Страница:
---------------------------------------------------------------
Copyright Константин Прохоров
Email: cap2@list.ru
Омск: Издательский дом "Наука", 2005.
---------------------------------------------------------------
Содержание:
Лев V, Иконоборец
Император Феодосий и епископ Амвросий
Государь Иоанн Васильевич и митрополит Филипп
Рождественский улов
Безумие Христа ради
"Луч последний за горами..."
Ночь в страшном доме
Баптистка-монахиня
Солнце клонилось к закату, медленно погружаясь в Босфор, озаряя
поздними кровавыми лучами бухту Золотой Рог и древний Константинополь.
Молодой император Лев V стоял у окна Асикрития, зачаровано провожая взглядом
дневное светило. Мысли о величии Божьем, совершенстве творения и,
одновременно, ничтожности человека наполняли его сердце. ""Что есть человек,
что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?" - прошептал
император слова псалма и вновь задумался. - Солнце то уверенно поднимается
вверх, в зенит своей славы, то стремительно катится вниз, утопая в бездне
моря... Не такова ли и судьба царей? Совсем недавно Лев был простым
полководцем, каких в империи множество, сегодня он - василевс, повелевающий
народами, - и это пьянит кровь и заставляет сердце учащенно биться, - но что
ждет его в грядущем?" Тишина дворцовых покоев в памяти императора сменилась
шумом жестокой сечи с болгарами, свирепыми язычниками, уже не в первый раз
теснившими христианское воинство... Бездарная подготовка к решающему
сражению и позорное бегство византийцев с поля боя низвергли с престола
робкого Михаила и, по воле Провидения, возвели к вершине власти
воинственного Льва. Если Михаил был другом монахов и покровителем вновь
распространившегося в империи иконопочитания, то Льва выдвинула
иконоборческая военная элита, воспитанная в суровых традициях Константина V.
После бесславного возвращения армии в столицу, преисполненная возмущения
толпа ворвалась в церковь, где покоился прах Константина, и вопияла к нему:
"О, восстань, отец наш, и спаси погибающее отечество!"
Молодой император Лев обещал вернуть сильное царство и былую славу
византийскому оружию. В сознании многих граждан этот путь связывался, прежде
всего, с отказом от икон. Ибо все на небе и на земле, включая военные победы
и поражения, - от Вседержителя, не от людей, а Он не благоволит к попирающим
святые заповеди и дерзающим изображать своего Господа. Действительно,
императоры-иконоборцы, начиная со Льва Исавра, победителя агарян, были
великими правителями и мужественными воинами, прославившими империю. Судьба
царей, поклонявшихся иконам, как правило, была незавидной. Враги теснили их
со всех сторон... Едва ли то было случайным совпадением. Однако простой
народ, скорее, больше любил тех, кто разрешал им чтить "священные
изображения". Толпе, как детям, нравится все, что блестит, притягательно для
глаз и внешне благолепно. Как быть теперь новому императору? Он веровал в
Господа Иисуса Христа и ревновал о Боге. Едва ли не каждый день его можно
было видеть в церкви, где, обладая замечательно сильным голосом, Лев любил
сам начинать пение тропарей.
Солнце зашло, стало смеркаться. Лев повелел зажечь огни и взял в руки
книгу Иоанна Грамматика, своего юного друга, богослова и знатока вопроса,
обладавшего правом "свободной речи".1 Иоанн обещал царю помочь разобраться в
некоторых исторических и философских тонкостях вот уже на протяжении целого
столетия терзавшего империю бесконечного спора об иконах. И в прежние
времена сей вопрос многократно вставал перед правителями. Теперь же во всей
своей неразрешимой сложности он встал и перед Львом. Армия и часть высшего
духовенства ожидали от императора решительных действий по устранению икон из
храмов как "пережитка язычества", над которым смеются как враги внешние
(мусульмане), так и внутренние (иудеи и павликиане2). Патриарх Никифор,
помазавший Льва на царство, умолял иконы не трогать, дабы не стать в один
ряд с "гонителями христианской веры"... До времени лавируя между двумя
непримиримыми партиями в своем окружении, молодой император должен был рано
или поздно сделать между ними выбор.
Длинные аккуратные ряды греческих букв, история последнего столетия,
сжатая в небольшой рукописи Иоанна Грамматика...
В прошлом веке император Лев, великий основатель Исаврийской династии,
первый из государей-иконоборцев, муж сильный и счастливый полководец,
защитил Константинополь от диких орд арабов и затем отогнал их далеко от
византийских пределов.3 Укрепив дисциплину в армии и упрочив личную власть,
Лев пожелал заняться церковным реформированием (что, кстати, не было
редкостью среди византийских царей) и, прежде всего, решительно высказался
против икон, разумея их препятствием на пути народного благочестия.
Действительно, вошедшие однажды в храмы в качестве "книг для неграмотных",
иконы вскоре превратились в собственно предмет поклонения. Императору
доносили, что некоторые его фанатичные подданные уже берут образа в
восприемники детей при крещении! Другие не причащаются, прежде чем не
положат святое Тело на икону. Священники в храмах нередко соскабливают
частицы краски с образа и примешивают их к святой Крови, говоря об особой
благодати, обретаемой при этом. И уже совершенно повсеместно распространено
убеждение, что иконы - сами по себе - помогают, лечат, защищают от врагов...
Потому Лев, ревнуя о поклонении Богу "в духе и истине", прежде всего
повелел удалить любого рода изображения святых мужей из общественных мест, а
в церквах - поместить их повыше, дабы народ не имел возможности прикасаться
к ним и целовать. Демонстративное удаление с ворот на дворцовой площади
столицы образа Спасителя Споручника привело к пролитию первой крови "за
святые иконы": разъяренная толпа растерзала нескольких императорских солдат,
за что десять человек были вскоре публично казнены...
Из-за иконоборческой политики у Византии тут же осложнились отношения
со всем прочим христианским миром. Римская церковь громогласно осудила
действия императора Льва и подтвердила правильность традиции иконопочитания.
