Страница:
– Да шут с ними, Андрей Николаевич! Неужто до белых мух будем гоняться? И без того, почитай, с полсотни побили, двадцать пять сами сдались. Одних пособников в кутузке сидит – не прокормишь. Ведь под самый корень извели банду! Какого он дьявола, этот Скоков, теперича за сила? Пусть бегает. К Покрову дню, глядишь, в села на зимовку залягут, – там их и прихватим.
Рябинин оставлял доводы заместителя без внимания и только упрямо повторял приказ: преследовать банду до полного разгрома.
Первого сентября минул второй день, как отряд стоял в деревне Тихвинка. Покуда Андрей старался выведать у крестьян хоть какие-нибудь сведения о бандитах, красноармейские разъезды рыскали по округе, патрулировали лесные просеки и выставляли секреты у бродов. По опыту гражданской Рябинин хорошо знал хитрости сельского населения: ежели скупо отвечают на вопросы и не выгоняют скотину далеко за околицу, – значит, неприятель поблизости. Андрей быстренько подружился с веселым пастушком Ивашкой, мальчонкой лет двенадцати, и без труда выяснил, что обычно коров гоняют за речку, ближе к опушке, а вот «нонче – тятька не велит».
– Отчего же, Ванечка, не велит? – подкармливая пастушка сахаром, наступал Рябинин.
– Старики сказывают – волк появилси, – перекатывая за щекой сладкий гостинец, объяснил Ивашка.
Андрей снял бойцов с патрулирования и увеличил количество секретов вокруг деревни.
Утром следующего дня в лесу был задержан парень лет пятнадцати. Он объяснил, что ходил по грибы, однако ни лукошка, ни самих грибов при нем не оказалось. Когда арестованного привели к Рябинину, он сразу же приказал парню снять опорки, – портянки «грибника» были изрядно промокшими от пота.
– Издалека шел? – спросил Андрей.
– Заблудился я, плутал по лесу, – буркнул парень.
– Чей ты, звать как?
– Алешка я, Катков.
Рябинин распорядился срочно найти старшего из семейства. Когда привели средних лет мужика, Андрей вышел из избы, оставив «грибника» под охраной.
– Где ваш сын? – в упор спросил Каткова-старшего Андрей.
– А который нужон? Их у меня четверо душ, – усмехнулся крестьянин и опустил глаза.
– Алексей.
– В волость я его… за дехтем прослал…
– В волость? И когда же?
– А вчерась и прослал, – вздохнул мужик.
– Мы нашли Алексея, однако не на той дороге, что ведет в волость, а в лесу, – строго объявил Рябинин. – И ходил он, как утверждает, не за дегтем, а по грибы!
Крестьянин мелко перекрестился.
– Простите его, товарищ комиссар, – пробормотал он. – Моя в том вина, видит Бог…
– Зачем он ходил к Скокову? – перебил мужика Рябинин.
Губы Каткова задрожали:
– Брат мой меньшой у Мирона-то… Вот и прослал сынка его проведать…
– …Припасов послал, – добавил Андрей.
– Как водится, все ж – родня.
– Понимаю ваше положение, – вздохнул Рябинин. – Однако и вы должны понимать, что ваш брат – уголовный преступник. Ежели укажете, где он прячется, – отпущу с миром.
Катков поднял голову и испытующе поглядел на Андрея:
– Истинно?
– Даю честное слово.
– Ни меня, ни сына не тронете? – недоверчиво сощурился мужик.
Рябинин кивнул. Катков пожал плечами.
– Он нам самим в тягость, а куды денесся? – выдавил он. – Брат, вить!
– Отсидит свое и вернется, – сухо сказал Андрей. – Со Скоковым, конечно, другой разговор будет.
– Оно и к лучшему, – быстро зашелестел крестьянин. – Уж натерпелися всем миром от него, мучителя.
– Так где он?
– На Долгом болоте, верстах в семи были. А куды теперича подалися – как знать?
– Почему вы думаете, что бандиты должны уйти? – уцепился за мысль Рябинин.
– Так в тот самый день, когда проходили через деревню, брат мне сказывал, что долго-то они на болоте сидеть не станут.
– Когда это случилось?
– А как раз накануне вашего прихода и было.
Рябинин вытащил портсигар и предложил Каткову закурить. Усевшись на завалинку, они сосредоточенно затянули папиросы.
– Из тех, кто проходил со Скоковым, вам все знакомы? – задумчиво спросил Андрей.
– С виду – так да, – кашлянул Катков. – Они в наши-то места частенько наезжали.
– А не приметили среди них чужого?
Крестьянин погасил папиросу о сапог, спрятал окурок в карман и посмотрел куда-то вдаль:
– Был с ними один. Плечистай, рожа – решетом. Похоже, городской.
– Ладно, – кивнул Рябинин. – Идите в дом, спросите сына о планах бандитов.
Мужик вскочил и торопливо вбежал в избу. Он вернулся минут через пять и, махнув рукой, объявил:
– К Феофанову скиту они подалися.
– Где это?
– Верстах в двадцати отсюдова, – указал на север Катков.
– Что за скит? – Андрей поднялся с завалинки.
– А избенка старинная. Жил там когдай-то отшельник, старец Феофан. Годов, почитай, сорок тому… Источник там святой, странники на богомолье раньше ходили, детишек носили крестить…
– Покажете нам дорогу! – отрезал Андрей и крикнул замершему у плетня ординарцу: – Горниста ко мне! Трубите сбор!
Заранее предупрежденный Рябининым, Катков остановил отряд за полверсты до Феофанова скита.
– Сажен через двести тропка разделится, – пояснил крестьянин. – Та, что прямо побежит, – ведет к берегу речки, а налево – к скиту. Ну, уж коль не будет там Мирона, не взыщите.
«Может и не быть, – мысленно согласился Андрей. – За последние две недели такое случалось не раз».
Рябинин приказал части отряда спешиться.
– Штыки от карабинов отомкните, шашки и все гремучее оставьте здесь, – распорядился он. – Идти шаг в шаг, без разговоров и топота. Кривцов! Ты с остальными будь наготове и жди вестового. Ежели заслышите стрельбу, скачите к скиту, окружайте строение и действуйте по обстановке.
Пешая группа выстроилась в цепочку и направилась к скиту.
Как только в зеленых зарослях показалась почерневшая от времени крыша, Рябинин подал бойцам знак залечь, а сам двинулся вперед.
Низкий бревенчатый дом стоял на широкой поляне. Под дровяным навесом и у крыльца стояло полторы дюжины стреноженных коней под седлами – очевидно, бандиты прибыли в скит недавно. На поляне в обложенной камнями ямке горел костер, дымился большой походный котел. На траве у крыльца дремал молодой мужик с винтовкой, другой таскал ведрами воду из ручья неподалеку. Из открытой настежь двери доносились громкие голоса.
