Пратер Ричард С.. Кинжал из плоти

   Но я и так слишком сильно слился с семейством Вэзеров. Теперь мне начинала нравиться Энн, а я не хотел впутываться в их семейные дела еще больше.
   -- Мы просто беседуем, Энн. Я провожу тебя домой.
   Она покачала головой, но пошла за мной, когда я выскользнул из кабинки и направился к выходу. Когда мы выходили, пианист провел длинными белыми пальцами по клавишам и мягко вздохнул в микрофон.
   Энн всю дорогу жалась на сидении. Она закрыла глаза, скрестила руки на груди и как будто обнимала себя. Я посмотрел на нее и увидел, что ее бедра слегка дрожат и извиваются. Ее глаза оставались закрытыми, и, казалось, она не замечала меня. Но едва я остановился перед небоскребом на площади Святого Эндрю, она положила ладонь на мою руку и склонилась ко мне.
   -- Марк.
   -- Да, Энн?
   -- Я надеялась, что ты отвезешь меня в другое место. Не сюда. Не домой.
   -- Я же говорил, что провожу тебя домой.
   -- Да, помню. Но мне показалось... Посмотри на меня, Марк.
   Она придвинулась ко мне. Ее лицо приблизилось, и я ничего не видел, кроме темных бровей, огромных зеленых глаз и изогнутых красных губ. Лицо выглядело напряженным, губы были влажны и раздвинуты.
   -- Поцелуй меня, Марк.
   Она притянула к себе мою голову и прижала губы к моим губам. Поцелуй получился сладким и мягким. Ее губы казались теплыми и нежными. Но только сначала. А потом они вдруг стали требовательными, жадными и скорее заманивали, чем целовали. Я обнял ее, прижал к себе, массируя губами девичьи уста. Ее язычок ожил в моем рту. Наконец я положил руки на ее плечи и нежно отодвинул от себя.
   -- Подожди минуту, Энн. Так вообще не годится.
   -- Я прошу тебя, Марк.
   Ее руки жили своей жизнью, зубы плотно сжались. Я видел биение пульса на изящной и плавной линии детского подбородка. Дыхание жгло, рот находился в дюйме от моих губ.
   -- Энн, я должен уйти, прямо сейчас. Мы не можем... Мне надо повидаться с Борденом.
   -- Марк, я тебе не нравлюсь? Ты не считаешь меня достойной себя?
   Я ощущал мягкость ее плеч под своими пальцами. Каждые несколько секунд ее тело импульсивно вздрагивало, и это движение проникало через пальцы в мое тело.
   -- Ты нравишься мне,-- прошептал я.-- Ты очень милая, красивая...
   Я замолчал. Не хватало слов, чтобы объяснить, насколько я запутался.
   -- Тогда не будь таким грубым,-- умоляла она.-- Я еще в баре сказала тебе, как себя чувствую. Помоги мне, Марк. Помоги мне...
   Ее руки обвили шею. Она снова прильнула ко мне. Губы впились в мой рот. Пальцы ласкали то шею, то грудь. Она сжались, и я ощутил, как ногти проникают сквозь тонкую ткань рубашки. Я слышал тяжелые удары своего сердца.
   Ее тело было мягким, оно отдавалось моим рукам. Энн скатала свитер и прижала мою ладонь к своей коже. Ее пальцы скользнули под мою рубашку, и ногти царапали спину. Я провел рукой по ее гладкому боку, сжал твердую теплую грудь. Ее губы двигались в моем рту, дыхание заливало лицо. Грудь будто обжигала мою ладонь. Мягкость тела смешивалась с плавностью бедер, влага стекала с губ.
   -- Марк,-- тихо прошептала она.-- Марк, люби меня, люби меня, люби меня.
   Словно ледяной водой окатили кожу. Я вдруг вспомнил, как Глэдис говорила то же самое, почти тем же тоном, произнося целые фразы как одно слово, а ее горячее, струящееся и жадное тело вытягивалось, когда руки конвульсивно прижимались к моей коже. Глэдис. Миссис Вэзер.
   Я резко оттолкнул Энн. Она всхлипнула.
   -- Марк!
   -- Иди домой.
