю.
– Космониты смотрят на мир не так, как вы, Смут. Мы осознали бесперспективность разрешенного пути к звездам. Разрешенный путь страшен и мучителен. Он никуда не ведет. Мы заперты в своих технологиях… Пока не взломана клетка тела, ничего не изменится… Ну да, эти ваши попытки достичь звезд… Но сколько можно загружать пространство трупами? Все ваши подвиги – дикость! Пристало ли в Космосе размахивать дубиной предков? Когда-то такая дубина действительно являлась символом высших достижений, но Космос слишком велик, чтобы бороться с ним по старинке… Вас просто не хватит, Смут… Вас не хватит чисто физически… Когда земной корабль терпит аварию в открытом Космосе, вдалеке от баз, даже с Пояса не успевает приходить помощь. Какое-то время мы слышим голоса членов экипажа… Сами знаете… Это кричат тела, Смут… Они не хотят разрушаться… Это кричит дух, не находя выхода… Но почему так должно быть всегда? Разве путешествия в грязных герметичных клетках, делают жизнь счастливой?…
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
Часть I (заключающая)
I
– Из всех клеток, в которые мы посажены, – медленно пояснила Хунни, – тело – самая невыносимая. Зачем-то природа наказала нас. Она рассадила нас по клеткам, Смут. Мы замкнуты во множество клеток. Человек никогда, ни землянин, ни космонит, ни единой секунды не знал свободы. Природа замкнула человека в тело, а сами тела поместила в другие клетки… В доисторические времена человек выживал в клетке племени, потом в клетке города, государства… А над государствами, над самой Землей – клетка атмосферы… Когда человек все же вырвался за ее пределы, ему пришлось прятаться в клетку космического корабля… И всегда, Смут, всегда, в течение всей истории, мы оставались в тесной ужасной клетке собственного тела… Понимаете?… Выпрыгнуть из него можно только в небытие… Вот почему, Смут, вы никогда не дотянетесь до звезд, – она слышалавсе его мысли. – Перед вами неисчислимые невероятные миры, но вы никогда до них не дотянетесь…
– Кое до чего мы все-таки дотянулись.
– Ну да, – с горечью произнесла Хунни. – До пустой Луны. До мертвого Марса. До бесчеловечного Юпитера и Галилеевых лун…
– Есть вещи, с которыми приходится мириться.
– Мириться… – произнесла Хунни все с той же непонятной Смуту горечью. – Да стоит ли ближайшая безжизненная звезда стольких усилий? Почему вы готовы отдавать тысячи и тысячи жизней только для того, чтобы убедиться, что двойные солнца Медведиц химически ничем не отличаются от солнц Стрельца?
– Разве это не интересно?
– Может быть, – покачала головой Хунни. – Не буду спорить. Но все равно это ничего не решает. Даже добравшись до ближайшей звезды, даже шагнув еще дальше, вы останетесь все в той же клетке собственного тела. Из него-то вам никогда не выкарабкаться.
– Но, Хунни, – улыбнулся Смут. – Разве нам нечем гордиться? Наши общие предки выбрались все-таки из клеток племени, города, государства. Они вырвались за клетку атмосферы. Да, пространство оказалось для нас слишком большим. Нужно признать, оно оказалось больше, чем мы думали. Действительно мы взрываемся в кораблях, погибаем от мгновенного удушья, нас размазывает по поверхности ледяных планет, мы теряемся в вечной тьме, но мы ведь пытаемся… Понимаете, мы не хотим мириться с обреченностью… Может, поэтому мы и не сидим на месте… Разве это не примиряет с бесконечностью Космоса?…
– Не примиряет, – холодно ответила Хунни. – Так могут думать только земляне. Прорыв сквозь пространство всего лишь увеличивает объем клетки. Ничего принципиально нового. Просто открывается более легкий доступ к сырью, необходимому для существования все тез же бренных тел. Газовое, пылевое, минеральное, какое угодно, но сырье, всего лишь сырье, Смут. Капризные человеческие тела требуют внимания. Они легко разрушаются, они требуют тщательного ухода. Но сколько бы сырья вы ни добывали, как бы вы, земляне, ни гордились своей экспансией, ваши тела остаются клетками… А гордиться клеткой, – она взглянула на Смута с непонятным укором, – может только варвар…
– А наш дух?
– Он не работает вне тела… Пока… – Она вдруг оборвала себя: – Пытаясь дотянуться до звезд человечество устает и погружается в очередную спячку. На Земле такое уже не раз случалось, вспомните хотя бы эпоху общин. К тому же, резерв человеческих тел слишком ограничен, он слишком мал для того, чтобы освоить Вселенную. Разве легко жить, Смут, осознавая, что ты всего лишь ничтожная пылинка, которую поднимает и несет любой вихрь, и которому ты ничего не можешь противопоставить… Понимаете, о чем я?
– О предопределении?
– Да нет. Скорее, об обреченности.
– Никогда не смотрел на историю человека это с такой точки зрения.
– Неужели никогда? – в голосе Хунни прозвучало явное разочарование.
– Космониты слишком склонны к философии, – усмехнулся Смут. Он уже не пытался скрыть своих мыслей, Хунни слышалакаждое их движение. – Наверное, это от вашей уединенности. Но ведь уединенность присуща и самому Космосу. Он – самая большая клетка, которую мы знаем. Он – исполинская клетка, из которой нам вот уж точно никогда не вырваться. Разве можно мечтать о силе, которая поставила бы нас над уединенностью Космоса?
– А почему нет?
– Вы можете назвать такую силу? – удивился Смут.
– Вы сами ее назвали… Хунни долго смотрела на землянина. Казалось, она колеблется. И все же решилась: – Человеческий дух…Сущность, не нуждающаяся ни в какой клетке… Даже в такой огромной, как Космос…
– Не понимаю.