Красноречивый Иоанн Дамаскин, высокопоставленный чиновник в арабском
царстве, написал известные "защитительные слова" в пользу священных
изображений, в то время как в христианской греческой державе все больше
иереев иконы стали отвергать. Закончилось же царствование Льва Исаврийца
одновременно - победой над всеми внешними врагами империи и расколом
собственного населения на два враждующих лагеря.
Лев V оторвался от рукописи Иоанна Грамматика и утомленно прикрыл
глаза. Его красивое, еще почти юношеское лицо отобразило сильнейшее
внутреннее борение. "Пытаться угодить обеим враждующим сторонам - дело
бесполезное. - подумалось императору. - Это все равно, что сеять зерно на
камни, взывать к морю или пытаться отмыть эфиопа добела.1 Болезненный вопрос
следует либо вовсе замалчивать, - что едва ли при сложившихся
обстоятельствах возможно, - либо принимать решение, которое заведомо
настроит половину общества против тебя. Как это случилось в жизни Льва
Великого и достопамятного сына его Константина..." Государь вновь обратился
к рукописи и стал читать о деяниях Константина V, многократно превзошедшего
своего отца в жестокости гонений на иконопочитателей.
В начале царствования Константин едва не лишился власти, когда один из
его способных полководцев, Артавазд, во время военных действий против арабов
воспользовался отсутствием императора в столице и захватил город. Стремясь
привлечь к себе симпатии народа, самозванец торжественно вернул иконы в
храмы. Перепугавшийся патриарх Анастасий признал Артавазда императором и
вознес хвалу его благочестию, приветствуя свободу иконопочитания.
Константина же объявили еретиком. Однако уже через год законный император
пришел к столице с сильным войском и без труда вернул себе власть. Артавазд
был низвергнут и ослеплен,2 а вновь перепугавшийся Анастасий - подвергнут
осмеянию, но все же сохранил сан, раскаявшись и выразив готовность вновь
искоренять в Церкви "несмысленное поклонение иконам".
В 754 году Константин вместе со всем многочисленным византийским
епископатом - числом 338 архиереев! - провозгласил Седьмой вселенский собор,
направив его преимущественно против иконопочитания. Полгода заседали
убеленные сединой отцы собора, разобрав в деталях существо вопроса, и
наконец, определи:
"Под личиной христианства диавол ввел идолопоклонство, убедив своими
лжемудрованиями христиан не отпадать от твари, но поклоняться ей, чтить ее и
почитать тварь Богом под именем Христа. Ввиду этого император собрал собор,
чтобы исследовать Писание о соблазнительных обычаях делать изображения,
отвлекающие человеческий ум от высокого и угодного Богу служения к земному и
вещественному почитанию твари, и по Божию указанию изречь то, что будет
определено епископами...
Есть единственная икона Христова - это евхаристия. Из всего,
находящегося под небом, не названо другого вида или образа, который мог бы
изображать Его воплощение... Христос преднамеренно для образа своего
воплощения избрал хлеб, не представляющий собой подобия человека, чтобы не
ввелось идолопоклонства...
Кто неизобразимые сущность и ипостась Слова, ради Его вочеловечения,
осмелится изображать в формах человекообразных и не захочет разуметь, что
Слово и по воплощении неизобразимо, - анафема...
Кто будет изображать Бога-Слово на том основании, что он принял на себя
рабский образ, изображать вещественными красками, как бы он был простой
человек, и будет отделять его от нераздельного с Ним Божества, вводя таким
образом четверичность в Святую Троицу, - анафема...
Кто лики святых будет изображать вещественными красками на бездушных
иконах, которые не приносят никакой пользы, - ибо эта мысль лжива и
произошла от диавола, - а не будет отображать на себе самом их добродетелей
- этих живых икон, - анафема..."
Заручившись определениями собора, император Константин приступил к
решительным и зачастую чрезмерным действиям. Все иконы из храмов были
вынесены, фрески с ликами Божьих угодников замазывались, а поверх их
изображались пейзажные картины... Уничтожались и калечились книги,
содержавшие иконные иллюстрации. Поскольку монашество оказало упорное
сопротивление реформам, император повсеместно запретил постриг в монахи. В
короткое время явилось множество мучеников за веру. Наиболее дерзких
иконопочитателей, публично протестовавших против "осквернения храмов",
наказывали в духе своего сурового времени: отрубали руки, отрезали носы и
уши, выкалывали глаза, обжигали лица... Один из столпов константинопольского
монашества, Стефан Новый, не пожелав подчиниться приказу убрать иконы, был
приведен во дворец к императору. И там, возревновав о вере, Стефан достал
монету с изображением Константина и вопросил: "Буду ли я виновен пред тобой,
царь, если брошу сей портрет твой на землю и стану попирать его ногами? Не
сомневаюсь, как ты ответишь... Но точно также, представь, виновны пред Богом
те люди, которые оскорбляют святые изображения на иконах!" После этих слов
смелый монах презрительно швырнул монету на пол и топтал ее. За что Стефана
сначала заключили под стражу, а затем подвергли публичному побитию палками и
камнями...
В целом, подобно своему отцу, Константин был успешен в войнах и внешней
политике, но внутреннее положение империи было неутешительным. Десятки тысяч
людей, прежде всего из числа монашествующих, спасались бегством и искали
себе убежища в других странах.
Император Лев вновь прервал чтение. Несмотря на наступившую ночь, с
городских улиц доносились песни и отдаленные счастливые голоса горожан,
продолжавших праздновать брумалий.1 Лев в глубине души с детства тоже любил
сей старинный обычай, хотя официально теперь и не приветствовал его,
поскольку было не очень красиво, когда у христиан языческий брумалий, с его
соблазнительными обрядами и представлениями мимов, внезапно переходил в
Рождество Спасителя. Если держаться благочестивой строгости в отношении
икон, объясняя их существование прежде всего непростительной уступкой
язычеству, то тогда следовало быть нелицеприятным и в отношении других
нехристианских обычаев, включая известные народные торжества. Иоанн
Грамматик весьма неодобрительно отзывался о политике наполнения языческих
праздников и традиций "христианским содержанием", опасаясь, что вместо
христианизации язычества вполне можно получить оязычивание христианства. И с
таким мнением трудно было не согласиться. Помолившись о даровании мудрости
свыше в управлении царством, Лев с интересом продолжил чтение.
