заплечной ношей. Зато каждый вечер костер, песни, гитара задушевная...
Друзей среди турья, этих самых туристов, полгорода насчитывалось.
Весело было, потом Инна глядь - самые-пресамые тихони из своих
домоседных углов замуж повыскакивали, а ее даже никто не сватал. Не кривая,
не косая, спереди и сзади нормальная, а получается - даром никому не нужна.
Тут-то Степа и подвернулся. И будто кто Инне глаза запорошил, нюх
занавесил, анестезию на здравомыслие навел.
Степа оказался такой муж, что две извилины и те с трещинами. С порога
семейной жизни против турья стал гайки закручивать. Не сомневался ничуть: в
походы только за-ради позажиматься на свежем воздухе вдосталь идут. Считал,
раз в палатках без разбора на половую разницу спят, значит, все друг с
другом повально. Как же так, думал, мужику с бабой бок о бок ночевать и без
того самого. Это дуракам скажи - и те засмеют.
Посему с первого дня пыль до небес поднималась, если Инна задерживалась
в турклубе. "Ты под каждым мостом кувыркаешься!" - кричал. Хотя мостов в
городе было раз-два и обчелся, на ту пору - всего четыре, не считая
вооруженно охраняемого железнодорожного. При чем здесь мостовые переходы,
спросите? А при том, полагаю, что Степа своими ревностными извилинами думал:
если в палатках привыкли, им только в оригинальных условиях в кайф. В городе
для этого лучше места, чем под мостом, не сыскать.
Степа выслеживал после работы, рылся в дамской сумочке, рюкзаке.
Компромата не находил и злился: "Как конспирировать научилась!"
Инна по понятиям была строгих правил, ни под мост, ни под куст ни с кем
не тянуло. Родив сына и услышав в который раз про подмостный секс, послала
Степу в матершинное место.
Больше скорей-быстрей, как на пожар, замуж не выходила. Медленно, с
раздумьями да рассуждениями, тоже не получалось. Знакомых мужчин среди турья
было о-го-го. Холостых - тоже достаточно. Однако никто с семейными
предложениями не выходил. Интимно пообщаться - это пожалуйста, а вместе
лямку тянуть - увы.
Когда подрос сын, махнула рукой на замужество. Не хотите и не надо, я и
одна не соскучаюсь.
Но проводила сына в армию и вернулась к много лет открытому вопросу. А
почему бы и нет? Сорок пять лет. По-прежнему ни спереди не кривая, ни сзади
не косая. Если на то пошло - зубы все до одного свои. Белые да ровные.
Кто-то скажет, не в этом дело. Не надо. Это не дареный конь, который и
беззубый пойдет.
Олег Максимович был мужчина самостоятельный. И с работой, и с
заработками. Опыт семейной жизни у него имелся тоже в единственном числе. Не
сошлись характерами. Слишком генеральский у жены, тогда как Олег Максимович
рядовым целый день честь отдавать не хотел. Потому и не получилось у них -
два сапога пара на долгие годы.
А человек положительный. Инне нравился. Женатики далеко не все так
ходят. И поглажен, и побрит, и в голове есть, с чем поговорить.
Его Инна пригласила встретить новое тысячелетие, а у двери перья
валяются.
Инна позвонила знакомому экстрасенсу, как в их кругах говорили -
сенсику, Саньке Шулепову, коего в туристские времена звали не иначе как
Шульберт. Не оттого, что Санька лихо играл на гитаре, песенки сочинял про
горы и реки. Не от композитора Шуберта, а от шулера. Пройдошистый был
Санька. В походе мог приболевшим прикинуться, чтобы рюкзак разгрузили.
Постоянно на маршруте насчет работы норовил увильнуть. Но пел приятно.
Когда нагрянули времена сенсиков, заделался Шульберт белым магом.
Говорили, какой-то университет колдовской закончил... По телевизору Саньку
часто показывают, гороскопы составляет, лечит...
Ему Инна позвонила, обнаружив следы ворожбы.
