ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН…
Мастер Закариа не входит в систему МЭМ, но имеет право на беседы с нею. Згачит ли это, что МЭМ ведет какие-то собственные свободные исследования, не фиксируемые Большим Советом и специальными комиссиями? Понятно, что запреты и правила придумываются кретинами… Для других кретинов… Но почему именно мастер Закариа спросил: «Ларвик, вы были когда-нибудь счастливы?»
ПРАЗДНИК ЛИС.
КЛАНЫ ШАРНИНГ И УИТНИ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ ПОСТАВОК НТЦ.
СОВЕТ ПОЯСА: С ПЕРВОЙ ДЕКАДЫ ЛЕТА ВСЕ ОСНОВНЫЕ КОСМИЧЕСКИЕ ПРОГРАММЫ ПЕРЕХОДЯТ ПОД КОНТРОЛЬ ПОЯСА.
РЕАЛЫ МАКУНЫ: «ЧЕРНОВИКИ».
Вот уж никогда не думал, усмехнулся Ларвик, что «Черновики» могут стать темой реалов.
ПРОБЛЕМА ЗАКРЫТЫХ ЗНАНИИ. ДИСКУССИИ В БОЛЬШОМ СОВЕТЕ.
Почему?
Он все еще не понимал.
Толкователи годами рвутся к оригиналу «Черновиков». Точнее, к тому, что они склонны принимать за оригинал. Собственно, они и толкователями становятся потому, что не имеют свободного доступа к оригиналу. Откуда же такая резкая смена настроений? « Я восхищался доктором Джауном. Я и сейчас полон восхищения перед его гением. Но на месте доктора Джауна я сжег бы «Черновики». Лучше совсем уничтожить «Черновики», чем провоцировать людей бесконечными разговорами…»
Он поднял руку и встряхнул браслет.
«Здесь МЭМ.»
Голос, прозвучавший в сознании, не был настораживающим. Наоборот, он вызывал доверие. Да и как иначе? Ты беседуешь с собственным мозгом. Какой смысл боятся себя? Он и спросил:
– МЭМ, как можно разделить современное человечество?
«Обитатели НТЦ, члены Общин, колонисты.»
– Между ними есть разница?
« Несомненно.»
– Но ведь мы единый вид?
« Столь же несомненно.»
– Значит любой человек, где бы он ни обитал, к какому бы социальному слою ни относился, имеет право на пользование знаниями, накопленными человечеством за все прошедшие века?
« Несомненно.»
– Тогда каков смысл закрытых блоков твоей памяти?
« Они закрыты не мной. Я только выполняю ваши рекомендации»
– Хорошо. Поставим вопрос иначе. Из каких соображений были закрыты, к примеру, «Черновики» доктора Джауна?
« Их содержание признано преждевременным.»
– Кем?
« Большим Советом. И автором.»
– Когда был наложен запрет на «Черновики»?
« Сто семьдесят два года назад.»
– Разве ситуация за это время не изменилась?
« Несомненно, изменилась. Но запреты снимаются не сразу. Инерция запретов всегда велика. Я создана людьми и для людей.»
– Включенных в твою систему?…
« Преимущественно.»
– Вчера кланы Шарнинг и Уитни объявили о биосинтах, наконец получивших способность самовоспроизводиться…
« Это соответствует действительности.»
– Но кто работал над созданием столь совершенных объектов? Разве в кланах и в общинах существуют структуры, способные вести разработку столь сложного комплекса проблем?
Он не услышал ответа. Он просто как бы увидел целый ряд имен. Байер… Юри… Люмьер… Дюфе… Рытов… Гервинг…Список был долог, казался бесконечным. Саймон… Бюле… Гири…Последнего Ларвик хорошо знал… Когда же это талантливый хирург Гири перебрался в колонии?… Ларкин, генетик. Понятно, почему работа над самовоспроизведением биосинтов принесла успех. На предыдущие работы Ларкина опирается сложная реконструкция Волновых заводов. Но что он делает в колонии?… Савар… Сакс… Сакураи…А чем занимаются в общинах ведущие кибернетики Масляной зоны?… Шерр, психолог… Эрнст, химик… Готвальд и Фриш, физико-химики… Похоже, в колонии выехал весь цвет НТЦ…
– МЭМ, – сказал он. – Иметь хорошую голову недостаточно. Талантливые руки тоже еще не все. А хорошей голове и талантливым рукам необходим современный инструмент, значит, кто-то должен следить за технической стороной дела. Разве у нынешних колоний есть такая база?…
Эглон… Ржанов… Пекюше…
– Но они всегда опирались на базу НТЦ!
« Разумеется.»
– Выходит, даже не зная того, многие сотрудники НТЦ работали на колонии?
« На человечество.»
– Другими словами, – хмыкнул Ларвик, – колонисты проклинают НТЦ, но постоянно пользуются их достижениями?
« Так бывает всегда.»
– Сколько же исследователей, имеющих прямое отношение к созданию самовоспроизводящего биосинта, переселилось в последний год из НТЦ в кланы?
« Тебя интересует точная цифра?»
– Вполне удовлетворюсь примерной.
« Двести семнадцать тысяч. На самом деле, несколько больше. Но речь идет о кланах Шарнинг и Уитни, а указанная работа велась не только там.»
– Связан ли столь мощный отток специалистов с деятельностью толкователей?
« Несомненно.»
Что ж, подумал Ларвик. К этой мысли надо привыкать. И позвал:
– МЭМ.
« Здесь.»
– Могу я воспользоваться «Черновиками» доктора Джауна?
« Только с разрешения Большого Совета.»
– Насколько это реально?
« За последние сто четыре года к «Черновикам» были допущены всего два исследователя.»
– Кто они?
« Сакураи – кибернетик. И Хукс – техник Ассоциации МЭМ.»
– Техник – это понятно. Но зачем «Черновик» кибернетику?
Запрет .
– Разве Сакураи занимался прогнозированием?
Запрет .
– Могу я увидеть графику доктора Джауна?