Андрей вернулся к своим и сразу отправил вестового к Кривцову с распоряжением бесшумно подтягиваться; затем распределил людей вокруг поляны и приказал ждать команды.
Через полчаса к кусту, у которого залег Рябинин, подполз Кривцов.
– Мы рядом, – шепнул он.
– Окружайте поляну вторым кольцом, тех, кто попытается прорваться верхами, – рубите шашками и стреляйте, – сказал Андрей.
– Пленных не брать? – уточнил Кривцов.
– Ежели захотят сдаться – сдадутся сразу, на прорыв пойдут лишь непримиримые.
Между тем двое бандитов вынесли из дому стол и принялись накрывать к обеду.
Андрей не торопясь выкурил папиросу, прокрался к краю поляны и стал за огромной сосной. Проверив «браунинг», он прислонился к стволу спиной и во весь голос крикнул:
– Банда Скокова! Вы окружены. Нас больше сотни. Предлагаю сдаться. На размышления – три минуты!
В ответ кто-то яростно выругался, прогремело несколько выстрелов. Бандиты бросились в дом.
Рябинин выждал положенное время, отполз подальше от края поляны и громко приказал:
– Отряд! Слушай мою команду. По бандитам – огонь!
Началась беспорядочная пальба. Заросли вокруг поляны окутал тяжелый пороховой дым. Поначалу бандиты отстреливались через окна, но вскоре дверь распахнулась и в проем просунулась рука с шашкой, на острие которой была нацеплена белая тряпка.
– Отставить, – распорядился Андрей.
Когда выстрелы смолкли, он крикнул в сторону скита:
– Выходите без оружия, по одному, с поднятыми вверх руками, и идите вперед.
Из скита медленно вышел человек. Он отошел от крыльца шага на три и остановился. Вслед за ним один за другим появились еще семеро и встали рядом с первым.
– Поодиночке идите к нам, – приказал Рябинин.
Бандиты нерешительно топтались на месте и затравленно поглядывали по сторонам. В дверях показался плотный молодой мужчина. Андрей сразу узнал в нем Степченко. Он спустился с крыльца и пристроился за спинами товарищей. Последний бандит вышел из скита, держась за окровавленную голову. Он что-то бросил остальным, и тот, что стоял впереди, крикнул:
– Внутрях – только раненые, не палите, мы идем.
Бандиты толпой двинулись к краю поляны. Андрей старался не упустить из виду Степченко.
– Сомкнуть кольцо! – распорядился Рябинин. – Обыскать всех и выводить из леса по одному. При попытке к бегству – бить на поражение!
Бандиты дошли до края поляны и вдруг, как по команде, бросились врассыпную. Они бегали между деревьев и отстреливались из револьверов от подступивших к ним красноармейцев. Не обращая внимания на суету и свист пуль, Андрей, не сходя с места, следил за Степченко. С револьвером в руке, пригнувшись, он несся напролом через кусты орешника. Наперерез бросился дюжий красноармеец. «Зря! – подумал Рябинин. – Стрелять надо». Степченко выпустил в грудь бойцу две пули и исчез в зарослях.
Андрей кинулся за ним. Он видел впереди широкую спину бандита, но не стрелял и не прибавлял шага. Мимо пронеслись два кавалериста из оцепления Кривцова. Степченко повернул в частый березняк. Один из конников осадил коня и хотел было скакать за ним.
– Стой! – крикнул Рябинин. – Слезай, я сам.
Он впрыгнул в седло и погнал коня рысью. Из березняка послышался выстрел. «А ты, дружок, не охотник! – входя в раж, подумал Андрей. – Только вот перезарядить я тебе не позволю». Он видел, как подрагивали впереди ветки берез и правил на них.
Постепенно березняк сменился редким ельником, где беглеца стало видно намного лучше. Он слышал погоню, поминутно оглядывался и выпустил по Андрею пару пуль. "Наган», "семерка», прицельная дальность – сорок семь саженей, – безошибочно определил Рябинин. – Два, да три – осталось два патрона».
Степченко, не останавливаясь, сбросил пиджак и ускорил бег. Андрей держался саженях в пятидесяти. Впереди показался просвет и сверкающее пятно воды. «Пора», – решил Рябинин и дал шенкеля. Степченко услышал приближающийся топот копыт, развернулся и выстрелил. Андрей круто повернул и пустил коня зигзагом между деревьями. Степченко уже был близко – его взмокшая спина в белой батистовой рубахе мелькала шагах в пятнадцати. «Последний патрон – роковой!» – усмехнулся Рябинин, взял чуть влево, пришпорил коня и, высвободив из стремени правую ногу, завалился на левый бок. Степченко выстрелил. Андрей почувствовал, как судорожно дернулась шея его скакуна, рванул на себя узду и кубарем скатился на землю.
Степченко уже был на берегу. Заметив Андрея, он поднял револьвер, но, услышав беспомощный щелчок, полез в карман за патронами.
– Руки! – крикнул, останавливаясь шагах в пяти, Рябинин и выстрелил поверх головы бандита.
Степченко отбросил револьвер и устало развел руками.
– Ну что, взял? – тяжело дыша, бросил он. – Чего же раньше-то не пристрелил?
Пот градом валил с его широкого лица, взгляд был презрительным и немного ироничным.
– Хотел познакомиться поближе с подручным моего приятеля Старицкого, – усмехнулся Андрей.
– Ах вот как! – Степченко нервно рассмеялся. – Свой, значит?
– Что поделаешь, есть грех: люблю я старых друзей, – нахмурившись, проговорил Рябинин. – Прости, Геннадий Игнатьевич, тебе просто не повезло.
Он нажал на спусковой крючок и разрядил «браунинг».
Опустив голову, Андрей быстро шагал по тропинке вдоль берега.
«По справедливости, не Степченко нужно было пулю вкатить, а тебе, Жорка, – думал он. – Да уж так, видно, судьба наша повернулась. Взялся тебя, подлеца, спасать, – никуда не денешься. Несправедливо, несправедливо, по-дурацки все как-то устроено в этом мире! Совершить одну подлость, чтобы не совершать другой: пристрелить, как собаку, без суда, безоружного человека, чтобы не предать друга детства!