- Колдовство, - определил Санька. - Без всякого сомнения. Надо
очищаться. Сделай так. Налей литр воды из-под крана. Прочитай над ней "Отче
наш". Читай прямо в банку, как в микрофон, вибрация молитвы должна
передаться воде. Затем в пригоршню плесни и умойся, после чего набери в рот,
тайком на порог ворожейке прысни. Оставшуюся воду до капли выпей.
- Сегодня пить-прыскать.
- Чем скорее, тем быстрее очистишься!
Днем Инне было не до борьбы с колдовством - стол надо готовить, -
отложила на вечер. Вариант с встречей Нового года один на один Инна сразу
отмела. Слишком прозрачно. Еще подумает Олег Максимович - его заарканить
хотят. Пригласила двоюродную сестру Светку с мужем. Светка это ведро с
гвоздями. С ней не загрустит. Минуты не помолчит. Но не пустозвонное ведро,
которое лишь бы тарахтеть. Эта рассказывать мастерица. На любую тему, только
тронь, и анекдот, и случай из жизни...
- Придем обязательно, - сказала Светка. - И не боись, - подмигнула, -
часа в два отчалим. А ты давай, действуй-злодействуй. Надо и для себя
пожить!
Гостей Инна пригласила на десять вечера. В девять наполнила литровую
банку водой, впритык к сырой поверхности, как велел Шульберт, кося глаз в
молитвенник прочитала "Отче наш". Омыла лицо. Затем набрала в рот воды,
выглянула на площадку - есть кто, нет? Подкралась к квартире Криводубовой,
прыснула, как плюнула, под дверь и домой. Где выпила да дна оставшуюся воду.
От себя добавила: Господи, пронеси.
Одним словом, поставила защиту по Шульберту. После чего начала
наряжаться.
Эх, сейчас бы те бирюзовые туфельки...
Олег Максимович пришел с шампанским, коньяком и цветами.
"В США, - вспомнила Инна когда-то прочитанное в газете, - если мужчина
дарит цветы, значит, делает предложение. Вот бы у нас так..."
Сожаления, что не у нас иначе, тут же отлетели в сторону. В желудке
ураганом открылся приступ расстройства. Просто терпежу нет. У мужчины в
руках букет роскошный, а у женщины на лице одно желание - скорей в туалет.
Хорошо, полумрак прихожей прикрыл выражение острого состояния.
- Проходите-проходите, - бросила Инна, - извините, у меня кипит на
плите.
И бросилась, будто на кухню.
Когда все "вскипело", пришла Светка с мужем.
- Приветствую вас с трибуны мавзолея! - торжественно произнесла, вручая
сумки.
- Развлекай гостя, - шепнула Инна и снова нырнула в туалет.
"За что такое наказание?" - думала в тоскливом одиночестве.
- Перец-горошек пожуй! - интимно посоветовала Светка.
Инна полную горсть запихала в рот. Казалось, внутри все расстройство
должно выгореть до основания.
- Пусть плохое останется в двадцатом веке, - поднял бокал Олег
Максимович, когда сели проводить старый год, и как-то особенно посмотрел на
Инну, - а впереди пусть все будет хорошо.
"Дай-то Бог", - подумала Инна.
Но опять стало нехорошо.
Светка вовсю отвлекала гостя от убегов хозяйки.
За пять минут до Нового года раздала всем узенькие полоски бумаги и
авторучки:
- Каждому надо написать желание, - объявила, - затем сжечь бумажку, а
пепел бросить в фужер с шампанским. Как ударит двенадцать - выпить. Желание
обязательно исполнится. Гарантия полная.
Инна написала на своем клочке: "Олег".
- Испортим напиток, - жег над своим бокалом "желание" Олег Максимович.
- Ни в коем разе! - заверила Светка. - Пьем обязательно до дна.
На экране телевизора президента сменили часы с секундами уходящего
тысячелетия, минутная стрелка прыгнула на "12". УРА!!! Бокалы с шампанским и
пеплом сошлись.
- И обязательно поцеловаться с тем, кто рядом! - опорожнив свою
емкость, сказала Светка и впилась в губы мужа, подавая пример остальным.
Олег Максимович поддержал призыв. Не так рьяно, как инициатор лобзаний,
нежно прикоснулся к чуть дрогнувшим губам Инны, шепнул:
- Поздравляю.
