Пратчетт Терри. Мелкие боги

   – И все-таки Черепаха Движется!
   – Черепаха Движется!
   – Черепаха Движется!
   Вождь людей в масках кивнул.
   – А сейчас, – промолвил он, – бросим жребий…
 
   Великий Бог Ом разгневался – или, по крайней мере, предпринял энергичную попытку взъяриться. Но гнев наотрез отказывался подниматься выше чем на один дюйм от поверхности земли, поэтому бог очень быстро достиг предела.
   Тогда Ом молча проклял жука – но с тем же успехом можно было таскать воду в решете. Проклятие никакого действия не возымело. Жук, тяжело ступая, удалился.
   Затем бог проклял дыню до восьмого колена – опять ничего. Он напрягся изо всех сил и попробовал наслать на нее бородавки. Дыня лежала себе на грядке, продолжая тихонько зреть.
   Он попал в крайне затруднительное положение, и мир не замедлил воспользоваться этим – какое коварство! Ничего, вот когда Ом вновь обретет прежнюю форму и могущество – о да, тогда он Предпримет Шаги. Племена Жуков и Дынь пожалеют о том, что были созданы. И что-нибудь особо ужасное случится со всеми орлами на свете. И… и появится новая заповедь, касающаяся выращивания салата…
   Когда наконец вернулся тот тупоголовый паренек, ведя за собой восково-бледного мужчину, Великий Бог Ом не испытывал ни малейшей наклонности шутить. Да и вообще, с точки зрения черепахи, самый красивый человек представляет собой лишь пару огромных ног, далекую заостренную голову плюс где-то там же, наверху, располагаются крайне неаппетитные ноздри.
   – Это еще кто? – прорычал Великий Бог Ом.
   – Это брат Нюмрод, – ответил Брута. – Наставник послушников. Он занимает весьма важное положение.
   – Я что, велел тебе притащить сюда какого-нибудь старого жирного педераста?! – взорвался голос в его голове. – За это твои глаза будут насажены на огненные стрелы!
   Брута опустился на колени.
   – Я не могу обратиться к самому верховному жрецу, – вежливо ответил он. – Послушников пропускают в Великий Храм только в особых случаях. Если меня поймают, квизиция сурово накажет меня за Ошибки в Поведении. Это Закон.
   – Тупой дурень! – закричала черепаха.
   Нюмрод решил, что настало время вмешаться.
   – Послушник Брута, – сурово промолвил он, – почему ты разговариваешь с этой черепашкой?
   – Ну, потому… – Брута замялся. – Потому, что она разговаривает со мной…
   Брат Нюмрод опустил взгляд на торчащую из панциря одноглазую голову.
   Вообще-то он был добрым человеком. Иногда дьяволы и демоны поселяли в его голове дурные мысли, но наружу он их не выпускал, а потому никак не заслуживал быть названным так, как назвала его черепаха, – впрочем, даже если бы он услышал эту характеристику, то, скорее всего, решил бы, что так называется какой-нибудь недуг ног. Брат Нюмрод прекрасно знал, что можно слышать голоса демонов и иногда богов. Но черепашьи голоса – это что-то новенькое. Он даже испытал к Бруте некую жалость – в принципе, паренек совершенно безвреден, туповат, конечно, зато безропотно выполняет все, о чем ни попросишь. Юные послушники частенько отправляются чистить выгребные ямы и клетки быков, причем абсолютно добровольно – из-за странной веры в то, что святость и благочестие каким-то мистическим образом связаны с пребыванием по колено в дерьме. Добровольцем Брута никогда не вызывался, но выполнял подобные работы вовсе не ради того, чтобы произвести впечатление, а потому, что их ему поручали. И вот, паренек уже начал с черепахами разговаривать…
   – Думаю, мне следует сказать тебе об этом, Брута… Это не совсем те голоса, о которых я упоминал.
   – Неужели вы ничего не слышите?