В сознании Ларвика мгновенно проявился график, вычерченный в декартовой системе. Некая кривая выбрасывала мощный пик, затем ниспадала, чтобы, пройдя долгий пологий участок, опустившись почти на горизонтальную ось, вдруг снова взорваться торжествующим пиком, обреченным, впрочем, на новые и новые падения. Если горизонтальная ось является осью времени… Ларвик изумленно моргнул… Если это так, то первый пик приходится на эпоху каменных орудий, на эпоху жрецов и городов-государств… Правда, человечество (вертикальная ось, несомненно, отмечает уровень его технологического развития) не удержалось на пике. Опять долгое сползание, опять долгое прозябание на горизонтали… И взрыв, пик которого пришелся на двадцать второй век…
– Что это?
« Закон исторической спирали..»
– Как он формулируется?
« Скорость развития производительных сил и социально-политическая надстройка, базирующаяся на них, всегда тесно взаимосвязаны.»
– Всего лишь? – удивился Ларвик. До него еще не дошло. – Каков практический смысл указанного закона?
« Возможность строить точные прогнозы отдаленного будущего.»
– Этот закон… Он подчеркивает периодическую повторяемость всех форм организации производства и общества?
« Да.»
– То есть мы раз за разом в течение многих веков переживаем уже случавшееся, только на ином, более высоком уровне?
« Да.»
– И это падение кривой, оно говорит о падении НТЦ?
« Да.»
– И о торжестве кланов?
« Да.»
Ларвик подумать не мог, что слова МЭМ его испугают.
Но они его испугали. В конце концов, одно дело дискутировать в залах Совета крушение привычной, взрастившей тебя цивилизации, и совсем другое дело – слышать такоеот МЭМ.
– Разве общины могут быть более высокой ступенью?
« Они – последующая ступень.»
– Последующая… – вслух повторил Ларвик.
Он уже понял, почему мастер Закариа, почему Севр Даут, почему большинство толкователей так странно отталкивают от себя отработанные «Черновики». Они ведь считали, что последняя работа доктора Джауна обещала полное торжество именно колониям, но, кажется, доктор Джаун начал сомневаться… В своей последней работе он, наверное, заговорил и о будущем падении колоний… По крайней мере, к сорок второму веку кривая на графике мощно полезла вверх… Возрождением НТЦ?… Или какие-то новые формы?… Вот уж поистине: ничего вечного под Луной… Пройдут века и желтую пыль развеет над выжженными просторами бывших общин…
« Ларвик, вы были когда-нибудь счастливы?»
Но почему был? – подумал он. Я и сейчас счастлив.
Я счастлив на террасе старого кафе, на низких трибунах Спейс-кратера, на Южном космодроме, в тесных кабинах службы Эл Пи, в лабиринтах реалов, даже в башнях Ю, которые наводят на некоторых людей священный ужас. ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН. Главное, никаких запретов! Может, мое будущее ужасно, но я хочу знать, каким оно может быть. ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН. Ларвик впервые подумал о толкователях с сочувствием. Они искали истину и нашли ее. А истина оказалась им не по плечу. ЧЕЛОВЕК ДОБР. Иначе зачем бесконечно строить мир, все равно обреченный на уничтожение?
Еще Ларвик понял, наконец, почему Соул смотрел на него холодно.
Наверное, Соул сомневался: докопается ли он до существа дела? Интересно, сколько еще сотрудников Отдела Особых мнений брошено на решение возникшей проблемы? И какой итоговый отчет Соул представит в Большой Совет официально?
Он вспомнил Севра Даута и Тафра.
Они знали. Но они хорошо держались. Они смотрели спокойно. Их нисколько не интересовал сегодняшний день НТЦ. « У вас еще есть вопросы?» – « Кажется, нет.» – « Улетайте.» Вот и все. Века иногда действуют утешающе. Если не думать о последующих веках.
Звон цикад.
Трава по колено.
Когда Севр Даут и Тафр ушли, Ларвик повернулся и его пробило холодным потом. Волк, глянувший из травы, был огромный, лобастый. Шерсть на морде поседела, но клыки, когда он показал их Ларвику, выглядели очень даже впечатляюще. Так они долго смотрели друг на друга, потом Ларвик попятился к открытому люку флайера.
Волк.
Звенящая тишина.
Алый монгольфьер в небе.
Ладно, подумал Ларвик. Сдам отчет и двинусь в реал Макуны. Или загляну в старое кафе. Или погружусь в бесстыдную прогулки по порочным лабиринтам Эл Пи. Что бы ни происходило в Общинах, что бы они там ни праздновали, моймир еще не погиб.
Но из головы не выходило -
волк…
цикады…
алый монгольфьер в небе.
Часть IV
I
II
Да, да… Но Икейя… Но сайклис…Но вопрос, всплывший из темных бездн собственного подсознания… Почему его волнуют собственные аллюзии? Разве он сочувствует тем, кто бежит из НТЦ? Разве он не за прямой выход в Космос? Разве общины с их ленивым и сытым благополучием, разве все эти животные-говоруны ближе ему стесненных заботами обитателей НТЦ?
Он задумался.Мастер Закариа не входит в систему МЭМ, но имеет право на беседы с нею. Згачит ли это, что МЭМ ведет какие-то собственные свободные исследования, не фиксируемые Большим Советом и специальными комиссиями? Понятно, что запреты и правила придумываются кретинами… Для других кретинов… Но почему именно мастер Закариа спросил: «Ларвик, вы были когда-нибудь счастливы?»
ПРАЗДНИК ЛИС.
КЛАНЫ ШАРНИНГ И УИТНИ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ ПОСТАВОК НТЦ.
СОВЕТ ПОЯСА: С ПЕРВОЙ ДЕКАДЫ ЛЕТА ВСЕ ОСНОВНЫЕ КОСМИЧЕСКИЕ ПРОГРАММЫ ПЕРЕХОДЯТ ПОД КОНТРОЛЬ ПОЯСА.
РЕАЛЫ МАКУНЫ: «ЧЕРНОВИКИ».
Вот уж никогда не думал, усмехнулся Ларвик, что «Черновики» могут стать темой реалов.
ПРОБЛЕМА ЗАКРЫТЫХ ЗНАНИИ. ДИСКУССИИ В БОЛЬШОМ СОВЕТЕ.
Почему?
Он все еще не понимал.
Толкователи годами рвутся к оригиналу «Черновиков». Точнее, к тому, что они склонны принимать за оригинал. Собственно, они и толкователями становятся потому, что не имеют свободного доступа к оригиналу. Откуда же такая резкая смена настроений? « Я восхищался доктором Джауном. Я и сейчас полон восхищения перед его гением. Но на месте доктора Джауна я сжег бы «Черновики». Лучше совсем уничтожить «Черновики», чем провоцировать людей бесконечными разговорами…»
Он поднял руку и встряхнул браслет.
