Как ни старался Влад сохранить спокойствие, ему это не удалось: лицо его стало мервенно-бледным, руки так задрожали, что пришлось спрятать их под стол; уши заложило, как будто он попал в разреженное пространство, и стало жарко. Наверно, выражение его глаз испугало бы Камая, если бы не черные очки.
«Я убил! — все, что понял из его рассказа Влад. — Я убил!.. Борис собирался доставить эти ампулы Кожухову, они были для него единственным шансом спастись, выжить!.. Я виновен в смерти Сашки Земцова! — ведь если бы я не отдал ампулу Паничу… он сразу вычислил Кожухова и понял, что тот играет против него. И тогда он приказал его убить!»
— Я рассказал, зачем приезжал Кожухов. Вы удовлетворены? Влад не знал, что ответить, что делать дальше. Ведь хитрый татарин-полукровка, это «фестивальное дитя», мог просто стравливать их с Паничем, руководствуясь своим интересом. Влад чувствовал, что это не все, что знает Камай, но что, что еще?.. Отдать ему ампулу, избавиться от нее раз и навсегда, но дальше, дальше?..
«Я убью тигра в его доме, а что дальше?»
Но тигр еще был жив.
— А почему… почему я должен верить во все это? — спросил он упавшим голосом.
— Резонно, — пожал плечами Камай. — Можете не верить.
— Теперь, если вы получите доказательство, что осмий в Уральске-12 есть и там производится «сто восемьдесят седьмой», обойдетесь без Кожухова?.. Вам даже выгодно, что его не стало — не нужно делиться!
Камай посмотрел на него снисходительно:
— Глупо, Владислав Михайлович. Вы ничего не поняли. Я — директор маленького предприятия областного значения. Если меня убрать, этого никто не заметит, кроме моей жены. Никто не станет разворачивать производство там, где нет дорог, где нельзя жить из-за радиоактивного фона. А рекультивация обойдется приблизительно в пять миллиардов долларов, вы это можете понять? Такие вопросы решаются на уровне стран — потенциальных партнеров. При чем здесь Кожухов или Камай?
— И тогда Панича сметут?
— Его сметут раньше. Как известно, шила в мешке нельзя утаить.
Влад достал сигарету и закурил.
— А вы не думаете, что я расскажу Паничу о нашей беседе? Что, если никакого образца у меня вовсе нет? Откуда он у меня, в самом деле?
Камай помолчал.
— Неужели я так глупо выгляжу, Владислав Михайлович? — спросил наконец. — Приходит в офис человек и предлагает… купить у него осмий-187, называя себя частным лицом. Значит, или его ищут все спецслужбы России, или он сумасшедший, или осмий оказался у него случайно, и он сам не знает, что с ним делать. Во всяком случае, не проверив, как минимум, эти три версии, встречаться с ним было бы верхом несерьезности.
— Ну и что же вы выяснили? Что я бандит, да? Раз действую в интересах мафиозо Панича? У вас что здесь, охрана? Может быть, я под снайперским прицелом? А если осмий — уловка, повод выманить вас, взять в заложники и потребовать выкуп? Джек Руби бы не поскупился?
Камай невозмутимо смотрел на Влада.
— Богач, который лопухнулся, нередко озлобляется на весь свет и начинает стяжать еще больше. Паренек, которого дама приятной наружности завлекла за угол, где поджидали крепкие парни, чтобы отнять у него первую зарплату, больше не поверит в любовь, — усыпляющим баритончиком пустился в философию он. — Зло порождает зло…
— Да на хера мне ваши проповеди?! — вскричал Влад. — Можно подумать, вы или Кожухов заботитесь о процветании государства! Это Панич заботится! Это он подобрал брошенный участок тайги и наладил производство! Это он подобрал комбинат, основал банк, фонд «Новое поколение», вкладывал деньги в мэрию и город, построил «Тридорожье», отремонтировал Дворец спорта, организовал акционерное общество!.. Рассказывайте мне… про любовь! Конкурента хотите устранить, да? А вот тебе хрен, фестивальный мальчик! Нашел свободные уши лапшу развешивать… Государство… Оно меня и мою сестру бросило на больную мать со смехотворной пенсией, в колонию меня упрятало в четырнадцать лет. И когда бы Панич не подобрал, я бы сдох! Я четыре года металл гонял за бугор, думаете, сам бумаги на вывоз рисовал? Их государственные чиновники выдавали! По двести процентов прибыли наваривали. А попробовали бы они из «общака» украсть — их четвертовали бы! Да ваше государство — первый враг человека, вся эта чиновничья братия только и рыскает, где бы поживиться, кого бы заложить и продать, с кого налоги содрать. Мне в тюрьме было бы жить проще, чем в государстве, там хоть закон есть. Вы выяснили, кто я такой?.. Я — один из тех крепких парней, которые поджидают влюбленных пареньков за углами. Кошка — это кошка, господин Камай. А мышка — это мышка. Я бандит, а вы — генеральный директор. Я сын вора, а вы — сын миллионера. Между нами нет ничего общего!
Камай слушал, как слушают гинекологи, когда им рассказывают, откуда берутся дети. Дождавшись, когда Влад выпустит пар, заговорил негромко:
— Четверть века тому назад один человек украл цистерну с бензином. Красиво украл, как в детективном романе: на полном ходу сумел отцепить и перевести на стрелку, а там уже поджидали бензовозы. Прибыль была по тем временам «баснословная»: двести семьдесят рублей! Влепили ему «десятку» — за хищение в особо крупных. Дело, конечно, не в той цистерне, а в том железнодорожном составе, который к ней «подцепили» — раз уж все равно загремел. Адвокаты продолжали сражение, и правда должна была восторжествовать, и тогда проворовавшиеся деятели решили утопить концы: нет человека — нет проблемы. Подговорил его один бывалый уйти в побег. Человек уже разуверился в правде, понимал, что десять лет не протянет, и согласился — хоть детишек напоследок повидать. Рецидивист его спровоцировал, вывел на «запретку», а сам не пошел. Часовой того человека застрелил, а рецидивиста, как было обещано, выпустили «за хорошее поведение».
— Это… это вы к чему? — насторожился Влад.
— Это о кошках и мышках, господин Мехов. За четверть века эта кошка столько мышек съела, что впору подавиться. И тех, кто к углу подводил, и тех, что за углом стояли — никем не брезговала.
— Кто рецидивист-то? — не унимался Влад.
— Панич. А человек, укравший цистерну с бензином, ваш отец Михаил Мехов. Вместе они сидели.