В итоге Жорка сидит себе дома, пьет коньяк, сволочь; Степченко упокоился с миром и больше не будет людей губить, а вот у меня на душе кошки скребут. И ведь как гнал этого бедолагу! Как тогда, с отцом, зайца, на зимней охоте в имении. Правильно Жорка сказал: ничем я не лучше его, такой же мерзавец с сумасшедшими понятиями чести и долга. Посмотреть, так кругом – одни проклятые люди: мы с Жоркой, несчастный Степченко, красноармейцы в роли жандармов, "справедливый» палач Черногоров, даже Полина. Ей бы жить где-нибудь в Париже, а не среди лицемеров и подлецов… Нет-нет, нельзя так думать, хотя бы ради самой Полины, моего родного человека».
Навстречу скакал Кривцов в сопровождении трех бойцов.
– Догнали, товарищ Рябинин? – осаживая коня, справился он.
– Нет, оказал сопротивление. Пришлось… – Андрей махнул рукой. – Всех взяли?
– Да нет, только троих. Хотя среди них – сам Скоков!
– Ну, значит, так тому и быть, – вздохнул Рябинин. – Скачите, собирайте отряд, я пешком пройдусь.
Глава IV
Глава V
Рябинин оставлял доводы заместителя без внимания и только упрямо повторял приказ: преследовать банду до полного разгрома.
Первого сентября минул второй день, как отряд стоял в деревне Тихвинка. Покуда Андрей старался выведать у крестьян хоть какие-нибудь сведения о бандитах, красноармейские разъезды рыскали по округе, патрулировали лесные просеки и выставляли секреты у бродов. По опыту гражданской Рябинин хорошо знал хитрости сельского населения: ежели скупо отвечают на вопросы и не выгоняют скотину далеко за околицу, – значит, неприятель поблизости. Андрей быстренько подружился с веселым пастушком Ивашкой, мальчонкой лет двенадцати, и без труда выяснил, что обычно коров гоняют за речку, ближе к опушке, а вот «нонче – тятька не велит».
– Отчего же, Ванечка, не велит? – подкармливая пастушка сахаром, наступал Рябинин.
– Старики сказывают – волк появилси, – перекатывая за щекой сладкий гостинец, объяснил Ивашка.
Андрей снял бойцов с патрулирования и увеличил количество секретов вокруг деревни.
Утром следующего дня в лесу был задержан парень лет пятнадцати. Он объяснил, что ходил по грибы, однако ни лукошка, ни самих грибов при нем не оказалось. Когда арестованного привели к Рябинину, он сразу же приказал парню снять опорки, – портянки «грибника» были изрядно промокшими от пота.
– Издалека шел? – спросил Андрей.
– Заблудился я, плутал по лесу, – буркнул парень.
– Чей ты, звать как?
– Алешка я, Катков.
Рябинин распорядился срочно найти старшего из семейства. Когда привели средних лет мужика, Андрей вышел из избы, оставив «грибника» под охраной.
– Где ваш сын? – в упор спросил Каткова-старшего Андрей.
– А который нужон? Их у меня четверо душ, – усмехнулся крестьянин и опустил глаза.
– Алексей.
– В волость я его… за дехтем прослал…
– В волость? И когда же?
– А вчерась и прослал, – вздохнул мужик.
– Мы нашли Алексея, однако не на той дороге, что ведет в волость, а в лесу, – строго объявил Рябинин. – И ходил он, как утверждает, не за дегтем, а по грибы!
Крестьянин мелко перекрестился.
– Простите его, товарищ комиссар, – пробормотал он. – Моя в том вина, видит Бог…
– Зачем он ходил к Скокову? – перебил мужика Рябинин.
Губы Каткова задрожали:
– Брат мой меньшой у Мирона-то… Вот и прослал сынка его проведать…
– …Припасов послал, – добавил Андрей.
– Как водится, все ж – родня.
– Понимаю ваше положение, – вздохнул Рябинин. – Однако и вы должны понимать, что ваш брат – уголовный преступник. Ежели укажете, где он прячется, – отпущу с миром.
Катков поднял голову и испытующе поглядел на Андрея:
– Истинно?
– Даю честное слово.
– Ни меня, ни сына не тронете? – недоверчиво сощурился мужик.
Рябинин кивнул. Катков пожал плечами.
– Он нам самим в тягость, а куды денесся? – выдавил он. – Брат, вить!
– Отсидит свое и вернется, – сухо сказал Андрей. – Со Скоковым, конечно, другой разговор будет.
– Оно и к лучшему, – быстро зашелестел крестьянин. – Уж натерпелися всем миром от него, мучителя.
– Так где он?
– На Долгом болоте, верстах в семи были. А куды теперича подалися – как знать?
– Почему вы думаете, что бандиты должны уйти? – уцепился за мысль Рябинин.
– Так в тот самый день, когда проходили через деревню, брат мне сказывал, что долго-то они на болоте сидеть не станут.
– Когда это случилось?
– А как раз накануне вашего прихода и было.
Рябинин вытащил портсигар и предложил Каткову закурить. Усевшись на завалинку, они сосредоточенно затянули папиросы.
– Из тех, кто проходил со Скоковым, вам все знакомы? – задумчиво спросил Андрей.
– С виду – так да, – кашлянул Катков. – Они в наши-то места частенько наезжали.
– А не приметили среди них чужого?
Крестьянин погасил папиросу о сапог, спрятал окурок в карман и посмотрел куда-то вдаль:
– Был с ними один. Плечистай, рожа – решетом. Похоже, городской.
– Ладно, – кивнул Рябинин. – Идите в дом, спросите сына о планах бандитов.
Мужик вскочил и торопливо вбежал в избу. Он вернулся минут через пять и, махнув рукой, объявил:
– К Феофанову скиту они подалися.
– Где это?
– Верстах в двадцати отсюдова, – указал на север Катков.
– Что за скит? – Андрей поднялся с завалинки.
– А избенка старинная. Жил там когдай-то отшельник, старец Феофан. Годов, почитай, сорок тому… Источник там святой, странники на богомолье раньше ходили, детишек носили крестить…
– Покажете нам дорогу! – отрезал Андрей и крикнул замершему у плетня ординарцу: – Горниста ко мне! Трубите сбор!
* * *
Заранее предупрежденный Рябининым, Катков остановил отряд за полверсты до Феофанова скита.
– Сажен через двести тропка разделится, – пояснил крестьянин. – Та, что прямо побежит, – ведет к берегу речки, а налево – к скиту. Ну, уж коль не будет там Мирона, не взыщите.
«Может и не быть, – мысленно согласился Андрей. – За последние две недели такое случалось не раз».
Рябинин приказал части отряда спешиться.
– Штыки от карабинов отомкните, шашки и все гремучее оставьте здесь, – распорядился он. – Идти шаг в шаг, без разговоров и топота. Кривцов! Ты с остальными будь наготове и жди вестового. Ежели заслышите стрельбу, скачите к скиту, окружайте строение и действуйте по обстановке.