«Здесь МЭМ.»
Голос, прозвучавший в сознании, не был настораживающим. Наоборот, он вызывал доверие. Да и как иначе? Ты беседуешь с собственным мозгом. Какой смысл боятся себя? Он и спросил:
– МЭМ, как можно разделить современное человечество?
«Обитатели НТЦ, члены Общин, колонисты.»
– Между ними есть разница?
« Несомненно.»
– Но ведь мы единый вид?
« Столь же несомненно.»
– Значит любой человек, где бы он ни обитал, к какому бы социальному слою ни относился, имеет право на пользование знаниями, накопленными человечеством за все прошедшие века?
« Несомненно.»
– Тогда каков смысл закрытых блоков твоей памяти?
« Они закрыты не мной. Я только выполняю ваши рекомендации»
– Хорошо. Поставим вопрос иначе. Из каких соображений были закрыты, к примеру, «Черновики» доктора Джауна?
« Их содержание признано преждевременным.»
– Кем?
« Большим Советом. И автором.»
– Когда был наложен запрет на «Черновики»?
« Сто семьдесят два года назад.»
– Разве ситуация за это время не изменилась?
« Несомненно, изменилась. Но запреты снимаются не сразу. Инерция запретов всегда велика. Я создана людьми и для людей.»
– Включенных в твою систему?…
« Преимущественно.»
– Вчера кланы Шарнинг и Уитни объявили о биосинтах, наконец получивших способность самовоспроизводиться…
« Это соответствует действительности.»
– Но кто работал над созданием столь совершенных объектов? Разве в кланах и в общинах существуют структуры, способные вести разработку столь сложного комплекса проблем?
Он не услышал ответа. Он просто как бы увидел целый ряд имен. Байер… Юри… Люмьер… Дюфе… Рытов… Гервинг…Список был долог, казался бесконечным. Саймон… Бюле… Гири…Последнего Ларвик хорошо знал… Когда же это талантливый хирург Гири перебрался в колонии?… Ларкин, генетик. Понятно, почему работа над самовоспроизведением биосинтов принесла успех. На предыдущие работы Ларкина опирается сложная реконструкция Волновых заводов. Но что он делает в колонии?… Савар… Сакс… Сакураи…А чем занимаются в общинах ведущие кибернетики Масляной зоны?… Шерр, психолог… Эрнст, химик… Готвальд и Фриш, физико-химики… Похоже, в колонии выехал весь цвет НТЦ…
– МЭМ, – сказал он. – Иметь хорошую голову недостаточно. Талантливые руки тоже еще не все. А хорошей голове и талантливым рукам необходим современный инструмент, значит, кто-то должен следить за технической стороной дела. Разве у нынешних колоний есть такая база?…
Эглон… Ржанов… Пекюше…
– Но они всегда опирались на базу НТЦ!
« Разумеется.»
– Выходит, даже не зная того, многие сотрудники НТЦ работали на колонии?
« На человечество.»
– Другими словами, – хмыкнул Ларвик, – колонисты проклинают НТЦ, но постоянно пользуются их достижениями?
« Так бывает всегда.»
– Сколько же исследователей, имеющих прямое отношение к созданию самовоспроизводящего биосинта, переселилось в последний год из НТЦ в кланы?
« Тебя интересует точная цифра?»
– Вполне удовлетворюсь примерной.
« Двести семнадцать тысяч. На самом деле, несколько больше. Но речь идет о кланах Шарнинг и Уитни, а указанная работа велась не только там.»
– Связан ли столь мощный отток специалистов с деятельностью толкователей?
« Несомненно.»
Что ж, подумал Ларвик. К этой мысли надо привыкать. И позвал:
– МЭМ.
« Здесь.»
– Могу я воспользоваться «Черновиками» доктора Джауна?
« Только с разрешения Большого Совета.»
– Насколько это реально?
« За последние сто четыре года к «Черновикам» были допущены всего два исследователя.»
– Кто они?
« Сакураи – кибернетик. И Хукс – техник Ассоциации МЭМ.»
– Техник – это понятно. Но зачем «Черновик» кибернетику?
Запрет .
– Разве Сакураи занимался прогнозированием?
Запрет .
– Могу я увидеть графику доктора Джауна?
В сознании Ларвика мгновенно проявился график, вычерченный в декартовой системе. Некая кривая выбрасывала мощный пик, затем ниспадала, чтобы, пройдя долгий пологий участок, опустившись почти на горизонтальную ось, вдруг снова взорваться торжествующим пиком, обреченным, впрочем, на новые и новые падения. Если горизонтальная ось является осью времени… Ларвик изумленно моргнул… Если это так, то первый пик приходится на эпоху каменных орудий, на эпоху жрецов и городов-государств… Правда, человечество (вертикальная ось, несомненно, отмечает уровень его технологического развития) не удержалось на пике. Опять долгое сползание, опять долгое прозябание на горизонтали… И взрыв, пик которого пришелся на двадцать второй век…
– Что это?
« Закон исторической спирали..»
– Как он формулируется?
« Скорость развития производительных сил и социально-политическая надстройка, базирующаяся на них, всегда тесно взаимосвязаны.»
– Всего лишь? – удивился Ларвик. До него еще не дошло. – Каков практический смысл указанного закона?
« Возможность строить точные прогнозы отдаленного будущего.»
– Этот закон… Он подчеркивает периодическую повторяемость всех форм организации производства и общества?
« Да.»
– То есть мы раз за разом в течение многих веков переживаем уже случавшееся, только на ином, более высоком уровне?
« Да.»
– И это падение кривой, оно говорит о падении НТЦ?
« Да.»
– И о торжестве кланов?
« Да.»
Ларвик подумать не мог, что слова МЭМ его испугают.
Но они его испугали. В конце концов, одно дело дискутировать в залах Совета крушение привычной, взрастившей тебя цивилизации, и совсем другое дело – слышать такоеот МЭМ.
– Разве общины могут быть более высокой ступенью?
« Они – последующая ступень.»
– Последующая… – вслух повторил Ларвик.
