– Я понял, это твой дом, – громко сообщил правитель. – Виноват, ухожу, никакого зла никому не желаю…
Не будь у скорпионов яда, самыми опасными обитателями планеты стали бы именно жужелицы. Хотя они и не умели летать, но бегали куда быстрее пауков-верблюдов, отличались развитым умом и имели длинные, ребристые, смыкавшиеся наподобие ножниц мощные челюсти. Однажды Найл собственными глазами видел, как жужелица перекусила пополам жука-навозника в полтора раза больше себя ростом. Людей спасало лишь то, что на двуногих жужелицы почему-то не охотились. Впрочем, как говаривал дед, если они на кого и нападали, то рассказать об этом наверняка было уже некому.
– Все хорошо, я уже ухожу, – успокаивающе приговаривал Найл, но обиженная вторжением жужелица неумолимо выбиралась на свет. Ее красные глаза выглядели на этот раз особенно устрашающе. – Не волнуйся, черненькая, я хороший…
Убегать от жужелицы все равно бесполезно, и правитель громко успокаивал хищницу, очень рассчитывая на то, что трогать человека она все-таки не станет.
– Да и несъедобный я, тощий, костлявый…
Жужелица раздвинула челюсти, и Найл прыгнул.
За свою жизнь ему довелось видеть десятки поединков между жуками. Все они – и жуки-рогачи, и жуки-кустоеды, и жуки-носачи, и жуки-волосатики – дрались одинаково. Встретившись, соперники сперва долго раскачивались, стоя друг против друга и грозно шевеля усами. Если никто не убегал, то по какому-то общему посылу они широко раздвигали челюсти и бросались в атаку, норовя обхватить врага поперек туловища и бросить на спину. Когда это удавалось, то победитель гордо удалялся, а побежденный оставался помахивать в воздухе лапками и бессильно крутить головой. Такой жук являлся легкой добычей, и люди уже неоднократно отъедались серым жестковатым мясом, добив ослабевшего в схватке бедолагу и разведя костер прямо под ним, плотно обкладывая жесткий панцирь смолистыми креозотовыми ветками.
Жужелицы вели себя точно так же, с тою лишь разницей, что их мощные челюсти не бросали добычу на землю, а просто рассекали пополам. Уйти от ее атаки казалось невозможным, но раздвинутые перед броском челюсти Найл видел так часто, что сейчас прыгнул даже прежде, чем успел осознать, что делает.
Хищница проскочила шагов на двадцать и остановилась, изумленно шевеля длинными суставчатыми усами. Была она старой, умудренной опытом, привычной к схваткам, но прыгающих жуков еще не встречала.
Найл затаил дыхание. В таких случаях бежать – самоубийство. А так, может, и обойдется. Оглядываться жуки не умеют, смотреть привыкли только вперед.
Но жужелица оказалась умнее, чем хотелось бы, – она развернулась.
– Тебе же хуже будет, – честно предупредил правитель. – Я ведь тебе не долготелка безмозглая, я и наказать могу.
Жужелица увещеваниям не вняла, широко раздвинула челюсти и рванула вперед. Найл до последнего момента стоял на месте, опершись на копье, а потом просто сильно оттолкнулся, перенеся весь вес на древко, и как бы завис на высоте полутора метров. Хищница опять промчалась под ним, с громким треском врезалась в кустарник и под частый стук колючек стала неуклюже разворачиваться. Впрочем, повредить ее толстые глянцевые покровы шипам было не под силу.
Пользуясь передышкой, Найл спокойно вошел в контакт с ее сознанием, порадовался царящему в голове недоумению, взглянул на себя со стороны – а ведь совсем не худенький, отъелся на свежем воздухе – и внес маленькие коррективы. Точнее, правитель зафиксировал в сознании жужелицы свое положение, а на самом деле отошел в сторонку.
Черное, сверкающее в солнечных лучах тело пронеслось мимо, разогналось до совершенно немыслимой скорости и… злобно вцепилось в заднюю голову многоножки. Длинные острые челюсти пробили толстую кожу, брызнула зеленоватая жижа, но тут жвалы многоножки сомкнулись на груди хищницы, послышался мокрый хруст – и изуродованное тело отлетело в сторону. Многоножка подняла голову и шумно исторгла облако смрада.
Как ни странно, Найл ощутил нечто вроде стыда за столь позорную гибель умного и сильного зверя. Но это горьковатое чувство вскоре отступило перед любопытством. Правитель положил копье на приступок, взял в руки мачете и шагнул на ведущие вниз ступеньки.