— ?!.
— Это можно проверить. У меня в СБ, как вы верно уже подметили, не сброд, а бывшие сотрудники МВД. И уж о таких-то китах, как Панич, им известно все. Вы хотели узнать, кто убил вашего друга? Это не по моей части. Прокуратура разберется, если, конечно, захочет. Но знать, с кем мне предстоит иметь дело, я должен был — правило у меня такое. Нравится вам с Паничем — я не переманиваю, к себе не возьму, несмотря на ваш чемпионский титул. Кожухов был председателем Совета директоров одного из крупнейших металлургических предприятий, правая рука и особо доверенное лицо Панича, на их альянсе город да еще сотня человек держались. А убрал — как пылинку сдул с рукава. Друг ваш Земцов не в счет, с такими, как он, Панич вообще не считается — подумаешь, телохранитель! Он и фамилии его, уверен, не запомнил. А если вы думаете, что он вас подобрал, чтобы покормить и обогреть, ошибаетесь. Пантера был не макаренкой, а уголовным авторитетом, правда? И учил он вас явно не сапоги тачать. Вы инструмент, Мехов. Если бы не ваша мать, Панич бы вас раньше «крестил» — она ему цену знала и оберегала вас от него. Зато когда она умерла, никого рядом с вами не оказалось, и Панин проявил участие — это ему ничего не стоило.
Владу показалось, будто он вышел на площадь перед народом, чтобы что-то сказать, и забыл — что.
— Хорошо поработали, — вымолвил едва слышно. — А кого, по-вашему, представляет Мещанинов? — спросил он.
— Поживем — увидим. Как сказал один философ: «Время обнажает нашу нравственную геологию».
— А если его нет, времени? Мещанинов не меньше Кожухова нуждается в средствах. Я читал, он назначен решением самого премьера? Значит, ему проще, чем Кожухову, решить вопрос об этой… как ее… культивации?
Впервые за все время беседы Камай посмотрел на него как на равного.
— И все-таки я бы предпочел подождать.
— Завтра с Мещаниновым собираются встретиться Панич и его компаньоны, — выложил Влад. — Я человек маленький, ни черта в политике не понимаю, но и козе понятно, о чем предстоит разговор: Мещанинову попытаются втолковать, на чьи деньги он собирается тут строить новые рыночные отношения. А мытьем или катаньем — это уж как получится.
— То есть?
— Это я о превентивном ударе. Драка-то уже развязана? Предложение, с которым к вам приезжал Кожухов, может оказаться козырной картой Мещанинова. Да и вам с ним будет проще решить вопрос — при его-то связях в министерствах?
Камай уже не пытался удерживать положение ведущего, позабыл о менторском тоне человека, сознающего свое превосходство.
— То есть вы хотите предложить…
— Я хочу сказать, что для вас это будет более короткий путь, чем через представительства России в Америке.
24
25
«Я убил! — все, что понял из его рассказа Влад. — Я убил!.. Борис собирался доставить эти ампулы Кожухову, они были для него единственным шансом спастись, выжить!.. Я виновен в смерти Сашки Земцова! — ведь если бы я не отдал ампулу Паничу… он сразу вычислил Кожухова и понял, что тот играет против него. И тогда он приказал его убить!»
— Я рассказал, зачем приезжал Кожухов. Вы удовлетворены? Влад не знал, что ответить, что делать дальше. Ведь хитрый татарин-полукровка, это «фестивальное дитя», мог просто стравливать их с Паничем, руководствуясь своим интересом. Влад чувствовал, что это не все, что знает Камай, но что, что еще?.. Отдать ему ампулу, избавиться от нее раз и навсегда, но дальше, дальше?..
«Я убью тигра в его доме, а что дальше?»
Но тигр еще был жив.
— А почему… почему я должен верить во все это? — спросил он упавшим голосом.
— Резонно, — пожал плечами Камай. — Можете не верить.
— Теперь, если вы получите доказательство, что осмий в Уральске-12 есть и там производится «сто восемьдесят седьмой», обойдетесь без Кожухова?.. Вам даже выгодно, что его не стало — не нужно делиться!
Камай посмотрел на него снисходительно:
— Глупо, Владислав Михайлович. Вы ничего не поняли. Я — директор маленького предприятия областного значения. Если меня убрать, этого никто не заметит, кроме моей жены. Никто не станет разворачивать производство там, где нет дорог, где нельзя жить из-за радиоактивного фона. А рекультивация обойдется приблизительно в пять миллиардов долларов, вы это можете понять? Такие вопросы решаются на уровне стран — потенциальных партнеров. При чем здесь Кожухов или Камай?
— И тогда Панича сметут?
— Его сметут раньше. Как известно, шила в мешке нельзя утаить.
Влад достал сигарету и закурил.
— А вы не думаете, что я расскажу Паничу о нашей беседе? Что, если никакого образца у меня вовсе нет? Откуда он у меня, в самом деле?
Камай помолчал.
— Неужели я так глупо выгляжу, Владислав Михайлович? — спросил наконец. — Приходит в офис человек и предлагает… купить у него осмий-187, называя себя частным лицом. Значит, или его ищут все спецслужбы России, или он сумасшедший, или осмий оказался у него случайно, и он сам не знает, что с ним делать. Во всяком случае, не проверив, как минимум, эти три версии, встречаться с ним было бы верхом несерьезности.
— Ну и что же вы выяснили? Что я бандит, да? Раз действую в интересах мафиозо Панича? У вас что здесь, охрана? Может быть, я под снайперским прицелом? А если осмий — уловка, повод выманить вас, взять в заложники и потребовать выкуп? Джек Руби бы не поскупился?
Камай невозмутимо смотрел на Влада.