Он уже понял, почему мастер Закариа, почему Севр Даут, почему большинство толкователей так странно отталкивают от себя отработанные «Черновики». Они ведь считали, что последняя работа доктора Джауна обещала полное торжество именно колониям, но, кажется, доктор Джаун начал сомневаться… В своей последней работе он, наверное, заговорил и о будущем падении колоний… По крайней мере, к сорок второму веку кривая на графике мощно полезла вверх… Возрождением НТЦ?… Или какие-то новые формы?… Вот уж поистине: ничего вечного под Луной… Пройдут века и желтую пыль развеет над выжженными просторами бывших общин…
« Ларвик, вы были когда-нибудь счастливы?»
Но почему был? – подумал он. Я и сейчас счастлив.
Я счастлив на террасе старого кафе, на низких трибунах Спейс-кратера, на Южном космодроме, в тесных кабинах службы Эл Пи, в лабиринтах реалов, даже в башнях Ю, которые наводят на некоторых людей священный ужас. ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН. Главное, никаких запретов! Может, мое будущее ужасно, но я хочу знать, каким оно может быть. ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН. Ларвик впервые подумал о толкователях с сочувствием. Они искали истину и нашли ее. А истина оказалась им не по плечу. ЧЕЛОВЕК ДОБР. Иначе зачем бесконечно строить мир, все равно обреченный на уничтожение?
Еще Ларвик понял, наконец, почему Соул смотрел на него холодно.
Наверное, Соул сомневался: докопается ли он до существа дела? Интересно, сколько еще сотрудников Отдела Особых мнений брошено на решение возникшей проблемы? И какой итоговый отчет Соул представит в Большой Совет официально?
Он вспомнил Севра Даута и Тафра.
Они знали. Но они хорошо держались. Они смотрели спокойно. Их нисколько не интересовал сегодняшний день НТЦ. « У вас еще есть вопросы?» – « Кажется, нет.» – « Улетайте.» Вот и все. Века иногда действуют утешающе. Если не думать о последующих веках.
Звон цикад.
Трава по колено.
Когда Севр Даут и Тафр ушли, Ларвик повернулся и его пробило холодным потом. Волк, глянувший из травы, был огромный, лобастый. Шерсть на морде поседела, но клыки, когда он показал их Ларвику, выглядели очень даже впечатляюще. Так они долго смотрели друг на друга, потом Ларвик попятился к открытому люку флайера.
Волк.
Звенящая тишина.
Алый монгольфьер в небе.
Ладно, подумал Ларвик. Сдам отчет и двинусь в реал Макуны. Или загляну в старое кафе. Или погружусь в бесстыдную прогулки по порочным лабиринтам Эл Пи. Что бы ни происходило в Общинах, что бы они там ни праздновали, моймир еще не погиб.
Но из головы не выходило -
волк…
цикады…
алый монгольфьер в небе.
Часть IV
ХИРАМ: БОЛЬШАЯ ИГРА
(XXXIV век)
И клонила пирамида тень на наши вечера.
Валерий Брюсов
I
Кричал биосинт. Раздраженно шипела в ветвях, булькала, посвистывала сердитая ночная птица. Мерно раскачивалось бумажное дерево – как призрачная белая гора, долго, ровно, успокаиваясь лишь под плотными порывами падающего с гор ветра. А далеко в предутренней тьме все еще перекатывался замирающий шелест грома. Может, метеор упал в Сухой степи… Не долетел до земли, сгорел в воздухе… Низкий шелест, как обрывки разрушенной музыки, обманчиво падал с неба…
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
Заповеди Моноучения всплывают в сознании сами.
Их повторяемость не утомляет.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Хирам открыл глаза.
Мышцы расслабленно прокатились под кожей.
Он слышал, как высоко над ним нескончаемым потоком шли по стволу бумажного дерева муравьи, суетливо взбегая по белым листьям, густо иссеченным черными, почти угольными прожилками, Иногда муравей срывался вниз, удивленно ощупывал усиками смуглую кожу человека. Нежный утренний мир.
Но во сне Хирам видел грозу.
Но во сне перекатывались раскаты мощного далекого грома и гигантские извилистые молнии били в выжженную Сухую степь.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Он тронул Иллу.
Голое загорелое плечо дрогнуло, тигана и во сне узнала Хирама.
Радуясь ее пробуждению, он погладил щек спавшей рядом Иллы, и глубоко вдохнул свежий воздух. Ему не надо было вживаться в предрассветный мир. Он и в предрассветной тьме видел воздушный путь муравья, сорвавшегося с бумажного дерева, слышал тонкий, волнующий запах сиеллы, радовался: вот Илла, вот Ри! Влажный запах мхов, забивших теневую сторону скальных обрывов, щекотал ноздри. Он ощущал печальное очарование уже отцветшей сиеллы, которую так любит щипать биосинт, потому что в стеблях сиеллы накапливается кобальт. Еще Хирам глубоко чувствовал размеренный вечный ход бумажного дерева. Говорят, его листья снимают усталость. Всего лишь белые листочки, иссеченные черными угольными прожилками, но если они при тебе, можешь шагать, не останавливаясь, весь день…
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
Хирам никак не мог понять, откуда этот острый привкус тревоги?
Обняв потянувшуюся Иллу, прижавшись к проснувшейся обнаженной тигане, он прислушался. Воздух горчил. Чуть заметно, но горчил.
– Я проснулась?
Синие глаза Иллы весело и бесстыдно уставились на Хирама. Из-под рассыпавшихся по плечу и по голым округлым грудям длинных светлых волос проглянула нежная, поблескивающая, как перламутр, кожа. Она казалась натертой оливковым маслом. Одной рукой Илла ласково теребила голое загорелое плечо тиганы, другой обняла Хирама.
– Я видела сон… – голос Иллы прервался. – Я видела деревце манли… Кажется, оно горело…
– Манли не страшен огонь. У него глубокие корни.
– Горела вся степь…
– Вся степь?
Хирам не ждал ответа.
Они спали так близко, что им мог присниться один сон.