Дама не успела ответить. Нестерпимая резь пронзила живот.
"Надо было написать на бумажке "запор", - подумала Инна и сорвалась из
поцелуя в туалет.
- Ох, хозяйка у нас вся в заботах, - прикрывала сестру Светка, - Олег
Максимович, закусывайте. Инна редкая мастерица готовить. Я тоже вроде что-то
умею. Муж не обижается. Правда, муж?
- Сущая.
- Но куда мне до Инны! И рецепты ее беру, а все равно не так выходит.
Она даже в походах, как ее очередь дежурить, умудрялась вкуснятину
заварганить. Не зря лучшим завхозом в турклубе слыла.
Инна насыпала полстакана плодов черемухи, залила кипятком. Может, этим
удастся "завязать" расслабление.
Светка, подкладывая лучшие куски Олегу Максимовичу - про мужа тоже не
забывала, - развлекала гостя.
- Мы нынче в Геленжик ездили с друзьями. Сразу договорились - водку на
побережье не пить, ее и в Омске можно, у моря исключительно вино
употреблять. В первый вечер наупотреблялись... Особенно мой дорогой.
- Не я один, - для порядка защитился Леня.
- Вино, как известно, - продолжала Светка, - продукт, извините,
влагогонный. Особенно у моего Лени погнало из организма наружу.
- Не у меня одного.
- Гуляем по набережной, а у него влага подошла к точке терпения. На
шхельду захотелось, как из ружья.
- Шхельдой, - пояснил Леня Олегу Максимовичу, - у туристов туалет
называется.
На упоминание шхельды организм Инны отреагировал очередным позывом.
- Сейчас, - сорвалась из-за стола.
- Ни платных "М", ни бесплатных нет в пределах видимости, - продолжает
Светка отвлекать главного гостя от поведения хозяйки. - Леня под винным
градусом, море ему по коленки, видит: кусты за парапетом растут. Дело южное,
вечер бархатный. Под его сенью Леня, турист тертый, решил использовать
окружающий ландшафт для "М".
- А че делать, - сказал Леня, - если такой случай не предусмотрели
муниципальные власти.
- Перемахнул парапет, чтобы под прикрытием кустиков на шхельду сходить.
Че, думает, мне, альпинисту, тут прыгать. И энергия вина играет. Перелетел в
кустики... И забыл про шхельду, вино и маму родную... За парапетом оказались
не кустики, а верхушки деревьев. Метров десять летел...
- Ты скажешь - "десять"! Метров семь всего, дальше по бетонному откосу
катился.
- Так шею можно свернуть, - смеялся Олег Максимович.
- Повезло, только мизинец сломал.
- Как можно кусты с деревьями перепутать?
- Темновато было, - смеялся Леня.
Инна выпила черемуховый настой, присела за стол в позе "на старт!
внимание! марш!"
- У меня брат сродный на прошлой неделе на охоту ездил, - В свою
очередь рассказал Олег Максимович. - Тоже учудил с пальцем. На джипе с
дружком едут, брат на ходу начал ружье заряжать на тот случай, вдруг заяц по
пути попадется. Дорога не асфальт, колдобины. Ружье возьми и выстрели. И
прямо в ногу. Большой палец отхватило брательнику начисто. Прихожу вчера, он
за голову хватается. "Я, - говорит, - себе к Новому году подарок сделал:
охотничьи ботинки американские. Триста долларов влупил. Загляденье! Как
валенки теплые и влагоотталкивающие. Мягкие, легкие! Подошва - на сто лет
хватит! И всего один раз обул". Весь в расстройстве. И не палец жалко
отстрелянный, а ботинки расстрелянные. Прямо чуть не плачет, что самолично
такое богатство загубил.
- Значит, надо выпить за здоровье, - предложил Леня.
Инне тост не помог, опять унырнула на шхельду.
И получается, если подытожить арифметически новогоднюю ночь, сидела
Инна не за столом.
В два часа Светка подхватилась:
- Ой, нам пора, надо еще куму поздравить.
Инне вроде полегчало. Они выпили с Олегом Максимовичем на пару.
Потанцевали. И опять труба зовет, то бишь - шхельда.
