ЛАЙКС МУТ: ЧЕЛОВЕК УИТНИ НЕ МОЖЕТ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЛЕТАЮЩЕЙ МАШИНОЙ.
МЭМ-ЦЕНТР: ПОДНЯТЬ В ВОЗДУХ ЗОНД ПИКРАФТА.
– Эй, – обеспокоено позвал лайкс. – Тебя как звать?
– Зачем тебе это? – удивился Хирам.
– Не хочешь назваться?
– Хирам.
– Хорошее имя, – со знающим видом одобрил лайкс. – Я такого никогда не слышал, наверное, это древнее имя. Ведь вы в кланах поклоняетесь всему древнему, да? Наверное, завидуете нам? Видишь, какой большой Город! Когда его восстановят, он станет еще больше. Он займет весь край до реки. Расслабься, Хирам. Сейчас появится зонд Пикрафта и ты пойдешь за ним. Он выведет тебя к реке самой короткой и чистой дорогой. Специальные машины чистят путь. Ты можешь идти?
– А что такое зонд Пикрафта?
– Узнаешь, – засмеялся лайкс.
VII
Так и получилось.
Из-за мертвых руин, опутанных ржавой искалеченной арматурой, бесшумно поднялся алый шар. Непонятно, как он держался в воздухе, как двигался, но, постояв над площадью ровно столько, чтобы Хирам зафиксировал его появление, алый шар медленно, теперь действительно медленно, двинулся в сторону реки.
Томило сердце, к горлу подкатывала тошнота.
На запястье, потрепетав крыльями, уселась жирная бабочка.
Хирам с омерзением сбросил бабочку с руки – такие плодятся только в зараженных радиацией зонах. Потом что-то укололо Хирама в живот. Он сунул руку за пояс и наткнулся на листочки бумажного дерева – совершенно белые, но с угольно-черными прожилками. Он хотел выбросить листочки, но вовремя вспомнил, что они снимают усталость.
Доберусь ли я до реки?
Он сам удивился своим сомнениям.
Ведь я пересекал Сухую Степь, проходил гнилые леса, вывел Ри и Иллу к излучине, даже побывал в Городе… Правда, даже в болотах Араны я не испытывал такой ужасной слабости… Даже в отравленных ледяных пустынях Севера… Жаль, подумал Хирам, что я не увидел настоящего демиурга…
– Ты хочешь что-то спросить?
Услышав голос лайкса, Хирам остановился.
Дорога, над которой плыл алый зонд Пикрафта, была только что обработана тяжелой, заполнившей все впадины жидкостью. Попав на камни и землю, она сразу сгущалась, образуя ровную шершавую поверхность, по которой было удобно идти и которая, наверное, задерживала вредные излучения.
– Спрашивай. Я ждал тебя столько лет.
– Лайкс, ты тоже в Игре?
– Ты правильно сформулировал вопрос?
– Не знаю…
– Что такое Игра?
– Жизнь.
Лайкс не нашелся, что ответить.
Не оборачиваясь, стараясь не терять из виду алый зонд Пикрафта, Хирам шел по черной дорожке в сторону реки. Его уже не пугали ржавые руины, источающие неистовый запах смерти. Он просто шел. Сейчас ему было все равно, правильно ли он сформулировал вопрос? Он хотел выйти к реке и связаться с Матерью. У него накопилось так много вопросов, что уже не было смысла оставлять их на будущее. Наверное, он проиграл… И все-таки… Слухов не бывает на пустом месте… Может, Приближениеуже началось?… Если это так, подумал Хирам, я узнаю когда-нибудь, что делал среди звезд демиург Гарб? И узнаю, зачем поставлен лайкс в таком пустом и опасном месте? Он, правда, кого-то ждет? Ведь не ради меня его поставили…
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Сухая Степь бесконечна.
Бесконечны живые леса, реки, болота.
« Там живут дикие существа, мы зовем их отставшими…» Так сказал лайкс.
А Мать? Что ответила Мать, когда ее спросили, что такое Город?
« Город – это Отставание».
– Кто живет в Городе?
« Демиурги.»
– Если Город – Отставание, а демиурги отстают, почему мы не ждем их?
« Мы идем разными дорогами.»
– А почему нам не идти вместе?
« Их путь нечист.»
– А небо? Зачем демиургам небо?
« Небо – это тоже путь.»
Хирам шел, опустив голову.
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Потрескавшимися губами он повторял Заповеди.
Непослушные ноги тяжело ступали по черной дорожке, специально обработанной для него. Я проиграл… Он тяжело переступал через ржавые бесформенные обломки, сплющенные стальные балки, груды растрескавшихся камней… Он давно уже не слышал тигану, наверное, она увела биосинт и Иллу за излучину… Вполне возможно, он никогда больше не увидит ни Иллу, ни Ри… К горлу подступала отвратительная тошнота… Я проиграл Большую игру… Виски ломило от мерзкой боли, красная липкая паутина слепила глаза, едкий пот обжигал лицо, но Хирам шел… Почему бы и не спасти акулу?… Он думал о демиурге… Зачем демиург вернулся со звезд? Звезды холодны и спокойны, а Город грязен, но Гарб почему-то вернулся…
Это казалось Хираму странным.
Из-за мертвых руин, опутанных ржавой искалеченной арматурой, бесшумно поднялся алый шар. Непонятно, как он держался в воздухе, как двигался, но, постояв над площадью ровно столько, чтобы Хирам зафиксировал его появление, алый шар медленно, теперь действительно медленно, двинулся в сторону реки.
Томило сердце, к горлу подкатывала тошнота.
На запястье, потрепетав крыльями, уселась жирная бабочка.
Хирам с омерзением сбросил бабочку с руки – такие плодятся только в зараженных радиацией зонах. Потом что-то укололо Хирама в живот. Он сунул руку за пояс и наткнулся на листочки бумажного дерева – совершенно белые, но с угольно-черными прожилками. Он хотел выбросить листочки, но вовремя вспомнил, что они снимают усталость.
Доберусь ли я до реки?
Он сам удивился своим сомнениям.
Ведь я пересекал Сухую Степь, проходил гнилые леса, вывел Ри и Иллу к излучине, даже побывал в Городе… Правда, даже в болотах Араны я не испытывал такой ужасной слабости… Даже в отравленных ледяных пустынях Севера… Жаль, подумал Хирам, что я не увидел настоящего демиурга…
– Ты хочешь что-то спросить?