Сын Константина, Лев IV, стал следующим императором. Однако
процарствовал он недолго, настоящей же властью обладала его супруга,
императрица Ирина. И вот как раз через нее произошел новый общественный
поворот к иконопочитанию. Ревнующие о Божьих заповедях христиане - плакали,
насельники монастырей, возлюбившие больше церковное предание, -
торжествовали. Осенью 787 года состоялся еще один Седьмой вселенский собор,2
собравший 308 святых отцов из разных стран, торжественно предавших анафеме
всех иконоборцев. В то время как на предшествующем соборе его участникам
раздавались Евангелия, дабы во всех решениях сверяться с божественным
Словом, на новый собор принесли преимущественно иконы, чтобы им воздать
честь и поклонение.
"Приемлю и лобызаю с глубоким почитанием святые иконы, но что касается
поклонения в смысле служения, то я воздаю его исключительно Святой Троице",
- выразил общее мнение собравшихся архиереев кипрский епископ Константин.
Определение же собора гласило:
"Подобно изображению честного и животворящего Креста, полагать во
святых Божьих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на
досках, в домах и на путях честные и святые иконы, написанные красками и
сделанные из мозаики и из другого пригодного к этому вещества, иконы Господа
и Бога и Спасителя Нашего Иисуса Христа, непорочной Владычицы нашей Святой
Богородицы, также и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей.
...Чем чаще через изображение на иконах они бывают видимы, тем более
взирающие на них побуждаются к воспоминанию о самих первообразах и к любви к
ним... Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и
поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней...
Осмеливающихся же иначе думать или учить, или согласно с нечестивыми
еретиками отвергать церковные предания... постановляем, если это будут
епископы или клирики - извергать из сана, если же монахи или миряне -
отлучать от общения".
В то время как императрица Ирина безмерно прославлялась
иконопочитателями, именовавшими ее "спасительницей истинной веры", сама она
переживала ужасную семейную драму. По Божьему попущению, на пути к
единовластию Ирины в империи встал ее собственный, еще юный, сын Константин.
Армия, недовольная изнеженной императрицей, традиционно придерживавшаяся
строгой иконоборческой позиции, не без оснований чувствовала в Константине
грядущего выразителя своих чаяний. И потому Ирина, после известных
нравственных борений (разумеется, в целях высокой политики, торжества
истинной веры и неделимости империи, а не из банального властолюбия!)
повелела тайно ослепить сына в столице, что и было сделано с особой
жестокостью - так, что Константин вскоре умер - в августе 797 года в
Пурпуровой палате1 Большого царского дворца. Однако после сего деяния и сама
Ирина процарствовала недолго. Она была вскоре свергнута с престола одним из
своих приближенных, "спасителем империи" Никифором. Ирину немилосердно
лишили всего имущества и сослали на остров Лесбос, где она через год и
скончалась. Иконопочитатели недоуменно вздыхали: "Одна женщина с ребенком
восстановила благочестие, но она же стала и детоубийцей!"
За время правления Ирины казна была опустошена, монастыри и их
насельники, пользовавшиеся государственной поддержкой, размножились в
невероятном количестве. Почти некому стало защищать державу от врагов.
Потому арабы при Ирине беспрепятственно заняли большую часть Малой Азии, а
болгары - Фракию. Территория империи стремительно сжималась...
Описание царствования императоров Никифора, Ставракия и Михаила,
занявшее в общей сложности не более одиннадцати лет, Лев лишь бегло пробежал
глазами. Все эти события произошли на его памяти, да и не столь тесно были
связаны с вопросом, который ему предстояло теперь решить. Никифор
почтительно относился к иконам, но прослыл сторонником иконоборцев,
поскольку, укрепляя казну, разорил немалое число монастырей. Ставракий,
тяжело раненный в битве с болгарами, процарствовал всего два месяца и ничем
особенным себя не проявил. Пришедший ему на смену Михаил был фигурой слабой
и впечатлительной, что только оттенялось его трогательной привязанностью к
иконам. Не решаясь непосредственно задеть сильную иконоборческую партию,
Михаил развязал во Фригии и Ликаонии гонения на общины павликиан, которые,
среди прочих своих "печальных заблуждений", отвергали и любого рода
священные изображения. Однако это гонение не принесло Михаилу славы, а
скорее еще больше разделило и ослабило византийское общество. Народ,
истосковавшийся по сильной руке, нуждался в царе, который бы вновь, подобно
Льву Великому и Константину, заставил империю уважать себя и трепетать -
окружающие народы. На этой волне радикальных настроений, подогреваемых
неудачами войны с болгарами, Михаила принудили отречься от престола и тихо
уйти в монастырь. Власть же перешла в руки Льва V...
Не пожелав читать вторую половину рукописи, содержавшую пространные
рассуждения из области богословия, как осуждающие, так и оправдывающие
иконопись, император решил дождаться завтрашней дискуссии во дворце,
объявленной еще несколько недель назад, в которой сторону иконопочитателей
должен был представить небезызвестный в Константинополе авва Феодор из
Студийского монастыря вместе с другими монахами (патриарх Никифор от участия
в дискуссии благоразумно воздержался), а сторону иконоборцев должны были
возглавить знаменитый Антоний, епископ Силлейский, и сам Иоанн Грамматик.
Была уже глубокая ночь, когда Лев, повелевший никому его не беспокоить,
коротко помолился в дворцовой церкви и отправился спать. Его супруга
Феодосия вместе с малыми детьми давно мирно спала, мало заботясь о
государственных трудах венценосного мужа. Охрана бодрствовала и радостно
приветствовала императора у дверей опочивальни. Лев устало лег на ложе и
закрыл глаза. Перед его мысленным взором кружились образа, доброе лицо
матери, научившей сына в детстве целовать лики Спасителя и Богородицы,
суровый пустынник Николай, гневно именовавший иконы безгласными идолами,
император Михаил, приказавший вырезать язык Николаю... Все смешалось в
голове засыпавшего Льва. "Нет, иконы - все же не идолы", - подумалось ему, и
он тут же погрузился в тревожный и по-военному короткий сон без сновидений.