Он просто погладил Иллу, улыбнулся и посмотрел на Ри. Ему нужна была сейчас тигана – умеющая заглядывать в будущее, видеть скрытое, общаться с Матерью и с Толкователями на огромных расстояниях. Каждая мышца его, пробудившись, требовала движения.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Невероятные ресницы тиганы, густые и длинные, как миниатюрные опахала, как всегда, привели Иллу в восхищение:
– Ой, ты как бабочка! Зажмурься, Ри! А теперь распахни ресницы! – И вдруг вскрикнула, будто испугавшись. – Я вспомнила, Хирам! Пахло горьким дымом и Сухая степь вся горела. От горизонта до горизонта. И во сне я была не Илла, я была Маб. Почему, Хирам?
– Маб? – медленно повторил Хирам, как бы пробуя новое имя на вкус. – Не надо бояться, Илла.
– Мне тоже нравится… Маб… – успокаивающе подтвердила Ри.
Почти не касаясь кожи, она сильно провела узкой сильной ладошкой по голой спине Иллы, будто снимая с нее невидимую паутину, и Хирам сразу почувствовал, как много нежности и сил они накопили за ночь.
Крик биосинта.
Тихая река.
Утро.
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
Заповеди Моноучения всплывают в сознании сами.
Их повторяемость не утомляет.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Хирам открыл глаза.
Мышцы расслабленно прокатились под кожей.
Он слышал, как высоко над ним нескончаемым потоком шли по стволу бумажного дерева муравьи, суетливо взбегая по белым листьям, густо иссеченным черными, почти угольными прожилками, Иногда муравей срывался вниз, удивленно ощупывал усиками смуглую кожу человека. Нежный утренний мир.
Но во сне Хирам видел грозу.
Но во сне перекатывались раскаты мощного далекого грома и гигантские извилистые молнии били в выжженную Сухую степь.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Он тронул Иллу.
Голое загорелое плечо дрогнуло, тигана и во сне узнала Хирама.
Радуясь ее пробуждению, он погладил щек спавшей рядом Иллы, и глубоко вдохнул свежий воздух. Ему не надо было вживаться в предрассветный мир. Он и в предрассветной тьме видел воздушный путь муравья, сорвавшегося с бумажного дерева, слышал тонкий, волнующий запах сиеллы, радовался: вот Илла, вот Ри! Влажный запах мхов, забивших теневую сторону скальных обрывов, щекотал ноздри. Он ощущал печальное очарование уже отцветшей сиеллы, которую так любит щипать биосинт, потому что в стеблях сиеллы накапливается кобальт. Еще Хирам глубоко чувствовал размеренный вечный ход бумажного дерева. Говорят, его листья снимают усталость. Всего лишь белые листочки, иссеченные черными угольными прожилками, но если они при тебе, можешь шагать, не останавливаясь, весь день…
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
Хирам никак не мог понять, откуда этот острый привкус тревоги?
Обняв потянувшуюся Иллу, прижавшись к проснувшейся обнаженной тигане, он прислушался. Воздух горчил. Чуть заметно, но горчил.
– Я проснулась?
Синие глаза Иллы весело и бесстыдно уставились на Хирама. Из-под рассыпавшихся по плечу и по голым округлым грудям длинных светлых волос проглянула нежная, поблескивающая, как перламутр, кожа. Она казалась натертой оливковым маслом. Одной рукой Илла ласково теребила голое загорелое плечо тиганы, другой обняла Хирама.
– Я видела сон… – голос Иллы прервался. – Я видела деревце манли… Кажется, оно горело…
– Манли не страшен огонь. У него глубокие корни.
– Горела вся степь…
– Вся степь?
Хирам не ждал ответа.
Они спали так близко, что им мог присниться один сон.
Он просто погладил Иллу, улыбнулся и посмотрел на Ри. Ему нужна была сейчас тигана – умеющая заглядывать в будущее, видеть скрытое, общаться с Матерью и с Толкователями на огромных расстояниях. Каждая мышца его, пробудившись, требовала движения.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Невероятные ресницы тиганы, густые и длинные, как миниатюрные опахала, как всегда, привели Иллу в восхищение:
– Ой, ты как бабочка! Зажмурься, Ри! А теперь распахни ресницы! – И вдруг вскрикнула, будто испугавшись. – Я вспомнила, Хирам! Пахло горьким дымом и Сухая степь вся горела. От горизонта до горизонта. И во сне я была не Илла, я была Маб. Почему, Хирам?
– Маб? – медленно повторил Хирам, как бы пробуя новое имя на вкус. – Не надо бояться, Илла.
– Мне тоже нравится… Маб… – успокаивающе подтвердила Ри.
Почти не касаясь кожи, она сильно провела узкой сильной ладошкой по голой спине Иллы, будто снимая с нее невидимую паутину, и Хирам сразу почувствовал, как много нежности и сил они накопили за ночь.
Крик биосинта.
Тихая река.
Утро.
II
Запах травы.
Живые деревья, заслоняющие небо.
Мхи, вода, суглинки, пески, кислые, прихотливо сплетающиеся муравьиные тропы.
Мгновение, час, вечность – это не имело никакого значения. Игра бесконечна. Большая игра может длиться всю жизнь. А бывает, и дольше жизни.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Исполинское бумажное дерево.
Протянув руку, Хирам подобрал с земли несколько белых листочков и спрятал их за пояс.
– Ты – Маб, – улыбнулся он Илле. – Хочешь, мы будем называть тебя так?
Он никогда не слышал такого имени, но чувствовал стоящие за ним века. Многие, тяжкие, далекие века. Они стояли в сознании, как отражения гор в озере. Со временем всегда так. Его можно сравнить с рекой, или даже с горами, только, в отличие от них, время бесконечно. Может, имя Маб сохранились у демиургов? Может, демиурги делали вылазку в Сухую степь и кто-то произнес это имя? И оно донеслось до Иллы вместе с запахом растворенный в воздухе гари?
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Особенно в Большой Игре.
Мать следит за этим.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Почему я подумал о демиургах?
Наверное, мы слишком приблизились к Городу. Отсюда горечь и запах гари. Отсюда тревожные сны. Мы уже несколько дней не общались с Матерью, даже голоса Толкователей доходят сюда приглушенно. Мир не изменился – течет река, кричит биосинт, раскачивается бумажное дерево, но я подумал о демиургах. Они не входят в Игру, они – часть другого мира, они – совсем другой мир, но я о них почему-то подумал. Нельзя пошевелить цветок, звезду не потревожив.Может, дело в Сером Пятне? На мысленной карте оно так и выглядит – серым. На всем его протяжении не просматриваются никакие детали, пространство забито жестким излучением, может, это и порождает тревожные сны?
