Страница:
Капитан получше всмотрелся во мрак.
– Это ты, боцман Копли?
– НЕТ ЛИ У ВАС ДРУГИХ ВОПРОСОВ?
Корпус напоролся на подводную скалу и раскололся. Молния ударила в остатки мачты и, подобно бумажному кораблику, слишком долго пробывшему в воде, «Плавник Бога» расползся на части. Балки тимберса раскололись и взмыли вверх, в бушующее небо. И наступила неожиданная, бархатная тишина. Капитан почувствовал, что обрел новенькие воспоминания. Они включали в себя воду, звон в ушах и ощущение холодного огня в легких. Но это исчезло. Он прошел к ограде, его шаги гремели в тишине, и взглянул за борт. Несмотря на то, что его свежая память заключала в себе нечто о полностью разбитом корабле, теперь он снова казался совершенно целым. И на ходу.
– Ух, – сказал он. – Кажется, мы удрали от моря.
– ДА.
– И от земли, тоже. – Капитан похлопал по ограде. Она была сероватой и слегка прозрачной. – Гм. Это дерево?
– МОРФИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ.
– Извините?
– ТЫ МОРЯК. ТЫ СЛЫШАЛ ОБ ОТНОШЕНИИ К КОРАБЛЮ КАК К ЖИВОМУ СУЩЕСТВУ?
– О, да. Невозможно провести ночь на корабле и не почувствовать, что у него есть ду…
– ДА.
Воспоминание «Плавника Бога» плыло сквозь тишину. Слышались далекие вздохи ветра, или призрака ветра. Угасшие тела умерших штормов.
– Ох, – сказал дух капитана, вы только что сказали «был»?
– ДА.
– Так я и думал.
Капитан посмотрел вниз. Команда собралась на палубе, озабоченно глядя вверх на него. Он посмотрел дальше. Напротив команды собрались корабельные крысы. Перед ними стояла неясная фигурка в плаще. Она сказала:
– Пи-пи-пи.
Он подумал: «Даже у крыс есть Смерть…»
Стоявший в стороне Смерть кивнул капитану.
– У ТЕБЯ ЕСТЬ РУЛЬ.
– Но… но куда мы плывем?
– КТО ЗНАЕТ?
Капитан беспомощно схватился за спицу руля.
– Но… здесь нет знакомых звезд! Нет карты! Какие здесь ветра? Где проходят течения?
Смерть пожал плечами. Капитан бесцельно повернул руль. Корабль скользил по призраку моря. Потом до капитана дошло – худшее уже случилось. Удивительно, как хорошо было знать это. А если худшее уже случилось…
– Где Ворбис? – прорычал он.
– ОН ВЫЖИЛ.
– Да? Нет справедливости!
– СУЩЕСТВУЮ ВСЕГО ЛИШЬ Я.
Смерть исчез. Капитан немного повернул руль, чтобы удостовериться. В конце концов, он все еще капитан, а это, в любом случае, корабль.
– Помощник?
Помощник отдал честь.
– Сир!
– Гм. Куда мы теперь направимся?
Помощник почесал затылок.
– Ну, кэп, я слышал, что у клатчанских язычников есть райское место, в котором есть выпивка и песни, и молодые женщины с колокольчиками, и… вы понимаете… не взирая на…
Помощник с надеждой взглянул на капитана.
– Не взирая на… Да? – сказал задумчиво капитан.
– Я так слышал.
Капитан чувствовал, что ему кое-что причитается не взирая на…
– Есть идеи, как туда добраться?
– Я думал, когда мы были живы, вам были даны инструкции, – сказал помощник.
– Ох.
– И еще есть варвары, по направлению к Пупу, – сказал помощник, смакуя это слово, – которые считают, что они отправляются в большую залу, где находятся всевозможные яства и пития.
– И женщины?
– Непременно.
Капитан нахмурился.
– Это класс, – сказал он, – но почему получается так, что язычники и варвары заняли лучшие места, куда уйти после смерти?
– Это трудный вопрос, – согласился помощник. – Я думаю, это делает их… счастливыми и пока они живы? – он выглядел озадаченным. Теперь, когда он мертв, все звучало подозрительно.
– И у тебя опять нет идей, как туда добраться? – спросил капитан.
– Извините, капитан.
– Но, думаю, поискать стоит. – Капитан взглянул за борт. Если плыть достаточно долго, обязательно наткнешься на берег. А поискать стоит. Он заметил движение. Улыбнулся. Хорошо. Знак. Может быть, это все к лучшему, в конце концов.
Провожаемый призраками дельфинов, призрак корабля отправился в путь…
Один из них этим новым ясным утром прохаживался бочком по кишащему крабами песку, бесцельно поклевывая, в надежде, что галька и кусочки дерева стали съедобнее за ночь. По опыту кривоклювов, практически все становится съедобным, если полежит достаточно долго. Он прошелся по холму, лежащему на линии прилива и дал пробный тычок клювом. Холм застонал. Кривоклюв спешно ретировался и занялся маленьким куполообразным камнем неподалеку от холма. Он был совершенно уверен, что его не было здесь вчера. Он отважился на исследовательский клевок. Скала высунула голову и сказала:
– Сгинь, кусок грязи.
Кривоклюв отскочил назад и проделал нечто вроде прыжка с разбега, что является ближайшим эквивалентом полета, каким только когда-либо утруждали себя кривоклювы, на кучу обесцвеченного солнцем плавника. Положение улучшалось. Если этот камень жив, следовательно рано или поздно, он будет мертв.
Великий Бог Ом шатаясь подполз к Бруте и стукал его панцирем по голове, пока тот не застонал.
– Вставай, парень, – сказал Ом. «Жизнь – это пляж, – вспомнил он. – А потом ты умираешь».
Брута подтянул себя в позицию на коленях.
Есть пляжи, взывающие о ярких зонтиках. Есть пляжи, повествующие о величии моря. Этот пляж был другим. Это была всего лишь бесплодная полоса, где земля встречалась с океаном. Эродируемый ветром плавник высился на верхней границе прилива. Воздух гудел от мелких противных насекомых. Здешний запах наводил на мысль о том, что тут что-то сгнило, давно, где-то, где его не смогли найти кривоклювы. Это был нехороший пляж.
– Ох. Боже.
– Это лучше, чем стонать, – ободряюще сказал Ом.
– Не знаю. – Брута поглядел вдоль берега. – Здесь есть вода попить?
– Не думаю, – сказал Ом.