Пешая группа выстроилась в цепочку и направилась к скиту.
Как только в зеленых зарослях показалась почерневшая от времени крыша, Рябинин подал бойцам знак залечь, а сам двинулся вперед.
Низкий бревенчатый дом стоял на широкой поляне. Под дровяным навесом и у крыльца стояло полторы дюжины стреноженных коней под седлами – очевидно, бандиты прибыли в скит недавно. На поляне в обложенной камнями ямке горел костер, дымился большой походный котел. На траве у крыльца дремал молодой мужик с винтовкой, другой таскал ведрами воду из ручья неподалеку. Из открытой настежь двери доносились громкие голоса.
Андрей вернулся к своим и сразу отправил вестового к Кривцову с распоряжением бесшумно подтягиваться; затем распределил людей вокруг поляны и приказал ждать команды.
Через полчаса к кусту, у которого залег Рябинин, подполз Кривцов.
– Мы рядом, – шепнул он.
– Окружайте поляну вторым кольцом, тех, кто попытается прорваться верхами, – рубите шашками и стреляйте, – сказал Андрей.
– Пленных не брать? – уточнил Кривцов.
– Ежели захотят сдаться – сдадутся сразу, на прорыв пойдут лишь непримиримые.
Между тем двое бандитов вынесли из дому стол и принялись накрывать к обеду.
Андрей не торопясь выкурил папиросу, прокрался к краю поляны и стал за огромной сосной. Проверив «браунинг», он прислонился к стволу спиной и во весь голос крикнул:
– Банда Скокова! Вы окружены. Нас больше сотни. Предлагаю сдаться. На размышления – три минуты!
В ответ кто-то яростно выругался, прогремело несколько выстрелов. Бандиты бросились в дом.
Рябинин выждал положенное время, отполз подальше от края поляны и громко приказал:
– Отряд! Слушай мою команду. По бандитам – огонь!
Началась беспорядочная пальба. Заросли вокруг поляны окутал тяжелый пороховой дым. Поначалу бандиты отстреливались через окна, но вскоре дверь распахнулась и в проем просунулась рука с шашкой, на острие которой была нацеплена белая тряпка.
– Отставить, – распорядился Андрей.
Когда выстрелы смолкли, он крикнул в сторону скита:
– Выходите без оружия, по одному, с поднятыми вверх руками, и идите вперед.
Из скита медленно вышел человек. Он отошел от крыльца шага на три и остановился. Вслед за ним один за другим появились еще семеро и встали рядом с первым.
– Поодиночке идите к нам, – приказал Рябинин.
Бандиты нерешительно топтались на месте и затравленно поглядывали по сторонам. В дверях показался плотный молодой мужчина. Андрей сразу узнал в нем Степченко. Он спустился с крыльца и пристроился за спинами товарищей. Последний бандит вышел из скита, держась за окровавленную голову. Он что-то бросил остальным, и тот, что стоял впереди, крикнул:
– Внутрях – только раненые, не палите, мы идем.
Бандиты толпой двинулись к краю поляны. Андрей старался не упустить из виду Степченко.
– Сомкнуть кольцо! – распорядился Рябинин. – Обыскать всех и выводить из леса по одному. При попытке к бегству – бить на поражение!
Бандиты дошли до края поляны и вдруг, как по команде, бросились врассыпную. Они бегали между деревьев и отстреливались из револьверов от подступивших к ним красноармейцев. Не обращая внимания на суету и свист пуль, Андрей, не сходя с места, следил за Степченко. С револьвером в руке, пригнувшись, он несся напролом через кусты орешника. Наперерез бросился дюжий красноармеец. «Зря! – подумал Рябинин. – Стрелять надо». Степченко выпустил в грудь бойцу две пули и исчез в зарослях.
Андрей кинулся за ним. Он видел впереди широкую спину бандита, но не стрелял и не прибавлял шага. Мимо пронеслись два кавалериста из оцепления Кривцова. Степченко повернул в частый березняк. Один из конников осадил коня и хотел было скакать за ним.
– Стой! – крикнул Рябинин. – Слезай, я сам.
Он впрыгнул в седло и погнал коня рысью. Из березняка послышался выстрел. «А ты, дружок, не охотник! – входя в раж, подумал Андрей. – Только вот перезарядить я тебе не позволю». Он видел, как подрагивали впереди ветки берез и правил на них.
Постепенно березняк сменился редким ельником, где беглеца стало видно намного лучше. Он слышал погоню, поминутно оглядывался и выпустил по Андрею пару пуль. "Наган», "семерка», прицельная дальность – сорок семь саженей, – безошибочно определил Рябинин. – Два, да три – осталось два патрона».
Степченко, не останавливаясь, сбросил пиджак и ускорил бег. Андрей держался саженях в пятидесяти. Впереди показался просвет и сверкающее пятно воды. «Пора», – решил Рябинин и дал шенкеля. Степченко услышал приближающийся топот копыт, развернулся и выстрелил. Андрей круто повернул и пустил коня зигзагом между деревьями. Степченко уже был близко – его взмокшая спина в белой батистовой рубахе мелькала шагах в пятнадцати. «Последний патрон – роковой!» – усмехнулся Рябинин, взял чуть влево, пришпорил коня и, высвободив из стремени правую ногу, завалился на левый бок. Степченко выстрелил. Андрей почувствовал, как судорожно дернулась шея его скакуна, рванул на себя узду и кубарем скатился на землю.
Степченко уже был на берегу. Заметив Андрея, он поднял револьвер, но, услышав беспомощный щелчок, полез в карман за патронами.
– Руки! – крикнул, останавливаясь шагах в пяти, Рябинин и выстрелил поверх головы бандита.
Степченко отбросил револьвер и устало развел руками.
– Ну что, взял? – тяжело дыша, бросил он. – Чего же раньше-то не пристрелил?
Пот градом валил с его широкого лица, взгляд был презрительным и немного ироничным.
– Хотел познакомиться поближе с подручным моего приятеля Старицкого, – усмехнулся Андрей.
– Ах вот как! – Степченко нервно рассмеялся. – Свой, значит?
– Что поделаешь, есть грех: люблю я старых друзей, – нахмурившись, проговорил Рябинин. – Прости, Геннадий Игнатьевич, тебе просто не повезло.
Он нажал на спусковой крючок и разрядил «браунинг».
Опустив голову, Андрей быстро шагал по тропинке вдоль берега.