Утром следующего дня проснувшийся в бодром расположении духа Лев
взглянул на орологий,1 который он предпочитал роскошным, но громоздким - со
многими фигурками танцоров и воинов - механическим часам, находившимся во
дворце, и в самой скромной одежде прошел в дворцовую церковь Богородицы на
утреню, где в этот день особенно усердно молился. По окончанию службы Лев
направился в вестиарий,2 где при помощи слуг облачился в пышную пурпурную
мантию и сапожки, и, наконец, в условленный час вошел в свою излюбленную,
богато украшенную палату Лавсиак, отведенную для дискуссии. Собравшиеся там
несколько десятков духовных лиц, представляющие обе партии, преклонились
перед императором. Особую радость при его появлении выразила иконоборческая
сторона, считавшая - по известным причинам - Льва своим единомышленником.
Однако император выразил равную ласку всем, решив попытаться все же каким-то
образом стать над спором и, сколько возможно, искать путей мира среди
несогласных своих подданных.
После совместной молитвы и короткого вступительного слова блистающего
первосвященническими ризами, но печального лицом патриарха Никифора, слова,
на котором все же настоял Лев, - о желании христианского сердца жить братьям
в единодушии - обсуждение вопроса началось. Император избрал для себя роль
слушателя и призвал всех присутствующих к точности в изложении фактов и
краткости, памятуя о словах Писания, что "при многословии не миновать греха,
а сдерживающий уста свои - разумен".
Прежде Лев дал слово защитникам икон, никак того не поясняя. Из их
рядов тут же выделился необыкновенно высокий и худой ученый старец Феофан и,
превозмогая волнение, произнес следующее.
- О, государь! Да будут тебе известны суждения отцов наших, издревле
почитавших священные изображения, включая иконы Спасителя, Божьей Матери и
всех святых угодников. Это вера древняя, христианская. Держись ее, государь!
До сего дня дошел рассказ о царе Авгаре (разумею царя Эдесского), который,
слыша о великих деяниях Господа нашего, возжелал увидеть Его. Послы царские
встретились с Иисусом, но так как Ему недосужно было идти с ними к Авгарю,
то Он, умывшись, взял полотенце и приложил к лицу Своему, и так,
нерукотворно, запечатлелся образ Спасителя, сохраняемый в Эдессе и поныне.
- Видели мы святыню ту, авва Феофан, во время военного похода, - мягко
сказал император Лев, - ничего разобрать на ней уже невозможно, и откуда
образ сей - никому неведомо, но продолжай...
- Много и других есть свидетельств, государь, - горячась, заговорил
вновь старец, - едва ли обо всех сказывали тебе ближние твои! Искусство
иконописи имеет основанием реальное, а не призрачное, как у еретиков (да не
будет у тебя того заблуждения!), воплощения Бога-Слова в человеческое тело.
Помысли, государь: если святые апостолы лицезрели Спасителя лицом к лицу,
если имели возможность к нему прикоснуться, как сказано в святых Писаниях:
"Что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что
рассматривали и что осязали руки наши",1 - то почему сегодня нам сие в
христианской державе загорожено?
Авва Феодор (Студит), почтенного и благообразного вида муж,
рассудительно продолжил слово иконопочитателей:
- Осязаемая икона есть образ Бога невидимого, государь. Если написано,
что тень
от апостолов, их платки и опоясания исцеляли от болезней и изгоняли
бесов,2 то неужели думаешь, тень Божия - икона Спасителя - останется
бессильной? Подобно тому, как истинные Тело и Кровь нашего Господа
благодатно являются в таинстве евхаристии, так, несомненно, и Божье
присутствие в святом изображении. Что же относится к поклонению, то, конечно
же, мы кланяемся не куску дерева или доске - безрассуден, кто так помышляет!
- но честь, воздаваемая образу, всякий раз восходит у нас к Первообразу,
Богу истинному и невидимому...
- Да простится мне, государь, - воспользовавшись секундной паузой,
поднялся от противоположной стороны епископ Антоний, при этом все его
крупные, далекие от аскетических, формы тела трепетали от возмущения, - если
я скажу лишь несколько слов в уточнение только что нами слышанного!
Лев доброжелательно кивнул головой.
- Беда в том, - с горечью в голосе воскликнул Антоний, - что
неискушенный в богословии христианский люд, ремесленники и крестьянине,
отнюдь не замечают столь явного для ученого мужа различия между образом и
Первообразом, как мы это сейчас слышали. Пробудитесь от сладких снов,
братия, раскройте глаза и посмотрите, к чему сие учение приводит в народной
жизни! Икона - помогает, оберегает, лечит и прочее. Перед иконой нужно
встать на колени, украсить ее цветочками, поцеловать, поместить в рамку,
возжечь вблизи нее лампаду... Если почтенные иереи - не сомневаюсь в том! -
и помышляют в молитвах перед иконой о Боге невидимом, то рядовые прихожане,
боюсь - поголовно, обожествляют саму икону, вместо великого Первообраза
поклоняясь лишь жалкому образу. И во что же тогда как не в отвратительное
идолопоклонство превращается изначально доброе желание лишний раз напомнить
людям о Господе?
Император, нахмурив брови, обвел взглядом иконопочитателей и вопросил:
- Кто желает ответить владыке Антонию, столь же кратко и веско?
Феодор Студит вновь поднялся с места и неожиданно для всех
присутствующих продолжил свою речь с верноподданническим пафосом, однако
какая-то неискренняя улыбка при этом играла на его устах:
- Я бы ответил так, государь. Во всех благородных домах, по
обыкновению, есть портрет хозяина, главы семейства, и уж тем более в любой
державе есть портрет царский, который, несомненно, тогда особенно
почитается, когда государь отправляется в дальний поход. По возвращению
правителя почитание его изображения, разумеется, становится излишним, но
пока он отсутствует (как и наш Господь Христос ныне), почтение к картине
ясно свидетельствует и о любви к самому господину. Если же некто при сем
Copyright Константин Прохоров
Email: cap2@list.ru
Омск: Издательский дом "Наука", 2005.