Услышав голос лайкса, Хирам остановился.
Дорога, над которой плыл алый зонд Пикрафта, была только что обработана тяжелой, заполнившей все впадины жидкостью. Попав на камни и землю, она сразу сгущалась, образуя ровную шершавую поверхность, по которой было удобно идти и которая, наверное, задерживала вредные излучения.
– Спрашивай. Я ждал тебя столько лет.
– Лайкс, ты тоже в Игре?
– Ты правильно сформулировал вопрос?
– Не знаю…
– Что такое Игра?
– Жизнь.
Лайкс не нашелся, что ответить.
Не оборачиваясь, стараясь не терять из виду алый зонд Пикрафта, Хирам шел по черной дорожке в сторону реки. Его уже не пугали ржавые руины, источающие неистовый запах смерти. Он просто шел. Сейчас ему было все равно, правильно ли он сформулировал вопрос? Он хотел выйти к реке и связаться с Матерью. У него накопилось так много вопросов, что уже не было смысла оставлять их на будущее. Наверное, он проиграл… И все-таки… Слухов не бывает на пустом месте… Может, Приближениеуже началось?… Если это так, подумал Хирам, я узнаю когда-нибудь, что делал среди звезд демиург Гарб? И узнаю, зачем поставлен лайкс в таком пустом и опасном месте? Он, правда, кого-то ждет? Ведь не ради меня его поставили…
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Сухая Степь бесконечна.
Бесконечны живые леса, реки, болота.
« Там живут дикие существа, мы зовем их отставшими…» Так сказал лайкс.
А Мать? Что ответила Мать, когда ее спросили, что такое Город?
« Город – это Отставание».
– Кто живет в Городе?
« Демиурги.»
– Если Город – Отставание, а демиурги отстают, почему мы не ждем их?
« Мы идем разными дорогами.»
– А почему нам не идти вместе?
« Их путь нечист.»
– А небо? Зачем демиургам небо?
« Небо – это тоже путь.»
Хирам шел, опустив голову.
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Потрескавшимися губами он повторял Заповеди.
Непослушные ноги тяжело ступали по черной дорожке, специально обработанной для него. Я проиграл… Он тяжело переступал через ржавые бесформенные обломки, сплющенные стальные балки, груды растрескавшихся камней… Он давно уже не слышал тигану, наверное, она увела биосинт и Иллу за излучину… Вполне возможно, он никогда больше не увидит ни Иллу, ни Ри… К горлу подступала отвратительная тошнота… Я проиграл Большую игру… Виски ломило от мерзкой боли, красная липкая паутина слепила глаза, едкий пот обжигал лицо, но Хирам шел… Почему бы и не спасти акулу?… Он думал о демиурге… Зачем демиург вернулся со звезд? Звезды холодны и спокойны, а Город грязен, но Гарб почему-то вернулся…
Это казалось Хираму странным.
Часть V
СМУТ: ПРОЕКТ ГЛОЦЕРА
(XLVI век)
Взгляни в ночные небеса,
Где пала звездная роса,
Где Млечный Путь, как полоса,
Пролег и свет на светы множит;
Вглядись покорно в чудеса, —
И Вечность нежно уничтожит
В тебе земные голоса…
В. Брюсов
I
…То, что из пространства выглядело невзрачной звездочкой, вблизи превратилось в исполинский правильный бублик, крест-накрест перечеркнутый изнутри блестящими спицами переходов.
Мягкий толчок.
Сработали магнитные ловушки.
– Я считал торы просто ангарами, – заметил Йорг уже в шлюзе.
– Нет, – возразил капитану штурман. – Это цилиндры Итиса сваривают так, чтобы их можно было использовать как склады. А тор – обжитое местечко.
– Жаль Дюка, – вспомнил Смут механика. – Сперва космониты объявили закрытым сектор, который мы должны пересечь. Затем отключились все три камеры слежения. Все три, странно. Такого на памяти Дюка не случалось. Если бы не все это, мы подходили бы уже к Ио.
– Зато не побывали бы в Шестнадцатом торе!
– Это верно, – Смут усмехнулся. – Кажется, мы постоянно нарушаем представления космонитов о правилах движения в Поясе. Подозреваю, что нам разрешили шлюзоваться к Шестнадцатому тору тоже не просто так. Возможно, Глоцер захотел поговорить со мной до того, как мы официально сядем за стол переговоров.
Говоря это, Смут не верил себе. Точнее, не верил в гостеприимство космонитов.
ВНИМАНИЕ!
Интенсивность звукового сигнала подействовала невероятно.
Капитан Йорг схватился за кобуру. Штурман и Смут замерли. Защитные скафандры остались у задраенного автоматами люка. В просторном шлюзе было пусто и тихо, будто его специально освободили для встречи. Каждый шаг гулко отдавался в замкнутом пространстве, подчеркивая неуклюжесть, даже громоздкость землян.
ВНИМАНИЕ!
ВХОД РАЗРЕШЕН СМУТУ.
Капитан ободряюще улыбнулся.
– Космониты излишне пунктуальны. Почему не впустить всех сразу? Почему они решили впускать нас поодиночке? К тому же, они нарушают протокол. Ведь первым входит командир судна.
ВНИМАНИЕ!
ВХОД РАЗРЕШЕН ТОЛЬКО СМУТУ!
ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ВЕРНУТЬСЯ НА БОРТ «АФЕЯ»!
– Вернуться? – не поверил капитан.
А штурман растерянно пробормотал:
– Я был о космонитах лучшего мнения. Можешь передать это лично Глоцеру, Смут.
– Если встречу, обязательно передам, – усмехнулся Смут. – Я тоже не понимаю, что происходит.
– Ничего не надо тебе оставить? – капитан многозначительно положил руку на кобуру.
– Космониты знают, что гравитационные пушки «Афея» в несколько секунд развеют по пространству все их торы и цилиндры в радиусе светового дня. Этого вполне достаточно.
– Свяжись с нами, когда окажешься в торе.
Демонстративно грохоча башмаками, капитан и штурман двинулись к только что снятым скафандрам. Сама мысль о возвращении на «Афей» бесила их. Но они улыбались. Земляне не должны выглядеть обескураженными.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПОЯС!
Могли сказать проще – в тор.