   – Ничегошеньки, Брута.
   – Черепаха сказала мне, что на самом деле… – Брута замялся. – Сказала мне, что на самом деле она – это Великий Бог Ом.
   Выпалив фразу, Брута сжался. За такие слова бабушка непременно ударила бы его чем-нибудь тяжелым.
   – Понимаешь, Брута, – промолвил брат Нюмрод, слегка подергиваясь, – такое иногда происходит с Призванными церковью молодыми людьми. То есть ты был Призван, а стало быть, ты услышал глас Господа, верно? Гм-м?
   Брута не понял метафору. Что он точно слышал, так это глас своей бабушки. Он скорее был Послан, чем Призван. Тем не менее Брута кивнул.
   – А учитывая… твои увлечения, вполне естественно, что ты решил, будто слышишь, как с тобой разговаривает сам Бог.
   Черепаха вновь принялась скакать, словно мячик.
   – Да как ты смеешь! Я поражу тебя молнией! – вопила она.
   – Я считаю, что лучшее лекарство – это физические упражнения, – продолжал брат Нюмрод. – И много холодной воды.
   – Ты у меня в вечных муках будешь корчиться!
   Нюмрод наклонился и перевернул черепаху. Та яростно задрыгала лапками.
   – А как она сюда попала? Гм-м?
   – Понятия не имею, брат Нюмрод, – послушно признался Брута.
   – Да отсохнут и отвалятся твои клешни! – надрывался голос в его голове.
   – Знаешь, а из них получается очень вкусный суп… – сообщил наставник.
   Подняв голову, он увидел выражение лица Бруты.
   – Слушай, давай посмотрим на все с другой стороны, – предложил брат Нюмрод. – Мог ли Великий Бог Ом, – знак священных рогов, – предстать перед нами в виде столь презренного существа? В виде быка – да, в виде орла – несомненно, может быть, в виде лебедя, но в виде черепахи?..
   – На твоих половых органах вырастут крылья! Все, прощайся со своими яйцами!
   – В конце концов, – продолжал Нюмрод, ничегошеньки не подозревая о криках в голове Бруты, – на какие такие чудеса способна черепаха? Гм-м?
   – Твои лодыжки перемелют челюсти великанов!
   – Что она может? Превратить лист салата в золото? – произнес брат Нюмрод веселым тоном человека, у которого отсутствует всякое чувство юмора. – Устроить чуму в муравейнике? А-ха-ха.
   – Ха-ха, – почтительно хихикнул Брута.
   – Отнесу-ка я ее на кухню, с твоих глаз долой, – подвел итог наставник послушников. – Из черепах получается замечательный суп. И больше ты не услышишь никаких голосов, можешь мне поверить. Огонь – замечательное средство от безумств, верно ведь?
   – Суп?
   – Э… – выдавил Брута.
   – Твои кишки будут наматываться на дерево, пока не покаешься ты в грехах своих!
   Нюмрод оглядел огород. Горизонты полнились дынями, тыквами и огурцами. Он поежился.
   – Много холодной воды – вот еще одно надежное средство, – сказал он. – Много-много. – Он перевел взгляд на Бруту. – Гм-м!
   И направился в сторону кухни.
 
   Полузарытый в траве и моркови, Великий Бог Ом валялся вверх лапками в корзине на одной из кухонь.
   Лежащая на панцире черепаха, чтобы перевернуться, сначала высунет голову и попробует использовать в качестве рычага шею. Если это не сработает, она примется отчаянно размахивать лапками, пытаясь раскачаться.
   В рейтинге самых жалких существ во всей множественной вселенной перевернутая черепаха – девятая по счету.
   Тогда как перевернутая черепаха, которая знает, что именно с ней произойдет в следующую минуту, занимает верное четвертое место.
   А самый быстрый способ умертвить черепаху для последующего приготовления из нее черепашьего супа – это опустить бедную рептилию в кипяток.