   Мой голос стал странным, резким и почти угрожающим.
   -- Что случилось? Я не понимаю.
   -- Прошу тебя, Энн. Иди домой.
   -- Ты серьезно?
   -- Да.
   Не знаю, как долго она смотрела на меня. Ее глаза не мигали. Рот плотно сжался. Наконец она опустила голову и тихо спросила:
   -- Почему, Марк?
   -- Не знаю.
   -- Я что-то не так сделала?
   -- Нет.
   -- Тогда почему?
   -- Я не могу тебе этого сказать. Сам не понимаю. Я запутался. Просто забудь об этом, Энн.
   Несколько секунд она молчала, а потом тяжело вздохнула.
   -- Я пойду домой, Марк. Наверх. В свою комнату. Я буду думать о тебе. Ты этого хочешь?
   -- Наверное.
   -- Я разденусь и буду думать о тебе. Я головой залезу под одеяло и буду лежать без сна. Я буду думать о тебе.
   Она замолчала. Я ничего не ответил.
   Энн больше не произнесла ни слова. Через несколько долгих секунд она вышла из машины и тихо прикрыла дверь. Я слышал стук ее высоких каблуков по цементной дорожке.
   Посидев немного в машине, я завел мотор и отправился в деловую часть города.
   Глава седьмая.
   На мой звонок отозвался сам Джозеф Борден. Я бросил в щель автомата несколько монет и сказал ему, что звонит частный детектив и что он меня не знает.
   Борден оказался красивым мужчиной среднего роста с волнистыми каштановыми волосами, мягкими голубыми глазами, небольшими усиками и длинным узким носом. На нем был коричневый халат с золотыми тесемками вокруг запястий. Он стоял в дверях своей квартиры на Каталина-стрит и приветливо улыбался.
   -- Вы мистер Логан?
   -- Да, мистер Борден.
   -- Прошу входите.
   Он отступил в сторону, и после того как я вошел, указал мне на угловатое современное кресло, которое на удивление оказалось более удобным, чем я ожидал. Гостиная состояла из нескольких кривых линий и углов, которые соединялись в одно гармоничное целое. Два длинных книжных шкафа занимали полстены. У многих книг цветастые обложки истрепались и пестрели лоскутьями.
   Борден сел в другое угловатое кресло в двух шагах от меня и весело спросил:
   -- Что я могу для вас сделать, мистер Логан?
   -- Вы профессиональный гипнотизер, не так ли?
   -- Да. Вы правы.
   Он дал мне возможность продолжать.
   -- Не могли бы вы создать у меня правильное представление о вашей работе, мистер Борден?
   -- Да, конечно. Обычно я читаю лекции, даю публичные и частные демонстрации гипноза.
   -- Вот поэтому я и здесь. Вы проводили демонстрацию в доме мистера и миссис Вэзер в прошлую субботу, нее так ли?
   -- Да. И вполне успешно, могу добавить.
   Он весело улыбнулся.
   -- Когда вы гипнотизировали мистера Вэзера, являлись ли позитивные визуальные галлюцинации частью его постгипнотических внушений?
   Он широко раскрыл голубые глаза.
   -- О, нет! Я вообще не внушаю визуальных галлюцинаций. Я лишь продемонстрировал гипноз тем, что заставил его произнести речь в роли Гитлера, и потом было еще одно внушение под конец вечера. Когда я щелкнул пальцем, он сказал: "А теперь стаканчик на дорожку".
   Борден мягко улыбнулся.
   -- Это довольно хороший способ подвести выступление к концу.
   Я кивнул.
   -- А что потом?
   -- Мистер Вэзер смешал виски с содовой, мы выпили, и я пошел домой. Я никогда не позволяю себе пить на работе.
   После короткой паузы он добавил:
   -- Конечно перед уходом я тщательно проверил, чтобы каждый вышел из транса, поэтому все внушения были аннулированы.
   -- Кто сопровождал мистера Вэзера, когда он готовил напитки?
   -- Он был так добр, что пригласил меня взглянуть на его спальную... хотя с нами был кто-то еще из его друзей. Он очень гордится этой комнатой.