– Космониты смотрят на мир не так, как вы, Смут. Мы осознали бесперспективность разрешенного пути к звездам. Разрешенный путь страшен и мучителен. Он никуда не ведет. Мы заперты в своих технологиях… Пока не взломана клетка тела, ничего не изменится… Ну да, эти ваши попытки достичь звезд… Но сколько можно загружать пространство трупами? Все ваши подвиги – дикость! Пристало ли в Космосе размахивать дубиной предков? Когда-то такая дубина действительно являлась символом высших достижений, но Космос слишком велик, чтобы бороться с ним по старинке… Вас просто не хватит, Смут… Вас не хватит чисто физически… Когда земной корабль терпит аварию в открытом Космосе, вдалеке от баз, даже с Пояса не успевает приходить помощь. Какое-то время мы слышим голоса членов экипажа… Сами знаете… Это кричат тела, Смут… Они не хотят разрушаться… Это кричит дух, не находя выхода… Но почему так должно быть всегда? Разве путешествия в грязных герметичных клетках, делают жизнь счастливой?…
VI
Зеленое небо.
Корни деревьев, сосущие свет звезд.
В кабинете экзобиологов Смут снова вспомнил станцию Калхас.
В тот день станцию окружили потоки лавы, выдавленной вулканом Аббас, а с востока мощные поля серных выходов вспыхивали густой сеткой мгновенных молний – зеленых и желтых.
Станция, впрочем, выстояла. Клеткаоказалась прочной.
А вот многонаселенной станции Рюттель (Южный Марс) повезло меньше… Там не помогли скафандры и умные роботы. И капитану Ивену Пирсону на «Лире-II» умные машины не помогли. Клеткакорабля, потеряв ход, долго еще дрейфовала в сторону Сатурна. Почти год радиомаяки Пояса ловили слабые сообщения пилотов.
Может, Хунни права? Может, незачем рваться за орбиту Солнца? Может, действительно хватит загружать Космос трупами? Человеческое тело – очень ненадежная клетка. Оно легко уничтожается. Нечего надеяться, что, оставаясь самим собой, человек когда-нибудь достигнет края Вселенной.
А космониты? Они добились чего-то?
Вряд ли, покачал головой Смут. Даже проект «Юпитер», сулящий Поясу и Земле столь невероятные перспективы, воспринимается космонитами сдержанно. Глоцер и его помощники потратили на изучение деталей почти десять лет. У них иное ощущение времени. Хунни права. Наверное, нельзя платить за новые знания цену, обессмысливающую это знание?
Звезды.
Мириады звезд.
Зачем природа спрятала нас в клетку тела?
– Могу я воспользоваться внешним Инфором?
« Через два часа.»
– Почему не сейчас?
« Все Инфоры тора задействованы в эксперименте.»
– Могу я обратиться лично к Глоцеру?
« Через два часа.»
– Он тоже задействован в эксперименте?
« Разумеется.»
Этого не могло быть, но Смуту показалось, что в металлическом голосе плектрона проскользнула ирония.
Наверное, мы впрямь опоздали, покачал головой Смут. Слишком долго космониты ждали нас. А мы не приходили. Нас не было несколько сот лет, пока угасающие НТЦ пытались выстоять в разливе колоний. А когда мы пришли, космониты уже научились обходиться без нас. « Все мы тут – близнецы, даже больше, чем близнецы», – вспомнил он слова Хунни. Такое впечатление, что она пыталась ему подсказать что-то. « Не надо искать ту, которую вы не увидите… Можете считать, что это я… Мы все в Поясе сестры… Даже больше, чем сестры… Если не слышать мыслей, нас вообще легко перепутать…»
Что она хотела этим сказать?
– Полгода назад Глоцер и его сотрудники встречались с землянами на станции Калхас. С какого тора стартовал челнок Глоцера?
« С Шестнадцатого.»
– Где сейчас находится этот челнок?
« На Церере.»
– На нем постоянный экипаж?
« Сменный.»
Смут покачал головой.
Космонитка, которую он запомнил, могла быть членом команды челнока. Она вполне могла быть приписана к Шестнадцатому тору, но это совсем не означало, что она здесь.
– Кто сопровождал Глоцера на Ио?
« Айрон.
Дин Лин.
Гувер.
Ситора.
Голдвин.
Капитан Е.»
– Спасибо.
Смут задумался.
Космониток в окружении Глоцера оказалось две – Ситора и Дин Лин. Обе могли находиться в Шестнадцатом торе, а могли находиться на Церере. Почему нет? На берегу вдавленного центробежным разбегом озера или на ледяных скалах, разрабатываемых сложными роботами.
Дин Лин… Ситора…
Чья грудь обожгла его руку?
Почему Хунни говорила о ненависти к собственному телу?
Да, ребенок видит звезды и не может дотянуться до них, но это не вызывает в нем ненависти к собственному телу. Ситора или Дин Лин? Смешение мыслей раздражало Смута. Он был уверен, что смешение это вызвано словами Хунни. Он начинал понимать скрытую горечь ее слов. За тысячелетия истории мы действительно добрались только до Юпитера. Неужели у нас нет шансов добраться когда-нибудь до квазаров?
Он вспомнил Большой музей Мегаполиса.
Там в специальной витрине можно было увидеть древние школьные учебники.
Именно на таких выросло человечество. Они печатались еще на бумаге. Хрупкие, ломающиеся под пальцами листы, пропитанные пересохшим клеем. Из пункта A в пункт Б…Вечность пропитана горечью. Что бы ни происходило в вечности, из пункта А в пункт Б всегда выходил путник…
Корни деревьев, сосущие свет звезд.
В кабинете экзобиологов Смут снова вспомнил станцию Калхас.
В тот день станцию окружили потоки лавы, выдавленной вулканом Аббас, а с востока мощные поля серных выходов вспыхивали густой сеткой мгновенных молний – зеленых и желтых.
Станция, впрочем, выстояла. Клеткаоказалась прочной.