Впрочем, Пояс – это и есть торы, станции, астероидные поселения, цилиндры Итиса, спутники связи. А Шестнадцатый тор – личная база Глоцера. Представитель космонитов в Большом Совете Земли может сейчас находиться где угодно. Он не из тех, кто любит общаться с землянами. Если есть возможность отложить встречу на год, а лучше на два, он ее отложит. Похоже, у космонитов свое ощущение времени.
Мягкий толчок.
Сработали магнитные ловушки.
– Я считал торы просто ангарами, – заметил Йорг уже в шлюзе.
– Нет, – возразил капитану штурман. – Это цилиндры Итиса сваривают так, чтобы их можно было использовать как склады. А тор – обжитое местечко.
– Жаль Дюка, – вспомнил Смут механика. – Сперва космониты объявили закрытым сектор, который мы должны пересечь. Затем отключились все три камеры слежения. Все три, странно. Такого на памяти Дюка не случалось. Если бы не все это, мы подходили бы уже к Ио.
– Зато не побывали бы в Шестнадцатом торе!
– Это верно, – Смут усмехнулся. – Кажется, мы постоянно нарушаем представления космонитов о правилах движения в Поясе. Подозреваю, что нам разрешили шлюзоваться к Шестнадцатому тору тоже не просто так. Возможно, Глоцер захотел поговорить со мной до того, как мы официально сядем за стол переговоров.
Говоря это, Смут не верил себе. Точнее, не верил в гостеприимство космонитов.
ВНИМАНИЕ!
Интенсивность звукового сигнала подействовала невероятно.
Капитан Йорг схватился за кобуру. Штурман и Смут замерли. Защитные скафандры остались у задраенного автоматами люка. В просторном шлюзе было пусто и тихо, будто его специально освободили для встречи. Каждый шаг гулко отдавался в замкнутом пространстве, подчеркивая неуклюжесть, даже громоздкость землян.
ВНИМАНИЕ!
ВХОД РАЗРЕШЕН СМУТУ.
Капитан ободряюще улыбнулся.
– Космониты излишне пунктуальны. Почему не впустить всех сразу? Почему они решили впускать нас поодиночке? К тому же, они нарушают протокол. Ведь первым входит командир судна.
ВНИМАНИЕ!
ВХОД РАЗРЕШЕН ТОЛЬКО СМУТУ!
ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ВЕРНУТЬСЯ НА БОРТ «АФЕЯ»!
– Вернуться? – не поверил капитан.
А штурман растерянно пробормотал:
– Я был о космонитах лучшего мнения. Можешь передать это лично Глоцеру, Смут.
– Если встречу, обязательно передам, – усмехнулся Смут. – Я тоже не понимаю, что происходит.
– Ничего не надо тебе оставить? – капитан многозначительно положил руку на кобуру.
– Космониты знают, что гравитационные пушки «Афея» в несколько секунд развеют по пространству все их торы и цилиндры в радиусе светового дня. Этого вполне достаточно.
– Свяжись с нами, когда окажешься в торе.
Демонстративно грохоча башмаками, капитан и штурман двинулись к только что снятым скафандрам. Сама мысль о возвращении на «Афей» бесила их. Но они улыбались. Земляне не должны выглядеть обескураженными.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПОЯС!
Могли сказать проще – в тор.
Впрочем, Пояс – это и есть торы, станции, астероидные поселения, цилиндры Итиса, спутники связи. А Шестнадцатый тор – личная база Глоцера. Представитель космонитов в Большом Совете Земли может сейчас находиться где угодно. Он не из тех, кто любит общаться с землянами. Если есть возможность отложить встречу на год, а лучше на два, он ее отложит. Похоже, у космонитов свое ощущение времени.
II
Волна запахов.
Живых, звенящих, будящих воспоминания, запахов.
Сплошная стена зелени. Сплошной накат зеленого моря. Или зеленого неба, ведь весь этот клубящийся зеленый рай постепенно переходил в округленный, смазанный зеленоватой дымкой горизонт, терялась в далеком зените, подернутом той же дымкой.
Космос черен и холоден. Космос лишен запахов. Он заляпан пятнами пылевых туманностей. Он отделен всего от этого буйного цветения всего лишь тройной броней стен. А внутри тора – живые цветы, шелест ветвей, зеленые поляны и звон ручья, бегущего прямо в небо, густо поросшее деревьями и цветами.
Смут сразу потерял входной люк, углубившись в заросли.
Он не боялся заблудиться, кругосветное путешествие в торе можно совершить, наверное, за неделю. А может, и за пять дней. Глядя в зеленое смутное «небо», он понимал, что для обитателей на той стороне тора он сам сейчас находится в зените.
Крикнула птица.
Низко прогудел шмель.
По светлому стволу приземистого кривого деревца, лишь на вершинке украшенного шапочкой пышных листьев, целеустремленно пробежал муравей.
« Смут!»
Голос прозвучал неожиданно.
Он прозвучал в сознании. Никто не произносил слов, Смут их услышал.
«Следуйте по тропе. Выйдете к жилому блоку. Там можете отдохнуть.»
Наведенная речь, догадался Смут.
С побочным эффектом наведенной речи, широко используемой космонитами, земляне сталкивались в так называемом секторе Стонов. Там вдруг начинали звучать отдельные слова, можно было разобрать отдельные фразы – внутри корабля, идущего сквозь Пояс. Первое время экипажи приходили в смятение. Связь можно было отключить, а уши заткнуть, – голоса все равно звучали. Кто-то жаловался и смеялся, спорил и требовал. Вполне возможно, что космониты вели в секторе Стонов какие-то эксперименты, но с землянами на эту тему они не говорили. Исполинское кольцо станций, цилиндров, торов, астероидных поселений, раскрученное между Марсом и Юпитером, уже несколько столетий жило собственной жизнью. Благодаря Поясу Земля получала железо, углерод, кремний, никель, даже воду. Земля не малым была обязана Поясу. И все-таки отношения Пояса и Земли были далеки от идеальных.
Смут зачарованно смотрел в зеленые небеса.
Шестнадцатый тор открыл перед ним двери, но не стоит строить иллюзий: те же двери закрылись перед капитаном и штурманом «Афея». Космониты могли руководствоваться чем угодно, их действия невозможно Земля для них – давно покинутая колыбель. Они не поощряют личных контактов с землянами, жестко контролируя подобные контакты. Редкие встречи, как правило, происходят на нейтральных территориях, например, на тех же Галилеевых лунах. Возможно, космониты опасаются за устои Моноучения (Смут так не считал). Возможно, после официальной встречи Смута – члена Большого Совета, и Глоцера – члена Совета Пояса, что-то изменится. В конце концов, грандиозные работы с искусственными протуберанцами Юпитера (интенсивная бомбардировка гиганта, а затем транспортировка выброшенной в протуберанцах материи) требует действительно глобального подхода. Ни Поясу без Земли, ни землянам без помощи космонитов не обойтись.