— Богач, который лопухнулся, нередко озлобляется на весь свет и начинает стяжать еще больше. Паренек, которого дама приятной наружности завлекла за угол, где поджидали крепкие парни, чтобы отнять у него первую зарплату, больше не поверит в любовь, — усыпляющим баритончиком пустился в философию он. — Зло порождает зло…
— Да на хера мне ваши проповеди?! — вскричал Влад. — Можно подумать, вы или Кожухов заботитесь о процветании государства! Это Панич заботится! Это он подобрал брошенный участок тайги и наладил производство! Это он подобрал комбинат, основал банк, фонд «Новое поколение», вкладывал деньги в мэрию и город, построил «Тридорожье», отремонтировал Дворец спорта, организовал акционерное общество!.. Рассказывайте мне… про любовь! Конкурента хотите устранить, да? А вот тебе хрен, фестивальный мальчик! Нашел свободные уши лапшу развешивать… Государство… Оно меня и мою сестру бросило на больную мать со смехотворной пенсией, в колонию меня упрятало в четырнадцать лет. И когда бы Панич не подобрал, я бы сдох! Я четыре года металл гонял за бугор, думаете, сам бумаги на вывоз рисовал? Их государственные чиновники выдавали! По двести процентов прибыли наваривали. А попробовали бы они из «общака» украсть — их четвертовали бы! Да ваше государство — первый враг человека, вся эта чиновничья братия только и рыскает, где бы поживиться, кого бы заложить и продать, с кого налоги содрать. Мне в тюрьме было бы жить проще, чем в государстве, там хоть закон есть. Вы выяснили, кто я такой?.. Я — один из тех крепких парней, которые поджидают влюбленных пареньков за углами. Кошка — это кошка, господин Камай. А мышка — это мышка. Я бандит, а вы — генеральный директор. Я сын вора, а вы — сын миллионера. Между нами нет ничего общего!
Камай слушал, как слушают гинекологи, когда им рассказывают, откуда берутся дети. Дождавшись, когда Влад выпустит пар, заговорил негромко:
— Четверть века тому назад один человек украл цистерну с бензином. Красиво украл, как в детективном романе: на полном ходу сумел отцепить и перевести на стрелку, а там уже поджидали бензовозы. Прибыль была по тем временам «баснословная»: двести семьдесят рублей! Влепили ему «десятку» — за хищение в особо крупных. Дело, конечно, не в той цистерне, а в том железнодорожном составе, который к ней «подцепили» — раз уж все равно загремел. Адвокаты продолжали сражение, и правда должна была восторжествовать, и тогда проворовавшиеся деятели решили утопить концы: нет человека — нет проблемы. Подговорил его один бывалый уйти в побег. Человек уже разуверился в правде, понимал, что десять лет не протянет, и согласился — хоть детишек напоследок повидать. Рецидивист его спровоцировал, вывел на «запретку», а сам не пошел. Часовой того человека застрелил, а рецидивиста, как было обещано, выпустили «за хорошее поведение».
— Это… это вы к чему? — насторожился Влад.
— Это о кошках и мышках, господин Мехов. За четверть века эта кошка столько мышек съела, что впору подавиться. И тех, кто к углу подводил, и тех, что за углом стояли — никем не брезговала.
— Кто рецидивист-то? — не унимался Влад.
— Панич. А человек, укравший цистерну с бензином, ваш отец Михаил Мехов. Вместе они сидели.
— ?!.
— Это можно проверить. У меня в СБ, как вы верно уже подметили, не сброд, а бывшие сотрудники МВД. И уж о таких-то китах, как Панич, им известно все. Вы хотели узнать, кто убил вашего друга? Это не по моей части. Прокуратура разберется, если, конечно, захочет. Но знать, с кем мне предстоит иметь дело, я должен был — правило у меня такое. Нравится вам с Паничем — я не переманиваю, к себе не возьму, несмотря на ваш чемпионский титул. Кожухов был председателем Совета директоров одного из крупнейших металлургических предприятий, правая рука и особо доверенное лицо Панича, на их альянсе город да еще сотня человек держались. А убрал — как пылинку сдул с рукава. Друг ваш Земцов не в счет, с такими, как он, Панич вообще не считается — подумаешь, телохранитель! Он и фамилии его, уверен, не запомнил. А если вы думаете, что он вас подобрал, чтобы покормить и обогреть, ошибаетесь. Пантера был не макаренкой, а уголовным авторитетом, правда? И учил он вас явно не сапоги тачать. Вы инструмент, Мехов. Если бы не ваша мать, Панич бы вас раньше «крестил» — она ему цену знала и оберегала вас от него. Зато когда она умерла, никого рядом с вами не оказалось, и Панин проявил участие — это ему ничего не стоило.
Владу показалось, будто он вышел на площадь перед народом, чтобы что-то сказать, и забыл — что.
— Хорошо поработали, — вымолвил едва слышно. — А кого, по-вашему, представляет Мещанинов? — спросил он.
— Поживем — увидим. Как сказал один философ: «Время обнажает нашу нравственную геологию».
— А если его нет, времени? Мещанинов не меньше Кожухова нуждается в средствах. Я читал, он назначен решением самого премьера? Значит, ему проще, чем Кожухову, решить вопрос об этой… как ее… культивации?
Впервые за все время беседы Камай посмотрел на него как на равного.
— И все-таки я бы предпочел подождать.
— Завтра с Мещаниновым собираются встретиться Панич и его компаньоны, — выложил Влад. — Я человек маленький, ни черта в политике не понимаю, но и козе понятно, о чем предстоит разговор: Мещанинову попытаются втолковать, на чьи деньги он собирается тут строить новые рыночные отношения. А мытьем или катаньем — это уж как получится.
— То есть?
— Это я о превентивном ударе. Драка-то уже развязана? Предложение, с которым к вам приезжал Кожухов, может оказаться козырной картой Мещанинова. Да и вам с ним будет проще решить вопрос — при его-то связях в министерствах?
Камай уже не пытался удерживать положение ведущего, позабыл о менторском тоне человека, сознающего свое превосходство.
— То есть вы хотите предложить…
— Я хочу сказать, что для вас это будет более короткий путь, чем через представительства России в Америке.
24
Тайна похожа на «ручную» гюрзу: ту и другую лучше не заводить.
И премьер, и президент поднаторели в кадровых перестановках, выбивали людей Консорциума одного за другим. Второй год делались попытки сформировать «промышленную группу» за счет коммунистов и их попутчиков.
С назначением Мещанинова игра пошла в открытую: дни «краснодольской группировки» были сочтены, и никакие подкупы и даже угрозы, к которым пытались прибегнуть «отцы» Консорциума, не могли спасти положения.
На сей раз полковник Салыков прилетел глубокой ночью в Ухту не для того, чтобы встретиться с Паничем: старик свое отработал.
…Мало кто знал, что в 1983 году Уральск-12 был «заморожен» искусственно. Тогдашнее правительство не пришлось долго убеждать в нецелесообразности его дальнейшего использования: достаточно было волевого решения одного человека. Урана хватало на Украине и в Ферганской области, в Казахстане, Киргизии, Таджикистане и российском Краснокаменске. Другое дело — платиновые руды, они могли дать большую прибыль.