А вот многонаселенной станции Рюттель (Южный Марс) повезло меньше… Там не помогли скафандры и умные роботы. И капитану Ивену Пирсону на «Лире-II» умные машины не помогли. Клеткакорабля, потеряв ход, долго еще дрейфовала в сторону Сатурна. Почти год радиомаяки Пояса ловили слабые сообщения пилотов.
Может, Хунни права? Может, незачем рваться за орбиту Солнца? Может, действительно хватит загружать Космос трупами? Человеческое тело – очень ненадежная клетка. Оно легко уничтожается. Нечего надеяться, что, оставаясь самим собой, человек когда-нибудь достигнет края Вселенной.
А космониты? Они добились чего-то?
Вряд ли, покачал головой Смут. Даже проект «Юпитер», сулящий Поясу и Земле столь невероятные перспективы, воспринимается космонитами сдержанно. Глоцер и его помощники потратили на изучение деталей почти десять лет. У них иное ощущение времени. Хунни права. Наверное, нельзя платить за новые знания цену, обессмысливающую это знание?
Звезды.
Мириады звезд.
Зачем природа спрятала нас в клетку тела?
– Могу я воспользоваться внешним Инфором?
« Через два часа.»
– Почему не сейчас?
« Все Инфоры тора задействованы в эксперименте.»
– Могу я обратиться лично к Глоцеру?
« Через два часа.»
– Он тоже задействован в эксперименте?
« Разумеется.»
Этого не могло быть, но Смуту показалось, что в металлическом голосе плектрона проскользнула ирония.
Наверное, мы впрямь опоздали, покачал головой Смут. Слишком долго космониты ждали нас. А мы не приходили. Нас не было несколько сот лет, пока угасающие НТЦ пытались выстоять в разливе колоний. А когда мы пришли, космониты уже научились обходиться без нас. « Все мы тут – близнецы, даже больше, чем близнецы», – вспомнил он слова Хунни. Такое впечатление, что она пыталась ему подсказать что-то. « Не надо искать ту, которую вы не увидите… Можете считать, что это я… Мы все в Поясе сестры… Даже больше, чем сестры… Если не слышать мыслей, нас вообще легко перепутать…»
Что она хотела этим сказать?
– Полгода назад Глоцер и его сотрудники встречались с землянами на станции Калхас. С какого тора стартовал челнок Глоцера?
« С Шестнадцатого.»
– Где сейчас находится этот челнок?
« На Церере.»
– На нем постоянный экипаж?
« Сменный.»
Смут покачал головой.
Космонитка, которую он запомнил, могла быть членом команды челнока. Она вполне могла быть приписана к Шестнадцатому тору, но это совсем не означало, что она здесь.
– Кто сопровождал Глоцера на Ио?
« Айрон.
Дин Лин.
Гувер.
Ситора.
Голдвин.
Капитан Е.»
– Спасибо.
Смут задумался.
Космониток в окружении Глоцера оказалось две – Ситора и Дин Лин. Обе могли находиться в Шестнадцатом торе, а могли находиться на Церере. Почему нет? На берегу вдавленного центробежным разбегом озера или на ледяных скалах, разрабатываемых сложными роботами.
Дин Лин… Ситора…
Чья грудь обожгла его руку?
Почему Хунни говорила о ненависти к собственному телу?
Да, ребенок видит звезды и не может дотянуться до них, но это не вызывает в нем ненависти к собственному телу. Ситора или Дин Лин? Смешение мыслей раздражало Смута. Он был уверен, что смешение это вызвано словами Хунни. Он начинал понимать скрытую горечь ее слов. За тысячелетия истории мы действительно добрались только до Юпитера. Неужели у нас нет шансов добраться когда-нибудь до квазаров?
Он вспомнил Большой музей Мегаполиса.
Там в специальной витрине можно было увидеть древние школьные учебники.
Именно на таких выросло человечество. Они печатались еще на бумаге. Хрупкие, ломающиеся под пальцами листы, пропитанные пересохшим клеем. Из пункта A в пункт Б…Вечность пропитана горечью. Что бы ни происходило в вечности, из пункта А в пункт Б всегда выходил путник…
VII
Когда раздался звонок, Смут обрадовался. Он был уверен, что это Хунни.
Но в комнату вошел мальчик. Как все космониты, хрупкий, светловолосый. Придерживая балахон тонкой рукой, он неуверенно повел взглядом влево и вправо. Он ждал чего-то необыкновенного и, кажется, огромный широкоплечий землянин не разочаровал его.
– Вы – Смут, – сказал мальчик, взяв себя в руки. – Член Большого Совета, член Ассоциации МЭМ, сотрудник Космического союза, член Совета проекта «Юпитер», специалист по психологии одиночных полетов. Я всего, наверное, не знаю. Но я считаю вас великим человеком!
– Не преувеличивайте, – улыбнулся Смут.
– Я пришел…
– Ну, ну, – приободрил Смут. – Раз пришли, значит, вас что-то интересует. – Кажется, он взял верный тон, потому что маленький космонит расцвел. – Раз пришли, говорите, что вас интересует.
– Все! – восторженно выдохнул мальчик.
Судя по горящим голубым глазам, так оно и было.
– Вы поделитесь со мной тем, что уже знаете?
– Я? С вами? – удивился Смут. – А как это можно осуществить практически?
– Очень просто, – все так же восторженно ответил мальчик. – Я задаю вопросы, а вы отвечаете. Можно отвечать коротко. У меня отличная память. И мне поможет плектрон. И я умею спрашивать.
– А если я не умею отвечать?
Кажется, такое соображение не приходило в голову мальчика, но он не спасовал:
– Я вас научу.
– Как вас зовут?
– Лейн.
Маленький космонит не скрывал своего восторга.
Он был уверен, что его идея принята.
– Хорошо, Лейн. Но можно, я сам задам вопрос?
– Конечно! – готовность Лейна отвечать нисколько не уступала готовности спрашивать.
– Лейн… Как вы относитесь к собственному телу?
Смут не ожидал попадания.