– Оссорий 5, стих 3, говорит, что ты заставил течь живительную воду в сухой пустыне, – сказал Брута.
– Это небольшое поэтическое преувеличение, – сказал Ом.
– Ты не можешь даже этого?
– Нет.
Брута снова оглядел пустыню. Позади линии плавника и нескольких лоскутков травы, казавшейся жухлой даже в процессе роста, простирались дюны.
– Какая дорога в Омнию? – спросил он.
– Мы не хотим идти в Омнию, – сказал Ом.
Брута посмотрел на черепаху. Потом поднял ее вверх.
– Я думаю, эта, – сказал он.
Лапки Ома бешенно колотились.
– Зачем ты хочешь идти в Омнию? – спросил он.
– Я не хочу, – сказал Брута. – Но я все равно иду.
Было по-прежнему жарко. Безжизненное море, казалось, испарялось. Брута устало тащился вдоль берега, прямо над единственным участком тени на сотни миль. Было слишком жарко. Там и тут в пене на краю моря крутились кусочки дерева. Впереди над песком висело мерцающее облако. В центре него была черная клякса. Подойдя, он взглянул на него без эмоций, неспособный нормально рассуждать. Это было всего лишь смутное пятно в мире оранжевой жары, расширяющееся и сжимающееся в вибрирующем мареве. Ближе, это превратилось в Ворбиса.
Прошло долгое время, пока эта мысль просочилась в мозг Бруты. Ворбис. Без робы. Все сорвано. В одной майке. Пробитой гвоздями. В крови. Одна нога. Разодрана. Камни. Ворбис. Ворбис. Брута рухнул на колени. На линии прилива закричал кривоклюв.
– Он еще… жив, – заключил он.
– Жаль, – сказал Ом.
– Мы должны что-нибудь сделать… для него.
– Да? Может, найти камень и проломить ему череп? – сказал Ом.
– Мы не можем просто бросить его тут.
– Взгляни на нас.
– Нет.
Брута подсунул руку под дьякона и попытался его поднять. К его тупому удивлению, Ворбис почти ничего не весил. Роба дьякона скрывала тело, состоявшее из натянутой на кости кожи. Брута смог бы переломить его голыми руками.
– А как же я? – захныкал Ом.
Брута перебросил Ворбиса через плечо.
– У тебя четыре ноги, – сказал он.
– Я – твой Бог!
– Да. Я знаю. – Брута потащился вдоль пляжа.
– Что ты собираешься с ним делать?
– Возьму в Омнию, – слабо сказал Брута. – Люди должны узнать. Что он делал.
– Безумец! Безумец! Ты что, собираешься нести его до Омнии?
– Не знаю. Попытаюсь.
– Ты! Ты! – Ом заколотил коготком по песку. – Миллионы людей в мире, и это должен быть ты! Глупец! Глупец!
Брута превратился в колыхающуюся тень в мареве.
– Вот как? – кричал Ом. – Ты мне не нужен! Думаешь, ты мне нужен? Не нужен! Я скоро найду другого верующего! Уж не волнуйся!
Брута исчез.
– Я не собираюсь гнаться за тобой! – вопил Ом.
Бог. Богу нужны люди. Вера – пища богов. Но еще им нужна форма. Боги становятся тем, чем, по вере людей, они должны быть. Потому Богиня Мудрости носит пингвина. Это могло случиться с любым богом. Это должна была быть сова. Все это знают. Но один плохой скульптор, который в жизни знал сов только по описанию, сделал глыбу статуи, в которую вошла вера, и потом вы узнаете, что Богиня Мудрости таскается с птицей, которая все время носит вечерние платья и воняет рыбой. Богу придается форма, как желе заполняет формочку. Боги часто становятся отцами, сказал Абрахас Агностик. Боги становятся большой бородой в небе, ибо когда вам три года, это и есть отец. Конечно, Абрахас выжил… Эта мысль, холодная и острая, появилась из той части его собственного мозга, которую Брута все еще мог называть своей собственной. Боги не боятся атеистов, если это глубокие, горячие, ярые атеисты, как Симония, который прожил всю свою жизнь неверуя, прожил всю свою жизнь ненавидя богов за то, что они не существуют. Такой атеизм – скала. Это почти вера…
Песок. Вот что находишь в пустынях. Кристаллы песка, слепленные в дюны. Гордо из Цорта сказал, что песок – это истершиеся горы, но Ирексис придумал, что песчаник – это камень, спрессованный из песка, что предполагает, что песчинки – родители гор… Каждый маленький кристаллик. И они увеличиваются… Сильно увеличиваются… Мягко, не осознавая этого, Брута перестал падать и лежал неподвижно. Взойди и воссияй. Опопоп. Все, кто стремился на берег, на берегу. Брута открыл глаз.
– Че случ'лось? – сказал он.
– Ты жив, вот, что случилось.
Кривоклюв не обратил внимания. Это было интересно. Он рассматривал все эти новые вмятины на песке, которых он никогда прежде не видел. И кроме того, была надежда, даже уверенность в хорошей еде на другом их конце. Он взгромоздился Ому на панцирь. Ом ковылял по песку, время от времени останавливаясь покричать на своего пассажира. Тут прошел Брута. Но здесь одно из обнажений скал, разбросанных в беспорядке по пустыне, подобно островам в море, тянулось до самого края воды. Он и в прежние времена не был бы способен влезть на него. Следы на песке повернули вглубь, в сторону глубокой пустыни.
– Идиот!
Ом осилил склон дюны, копая лапками, чтобы предотвратить слалом назад. На другой стороне дюны следы превращались в длинную канаву, где Брута, скорее всего упал. Ом втянул лапы и скользнул вниз. Здесь след менял направление. Он явно подумал, что сможет обойти следующую дюну и снова наткнулся на скалу на другой стороне. Ом знал пустыни, и одной из вещей, которые он знал, было то, что подобный тип логического мышления и прежде применялся тысячами выбеленных, заблудившихся скелетов. Однако, он побрел дальше по следам, благодарный за короткую тень дюны, в которой потонуло солнце. Вокруг дюны и, да, здесь следы вились неуклюже вверх по склону примерно в девятнадцати градусах от того, где они должны были достигать вершины. Гарантировано. Пустыням присуща своя собственная гравитация. Они засасывают вас в центр.
– Я очень недоволен тобой, Брута, ммм?
– Хочу… пить… пить…
– Верь в Великого Бога, – сказал Брат Намрод.
Брута сконцентрировался. Намрод пропал.