Полковник Салыков тогда еще был капитаном, но в форме со щитом и мечом на петлицах его никто не видел — диплом об окончании Высшей школы КГБ хранился в сейфе его начальника на Лубянке. Сам Салыков носил в ту пору… лагерную робу с номером на груди. Его легенда предполагала использование диплома Ленинградского финансово-экономического института, который он окончил заочно, после чего и был завербован людьми с «чистыми руками».
Зону в верховье Вишеры, охраняемую батальоном краснопогонников, нужно было сохранить в ее статусе «секретного полигона» — со всеми постройками и техническим парком.
Салыков мог считать себя автором дерзкой идеи — отдать базу «теневикам» и позволить им развернуть криминальный бизнес под покровом военной тайны. Оставалось подобрать кандидатуру человека, способного воплотить эту идею.
Выбор пал на Панича, имевшего авторитет и обширные связи в уголовном мире, авантюриста, чей «послужной список» включал в себя половину предусмотренных Уголовным кодексом статей — от экономических преступлений до убийств.
Салыков был осторожен и по-восточному хитер. Внедрившись в лагерную среду, капитан-экономист стал исподволь муссировать возможность раскрутки крупного дела на якобы брошенной властями таежной территории вдали от людских [лаз. Реальности такой затеи способствовала общая неразбериха «перестроечного периода» в стране. При этом сам он не только ни на что не претендовал, но и подвел Панича к авторству идеи, да так ловко, что тот возомнил себя Кампанеллой и стал продумывать план построения Города Солнца, еще не освободившись из ИТУ. Салыкову оставалось направлять его в нужное русло, опираясь на план руководства и полученные в институте знания. Никто и сегодня не мог бы убедить отпетого «пахана», что десять лет он исправно служил тем, кто, как он считал, служит ему.
Привозя Паничу новости из Москвы (в хорошо откорректированном виде), он узнавал от своих агентов о делах в Краснодольске. Одним из этих агентов был выученик Салыкова Зарицкий: следуя избранной в отношении «авторитета» тактике, тот также не стремился разуверять Панина в том, что является его покорным слугой и своей стремительной карьерой обязан его всемогуществу.
Тактика себя оправдала: на откровенный альянс с полковниками Панич никогда бы не пошел, да и вербовать, а тем более подминать его не было необходимости.
…В половине третьего ночи на аэродроме Салыкова встретил «УАЗ» военной контрразведки и доставил в небольшую ведомственную гостиницу. Здесь его ждал Зарицкий.
— Вчера Генерал встречался с Премьером, — сообщил Салыков, усевшись в глубокое кожаное кресло. — Меня в подробности их встречи не посвящали, но, судя по всему, прошла она плохо.
— Судя по чему? — уточнил Зарицкий.
В отношении Салыкова он был сдержан. Самодовольный, обласканный начальством, часто выезжающий за границу полковник вызывал в нем зависть, Зарицкий считал себя нисколько не глупее, но вынужден был сидеть в захолустном Краснодольске без перспективы когда-нибудь выбраться — если не атташе при каком-то посольстве, так хотя бы в столицу. Роль подручного мафиози ему порядком осточертела, все чаще хотелось придушить зарвавшегося старика. Между тем в Москве о нем словно забыли, а Панич набирал обороты.
— Судя по тому, что отдан приказ эвакуировать базу, — говорил Салыков медленно, весомо, предвкушая реакцию Зарицкого.
Известие прозвучало громом с ясного неба.
— Что?!
— Золотой запас, образцы редкозема, готовую продукцию — «снег» и оружие — вывезти двумя «АНами» в Воронеж, — с ленцой продолжал Салыков, давая понять, что все это — дела московские, обсуждению не подлежат и Зарицкого вообще не касаются.
В Воронеже спецподразделение войск госбезопасности поддерживало в запасном режиме объект «База-2», по документам давно прекративший существование. Так же, как Уральск-12, эта территория (бывшее правительственное бомбоубежище) была засекречена и находилась в ведении российского представительства Консорциума.
— А люди?
— Нужные люди будут эвакуированы, — все так же нехотя ответил Салыков, сделав ударение на слове «нужные». О том, что будет с остальными, он распространяться не стал, но Зарицкий был в курсе регламента аварийной ситуации: часть «рабов» сдадут в ИТУ, часть вывезут в различные регионы, кого-то оставят в тайге навсегда. Искать никто никого не будет: этих людей давно уже не было в списках живых.
— Старик уже знает? — спросил Зарицкий и тут же осекся, поняв, что сморозил непростительную глупость.
— Теперь о старике. В последнее время он наломал слишком много дров. По его вине с «базы» исчезло несколько ампул с осмием и порядка двадцати килограммов скандия. Вояж его головорезов в Беларусь привел к тому, что по распоряжению премьера в регион направлена…
— Я знаю. Вчера через Судьина мне удалось утвердить в составе их бригады свою опергруппу.
— Это неплохо, — удовлетворенно кивнул Салыков. — Но так или иначе, старик повел себя безграмотно. В результате премьеру удалось нащупать и перекрыть каналы Консорциума. О «базе» знают уже те, кому не следует. Отдавать бригаду генеральный отказался — чувствует поддержку премьера.
Сердце Зарицкого учащенно забилось, догадка о лучших для себя переменах опередила слова Салыкова:
— Старика нужно ликвидировать, Игнат. Но так, чтобы ни одна собака не смогла доказать, что наши с ним пути пересекались.
Несмотря на прорвавшиеся вдруг нотки дружелюбия, Зарицкий не спешил щелкнуть каблуками. Устранить старика было делом нехитрым — его телохранитель Медведь давно раскусил механику поступления денег и уже понял, что его босс не вечен. Неудавшаяся операция по ликвидации Кожухова (кто мог предвидеть, что его телохранитель Земцов окажется профессионалом?) привела Панича в бешенство, его угрозы в адрес Медведя, упустившего Кожухова, стали критической точкой в их отношениях, Зарицкий вовремя оказался рядом с Медведем, поддержал его и вскоре уже получил от него информацию о делах Панича, которые тот провернул без согласования с Консорциумом. Еще недавно Зарицкого утешало обещанное ему место Судьина (начальнику оставалось полгода до отставки), теперь же подворачивался случай получить больше.
Он помолчал, обдумывая последствия ликвидации старика.
— Значит, Пану конец? — посмотрел на Салыкова в упор. — Товар с «базы» будет продан, деньги поделите вы с Фасманом и Генералом. А я?.. — говорил он жестко, зная: другого случая не представится, уедут — и забудут, как звали. — А я куда?!. Председателем уездной ВЧК?..