---------------------------------------------------------------
Содержание:
Лев V, Иконоборец
Император Феодосий и епископ Амвросий
Государь Иоанн Васильевич и митрополит Филипп
Рождественский улов
Безумие Христа ради
"Луч последний за горами..."
Ночь в страшном доме
Баптистка-монахиня
Солнце клонилось к закату, медленно погружаясь в Босфор, озаряя
поздними кровавыми лучами бухту Золотой Рог и древний Константинополь.
Молодой император Лев V стоял у окна Асикрития, зачаровано провожая взглядом
дневное светило. Мысли о величии Божьем, совершенстве творения и,
одновременно, ничтожности человека наполняли его сердце. ""Что есть человек,
что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?" - прошептал
император слова псалма и вновь задумался. - Солнце то уверенно поднимается
вверх, в зенит своей славы, то стремительно катится вниз, утопая в бездне
моря... Не такова ли и судьба царей? Совсем недавно Лев был простым
полководцем, каких в империи множество, сегодня он - василевс, повелевающий
народами, - и это пьянит кровь и заставляет сердце учащенно биться, - но что
ждет его в грядущем?" Тишина дворцовых покоев в памяти императора сменилась
шумом жестокой сечи с болгарами, свирепыми язычниками, уже не в первый раз
теснившими христианское воинство... Бездарная подготовка к решающему
сражению и позорное бегство византийцев с поля боя низвергли с престола
робкого Михаила и, по воле Провидения, возвели к вершине власти
воинственного Льва. Если Михаил был другом монахов и покровителем вновь
распространившегося в империи иконопочитания, то Льва выдвинула
иконоборческая военная элита, воспитанная в суровых традициях Константина V.
После бесславного возвращения армии в столицу, преисполненная возмущения
толпа ворвалась в церковь, где покоился прах Константина, и вопияла к нему:
"О, восстань, отец наш, и спаси погибающее отечество!"
Молодой император Лев обещал вернуть сильное царство и былую славу
византийскому оружию. В сознании многих граждан этот путь связывался, прежде
всего, с отказом от икон. Ибо все на небе и на земле, включая военные победы
и поражения, - от Вседержителя, не от людей, а Он не благоволит к попирающим
святые заповеди и дерзающим изображать своего Господа. Действительно,
императоры-иконоборцы, начиная со Льва Исавра, победителя агарян, были
великими правителями и мужественными воинами, прославившими империю. Судьба
царей, поклонявшихся иконам, как правило, была незавидной. Враги теснили их
со всех сторон... Едва ли то было случайным совпадением. Однако простой
народ, скорее, больше любил тех, кто разрешал им чтить "священные
изображения". Толпе, как детям, нравится все, что блестит, притягательно для
глаз и внешне благолепно. Как быть теперь новому императору? Он веровал в
Господа Иисуса Христа и ревновал о Боге. Едва ли не каждый день его можно
было видеть в церкви, где, обладая замечательно сильным голосом, Лев любил
сам начинать пение тропарей.
Солнце зашло, стало смеркаться. Лев повелел зажечь огни и взял в руки
книгу Иоанна Грамматика, своего юного друга, богослова и знатока вопроса,
обладавшего правом "свободной речи".1 Иоанн обещал царю помочь разобраться в
некоторых исторических и философских тонкостях вот уже на протяжении целого
столетия терзавшего империю бесконечного спора об иконах. И в прежние
времена сей вопрос многократно вставал перед правителями. Теперь же во всей
своей неразрешимой сложности он встал и перед Львом. Армия и часть высшего
духовенства ожидали от императора решительных действий по устранению икон из
храмов как "пережитка язычества", над которым смеются как враги внешние
(мусульмане), так и внутренние (иудеи и павликиане2). Патриарх Никифор,
помазавший Льва на царство, умолял иконы не трогать, дабы не стать в один
ряд с "гонителями христианской веры"... До времени лавируя между двумя
непримиримыми партиями в своем окружении, молодой император должен был рано
или поздно сделать между ними выбор.
Длинные аккуратные ряды греческих букв, история последнего столетия,
сжатая в небольшой рукописи Иоанна Грамматика...
В прошлом веке император Лев, великий основатель Исаврийской династии,
первый из государей-иконоборцев, муж сильный и счастливый полководец,
защитил Константинополь от диких орд арабов и затем отогнал их далеко от
византийских пределов.3 Укрепив дисциплину в армии и упрочив личную власть,
Лев пожелал заняться церковным реформированием (что, кстати, не было
редкостью среди византийских царей) и, прежде всего, решительно высказался
против икон, разумея их препятствием на пути народного благочестия.
Действительно, вошедшие однажды в храмы в качестве "книг для неграмотных",
иконы вскоре превратились в собственно предмет поклонения. Императору
доносили, что некоторые его фанатичные подданные уже берут образа в
восприемники детей при крещении! Другие не причащаются, прежде чем не
положат святое Тело на икону. Священники в храмах нередко соскабливают
частицы краски с образа и примешивают их к святой Крови, говоря об особой
благодати, обретаемой при этом. И уже совершенно повсеместно распространено
убеждение, что иконы - сами по себе - помогают, лечат, защищают от врагов...
Потому Лев, ревнуя о поклонении Богу "в духе и истине", прежде всего
повелел удалить любого рода изображения святых мужей из общественных мест, а
в церквах - поместить их повыше, дабы народ не имел возможности прикасаться
к ним и целовать. Демонстративное удаление с ворот на дворцовой площади
столицы образа Спасителя Споручника привело к пролитию первой крови "за
святые иконы": разъяренная толпа растерзала нескольких императорских солдат,
за что десять человек были вскоре публично казнены...
Из-за иконоборческой политики у Византии тут же осложнились отношения
со всем прочим христианским миром. Римская церковь громогласно осудила
действия императора Льва и подтвердила правильность традиции иконопочитания.