– Великий Бог? – сказал Брута. – Где-нибудь здесь должно быть немного тени. Пустыня не может тянуться бесконечно.
Уже появлялись звезды, когда он нашел Бруту. Ворбис был обронен немного позади. Ом подтянул себя на один уровень с ухом Бруты.
– Эй!
Не было ни звука, ни движения. Ом стукнул Бруту нежно по голове, а потом взглянул на потрескавшиеся губы. Позади раздался клевок. Кривоклюв изучал ботинок Бруты, но его исследования прервались, кода челюсти черепахи сомкнулись вокруг его лапы.
– Оорыл я ебе, гин!
Кривоклюв издал вопль паники и попытался улететь, но тому препятствовал не учтенный вес черепахи, висящий на одной ноге. Ом пропахал по песку несколько футов, прежде чем отпустить. Он попытался сплюнуть, но черепаший рот не приспособлен для подобной работы.
– Ненавижу птиц, – сказал он вечернему воздуху.
Кривоклюв укрощенно наблюдал за ним с вершины дюны. Он нахохлил пригоршню грязно-серых перьев с видом того, кто готов, при необходимости, ждать всю ночь. Столько, сколько потребуется. Ом снова подполз к Бруте. Отлично, он все еще дышал. Вода… Бог посвятил ей немного размышлений. Расколоть живую скалу. Один из путей. Заставить воду течь… не сложно. Дело молекул и векторов. Вода по природе своей склонна течь. Важно лишь приглядеть, чтобы она текла тут, вместо того, чтобы течь там. Вовсе не сложно для бога на вершине могущества. А как взяться за это в положении черепахи?
Черепаха стянула себя на дно дюны и затем несколько минут ползала туда-сюда. В конце концов она определила точку и принялась копать.
– А, это ты, – сказала черепаха. – Оторви кусок робы и дай сюда.
Брута повиновался, словно во сне.
– Обвяжи вот здесь, – сказал Ом, – это не пикник, скажу я тебе.
Он взял тряпку в челюсти, осторожно развернулся и пропал в норе. Через пару минут он вернулся, по-прежнему таща тряпку. Она была пропитана жидкостью. Брута позволил жидкости капать в рот. У нее был вкус грязи, и песка, и дешевой коричневой краски, и немного черепахи, но он мог бы выпить галлон такой воды. Он бы плавал в луже такой воды. Он оторвал еще лоскут, чтобы Ом отнес вниз.
Когда Ом снова появился, Брута стоял на коленях около Ворбиса.
– Шестнадцать футов вниз! Шестнадцать проклятых футов! – кричал Ом. – Не трать на него! Он что, еще не подох?
– У него жар.
– Не трать на него свою жалость!
– Я по-прежнему беру его с собой в Омнию.
– Ты думаешь, мы туда попадем? Без еды? Без воды?
– Но ты нашел воду. Воду в пустыне.
– Ничего чудесного в этом нет, – сказал Ом. – На побережье бывает сезон дождей. Паводки. Увлажняются русла рек. Получается водоносный слой, – добавил он.
– Для меня звучит, как чудо, – прокаркал Брута. – То, что ты можешь это объяснить, еще не значит, что это не чудо.
– Ну а еды-то уж здесь нет, поверь мне, – сказал Ом. – Есть нечего. Ничего в море, если мы снова сможем найти море. Я знаю пустыни. Скалистые гребни, которые надо обходить. Все уводит тебя с дороги. Дюны, движущиеся по ночам… львы… другие вещи… …боги.
– Что же ты тогда предлагаешь? – сказал Брута. – Ты сказал, что лучше быть живым, чем мертвым. Ты хочешь вернуться назад в Эфебу? Ты думаешь, мы будем там популярны?
Ом молчал. Брута кивнул.
– Тогда принеси еще воды.
– Ты когда-нибудь бывал на Сori Celesti? – спросил Брута.
Ом, задремавший на холоде, проснулся с появлением звезд.
– А?
– Там, где живут боги.
– Ха! Сказал бы я тебе, – мрачно изрек Ом.
– Что?
– Они считают себя задрипанной элитой!
– Так ты там не жил?
– Нет. Надо быть богом грома, или еще чего-нибудь. Нужно иметь целую кучу почитателей, чтобы жить на Холме Шишек. Надо быть антропоморфной персонификацией, как они.
– Не просто Великим Богом, да?
Ну, здесь пустыня. И Брута умрет.
– Могу и рассказать, – пробормотал Ом. – Кажется, мы не выживем… Смотри, каждый бог для кого-то – Великий Бог. Я никогда не хотел быть столь велик. Пригоршня племен, город или пара. Разве это слишком много?
– В империи два миллиона людей, – сказал Брута.
– Да. Фантастически хорошо, правда? Начать всего-то с пастуха, слышащего голоса в голове, и кончить двумя миллионами людей.
– Но ты никогда не делал ничего для них, – сказал Брута.
– Например?
– Ну… велел бы им не убивать друг друга, или что-нибудь в этом роде…
– Никогда об этом не задумывался. Почему я должен им это говорить?
Брута искал чего-нибудь, что затронуло бы божескую психологию.
– Ну, если бы люди не убивали друг друга, то у тебя было бы больше верующих, – предположил он.
– В этом есть смысл, – заключил Ом. – Интересный смысл. С подходом.
Брута продолжал шагать молча. На дюнах искрился иней.
– Ты когда-нибудь слышал об Этике?
– Это где-нибудь в Ховондаланде, да?
– Эфебцы ею очень интересуются.
– Возможно, думают захватить.
– Кажется, они очень много об этом рассуждают.
– Может, долговременная стратегия?
– Вообще-то, я не думаю, что это – место. Это скорее связано с тем, как живут люди.
– Что, валяясь целый день, пока рабы справляют всю настоящую работу?
– Поверь мне, где бы ты не увидел компанию слоняющихся разгильдяев, рассуждающих об истине, красоте и лучшем способе атаки Этики, можешь прозакладывать свои сандалии, это все потому, что дюжины других несчастных занимаются настоящим делом, в то время как эти сволочи живут, как…
– …боги? – сказал Брута.
Тягостное молчание.
– Я хотел сказать, короли, – укоризненно сказал Ом.
– Это звучало скорее как «боги».
– Короли, – настойчиво повторил Ом.
– Зачем людям нужны боги? – упорствовал Брута.
– Ох, боги должны быть, – сказал Ом искренним, не бессмысленным голосом.
– Но это богам нужны люди, – сказал Брута. – Чтобы верили. Ты сам сказал.