   Цитадель была усеяна кухнями, складами и мастерскими ремесленников^[4]. Это была лишь одна из кухонек – с закопченным потолком, центральное место занимает сводчатая печь. Пламя гудело в трубе. Весело крутились вертела. Топоры поднимались и падали на колоды для рубки мяса.
   С одной стороны огромной топки среди разных закопченных котлов стояла маленькая кастрюлька, в которой уже закипала вода.
   – Ваши закопченные ноздри сожрут мстительные черви! – заорал Ом, отчаянно дрыгая лапками.
   Корзинка качнулась.
   Чья-то волосатая рука убрала с нее траву.
   – А лично твою печень склюют ястребы!
   Рука опустилась ниже и убрала морковь.
   – Я поражу тебя тысячей язв!
   Рука схватила Великого Бога Ома.
   – Людоедские грибы…
   – Заткнись! – прошипел Брута, пряча черепаху под рясу.
   Он скользнул к двери, незамеченный в общем кулинарном хаосе.
   Один из поваров взглянул на юношу и удивленно поднял брови.
   – Должен забрать ее назад. Наставник велел. – Брута вытащил из-под одеяний черепашку и весело помахал ею.
   Повар было помрачнел, но потом равнодушно пожал плечами. Послушники считались низшей формой жизни, но приказы иерархии выполнялись без лишних вопросов, если, конечно, задающий вопросы не захочет сам ответить на более важные вопросы, как, например, попадешь ли ты на небеса, когда тебя заживо поджарят.
   Выйдя во двор, Брута прислонился к стене и перевел дыхание.
   – Чтоб твои глаза… – начала было черепашка.
   – Еще одно слово, – перебил ее Брута, – и вернешься в корзинку.
   Черепашка замолкла.
   – У меня, наверное, и так будут неприятности, ведь я пропустил занятия по сравнительной религии, которые ведет брат Велк, – признался Брута. – Но Великий Бог предусмотрительно сделал его близоруким, и, возможно, наставник не заметит моего отсутствия, но если он его заметит, мне придется сообщить, что я натворил, ведь лгать брату считается большим грехом, за такое прегрешение Великий Бог упечет меня в преисподнюю на миллион лет.
   – Ну, в данном случае я мог бы проявить некоторое снисхождение, – успокоила черепашка. – Радуйся, срок будет уменьшен до тысячи.
   – Хотя моя бабушка говорила, что я все равно отправлюсь в преисподнюю, – продолжал Брута, не обращая внимания на последнюю фразу. – Жизнь сама по себе греховна. А раз ты живешь, значит, каждый божий день ты совершаешь грех.
   Он опустил глаза на черепашку.
   – Вряд ли ты Великий Бог Ом, – знак священных рогов, – во всяком случае, я так думаю, потому что, если бы я попытался коснуться Великого Бога Ома, – еще одни священные рога, – у меня бы мигом отсохли руки. Да и брат Нюмрод правду говорил: Великий Бог Ом никогда не стал бы заурядной черепахой. Но в Книге пророка Сены говорится, что, когда он странствовал по пустыне, с ним беседовали духи земли и воздуха. Может, ты один из них?
   Черепашка долго смотрела на него одним глазом, а потом спросила:
   – Сена – это длинный такой? С густой бородой? Глазки все время рыскают?
   – Что? – переспросил Брута.
   – По-моему, я его помню, – кивнула черепашка. – Точно. Когда он говорил, глазки его так и бегали. А говорил он все время. С собой. Говорил и постоянно натыкался на камни.
   – Он целых три месяца странствовал по диким, необжитым местам, – поделился Брута.
   – Тогда это многое объясняет, – хмыкнула черепашка. – Там же жрать почти нечего. Кроме грибов.