Первый марш лестницы шел вдоль стены и обрывался на высоте человеческого роста над вторым, глубоко ушедшим в плотно утрамбованный земляной пол. Найл спрыгнул, быстро огляделся. Никого не увидев, облегченно вздохнул и спрятал тяжелый нож.
Чистый и сухой подвал хорошо освещался благодаря широкой щели прямо над его головой. Наверное, именно этим лазом пользовалась жужелица. По стенам местами змеились узловатые корни, местами тянулись полоски белого сухого грибка. Над одним из углов низко просели и разошлись бетонные плиты. Между ними, словно символизируя вековое запустение, свисали бледные, длинные и тонкие корешки, успевшие засохнуть, так и не дотянувшись до пола, а напротив, полускрытый чьей-то мумифицированной лапой, висел яркий, – будто и не минуло нескольких столетий, – сверкающий пластиковым глянцем плакат.
Найл взялся за ветхий хитиновый панцирь, скорее всего принадлежавший некогда пещерному сверчку – этакому отчаянно-рыжему насекомому с маленьким тельцем, длиннющими ногами и почти пятиметровыми усами, – и рванул на себя. То, что раньше было туловищем, отлетело назад, а лапы осыпались вниз серой трухой. Теперь правитель мог во всех подробностях разглядеть въевшийся в бетон цветной прямоугольник – какой-то разлапистый камень с разинутой пастью, окруженный плавающими водорослями, и крупная надпись внизу: «Купаться опасно! Грифовые черепахи!» Что это могло означать, Найл не понял, но стойкость красок вызвала у него вполне естественное восхищение. На расположенную рядом небольшую нишу в стене он поначалу и внимания не обратил, тем более что там лежал толстый слой рыжей пыли.
В первую очередь правитель обыскал пол – мало ли что куда закатилось, когда далекие предки собирали вещи. Увы, за прошедшие годы здесь успел накопиться довольно толстый «культурный слой», найти в котором хоть что-нибудь без длительных раскопок не представлялось возможным. Бросив бесполезное занятие, Найл, почесывая голову, осмотрелся по сторонам и вот тут и заинтересовался углублением в стене. За время общения с Белой Башней он несколько раз видел – в изображении Стигмастера, – что такое стенной сейф и как им пользовались. Видел он и во что превращается за тысячу лет самый высококачественный металл.
Найл присел перед нишей и по локоть запустил руку в пыль. Немного пошарил, и сердце замерло: пальцы нащупали что-то прямоугольное.
Это была коробка из потрескавшейся, желтой от времени пластмассы. Правитель положил ее рядом и снова запустил руку в пыль. Там нашлась еще кое-какая мелочь вроде странно изогнутых золотых пластинок или маленьких плоских квадратиков со множеством дырочек на гранях. Возможно, это и было чем-то ценным и важным, просто Найл не знал, как этим пользоваться; а может, перед ним лежали останки неведомых приборов, рассыпавшихся в прах за прошедшие века.
Найл отряхнул ладони, сел на пол, взял коробочку за темное основание и потянул на себя желтый верх. Послышался хруст, и пластик раскололся. Несколько кусочков упало на пол, несколько удержалось на месте, один остался в руке. Стал виден сверкающий первозданной чистотой прозрачный цилиндр, лежащий на ложе, отлитом в черном основании.
«Блок внешней памяти», – всплыло из глубин сознания.
Это было концентрированное знание. Возможно, здесь скрывались тайны производства металлов и пластмасс, покорения морских глубин и космических просторов, схемы пищевых синтезаторов или способы борьбы с болезнями. Может быть, здесь находились секреты, которые могли обеспечить покой и счастье усталым, одичавшим людям, живущим в лесу вампиров, но… «Блок внешней памяти». Памяти, отделенной от людей.
В этом и таилось одно из преимуществ смертоносцев. Их память всегда оставалась с ними, всегда существовала в общем сознании. Благодаря постоянному телепатическому контакту любое открытие, совершенное одним из них, мгновенно становится известно другим и навсегда остается общим достоянием – безо всяких приспособлений и устройств. Даже о самых давних событиях они могли узнать без каких бы то ни было инструментов, просто накачав жизненной энергией тела усопших предков. Что могли противопоставить этому люди? Умение читать и писать? Да, он способен разобрать на древнем плакате предупреждение об опасных черепахах или пролистать ветхий манускрипт. Но книги сгорают, дряхлеют, портятся. Теряются, в конце концов. И с каждой из них исчезает частица человеческой цивилизации. А этот вечный цилиндр, в котором собрано больше информации, нежели во всех библиотеках мира за всю историю человечества? Какая от него польза без специальных приборов и электропитания, обученных специалистов и программного обеспечения?