Красноречивый Иоанн Дамаскин, высокопоставленный чиновник в арабском
царстве, написал известные "защитительные слова" в пользу священных
изображений, в то время как в христианской греческой державе все больше
иереев иконы стали отвергать. Закончилось же царствование Льва Исаврийца
одновременно - победой над всеми внешними врагами империи и расколом
собственного населения на два враждующих лагеря.
Лев V оторвался от рукописи Иоанна Грамматика и утомленно прикрыл
глаза. Его красивое, еще почти юношеское лицо отобразило сильнейшее
внутреннее борение. "Пытаться угодить обеим враждующим сторонам - дело
бесполезное. - подумалось императору. - Это все равно, что сеять зерно на
камни, взывать к морю или пытаться отмыть эфиопа добела.1 Болезненный вопрос
следует либо вовсе замалчивать, - что едва ли при сложившихся
обстоятельствах возможно, - либо принимать решение, которое заведомо
настроит половину общества против тебя. Как это случилось в жизни Льва
Великого и достопамятного сына его Константина..." Государь вновь обратился
к рукописи и стал читать о деяниях Константина V, многократно превзошедшего
своего отца в жестокости гонений на иконопочитателей.
В начале царствования Константин едва не лишился власти, когда один из
его способных полководцев, Артавазд, во время военных действий против арабов
воспользовался отсутствием императора в столице и захватил город. Стремясь
привлечь к себе симпатии народа, самозванец торжественно вернул иконы в
храмы. Перепугавшийся патриарх Анастасий признал Артавазда императором и
вознес хвалу его благочестию, приветствуя свободу иконопочитания.
Константина же объявили еретиком. Однако уже через год законный император
пришел к столице с сильным войском и без труда вернул себе власть. Артавазд
был низвергнут и ослеплен,2 а вновь перепугавшийся Анастасий - подвергнут
осмеянию, но все же сохранил сан, раскаявшись и выразив готовность вновь
искоренять в Церкви "несмысленное поклонение иконам".
В 754 году Константин вместе со всем многочисленным византийским
епископатом - числом 338 архиереев! - провозгласил Седьмой вселенский собор,
направив его преимущественно против иконопочитания. Полгода заседали
убеленные сединой отцы собора, разобрав в деталях существо вопроса, и
наконец, определи:
"Под личиной христианства диавол ввел идолопоклонство, убедив своими
лжемудрованиями христиан не отпадать от твари, но поклоняться ей, чтить ее и
почитать тварь Богом под именем Христа. Ввиду этого император собрал собор,
чтобы исследовать Писание о соблазнительных обычаях делать изображения,
отвлекающие человеческий ум от высокого и угодного Богу служения к земному и
вещественному почитанию твари, и по Божию указанию изречь то, что будет
определено епископами...
Есть единственная икона Христова - это евхаристия. Из всего,
находящегося под небом, не названо другого вида или образа, который мог бы
изображать Его воплощение... Христос преднамеренно для образа своего
воплощения избрал хлеб, не представляющий собой подобия человека, чтобы не
ввелось идолопоклонства...
Кто неизобразимые сущность и ипостась Слова, ради Его вочеловечения,
осмелится изображать в формах человекообразных и не захочет разуметь, что
Слово и по воплощении неизобразимо, - анафема...
Кто будет изображать Бога-Слово на том основании, что он принял на себя
рабский образ, изображать вещественными красками, как бы он был простой
человек, и будет отделять его от нераздельного с Ним Божества, вводя таким
образом четверичность в Святую Троицу, - анафема...
Кто лики святых будет изображать вещественными красками на бездушных
иконах, которые не приносят никакой пользы, - ибо эта мысль лжива и
произошла от диавола, - а не будет отображать на себе самом их добродетелей
- этих живых икон, - анафема..."
Заручившись определениями собора, император Константин приступил к
решительным и зачастую чрезмерным действиям. Все иконы из храмов были
вынесены, фрески с ликами Божьих угодников замазывались, а поверх их
изображались пейзажные картины... Уничтожались и калечились книги,
содержавшие иконные иллюстрации. Поскольку монашество оказало упорное
сопротивление реформам, император повсеместно запретил постриг в монахи. В
короткое время явилось множество мучеников за веру. Наиболее дерзких
иконопочитателей, публично протестовавших против "осквернения храмов",
наказывали в духе своего сурового времени: отрубали руки, отрезали носы и
уши, выкалывали глаза, обжигали лица... Один из столпов константинопольского
монашества, Стефан Новый, не пожелав подчиниться приказу убрать иконы, был
приведен во дворец к императору. И там, возревновав о вере, Стефан достал
монету с изображением Константина и вопросил: "Буду ли я виновен пред тобой,
царь, если брошу сей портрет твой на землю и стану попирать его ногами? Не
сомневаюсь, как ты ответишь... Но точно также, представь, виновны пред Богом
те люди, которые оскорбляют святые изображения на иконах!" После этих слов
смелый монах презрительно швырнул монету на пол и топтал ее. За что Стефана
сначала заключили под стражу, а затем подвергли публичному побитию палками и
камнями...
В целом, подобно своему отцу, Константин был успешен в войнах и внешней
политике, но внутреннее положение империи было неутешительным. Десятки тысяч
людей, прежде всего из числа монашествующих, спасались бегством и искали
себе убежища в других странах.
Император Лев вновь прервал чтение. Несмотря на наступившую ночь, с
городских улиц доносились песни и отдаленные счастливые голоса горожан,
продолжавших праздновать брумалий.1 Лев в глубине души с детства тоже любил
сей старинный обычай, хотя официально теперь и не приветствовал его,
поскольку было не очень красиво, когда у христиан языческий брумалий, с его
соблазнительными обрядами и представлениями мимов, внезапно переходил в
Рождество Спасителя. Если держаться благочестивой строгости в отношении
икон, объясняя их существование прежде всего непростительной уступкой
язычеству, то тогда следовало быть нелицеприятным и в отношении других
нехристианских обычаев, включая известные народные торжества. Иоанн
Грамматик весьма неодобрительно отзывался о политике наполнения языческих
праздников и традиций "христианским содержанием", опасаясь, что вместо
христианизации язычества вполне можно получить оязычивание христианства. И с
таким мнением трудно было не согласиться. Помолившись о даровании мудрости
свыше в управлении царством, Лев с интересом продолжил чтение.