Когда вышла оттуда, кавалера след простыл.
Инна бросилась звонить Шульберту.
- Ты что мне насоветовал, чудило с Нижнего Тагила? - вместо
поздравления с праздником выпалила в трубку. - Я весь Новый год вместе с
новым тысячелетием на шхельде встречаю. Сил никаких нет...
- Все правильно, - перебил Шульберт, - значит, хорошо подействовало.
Радуйся - очистилась. С первого раза гадость, насланная соседкой, вышла.
Люди годами маются от порчи.
- Ага! вышла! И ушла вместе с Олегом Максимовичем.
- Это кто?
- Друг. Первый раз пригласила, положительный мужчина...
- Приворожить что ли?
Но ответа на тему приворота не последовало. Инна бросила трубку.
Очищение продолжалось...
- Неужели красивее твоей Светки была? - спрашивал Виктора Семина через
много лет после нижеописанных событий хороший знакомый.
Они сидели вдвоем за столом, который украшала бутылка, рюмки тонкого
стекла, веселой расцветки тарелки. Слегка портили картину сало и малосольные
огурцы, нарезанные торопливыми кусками. Зато пучок петрушки лежал живописно.
- Ты когда-нибудь росистым утром наклонялся к траве? Солнце уже
начинает пригревать, но трава еще влажно сверкает, лицо поднесешь - пахнет
такой чистотой, такой свежестью, так обдаст ароматом луга! Такая была Алина.
Кожа, будто росой омыта, светится! Эх!..
И опрокинул рюмку.
Убедительно говорил Виктор. Этим даром обладал на зависть. Стоило
загореться идеей, на десять рядов вокруг себя воспламенял окружающих.
Раскочегаривал цепную реакцию - не устоишь в сторонке. Одного в свою пользу
склонит, тот - второго туда же переманит, который третьего в веру Семина
обратит, и пошло-поехало.
Женился как? Сам из себя средне штампованной внешности, а за Светкой
пол-института ухлестывало. Первейшие звезды студенческого небосклона
увивались без перерыва на каникулы. Королева была лицом и остальными
статьями. Но Витька как вспыхнул любовным жаром, так конкуренты скукожились
на пять улиц вокруг. И не буром нахрапистым пер. Зачитал стихами, завалил
цветами, окружил сумасшедшим азартом. Рядом с возлюбленной до последней
пуговицы светился. Никогда, кстати, Светка не жалела о выборе.
Распределившись после института на завод, обожаемый муж стал солдатом
производства. Сначала мастером, а потом начальником цеха. Был из тех, кто
тянет лямку, пользуясь авторитетом и сверху, и снизу. Денно и нощно Виктор
пропадал в цехе: освоение новых изделий, проблемы с планом, штурмовщина
конца месяца. Некогда было королеву вниманием окружать. Хорошо, она была из
принцесс рабоче-крестьянского замеса, с понятием.
На период рассказываемого случая Виктор находился в поре мужского
расцвета, чуть за сорок перевалило. Как-то возвращался не ранним вечером
домой. Отнюдь не угнетенный производством. Перед уходом из цеха в честь дня
рождения заместителя дернул граммов сто пятьдесят коньяка. Отчего настроение
рвалось в высоту, хотелось праздника, общения с девушками. А рядом в
троллейбусе молодая женщина сидит, и больно смотреть, какая поникшая.
Старуха горем измотанная, а не особа двадцати пяти, не более, годов от роду.
Этакого диссонанса поющей душе Виктор стерпеть не мог.
Заговорил с участливым напором, и женщина поведала грустную историю.
Работает в сельхозинституте, живет при нем в бараке, а там всю зиму
убийственная иллюстрация к выражению: хоть волков морозь. Институт ни угля,
ни дров не завозит, а у жильцов такие сумасшедшие заработки, что денег на
топливо не хватает. Маленькая дочь то и дело болеет. Откуда веселью взяться?
Хоть ложись и помирай, так не хочется в эту дыру.
- Вы что? - сказал Семин. - Зачем помирать в расцвете красивых лет?
И проехал свою остановку.