Смут увидел впереди мостик.
Желто-полосатый, как тигриная спина, он был выгнут. Внизу, под металлическими опорами, звенела вода. Почему-то это напомнило Смуту станцию Калхас на Ио. Может, потому, что перед взрывом он стоял у иллюминатора и видел Европу – угрюмую, насквозь промороженную планету, полосатую, как свернувшаяся оса. Нежно светилось ущербное пятнышко Амальтеи, под нею сиял отраженным светом Ганимед, рябой от бесчисленных кратеров. Юпитер находился по другую сторону Ио, о его постоянном присутствии напоминала лишь пепельная, но вовсе не темная ночь.
Сигнал тревоги взорвался, как разбивающаяся в падении вода.
Смут бежал по узкой трубе перехода, гоня перед собой растерявшихся космонитов. Едкий дым выбивало из узких вентиляционных шахт. Смут на две головы возвышался над самым высоким космонитом, только это помогало ему никого не терять из виду. Потом из вертикальной шахты донесся сорванный голос Ларса Курри:
– Бросай их вниз, Смут!
Смут не оглядывался. Какой смысл?
Он превосходно знал: если огонь прорвется в кислородный отсек, уйти никто не успеет. Все испарятся вместе с металлом перекрытий. Вот он и толкал космонитов в шахту, надеясь, что Ларс хоть кого-то подхватит. Однако, последний космонит мертвой хваткой вцепился в перекрытие люка. Наверное, он боялся высоты. Рыча от ярости, Смут ухватил космонита поперек тела. Он никак не мог понять, откуда в столь хрупком создании столько сил? Он не видел ни глаз, ни даже лица, прикрытого сползшим на лоб капюшоном, но пара светлых прядей мелькнула перед глазами.
Женщина?
Из чего они шьют свои пепельные балахоны?
Тучу искр вынесло из вентиляционной шахты, опалив Смуту затылок и спину, и он злобно заорал, отрывая руки космонитки от перекрытия. Гибкое тело билось под ним, под рукой вспыхивала, жгла руку грудь – ужасное, сводящее с ума ощущение. «Прыгай, Смут!» – орал снизу Курри.
Обняв космонитку, Смут вместе с нею рухнул в мрачную тьму вертикальной шахты.
Почти сразу переход осветился. С адским шипением струя белого пламени выжгла воздух и взорвалась над автоматически задвинувшейся крышкой шахты.
Живых, звенящих, будящих воспоминания, запахов.
Сплошная стена зелени. Сплошной накат зеленого моря. Или зеленого неба, ведь весь этот клубящийся зеленый рай постепенно переходил в округленный, смазанный зеленоватой дымкой горизонт, терялась в далеком зените, подернутом той же дымкой.
Космос черен и холоден. Космос лишен запахов. Он заляпан пятнами пылевых туманностей. Он отделен всего от этого буйного цветения всего лишь тройной броней стен. А внутри тора – живые цветы, шелест ветвей, зеленые поляны и звон ручья, бегущего прямо в небо, густо поросшее деревьями и цветами.
Смут сразу потерял входной люк, углубившись в заросли.
Он не боялся заблудиться, кругосветное путешествие в торе можно совершить, наверное, за неделю. А может, и за пять дней. Глядя в зеленое смутное «небо», он понимал, что для обитателей на той стороне тора он сам сейчас находится в зените.
Крикнула птица.
Низко прогудел шмель.
По светлому стволу приземистого кривого деревца, лишь на вершинке украшенного шапочкой пышных листьев, целеустремленно пробежал муравей.
« Смут!»
Голос прозвучал неожиданно.
Он прозвучал в сознании. Никто не произносил слов, Смут их услышал.
«Следуйте по тропе. Выйдете к жилому блоку. Там можете отдохнуть.»
Наведенная речь, догадался Смут.
С побочным эффектом наведенной речи, широко используемой космонитами, земляне сталкивались в так называемом секторе Стонов. Там вдруг начинали звучать отдельные слова, можно было разобрать отдельные фразы – внутри корабля, идущего сквозь Пояс. Первое время экипажи приходили в смятение. Связь можно было отключить, а уши заткнуть, – голоса все равно звучали. Кто-то жаловался и смеялся, спорил и требовал. Вполне возможно, что космониты вели в секторе Стонов какие-то эксперименты, но с землянами на эту тему они не говорили. Исполинское кольцо станций, цилиндров, торов, астероидных поселений, раскрученное между Марсом и Юпитером, уже несколько столетий жило собственной жизнью. Благодаря Поясу Земля получала железо, углерод, кремний, никель, даже воду. Земля не малым была обязана Поясу. И все-таки отношения Пояса и Земли были далеки от идеальных.
Смут зачарованно смотрел в зеленые небеса.
Шестнадцатый тор открыл перед ним двери, но не стоит строить иллюзий: те же двери закрылись перед капитаном и штурманом «Афея». Космониты могли руководствоваться чем угодно, их действия невозможно Земля для них – давно покинутая колыбель. Они не поощряют личных контактов с землянами, жестко контролируя подобные контакты. Редкие встречи, как правило, происходят на нейтральных территориях, например, на тех же Галилеевых лунах. Возможно, космониты опасаются за устои Моноучения (Смут так не считал). Возможно, после официальной встречи Смута – члена Большого Совета, и Глоцера – члена Совета Пояса, что-то изменится. В конце концов, грандиозные работы с искусственными протуберанцами Юпитера (интенсивная бомбардировка гиганта, а затем транспортировка выброшенной в протуберанцах материи) требует действительно глобального подхода. Ни Поясу без Земли, ни землянам без помощи космонитов не обойтись.
Смут увидел впереди мостик.