   – Или ты демон? – снова принялся размышлять Брута. – Семикнижье запрещает нам беседовать с демонами. Сопротивление демонам, как говорит пророк Фруни, делает нас сильными в вере и…
   – Да загниют твои зубы раскаленными нарывами!
   – Как-как?
   – Я самим собой клянусь, что я Великий Бог Ом, величайший из богов!
   Брута постучал черепашку по панцирю.
   – Демон, дай-ка я тебе кое-что покажу.
   Прислушиваясь к себе, Брута с радостью ощущал, как его вера крепнет с каждым мгновением.
 
   Это была не самая величественная статуя Ома, зато самая близкая. И стояла она неподалеку от темниц, где содержались всякие преступники и еретики. А сделана она была из склепанных вместе железных листов.
   Вокруг никого не было, лишь пара послушников вдалеке толкала наполненную чем-то тачку.
   – Какой здоровенный бычара, – заметила черепашка.
   – Точный образ Великого Бога Ома в одном из его мирских воплощений! – гордо заявил Брута. – И ты говоришь, что ты – это он?
   – В последнее время я много болел, – объяснила рептилия.
   Ее тощая шея вытянулась еще дальше.
   – У него на спине дверь, – удивилась черепашка. – Зачем ему дверь на спине?
   – Чтобы класть туда грешников, – пояснил Брута.
   – А зачем еще одна на животе?
   – Чтобы высыпать очищенный от скверны прах, – ответил Брута. – А дым выходит из ноздрей – чтобы безбожники видели и чтоб им неповадно было.
   Черепашка, вытянув шею, осмотрела ряды зарешеченных дверей. Посмотрела на закопченные стены, перевела взгляд на пустующую сейчас канавку для дров, что была прорыта прямо под железным быком. И пришла к некоему заключению. Черепашка неверяще моргнула единственным глазом.
   – Людей? – наконец выдавила она. – Вы жарите в этой штуковине людей?
   – Так я и думал! – торжествующе воскликнул Брута. – Вот еще одно доказательство, что ты – не Великий Бог! Он бы точно знал, что людей мы здесь не сжигаем. Сжигать людей? Это же неслыханно!
   – А, – сказала черепашка. – Тогда что?
   – Эта статуя служит для переработки еретических отходов и прочего мусора, – растолковал Брута.
   – Весьма интересное применение для статуи, – похвалила черепашка.
   – Тогда как грешники и преступники проходят очищение огнем в темницах квизиции и иногда – перед Великим Храмом, – объяснил Брута. – Уж кто-кто, а Великий Бог должен это знать.
   – Да знаю я, знаю, просто забыл, – попыталась вмешаться черепашка.
   – Кто-кто, а Великий Бог Ом, – священные рога, – должен знать, что он сам некогда сказал пророку Стеношпору. – Брута откашлялся и прищурился, сдвинув брови, что, по его мнению, означало глубокий умственный процесс: – «Да спалит священный огонь неверующего, причем начисто». Стих шестьдесят пятый.
   – Что, именно так я и сказал?
   – А в год Снисходительного Овоща епископ Крибльфор одной силой убеждения обратил в истинную веру демона, – продолжал Брута. – Тот присоединился к церкви и впоследствии даже стал поддьяконом. Так, во всяком случае, пишут в книгах.
   – Я никогда не имел ничего против хорошей драки… – начала было черепашка.
   – Твой лживый язык не искусит меня, рептилия, – прервал ее Брута. – Ибо силен я верой своей.
   Черепашка аж запыхтела от усилий.
   – Ну все, сейчас тебя поразит гром!
   Над головой Бруты появилась маленькая, очень маленькая тучка, и крошечная, очень крошечная молния обожгла ему бровь.
   По своей ударной силе она могла сравниться разве что с искоркой, которая иногда мелькает на кошачьей шкурке в жаркий сухой день.
   – Ай!
   – Теперь-то ты мне веришь? – осведомилась черепашка.
 
   На крыше Цитадели дул легкий ветерок. Отсюда открывался чудесный вид на пустыню.