   -- Прекрасно. Причина всех этих вопросов, мистер Борден, заключается в том, что после того вечера у Джея Вэзера каждый день возникают галлюцинации. На его плече появляется попугай. И я уверен, что это постгипнотическое внушение.
   -- Вот как?
   Он казался удивленным. Я привел подробности, и он сказал:
   -- Да, похоже на последствия гипноза, но уверяю вас, мистер Логан, здесь нет никакой связи с выступлением в тот субботний вечер. Мы ничего не говорили ни о попугаях, ни о каких-либо других визуальных галлюцинациях. И даже если бы они возникли, я очень опытный и внимательный специалист, чтобы оставлять внушения в умах субъектов после демонстрации.
   Он казался возбужденным.
   -- И последний вопрос, мистер Борден. Могли бы вы вкратце описать ваше выступление в тот вечер?
   Он кивнул.
   -- Конечно. Я прочитал собравшимся небольшую лекцию по основам гипноза7 Присутствовало восемь человек. Потом последовали предтрансовые инструкции. После нескольких демонстраций я использовал групповой гипноз.
   -- Другими словами,-- прервал я его,-- вы пытались загипнотизировать каждого из них одновременно?
   Он кивнул, и я спросил:
   -- А что, если бы все восемь вошли в транс?
   Он засмеялся.
   -- Такого никогда не случилось бы в этой группе, мистер Логан. Но мне удалось ввести в глубокий транс троих из присутствующих. Я использовал технику "обратной связи" Эндрю Сальтера, в которой субъекта просят описать, как он себя чувствует, и эти ощущения возвращаются ему, так сказать, при следующем подходе. Кстати, это мне кажется наиболее важным шагом.
   Он скосил глаза на пол.
   -- Итак, из было трое -- мистер и миссис Вэзер и еще одна женщина с довольно странным именем. Такая красивая, знаете.
   -- Эйла Вайчек?
   -- Да, она. Я применил к этой троице мгновенный гипноз, затем пробудил их и продемонстрировал особенности гипноза с каждым из них по очереди. Поэтому другие семь человек имели возможность наблюдать за трансовыми состояниями.
   -- Одну минуту, мистер Борден. Что вы подразумеваете под мгновенным гипнозом?
   -- Общую процедуру. Когда субъект находится в глубоком трансе, ему можно внушить, что позже он мгновенно уснет, когда будет сделан некий жест или будет произнесено определенное слово. Например, мы гипнотизируем субъекта и говорим ему, что позже он погрузится в глубокий сон, стоит мне только щелкнуть пальцами и сказать: "Спать." Затем он пробуждается, а когда я щелкаю пальцами и говорю: "Спать", он тут же засыпает.
   Я покачал головой.
   -- То есть вы хотите сказать, что можете теперь подойти к мистеру и миссис Вэзер или, допустим, к Эйле Вайчек и заставить их спать?
   -- Да нет же! Я уже говорил, мистер Логан, что уходя от Вэзеров, я удалил все внушения. Запомните, там было пять человек, которые не подвергались гипнозу. Пятеро, не считая меня! Причем я действовал по приглашению и, конечно, с их согласия.
   -- Так-так.
   Я отметил это в уме и сказал:
   -- Прекрасно. Благодарю за секретную информацию, мистер Борден. Это все, чего я хотел.
   На часах было 21.16. Я снова посмотрел на Бордена, размышляя о странной силе, с которой он столкнул трех человек в субботний вечер. И меня по-прежнему беспокоил попугай Джея.
   -- Чем больше узнаю о гипнозе, тем интереснее становится. Людям говорят: "Спи", и они, бац, засыпают.
   Он засмеялся.
   -- Не все так просто, мистер Логан. Есть несколько методов...
   Борден замолчал и слегка нахмурился7
   -- Ну вот, например,-- сказал он, и фраза повисла в воздухе.
   Гипнотизер прошел в угол комнаты и отодвинул стол от стены. На нем покоился большой магнитофон. Другой такой модификации я никогда прежде не видел. К нему крепился картонный диск шести дюймов в ширину с черным пятном в середине и чередующимися черными и белыми полосами, которые, извиваясь, шли от центра к внешнему краю диска. Полосы начинались как точка в центре, а затем расширялись и на краю достигали полудюйма.