Зима сыпала февральским снегом. По завьюженной, сугробистой дороге
подошли к бараку, где жила Алина. Вытянутое строение имело чуть жилой вид с
подслеповатыми, замерзшими окошками. Никак не скажешь, что мысль
преподавательская брызжет за этими стенами ключом. Какой-то семнадцатый век
в дремучей спячке...
Внутри дочь укутанная на кровати сидит. Несчастнее деток Виктор только
в телевизоре видел.
- Завтра дрова будут! - рубанул он кулаком холодный воздух.
На следующее утро собрал в кабинете доверенных мастеров, объяснил
необычную задачу. Как говорилось ранее: убеждать был мастак. Позвонил в цех,
который деревообработкой занимался, отсюда имел отходы в виде обрезок, что
продавали на дрова. Параллельно договорился в транспортном цехе, друзей было
ползавода, насчет двух машин.
Еще засветло они подъехали к бараку.
- Дрова привез, - зашел Виктор к Алине.
- Как это? Вы что? - не может та поверить в счастье. - Такое богатство!
- Скликай живых на разгрузку, машины надо отпустить!
Высыпали бараковские к дровам и спрашивают тактично, надеясь на
отрицательный ответ:
- Алине складировать?
Оправдалась мечта замерзающих:
- Нет, всем вам.
Восторг у жильцов, будто поголовно премию отхватили. Одни с кузова
дрова с шутками-прибаутками подают, другие к поленницам галопом тащат,
третьи печки кочегарят, так по теплу истосковались. Детишки под ногами
путаются, помогать норовят, мордашки солнышками светятся. Алинина
дочь-крохотулечка схватила дрын-горбыль, длиннее себя в три раза, муравьем к
крыльцу тянет, чтобы скорее мамочка тепла понаделала.
Виктор, глядя на радостную суету, сам чуть не запрыгал на одной ножке,
всего ничего поднапрягся, а какой праздник всенародный.
Повторил завоз обрезков на радость сельхознауки в начале марта. Раза
три без дров к Алине забегал. Надо сказать, жарких проявлений интимности не
было. Где-то стеснение держало за руки обоих, где-то присутствие дочурки.
А потом и вовсе весна теплом нагрянула, в топливе необходимость отпала,
на заводе свистопляска началась с новым заказом. Забыл Виктор дорожку к
бараку. Однако в середине июля, золотистым субботним вечером, по дороге с
завода ноги свернули в знакомую сторону и понесли, чем дальше, тем быстрее.
Толкнул Виктор в нетерпении дверь, чтобы зайти и сжать Алину в
объятиях, отбросив неловкость. А дверь закрыта. Ну, что ты будешь делать?
Подергал ручку. Соседка выходит.
- Вы нам дрова привозили! - узнала спасителя. - Ой, спасибо. Мы вас
помним.
И сообщила пренеприятнейшее известие: Алина на практике со студентами в
подсобном хозяйстве сельхозинститута под Тарой.
Но и секунды не горевал от крушения надежд Виктор. Ринулся в речной
порт. И вовремя: нужное судно стояло у причала. "Везет дуракам", - весело
подумал Виктор.
Никогда Виктора в старинный городок Тару не заносила судьба, но
восторгаться его красотами было недосуг. Чуть причалили, помчался на почту в
поисках телефонной связи с подсобным хозяйством и Алиной.
Времена стояли легендарные - начало семидесятых двадцатого века. Связь
в глубинке не поражала всеохватностью и мгновенным проникновением в медвежьи
углы. Подсобное хозяйство занимало один из них. Но Виктор так горячо нырнул
в окошечко почты, с такими глазами попросил "край надо дозвониться!", что
телефонистка чутким на любовь женским сердцем решила соединить во что бы то
ни стало. А было в какие непроходимые тупики уткнуться. Прямой линии с
подсобным хозяйством не было. Она пролегала через колхозную контору. Где в
воскресенье на личные телефонные нужды работать не желали. Отговаривались
производственным совещанием руководителей. Но не на ту напали. Тарская
телефонистка нашла железобетонные рычаги, и Виктор услышал дорогой голос:
- Ты где?
В таких случаях пишут: "горло пересохло", "сердце ухнуло". Виктор
помнит - вдруг географию переврал на тысячу километров:
- В Туре!