Но оно оказалось абсолютно точным.
Голубые глаза Лейна вспыхнули как огонь. Он заворожено уставился на Смута:
– Я догадывался, Смут. Вы – наш друг. Вы разделяете взгляды Глоцера.
Смут промолчал. Он не знал, как ответить.
– Значит, мы уже не одиноки! Значит, есть и другие земляне. – Лейн восторженно хлопнул себя по лбу: – Так и должно быть, ведь мы братья по происхождению. Я должен был догадаться! В Поясе редко бывают гости, а в Шестнадцатый тор гостей не зовут никогда… Значит…
– Остановитесь, Лейн. – Смут предостерегающе поднял руку. – Мое появление в Шестнадцатом торе еще ничего не значит. Это случайность. От случайностей никто не убережен. Так что, не торопитесь, а то придете к неверным выводам, преступите некие запреты.
До Лейна что-то дошло.
Он густо покраснел, но Смут не собирался его щадить.
Работы Глоцера, усмехнулся он про себя. Значит, главные работы Глоцера, то есть, то, чего ждут от Глоцера сами космониты, то, что для них действительно является главным, никак не связаны с утилизацией искусственных протуберанцев Юпитера… « Мы не так смотрим на мир… Это потому, что мы давно осознали бесперспективность разрешенного пути к звездам… Разрешенный путь слишком страшен и мучителен. Он никуда не ведет. Мы заперты в своих технологиях, как в самой надежной клетке. Пока не взломаны прутья, ничто не изменится…» Кажется, слова Хунни не были плодом случайных импровизаций.
– Боюсь, Лейн, мы не сможем обсудить угаданную вами проблему. Мои знания ограничены моими возможностями.
Лейн разочарованно улыбнулся.
Он к чему-то прислушивался. Принимал подсказку плектрона, или пытался услышатьземлянина.
– Выходит, я пришел к вам напрасно?
– Выходит так, Лейн.
– Простите меня.
– Не стоит слов, Лейн.
Мальчик густо покраснел.
Так могла бы покраснеть фарфоровая игрушка.
Видимо, плектрон, наконец, что-то разъяснил мальчику. Огонь в глазах Лейна погас. Такое необычно скорое превращение восторженного мальчика в рассудительного юношу рассмешило Смута.
– Хотите мне помочь, Лейн?
Мальчик кивнул. Без всякой восторженности.
– Знаете Хунни?
– Конечно.
– Я виделся с нею сегодня, но у нее было мало времени. Я хочу еще раз ее увидеть.
– А она хочет этого?
– Думаю, да.
– Вы не хотите ее обидеть?
– Разумеется, нет.
– Тогда свяжитесь с ней.
– Как это сделать?
– Позовите ее.
– Но как?
– Через плектрон.
– И она отзовется?
– Обязательно.
Но в комнату вошел мальчик. Как все космониты, хрупкий, светловолосый. Придерживая балахон тонкой рукой, он неуверенно повел взглядом влево и вправо. Он ждал чего-то необыкновенного и, кажется, огромный широкоплечий землянин не разочаровал его.
– Вы – Смут, – сказал мальчик, взяв себя в руки. – Член Большого Совета, член Ассоциации МЭМ, сотрудник Космического союза, член Совета проекта «Юпитер», специалист по психологии одиночных полетов. Я всего, наверное, не знаю. Но я считаю вас великим человеком!
– Не преувеличивайте, – улыбнулся Смут.
– Я пришел…
– Ну, ну, – приободрил Смут. – Раз пришли, значит, вас что-то интересует. – Кажется, он взял верный тон, потому что маленький космонит расцвел. – Раз пришли, говорите, что вас интересует.
– Все! – восторженно выдохнул мальчик.
Судя по горящим голубым глазам, так оно и было.
– Вы поделитесь со мной тем, что уже знаете?
– Я? С вами? – удивился Смут. – А как это можно осуществить практически?
– Очень просто, – все так же восторженно ответил мальчик. – Я задаю вопросы, а вы отвечаете. Можно отвечать коротко. У меня отличная память. И мне поможет плектрон. И я умею спрашивать.
– А если я не умею отвечать?
Кажется, такое соображение не приходило в голову мальчика, но он не спасовал:
– Я вас научу.
– Как вас зовут?
– Лейн.
Маленький космонит не скрывал своего восторга.
Он был уверен, что его идея принята.
– Хорошо, Лейн. Но можно, я сам задам вопрос?
– Конечно! – готовность Лейна отвечать нисколько не уступала готовности спрашивать.
– Лейн… Как вы относитесь к собственному телу?
Смут не ожидал попадания.
Но оно оказалось абсолютно точным.
Голубые глаза Лейна вспыхнули как огонь. Он заворожено уставился на Смута:
– Я догадывался, Смут. Вы – наш друг. Вы разделяете взгляды Глоцера.
Смут промолчал. Он не знал, как ответить.
– Значит, мы уже не одиноки! Значит, есть и другие земляне. – Лейн восторженно хлопнул себя по лбу: – Так и должно быть, ведь мы братья по происхождению. Я должен был догадаться! В Поясе редко бывают гости, а в Шестнадцатый тор гостей не зовут никогда… Значит…
– Остановитесь, Лейн. – Смут предостерегающе поднял руку. – Мое появление в Шестнадцатом торе еще ничего не значит. Это случайность. От случайностей никто не убережен. Так что, не торопитесь, а то придете к неверным выводам, преступите некие запреты.
До Лейна что-то дошло.
Он густо покраснел, но Смут не собирался его щадить.
Работы Глоцера, усмехнулся он про себя. Значит, главные работы Глоцера, то есть, то, чего ждут от Глоцера сами космониты, то, что для них действительно является главным, никак не связаны с утилизацией искусственных протуберанцев Юпитера… « Мы не так смотрим на мир… Это потому, что мы давно осознали бесперспективность разрешенного пути к звездам… Разрешенный путь слишком страшен и мучителен. Он никуда не ведет. Мы заперты в своих технологиях, как в самой надежной клетке. Пока не взломаны прутья, ничто не изменится…» Кажется, слова Хунни не были плодом случайных импровизаций.