«По справедливости, не Степченко нужно было пулю вкатить, а тебе, Жорка, – думал он. – Да уж так, видно, судьба наша повернулась. Взялся тебя, подлеца, спасать, – никуда не денешься. Несправедливо, несправедливо, по-дурацки все как-то устроено в этом мире! Совершить одну подлость, чтобы не совершать другой: пристрелить, как собаку, без суда, безоружного человека, чтобы не предать друга детства!
В итоге Жорка сидит себе дома, пьет коньяк, сволочь; Степченко упокоился с миром и больше не будет людей губить, а вот у меня на душе кошки скребут. И ведь как гнал этого бедолагу! Как тогда, с отцом, зайца, на зимней охоте в имении. Правильно Жорка сказал: ничем я не лучше его, такой же мерзавец с сумасшедшими понятиями чести и долга. Посмотреть, так кругом – одни проклятые люди: мы с Жоркой, несчастный Степченко, красноармейцы в роли жандармов, "справедливый» палач Черногоров, даже Полина. Ей бы жить где-нибудь в Париже, а не среди лицемеров и подлецов… Нет-нет, нельзя так думать, хотя бы ради самой Полины, моего родного человека».
Навстречу скакал Кривцов в сопровождении трех бойцов.
– Догнали, товарищ Рябинин? – осаживая коня, справился он.
– Нет, оказал сопротивление. Пришлось… – Андрей махнул рукой. – Всех взяли?
– Да нет, только троих. Хотя среди них – сам Скоков!
– Ну, значит, так тому и быть, – вздохнул Рябинин. – Скачите, собирайте отряд, я пешком пройдусь.
Глава IV
Он снова видел ту знакомую улицу, залитую ярким летним светом, при котором предметы кажутся зыбкими, будто на полотнах Синьяка; видел огромный старинный дом, где было много забытых взрослыми закоулков. Он любил эти заброшенные места с их приятной освежающей прохладой и милой сердцу тишиной. Здесь никто не мог его найти – ни ворчливая нянька Маруся, ни родители. Он слышал их далекие голоса и радовался своему умению прятаться. Наконец, не выдержав, он бежал на зов, но, к своему удивлению, никого не находил. Проскочив вереницу комнат, он устремлялся в сад и вдруг с ужасом понимал, что тропинка приводила его в чужие, незнакомые места…
Сладкий послеобеденный сон Аркадия Ристальникова нарушил громкий стук в передней.
– Вот, медведь тамбовский, чтоб тебя!.. – крикнул Аркадий и перевернулся на другой бок.
За окном, на фоне безоблачного сентябрьского неба полыхали усыпанные алыми гроздьями ветви рябины, где-то позади зеленели пудовые антоновские яблоки. «Сейчас одно из них как сорвется, – лениво подумал Ристальников, – ка-ак шмякнется – бум!.. Да нет, крепенько сидят… Красок, что ли, с кистями купить, мольберт? Вспомнить уроки покойной матушки?..»
В комнату, гулко топая сапогами, вошел Никита с походным мешком в руках.
– Проснулся? – спросил он.
– Еще бы не проснуться, – поморщился Аркадий. – Грохочешь как медведь.
Никита пожал плечами:
– Подыматься пора – пятый час уже. Проваляешься так до закату – бесы душу-то и утащат.
– Уже… – не отрываясь от садового пейзажа, бросил Ристальников.
– Что «уже»?
– Утащили… И потом, не бесы во время сна на закате душу крадут, а вампиры. Это древнее валашское поверье.
– Ванпиры? – нахмурился Никита. – Кто такие?
Аркадий зевнул, поднялся с кровати, снял с полки книгу и нашел нужное место:
– Вот послушай, Никитушка:
…Стал худеть сыночек у Марка; Перестал он бегать и резвиться, Все лежал на рогоже да охал. К Якубовичу калуер приходит, -
Посмотрел на ребенка и молвил:
«Сын твой болен опасною болезнью; Посмотри на белую его шею: Видишь ты кровавую ранку? Этот зуб вурдалака, поверь мне». Вся деревня за старцем калуером Отправилась тотчас на кладбище; Там могилу прохожего разрыли, Видят, – труп румяный и свежий, – Ногти выросли, как вороньи когти, А лицо обросло бородою, Алой кровью вымазаны губы, – Полна крови глубокая могила…
Теперь понятно?
– А-а, это ж про упырей! – протянул Никита. – И кому интересно писать про такую гадость?
Аркадий покачал головой:
– Темнота! Это – Пушкин.
– Врешь поди, – усомнился Никита, взял у Аркадия книгу и глянул на обложку: – Верно, он самый. А к чему он про чужих упырей написал? У нас и своих бесов хватает.
– Тебе трудно понять, – вздохнул Ристальников и рассмеялся. – А ты, братец, весьма импозантен с дорожным мешком в одной руке и с книгой – в другой. Кстати, куда это ты собрался?
Никита опустил глаза.
– В Колчевск еду, – нехотя выдавил он.
– Зачем?
– Есть нужда, – отмахнулся Никита и вышел в переднюю.
– Нет уж, будь добр остаться! – крикнул ему вслед Ристальников. – Атаман велел всем в городе сидеть.
– Вот ты и сиди, – буркнул из передней Никита.
Аркадий уселся за стол и требовательно постучал пальцем по столешнице:
– Изволь объясниться, Никита Власович.
Никита вернулся в комнату, устроился напротив Ристальникова и, попыхтев, спросил:
– Скажи по совести, друг ты мне, Аркаша, али как?
– Чудесным стечением обстоятельств – да, – улыбнулся Ристальников.
– Не шути! – строго заметил Никита. – Дай мне уйти и передай атаману, чтоб не искал и не поминал лихом.
– Котумать собрался? – Аркадий добела сжал свои тонкие губы.
– Да нет, – с досадой покачал головой Никита. – В Колчевск мне надобно, а уж там – как бог положит, может, и не вернусь вовсе, пропаду.
– Так-так, – задумчиво пробормотал Аркадий. – Ну-ка говори, в чем дело!
Никита криво усмехнулся:
– Ты вот про упырей мне читал… А коли объявился бы тут, в нашем флигеле, такой упырь? Убил бы?
– Ох, ну конечно, – снисходительно вздохнул Аркадий.
Никита навалился локтями на стол и уперся взглядом в Ристальникова. Аркадий никогда не видел обычно уравновешенного Никиту таким взволнованным.
– Вот и я, Аркаша, убил бы, – медленно проговорил он. – Нынче в Колчевск заявился один такой кровосос, змей подколодный…
– Поближе к делу, Никитушка! – деликатно вставил Аркадий.
– Поближе? А вот сам и прочти! – Никита вытащил из кармана помятую газету «Губернские новости» и развернул на первой странице.