Найл разжал пальцы, и сверкающий цилиндрик с тысячами тайн упал на земляной пол.
Снаружи ярко светило солнце, звонко жужжали над мертвой жужелицей разноцветные мухи, от тростников влажно веяло прелостью. Многоножка проложила широкую просеку до самого озера и продолжала чавкать на глубине – ее спина едва выступала над поверхностью. Головы попеременно выныривали на воздух, перемалывали жвалами пучки мокрых бурых водорослей, глотали и снова погружались. Наверное, выйди эта гигантская туша на берег океана, то так бы и перла вперед, зажевывая все, что встречается на пути, пока не утонула – или пока не всплыла. А если волны выбросят ее обратно на берег, то продолжит топать строго по прямой, не замечая ничего вокруг, – до тех пор, пока на дороге попадается сочная, аппетитная зелень. Целеустремленное существо.
Правитель положил копье на плечо и отправился домой.
* * *
В лагере смолистый запах дыма переплетался с ароматами съестного – подвешенные над кострами котлы без работы не оставались.
– Беременным нужно много пищи, – «подслушал» мысли правителя Шабр. – Как вовремя охранница подняла тревогу, не правда ли?
– Ты о чем? – не сообразил сразу Найл.
– О гигантской гусенице, которая чуть не сожрала наш лес. Охранница очень вовремя подняла тревогу, правда?
– Да, – согласился Найл. – Ну и что?
– Ты должен ее вознаградить, – сделал вывод ученый паук.
– Что ты имеешь в виду?
И Шабр немедленно показал – на сотканной им картинке роль «награждающего» изображал Симеон, роль «вознаграждаемой» – одна из его учениц, а дело происходило на куче сухой листвы, которая охапками взмывала при каждом рывке медика и, кружась, опадала на его голую спину.
– Перестань!
– Должен, должен! – требовательно убеждал Шабр. – Она честно заслужила награду!
Найл прекрасно понимал, что на бдительность охранницы пауку совершенно наплевать – восьмилапый селекционер просто очень хочет лишний раз воспользоваться «дикими» генами Посланника Богини, но оба предпочитали вслух об этом не думать.
– Если проявившую внимание женщину не поощрить, – деловито продолжал смертоносец, – то это расслабляюще подействует на всех прочих, а вот ее…
При появлении принцессы Мерлью мысли паука оборвались так резко, что у правителя возникло ощущение оставшейся в сознании дыры.
– Где ты был? – Девушка привычным жестом поправила выбившуюся прядь.
– Я уже начала беспокоиться.
– Нашел развалины древнего дома.
– Где?! – вскинула голову принцесса; от резкого движения ее золотые волосы выскользнули из-под серебряного с янтарем ободка и рассыпались по плечам.
– Внизу, за колючими кустами. Многоножка прошла прямо по фундаменту.
– Ну и как?
– Ничего. Только пустой подвал.
– Значит, и здесь жили люди, – покачала головой девушка. – Покажешь?
– Конечно.
– Ладно, – внезапно заторопилась принцесса, – мне сейчас к Симеону надо, а вечером расскажешь поподробнее, хорошо?
– Конечно, – повторил Найл.
– …ли ее вознаградить, – с полуслова продолжил Шабр, – то это стимулирует во всех прочих стремление также заслужить награду.
– А с чего это ты при принцессе замолк? – поинтересовался Найл.
В ответ смертоносец разразился таким количеством беспорядочных образов, что правитель смог лишь весьма туманно определить общую мысль: принцесса Мерлью не совсем разумно воспринимает некоторые совершенно правильные научные идеи.
– Должен огорчить тебя, Шабр, – покачал головой Найл. – Я тоже «не совсем разумно воспринимаю» твои «совершенно правильные научные идеи».
– При чем тут наука?! – не моргнув глазом, соврал паук. – Я забочусь о безопасности нашего лагеря!
– Ладно, – отмахнулся Найл. – Я подумаю.