Желто-полосатый, как тигриная спина, он был выгнут. Внизу, под металлическими опорами, звенела вода. Почему-то это напомнило Смуту станцию Калхас на Ио. Может, потому, что перед взрывом он стоял у иллюминатора и видел Европу – угрюмую, насквозь промороженную планету, полосатую, как свернувшаяся оса. Нежно светилось ущербное пятнышко Амальтеи, под нею сиял отраженным светом Ганимед, рябой от бесчисленных кратеров. Юпитер находился по другую сторону Ио, о его постоянном присутствии напоминала лишь пепельная, но вовсе не темная ночь.
Сигнал тревоги взорвался, как разбивающаяся в падении вода.
Смут бежал по узкой трубе перехода, гоня перед собой растерявшихся космонитов. Едкий дым выбивало из узких вентиляционных шахт. Смут на две головы возвышался над самым высоким космонитом, только это помогало ему никого не терять из виду. Потом из вертикальной шахты донесся сорванный голос Ларса Курри:
– Бросай их вниз, Смут!
Смут не оглядывался. Какой смысл?
Он превосходно знал: если огонь прорвется в кислородный отсек, уйти никто не успеет. Все испарятся вместе с металлом перекрытий. Вот он и толкал космонитов в шахту, надеясь, что Ларс хоть кого-то подхватит. Однако, последний космонит мертвой хваткой вцепился в перекрытие люка. Наверное, он боялся высоты. Рыча от ярости, Смут ухватил космонита поперек тела. Он никак не мог понять, откуда в столь хрупком создании столько сил? Он не видел ни глаз, ни даже лица, прикрытого сползшим на лоб капюшоном, но пара светлых прядей мелькнула перед глазами.
Женщина?
Из чего они шьют свои пепельные балахоны?
Тучу искр вынесло из вентиляционной шахты, опалив Смуту затылок и спину, и он злобно заорал, отрывая руки космонитки от перекрытия. Гибкое тело билось под ним, под рукой вспыхивала, жгла руку грудь – ужасное, сводящее с ума ощущение. «Прыгай, Смут!» – орал снизу Курри.
Обняв космонитку, Смут вместе с нею рухнул в мрачную тьму вертикальной шахты.
Почти сразу переход осветился. С адским шипением струя белого пламени выжгла воздух и взорвалась над автоматически задвинувшейся крышкой шахты.
III
Станция Калхас…
Всего полгода назад…
Почему бы той космонитке не оказаться в Шестнадцатом торе?…
Смут поправил тяжелый пояс, все еще остро ощущая свою громоздкость. Он старался ступать как можно легче, но башмаки все равно мяли траву. Наверное, здесь ходят босиком, подумал он. Это не «Афей», это не астероидная стоянка. Это даже не станция Калхас. Конечно, подумал он, в мертвых кристаллических равнинах Ио есть своя прелесть, – выходы натриевых солей и выходы серы придают необыкновенную причудливость пейзажу…
но живая трава…
звон ручья…
крик птицы…
« Ваша комната – третья по коридору.»
Казалось, к Смуту обращается сам жилой блок, невысокие террасы которого уютно проглянули сквозь заросли. Но обращался к нему плектрон. Это его наведенный голос проникал в сознание. В некотором смысле, плектрон являлся суммой знаний, символом и духом Пояса.
Комната ничем не удивила Смута.
Рабочий стол, удобное кресло, рабочий Инфор.
« Какое время займет устранение неполадок на корабле?»
– Примерно сутки.
« Вам разрешено провести двадцать два часа в торе.»
– Только мне?
« Только.»
– Мы можем предложить обитателям Шестнадцатого тора прогулку по «Афею».
« Предложение с благодарностью отклонено.»
– У обитателей тора нет времени на краткую ознакомительную прогулку?
« Шестнадцатый тор занят в плановом эксперименте.»
– Почему капитан и штурман «Афея» не допущены в тор?
« Мы не озвучиваем причины отказа.»
– Я могу встретиться с Глоцером?
« Только на Ио.»
– В Шестнадцатый тор меня пригласил Глоцер?
« Не имеет значения.»
Странно…
Ведь в некотором смысле я спас Глоцера…
Полгода назад в пожаре на Ио жертв могло быть гораздо больше, не вмешайся в происходящее экипаж «Афея»…
Он потер глаза. В последние двое суток он практически не спал.
Час-другой сна, пожалуй, вернет ему силы.
Всего полгода назад…
Почему бы той космонитке не оказаться в Шестнадцатом торе?…
Смут поправил тяжелый пояс, все еще остро ощущая свою громоздкость. Он старался ступать как можно легче, но башмаки все равно мяли траву. Наверное, здесь ходят босиком, подумал он. Это не «Афей», это не астероидная стоянка. Это даже не станция Калхас. Конечно, подумал он, в мертвых кристаллических равнинах Ио есть своя прелесть, – выходы натриевых солей и выходы серы придают необыкновенную причудливость пейзажу…
но живая трава…
звон ручья…
крик птицы…
« Ваша комната – третья по коридору.»
Казалось, к Смуту обращается сам жилой блок, невысокие террасы которого уютно проглянули сквозь заросли. Но обращался к нему плектрон. Это его наведенный голос проникал в сознание. В некотором смысле, плектрон являлся суммой знаний, символом и духом Пояса.
Комната ничем не удивила Смута.
Рабочий стол, удобное кресло, рабочий Инфор.
« Какое время займет устранение неполадок на корабле?»
– Примерно сутки.
« Вам разрешено провести двадцать два часа в торе.»
– Только мне?
« Только.»
– Мы можем предложить обитателям Шестнадцатого тора прогулку по «Афею».
« Предложение с благодарностью отклонено.»
– У обитателей тора нет времени на краткую ознакомительную прогулку?
« Шестнадцатый тор занят в плановом эксперименте.»
– Почему капитан и штурман «Афея» не допущены в тор?
« Мы не озвучиваем причины отказа.»
– Я могу встретиться с Глоцером?
« Только на Ио.»
– В Шестнадцатый тор меня пригласил Глоцер?
« Не имеет значения.»
Странно…
Ведь в некотором смысле я спас Глоцера…
Полгода назад в пожаре на Ио жертв могло быть гораздо больше, не вмешайся в происходящее экипаж «Афея»…
Он потер глаза. В последние двое суток он практически не спал.
Час-другой сна, пожалуй, вернет ему силы.
IV
Открыв глаза, он сразу услышал звон ручья.
– Могу я связаться с «Афеем»?
« Разумеется.»
– А использовать внешний Инфор?
« Как угодно.»
Вспыхнул экран.
– Ты спал? – удивился капитан Йорг. Его глаза даже сузились от удивления: – Думаешь, у тебя так много времени?