Приложив ладонь ко лбу, Хирам внимательно всмотрелся в марево Сухой степи, начинающейся сразу за рекой. Лес заканчивался на западном берегу реки, кристаллическая громада горы Убицир наглухо перекрыла путь на юг. Именно гора заставила Хирама так опасно приблизиться к Городу. Если переправиться на ту сторону реки, подумал он, можно наткнуться на след небесного камня. Это небесный камень извергал ночью гром и заставлял почву содрогаться. Это он оставил после себя низкий шелест небесной музыки. Большая Игра в разгаре. Мы обязаны отмечать на мысленной карте все особенности пути – влажные болота, выжженные пустыни, редкие заросли манли, рощи бумажных деревьев. Мы обязаны отмечать границы грязных земель и вод, на которых болеет биосинт, а человек теряет силы. Все, что бросается в глаза, должно быть занесено на карту, постоянно уточняющуюся. Если Большая Игра пройдет удачно, мы получим статус зрелости. Мы получим постоянное место у Большого биосинта, а Ри и Илла смогут продолжить мой род…
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Он мысленно позвал Ри, и тигана услышала.
Прижавшись щекой к твердому, как камень, плечу Хирама, поглаживая ладонями его напрягшиеся мышцы, тигана взглядом приказала Илле прильнуть к ним. « Мы вместе…»
Округлив глаза, Илла замерла.
Мысли Иллы, тиганы и Хирама сливались, как струи общего потока, пытаясь пробиться сквозь мертвенное мерцание Серого пятна, сквозь чудовищный низкий гул, сквозь помехи, больно бьющие по нервам, сквозь неистовое шипение и бульканье электрических разрядов, обрывки чужой невнятной речи, отголоски знакомых, но неестественно вывернутых слов. Даже Ри, опытная тигана, побледнела от прилагаемых усилий, а на смуглом лбу Иллы выступили мелкие капли пота.
Река… Ее струи прохладны…
Биосинт… Его шаг уверен и тверд…
Бумажное дерево… Его тень пространная…
Мак-птица возится в ветвях. Сама поет, сама танцует…
Никем не считаны деревья, неисчислим ход рыб, зверь идет по запутанным тропам, в каждом дереве, в каждом звере скрыта истина. Ри, Илла и Хирам остро нуждались в помощи Матери, но Город лежал слишком близко. Чудовищным серым пятном он закрывал огромную часть подсознания. Всегда покрытый серыми тучами, туманный и сумеречный. Говорят, сквозь тучи, покрывающие Город, прорываются иногда вспышки света. Они такие яркие, что можно потерять зрение, а воздух над Городом всегда нечист, он дрожит, как искусственный свет. Конечно, демиурги многое умеют. У них есть летательные аппараты. Говорят, они бывают меж звезд…
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
…Крепче обнять друг друга.
…Хирам чувствовал, как холодные колючие мурашки бегут по мокрым, сразу похолодевшим вискам. Дыхание Иллы касалось его щеки, молчание тиганы обдавало холодом. Зверь оставляет тропу, след птицы заметен в воздухе, человек идет за биосинтом и тоже оставляет след. Тысячи живых существ с любопытством устремляются по следам человека. Пища человека не оскорблена насилием, поступки не омрачены страданием. Он внятен, как дерево. Он прост, как прилив. Он открыт, как небо, в котором живут птицы и облака. Тропы человека и биосинта прихотливо вьются по Сухой степи, взбегают на горные перевалы. Человек создан для Игры. Он вспугивает птицу, но, присмотревшись, птица успокоено садится рядом с человеком. Складка горы для него – как каменная улыбка. Он идет по краю лесов, спускается по реке. Рыба доверчиво прижимается к его ноге холодным чешуйчатым боком.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Далекие голоса Толкователей тонули в непрекращающемся надсадном визге, в треске, в электрическом шипении, в горячем бульканье, в разрядах кипящего и расплескивающегося эфира, забивались металлическим голосом, ведущим непонятный отсчет.
ДВЕНАДЦАТЬ…
ОДИННАДЦАТЬ…
ДЕСЯТЬ…
ДЕВЯТЬ…
Сквозь непрекращающийся свист, сквозь ужасное бульканье, нежный плеск и шипенье свихнувшегося эфира пробивался тревожный голос -
ВОСЕМЬ…
СЕМЬ…
ШЕСТЬ…
ПЯТЬ…
– Что это?
– Демиурги.
– Так близко?
Хирам кивнул.
Он уже понял, что Мать они не услышит.
Когда-то ему рассказывали о Приближении, но он считал это слухами.
Человек, например, никогда не должен приближаться к Городу… Хирам гордился точностью своей мысленной карты. Над многими ее квадратами он работал сам. Болота Араны, богатые жирным гумусом, длинная цепочка проточных озер Легии с их длинными песчаными отмелями, удобными для чистки биосинтов, бесконечная река Летис, круто обрубающая подошву горы Убицир, наконец, Сухая степь, где над красными кустами в любую погоду (в сушь – плотнее) дрожат облачка ядовитых испарений. Однажды у высохшего озерца тигана Ри наткнулась на заиленный след древнего зверя иту, видеть которого никому не дано, но которого при удаче можно погладить ночью во тьме… Хирам гордился своей картой, но сейчас Серое пятно вторглось в сознание, мешало. Оно лишало мысленную карту смысла.
СЛЕД ГАРБА ПОТЕРЯН…
ЗОНДЫ ПИКРАФТА ОТРАБАТЫВАЮТ ВТОРОЙ СЕКТОР…
ТРЕТИЙ МАЯК СТАУТА ПОДКЛЮЧЕН К РЕЗЕРВНОЙ ПОДСТАНЦИИ…
Металлические голоса отталкивали. Они были чужие. Они сбивали с толку. И все равно Хирам испытывал странное жгучее любопытство. Что находится там, на той стороне реки, в глубине Сухой степи, сожженной ночными молниями? Правда ли, что Город демиургов всегда покрыт серыми тучами и сквозь них пробиваются вспышки невыносимого света?…
ПЯТНАДЦАТЬ…
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ…
ТРИНАДЦАТЬ…
ДВЕНАДЦАТЬ…
Хирам потряс головой.