Смертоносец прекратил домогательства, ловко взбежал вверх по дереву и скрылся среди листвы. Правитель проводил паука завистливым взглядом – вот ведь ни лестниц им не надо, ни веревок. И жажда их не мучает. Во всяком случае, пьющего смертоносца Найл не видел ни разу в жизни.
При мысли о воде захотелось пить. Правитель свернул к котлам, взял кувшин, сделал несколько глотков прямо из горлышка. Потом снова поднял копье – хотел до сумерек еще раз сходить на охоту. Однако тут его перехватил Симеон и начал долго и нудно убеждать в необходимости добыть растительной пищи.
– Витамины нужны, Найл, живые соки, микроэлементы…
– Ты хоть знаешь, что такое витамины? – огрызнулся в конце концов правитель.
– Они содержатся в свежих растениях и крайне необходимы людям.
Вера медика во все, что он прочитал в древних медицинских справочниках, граничила с религиозной.
– Хорошо, – кивнул правитель, – я согласен есть фрукты и овощи. Но вот только где их взять?
– Нужно послать группу людей на исследование окрестностей.
– Симеон, у нас людей, способных на ногах стоять – по пальцам пересчитать можно. Кого пошлешь?
– Но беременным крайне нужны витамины и микроэлементы…
Закончить этот бесконечный разговор не удавалось до тех пор, пока Найл не начал бездумно соглашаться со всем, что ни говорил Симеон. Тогда медик быстро выдохся и оставил правителя в покое. Увы, солнце к этому времени уже уступило небо звездам.
Спать не хотелось.
Лагерь же тем временем готовился к ночи: почти все люди поднялись в кроны, смертоносцы спрятались под обширные тенета. Из-под огромных котлов не вырывались больше языки пламени, опустевшие кувшины вниз горлышками висели на воткнутых в землю копьях, обожженные куски хитиновых панцирей лежали аккуратной горкой.
– Не спится, Посланник Богини?
От нежданно-вкрадчивого вопроса правитель вздрогнул, огляделся и вскоре заметил собеседника.
– Пока болел, отоспался. А ты почему не отдыхаешь, Шабр?
– О-о, мы вообще не умеем спать, Посланник Богини. То, что вы называете сном, для нас – маленькая смерть. Тело остывает, кровь все медленнее и медленнее двигается в жилах, сознание съеживается, становится все меньше и меньше и наконец гаснет… И ты каждый раз надеешься, что это не навсегда, что утреннее тепло согреет сердце, разгонит кровь и ты опять станешь сильным и бодрым.
– По тебе незаметно, Шабр, чтобы ты собрался умереть, пусть даже ненадолго.
– Любой из нас может заставить сердце биться чаще, мышцы – мелко трепетать, лапы – постоянно шевелиться. Становится теплее, и «сон» отступает. Но на это уходит слишком много сил. Если я не буду «спать», то есть мне придется больше, чем тебе.
Вот тут смертоносец попал в точку. Человек, даже если не шелохнется ни разу, без пищи больше месяца не проживет. Смертоносец в засаде может ждать добычу годами, не испытывая никаких неудобств. Еще одно преимущество восьмилапых: в трудных условиях паук проживет в несколько раз дольше человека.
– Вот именно. А охранница на посту уже хочет перекусить.
– Какая охранница?
– Та, что первой заметила гусеницу. Может, ты ее хоть взбодришь? Она честно заслужила твое сочувствие.
Облокотясь на дерево, охранница сидела напротив прохода сквозь кустарник и уныло глядела перед собой. Больше всего ей хотелось сейчас забраться в крону дерева-падальщика, втиснуться между теплыми подружками и сладко заснуть – да вот не повезло. Приходится сидеть и караулить. Впрочем, честное отношение к службе было внушено ей с колыбели, и даже в самых потаенных уголках сознания женщины не появлялось мысли сбежать с поста.
– Не холодно? – присел рядом с ней Найл.
– Пока нет, Посланник Богини, – вежливо ответила женщина. – Ночью будет хуже.
– Морознее?
– Да.
– Как тебя зовут? – после недолгой паузы спросил Найл.
– Тания.
– Подожди, – засомневался правитель. – Разве Тания ты, а не…
– Кроме меня в отряде еще две Тании, – ответила охранница.
Опять воцарилось молчание. Внезапно Тания спокойно, неторопливо разделась догола, сложила одежду стопочкой и протянула Найлу:
– Подложи под себя, Посланник Богини, земля ночью сырая.