Ом колебался.
– Ну, допустим, – сказал он. – Но люди должны во что-нибудь верить. Так? В смысле, почему же еще гремит гром?
– Гром, – сказал Брута, его глаза слегка мерцали. – Я не… «Гром вызывают удары облаков друг о друга; после удара молнии в воздухе образуется дыра, и звук порождается облаками, стремящимися заполнить эту дыру и сталкивающимися, в соответствии со строгими кумулодинамическими принципами».
– У тебя очень смешной голос, когда ты цитируешь, – сказал Ом, – что знает кумулодинамический?
– Не знаю. Никто не показал мне словарь.
– В любом случае, это просто объяснение, – сказал Ом. – Это не причина.
– Моя бабушка как-то сказала, что гром случается, когда Великий Бог Ом снимает сандалии, – сказал Брута. – Она была в тот день в отличном настроении, почти улыбалась.
– Метафорически верно, – сказал Ом. – Но я никогда не произвожу грома. Разделение труда, видишь ли. Проклятый У-Меня-Большой-Молот Слепой Ио на Холме Шишек отвечает за все громы.
– Ты, кажется, говорил, что существуют сотни богов грома, – сказал Брута.
– Да-а. И в нем – все они. Рационализация. Объединятся пара племен, у каждого из которых есть свой бог грома, так? И боги вроде как сливаются, знаешь, как размножаются амебы?
– Нет.
– Ну, так же, только наоборот.
– Я по-прежнему не понимаю, как один бог может быть сотней богов грома. Они все по-разному выглядят…
– Фальшивые носы.
– Что?
– И другие голоса. По моим сведениям, у Ио семьдесят разных молотов. Это не общеизвестно. То же и с богиней-матерью. Она всего одна. У нее просто много париков и вообще, удивительно, что можно сделать с набитыми лифчиками.
В пустыне стояла абсолютная тишина. Звезды, слегка размазанные высоковысотным туманом, висели крошечными неподвижными розетками. Вдалеке, в направлении того, что Церковь называла Верхним Полюсом, и о чем Брута понемногу начинал думать как о Пупе, небо замерцало.
Брута поставил Ома и положил Ворбиса на песок. Абсолютная тишина. Ничего на мили вокруг, кроме того, что он нес с собой. Так, наверное, должны были чувствовать себя пророки, кода они уходили одни пустыню искать… что бы они там не находили, и разговаривать с… с кем бы они там не разговаривали. Он слышал, как Ом немного жалобно сказал:
– Люди должны во что-то верить. Почему бы и не в богов? Во что же еще?
Брута рассмеялся.
– Знаешь, – сказал он, – я не думаю, что верю теперь во что-нибудь.
– Кроме меня!
– Ох, я знаю, что ты существуешь, – сказал Брута. Он почувствовал, как Ом слега расслабился. – Кстати, о черепахах. В черепах я могу поверить. В них, вроде как, много сущности в одном месте. А вот с богами у меня, в общем-то, проблемы.
– Смотри, если люди перестанут верить в богов, они начнут верить во что-нибудь другое, – сказал Ом. – Они будут верить в паровой шар молодого Урна. Во что-нибудь.
– Гммм.
Зеленое сияние в небе означало, что свет зари в неистовстве гнался за солнцем.
Ворбис застонал.
– Я не понимаю, почему он не проснется, – сказал Брута. – Я не смог найти сломанных костей.
– Как ты узнал?
– Один из Эфебских свитков был весь о костях. Ты можешь что-нибудь для него сделать?
– С какой стати?
– Ты – бог.
– Ну, да. Если бы я был достаточно силен, я бы, пожалуй, поразил его молнией.
– Я думал, Ио посылает молнии.
– Нет, только гром. Можно посылать сколько угодно молний, но насчет грома у Ио эксклюзивный контракт.
Теперь горизонт был широкой золотой тесьмой.
– Как насчет дождя? – сказал Брута. – Как насчет чего-нибудь полезного?
Полоса серебра появилась под золотом. Солнечный свет мчался к Бруте.
– Это крайне оскорбительное замечание, – сказала черепаха. – Замечание, рассчитанное на то, чтобы задеть.
В быстро разрастающемся свете Брута разглядел один из каменных островков неподалеку. Его разрушенные солнцем колонны не обещали ничего, кроме тени, но с тенью, всегда и в больших количествах доступной в Цитадели, здесь была напряженка.
– Пещеры? – сказал Брута.
– Змеи.
– Но все-таки пещеры?
– Со змеями.
– Ядовитыми?
– Посмотрим.
– Это ты, боцман Копли?
– НЕТ ЛИ У ВАС ДРУГИХ ВОПРОСОВ?
Корпус напоролся на подводную скалу и раскололся. Молния ударила в остатки мачты и, подобно бумажному кораблику, слишком долго пробывшему в воде, «Плавник Бога» расползся на части. Балки тимберса раскололись и взмыли вверх, в бушующее небо. И наступила неожиданная, бархатная тишина. Капитан почувствовал, что обрел новенькие воспоминания. Они включали в себя воду, звон в ушах и ощущение холодного огня в легких. Но это исчезло. Он прошел к ограде, его шаги гремели в тишине, и взглянул за борт. Несмотря на то, что его свежая память заключала в себе нечто о полностью разбитом корабле, теперь он снова казался совершенно целым. И на ходу.
– Ух, – сказал он. – Кажется, мы удрали от моря.
– ДА.
– И от земли, тоже. – Капитан похлопал по ограде. Она была сероватой и слегка прозрачной. – Гм. Это дерево?
– МОРФИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ.
– Извините?
– ТЫ МОРЯК. ТЫ СЛЫШАЛ ОБ ОТНОШЕНИИ К КОРАБЛЮ КАК К ЖИВОМУ СУЩЕСТВУ?
– О, да. Невозможно провести ночь на корабле и не почувствовать, что у него есть ду…
– ДА.
Воспоминание «Плавника Бога» плыло сквозь тишину. Слышались далекие вздохи ветра, или призрака ветра. Угасшие тела умерших штормов.
– Ох, – сказал дух капитана, вы только что сказали «был»?
– ДА.
– Так я и думал.
Капитан посмотрел вниз. Команда собралась на палубе, озабоченно глядя вверх на него. Он посмотрел дальше. Напротив команды собрались корабельные крысы. Перед ними стояла неясная фигурка в плаще. Она сказала:
– Пи-пи-пи.