Сын Константина, Лев IV, стал следующим императором. Однако
процарствовал он недолго, настоящей же властью обладала его супруга,
императрица Ирина. И вот как раз через нее произошел новый общественный
поворот к иконопочитанию. Ревнующие о Божьих заповедях христиане - плакали,
насельники монастырей, возлюбившие больше церковное предание, -
торжествовали. Осенью 787 года состоялся еще один Седьмой вселенский собор,2
собравший 308 святых отцов из разных стран, торжественно предавших анафеме
всех иконоборцев. В то время как на предшествующем соборе его участникам
раздавались Евангелия, дабы во всех решениях сверяться с божественным
Словом, на новый собор принесли преимущественно иконы, чтобы им воздать
честь и поклонение.
"Приемлю и лобызаю с глубоким почитанием святые иконы, но что касается
поклонения в смысле служения, то я воздаю его исключительно Святой Троице",
- выразил общее мнение собравшихся архиереев кипрский епископ Константин.
Определение же собора гласило:
"Подобно изображению честного и животворящего Креста, полагать во
святых Божьих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на
досках, в домах и на путях честные и святые иконы, написанные красками и
сделанные из мозаики и из другого пригодного к этому вещества, иконы Господа
и Бога и Спасителя Нашего Иисуса Христа, непорочной Владычицы нашей Святой
Богородицы, также и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей.
...Чем чаще через изображение на иконах они бывают видимы, тем более
взирающие на них побуждаются к воспоминанию о самих первообразах и к любви к
ним... Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и
поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней...
Осмеливающихся же иначе думать или учить, или согласно с нечестивыми
еретиками отвергать церковные предания... постановляем, если это будут
епископы или клирики - извергать из сана, если же монахи или миряне -
отлучать от общения".
В то время как императрица Ирина безмерно прославлялась
иконопочитателями, именовавшими ее "спасительницей истинной веры", сама она
переживала ужасную семейную драму. По Божьему попущению, на пути к
единовластию Ирины в империи встал ее собственный, еще юный, сын Константин.
Армия, недовольная изнеженной императрицей, традиционно придерживавшаяся
строгой иконоборческой позиции, не без оснований чувствовала в Константине
грядущего выразителя своих чаяний. И потому Ирина, после известных
нравственных борений (разумеется, в целях высокой политики, торжества
истинной веры и неделимости империи, а не из банального властолюбия!)
повелела тайно ослепить сына в столице, что и было сделано с особой
жестокостью - так, что Константин вскоре умер - в августе 797 года в
Пурпуровой палате1 Большого царского дворца. Однако после сего деяния и сама
Ирина процарствовала недолго. Она была вскоре свергнута с престола одним из
своих приближенных, "спасителем империи" Никифором. Ирину немилосердно
лишили всего имущества и сослали на остров Лесбос, где она через год и
скончалась. Иконопочитатели недоуменно вздыхали: "Одна женщина с ребенком
восстановила благочестие, но она же стала и детоубийцей!"
За время правления Ирины казна была опустошена, монастыри и их
насельники, пользовавшиеся государственной поддержкой, размножились в
невероятном количестве. Почти некому стало защищать державу от врагов.
Потому арабы при Ирине беспрепятственно заняли большую часть Малой Азии, а
болгары - Фракию. Территория империи стремительно сжималась...
Описание царствования императоров Никифора, Ставракия и Михаила,
занявшее в общей сложности не более одиннадцати лет, Лев лишь бегло пробежал
глазами. Все эти события произошли на его памяти, да и не столь тесно были
связаны с вопросом, который ему предстояло теперь решить. Никифор
почтительно относился к иконам, но прослыл сторонником иконоборцев,
поскольку, укрепляя казну, разорил немалое число монастырей. Ставракий,
тяжело раненный в битве с болгарами, процарствовал всего два месяца и ничем
особенным себя не проявил. Пришедший ему на смену Михаил был фигурой слабой
и впечатлительной, что только оттенялось его трогательной привязанностью к
иконам. Не решаясь непосредственно задеть сильную иконоборческую партию,
Михаил развязал во Фригии и Ликаонии гонения на общины павликиан, которые,
среди прочих своих "печальных заблуждений", отвергали и любого рода
священные изображения. Однако это гонение не принесло Михаилу славы, а
скорее еще больше разделило и ослабило византийское общество. Народ,
истосковавшийся по сильной руке, нуждался в царе, который бы вновь, подобно
Льву Великому и Константину, заставил империю уважать себя и трепетать -
окружающие народы. На этой волне радикальных настроений, подогреваемых
неудачами войны с болгарами, Михаила принудили отречься от престола и тихо
уйти в монастырь. Власть же перешла в руки Льва V...
Не пожелав читать вторую половину рукописи, содержавшую пространные
рассуждения из области богословия, как осуждающие, так и оправдывающие
иконопись, император решил дождаться завтрашней дискуссии во дворце,
объявленной еще несколько недель назад, в которой сторону иконопочитателей
должен был представить небезызвестный в Константинополе авва Феодор из
Студийского монастыря вместе с другими монахами (патриарх Никифор от участия
в дискуссии благоразумно воздержался), а сторону иконоборцев должны были
возглавить знаменитый Антоний, епископ Силлейский, и сам Иоанн Грамматик.
Была уже глубокая ночь, когда Лев, повелевший никому его не беспокоить,
коротко помолился в дворцовой церкви и отправился спать. Его супруга
Феодосия вместе с малыми детьми давно мирно спала, мало заботясь о
государственных трудах венценосного мужа. Охрана бодрствовала и радостно
приветствовала императора у дверей опочивальни. Лев устало лег на ложе и
закрыл глаза. Перед его мысленным взором кружились образа, доброе лицо
матери, научившей сына в детстве целовать лики Спасителя и Богородицы,
суровый пустынник Николай, гневно именовавший иконы безгласными идолами,
император Михаил, приказавший вырезать язык Николаю... Все смешалось в
голове засыпавшего Льва. "Нет, иконы - все же не идолы", - подумалось ему, и
он тут же погрузился в тревожный и по-военному короткий сон без сновидений.