Простой и бесхитростный расчет женщины лежал на поверхности. Она отставила ногу и немного повернулась к правителю, давая возможность полюбоваться собой.
Надо отдать паукам должное, женщин они выращивали красивых: округлые формы лица, густые черные волосы, сильные руки, крупная грудь, широкие бедра, мягкая, бархатистая кожа. Найл ощутил, как его мужское естество зашевелилось, словно желая тоже полюбоваться обнаженной соседкой.
– Не беспокойтесь, я покараулю, – неведомо откуда пообещал Шабр.
Охранница придвинулась ближе, запустила руку правителю под тунику и крепко обхватила его член. От такой бесцеремонности Найл несколько опешил, а вот пенис, имеющий привычку временами жить своей собственной жизнью, немедленно напрягся. Тания спокойно и уверенно уложила правителя на спину, подняла подол туники, села сверху, направила член в себя и с силой опустилась. Женщина начала быстро двигать бедрами вперед-назад, закрыв глаза, откинув назад голову и жадно тиская груди. У Найла появилось странное ощущение, что его лишь используют для получения удовольствия – просто как живой инструмент.
Тания двигала бедрами все быстрее и быстрее, начиная громко постанывать, у Найла внизу живота зародилось напряжение, которое за несколько мгновений накрутило на себя все нервы и взорвалось семяизвержением.
– На спину, на спину откинься, – забеспокоился Шабр.
– Охранница свалилась вбок и послушно повернулась на спину, раздвинув согнутые в коленях ноги.
Найл тоже немного полежал, пытаясь понять, получил удовольствие или нет. Потом, так и не разобравшись, встал и ушел к себе.
Мерлью спала, по-детски свернувшись калачиком. Найл прилег рядом и стал медленно и нежно целовать ее лицо – брови, ресницы, переносицу, подбородок, уголки губ. Вскоре девушка начала отвечать, вытянулась во весь рост, обняла… И резко оттолкнула.
– Ты что, с ума сошел?!
Но уже через мгновение Мерлью снова прижала его к себе.
– Не сердись, милый, мне ведь тоже трудно. Не надо, очень тебя прошу, не мучай меня.
Девушка положила голову ему на грудь, ее длинные волосы тут же щекотно засыпали Найлу лицо и плечи. Мерлью пару раз пробормотала: «Только не вздумай, ладно?» – и заснула.
Некоторое время правитель не шевелился, боясь разбудить принцессу, потом все-таки решился убрать ее волосы с лица.
– Только не вздумай, ладно? – еще раз пробормотала Мерлью.
Найл с внезапной ясностью понял, что никакого удовольствия от ласк охранницы не получил, испытал от этого открытия явное облегчение и вскоре тоже уснул.
* * *
Когда он открыл глаза, принцессы рядом уже не было. На краю листа – подальше от прожорливого комля – лежали полная фляга и расколотая вдоль нога кузнечика. Есть с утра пораньше не хотелось, однако Найл не привык бросаться пищей сжевал все до последнего кусочка и только потом спустился вниз.
В лесу было пусто, если не считать двоих мужчин, которые поддерживали под котлами огонь, – одним из них был знакомый правителю Рион. Пламя исправно лизало закопченные днища, но вода закипать пока не спешила. Неподалеку лежали несколько освежеванных гусениц из вчерашней добычи.
– А шкуры где? – поинтересовался Найл.
– Принцесса Мерлью приказала одной из охранниц выделать их, – ответил Рион. – Они сохнут у кустарника.
– Хорошо, – кивнул правитель, перехватив копье поудобнее, – если меня будут искать, я пошел на охоту.
Хотя добывать пропитание правителю в последнее время приходилось постоянно, однако каждый раз, начиная выслеживать добычу, он словно перерождался. Откуда-то из области живота, из того места, где собираются энергетические потоки тела, расходилась волна щекочущей дрожи, все чувства обострялись – Найл начинал лучше видеть, слышать, ощущать запахи. Изменялась даже походка, превращаясь в мягкую, крадущуюся. Словно новая личность, скрытая на всякий случай в энергетическом центре, заменяла обычную, повседневную.
Для начала правитель направился к месту вчерашней облавы. Он помнил, что там остались погибшие паучата, и надеялся застукать возле их тел кого-либо из крупных падальщиков. Уховертку, например.