Он подумал: «Даже у крыс есть Смерть…»
Стоявший в стороне Смерть кивнул капитану.
– У ТЕБЯ ЕСТЬ РУЛЬ.
– Но… но куда мы плывем?
– КТО ЗНАЕТ?
Капитан беспомощно схватился за спицу руля.
– Но… здесь нет знакомых звезд! Нет карты! Какие здесь ветра? Где проходят течения?
Смерть пожал плечами. Капитан бесцельно повернул руль. Корабль скользил по призраку моря. Потом до капитана дошло – худшее уже случилось. Удивительно, как хорошо было знать это. А если худшее уже случилось…
– Где Ворбис? – прорычал он.
– ОН ВЫЖИЛ.
– Да? Нет справедливости!
– СУЩЕСТВУЮ ВСЕГО ЛИШЬ Я.
Смерть исчез. Капитан немного повернул руль, чтобы удостовериться. В конце концов, он все еще капитан, а это, в любом случае, корабль.
– Помощник?
Помощник отдал честь.
– Сир!
– Гм. Куда мы теперь направимся?
Помощник почесал затылок.
– Ну, кэп, я слышал, что у клатчанских язычников есть райское место, в котором есть выпивка и песни, и молодые женщины с колокольчиками, и… вы понимаете… не взирая на…
Помощник с надеждой взглянул на капитана.
– Не взирая на… Да? – сказал задумчиво капитан.
– Я так слышал.
Капитан чувствовал, что ему кое-что причитается не взирая на…
– Есть идеи, как туда добраться?
– Я думал, когда мы были живы, вам были даны инструкции, – сказал помощник.
– Ох.
– И еще есть варвары, по направлению к Пупу, – сказал помощник, смакуя это слово, – которые считают, что они отправляются в большую залу, где находятся всевозможные яства и пития.
– И женщины?
– Непременно.
Капитан нахмурился.
– Это класс, – сказал он, – но почему получается так, что язычники и варвары заняли лучшие места, куда уйти после смерти?
– Это трудный вопрос, – согласился помощник. – Я думаю, это делает их… счастливыми и пока они живы? – он выглядел озадаченным. Теперь, когда он мертв, все звучало подозрительно.
– И у тебя опять нет идей, как туда добраться? – спросил капитан.
– Извините, капитан.
– Но, думаю, поискать стоит. – Капитан взглянул за борт. Если плыть достаточно долго, обязательно наткнешься на берег. А поискать стоит. Он заметил движение. Улыбнулся. Хорошо. Знак. Может быть, это все к лучшему, в конце концов.
Провожаемый призраками дельфинов, призрак корабля отправился в путь…
* * *
Чайки никогда не заглядывали так далеко в сторону побережья пустыни. Их нишу занимали кривоклювы, член семейства врановых, от которых семейство врановых отреклось бы в первую очередь, и о которых оно никогда не упоминает публично. Они редко летают, передвигаясь повсюду какими-то раскачивающимися прыжками. Их звучный голос наводит слушателя на мысли о несварении желудка. Они выглядят так, как остальные птицы выглядят после нефтяной пленки. Никто не ест кривоклювов, кроме других кривоклювов. И едят они то, от чего стошнило бы грифа. Кривоклювы съели бы и то, чем стошнило бы грифа. Кривоклювы всеядны.Один из них этим новым ясным утром прохаживался бочком по кишащему крабами песку, бесцельно поклевывая, в надежде, что галька и кусочки дерева стали съедобнее за ночь. По опыту кривоклювов, практически все становится съедобным, если полежит достаточно долго. Он прошелся по холму, лежащему на линии прилива и дал пробный тычок клювом. Холм застонал. Кривоклюв спешно ретировался и занялся маленьким куполообразным камнем неподалеку от холма. Он был совершенно уверен, что его не было здесь вчера. Он отважился на исследовательский клевок. Скала высунула голову и сказала:
– Сгинь, кусок грязи.
Кривоклюв отскочил назад и проделал нечто вроде прыжка с разбега, что является ближайшим эквивалентом полета, каким только когда-либо утруждали себя кривоклювы, на кучу обесцвеченного солнцем плавника. Положение улучшалось. Если этот камень жив, следовательно рано или поздно, он будет мертв.
Великий Бог Ом шатаясь подполз к Бруте и стукал его панцирем по голове, пока тот не застонал.
– Вставай, парень, – сказал Ом. «Жизнь – это пляж, – вспомнил он. – А потом ты умираешь».
Брута подтянул себя в позицию на коленях.
Есть пляжи, взывающие о ярких зонтиках. Есть пляжи, повествующие о величии моря. Этот пляж был другим. Это была всего лишь бесплодная полоса, где земля встречалась с океаном. Эродируемый ветром плавник высился на верхней границе прилива. Воздух гудел от мелких противных насекомых. Здешний запах наводил на мысль о том, что тут что-то сгнило, давно, где-то, где его не смогли найти кривоклювы. Это был нехороший пляж.
– Ох. Боже.
– Это лучше, чем стонать, – ободряюще сказал Ом.
– Не знаю. – Брута поглядел вдоль берега. – Здесь есть вода попить?
– Не думаю, – сказал Ом.
– Оссорий 5, стих 3, говорит, что ты заставил течь живительную воду в сухой пустыне, – сказал Брута.
– Это небольшое поэтическое преувеличение, – сказал Ом.
– Ты не можешь даже этого?
– Нет.
Брута снова оглядел пустыню. Позади линии плавника и нескольких лоскутков травы, казавшейся жухлой даже в процессе роста, простирались дюны.
– Какая дорога в Омнию? – спросил он.
– Мы не хотим идти в Омнию, – сказал Ом.
Брута посмотрел на черепаху. Потом поднял ее вверх.
– Я думаю, эта, – сказал он.
Лапки Ома бешенно колотились.
– Зачем ты хочешь идти в Омнию? – спросил он.
– Я не хочу, – сказал Брута. – Но я все равно иду.