Салыков достал из «дипломата» сверток, медленно развернул. В свертке оказался бутерброд. Отломив половину густо намазанного маслом и проложенного копченой бужениной «бородинского», протянул Зарицкому.
— Благодарю. По ночам не ем, — резко отказался тот.
— Как знаешь. А у меня, понимаешь ли, язва, ети ее в качель! Как засосет, надо немедленно чего-нибудь пошамать, не то приходится потом альмагель лакать. Там еще водичка есть? — кивнул на холодильник Салыков.
— Не знаю, что там есть, — не пошевелился Зарицкий. Московский гость вынужден был подойти к холодильнику сам.
— «Двад-ца-тый»… — по слогам прочитал номер на этикетке «Ессентуков». Не очень, конечно, ну да все лучше, чем «Нарзан».
Широким жестом засучив рукав, Зарицкий посмотрел на швейцарские часы.
Не обратив на его жест никакого внимания, Салыков вернулся в кресло, положил ногу на ногу и стал есть.
— Не хочешь, значит, оставаться в родном Краснодольске? — чавкнув, посмотрел на коллегу. — Ну-ну, я тебя понимаю. А чего ты хочешь? В Москву? И что ты там собираешься делать в свои… сколько тебе?.. сорок пять?..
— Послушай, Фарид…
— Да ладно, ладно, — улыбнулся Салыков. — Я пошутил. — Вытерев носовым платком руки, он полез во внутренний карман твидового пиджака и вынул завернутый в целлофан паспорт. — Консорциум о тебе позаботился. Ксива — что надо. В Хайфе тебя ждет однокомнатная квартира с окнами на Средиземное море. Там ты сможешь снять деньги со счета в «Гамбург трэйдинг», а захочешь — устроишься в МОССАД. Стукачом, — он довольно захохотал.
Зарицкий заглянул в паспорт гражданина Израиля, оформленный на его имя. В судьбе намечался слишком крутой поворот, чтобы его можно было оценить сразу.
— Вот как… — протянул он, не в силах оторвать растерянного взгляда от своей фотографии в паспорте. — Значит, без меня меня женили?
— Тебя никто не неволит, Игнат. Если пожелаешь — займешь должность замкоменданта по режиму на «базе-2». Только ведь Воронеж от Краснодольска не очень отличается, да и большую часть суток там тебе придется проводить под землей. Решай. Подвинуть твоего шефа Судьина несложно — завтра убираешь Панича, послезавтра становишься «председателем уездной ВЧК», как ты сказал.
Зарицкий спрятал в карман паспорт, помолчал.
— У него хорошо оплачиваемый телохранитель, — отложив выбор жизненного пути на потом, вернулся к предстоящей операции. — Профи высокого класса: не захочет — не подпустит.
— Сколько?
— Думаю, двадцать пять, не меньше.
— Утром их доставит тебе Баранов наличными, если хочешь чек — могу выписать сейчас.
…В пять утра комендант аэродрома пригласил их в офицерскую столовую на чашечку кофе. «АНы» уже поджидали Салыкова на взлетной полосе.
«Хайфа… — думал Зарицкий, возвращаясь в Краснодольск в „Волге“ с шофером и двумя вооруженными автоматами охранниками. — Хайфа… Окна на Средиземное… Шалишь, ребята! Дадите вы мне до Хайфы долететь, как же! Так я вам и поверил!.. Нет уж, я лучше здесь как-нибудь».
И премьер, и президент поднаторели в кадровых перестановках, выбивали людей Консорциума одного за другим. Второй год делались попытки сформировать «промышленную группу» за счет коммунистов и их попутчиков.
С назначением Мещанинова игра пошла в открытую: дни «краснодольской группировки» были сочтены, и никакие подкупы и даже угрозы, к которым пытались прибегнуть «отцы» Консорциума, не могли спасти положения.
На сей раз полковник Салыков прилетел глубокой ночью в Ухту не для того, чтобы встретиться с Паничем: старик свое отработал.
…Мало кто знал, что в 1983 году Уральск-12 был «заморожен» искусственно. Тогдашнее правительство не пришлось долго убеждать в нецелесообразности его дальнейшего использования: достаточно было волевого решения одного человека. Урана хватало на Украине и в Ферганской области, в Казахстане, Киргизии, Таджикистане и российском Краснокаменске. Другое дело — платиновые руды, они могли дать большую прибыль.
Полковник Салыков тогда еще был капитаном, но в форме со щитом и мечом на петлицах его никто не видел — диплом об окончании Высшей школы КГБ хранился в сейфе его начальника на Лубянке. Сам Салыков носил в ту пору… лагерную робу с номером на груди. Его легенда предполагала использование диплома Ленинградского финансово-экономического института, который он окончил заочно, после чего и был завербован людьми с «чистыми руками».
Зону в верховье Вишеры, охраняемую батальоном краснопогонников, нужно было сохранить в ее статусе «секретного полигона» — со всеми постройками и техническим парком.
Салыков мог считать себя автором дерзкой идеи — отдать базу «теневикам» и позволить им развернуть криминальный бизнес под покровом военной тайны. Оставалось подобрать кандидатуру человека, способного воплотить эту идею.
Выбор пал на Панича, имевшего авторитет и обширные связи в уголовном мире, авантюриста, чей «послужной список» включал в себя половину предусмотренных Уголовным кодексом статей — от экономических преступлений до убийств.
Салыков был осторожен и по-восточному хитер. Внедрившись в лагерную среду, капитан-экономист стал исподволь муссировать возможность раскрутки крупного дела на якобы брошенной властями таежной территории вдали от людских [лаз. Реальности такой затеи способствовала общая неразбериха «перестроечного периода» в стране. При этом сам он не только ни на что не претендовал, но и подвел Панича к авторству идеи, да так ловко, что тот возомнил себя Кампанеллой и стал продумывать план построения Города Солнца, еще не освободившись из ИТУ. Салыкову оставалось направлять его в нужное русло, опираясь на план руководства и полученные в институте знания. Никто и сегодня не мог бы убедить отпетого «пахана», что десять лет он исправно служил тем, кто, как он считал, служит ему.
Привозя Паничу новости из Москвы (в хорошо откорректированном виде), он узнавал от своих агентов о делах в Краснодольске. Одним из этих агентов был выученик Салыкова Зарицкий: следуя избранной в отношении «авторитета» тактике, тот также не стремился разуверять Панина в том, что является его покорным слугой и своей стремительной карьерой обязан его всемогуществу.