   Б’ей Реж и Друна немного помолчали, переводя дыхание. А затем Б’ей Реж спросил:
   – Здесь нам ничто не угрожает?
   Друна посмотрел вверх. Над высушенными солнцем барханами парил орел. Интересно, насколько острый у орла слух, вдруг задумался он. Что-то у него точно острое. Слух? Способен ли парящий в полумиле над пустыней орел что-либо услышать? Ну и бес с ним, разговаривать-то он все равно не умеет, верно?
   – Вряд ли, – ответил он.
   – Могу ли я тебе доверять? – уточнил Б’ей Реж.
   – А тебе я могу доверять?
   Б’ей Реж забарабанил пальцами по парапету.
   – Угу, – наконец промолвил он.
   Именно в этом и крылась проблема. Проблема всех тайных обществ. Они ведь тайные. Сколько последователей у Движения Черепахи? Этого никто точно не знал. Как зовут стоящего рядом человека? Это знали два других члена, представивших его, но кто скрывается под их масками? Всякое знание несет в себе опасность. Квизиция медленно, но верно выдавит из тебя все, что ты знаешь. Поэтому лучше не знать ничего. Хорошо отлаженная система незнания значительно облегчает разговор внутри ячеек и делает его абсолютно невозможным за пределами тайного общества.
   Перед всеми заговорщиками стоит одна основная проблема: как устроить заговор, не обмолвившись о нем ни словечком своему ближнему, он же предполагаемый доносчик, который в любой момент может указать на тебя раскаленной докрасна обвиняющей кочергой.
   Мелкие капельки пота, которые, несмотря на теплый ветерок, выступили на лбу Друны, предполагали, что секретарь ломает голову именно над вышеуказанной проблемой. Впрочем, капельки пота – это еще не повод для обвинения. Ну а для Б’ей Режа оставаться в живых уже вошло в привычку.
   Он нервно защелкал суставами.
   – Священная война… – наконец промолвил он.
   Данная формулировка была абсолютно безопасна. Предложение не содержало в себе ни единого словесного ключа, свидетельствовавшего об отношении Б’ей Режа к тому, что их ожидало. Он ведь не сказал: «Клянусь богом! Какая священная война? Этот парень просто чокнулся. Какой-то миссионер-идиот сам напросился, чтобы его убили, еще кто-то там насочинял гору чуши касательно формы нашего мира – а мы начинаем войну?» В случае давления, под пытками, он всегда сможет заявить, что имел в виду примерно следующее: «Наконец-то! Ни в коем случае нельзя упустить возможность погибнуть славной смертью во имя Ома, единственного истинного Бога, который Насмерть Затопчет Безбожников Железными Копытами!» Хотя какая разница, что скажет на допросе какой-то генерал-иам; обвинение, предъявленное святой квизицией, весомее всех прочих доказательств – но по крайней мере один или два инквизитора могут засомневаться в собственной неоспоримой правоте.
   – Вообще-то за последнее столетие церковь стала куда менее воинственной, – ответил Друна, глядя на пустыню. – Больше внимания уделялось мирским проблемам империи.
   Утверждение. Ни единственной щели, в которую можно было бы вставить расщепитель костей.
   – Был Священный Поход против Крестьянитов, – сухо заметил Б’ей Реж. – А также Покорение Мельхиоритов. Затем состоялось Устранение лжепророка Зеба. И Наказание Пеплелиан, и была наложена Епитимья на…
   – Но все это не более чем политика, – прервал его Друна.
   – Гм-м. Да, пожалуй, ты прав.
   – Хотя, конечно, никто не усомнится в мудрости войны во имя Великого Бога и с целью распространения веры в Него.
   – Что ты, никто не усомнится, – подтвердил Б’ей Реж, которому частенько доводилось бродить по полю брани на следующий день после очередной битвы и который не понаслышке знал, как выглядит воистину славная победа.