- В Таре! - уточнила телефонистка.
- В Таре! В Таре! - поправился Виктор.
- Не может быть! - выдохнула трубка.
Сбивчиво рассказала Алина, как добраться на попутках.
Щедро давая шоферам грузовых машин на бутылки, Виктор помчался на
перекладных. Наконец шофер говорит: "Я сворачиваю, а ты иди по дороге в
гору. Тут километра два".
Заспешил Виктор в указанном направлении. Сердце кровь девятым валом
гонит, с частотой швейной машинки колотится. Сейчас, сейчас он увидит эти
глаза, чуть выпуклые губы, щеки, подсвеченные румянцем.
А природа вокруг! Солнце час назад за полдень перевалило. Лето в самой
поре. Все цветет, растет, соками переполняется. Дорога на подъем, и картина
вдаль не передать! Поле огромных площадей, то ли овес, то ли пшеница, то ли
рожь (не разбирался Виктор в зерновом вопросе) золотом до зеленой полосы
леса колышется.
- Эге-гей! - приоткрыл клапан восторга Виктор. - Эге-гей! - стравил
чуток напряжение в груди.
Никто не осудил за блажь, неподобающую солидному мужчине при галстуке.
Некому. Одни кузнечики заливаются от восторга летней жизни.
И вдруг ухнуло сердце десятым валом. Женская фигура в кремовое платье
возникла на дороге. Летяще-парящая. Сорвался Виктор навстречу, как юнец
желторотый.
В этом месте рассказа и спросил друг после рюмки:
- Неужели краше твоей Светки была?
- Ты когда-нибудь росистым утром наклонялся к траве? Солнце вот-вот
припекать начнет, но у земли вся трава влажно сверкает, лицо поднесешь,
пахнет такой свежестью, такой чистотой, так обдаст ароматами жизни, упал бы
и растворился!.. Такая была Алина. Кожа светится, будто росой омыта...
Влетели они в объятья. Слились губы. А руки еще робкие,
стеснительные...
- Так хорошо ни до, ни после не было! - признался товарищу Виктор. -
Все сошлось... У обоих...
Кузнечики пиликали, жаворонок заливался, в высокой сини ветер толкал
перистые облака... Ни звука рукотворного происхождения. Чтобы трактор
тарахтел, самолет гудел или мотоцикл трещал заполошно. Будто скопом земляне
отбыли в космос... Мир на двоих, и солнце на карауле...
Упали они в пшеницу (или рожь, или овес - так и не спросил Алину)...
Эх, счастье-счастье, ну почему ты как пух тополиный: чирк спичкой - и
поминай как звали?
Почти сутки, забыв обо всем на свете, гнал Виктор время. Ускорял, чтобы
"наклониться к росе", наполнить сердце восторгом.
И вдруг, жадно глотнув воздуха на вершине блаженства, вспомнил, как
обухом по темени: завтра в девять утра директорская оперативка!!!
И будто сквозняком ликующий настрой унесло над полем ржи или пшеницы.
Человек дела до последней застежки, он отрезвел в один миг.
- Витенька! - Алину опалило резким похолоданием. - Что случилось,
родной?
А "родной" про оперативку дятлом заевшим талдычит.
- Ну и пропустишь!
Много позже думал: "Дурак стоеросовый! Не остановился бы завод! А
выгнали, тут же назад позвали. Один из лучших начальников цехов".
Но тогда мысли не допускал сачкануть оперативку.
- Теплоход ночью из Тары идет, - Алина успокаивает. - Часов шесть до
него.
- Сколько ему против течения плюхаться? Не успею! Только самолетом!
Со слезами счастья и горечи побрела Алина в гору, а Виктор, заряженный
новой идеей, рванул без всяких сантиментов в обратную сторону.
И снова Тара. Где на аэродроме сторож зевает от безделья. Никакой тебе
авиакутерьмы, когда форсажно ревут двигатели, взлетают серебристые лайнеры,
пассажиры с поклажей носятся. На летное поле хоть коров пастись выгоняй.