   Борден щелкнул выключателем и сказал, указывая на черно-белый диск:
   -- Для наведения гипноза есть много методов фиксации внимания -кристаллические шары, пятно на стене, блестящие объекты, но мне кажется более действенным вот это.
   Он щелкнул другим выключателем, и диск начал вращаться. Линии незаметно переходили друг в друга, спираль навязчиво притягивала мой взгляд к черному центру7
   -- Вы можете заметить некий эффект очарования в том, как вращается диск,-- произнес Борден приятным тоном.-- Я часто использую его для фиксации внимания субъекта, чтобы помочь наведению сенсорных впечатлений. А если добавить к этому фону тихую приятную музыку, эффект становится более значительным.
   Он повернул ручку, и из магнитофона полилась пульсирующая музыка. Она действительно расслабляла.
   -- Сами видите, как это помогает,-- продолжал Борден.-- Глаза фокусируются на диске, а музыка усиливает действие слов. Она расслабляет вас, она расслабляет абсолютно.
   Тут он был прав. Вращающийся диск и музыка, соединяясь, создавали какое-то гипнотическое воздействие даже без вмешательства голоса Бордена. Его голос лишь усиливал умиротворяющий, расслабляющий эффект. Он говорил о чем-то, и мне вдруг показалось, что голос меняется, окрашиваясь в глубокие богатые тона.
   -- Ваши руки становятся все тяжелее и тяжелее, ваши ноги наливаются тяжестью,-- говорил он, и его голос звучал мощно и проникновенно.
   А я чувствовал это! Я чувствовал тяжесть в руках и ногах, тяжесть, которой не было раньше. Я даже мог... Что за дьявол? Я быстро завертел головой, похлопал ладонями по подлокотникам кресла и вскочил на ноги.
   -- Чертовски интересно, мистер Борден.
   Он улыбнулся.
   -- Что правда, то правда, мистер Логан. Теперь вы понимаете, что гипноз -- это нечто большее, чем просто настойчиво пожелание человеку глубокого сна.
   Он щелкнул выключателем, музыка резко оборвалась. Круг из картона замедлил вращение и остановился.
   Мне хотелось бежать отсюда ко всем чертям.
   -- Надеюсь, мы увидимся еще раз,-- попрощался я и пошел к двери.
   -- К вашим услугам. Меня очень заинтересовал попугай, о котором вы рассказали.
   Он проводил меня до двери и, когда я выходил, добавил:
   -- Кстати, мистер Логан. Я думаю, вы очень гипнабельный субъект. Если вам нетрудно, дайте знать, что там будет дальше.
   -- Обязательно,-- пообещал я, и дверь за мной закрылась.
   Выбежав на улицу, я забрался в "бьюик" и импульсивно взглянул на часы. 21.21 -- то есть прошло шестнадцать минут с тех пор, как я смотрел на них раньше. Хохотнув про себя, я подумал, что ввел свой ум в прекрасное состояние нервной дрожи, но по-прежнему чувствовал какую-то светлую радость и облегчение от того, что помнил каждое мгновение, проведенное в квартире Бордена.
   Было еще довольно рано. Я решил нанести последний визит, а затем направиться домой. По списку Энн я еще не переговорил с Артуром, адвокатом Робертом Ганнибалом и мисс Стюарт. Я не видел Питера Саулта и Эйлу Вайчек, которыми, между прочим, уже был заинтригован. Особенно Эйлой. Энн Вэзер оставила меня в чертовски ненадежном состоянии, и как бы там ни выглядела Эйла, она прежде всего была женщиной.
   И тут я заметил такую деталь, которая пробудила у меня еще больший интерес к этой паре. Питер Саулт жил на Марафон-стрит, 1458, квартира 7. Эйла Вайчек имела тот же адрес, но обитала в восьмой квартире.
   Я поехал на Марафон-стрит.
   Внутри горел свет. Он пробивался под дверью с номером 7, и именно в нее я постучал. Послышались шаги, а затем дверь открыл высокий худощавый мужчина тридцати лет с длинной кистью в руке и пятнами краски на подбородке.