– «Приезд в губернию делегации РВС во главе с товарищем Тухачевским», – прочитал Ристальников заголовок передовицы.
– Знаешь его? – кивнул на газету Никита.
– Ну конечно, всем известно…
– Я расскажу, что мне известно, – оборвал приятеля Никита. – Его войска усмиряли тамбовских мужиков. Да только нет у меня обиды на то, что он воевал с нами, травил с аэропланов газами, – война есть война. И мы не святые угодники – тоже коммуняк изрядное количество погубили. Однако ж зачем баб да малых ребятишек мучить? Собирали их целыми селами в обнесенные колючей проволокой загоны, в чистом поле, под палящим солнышком, без еды и питья. Спросишь, зачем? А затем, чтобы мужики их побыстрее из лесу вышли, сдались из сострадания к родным душам. По справедливости это али как? Из какого же камня должно быть сердце сделано, чтоб стерпеть детские муки?
Во мне, Аркаша, душа тоже давно сгнила, прах один. И все ж не замарал я рук невинной кровушкой! Бил германцев, австрияков, беляков штыком колол, коммуняк своими руками вешал без сожаления, нэпманов губил, минтонов стрелял поганых и чекистов лукавых, а детишек безвинных – никогда! А он ребеночка моего нерожденного еще в материнской утробе задавил. Поэтому, Аркаша, я его порешу, – право имею.
Сердца Ристальникова давно не волновали подобные истории. Слушать их ему было скучно, а вникать – мучительно. Вспоминался расстрел отца и братьев, разорение дома, нервная горячка и смерть матери. Он соображал, как бы помягче успокоить Никиту и отговорить от опасного предприятия.
Пауза затягивалась.
– Тебя интересует мое мнение? – так и не придумав, что ответить, спросил Аркадий.
– Забавы ради – не стал бы попусту куклиться, – вздохнул Никита.
– Что ж, давай рассуждать логически, – Ристальников поднялся на ноги и прошелся по комнате. – Столь высоких чинов усиленно охраняют. Вокруг Тухачевского будет не меньше десятка гепеушников и с полсотни армейских из Колчевской дивизии. Не забывай, что и само расположение части охраняют караулы и патрули. Ты же служил, должен знать. К Тухачевскому тебе не подобраться, и дела своего, нужного и справедливого, не сделать. Пропадешь понапрасну.
– Пристрелила же Ленина баба-террористка! Так и я смогу, – упрямо сказал Никита.
– Это было на заводе, после митинга. Здесь подобная удача не выпадет, – терпеливо объяснил Аркадий. – Шансов у тебя – никаких. И потом, не забывай: ты нарушаешь приказ атамана!
– Вот что меня больше всего и печалит, – понурился Никита.
– Предлагаю следующее: подложим под поезд Тухачевского бомбу! Хочешь? Одному ему скучно будет помирать, а в компании друзей и подчиненных – все же веселее.
– Долгое это дело, – скривился Никита. – Нам оно незнакомое, а позовем других – засветимся, как мотыльки на стекле.
– А ты не волнуйся! – убеждал его Ристальников. – Сиди дома и жди. Я все устрою. Ну-у… попытаюсь. Можно и с атаманом посоветоваться.
– Ладно, подожду до ночи. Сходи к нему, – согласился Никита. – А я покамест ужином займусь.
Гимназист внимательно выслушал рассказ Аркадия и задумался. «Вот ведь, у каждого человека есть своя особая слабинка! – размышлял он. – Мог ли кто допустить, что хладнокровнейший Никита впадет в горячку? Месть, конечно, штука захватывающая, но…»
– Нельзя его отпускать в Колчевск, – проговорил Гимназист и строго поглядел на Аркадия. – Все погорим!
Ристальников вздохнул и пожал плечами.
«И Аркашка – уже не тот. Взрослеет, сомнениями терзается. Как видно, спелись они с Никитой, подружились, – потомственный дворянин, граф, и мужик. Чудеса! Эх, покойник Федька и глазом бы не моргнул, вмиг разделался бы с Никитой, а этот – жалеет. Пропала славная шарага! Пора, пора уходить, разбегаться по норам».
– Сделаем следующее, – Гимназист нахмурился. – Надобно Никиту увести из города, подальше и от Колчевска, и от соблазна мести. Помнится, у Профессора в Микулинском проживала свояченица, вот пусть он и отвезет туда Никиту. Погостят недельку у родственников, на охоту сходят, развеются на просторе. Село далекое, глухое, их там никто не сыщет. Таков мой Никите приказ!
Сладкий послеобеденный сон Аркадия Ристальникова нарушил громкий стук в передней.
– Вот, медведь тамбовский, чтоб тебя!.. – крикнул Аркадий и перевернулся на другой бок.
За окном, на фоне безоблачного сентябрьского неба полыхали усыпанные алыми гроздьями ветви рябины, где-то позади зеленели пудовые антоновские яблоки. «Сейчас одно из них как сорвется, – лениво подумал Ристальников, – ка-ак шмякнется – бум!.. Да нет, крепенько сидят… Красок, что ли, с кистями купить, мольберт? Вспомнить уроки покойной матушки?..»
В комнату, гулко топая сапогами, вошел Никита с походным мешком в руках.
– Проснулся? – спросил он.
– Еще бы не проснуться, – поморщился Аркадий. – Грохочешь как медведь.
Никита пожал плечами:
– Подыматься пора – пятый час уже. Проваляешься так до закату – бесы душу-то и утащат.
– Уже… – не отрываясь от садового пейзажа, бросил Ристальников.
– Что «уже»?
– Утащили… И потом, не бесы во время сна на закате душу крадут, а вампиры. Это древнее валашское поверье.
– Ванпиры? – нахмурился Никита. – Кто такие?
Аркадий зевнул, поднялся с кровати, снял с полки книгу и нашел нужное место:
– Вот послушай, Никитушка:
…Стал худеть сыночек у Марка; Перестал он бегать и резвиться, Все лежал на рогоже да охал. К Якубовичу калуер приходит, -
Посмотрел на ребенка и молвил:
«Сын твой болен опасною болезнью; Посмотри на белую его шею: Видишь ты кровавую ранку? Этот зуб вурдалака, поверь мне». Вся деревня за старцем калуером Отправилась тотчас на кладбище; Там могилу прохожего разрыли, Видят, – труп румяный и свежий, – Ногти выросли, как вороньи когти, А лицо обросло бородою, Алой кровью вымазаны губы, – Полна крови глубокая могила…
Теперь понятно?
– А-а, это ж про упырей! – протянул Никита. – И кому интересно писать про такую гадость?
Аркадий покачал головой:
– Темнота! Это – Пушкин.