– Боюсь, Лейн, мы не сможем обсудить угаданную вами проблему. Мои знания ограничены моими возможностями.
Лейн разочарованно улыбнулся.
Он к чему-то прислушивался. Принимал подсказку плектрона, или пытался услышатьземлянина.
– Выходит, я пришел к вам напрасно?
– Выходит так, Лейн.
– Простите меня.
– Не стоит слов, Лейн.
Мальчик густо покраснел.
Так могла бы покраснеть фарфоровая игрушка.
Видимо, плектрон, наконец, что-то разъяснил мальчику. Огонь в глазах Лейна погас. Такое необычно скорое превращение восторженного мальчика в рассудительного юношу рассмешило Смута.
– Хотите мне помочь, Лейн?
Мальчик кивнул. Без всякой восторженности.
– Знаете Хунни?
– Конечно.
– Я виделся с нею сегодня, но у нее было мало времени. Я хочу еще раз ее увидеть.
– А она хочет этого?
– Думаю, да.
– Вы не хотите ее обидеть?
– Разумеется, нет.
– Тогда свяжитесь с ней.
– Как это сделать?
– Позовите ее.
– Но как?
– Через плектрон.
– И она отзовется?
– Обязательно.
VIII
– Мы ухаживаем за каждой веточкой…
Хунни нежно провела узкой ладонью по колючему розовому кусту.
– Мы ухаживаем за каждым ростком, за каждым листочком, за каждым бутоном…
Смут кивнул. Он никак не мог понять, что привлекает его к Хунни и что его отталкивает от нее. Почему-то это его раздражало. Окажись она на месте Дин Лин или Ситоры…
– У нас все искусственное, Смут. Даже тяжесть.
Кажется, Хунни перестала следить за его мыслями и ему сразу стало легче.
– Все, что нас окружает, создано нашими руками. Здесь нет ничего, что появилось бы само по себе. Здесь все связано постоянным жестким контролем. Ослабь мы его хотя бы на час, даже растения начнут бунтовать. Ведь они родом с Земли. Они помнят. Они многое помнят, Смут. В любом случае, больше, чем мы думаем. Не существует растений, которые появились бы в Поясе. – Она медленно подняла голову: – Видите ту лиану? Правда, красивая? Видите, как легко и изящно обвила она ствол маленького гинкго? Сама нежность, правда? Однако, если не досмотреть, лиана задушит дерево. Мы обязаны освободиться от генной памяти, чтобы стать самими собой.
– Как можно избавиться от того, что находится в голове?
– Вместе с головой, Смут.
– Вы шутите.
Он не поверил Хунни:
– Даже свободный дух нуждается в каком-то вместилище.
Он не хотел произносить: в клетке. Но Хунни поняла. И не улыбнулась. Вероятно она знала ответ задолго до того, как он произнес его вслух.
– Хотите искупаться?
Смут вздрогнул.
– Вода очищает.
Хунни потянула свой балахон и он невесомо, как отработанный парашют, лег у ее голых смуглых ног. Смут с изумлением рассматривал нежные линии тела, мягкий изгиб плеча, смуглую грудь, торчащую (Хунни стояла вполоборота) вызывающе вперед, и она опять улыбнулась:
– Вы все-таки слишком землянин, Смут.
– Почему слишком?
– Вы постоянно ищете ту, которую встретили на Ио. Вы ищете ее в каждом моем движении.
И вдруг спросила:
– Вам нравится мое тело?
Она могла не спрашивать. Она читала его мысли, она видела его насквозь. И все-таки спросила. И вопрос прозвучал вторым своим смыслом: вам нравится моя клетка?И на секунду Смут опять был сбит с толку – клетка? или все-таки тело?
– Да, – ответил он.
– Тогда почему столько запретов?
Хунни стояла перед ним обнаженная. Она отражалась в спокойной воде. « Не надо искать ту, которую вы не увидите… Можете считать, что это я… Мы все в Поясе сестры… Даже больше, чем сестры… Если не слышать мыслей, нас вообще легко перепутать…» Что она хотела этим сказать? Смут видел странный отсвет на ее коже. Хунни будто светилась изнутри. Она казалась нематериальной, только синие глаза горели ледяным огнем.
– Хотите меня?
Он кивнул.
Но он хотел Ситору…
Или Дин Лин…
Хунни поняла его.
Светловолосая скульптура, смуглая, как ствол зонтичной хетты.
Тоненьким пальцем Хунни медленно провела по ложбинке между напрягшимися грудями, ниже, по золотистому животу:
– Вы слишком смертны, Смут.
– Только я? Вы нет?
Подставляя тело под льющиеся отовсюду лучи, Хунни улыбнулась:
– Вы не входите в систему плектрона, Смут. Плектрон слышитвас, и я слышувас, но нам мешают чудовищные лакуны в вашем сознании. И непонимание, которого много. Вы одиноки, Смут. Это можно сказать обо всех землянах. А космониты – как близнецы. Для плектрона мы одно целое. Ему неважно, стоит перед ним Хунни, или Ситора, или Дин Лин. – Похоже, сказанное имело для Хунни какой-то особенный, скрытый от Смута смысл. – Я уже говорила вам… Нас легко перепутать…
Подумав, она добавила:
– Даже в любви.
И медленно вошла в воду.
– Хотите спуститься ко мне?
Он хотел, но ему мешало напоминание о плектроне.
Впрочем, он с этим справился. Сбросил балахон на землю и Хунни улыбнулась его решительности. Кажется, во всем она видела что-то свое, скрытое. Он задохнулся, такой чистой и холодной показалась ему совершенно прозрачная вода, и Хунни осторожно погладила его по плечу. И, наконец, прижалась к нему губами:
– Обними меня… И забудь про плектрон…
Хунни нежно провела узкой ладонью по колючему розовому кусту.