* * *
Солнце висело высоко над пляжем. Или, возможно, не висело. Теперь Брута знал про Солнце. Это истекало в его голове. Эфебцы очень интересовались астрономией. Эксплетиус доказал, что Диск имеет десять тысяч миль в поперечнике. Фебриус, расставив на рассвете рабов с хорошей реакцией и звонкими голосами, на всей протяженности страны, доказал, что свет движется примерно с той же скоростью, что и звук. И Дидактилос заключил, что, в таком случае, чтобы пройти между слонами, солнце должно проделывать по крайней мере тридцать пять тысяч миль по орбите каждый день, или, иначе говоря, двигаться вдвое быстрее, чем его свет. Что означает, что самое большее, что можно увидеть, это где солнце было, разве что дважды в день, когда оно догоняет себя самое, и это значит, что все солнце целиком является движущейся со сверхсветовой скоростью частицей, тахионом, или, как сказал Дидактилос, сволочью.Было по-прежнему жарко. Безжизненное море, казалось, испарялось. Брута устало тащился вдоль берега, прямо над единственным участком тени на сотни миль. Было слишком жарко. Там и тут в пене на краю моря крутились кусочки дерева. Впереди над песком висело мерцающее облако. В центре него была черная клякса. Подойдя, он взглянул на него без эмоций, неспособный нормально рассуждать. Это было всего лишь смутное пятно в мире оранжевой жары, расширяющееся и сжимающееся в вибрирующем мареве. Ближе, это превратилось в Ворбиса.
Прошло долгое время, пока эта мысль просочилась в мозг Бруты. Ворбис. Без робы. Все сорвано. В одной майке. Пробитой гвоздями. В крови. Одна нога. Разодрана. Камни. Ворбис. Ворбис. Брута рухнул на колени. На линии прилива закричал кривоклюв.
– Он еще… жив, – заключил он.
– Жаль, – сказал Ом.
– Мы должны что-нибудь сделать… для него.
– Да? Может, найти камень и проломить ему череп? – сказал Ом.
– Мы не можем просто бросить его тут.
– Взгляни на нас.
– Нет.
Брута подсунул руку под дьякона и попытался его поднять. К его тупому удивлению, Ворбис почти ничего не весил. Роба дьякона скрывала тело, состоявшее из натянутой на кости кожи. Брута смог бы переломить его голыми руками.
– А как же я? – захныкал Ом.
Брута перебросил Ворбиса через плечо.
– У тебя четыре ноги, – сказал он.
– Я – твой Бог!
– Да. Я знаю. – Брута потащился вдоль пляжа.
– Что ты собираешься с ним делать?
– Возьму в Омнию, – слабо сказал Брута. – Люди должны узнать. Что он делал.
– Безумец! Безумец! Ты что, собираешься нести его до Омнии?
– Не знаю. Попытаюсь.
– Ты! Ты! – Ом заколотил коготком по песку. – Миллионы людей в мире, и это должен быть ты! Глупец! Глупец!
Брута превратился в колыхающуюся тень в мареве.
– Вот как? – кричал Ом. – Ты мне не нужен! Думаешь, ты мне нужен? Не нужен! Я скоро найду другого верующего! Уж не волнуйся!
Брута исчез.
– Я не собираюсь гнаться за тобой! – вопил Ом.
* * *
Брута следил, как его ноги волоклись одна за другой. Он уже покинул область мышления. По его жарящемуся мозгу текли разрозненные видения и фрагменты воспоминаний. Сны. Это картинки в голове. Коаксес написал о них целый свиток. Бытует мнение, что это послания Бога, но в действительности они создаются самим мозгом, выбрасываются на поверхность, когда он ночью сортирует дневной опыт. Брута никогда не видел снов. Так, иногда… затемнение, пока мозг заполнялся. Он заполнился книгами. Теперь он знал не учась… Это сны.Бог. Богу нужны люди. Вера – пища богов. Но еще им нужна форма. Боги становятся тем, чем, по вере людей, они должны быть. Потому Богиня Мудрости носит пингвина. Это могло случиться с любым богом. Это должна была быть сова. Все это знают. Но один плохой скульптор, который в жизни знал сов только по описанию, сделал глыбу статуи, в которую вошла вера, и потом вы узнаете, что Богиня Мудрости таскается с птицей, которая все время носит вечерние платья и воняет рыбой. Богу придается форма, как желе заполняет формочку. Боги часто становятся отцами, сказал Абрахас Агностик. Боги становятся большой бородой в небе, ибо когда вам три года, это и есть отец. Конечно, Абрахас выжил… Эта мысль, холодная и острая, появилась из той части его собственного мозга, которую Брута все еще мог называть своей собственной. Боги не боятся атеистов, если это глубокие, горячие, ярые атеисты, как Симония, который прожил всю свою жизнь неверуя, прожил всю свою жизнь ненавидя богов за то, что они не существуют. Такой атеизм – скала. Это почти вера…
Песок. Вот что находишь в пустынях. Кристаллы песка, слепленные в дюны. Гордо из Цорта сказал, что песок – это истершиеся горы, но Ирексис придумал, что песчаник – это камень, спрессованный из песка, что предполагает, что песчинки – родители гор… Каждый маленький кристаллик. И они увеличиваются… Сильно увеличиваются… Мягко, не осознавая этого, Брута перестал падать и лежал неподвижно. Взойди и воссияй. Опопоп. Все, кто стремился на берег, на берегу. Брута открыл глаз.
– Че случ'лось? – сказал он.
– Ты жив, вот, что случилось.
* * *
– Сгинь, нечисть!Кривоклюв не обратил внимания. Это было интересно. Он рассматривал все эти новые вмятины на песке, которых он никогда прежде не видел. И кроме того, была надежда, даже уверенность в хорошей еде на другом их конце. Он взгромоздился Ому на панцирь. Ом ковылял по песку, время от времени останавливаясь покричать на своего пассажира. Тут прошел Брута. Но здесь одно из обнажений скал, разбросанных в беспорядке по пустыне, подобно островам в море, тянулось до самого края воды. Он и в прежние времена не был бы способен влезть на него. Следы на песке повернули вглубь, в сторону глубокой пустыни.
– Идиот!
Ом осилил склон дюны, копая лапками, чтобы предотвратить слалом назад. На другой стороне дюны следы превращались в длинную канаву, где Брута, скорее всего упал. Ом втянул лапы и скользнул вниз. Здесь след менял направление. Он явно подумал, что сможет обойти следующую дюну и снова наткнулся на скалу на другой стороне. Ом знал пустыни, и одной из вещей, которые он знал, было то, что подобный тип логического мышления и прежде применялся тысячами выбеленных, заблудившихся скелетов. Однако, он побрел дальше по следам, благодарный за короткую тень дюны, в которой потонуло солнце. Вокруг дюны и, да, здесь следы вились неуклюже вверх по склону примерно в девятнадцати градусах от того, где они должны были достигать вершины. Гарантировано. Пустыням присуща своя собственная гравитация. Они засасывают вас в центр.