– Ты похож на Би, когда он видит рыжие камни, – тигана все еще была напряжена. – Мы не пробьемся к Матери. Надо уходить, Хирам. Здесь много красного.
ЗОНДЫ ПИКРАФТА ОТРАБАТЫВАЮТ ВТОРОЙ СЕКТОР…
СТАНЦИИ СЛЕЖЕНИЯ МЕНЯЮТ ПРОГРАММЫ…
ПОИСК НАЧАТ…
– В Городе что-то случилось?
– У демиургов всегда что-нибудь случается, – неохотно ответила тигана. Ей не хотелось думать о Городе. – У демиургов свои игры, Хирам. Не надо говорить о демиургах. Нам нет дела до их игр. Видишь, какие тут бабочки? – Ри указала взглядом на бесшумный мрачный хоровод, вьющийся над кустами. – Такие живут только в нечистых местах.
Хирам обнял Ри.
Он знал, что она настоящая тигана.
Он знал, что Ри понимает устройство мира.
Глядя в глаза людей, Ри читает сердца. Она знает, что города демиургов никак не связаны с кланами, правда, связаны со звездами. И еще знает, что, удачно проведя Игру, можно получить право в жаркий день сидеть в тени Большого биосинта. Удачно завершенная Игра дает право на участие в традиционных дискуссиях мира Уитни. Вечные темы: дерево или биосинт? душа биосинта или отражение человека?Большая игра вводит участников в сердце мира.
– Хирам! – утирая ладонью лоб попросила Илла. – Давай повернем на север. Посмотри, какая я сегодня красивая, – она любовно погладила рукой груди. Ее обнаженное тело блестело под первыми солнечными лучами, длинные волосы падали почти до пояса. – Я снова буду твоей, если мы повернем к рощам вкусных манли! Ты ведь хочешь?
Он улыбнулся:
– Тебе надоела река?
– Нет, нет, – засмеялась Илла. – Это я так играю.
Мысленная просьба тиганы – пора уходить! –еще не достигла Иллы.
« Уходим, –ответил Хирам . – Здесь, правда, нечисто. Мы пойдем быстро. Даже быстрее, чем требует Игра. Завтра, обогнув кварцевые развалы, мы уйдем далеко от Города и услышим Мать.»
Золотистый загар делал Ри похожей на живой мрамор.
Живые деревья, заслоняющие небо.
Мхи, вода, суглинки, пески, кислые, прихотливо сплетающиеся муравьиные тропы.
Мгновение, час, вечность – это не имело никакого значения. Игра бесконечна. Большая игра может длиться всю жизнь. А бывает, и дольше жизни.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Исполинское бумажное дерево.
Протянув руку, Хирам подобрал с земли несколько белых листочков и спрятал их за пояс.
– Ты – Маб, – улыбнулся он Илле. – Хочешь, мы будем называть тебя так?
Он никогда не слышал такого имени, но чувствовал стоящие за ним века. Многие, тяжкие, далекие века. Они стояли в сознании, как отражения гор в озере. Со временем всегда так. Его можно сравнить с рекой, или даже с горами, только, в отличие от них, время бесконечно. Может, имя Маб сохранились у демиургов? Может, демиурги делали вылазку в Сухую степь и кто-то произнес это имя? И оно донеслось до Иллы вместе с запахом растворенный в воздухе гари?
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Особенно в Большой Игре.
Мать следит за этим.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Почему я подумал о демиургах?
Наверное, мы слишком приблизились к Городу. Отсюда горечь и запах гари. Отсюда тревожные сны. Мы уже несколько дней не общались с Матерью, даже голоса Толкователей доходят сюда приглушенно. Мир не изменился – течет река, кричит биосинт, раскачивается бумажное дерево, но я подумал о демиургах. Они не входят в Игру, они – часть другого мира, они – совсем другой мир, но я о них почему-то подумал. Нельзя пошевелить цветок, звезду не потревожив.Может, дело в Сером Пятне? На мысленной карте оно так и выглядит – серым. На всем его протяжении не просматриваются никакие детали, пространство забито жестким излучением, может, это и порождает тревожные сны?
Приложив ладонь ко лбу, Хирам внимательно всмотрелся в марево Сухой степи, начинающейся сразу за рекой. Лес заканчивался на западном берегу реки, кристаллическая громада горы Убицир наглухо перекрыла путь на юг. Именно гора заставила Хирама так опасно приблизиться к Городу. Если переправиться на ту сторону реки, подумал он, можно наткнуться на след небесного камня. Это небесный камень извергал ночью гром и заставлял почву содрогаться. Это он оставил после себя низкий шелест небесной музыки. Большая Игра в разгаре. Мы обязаны отмечать на мысленной карте все особенности пути – влажные болота, выжженные пустыни, редкие заросли манли, рощи бумажных деревьев. Мы обязаны отмечать границы грязных земель и вод, на которых болеет биосинт, а человек теряет силы. Все, что бросается в глаза, должно быть занесено на карту, постоянно уточняющуюся. Если Большая Игра пройдет удачно, мы получим статус зрелости. Мы получим постоянное место у Большого биосинта, а Ри и Илла смогут продолжить мой род…
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Он мысленно позвал Ри, и тигана услышала.
Прижавшись щекой к твердому, как камень, плечу Хирама, поглаживая ладонями его напрягшиеся мышцы, тигана взглядом приказала Илле прильнуть к ним. « Мы вместе…»
Округлив глаза, Илла замерла.
Мысли Иллы, тиганы и Хирама сливались, как струи общего потока, пытаясь пробиться сквозь мертвенное мерцание Серого пятна, сквозь чудовищный низкий гул, сквозь помехи, больно бьющие по нервам, сквозь неистовое шипение и бульканье электрических разрядов, обрывки чужой невнятной речи, отголоски знакомых, но неестественно вывернутых слов. Даже Ри, опытная тигана, побледнела от прилагаемых усилий, а на смуглом лбу Иллы выступили мелкие капли пота.