– Мы ухаживаем за каждым ростком, за каждым листочком, за каждым бутоном…
Смут кивнул. Он никак не мог понять, что привлекает его к Хунни и что его отталкивает от нее. Почему-то это его раздражало. Окажись она на месте Дин Лин или Ситоры…
– У нас все искусственное, Смут. Даже тяжесть.
Кажется, Хунни перестала следить за его мыслями и ему сразу стало легче.
– Все, что нас окружает, создано нашими руками. Здесь нет ничего, что появилось бы само по себе. Здесь все связано постоянным жестким контролем. Ослабь мы его хотя бы на час, даже растения начнут бунтовать. Ведь они родом с Земли. Они помнят. Они многое помнят, Смут. В любом случае, больше, чем мы думаем. Не существует растений, которые появились бы в Поясе. – Она медленно подняла голову: – Видите ту лиану? Правда, красивая? Видите, как легко и изящно обвила она ствол маленького гинкго? Сама нежность, правда? Однако, если не досмотреть, лиана задушит дерево. Мы обязаны освободиться от генной памяти, чтобы стать самими собой.
– Как можно избавиться от того, что находится в голове?
– Вместе с головой, Смут.
– Вы шутите.
Он не поверил Хунни:
– Даже свободный дух нуждается в каком-то вместилище.
Он не хотел произносить: в клетке. Но Хунни поняла. И не улыбнулась. Вероятно она знала ответ задолго до того, как он произнес его вслух.
– Хотите искупаться?
Смут вздрогнул.
– Вода очищает.
Хунни потянула свой балахон и он невесомо, как отработанный парашют, лег у ее голых смуглых ног. Смут с изумлением рассматривал нежные линии тела, мягкий изгиб плеча, смуглую грудь, торчащую (Хунни стояла вполоборота) вызывающе вперед, и она опять улыбнулась:
– Вы все-таки слишком землянин, Смут.
– Почему слишком?
– Вы постоянно ищете ту, которую встретили на Ио. Вы ищете ее в каждом моем движении.
И вдруг спросила:
– Вам нравится мое тело?
Она могла не спрашивать. Она читала его мысли, она видела его насквозь. И все-таки спросила. И вопрос прозвучал вторым своим смыслом: вам нравится моя клетка?И на секунду Смут опять был сбит с толку – клетка? или все-таки тело?
– Да, – ответил он.
– Тогда почему столько запретов?
Хунни стояла перед ним обнаженная. Она отражалась в спокойной воде. « Не надо искать ту, которую вы не увидите… Можете считать, что это я… Мы все в Поясе сестры… Даже больше, чем сестры… Если не слышать мыслей, нас вообще легко перепутать…» Что она хотела этим сказать? Смут видел странный отсвет на ее коже. Хунни будто светилась изнутри. Она казалась нематериальной, только синие глаза горели ледяным огнем.
– Хотите меня?
Он кивнул.
Но он хотел Ситору…
Или Дин Лин…
Хунни поняла его.
Светловолосая скульптура, смуглая, как ствол зонтичной хетты.
Тоненьким пальцем Хунни медленно провела по ложбинке между напрягшимися грудями, ниже, по золотистому животу:
– Вы слишком смертны, Смут.
– Только я? Вы нет?
Подставляя тело под льющиеся отовсюду лучи, Хунни улыбнулась:
– Вы не входите в систему плектрона, Смут. Плектрон слышитвас, и я слышувас, но нам мешают чудовищные лакуны в вашем сознании. И непонимание, которого много. Вы одиноки, Смут. Это можно сказать обо всех землянах. А космониты – как близнецы. Для плектрона мы одно целое. Ему неважно, стоит перед ним Хунни, или Ситора, или Дин Лин. – Похоже, сказанное имело для Хунни какой-то особенный, скрытый от Смута смысл. – Я уже говорила вам… Нас легко перепутать…
Подумав, она добавила:
– Даже в любви.
И медленно вошла в воду.
– Хотите спуститься ко мне?
Он хотел, но ему мешало напоминание о плектроне.
Впрочем, он с этим справился. Сбросил балахон на землю и Хунни улыбнулась его решительности. Кажется, во всем она видела что-то свое, скрытое. Он задохнулся, такой чистой и холодной показалась ему совершенно прозрачная вода, и Хунни осторожно погладила его по плечу. И, наконец, прижалась к нему губами:
– Обними меня… И забудь про плектрон…
IX
– И ты называешь наши тела клетками?
– Конечно… Как их еще называть?… – Хунни задыхалась. – Где твои руки?… Ты нашел, наконец, меня… Я Дин Лин… И я Ситора… Теперь ты будешь знать, что мы похожи… Они чувствуют все, что чувствую я… Ты думаешь о них, значит, сейчас ты с ними… Они знают это… Мы еще не научились делиться всем, но научились делиться многим…
– О чем ты?
– Обними меня…
Хунни жадно прижалась к Смуту.
– Земляне обречены… Заперты в клетках… Рождаетесь одинокими и уходите одинокими… – Он чувствовал, что Хунни знает что-то еще. – Умираете в любви… А ваше рождение – всего лишь пролог к смерти… У вас нет будущего… Даже в любви вы далеки друг от друга, как Земля и Плутон… А хотите достичь звезд…
– Конечно… Как их еще называть?… – Хунни задыхалась. – Где твои руки?… Ты нашел, наконец, меня… Я Дин Лин… И я Ситора… Теперь ты будешь знать, что мы похожи… Они чувствуют все, что чувствую я… Ты думаешь о них, значит, сейчас ты с ними… Они знают это… Мы еще не научились делиться всем, но научились делиться многим…
– О чем ты?
– Обними меня…
Хунни жадно прижалась к Смуту.