Тактика себя оправдала: на откровенный альянс с полковниками Панич никогда бы не пошел, да и вербовать, а тем более подминать его не было необходимости.
…В половине третьего ночи на аэродроме Салыкова встретил «УАЗ» военной контрразведки и доставил в небольшую ведомственную гостиницу. Здесь его ждал Зарицкий.
— Вчера Генерал встречался с Премьером, — сообщил Салыков, усевшись в глубокое кожаное кресло. — Меня в подробности их встречи не посвящали, но, судя по всему, прошла она плохо.
— Судя по чему? — уточнил Зарицкий.
В отношении Салыкова он был сдержан. Самодовольный, обласканный начальством, часто выезжающий за границу полковник вызывал в нем зависть, Зарицкий считал себя нисколько не глупее, но вынужден был сидеть в захолустном Краснодольске без перспективы когда-нибудь выбраться — если не атташе при каком-то посольстве, так хотя бы в столицу. Роль подручного мафиози ему порядком осточертела, все чаще хотелось придушить зарвавшегося старика. Между тем в Москве о нем словно забыли, а Панич набирал обороты.
— Судя по тому, что отдан приказ эвакуировать базу, — говорил Салыков медленно, весомо, предвкушая реакцию Зарицкого.
Известие прозвучало громом с ясного неба.
— Что?!
— Золотой запас, образцы редкозема, готовую продукцию — «снег» и оружие — вывезти двумя «АНами» в Воронеж, — с ленцой продолжал Салыков, давая понять, что все это — дела московские, обсуждению не подлежат и Зарицкого вообще не касаются.
В Воронеже спецподразделение войск госбезопасности поддерживало в запасном режиме объект «База-2», по документам давно прекративший существование. Так же, как Уральск-12, эта территория (бывшее правительственное бомбоубежище) была засекречена и находилась в ведении российского представительства Консорциума.
— А люди?
— Нужные люди будут эвакуированы, — все так же нехотя ответил Салыков, сделав ударение на слове «нужные». О том, что будет с остальными, он распространяться не стал, но Зарицкий был в курсе регламента аварийной ситуации: часть «рабов» сдадут в ИТУ, часть вывезут в различные регионы, кого-то оставят в тайге навсегда. Искать никто никого не будет: этих людей давно уже не было в списках живых.
— Старик уже знает? — спросил Зарицкий и тут же осекся, поняв, что сморозил непростительную глупость.
— Теперь о старике. В последнее время он наломал слишком много дров. По его вине с «базы» исчезло несколько ампул с осмием и порядка двадцати килограммов скандия. Вояж его головорезов в Беларусь привел к тому, что по распоряжению премьера в регион направлена…
— Я знаю. Вчера через Судьина мне удалось утвердить в составе их бригады свою опергруппу.
— Это неплохо, — удовлетворенно кивнул Салыков. — Но так или иначе, старик повел себя безграмотно. В результате премьеру удалось нащупать и перекрыть каналы Консорциума. О «базе» знают уже те, кому не следует. Отдавать бригаду генеральный отказался — чувствует поддержку премьера.
Сердце Зарицкого учащенно забилось, догадка о лучших для себя переменах опередила слова Салыкова:
— Старика нужно ликвидировать, Игнат. Но так, чтобы ни одна собака не смогла доказать, что наши с ним пути пересекались.
Несмотря на прорвавшиеся вдруг нотки дружелюбия, Зарицкий не спешил щелкнуть каблуками. Устранить старика было делом нехитрым — его телохранитель Медведь давно раскусил механику поступления денег и уже понял, что его босс не вечен. Неудавшаяся операция по ликвидации Кожухова (кто мог предвидеть, что его телохранитель Земцов окажется профессионалом?) привела Панича в бешенство, его угрозы в адрес Медведя, упустившего Кожухова, стали критической точкой в их отношениях, Зарицкий вовремя оказался рядом с Медведем, поддержал его и вскоре уже получил от него информацию о делах Панича, которые тот провернул без согласования с Консорциумом. Еще недавно Зарицкого утешало обещанное ему место Судьина (начальнику оставалось полгода до отставки), теперь же подворачивался случай получить больше.
Он помолчал, обдумывая последствия ликвидации старика.
— Значит, Пану конец? — посмотрел на Салыкова в упор. — Товар с «базы» будет продан, деньги поделите вы с Фасманом и Генералом. А я?.. — говорил он жестко, зная: другого случая не представится, уедут — и забудут, как звали. — А я куда?!. Председателем уездной ВЧК?..
Салыков достал из «дипломата» сверток, медленно развернул. В свертке оказался бутерброд. Отломив половину густо намазанного маслом и проложенного копченой бужениной «бородинского», протянул Зарицкому.
— Благодарю. По ночам не ем, — резко отказался тот.
— Как знаешь. А у меня, понимаешь ли, язва, ети ее в качель! Как засосет, надо немедленно чего-нибудь пошамать, не то приходится потом альмагель лакать. Там еще водичка есть? — кивнул на холодильник Салыков.
— Не знаю, что там есть, — не пошевелился Зарицкий. Московский гость вынужден был подойти к холодильнику сам.
— «Двад-ца-тый»… — по слогам прочитал номер на этикетке «Ессентуков». Не очень, конечно, ну да все лучше, чем «Нарзан».
Широким жестом засучив рукав, Зарицкий посмотрел на швейцарские часы.
Не обратив на его жест никакого внимания, Салыков вернулся в кресло, положил ногу на ногу и стал есть.
— Не хочешь, значит, оставаться в родном Краснодольске? — чавкнув, посмотрел на коллегу. — Ну-ну, я тебя понимаю. А чего ты хочешь? В Москву? И что ты там собираешься делать в свои… сколько тебе?.. сорок пять?..
— Послушай, Фарид…
— Да ладно, ладно, — улыбнулся Салыков. — Я пошутил. — Вытерев носовым платком руки, он полез во внутренний карман твидового пиджака и вынул завернутый в целлофан паспорт. — Консорциум о тебе позаботился. Ксива — что надо. В Хайфе тебя ждет однокомнатная квартира с окнами на Средиземное море. Там ты сможешь снять деньги со счета в «Гамбург трэйдинг», а захочешь — устроишься в МОССАД. Стукачом, — он довольно захохотал.
Зарицкий заглянул в паспорт гражданина Израиля, оформленный на его имя. В судьбе намечался слишком крутой поворот, чтобы его можно было оценить сразу.