Река… Ее струи прохладны…
Биосинт… Его шаг уверен и тверд…
Бумажное дерево… Его тень пространная…
Мак-птица возится в ветвях. Сама поет, сама танцует…
Никем не считаны деревья, неисчислим ход рыб, зверь идет по запутанным тропам, в каждом дереве, в каждом звере скрыта истина. Ри, Илла и Хирам остро нуждались в помощи Матери, но Город лежал слишком близко. Чудовищным серым пятном он закрывал огромную часть подсознания. Всегда покрытый серыми тучами, туманный и сумеречный. Говорят, сквозь тучи, покрывающие Город, прорываются иногда вспышки света. Они такие яркие, что можно потерять зрение, а воздух над Городом всегда нечист, он дрожит, как искусственный свет. Конечно, демиурги многое умеют. У них есть летательные аппараты. Говорят, они бывают меж звезд…
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
…Крепче обнять друг друга.
…Хирам чувствовал, как холодные колючие мурашки бегут по мокрым, сразу похолодевшим вискам. Дыхание Иллы касалось его щеки, молчание тиганы обдавало холодом. Зверь оставляет тропу, след птицы заметен в воздухе, человек идет за биосинтом и тоже оставляет след. Тысячи живых существ с любопытством устремляются по следам человека. Пища человека не оскорблена насилием, поступки не омрачены страданием. Он внятен, как дерево. Он прост, как прилив. Он открыт, как небо, в котором живут птицы и облака. Тропы человека и биосинта прихотливо вьются по Сухой степи, взбегают на горные перевалы. Человек создан для Игры. Он вспугивает птицу, но, присмотревшись, птица успокоено садится рядом с человеком. Складка горы для него – как каменная улыбка. Он идет по краю лесов, спускается по реке. Рыба доверчиво прижимается к его ноге холодным чешуйчатым боком.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Далекие голоса Толкователей тонули в непрекращающемся надсадном визге, в треске, в электрическом шипении, в горячем бульканье, в разрядах кипящего и расплескивающегося эфира, забивались металлическим голосом, ведущим непонятный отсчет.
ДВЕНАДЦАТЬ…
ОДИННАДЦАТЬ…
ДЕСЯТЬ…
ДЕВЯТЬ…
Сквозь непрекращающийся свист, сквозь ужасное бульканье, нежный плеск и шипенье свихнувшегося эфира пробивался тревожный голос -
ВОСЕМЬ…
СЕМЬ…
ШЕСТЬ…
ПЯТЬ…
– Что это?
– Демиурги.
– Так близко?
Хирам кивнул.
Он уже понял, что Мать они не услышит.
Когда-то ему рассказывали о Приближении, но он считал это слухами.
Человек, например, никогда не должен приближаться к Городу… Хирам гордился точностью своей мысленной карты. Над многими ее квадратами он работал сам. Болота Араны, богатые жирным гумусом, длинная цепочка проточных озер Легии с их длинными песчаными отмелями, удобными для чистки биосинтов, бесконечная река Летис, круто обрубающая подошву горы Убицир, наконец, Сухая степь, где над красными кустами в любую погоду (в сушь – плотнее) дрожат облачка ядовитых испарений. Однажды у высохшего озерца тигана Ри наткнулась на заиленный след древнего зверя иту, видеть которого никому не дано, но которого при удаче можно погладить ночью во тьме… Хирам гордился своей картой, но сейчас Серое пятно вторглось в сознание, мешало. Оно лишало мысленную карту смысла.
СЛЕД ГАРБА ПОТЕРЯН…
ЗОНДЫ ПИКРАФТА ОТРАБАТЫВАЮТ ВТОРОЙ СЕКТОР…
ТРЕТИЙ МАЯК СТАУТА ПОДКЛЮЧЕН К РЕЗЕРВНОЙ ПОДСТАНЦИИ…
Металлические голоса отталкивали. Они были чужие. Они сбивали с толку. И все равно Хирам испытывал странное жгучее любопытство. Что находится там, на той стороне реки, в глубине Сухой степи, сожженной ночными молниями? Правда ли, что Город демиургов всегда покрыт серыми тучами и сквозь них пробиваются вспышки невыносимого света?…
ПЯТНАДЦАТЬ…
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ…
ТРИНАДЦАТЬ…
ДВЕНАДЦАТЬ…
Хирам потряс головой.
– Ты похож на Би, когда он видит рыжие камни, – тигана все еще была напряжена. – Мы не пробьемся к Матери. Надо уходить, Хирам. Здесь много красного.
ЗОНДЫ ПИКРАФТА ОТРАБАТЫВАЮТ ВТОРОЙ СЕКТОР…
СТАНЦИИ СЛЕЖЕНИЯ МЕНЯЮТ ПРОГРАММЫ…
ПОИСК НАЧАТ…
– В Городе что-то случилось?
– У демиургов всегда что-нибудь случается, – неохотно ответила тигана. Ей не хотелось думать о Городе. – У демиургов свои игры, Хирам. Не надо говорить о демиургах. Нам нет дела до их игр. Видишь, какие тут бабочки? – Ри указала взглядом на бесшумный мрачный хоровод, вьющийся над кустами. – Такие живут только в нечистых местах.
Хирам обнял Ри.
Он знал, что она настоящая тигана.
Он знал, что Ри понимает устройство мира.
Глядя в глаза людей, Ри читает сердца. Она знает, что города демиургов никак не связаны с кланами, правда, связаны со звездами. И еще знает, что, удачно проведя Игру, можно получить право в жаркий день сидеть в тени Большого биосинта. Удачно завершенная Игра дает право на участие в традиционных дискуссиях мира Уитни. Вечные темы: дерево или биосинт? душа биосинта или отражение человека?Большая игра вводит участников в сердце мира.
– Хирам! – утирая ладонью лоб попросила Илла. – Давай повернем на север. Посмотри, какая я сегодня красивая, – она любовно погладила рукой груди. Ее обнаженное тело блестело под первыми солнечными лучами, длинные волосы падали почти до пояса. – Я снова буду твоей, если мы повернем к рощам вкусных манли! Ты ведь хочешь?
Он улыбнулся:
– Тебе надоела река?
– Нет, нет, – засмеялась Илла. – Это я так играю.
Мысленная просьба тиганы – пора уходить! –еще не достигла Иллы.
« Уходим, –ответил Хирам . – Здесь, правда, нечисто. Мы пойдем быстро. Даже быстрее, чем требует Игра. Завтра, обогнув кварцевые развалы, мы уйдем далеко от Города и услышим Мать.»
Золотистый загар делал Ри похожей на живой мрамор.