   -- Привет,-- сказал он бодро.-- Входите. И смотрите под ноги.
   Я вошел и, перешагивая через стопки книг, чуть не споткнулся о длинный сапог. Мне удалось обойти все препятствия, и я наконец оказался посреди комнаты. Боже, какой тут царил беспорядок. Но если ему все равно. то мне -тем более.
   -- Питер Саулт,-- представился он.-- А вы кто будете?
   -- Марк Логан.
   Я дал ему взглянуть на свое удостоверение.
   -- Частный детектив.
   Он усмехнулся, показав белые зубы.
   -- Вы серьезно? Что-то произошло?
   -- Я проверяю обстоятельства вечеринки, на которой вы и Эйла Вайчек были в субботу вечером.
   -- Ах да.
   Он по-прежнему усмехался.
   -- Вот уж действительно был вечерок.
   Он вдруг стал серьезным и нахмурился.
   -- А зачем вы проверяете обстоятельства? Что-нибудь случилось?
   -- О-хо-хо. В принципе, ничего важного. Я просто хочу поговорить с теми, кто там присутствовал, и выяснить, что же произошло.
   Дверь позади него отворилась, и в комнату вошла высокая черноволосая женщина. Она выглядела какой-то несчастной. Волосы были туго перевязаны на затылке и рассыпались по плечам гладкими каскадами. Тело облегало черное платье. Энн хорошо описала ее -- сладострастная и в чем-то даже восхитительная. Энн оказалась права и в кое-чем еще -- я действительно мог назвать ее сексуальной. Длинные красивые ноги, рот цвета крови, черные брови, которые, как крылья, косо шли вверх от переносицы. И не только это шло в ней вверх.
   -- Привет. У вас что, вечеринка?
   -- Нет, Эйла. Не вечеринка. Это Марк Логан, частный детектив,-представил меня Питер.-- Ему нужна информация о субботнем шабаше.
   Ничего не говоря, она взглянула на меня, потом прошла к драпированному креслу в углу комнаты и шлепнулась в него, забросив ноги на подлокотник. Она крайне небрежно обращалась с этими длинными стройными ножками. И под ее платьем явно не было ничего, кроме самой Эйлы.
   Я рассказал им, зачем пришел сюда, и минут десять мы обсуждали тот вечер, так и не раскрыв ничего нового. Когда я рассказал о попугае, оба они выглядели озадаченными. Они подтвердили то, что мне говорил Джозеф Борден. Я хотел уже уходить, когда вспомнил слова Энн о картинах Питера и как бы случайно представился "любителем".
   Лицо Питера посветлело.
   -- Правда? Прекрасно. Пройдемте сюда... Я только что закончил работу. Возможно, она заинтересует вас.
   Я пошел за ним в студию, а впереди нас шествовала Эйла, и надо сказать, шествовала она превосходно. Я окончательно убедился, что под платьем у нее ничего нет. Платье охватывало талию, облегало бедра, и, когда она шла, под тонкой материей легко угадывалась твердая плоть.
   В середине комнаты на мольберте стояла большая картина. За ней виднелся низкий драпированный диван. Эйла прошла к нему, откинулась на спинку, позволив платью едва прикрывать свои бедра. Действительно едва. Я отвел взгляд в сторону и посмотрел на картину.
   Она оказалась так себе. На мой вкус, конечно. Он расписал ее как ад -тут перемешались кривые линии, могильные холмы, какие-то кляксы, и я от нее дурел.
   Питер тревожно взглянул на меня.
   -- Нравится?
   Я пожевал губу. Очевидно, это было "современное искусство". Возможно, "Симфония лжи" или "Заря над критикой". Я не знал, что бы такого сказать без обмана.
   -- М-мм, да уж. Действительно.
   -- Конечно, тут надо еще повозиться, прежде чем выставлять на демонстрацию. Это из моего позднего... Диана после охоты. Честно говоря, не верю, что создал бы подобный эффект с другой моделью. И только Эйле удалось объединить сущность -- вдохновение, драму и огонь...
   -- Эйле?
   Я взглянул на пеструю картину.
   -- Так это Эйла?