Утром следующего дня проснувшийся в бодром расположении духа Лев
взглянул на орологий,1 который он предпочитал роскошным, но громоздким - со
многими фигурками танцоров и воинов - механическим часам, находившимся во
дворце, и в самой скромной одежде прошел в дворцовую церковь Богородицы на
утреню, где в этот день особенно усердно молился. По окончанию службы Лев
направился в вестиарий,2 где при помощи слуг облачился в пышную пурпурную
мантию и сапожки, и, наконец, в условленный час вошел в свою излюбленную,
богато украшенную палату Лавсиак, отведенную для дискуссии. Собравшиеся там
несколько десятков духовных лиц, представляющие обе партии, преклонились
перед императором. Особую радость при его появлении выразила иконоборческая
сторона, считавшая - по известным причинам - Льва своим единомышленником.
Однако император выразил равную ласку всем, решив попытаться все же каким-то
образом стать над спором и, сколько возможно, искать путей мира среди
несогласных своих подданных.
После совместной молитвы и короткого вступительного слова блистающего
первосвященническими ризами, но печального лицом патриарха Никифора, слова,
на котором все же настоял Лев, - о желании христианского сердца жить братьям
в единодушии - обсуждение вопроса началось. Император избрал для себя роль
слушателя и призвал всех присутствующих к точности в изложении фактов и
краткости, памятуя о словах Писания, что "при многословии не миновать греха,
а сдерживающий уста свои - разумен".
Прежде Лев дал слово защитникам икон, никак того не поясняя. Из их
рядов тут же выделился необыкновенно высокий и худой ученый старец Феофан и,
превозмогая волнение, произнес следующее.
- О, государь! Да будут тебе известны суждения отцов наших, издревле
почитавших священные изображения, включая иконы Спасителя, Божьей Матери и
всех святых угодников. Это вера древняя, христианская. Держись ее, государь!
До сего дня дошел рассказ о царе Авгаре (разумею царя Эдесского), который,
слыша о великих деяниях Господа нашего, возжелал увидеть Его. Послы царские
встретились с Иисусом, но так как Ему недосужно было идти с ними к Авгарю,
то Он, умывшись, взял полотенце и приложил к лицу Своему, и так,
нерукотворно, запечатлелся образ Спасителя, сохраняемый в Эдессе и поныне.
- Видели мы святыню ту, авва Феофан, во время военного похода, - мягко
сказал император Лев, - ничего разобрать на ней уже невозможно, и откуда
образ сей - никому неведомо, но продолжай...
- Много и других есть свидетельств, государь, - горячась, заговорил
вновь старец, - едва ли обо всех сказывали тебе ближние твои! Искусство
иконописи имеет основанием реальное, а не призрачное, как у еретиков (да не
будет у тебя того заблуждения!), воплощения Бога-Слова в человеческое тело.
Помысли, государь: если святые апостолы лицезрели Спасителя лицом к лицу,
если имели возможность к нему прикоснуться, как сказано в святых Писаниях:
"Что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что
рассматривали и что осязали руки наши",1 - то почему сегодня нам сие в
христианской державе загорожено?
Авва Феодор (Студит), почтенного и благообразного вида муж,
рассудительно продолжил слово иконопочитателей:
- Осязаемая икона есть образ Бога невидимого, государь. Если написано,
что тень
от апостолов, их платки и опоясания исцеляли от болезней и изгоняли
бесов,2 то неужели думаешь, тень Божия - икона Спасителя - останется
бессильной? Подобно тому, как истинные Тело и Кровь нашего Господа
благодатно являются в таинстве евхаристии, так, несомненно, и Божье
присутствие в святом изображении. Что же относится к поклонению, то, конечно
же, мы кланяемся не куску дерева или доске - безрассуден, кто так помышляет!
- но честь, воздаваемая образу, всякий раз восходит у нас к Первообразу,
Богу истинному и невидимому...
- Да простится мне, государь, - воспользовавшись секундной паузой,
поднялся от противоположной стороны епископ Антоний, при этом все его
крупные, далекие от аскетических, формы тела трепетали от возмущения, - если
я скажу лишь несколько слов в уточнение только что нами слышанного!
Лев доброжелательно кивнул головой.
- Беда в том, - с горечью в голосе воскликнул Антоний, - что
неискушенный в богословии христианский люд, ремесленники и крестьянине,
отнюдь не замечают столь явного для ученого мужа различия между образом и
Первообразом, как мы это сейчас слышали. Пробудитесь от сладких снов,
братия, раскройте глаза и посмотрите, к чему сие учение приводит в народной
жизни! Икона - помогает, оберегает, лечит и прочее. Перед иконой нужно
встать на колени, украсить ее цветочками, поцеловать, поместить в рамку,
возжечь вблизи нее лампаду... Если почтенные иереи - не сомневаюсь в том! -
и помышляют в молитвах перед иконой о Боге невидимом, то рядовые прихожане,
боюсь - поголовно, обожествляют саму икону, вместо великого Первообраза
поклоняясь лишь жалкому образу. И во что же тогда как не в отвратительное
идолопоклонство превращается изначально доброе желание лишний раз напомнить
людям о Господе?
Император, нахмурив брови, обвел взглядом иконопочитателей и вопросил:
- Кто желает ответить владыке Антонию, столь же кратко и веско?
Феодор Студит вновь поднялся с места и неожиданно для всех
присутствующих продолжил свою речь с верноподданническим пафосом, однако
какая-то неискренняя улыбка при этом играла на его устах:
- Я бы ответил так, государь. Во всех благородных домах, по
обыкновению, есть портрет хозяина, главы семейства, и уж тем более в любой
державе есть портрет царский, который, несомненно, тогда особенно
почитается, когда государь отправляется в дальний поход. По возвращению
правителя почитание его изображения, разумеется, становится излишним, но
пока он отсутствует (как и наш Господь Христос ныне), почтение к картине
ясно свидетельствует и о любви к самому господину. Если же некто при сем