* * *
Брута полз вперед, нетвердо придерживая Ворбиса одной ослабевшей рукой. Он не решался остановиться. Его бабушка опять будет его бить. И еще тут был Брат Намрод, то появлявшийся, то исчезавший из видения.– Я очень недоволен тобой, Брута, ммм?
– Хочу… пить… пить…
– Верь в Великого Бога, – сказал Брат Намрод.
Брута сконцентрировался. Намрод пропал.
– Великий Бог? – сказал Брута. – Где-нибудь здесь должно быть немного тени. Пустыня не может тянуться бесконечно.
* * *
Солнце село быстро. Ом знал, некоторое время песок будет излучать тепло, и его панцирь будет его хранить, но это скоро кончится, и тогда наступит горечь пустынной ночи.Уже появлялись звезды, когда он нашел Бруту. Ворбис был обронен немного позади. Ом подтянул себя на один уровень с ухом Бруты.
– Эй!
Не было ни звука, ни движения. Ом стукнул Бруту нежно по голове, а потом взглянул на потрескавшиеся губы. Позади раздался клевок. Кривоклюв изучал ботинок Бруты, но его исследования прервались, кода челюсти черепахи сомкнулись вокруг его лапы.
– Оорыл я ебе, гин!
Кривоклюв издал вопль паники и попытался улететь, но тому препятствовал не учтенный вес черепахи, висящий на одной ноге. Ом пропахал по песку несколько футов, прежде чем отпустить. Он попытался сплюнуть, но черепаший рот не приспособлен для подобной работы.
– Ненавижу птиц, – сказал он вечернему воздуху.
Кривоклюв укрощенно наблюдал за ним с вершины дюны. Он нахохлил пригоршню грязно-серых перьев с видом того, кто готов, при необходимости, ждать всю ночь. Столько, сколько потребуется. Ом снова подполз к Бруте. Отлично, он все еще дышал. Вода… Бог посвятил ей немного размышлений. Расколоть живую скалу. Один из путей. Заставить воду течь… не сложно. Дело молекул и векторов. Вода по природе своей склонна течь. Важно лишь приглядеть, чтобы она текла тут, вместо того, чтобы течь там. Вовсе не сложно для бога на вершине могущества. А как взяться за это в положении черепахи?
Черепаха стянула себя на дно дюны и затем несколько минут ползала туда-сюда. В конце концов она определила точку и принялась копать.
* * *
Это было несправедливо. Было очень жарко. Теперь он замерзал. Брута открыл глаза. Звезды пустыни, бриллиантово-белые, смотрели на него. Его язык, казалось, заполнял рот. Вот оно… Вода. Он перевернулся. Были голоса в его голове, а теперь были голоса вне его головы. Они были нечеткими, но несомненно были, разносясь тихим эхом по залитому лунным светом песку. Брута с болью сполз к подножию дюны. Там был холмик. В действительности, там было несколько холмиков. Приглушенный голос доносился из под одного из них. Он подполз ближе. В холмике была нора. Где то глубоко под землей кто-то ругался. Слов было не разобрать, так как они раскатывались эхом вперед и назад по тоннелю, но общий эффект спутать было не возможно. Брута повалился вниз и смотрел. Через несколько минут в зеве норы наметилось движение и возник Ом, покрытый тем, что, если бы это была не пустыня, Брута назвал бы грязью.– А, это ты, – сказала черепаха. – Оторви кусок робы и дай сюда.
Брута повиновался, словно во сне.
– Обвяжи вот здесь, – сказал Ом, – это не пикник, скажу я тебе.
Он взял тряпку в челюсти, осторожно развернулся и пропал в норе. Через пару минут он вернулся, по-прежнему таща тряпку. Она была пропитана жидкостью. Брута позволил жидкости капать в рот. У нее был вкус грязи, и песка, и дешевой коричневой краски, и немного черепахи, но он мог бы выпить галлон такой воды. Он бы плавал в луже такой воды. Он оторвал еще лоскут, чтобы Ом отнес вниз.
Когда Ом снова появился, Брута стоял на коленях около Ворбиса.
– Шестнадцать футов вниз! Шестнадцать проклятых футов! – кричал Ом. – Не трать на него! Он что, еще не подох?
– У него жар.
– Не трать на него свою жалость!
– Я по-прежнему беру его с собой в Омнию.
– Ты думаешь, мы туда попадем? Без еды? Без воды?
– Но ты нашел воду. Воду в пустыне.
– Ничего чудесного в этом нет, – сказал Ом. – На побережье бывает сезон дождей. Паводки. Увлажняются русла рек. Получается водоносный слой, – добавил он.
– Для меня звучит, как чудо, – прокаркал Брута. – То, что ты можешь это объяснить, еще не значит, что это не чудо.
– Ну а еды-то уж здесь нет, поверь мне, – сказал Ом. – Есть нечего. Ничего в море, если мы снова сможем найти море. Я знаю пустыни. Скалистые гребни, которые надо обходить. Все уводит тебя с дороги. Дюны, движущиеся по ночам… львы… другие вещи… …боги.
– Что же ты тогда предлагаешь? – сказал Брута. – Ты сказал, что лучше быть живым, чем мертвым. Ты хочешь вернуться назад в Эфебу? Ты думаешь, мы будем там популярны?
Ом молчал. Брута кивнул.
– Тогда принеси еще воды.
* * *
Было удобнее идти по ночам, с Ворбисом на плече и Омом под мышкой. В это время года… сияние в небе там – это Аврора Кореалис, Сияние над Пупом, где магическое поле Дискворлда постоянно разряжается о пики Cori Celesti, центральной горы. В это время года солнце встает над пустыней в Эфебе и над морем в Омнии, потому с сиянием по левую руку и закатом позади…– Ты когда-нибудь бывал на Сori Celesti? – спросил Брута.
Ом, задремавший на холоде, проснулся с появлением звезд.
– А?
– Там, где живут боги.
– Ха! Сказал бы я тебе, – мрачно изрек Ом.
– Что?
– Они считают себя задрипанной элитой!
– Так ты там не жил?
– Нет. Надо быть богом грома, или еще чего-нибудь. Нужно иметь целую кучу почитателей, чтобы жить на Холме Шишек. Надо быть антропоморфной персонификацией, как они.
– Не просто Великим Богом, да?
Ну, здесь пустыня. И Брута умрет.
– Могу и рассказать, – пробормотал Ом. – Кажется, мы не выживем… Смотри, каждый бог для кого-то – Великий Бог. Я никогда не хотел быть столь велик. Пригоршня племен, город или пара. Разве это слишком много?