   Питер Саулт нахмурился. Я свалял дурака.
   -- Конечно,-- сказал он резко.-- Это козлу понятно. Смотрите!
   Он ткнул в картину кистью.
   -- Вот мотив...
   Он замолчал и повернулся к печальной девушке.
   Она кивнула и, пожав плечами, слегка дернула подол платья. Оно начало расстегиваться. Я оказался прав -- под ним ничего не было. С явно наигранным равнодушием она подняла руки к воротнику и потянула платье к плечам. Прошла секунда или две, но мне казалось, что она раздевалась очень долго, словно каждое движение выполнялось с преувеличенной, провоцирующей медлительностью.
   Платье сползло с плеч, оголив дерзкую высокую грудь. Казалось, Эйла почти не осознавала своей абсолютной наготы, но ее большие темные глаза застыли на мне. Мгновение она придерживала платье на бедрах, прикрыв изгиб талии и верхнюю часть бедер. О, Боже, она походила на свои черные брови, летящие ввысь. Полная грудь выпирала вперед, ноги слегка раздвинулись, белая кожа создавала изумительный контраст с черной тканью. Она выглядела почти непристойно голой. В тот миг мне подумалось, что эта жаркая сильная женщина и в аду получит наслаждение.
   Платье упало на пол. Эйла повернулась, шагнула к дивану и погрузилась в него, закинув руки за голову. Она подняла правую ногу, затем опустила ее на одежду и неподвижно замерла.
   Питер о чем-то говорил, но я его почти не слушал. Он что-то объяснял о "светотени... символических элементах... тональной необходимости" и множестве других непонятных вещей, а я смотрел на Эйлу. Как я понимал, в этой комнате она была единственным произведением искусства, сочетая в себе все необходимые элементы, символизм и прочее.
   Питер мог говорить только о картине. Не отрывая глаз от Эйлы, с почти диким одобрением, я делал в соответствующие моменты какие-то идиотские замечания. Эйла повернула голову и, похотливо улыбаясь, смотрела на меня.
   Питер начал поворачиваться ко мне, и я тут же перевел взгляд на него. Он счастливо улыбался.
   -- Спасибо вам. Но если бы вы посмотрели на нее, когда я закончу.
   -- Действительно,--подтвердил я.-- Могу представить.
   Питер отвернулся к картине и начал работать. По мне он мог бы этого и не делать, но художник вдохновенно тыкал кистью то здесь, то там. Я молча ждал. У меня больше не было вопросов к нему, но, думаю, один или два вопроса я мог бы задать Эйле.
   -- Где, черт возьми, желто-кремовая?-- вдруг заорал Питер.. Я вздрогнул.
   -- Что?
   -- Желто-кремовая. Ну что же тут творится?
   Он переворошил длинную коробку, заполненную сморщенными тюбиками.
   -- Эйла, где, черт возьми, желто-кремовая?
   Она пожала плечами и приподнялась на локте. Ее длинные волосы волнами стекали на белое плечо.
   -- Черт,-- воскликнул Питер и выскочил из комнаты.
   В передней раздался звук хлопнувшей двери. Эйла взглянула на меня. Я спросил через несколько секунд:
   -- Куда он ушел?
   -- Наверное, в гараж. У него там краски и всякий хлам.
   -- А-а. Только в гараж.
   Она улыбнулась. Это было не просто обольстительная улыбка. Ей благоволил сам дьявол. И улыбка казалась обольстительно прекрасной.
   -- Мистер Логан,-- произнесла она.
   -- Да?
   -- Идите сюда.
   Ее голос напоминал трепещущее контральто. Он был глубоким и мягким, как темнота -- как чернота. Он походил на черноту ее волос, бровей и огромных печальных глаз. Я подошел к дивану.
   -- Присаживайтесь,-- предложила она.
   Я сел рядом с ней, и она прошептала:
   -- Смотрите на меня.
   Эти слова удивили меня? Я ожидал, она скажет что-нибудь иное.
   -- Что вы сказали?
   Дыхание бессознательно замедлилось.
   -- Смотрите на меня, мистер Логан. Просто смотрите на меня. Вы понимаете?