Откуда у крупного двухвостого насекомого такое странное название, Найл не знал, но повадки его были правителю хорошо знакомы. Рыжие коротколапые уховертки в основном питались корешками растений и низко растущими плодами, но обожали мясо. Охотиться они, правда, не умели и лишь время от времени рисковали то напасть на спящих людей, то выкрасть беззащитных младенцев, однако на памяти правителя даже в этом гнусном деле успехов двухвостые ни разу не достигали. Может быть, удача улыбалась им при наскоках на других животных? Во всяком случае, возможности полакомиться свежей мертвечиной уховертки никогда не упускали.
Над погибшими паучатами во множестве вились мухи – дичь слишком мелкая и вертлявая. При некотором мастерстве ее, конечно, тоже можно нанизать на копье, но это будет добычей для одного, а правитель надеялся поймать что-нибудь покрупнее. Поэтому, не доходя шагов пяти, он прилег, положил копье рядом и приготовился ждать.
Время тянулось медленно. Ковы ли немного прикрывали от прямых солнечных лучей, но от жары спасти не могли. В горле пересохло. Найл пообещал себе в следующий раз взять флягу, но сейчас приходилось терпеть, борясь не только с жаждой, но и со сном – мерное жужжание убаюкивало не хуже телепатического излучения вампиров.
«Кстати, давненько они близко не показываются, – вспомнил Найл. – Похоже, паутина под кронами отбила у повелителей ночи желание соваться в гости».
В том, с какой безропотностью вампиры уступили пришельцам собственные дома, было нечто зловеще-символичное. Также смиренно отдали свой город дикарям-захватчикам пауки. Получается, сильные и злобные вытесняют более культурных из уютных жилищ в леса, а те в свою очередь выживают менее развитых существ из леса. Те, должно быть, потеснили кого-то еще. Что будет дальше? Появится кто-то еще более сильный и злой – захватчиков тоже выкинут из города пауков. И куда они в этом случае направятся? Не придется ли паукам шаг за шагом гнать вампиров все дальше и дальше, пока те не окажутся в совершенно уже непригодных для жизни местах? А потом и сами пауки окажутся там же. Похоже, на этой планете мало быть разумным и культурным. Нужно еще иметь крепкие клыки и не бояться их показывать. Конечно, встретившись с более сильным врагом, можно погибнуть… Но когда сдаешься – это та же самая смерть, просто немного отодвинутая во времени.
Услышав шелест, Найл схватился за копье: широко расставив передние лапы, вытянув задние и раскинув в стороны прозрачные крапчатые крылья, с неба падала саранча. Мухи прыснули в стороны, но одной из них проскочить мимо хищницы не удалось. Саранча прихватила отчаянно жужжащую добычу передними лапами и тут же откусила полголовы.
Найл поднялся на колено.
Не переставая жевать, саранча стала торопливо, мелкими шажками, подтягивать задние лапы, готовясь к прыжку.
Правитель медленно отвел руку назад и с громким резким выдохом метнул копье.
Саранча взвилась в воздух, однако длинное коричневое древко уже торчало у нее из бока над средней лапой. Громко треща крыльями, хищница пролетела несколько шагов, но копье опрокинуло насекомое в траву. Найл выхватил мачете и кинулся следом; впрочем, добивать саранчу не потребовалось: тяжелое тело рухнуло на копье всей массой, и хитиновый панцирь на груди треснул. Несколько раз дернулась задняя нога, и все было кончено.
Найл отволок добычу к месту своей засады и снова залег в ожидании.
Мухи уже вернулись к останкам паучат и, мешая друг другу, толкались среди них и в воздухе над ними. Правитель ждал. Теперь, когда он знал, что не зря теряет время, прошли и сонливость, и жажда. Больше того, он ощутил рядом присутствие кого-то невероятно голодного. Какое-то существо рыскало совсем рядом и готово было жрать хоть траву. А раз не жрало – значит, это хищник, которого наверняка привлечет жужжание вкусных, аппетитных мух, которых здесь превеликое множество. И крупные, жирные, отливающие изумрудным блеском зеленые мухи, и хрусткие, поджарые, состоящие из одного мяса черные, и головастые пятнистые, и остроносые мухи-ктыри.
У Найла аж слюнки потекли, столь смачно получилось у него передать образ роящийся рядом еды. Неведомый хищник забеспокоился еще сильнее и, похоже, наконец-то угадал верное направление. Вскоре послышался шелест травы, и мухи взвились в воздух.