— Вот как… — протянул он, не в силах оторвать растерянного взгляда от своей фотографии в паспорте. — Значит, без меня меня женили?
— Тебя никто не неволит, Игнат. Если пожелаешь — займешь должность замкоменданта по режиму на «базе-2». Только ведь Воронеж от Краснодольска не очень отличается, да и большую часть суток там тебе придется проводить под землей. Решай. Подвинуть твоего шефа Судьина несложно — завтра убираешь Панича, послезавтра становишься «председателем уездной ВЧК», как ты сказал.
Зарицкий спрятал в карман паспорт, помолчал.
— У него хорошо оплачиваемый телохранитель, — отложив выбор жизненного пути на потом, вернулся к предстоящей операции. — Профи высокого класса: не захочет — не подпустит.
— Сколько?
— Думаю, двадцать пять, не меньше.
— Утром их доставит тебе Баранов наличными, если хочешь чек — могу выписать сейчас.
…В пять утра комендант аэродрома пригласил их в офицерскую столовую на чашечку кофе. «АНы» уже поджидали Салыкова на взлетной полосе.
«Хайфа… — думал Зарицкий, возвращаясь в Краснодольск в „Волге“ с шофером и двумя вооруженными автоматами охранниками. — Хайфа… Окна на Средиземное… Шалишь, ребята! Дадите вы мне до Хайфы долететь, как же! Так я вам и поверил!.. Нет уж, я лучше здесь как-нибудь».
25
Ранним утром пахнуло холодом, разорвало в клочья низкий молочный туман в верховье Серебрянки, потащило вдоль берега, редко поросшего сосной. Солнечный луч отразился от дюралевого борта моторки, испуганно сверкнул таймень под плавнями, протрещал побудку дятел-непоседа, и хариус, как по тревоге, ушел на подскальную глубину.
Влад сбросил скорость, подрулил к старой деревянной пристани. Лена, одетая в яркую красную куртку, в по-деревенски повязанном платке, уже ждала в условленном месте; с нею был Димка, его оранжевый пуховик и защитная панамка виднелись издалека.
— Привет, Дмитрий! — протянул руку Влад. — Не зевай — кто рано встает, тому Бог дает. Прыгай!
Он усадил Димку рядом с собою за руль, помог Лене.
…Город еще спал; в эфире блуждали сонные голоса:
«Забрал женщину и мальчика возле старой пристани», — комментировал происходящее на берегу один.
«Мещаниновых?» — уточнил другой.
«А то кого же, от самого дома вели. Продолжать наблюдение?»
«Проводите их до „четвертого“, дальше шоссейной дороги нет. Сколько у него бензина?»
«Полный бак и канистра с собой. До „восьмого“ и обратно хватит».
…Влад пообещал Паничу, что задержит их настолько, насколько понадобится, но полной уверенности, что старик выпустит его из-под контроля, не было. На том этот «пахан» стоял всю жизнь, соблюдал старинную лагерную заповедь: «Не верь, не бойся, не проси». Послал за ним Губаря в Беларусь, потому что не верил Владу; послал Влада в тайгу — не верил Борису. Теперь Влад больше не верил ему.
— Ты не волнуйся, — весело подмигнув Лене, перекричал он треск мотора. — Ты же веришь мне?
Лена кивнула, раскинула руки навстречу ветру.
— Жаль, что раньше не катались! — крикнула в ответ. Димка смотрел по сторонам округлившимися от восторга глазами. Перед поворотом Влад нарочно разогнался и заложил крутой вираж, лодка накренилась.
— Ой, ой, ой!.. — вцепившись в руль, закричал мальчик.
Они засмеялись. Дальше русло расширялось, берега становились все более пологими, город остался позади. Дорога, шедшая все время параллельно руслу, теперь сворачивала, и здесь уже наблюдения можно было не опасаться. Влад глянул на часы: в намеченный график укладывались точно.
На пятом километре они пристали к берегу, Влад спрыгнул в воду, подтащил лодку и помог Лене и Димке выйти.
— Ну, пойдем, грибы поищем? — протянул Димке корзину. — Не заблудись.
Предстояло вернуться пешком на полкилометра; за осинником начиналась лесная дорога, на ней поджидал «Опель». Крот, воспользовавшись паузой, протирал замшей стекла. Неподалеку вертелись Ольга и Женька.
— Привет! — крикнул Влад издалека. — Жень, иди с кавалером познакомься!.. Лена, это Володя Крот, он тебя доставит в аэропорт в лучшем виде.
— Очень приятно, — осклабился Крот.
— А это — Ольга и Женька, моя крестница, между прочим. Женщины поздоровались, дети смущенно остановились друг против друга. Крот достал из багажника Ленину сумку.
— Переодевайтесь! Быстренько, два часа до вылета! — распорядился Влад. — Крот, билеты у тебя? Давай сюда!..
Лена сняла яркую куртку, протянула Ольге:
— Спасибо вам. Приезжайте в Москву, будем ждать.
— Счастливо добраться. — Куртка была Ольге чуть великовата, но как только она повязала белый Ленин платок — стала походить на нее даже на близком расстоянии.
Димкина куртка пришлась Женьке впору.
— Ну вот, кажется, порядок, — сказала Лена, сменив резиновые сапожки на туфли.
— Паспорт, свидетельство о рождении?..
— В сумке. — Лена посмотрела Владу в глаза: — Отца береги.
— Сели на дорожку! — приказал Влад и первым запрыгнул на капот. Все последовали за ним. Наступила тишина. Покачивались голубые верхушки елей на ветру. — Заводи, Крот! Как только взлетят, звони Мещанинову.
— Да понял я, понял, сколько раз можно повторять! — проворчал по своему обыкновению Крот.
Машина стала удаляться и вскоре скрылась в лесной чаще. Влад осмотрел Ольгу и Женьку, довольно улыбнулся:
— Под микроскопом не отличишь!.. Ну, Женька, теперь я тебя наконец покатаю. Держись!
Он подхватил крестницу на руки, понес. Ольга шла с корзинкой сзади, изредка наклоняясь за ягодой, потом остановилась вдруг:
— Влад… — Ну?
— А что, если они… поймут?..
— Если поймут — постараются перехватить Лену в аэропорту. А вам в любом случае ничего не грозит.
— Да я не о том.
Он понял, что она имела в виду последствия для него. Но ничего не сказал.
— Сейчас мы покатаемся полчасика, побродим по берегу — дадим им улететь. А потом я отвезу вас.