   Омниане строго-настрого запрещают употребление любых стимулирующих средств. И этот запрет кажется особенно строгим, когда ты отчаянно стараешься не заснуть, чтобы не видеть снов, которые обычно следуют за такими прогулками.
   – Разве Великий Бог не заявил через пророка Бездона, что не существует более великой и почетной жертвы, нежели отдать жизнь во имя Господа?
   – Именно так он и заявил, – согласился Б’ей Реж.
   Тут генерал-иам не мог не припомнить, что все пятьдесят лет своего служения Господу, перед тем как тот Избрал его, Бездон безвылазно просидел в Цитадели. На него не нападали, размахивая мечами, визжащие враги. И он никогда не смотрел в глаза человеку, который желал бы ему смерти… впрочем, нет, церковь же встречается со своими прихожанами, вот только сделать эти простолюдины ничего не могут – в отличие от воинов-варваров.
   – Умереть смертью храбрых во имя своей веры – это самая благородная смерть, которую только можно себе представить, – нараспев произнес Друна, словно читал слова по некой развернутой внутри головы бумажке.
   – Так утверждают пророки, – тихо подтвердил Б’ей Реж.
   Б’ей Реж знал, что пути Великого Бога неисповедимы. Разумеется, Он сам избирает Своих пророков, хотя иногда создавалось впечатление, что помощь Господу не помешала бы. Или Он слишком занят, чтобы заниматься какой-то там отбраковкой, и служители церкви уже ему помогают? Во всяком случае, во время служб, проводимых в Великом Храме, все священнослужители постоянно о чем-то перешептывались, кидали друг на друга многозначительные взгляды и утвердительно кивали друг другу.
   Определенно, вокруг молодого Ворбиса присутствует некое божественное свечение – как легко перейти с одной мысли на другую… Этот человек явно отмечен судьбой. «Или еще чем-то», – добавила крошечная часть Б’ей Режа, которая провела свою жизнь в палатках, в которую часто стреляли и которая участвовала в кровопролитных схватках, где могла быть убита как врагом, так и союзником. Этой части генерала-иама была уготовлена участь бесконечные вечности жариться в самых глубоких преисподних, но определенная практика выживания у нее уже была.
   – Тебе известно, что я много путешествовал? Когда был моложе? – спросил он.
   – Я частенько слышал твои крайне занимательные истории о путешествиях в варварские земли, – вежливо ответил Друна. – Особенно ты любишь рассказывать о колокольчиках.
   – А я когда-нибудь рассказывал тебе о Коричневых островах?
   – Это о тех, которые находятся за краем всего? – уточнил Друна. – Вроде что-то было. Хлеб там растет на деревьях, а девушки занимаются тем, что ищут в ракушках маленькие белые шарики. По твоим словам, они ныряют за этими своими ракушками без единой нитки…
   – Не это главное. Я припомнил еще кое-что, – прервал его на самом интересном месте Б’ей Реж. Вспоминать было тоскливо, особенно здесь, в пустыне, под лиловым небом. – Там на море очень сильное волнение. Волны гораздо выше, чем на Круглом море, и люди выгребают ловить рыбу за прибой на странных деревянных досках. А когда им надо вернуться на берег, они поджидают волну, встают на нее, и она несет их прямо на берег.
   – Честно говоря, мне больше понравился рассказ о молодых ныряльщицах, – признался Друна.
   – Но иногда приходят очень большие волны, – Б’ей Реж словно не слышал его. – И все живое отступает перед ними. Единственный способ выжить, когда на тебя идет такая волна, – это оседлать ее. И я научился этому.
   Друна заметил блеск в его глазах.
   – Ах! – воскликнул он, согласно кивая. – Как мудро со стороны Великого Бога разместить на нашем пути столь поучительные примеры!
   – Главное – правильно определить силу волны, – продолжал Б’ей Реж. – Потом ты вскакиваешь на доску и едешь.