– Земляне обречены… Заперты в клетках… Рождаетесь одинокими и уходите одинокими… – Он чувствовал, что Хунни знает что-то еще. – Умираете в любви… А ваше рождение – всего лишь пролог к смерти… У вас нет будущего… Даже в любви вы далеки друг от друга, как Земля и Плутон… А хотите достичь звезд…
X
Зонтичное дерево.
Муравьи, текущие по коричневому стволу.
Высокое небо, в котором сплелись ручьи и корни растений.
– Теперь уходи… – Хунни бессильно оттолкнула Смута. – Ты исчерпан… Тебя нет, ты не смог прорваться в мою клетку… Ты же чувствуешь, мы по прежнему разъединены… А если бы…
– Что?…
– Неважно…
– Говори…
– Нет смысла… Ты не останешься…
– Я не обещал… Я не могу остаться…
– Тогда уходи… У землян нет будущего…
В голосе Хунни чувствовались отчаяние и торжество.
– Мир един, но тела разделены, Смут. Даже в самой просторной клетке мы не можем быть чем-то целым.
Муравьи, текущие по коричневому стволу.
Высокое небо, в котором сплелись ручьи и корни растений.
– Теперь уходи… – Хунни бессильно оттолкнула Смута. – Ты исчерпан… Тебя нет, ты не смог прорваться в мою клетку… Ты же чувствуешь, мы по прежнему разъединены… А если бы…
– Что?…
– Неважно…
– Говори…
– Нет смысла… Ты не останешься…
– Я не обещал… Я не могу остаться…
– Тогда уходи… У землян нет будущего…
В голосе Хунни чувствовались отчаяние и торжество.
– Мир един, но тела разделены, Смут. Даже в самой просторной клетке мы не можем быть чем-то целым.
XI
Ручей в небе.
Небо, переплетенное корнями.
Корни деревьев, сосущие свет звезд.
Небо, переплетенное корнями.
Корни деревьев, сосущие свет звезд.
XII
Шлюзовая камера показалась Смуту еще более пустой.
Правда, на этот раз он старался ступать так, чтобы топот его шагов не разносился по всему шлюзу. Комбинезон и пояс он нашел у дверей и без всякой жалости скинул невесомый балахон с плеч. Чего во мне больше? Растерянности? Непонимания? Нежности?
« Вины.»
– Я никого не спрашиваю.
« Это не имеет значения. Вина копилась в тебе веками. Это не лично твоя вина. Это вина поколений, выбравших неверное направление. Тебе потому и плохо, что ты не знаешь, как избыть скопившуюся вину.»
– А космониты знают?
« Теперь – да.»
– Может, подскажешь мне?
« К этому приходят сами. Даже Хунни не захотела подсказать тебе это.»
– Я пойму сам.
« Может быть. Но не сразу. Тебе будет трудно. Ты одинок.»
– Не преувеличивай.
Плектрон не ответил и Смут двинулся к выходу.
Неужели я, правда, так одинок, что это заметно даже плектрону? Неужели по настоящему одиноки Юри и Йорг? Неужели одиноки все земляне? Неужели наши столь совершенные тела нам только мешают?
– Плектрон, в чем суть работ Глоцера?
Плектрон не ответил.
– Ладно, – сказал Смут и пнул носком тяжелого башмака порожек. – Мы до всего дойдем сами. Космониты тоже полны вины.
Он не чувствовал себя изменившимся. Просто за последние часы в нем скопилось много горечи. Неужели ему специально предоставили возможность задуматься о чем-то таком, о чем никто пока не хочет сообщать землянам официально? Кстати, капитан Йорг только что косвенно подтвердил это: все три камеры слежения «Афея» включены. Не отремонтированы, как должен был бы сказать капитан, а вот именно включены.Наверное, мы опять нарушили какие-то представления космонитов о правилах движения в Поясе, подумал Смут, и они специально подвели нас к Шестнадцатому тору. И сектор Стонов – не флуктуация. Возможно, это и есть та таинственная кузница, в которой космониты взламывают клетку тела, освобождая дух… Обрывочные слова, смех, стоны… В конце концов, сам термин наведенная речьничего такого не объясняет. Связь можно отключить, уши можно заткнуть, но сектор Стонов всегда наполнен какой-то особенной, непривычной жизнью. Или невероятными намеками на непривычную жизнь. На ту, усмехнулся Смут, которая когда-нибудь пронзит всю расширяющуюся Вселенную от края до края, как луч света, как исполинский прожектор.
Конечно, это по-новому освещало встречу с Глоцером.
Я еще не готов к такой встрече, подумал Смут. Если земляне и космониты впрямь решили прощаться, я еще действительно не готов. Моя горечь должна напитаться надеждой. Так было всегда, на любом переломе. И пусть так будет впредь. Завтра. И через сотни лет. И в последующие миллионы. До той, наконец, странной и невероятной поры, когда наш дух, как одежду, совлечет с себя плоть.
И пусть в этом не будет ужаса.
Правда, на этот раз он старался ступать так, чтобы топот его шагов не разносился по всему шлюзу. Комбинезон и пояс он нашел у дверей и без всякой жалости скинул невесомый балахон с плеч. Чего во мне больше? Растерянности? Непонимания? Нежности?
« Вины.»
– Я никого не спрашиваю.
« Это не имеет значения. Вина копилась в тебе веками. Это не лично твоя вина. Это вина поколений, выбравших неверное направление. Тебе потому и плохо, что ты не знаешь, как избыть скопившуюся вину.»
– А космониты знают?
« Теперь – да.»
– Может, подскажешь мне?
« К этому приходят сами. Даже Хунни не захотела подсказать тебе это.»
– Я пойму сам.
« Может быть. Но не сразу. Тебе будет трудно. Ты одинок.»
– Не преувеличивай.
Плектрон не ответил и Смут двинулся к выходу.
Неужели я, правда, так одинок, что это заметно даже плектрону? Неужели по настоящему одиноки Юри и Йорг? Неужели одиноки все земляне? Неужели наши столь совершенные тела нам только мешают?