– Двадцать два часа. Точнее, уже около девятнадцати. Злишься, что тебя не пустили в тор?
– Может быть, – рассмеялся капитан. – Но у нас много дел. Ты выспался? Что собираешься делать?
– Добраться до Глоцера.
– Он в торе?
– Не знаю.
– Такая открытость делает тебе честь, – ухмыльнулся капитан. – Действуй. Удачи!
Буркнув: «Спасибо», Смут машинально протянул руку к креслу, но своего комбинезона не обнаружил. Так же, как башмаков и пояса. Зато в кресле распластались бесформенные складки пепельного балахона – единственная принятая космонитами одежда. Он с сомнением прикинул балахон на вес, потом накинул на голые плечи. С тем же сомнение ткнул пальцем клавишу внешнего обзора.
Бездонная тьма.
Бесконечный разлив звезд.
Однажды Смут оторвался от корабля где-то над Ганимедом. Он работал в свободном пространстве и страховочный фал, связывающий его скафандр с кораблем, лопнул. Он даже не успел испугаться, магнитная ловушка корабля сработала сразу, и все-таки несколько мгновений… Да, несколько странных смутных мгновений он являлся самостоятельным телом Вселенной…
Да, ты добрался до Юпитера и его спутников, сказал он себе, всматриваясь в смуту звезд, заполнивших экран. Но все равно это топтание на месте. Ты никогда не дотянешься до звезд Лебедя… До далеких Близнецы… До еще более далекого Стрельца… А сумеречный Водолей? А Рыбы? А что прячется в пространствах системы Тукана? Или в звездных скоплениях Персея? Что происходит в загадочных пекулярных галактиках? Откуда эти странные звездные мосты, перемычки невообразимых форм, странные выбросы, ни на что непохожие?… Ведь не может быть, чтобы человечество исчезло, ничего не узнав об этом…
Привыкая к балахону, Смут прошелся по кабинету.
Наверное, здесь работали экзобиологи, иначе зачем торчал в дальнем углу мощный голографический скелет, вооруженный клыками и когтями, похожими на кривые ножи?
Хрустальная гора чудовищных костей…
Смут покачал головой.
Одни вглядываются в будущее, другие – в прошлое. Третьи пытаются понять законы настоящего. Все равно все живут настоящим. Каждый носит в себе тысячи неразрешимых вопросов, но ищет ответы ты, чтобы они сопрягались с настоящим днем.
В самом деле, зачем галактики?
Зачем сам человек? Зачем пространство и время?
Зачем все эти законы природы? Откуда растут бесчисленные, все нарастающие и нарастающие противоречия между землянами и космонитами? Ведь у нас одни корни, мы вышли из одного океана. Почему же космониты так упрямо заперлись в своих ненадежных цилиндрах и торах? Неужели они уже впрямь не люди, как утверждают самые смелые Толкователи?
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
Правда, космониты толкуют доброту несколько иначе, чем земляне…
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
И к ответственности они подходят иначе…
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
И свобода их не похожа на свободу землян…
Смут молча глядел на экран. Он ждал восхода Юпитера.
Он не раз наблюдал восход Юпитера со станции Калхас, с астероидных баз. Но привыкнуть к зрелищу не мог. Конечно, мрачная красота гиганта определялась всего лишь бурными реакциями разложения фосфина. Но можно бесконечно повторять про себя: аммонийные полисульфиды… сера… органические полимеры… аморфный красный фосфор, все равно Юпитер ужасает… Своими невероятными красками… Своей мощью и динамикой…
Он зачарованно уставился на Большое Пятно, по красноватому фону которого скользила тень Ганимеда. Чудовищный смерч, стоячий газоворот, вечный, никого не стихающий ураган, забивающий эфир неистовым звездным ревом – вот что такое Большое Красное Пятно. А сам Юпитер, если продолжать сравнения – волшебный горшок, из которого можно черпать вечно.
– Мой комбинезон…
« Одежды космонитов удобнее.»
– Но мне вернут мой комбинезон? Я не могу появиться на «Афее» в таком виде.
« Разумеется.»
Он снова вспомнил станцию Калхас.
Этот ужасный бег по задымленному переходу… А потом бьющееся в руках горячее тело… Сумел бы я ее узнать?… Он усмехнулся: на ощупь? Я даже не видел ее лица… Только эти светлые пряди… И обжигающая грудь…
Он чувствовал себя обманутым.
– Могу я связаться с «Афеем»?
« Разумеется.»
– А использовать внешний Инфор?
« Как угодно.»
Вспыхнул экран.
– Ты спал? – удивился капитан Йорг. Его глаза даже сузились от удивления: – Думаешь, у тебя так много времени?
– Двадцать два часа. Точнее, уже около девятнадцати. Злишься, что тебя не пустили в тор?
– Может быть, – рассмеялся капитан. – Но у нас много дел. Ты выспался? Что собираешься делать?
– Добраться до Глоцера.
– Он в торе?
– Не знаю.
– Такая открытость делает тебе честь, – ухмыльнулся капитан. – Действуй. Удачи!
Буркнув: «Спасибо», Смут машинально протянул руку к креслу, но своего комбинезона не обнаружил. Так же, как башмаков и пояса. Зато в кресле распластались бесформенные складки пепельного балахона – единственная принятая космонитами одежда. Он с сомнением прикинул балахон на вес, потом накинул на голые плечи. С тем же сомнение ткнул пальцем клавишу внешнего обзора.
Бездонная тьма.
Бесконечный разлив звезд.
Однажды Смут оторвался от корабля где-то над Ганимедом. Он работал в свободном пространстве и страховочный фал, связывающий его скафандр с кораблем, лопнул. Он даже не успел испугаться, магнитная ловушка корабля сработала сразу, и все-таки несколько мгновений… Да, несколько странных смутных мгновений он являлся самостоятельным телом Вселенной…
Да, ты добрался до Юпитера и его спутников, сказал он себе, всматриваясь в смуту звезд, заполнивших экран. Но все равно это топтание на месте. Ты никогда не дотянешься до звезд Лебедя… До далеких Близнецы… До еще более далекого Стрельца… А сумеречный Водолей? А Рыбы? А что прячется в пространствах системы Тукана? Или в звездных скоплениях Персея? Что происходит в загадочных пекулярных галактиках? Откуда эти странные звездные мосты, перемычки невообразимых форм, странные выбросы, ни на что непохожие?… Ведь не может быть, чтобы человечество исчезло, ничего не узнав об этом…
Привыкая к балахону, Смут прошелся по кабинету.