— А сам?
— У меня дела, — уклончиво ответил Влад и пошел, не оглядываясь, к берегу.
Они пронеслись на моторке сквозь скальные ворота — в обратном направлении, Влад виражировал, увеличивал скорость до предельной, а потом резко сбрасывал и опять рвал с места, разворачивался, где позволяла ширина реки, веселя Женьку и демонстрируя возможному наблюдению, что все идет по плану — «пленницы» в его руках.
«Все нормально, — докладывал тем временем один из наблюдателей, — катаются!»
«Где катаются?»
«Доплыли до „четвертого“ и повернули назад, думаю, поехали на „восьмой“ — туда, где скит».
«Все, возвращайся! Я тебе говорил — он деньги любит!»
«Кто же их не любит! — рассмеялся человек в „БМВ“, проводив исчезнувшую за поворотом Серебрянки моторку. — Только не всем дают… в таком количестве…»
Влад сбросил скорость, подрулил к старой деревянной пристани. Лена, одетая в яркую красную куртку, в по-деревенски повязанном платке, уже ждала в условленном месте; с нею был Димка, его оранжевый пуховик и защитная панамка виднелись издалека.
— Привет, Дмитрий! — протянул руку Влад. — Не зевай — кто рано встает, тому Бог дает. Прыгай!
Он усадил Димку рядом с собою за руль, помог Лене.
…Город еще спал; в эфире блуждали сонные голоса:
«Забрал женщину и мальчика возле старой пристани», — комментировал происходящее на берегу один.
«Мещаниновых?» — уточнил другой.
«А то кого же, от самого дома вели. Продолжать наблюдение?»
«Проводите их до „четвертого“, дальше шоссейной дороги нет. Сколько у него бензина?»
«Полный бак и канистра с собой. До „восьмого“ и обратно хватит».
…Влад пообещал Паничу, что задержит их настолько, насколько понадобится, но полной уверенности, что старик выпустит его из-под контроля, не было. На том этот «пахан» стоял всю жизнь, соблюдал старинную лагерную заповедь: «Не верь, не бойся, не проси». Послал за ним Губаря в Беларусь, потому что не верил Владу; послал Влада в тайгу — не верил Борису. Теперь Влад больше не верил ему.
— Ты не волнуйся, — весело подмигнув Лене, перекричал он треск мотора. — Ты же веришь мне?
Лена кивнула, раскинула руки навстречу ветру.
— Жаль, что раньше не катались! — крикнула в ответ. Димка смотрел по сторонам округлившимися от восторга глазами. Перед поворотом Влад нарочно разогнался и заложил крутой вираж, лодка накренилась.
— Ой, ой, ой!.. — вцепившись в руль, закричал мальчик.
Они засмеялись. Дальше русло расширялось, берега становились все более пологими, город остался позади. Дорога, шедшая все время параллельно руслу, теперь сворачивала, и здесь уже наблюдения можно было не опасаться. Влад глянул на часы: в намеченный график укладывались точно.
На пятом километре они пристали к берегу, Влад спрыгнул в воду, подтащил лодку и помог Лене и Димке выйти.
— Ну, пойдем, грибы поищем? — протянул Димке корзину. — Не заблудись.
Предстояло вернуться пешком на полкилометра; за осинником начиналась лесная дорога, на ней поджидал «Опель». Крот, воспользовавшись паузой, протирал замшей стекла. Неподалеку вертелись Ольга и Женька.
— Привет! — крикнул Влад издалека. — Жень, иди с кавалером познакомься!.. Лена, это Володя Крот, он тебя доставит в аэропорт в лучшем виде.
— Очень приятно, — осклабился Крот.
— А это — Ольга и Женька, моя крестница, между прочим. Женщины поздоровались, дети смущенно остановились друг против друга. Крот достал из багажника Ленину сумку.
— Переодевайтесь! Быстренько, два часа до вылета! — распорядился Влад. — Крот, билеты у тебя? Давай сюда!..
Лена сняла яркую куртку, протянула Ольге:
— Спасибо вам. Приезжайте в Москву, будем ждать.
— Счастливо добраться. — Куртка была Ольге чуть великовата, но как только она повязала белый Ленин платок — стала походить на нее даже на близком расстоянии.
Димкина куртка пришлась Женьке впору.
— Ну вот, кажется, порядок, — сказала Лена, сменив резиновые сапожки на туфли.
— Паспорт, свидетельство о рождении?..
— В сумке. — Лена посмотрела Владу в глаза: — Отца береги.
— Сели на дорожку! — приказал Влад и первым запрыгнул на капот. Все последовали за ним. Наступила тишина. Покачивались голубые верхушки елей на ветру. — Заводи, Крот! Как только взлетят, звони Мещанинову.
— Да понял я, понял, сколько раз можно повторять! — проворчал по своему обыкновению Крот.
Машина стала удаляться и вскоре скрылась в лесной чаще. Влад осмотрел Ольгу и Женьку, довольно улыбнулся:
— Под микроскопом не отличишь!.. Ну, Женька, теперь я тебя наконец покатаю. Держись!
Он подхватил крестницу на руки, понес. Ольга шла с корзинкой сзади, изредка наклоняясь за ягодой, потом остановилась вдруг:
— Влад… — Ну?
— А что, если они… поймут?..
— Если поймут — постараются перехватить Лену в аэропорту. А вам в любом случае ничего не грозит.
— Да я не о том.
Он понял, что она имела в виду последствия для него. Но ничего не сказал.
— Сейчас мы покатаемся полчасика, побродим по берегу — дадим им улететь. А потом я отвезу вас.
— А сам?
— У меня дела, — уклончиво ответил Влад и пошел, не оглядываясь, к берегу.
Они пронеслись на моторке сквозь скальные ворота — в обратном направлении, Влад виражировал, увеличивал скорость до предельной, а потом резко сбрасывал и опять рвал с места, разворачивался, где позволяла ширина реки, веселя Женьку и демонстрируя возможному наблюдению, что все идет по плану — «пленницы» в его руках.
«Все нормально, — докладывал тем временем один из наблюдателей, — катаются!»
«Где катаются?»
«Доплыли до „четвертого“ и повернули назад, думаю, поехали на „восьмой“ — туда, где скит».
«Все, возвращайся! Я тебе говорил — он деньги любит!»
«Кто же их не любит! — рассмеялся человек в „БМВ“, проводив исчезнувшую за поворотом Серебрянки моторку. — Только не всем дают… в таком количестве…»