– Врешь поди, – усомнился Никита, взял у Аркадия книгу и глянул на обложку: – Верно, он самый. А к чему он про чужих упырей написал? У нас и своих бесов хватает.
– Тебе трудно понять, – вздохнул Ристальников и рассмеялся. – А ты, братец, весьма импозантен с дорожным мешком в одной руке и с книгой – в другой. Кстати, куда это ты собрался?
Никита опустил глаза.
– В Колчевск еду, – нехотя выдавил он.
– Зачем?
– Есть нужда, – отмахнулся Никита и вышел в переднюю.
– Нет уж, будь добр остаться! – крикнул ему вслед Ристальников. – Атаман велел всем в городе сидеть.
– Вот ты и сиди, – буркнул из передней Никита.
Аркадий уселся за стол и требовательно постучал пальцем по столешнице:
– Изволь объясниться, Никита Власович.
Никита вернулся в комнату, устроился напротив Ристальникова и, попыхтев, спросил:
– Скажи по совести, друг ты мне, Аркаша, али как?
– Чудесным стечением обстоятельств – да, – улыбнулся Ристальников.
– Не шути! – строго заметил Никита. – Дай мне уйти и передай атаману, чтоб не искал и не поминал лихом.
– Котумать собрался? – Аркадий добела сжал свои тонкие губы.
– Да нет, – с досадой покачал головой Никита. – В Колчевск мне надобно, а уж там – как бог положит, может, и не вернусь вовсе, пропаду.
– Так-так, – задумчиво пробормотал Аркадий. – Ну-ка говори, в чем дело!
Никита криво усмехнулся:
– Ты вот про упырей мне читал… А коли объявился бы тут, в нашем флигеле, такой упырь? Убил бы?
– Ох, ну конечно, – снисходительно вздохнул Аркадий.
Никита навалился локтями на стол и уперся взглядом в Ристальникова. Аркадий никогда не видел обычно уравновешенного Никиту таким взволнованным.
– Вот и я, Аркаша, убил бы, – медленно проговорил он. – Нынче в Колчевск заявился один такой кровосос, змей подколодный…
– Поближе к делу, Никитушка! – деликатно вставил Аркадий.
– Поближе? А вот сам и прочти! – Никита вытащил из кармана помятую газету «Губернские новости» и развернул на первой странице.
– «Приезд в губернию делегации РВС во главе с товарищем Тухачевским», – прочитал Ристальников заголовок передовицы.
– Знаешь его? – кивнул на газету Никита.
– Ну конечно, всем известно…
– Я расскажу, что мне известно, – оборвал приятеля Никита. – Его войска усмиряли тамбовских мужиков. Да только нет у меня обиды на то, что он воевал с нами, травил с аэропланов газами, – война есть война. И мы не святые угодники – тоже коммуняк изрядное количество погубили. Однако ж зачем баб да малых ребятишек мучить? Собирали их целыми селами в обнесенные колючей проволокой загоны, в чистом поле, под палящим солнышком, без еды и питья. Спросишь, зачем? А затем, чтобы мужики их побыстрее из лесу вышли, сдались из сострадания к родным душам. По справедливости это али как? Из какого же камня должно быть сердце сделано, чтоб стерпеть детские муки?
Во мне, Аркаша, душа тоже давно сгнила, прах один. И все ж не замарал я рук невинной кровушкой! Бил германцев, австрияков, беляков штыком колол, коммуняк своими руками вешал без сожаления, нэпманов губил, минтонов стрелял поганых и чекистов лукавых, а детишек безвинных – никогда! А он ребеночка моего нерожденного еще в материнской утробе задавил. Поэтому, Аркаша, я его порешу, – право имею.
Сердца Ристальникова давно не волновали подобные истории. Слушать их ему было скучно, а вникать – мучительно. Вспоминался расстрел отца и братьев, разорение дома, нервная горячка и смерть матери. Он соображал, как бы помягче успокоить Никиту и отговорить от опасного предприятия.
Пауза затягивалась.
– Тебя интересует мое мнение? – так и не придумав, что ответить, спросил Аркадий.
– Забавы ради – не стал бы попусту куклиться, – вздохнул Никита.
– Что ж, давай рассуждать логически, – Ристальников поднялся на ноги и прошелся по комнате. – Столь высоких чинов усиленно охраняют. Вокруг Тухачевского будет не меньше десятка гепеушников и с полсотни армейских из Колчевской дивизии. Не забывай, что и само расположение части охраняют караулы и патрули. Ты же служил, должен знать. К Тухачевскому тебе не подобраться, и дела своего, нужного и справедливого, не сделать. Пропадешь понапрасну.
– Пристрелила же Ленина баба-террористка! Так и я смогу, – упрямо сказал Никита.
– Это было на заводе, после митинга. Здесь подобная удача не выпадет, – терпеливо объяснил Аркадий. – Шансов у тебя – никаких. И потом, не забывай: ты нарушаешь приказ атамана!
– Вот что меня больше всего и печалит, – понурился Никита.
– Предлагаю следующее: подложим под поезд Тухачевского бомбу! Хочешь? Одному ему скучно будет помирать, а в компании друзей и подчиненных – все же веселее.
– Долгое это дело, – скривился Никита. – Нам оно незнакомое, а позовем других – засветимся, как мотыльки на стекле.
– А ты не волнуйся! – убеждал его Ристальников. – Сиди дома и жди. Я все устрою. Ну-у… попытаюсь. Можно и с атаманом посоветоваться.
– Ладно, подожду до ночи. Сходи к нему, – согласился Никита. – А я покамест ужином займусь.
* * *
Гимназист внимательно выслушал рассказ Аркадия и задумался. «Вот ведь, у каждого человека есть своя особая слабинка! – размышлял он. – Мог ли кто допустить, что хладнокровнейший Никита впадет в горячку? Месть, конечно, штука захватывающая, но…»
– Нельзя его отпускать в Колчевск, – проговорил Гимназист и строго поглядел на Аркадия. – Все погорим!
Ристальников вздохнул и пожал плечами.
«И Аркашка – уже не тот. Взрослеет, сомнениями терзается. Как видно, спелись они с Никитой, подружились, – потомственный дворянин, граф, и мужик. Чудеса! Эх, покойник Федька и глазом бы не моргнул, вмиг разделался бы с Никитой, а этот – жалеет. Пропала славная шарага! Пора, пора уходить, разбегаться по норам».
– Сделаем следующее, – Гимназист нахмурился. – Надобно Никиту увести из города, подальше и от Колчевска, и от соблазна мести. Помнится, у Профессора в Микулинском проживала свояченица, вот пусть он и отвезет туда Никиту. Погостят недельку у родственников, на охоту сходят, развеются на просторе. Село далекое, глухое, их там никто не сыщет. Таков мой Никите приказ!