Наверное, здесь работали экзобиологи, иначе зачем торчал в дальнем углу мощный голографический скелет, вооруженный клыками и когтями, похожими на кривые ножи?
Хрустальная гора чудовищных костей…
Смут покачал головой.
Одни вглядываются в будущее, другие – в прошлое. Третьи пытаются понять законы настоящего. Все равно все живут настоящим. Каждый носит в себе тысячи неразрешимых вопросов, но ищет ответы ты, чтобы они сопрягались с настоящим днем.
В самом деле, зачем галактики?
Зачем сам человек? Зачем пространство и время?
Зачем все эти законы природы? Откуда растут бесчисленные, все нарастающие и нарастающие противоречия между землянами и космонитами? Ведь у нас одни корни, мы вышли из одного океана. Почему же космониты так упрямо заперлись в своих ненадежных цилиндрах и торах? Неужели они уже впрямь не люди, как утверждают самые смелые Толкователи?
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
Правда, космониты толкуют доброту несколько иначе, чем земляне…
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
И к ответственности они подходят иначе…
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
И свобода их не похожа на свободу землян…
Смут молча глядел на экран. Он ждал восхода Юпитера.
Он не раз наблюдал восход Юпитера со станции Калхас, с астероидных баз. Но привыкнуть к зрелищу не мог. Конечно, мрачная красота гиганта определялась всего лишь бурными реакциями разложения фосфина. Но можно бесконечно повторять про себя: аммонийные полисульфиды… сера… органические полимеры… аморфный красный фосфор, все равно Юпитер ужасает… Своими невероятными красками… Своей мощью и динамикой…
Он зачарованно уставился на Большое Пятно, по красноватому фону которого скользила тень Ганимеда. Чудовищный смерч, стоячий газоворот, вечный, никого не стихающий ураган, забивающий эфир неистовым звездным ревом – вот что такое Большое Красное Пятно. А сам Юпитер, если продолжать сравнения – волшебный горшок, из которого можно черпать вечно.
– Мой комбинезон…
« Одежды космонитов удобнее.»
– Но мне вернут мой комбинезон? Я не могу появиться на «Афее» в таком виде.
« Разумеется.»
Он снова вспомнил станцию Калхас.
Этот ужасный бег по задымленному переходу… А потом бьющееся в руках горячее тело… Сумел бы я ее узнать?… Он усмехнулся: на ощупь? Я даже не видел ее лица… Только эти светлые пряди… И обжигающая грудь…
Он чувствовал себя обманутым.
V
Дерево, от которого пахло молоком.
Смут медленно провел пальцем по светлому стволу. Мутноватая жидкость действительно пахла молоком. А ручей действительно звенел и звенел, неуклонно взбираясь все выше. Он уходил за тугие сплетения ветвей, терялся в сплошном зеленом массиве, а потом опять появлялся – на полпути к небу, подернутому сиреневой дымкой. Конечно, Смут понимал: в торе нет верха и низа, но иллюзия была полной. Он прекрасно видел: ручей течет вверх.
Следы на влажном песке…
Следы крошечных, почти детских ног…
Стараясь не шуметь, Смут шел по узкой тропинке. Ему было тесно, он отводил ветки руками, сдерживал дыхание, остро ощущая свою тяжесть и неуклюжесть.
И увидел светлое, ощутимо вогнутое, как линза, озеро.
Что космонит рассматривает в воде? Здесь водится рыба? Можно ли нарушать его уединение?
Ее уединение, – поправил он себя.
Я опять ошибся. Пепельные балахоны делают космонитов слишком похожими друг на друга. Балахоны обессмысливают их индивидуальность.
Космонитка подняла голову.
Она была совсем небольшого роста – по грудь Смуту, может, чуть ниже. Узко вытянутые глаза синели, как лед. Она свободно слышалаего мысли, он был для нее абсолютно прозрачен. «Вы говорите не совсем то, что думаете, – без улыбки произнесла она. – Вы так привыкли? Вам это не мешает?»
Он пожал плечами.
Он внимательно разглядывал ее.
Он еще не знал, чего он, собственно, ищет. Сходства с той, которую он спас на станции Калхас? Смог бы я узнать, обняв ее?
– Я – Хунни, – улыбнулась космонитка. Конечно, она его слышала. Плектрон давно связал всех космонитов воедино. – Вы родились на Земле?
– Да. Это моя родина.
– Родина?
Теперь улыбнулся Смут. Он употребил слово, вышедшее у космонитов из употребления. Они не знают понятия родина, они не чувствуют и не хотят чувствовать себя уроженцем какой-то определенной пространственной точки. Какой смысл вычислять условные координаты рождения? Достаточно сказать – Пояс.
– Я знала, что однажды встречу землянина.
– Здесь? Разве в Шестнадцатом торе бывали земляне?
Она улыбнулась.
Он не мог сбить ее с толку.
Она действительно слышалавсе, что он оставлял за словами.
– Пространство набито вашими кораблями. А корабли набиты вами. Когда ваши корабли идут сквозь Пояс, у нас болят головы. Вы засоряете эфир бессмысленной болтовней. Когда начнется транспортировка юпитерианской материи, жизнь в Поясе станет невыносимой.
Помолчав, она добавила:
– Как на Земле.
И медленно подняла на него прищуренные глаза:
– Вы запоздали с выходом в Космос. Мы ждали вас, но вы не спешили. Вы никак не могли решить свои земные дела. Несколько веков ожидания, это немало. В некотором смысле, необходимость встречи отпала.
– Вы, правда, так думаете?
Хунни повернула голову и Смут увидел мочку гладкого маленького уха, ровный изгиб скулы… Где я все это видел?… Во снах?…
Хунни услышала.
От нее не укрылось внезапное смущение Смута.
Помогая землянину, она коснулась его руки и это прикосновение обожгло его.
– Смотрите, Смут, – она явно хотела ему помочь. – По сравнению с вами я почти ребенок. Чисто физически, понятно. Увидев мои следы, вы так и подумали, да? Но я не ребенок. Я взрослая. Земляне часто ошибаются. Это не потому, что вы сильно отстали от нас. Просто у нас все разное – ощущение мира, форм, объемов. У вас все как бы смещено, но мы еще схожи… – Она мягко провела пальцем по мощному локтю Смута. – К сожалению, мы все еще схожи… Сильней, чем хотелось бы… – Она удрученно глянула ему в глаза: – Почему Вселенная столь однообразна?