   – А что случается с теми, кто не смог вскочить на доску?
   – Они тонут. Часто. Некоторые волны очень большие.
   – Абсолютно естественное состояние волн, насколько мне известно.
   Орел по-прежнему парил над холмами. Если он и понимал что-нибудь из разговора, то умело скрывал это.
   – В языческих землях поджидает нас много опасностей. Кто знает, что спасет тебе жизнь?! – неожиданно бодро воскликнул Друна.
   – Разумеется.
 
   С башен, расставленных по всему периметру Цитадели, дьяконы монотонно доносили молитвы.
   Брута должен был сидеть на занятиях. Впрочем, наставники иногда делали ему поблажки. В конце концов, он знал наизусть все до единой Книги Семикнижья, а также все гимны и молитвы – и все это благодаря своей бабушке. Вот и сегодня, возможно, наставники сочли, что он занимается общественно полезным трудом. Делает то, что другие делать не хотят.
   Брута обработал мотыгой грядку бобов – просто так, для красоты. Тем временем Великий Бог Ом, временно утративший свое величие, закусил листиком салата.
   «Всю жизнь, – думал Брута, вяло нарисовав знак священных рогов, – я считал, что Великий Бог Ом – это… огромная борода в небе, а если Он спускается на землю, то становится гигантским быком или львом… ну, или чем-то крупным. Чем-то, на что обычно смотришь снизу вверх».
   Почему-то он не воспринимал черепашку. «Я так стараюсь… но ничего не получается. А когда эта рептилия говорит о семиархах как о лишившихся ума стариках, это похоже на сон…»
   В субтропических лесах подсознания Бруты вылупилась и для пробы взмахнула крылышком бабочка сомнения, совершенно не сведущая, что гласит о такой ситуации теория хаоса…
   – Я чувствую себя значительно лучше, – заявила черепашка. – Лучше, чем за последние несколько месяцев.
   – Месяцев? – переспросил Брута. – И долго ты… того… болел?
   Черепашка наступила на лист.
   – А какой сегодня день? – спросила она.
   – Десятое грюня, – ответил Брута.
   – Да? А какого года?
   – Э… Умозрительной Змеи. Что ты имеешь в виду?
   – Стало быть, три года, – подсчитала черепашка. – Хороший салат. Это говорю тебе я. В горах нет салата. Иногда бананы, но в основном – колючки. Пожалуй, от еще одного листочка я не откажусь.
   Брута общипал ближайшее растение. «Так рёк Он, – подумал он, – и явился еще один лист».
   – А почему ты не принял образ, скажем, быка? – уточнил он.
   – Понимаешь, я открыл глаза… вернее, глаз… и увидел себя черепахой.
   – Как такое могло случиться?
   – Откуда мне знать? Понятия не имею, – соврала черепашка.
   – Но ты ведь… всеведущ, – удивился Брута.
   – Это еще не значит, что я знаю все-превсе.
   Брута, задумавшись, прикусил губу.
   – Гм. А по-моему, именно это и значит.
   – Ты не путаешь?
   – Нет.
   – Никак не могу запомнить, чем «всемогущий» отличается от «всеведущего».
   – «Всемогущий» – это когда ты все-все можешь. Но ты и всеведущ тоже. Так говорится в Книге Урна. Он был одним из Великих Пророков. Надеюсь, тебе об этом известно, – добавил Брута.
   – А кто сказал ему, что я всемогущ?
   – Ты сам и сказал.
   – Я не говорил.
   – Ну, во всяком случае, он утверждал, что это был ты.
   – Урн? Что-то не припомню никого с таким имечком, – пробормотала черепашка.
   – Ты разговаривал с ним в пустыне, – начал объяснять Брута. – Должен помнить. Он был восьми футов ростом. С очень длинной бородой. С огромным посохом. И со сверкающими на голове священными рогами…