   Она говорила очень медленно, почти лениво.
   -- Нет, ничего не понимаю...
   Какой странный разговор.
   Она откинулась на локти, затем легла на спину, сложила руки по бокам и вытянула ноги.
   -- Мне нравится, когда на меня смотрят, мистер Логан. Мне нравится, когда мужчина смотрит на меня.
   Она облизала губы и улыбнулась.
   -- Вот почему я так себя веду. Я наслаждаюсь. Это наполняет меня радостью.
   Секунду она молчала.
   -- Питер смотрит сквозь меня. А вы нет. Я знаю, вас возбуждает мое тело. Правда? Возбуждает? Вы возбуждены?
   -- Да. Конечно, Эйла.
   -- А вас зовут Марк?
   -- Да.
   -- Смотрите на меня, Марк. Сядьте ближе... еще ближе, Марк.
   Я придвинулся к ней, рассматривая ее странное и прекрасное лицо, изящную бесстыдную белизну ее тела. Я провел ладонью по ее талии и погладил взбухший холмик груди. Она медленно поворачивала голову из стороны в сторону, не отрывая глаз от меня.
   -- Нет, не прикасайтесь ко мне. Не сейчас, Марк.
   Она взяла мою ладонь, отвела ее в сторону и снова разбросала руки по бокам. Ее кожа сияла в свете лампы. Пока я смотрел на нее, она подняла одну ногу, согнула ее в колене, медленно скользнула голой ступней по материи дивана и опустила ее вниз. Затем подняла и опустила другую. Я взглянул в ее лицо. Она закрыла глаза и по-прежнему улыбалась.
   Я коснулся ее бедра, почти непроизвольно погладил кожу, и она открыла веки. Эйла смотрела на меня и медленно облизывала губы.
   -- Правильно,-- прошептала она.-- Сейчас правильно, Марк.
   Я склонился над ней. И вдруг в передней хлопнула дверь.
   Лицо Эйлы не изменилось, но я скатился с дивана и вскочил на ноги.
   -- Я... лучше уйду.
   -- Не думай о нем.
   -- Что?
   -- Не думай о Питере. Для него я только модель. Останься.
   Я покачал головой. Питер вошел в комнату. Он сжал в руке серебристый тюбик и погрозил им в нашу сторону.
   -- Желто-кремовая,-- весело закричал он.
   Мне захотелось врезать ему в челюсть.
   Питер начал размазывать на холсте пятна желтого цвета. Эйла вернулась в прежнюю позу. Через минуту или две она повернула голову и взглянула на меня. Ее ярко-красные губы томно сложились в улыбку. Потом она снова отвернулась. Длинные алые ногти мягко царапали ткань. Пальцы двигались, и я слышал шуршащий звук, который они создавали.
   Питер пятнал картину. Я повернулся и ушел.
   x x x
   В баре на бульваре, даже не почувствовав вкуса, я проглотил гамбургер и кружку черного кофе. Несколько минут ум терзали мысли об Энн Вэзер, потом об Эйле Вайчек. На душе стало невыносимо. И тогда я отправился домой -- в меблированные комнаты Гордона.
   Разбудив клерка за дежурным столом, я получил ключ и поднялся на лифте на пятый этаж. Войдя в комнату, я запер за собой дверь и нащупал небольшую настольную лампу. Выключатель щелкнул, но ничего не произошло. Комната оставалась темной, и я предположил, что перегорела лампочка. Пожав плечами, я похлопал по стене и нашел настенный выключатель. Палец нажал на него, и вновь ничего не случилось -- только слабый щелчок в темноте. Я беспомощно осмотрелся, затем меня озарила догадка. Я автоматически втянул голову в плечи, вспомнив свет на лестнице внизу и в коридоре за дверью. Я пригнулся и потянулся за револьвером, но позади меня в воздухе что-то просвистело, и моя голова взорвалась.
   Я плыл...плыл...а моя голова пульсировала и трещала, словно ее сжимали в тисках. Перед глазами воронкой клубилась паутина. Череп казался необъятным, но он был сжат, ныл от боли и рассыпался на куски. Я услышал рядом с собой какой-то шум и попытался открыть глаза.