– О чем это вы?
Хунни вздохнула, не отпуская его руку.
– И мы лишены свободы… Мы все еще заперты в наших клетках…
ЧЕЛОВЕК ЕДИН.
– Един? – она снова его услышала. – Какое самодовольство!
– Но в этом можно укорить и вас.
– Нас? – синие глаза Хунни заледенели. – Это вы бессмысленно таскаетесь по пространству в герметичных бронированных ящиках, которые горят и взрываются. Это вы вымираете от все новых и новых болезней в тесноте каменных городов и впадаете в черную тоску в сырых колониях. Это вы теряете больше, чем находите. Это ваши мысли не имеют точных очертаний… Не надо искать, Смут, – покачала она головой. – Даже не надо сравнивать… – Она действительно слышалавсе его мысли. – Не надо искать мою сестру с Ио…
– Сестру?
– В Поясе мы все – сестры… Даже больше, чем сестры… В некотором смысле, она – это я… Если нас не слышать, Смут, нас можно даже перепутать… Вы напрасно придаете столько значения собственным телам… Наши тела вызывают у нас ненависть… Мы ненавидим их…
Смут медленно провел пальцем по светлому стволу. Мутноватая жидкость действительно пахла молоком. А ручей действительно звенел и звенел, неуклонно взбираясь все выше. Он уходил за тугие сплетения ветвей, терялся в сплошном зеленом массиве, а потом опять появлялся – на полпути к небу, подернутому сиреневой дымкой. Конечно, Смут понимал: в торе нет верха и низа, но иллюзия была полной. Он прекрасно видел: ручей течет вверх.
Следы на влажном песке…
Следы крошечных, почти детских ног…
Стараясь не шуметь, Смут шел по узкой тропинке. Ему было тесно, он отводил ветки руками, сдерживал дыхание, остро ощущая свою тяжесть и неуклюжесть.
И увидел светлое, ощутимо вогнутое, как линза, озеро.
Что космонит рассматривает в воде? Здесь водится рыба? Можно ли нарушать его уединение?
Ее уединение, – поправил он себя.
Я опять ошибся. Пепельные балахоны делают космонитов слишком похожими друг на друга. Балахоны обессмысливают их индивидуальность.
Космонитка подняла голову.
Она была совсем небольшого роста – по грудь Смуту, может, чуть ниже. Узко вытянутые глаза синели, как лед. Она свободно слышалаего мысли, он был для нее абсолютно прозрачен. «Вы говорите не совсем то, что думаете, – без улыбки произнесла она. – Вы так привыкли? Вам это не мешает?»
Он пожал плечами.
Он внимательно разглядывал ее.
Он еще не знал, чего он, собственно, ищет. Сходства с той, которую он спас на станции Калхас? Смог бы я узнать, обняв ее?
– Я – Хунни, – улыбнулась космонитка. Конечно, она его слышала. Плектрон давно связал всех космонитов воедино. – Вы родились на Земле?
– Да. Это моя родина.
– Родина?
Теперь улыбнулся Смут. Он употребил слово, вышедшее у космонитов из употребления. Они не знают понятия родина, они не чувствуют и не хотят чувствовать себя уроженцем какой-то определенной пространственной точки. Какой смысл вычислять условные координаты рождения? Достаточно сказать – Пояс.
– Я знала, что однажды встречу землянина.
– Здесь? Разве в Шестнадцатом торе бывали земляне?
Она улыбнулась.
Он не мог сбить ее с толку.
Она действительно слышалавсе, что он оставлял за словами.
– Пространство набито вашими кораблями. А корабли набиты вами. Когда ваши корабли идут сквозь Пояс, у нас болят головы. Вы засоряете эфир бессмысленной болтовней. Когда начнется транспортировка юпитерианской материи, жизнь в Поясе станет невыносимой.
Помолчав, она добавила:
– Как на Земле.
И медленно подняла на него прищуренные глаза:
– Вы запоздали с выходом в Космос. Мы ждали вас, но вы не спешили. Вы никак не могли решить свои земные дела. Несколько веков ожидания, это немало. В некотором смысле, необходимость встречи отпала.
– Вы, правда, так думаете?
Хунни повернула голову и Смут увидел мочку гладкого маленького уха, ровный изгиб скулы… Где я все это видел?… Во снах?…
Хунни услышала.
От нее не укрылось внезапное смущение Смута.
Помогая землянину, она коснулась его руки и это прикосновение обожгло его.
– Смотрите, Смут, – она явно хотела ему помочь. – По сравнению с вами я почти ребенок. Чисто физически, понятно. Увидев мои следы, вы так и подумали, да? Но я не ребенок. Я взрослая. Земляне часто ошибаются. Это не потому, что вы сильно отстали от нас. Просто у нас все разное – ощущение мира, форм, объемов. У вас все как бы смещено, но мы еще схожи… – Она мягко провела пальцем по мощному локтю Смута. – К сожалению, мы все еще схожи… Сильней, чем хотелось бы… – Она удрученно глянула ему в глаза: – Почему Вселенная столь однообразна?
– О чем это вы?
Хунни вздохнула, не отпуская его руку.
– И мы лишены свободы… Мы все еще заперты в наших клетках…
ЧЕЛОВЕК ЕДИН.
– Един? – она снова его услышала. – Какое самодовольство!
– Но в этом можно укорить и вас.
– Нас? – синие глаза Хунни заледенели. – Это вы бессмысленно таскаетесь по пространству в герметичных бронированных ящиках, которые горят и взрываются. Это вы вымираете от все новых и новых болезней в тесноте каменных городов и впадаете в черную тоску в сырых колониях. Это вы теряете больше, чем находите. Это ваши мысли не имеют точных очертаний… Не надо искать, Смут, – покачала она головой. – Даже не надо сравнивать… – Она действительно слышалавсе его мысли. – Не надо искать мою сестру с Ио…
– Сестру?
– В Поясе мы все – сестры… Даже больше, чем сестры… В некотором смысле, она – это я… Если нас не слышать, Смут, нас можно даже перепутать… Вы напрасно придаете столько значения собственным телам… Наши тела вызывают у нас ненависть… Мы ненавидим их…