Глава V
По окончании уроков Полину зашли проведать Светлана и Наталья.
– Скучаешь? – входя в кабинет немецкого языка, справилась Левенгауп.
– Ой, девочки, проходите! – Полина оторвалась от классного журнала.
Подруги устроились за партой перед учительским столом. Светлана пробежала глазами по развешанным на стенах портретам классиков немецкой литературы и вдруг заметила портрет Карла Маркса:
– Старик Маркс уже в писателях? – удивилась она.
– Да нет, – улыбнулась Полина. – Директриса велела, «чтобы был».
– Тогда вывеси и Энгельса! – фыркнула Светлана. – Основоположники обязаны быть вместе.
– Не забудь еще и Гегеля с Фейербахом, – добавила Наталья.
– И Канта! – сказала Левенгауп притворно строго. – А также Бебеля, Лассаля, Либкнехта…
– Лассаль – француз, – уточнила Полина.
– Да черт с ним, – отмахнулась Светлана. – В нашем иконостасе никто не помешает.
Полина покачала головой:
– Смех смехом, а только эти портреты выполнены старшеклассниками. Все лето дети трудились, и, по-моему, получилось неплохо.
– Правда? – подняла брови Наталья. – Ну надо же, на удивление хорошо написано!
– У нас в школе прекрасный учитель рисования. Сумел увлечь ребят изобразительным искусством. Они и ремонт в классе сделали, покрасили стены и пол. Посмотрите, как стало уютно! Я очень счастлива, что дела идут на лад: учебный год только начался, а в школу уже завезли дрова, – теперь не будем мерзнуть, как прежде; из наробраза прислали три ящика учебников…
Левенгауп недоверчиво усмехнулась:
– Врешь, Полли, не так уж ты и счастлива. Для тебя личное всегда преобладало над общественным. Ты еще не до конца перековалась по-коммунистически! Ну-ка скажи, где наш доблестный чекист голубоглазый, а?
Полина смутилась. Светлана легонько толкнула Решетилову локтем:
– Видишь: грустит. А говорит: счастлива.
Не-ет, тоскует наша Полинка по суженому.
– Не перегибай, – поморщилась Наталья.
– Что ты! Я как раз собралась ее утешить, – лучезарно улыбнулась Левенгауп. – Вчера я моталась в Колчевск брать интервью у Тухачевского (упросила главреда послать именно меня). Так вот, там был и командир Имретьевской кавбригады, который рассказал, что отряд Рябинина разгромил оную банду, взял в полон ворога-атамана и двигается к родным очагам… Смотри, Натка, как Полли оживилась!
– Ты не шутишь? – покраснела Полина.
– Честное благородное слово, – развела руками Светлана и достала папиросу. – Я закурю?
– Лучше не стоит.
– Боишься без табаку зачахнуть? – спросила Наталья.
– Кто бы говорил! – хмыкнула Светлана. – Сама дымишь, как курьерский поезд.
– Есть грех, – пожала плечами Решетилова.
– Послушай, Света, – стремясь вернуться к волнующей ее теме, сказала Полина. – Что еще ты слышала об отряде Рябинина? Все живы-здоровы?
– Твой Андрей – в точности жив, – заверила Левенгауп, – потому как я лишний раз об этом справилась. Вообще поездка в Колчевск получилась крайне интересной.
– Скучаешь? – входя в кабинет немецкого языка, справилась Левенгауп.
– Ой, девочки, проходите! – Полина оторвалась от классного журнала.
Подруги устроились за партой перед учительским столом. Светлана пробежала глазами по развешанным на стенах портретам классиков немецкой литературы и вдруг заметила портрет Карла Маркса:
– Старик Маркс уже в писателях? – удивилась она.
– Да нет, – улыбнулась Полина. – Директриса велела, «чтобы был».
– Тогда вывеси и Энгельса! – фыркнула Светлана. – Основоположники обязаны быть вместе.
– Не забудь еще и Гегеля с Фейербахом, – добавила Наталья.
– И Канта! – сказала Левенгауп притворно строго. – А также Бебеля, Лассаля, Либкнехта…
– Лассаль – француз, – уточнила Полина.
– Да черт с ним, – отмахнулась Светлана. – В нашем иконостасе никто не помешает.
Полина покачала головой:
– Смех смехом, а только эти портреты выполнены старшеклассниками. Все лето дети трудились, и, по-моему, получилось неплохо.
– Правда? – подняла брови Наталья. – Ну надо же, на удивление хорошо написано!
– У нас в школе прекрасный учитель рисования. Сумел увлечь ребят изобразительным искусством. Они и ремонт в классе сделали, покрасили стены и пол. Посмотрите, как стало уютно! Я очень счастлива, что дела идут на лад: учебный год только начался, а в школу уже завезли дрова, – теперь не будем мерзнуть, как прежде; из наробраза прислали три ящика учебников…
Левенгауп недоверчиво усмехнулась:
– Врешь, Полли, не так уж ты и счастлива. Для тебя личное всегда преобладало над общественным. Ты еще не до конца перековалась по-коммунистически! Ну-ка скажи, где наш доблестный чекист голубоглазый, а?
Полина смутилась. Светлана легонько толкнула Решетилову локтем:
– Видишь: грустит. А говорит: счастлива.
Не-ет, тоскует наша Полинка по суженому.
– Не перегибай, – поморщилась Наталья.
– Что ты! Я как раз собралась ее утешить, – лучезарно улыбнулась Левенгауп. – Вчера я моталась в Колчевск брать интервью у Тухачевского (упросила главреда послать именно меня). Так вот, там был и командир Имретьевской кавбригады, который рассказал, что отряд Рябинина разгромил оную банду, взял в полон ворога-атамана и двигается к родным очагам… Смотри, Натка, как Полли оживилась!
– Ты не шутишь? – покраснела Полина.
– Честное благородное слово, – развела руками Светлана и достала папиросу. – Я закурю?
– Лучше не стоит.
– Боишься без табаку зачахнуть? – спросила Наталья.
– Кто бы говорил! – хмыкнула Светлана. – Сама дымишь, как курьерский поезд.
– Есть грех, – пожала плечами Решетилова.
– Послушай, Света, – стремясь вернуться к волнующей ее теме, сказала Полина. – Что еще ты слышала об отряде Рябинина? Все живы-здоровы?
– Твой Андрей – в точности жив, – заверила Левенгауп, – потому как я лишний раз об этом справилась. Вообще поездка в Колчевск получилась крайне интересной.