– В империи два миллиона людей, – сказал Брута.
– Да. Фантастически хорошо, правда? Начать всего-то с пастуха, слышащего голоса в голове, и кончить двумя миллионами людей.
– Но ты никогда не делал ничего для них, – сказал Брута.
– Например?
– Ну… велел бы им не убивать друг друга, или что-нибудь в этом роде…
– Никогда об этом не задумывался. Почему я должен им это говорить?
Брута искал чего-нибудь, что затронуло бы божескую психологию.
– Ну, если бы люди не убивали друг друга, то у тебя было бы больше верующих, – предположил он.
– В этом есть смысл, – заключил Ом. – Интересный смысл. С подходом.
Брута продолжал шагать молча. На дюнах искрился иней.
– Ты когда-нибудь слышал об Этике?
– Это где-нибудь в Ховондаланде, да?
– Эфебцы ею очень интересуются.
– Возможно, думают захватить.
– Кажется, они очень много об этом рассуждают.
– Может, долговременная стратегия?
– Вообще-то, я не думаю, что это – место. Это скорее связано с тем, как живут люди.
– Что, валяясь целый день, пока рабы справляют всю настоящую работу?
– Поверь мне, где бы ты не увидел компанию слоняющихся разгильдяев, рассуждающих об истине, красоте и лучшем способе атаки Этики, можешь прозакладывать свои сандалии, это все потому, что дюжины других несчастных занимаются настоящим делом, в то время как эти сволочи живут, как…
– …боги? – сказал Брута.
Тягостное молчание.
– Я хотел сказать, короли, – укоризненно сказал Ом.
– Это звучало скорее как «боги».
– Короли, – настойчиво повторил Ом.
– Зачем людям нужны боги? – упорствовал Брута.
– Ох, боги должны быть, – сказал Ом искренним, не бессмысленным голосом.
– Но это богам нужны люди, – сказал Брута. – Чтобы верили. Ты сам сказал.
Ом колебался.
– Ну, допустим, – сказал он. – Но люди должны во что-нибудь верить. Так? В смысле, почему же еще гремит гром?
– Гром, – сказал Брута, его глаза слегка мерцали. – Я не… «Гром вызывают удары облаков друг о друга; после удара молнии в воздухе образуется дыра, и звук порождается облаками, стремящимися заполнить эту дыру и сталкивающимися, в соответствии со строгими кумулодинамическими принципами».
– У тебя очень смешной голос, когда ты цитируешь, – сказал Ом, – что знает кумулодинамический?
– Не знаю. Никто не показал мне словарь.
– В любом случае, это просто объяснение, – сказал Ом. – Это не причина.
– Моя бабушка как-то сказала, что гром случается, когда Великий Бог Ом снимает сандалии, – сказал Брута. – Она была в тот день в отличном настроении, почти улыбалась.
– Метафорически верно, – сказал Ом. – Но я никогда не произвожу грома. Разделение труда, видишь ли. Проклятый У-Меня-Большой-Молот Слепой Ио на Холме Шишек отвечает за все громы.
– Ты, кажется, говорил, что существуют сотни богов грома, – сказал Брута.
– Да-а. И в нем – все они. Рационализация. Объединятся пара племен, у каждого из которых есть свой бог грома, так? И боги вроде как сливаются, знаешь, как размножаются амебы?
– Нет.
– Ну, так же, только наоборот.
– Я по-прежнему не понимаю, как один бог может быть сотней богов грома. Они все по-разному выглядят…
– Фальшивые носы.
– Что?
– И другие голоса. По моим сведениям, у Ио семьдесят разных молотов. Это не общеизвестно. То же и с богиней-матерью. Она всего одна. У нее просто много париков и вообще, удивительно, что можно сделать с набитыми лифчиками.
В пустыне стояла абсолютная тишина. Звезды, слегка размазанные высоковысотным туманом, висели крошечными неподвижными розетками. Вдалеке, в направлении того, что Церковь называла Верхним Полюсом, и о чем Брута понемногу начинал думать как о Пупе, небо замерцало.
Брута поставил Ома и положил Ворбиса на песок. Абсолютная тишина. Ничего на мили вокруг, кроме того, что он нес с собой. Так, наверное, должны были чувствовать себя пророки, кода они уходили одни пустыню искать… что бы они там не находили, и разговаривать с… с кем бы они там не разговаривали. Он слышал, как Ом немного жалобно сказал:
– Люди должны во что-то верить. Почему бы и не в богов? Во что же еще?
Брута рассмеялся.
– Знаешь, – сказал он, – я не думаю, что верю теперь во что-нибудь.
– Кроме меня!
– Ох, я знаю, что ты существуешь, – сказал Брута. Он почувствовал, как Ом слега расслабился. – Кстати, о черепахах. В черепах я могу поверить. В них, вроде как, много сущности в одном месте. А вот с богами у меня, в общем-то, проблемы.
– Смотри, если люди перестанут верить в богов, они начнут верить во что-нибудь другое, – сказал Ом. – Они будут верить в паровой шар молодого Урна. Во что-нибудь.
– Гммм.
Зеленое сияние в небе означало, что свет зари в неистовстве гнался за солнцем.
Ворбис застонал.
– Я не понимаю, почему он не проснется, – сказал Брута. – Я не смог найти сломанных костей.
– Как ты узнал?
– Один из Эфебских свитков был весь о костях. Ты можешь что-нибудь для него сделать?
– С какой стати?
– Ты – бог.
– Ну, да. Если бы я был достаточно силен, я бы, пожалуй, поразил его молнией.
– Я думал, Ио посылает молнии.
– Нет, только гром. Можно посылать сколько угодно молний, но насчет грома у Ио эксклюзивный контракт.
Теперь горизонт был широкой золотой тесьмой.
– Как насчет дождя? – сказал Брута. – Как насчет чего-нибудь полезного?
Полоса серебра появилась под золотом. Солнечный свет мчался к Бруте.
– Это крайне оскорбительное замечание, – сказала черепаха. – Замечание, рассчитанное на то, чтобы задеть.
В быстро разрастающемся свете Брута разглядел один из каменных островков неподалеку. Его разрушенные солнцем колонны не обещали ничего, кроме тени, но с тенью, всегда и в больших количествах доступной в Цитадели, здесь была напряженка.
– Пещеры? – сказал Брута.
– Змеи.
– Но все-таки пещеры?
– Со змеями.
– Ядовитыми?
– Посмотрим.