– Плектрон, в чем суть работ Глоцера?
Плектрон не ответил.
– Ладно, – сказал Смут и пнул носком тяжелого башмака порожек. – Мы до всего дойдем сами. Космониты тоже полны вины.
Он не чувствовал себя изменившимся. Просто за последние часы в нем скопилось много горечи. Неужели ему специально предоставили возможность задуматься о чем-то таком, о чем никто пока не хочет сообщать землянам официально? Кстати, капитан Йорг только что косвенно подтвердил это: все три камеры слежения «Афея» включены. Не отремонтированы, как должен был бы сказать капитан, а вот именно включены.Наверное, мы опять нарушили какие-то представления космонитов о правилах движения в Поясе, подумал Смут, и они специально подвели нас к Шестнадцатому тору. И сектор Стонов – не флуктуация. Возможно, это и есть та таинственная кузница, в которой космониты взламывают клетку тела, освобождая дух… Обрывочные слова, смех, стоны… В конце концов, сам термин наведенная речьничего такого не объясняет. Связь можно отключить, уши можно заткнуть, но сектор Стонов всегда наполнен какой-то особенной, непривычной жизнью. Или невероятными намеками на непривычную жизнь. На ту, усмехнулся Смут, которая когда-нибудь пронзит всю расширяющуюся Вселенную от края до края, как луч света, как исполинский прожектор.
Конечно, это по-новому освещало встречу с Глоцером.
Я еще не готов к такой встрече, подумал Смут. Если земляне и космониты впрямь решили прощаться, я еще действительно не готов. Моя горечь должна напитаться надеждой. Так было всегда, на любом переломе. И пусть так будет впредь. Завтра. И через сотни лет. И в последующие миллионы. До той, наконец, странной и невероятной поры, когда наш дух, как одежду, совлечет с себя плоть.
И пусть в этом не будет ужаса.
Часть I (заключающая)
О, СЧАСТЛИВЧИК!
XX век
Мы – плененные звери,
Голосим, как умеем.
Глухо заперты двери,
Мы открыть их не смеем.
Федор Сологуб
I
Вертолет в срок не пришел.
Не пришел он и через день. И через два. И через неделю.
Стало ясно, что в поселке что-то стряслось. Две банки тушенки (из четырех) и последнюю булку мерзлого хлеба отдали Альвиану и Коле Черепанову. Они сами вызвались отправиться за помощью. Полсотни километров нехоженого пути, мороз – под пятьдесят, а что-то сделаешь? Кому-то все равно надо. Мужики отводили глаза, хмуро присаживались на корточки у раскаленной железной печки, курили, а кто валялся на нарах, сберегая силы. На полу не таял занесенный на валенках снег, а на нарах тепло, пальцы не мерзли. Все в бородах, косили под стариков, не скажешь, что старшему под сорок.
– Падлы…
Непонятно, кого Коля имел в виду. Наверное, начальство.
Но в топливе нуждалось не только начальство. Весь поселок ждал тепла.
Когда месяц назад охотник якут рассказал, что в полусотне верст от поселка есть выходы черного жирного камня, который горит в костре, бывшие шахтеры вызвались сами. Добрались до указанного места, пробили штольню, оконтурили выходы. Еще бы недельку и каменный уголь можно считать подготовленным для отгрузки, но кончились продукты. Если честно, Альвиан предпочел бы выйти к поселку с кем-то посильней Черепанова, но Коля единственный, кто согласился отправиться не в полярке, а в нормальной рабочей одежке – в козьих свитерах, в подбитой мехом телогрейке, в штормовке. Ледяная лента реки, продуваемое со всех сторон плоскогорье. В полярке не дойдешь. Даже у костра в ней не отогреешься. Лицо обжигает, а спина мерзнет. Несгибаемые штаны, накатанные на валенки, крытая парусиной меховая доха, да капюшон поверх собачьей шапки. Короче, полярка – это космический скафандр, а не одежда. В ней можно разгуливать по теневой стороне Луны, но никак уж не пересекать промерзшее плоскогорье.
Не пришел он и через день. И через два. И через неделю.
Стало ясно, что в поселке что-то стряслось. Две банки тушенки (из четырех) и последнюю булку мерзлого хлеба отдали Альвиану и Коле Черепанову. Они сами вызвались отправиться за помощью. Полсотни километров нехоженого пути, мороз – под пятьдесят, а что-то сделаешь? Кому-то все равно надо. Мужики отводили глаза, хмуро присаживались на корточки у раскаленной железной печки, курили, а кто валялся на нарах, сберегая силы. На полу не таял занесенный на валенках снег, а на нарах тепло, пальцы не мерзли. Все в бородах, косили под стариков, не скажешь, что старшему под сорок.
– Падлы…
Непонятно, кого Коля имел в виду. Наверное, начальство.
Но в топливе нуждалось не только начальство. Весь поселок ждал тепла.
Когда месяц назад охотник якут рассказал, что в полусотне верст от поселка есть выходы черного жирного камня, который горит в костре, бывшие шахтеры вызвались сами. Добрались до указанного места, пробили штольню, оконтурили выходы. Еще бы недельку и каменный уголь можно считать подготовленным для отгрузки, но кончились продукты. Если честно, Альвиан предпочел бы выйти к поселку с кем-то посильней Черепанова, но Коля единственный, кто согласился отправиться не в полярке, а в нормальной рабочей одежке – в козьих свитерах, в подбитой мехом телогрейке, в штормовке. Ледяная лента реки, продуваемое со всех сторон плоскогорье. В полярке не дойдешь. Даже у костра в ней не отогреешься. Лицо обжигает, а спина мерзнет. Несгибаемые штаны, накатанные на валенки, крытая парусиной меховая доха, да капюшон поверх собачьей шапки. Короче, полярка – это космический скафандр, а не одежда. В ней можно разгуливать по теневой стороне Луны, но никак уж не пересекать промерзшее плоскогорье.