Одна предприимчивая коза уже щипала травку. Аэропорт Тара круглосуточностью
авиаперевозок не отличался. И пусть вечернее солнце еще светило, летный день
закрыли до утра.
Да не тот Виктор человек, чтобы упасть у взлетно-посадочной полосы и
грызть ее от бессилия, когда несколько самолетиков стоят у ВПП с винтами и
крыльями.
- А то как же, - сказал аэрофлотский сторож, - есть летчики. Один наш,
тарский, другой у вдовушки поселился.
Дал адресную ориентировку на летунов. По ней двинул Виктор
реализовывать авиазатею. Случай тяжелый, это ежу понятно - не на обочине
рукой попутке махнуть, довези браток. Как летчиков уломать?
У русского человека первый вариант ответа всегда на поверхности
прилавка лежит. Виктор оперативно узнал, в каком направлении продмаг и
повернул туда.
Но если до встречи с Алиной все шло как по маслу, здесь затормозило.
Магазин встретил мрачным замком.
Напиши я дальше: "Виктор сел на крыльцо и зарыдал от невезухи", - ты,
читатель, обвинил бы автора в фальсификации правды характера.
И правильно сделал. Виктор порысил к месту проживания продавщицы.
- Открой магазин, - начал умолять хозяйку торговой точки.
- Как вы мне осточертели! День и ночь одна песня: "водки!", "водки!",
"водки!". Когда только зальетесь? Не дам!
- Коньяк есть? - не стал обижаться Виктор.
- Кому он сдался? Два ящика полгода из угла в угол переставляю.
- Мне нужен.
Нарисовался муж продавщицы, с ходу громко поддержал сварливое ариозо
супруги. Да на третьей ноте сменил партию, узрев, что проситель не из клуба
колдыряющих. Не для горящих колосников питье просит.
- Ну продай ты! Видишь, надо человеку!
- Один пузырь вам! - сказал Виктор защитнику.
- Вот ему! - соорудила кукиш жена. - Облезет и скачками обрастет! Айда!
Затаренный пятью бутылками коньяка, Виктор направился к
пилоту-тарчанину.
Тот встретил в майке и трусах, этакий штангист неслабой весовой
категории, что подтвердил костоломным рукопожатием.
- Слушай, Андрей, - познакомившись, приступил к делу Виктор, - позарез
надо лететь в Омск!
- Соображаешь, что несешь?! - обиделся пилот. - У вас об авиации
мнение, как о гужевой лошади, запряг и щелкай бичиком: но, мерин Махно!
Самолет не телега с дышлом, куда хочешь туда и вышло!
Виктор не стал оглашать свои анкетные данные, что знает о летающей
технике не из плакатов, сам строит самолеты и ракеты, а резко переменил
направление разговора с неба на землю.
- Давай хлопнем! - достал коньяк.
- Лететь нельзя, а выпить с хорошим человеком запросто! - забыл обиду
за авиацию тарчанин.
После первой бутылки Виктор вернулся к теме перелета в Омск. Начал
убеждать летуна:
- К любимой женщине ездил, ты понимаешь, что это такое? А завтра
директорская оперативка, голову оторвут, если не приеду! Полетели, а!
- Ты че?! Я же пьяный! Пиво перед полетом не моги циркнуть, я стакан
коньяка загрузил!
Но, заметьте, категоричная позиция, что самолет - не гужевой транспорт,
потеряла строгие очертания. Авиационное сознание скользнуло в сторону от
Друзей среди турья, этих самых туристов, полгорода насчитывалось.
Весело было, потом Инна глядь - самые-пресамые тихони из своих
домоседных углов замуж повыскакивали, а ее даже никто не сватал. Не кривая,
не косая, спереди и сзади нормальная, а получается - даром никому не нужна.
Тут-то Степа и подвернулся. И будто кто Инне глаза запорошил, нюх
занавесил, анестезию на здравомыслие навел.
Степа оказался такой муж, что две извилины и те с трещинами. С порога
семейной жизни против турья стал гайки закручивать. Не сомневался ничуть: в
походы только за-ради позажиматься на свежем воздухе вдосталь идут. Считал,
раз в палатках без разбора на половую разницу спят, значит, все друг с
другом повально. Как же так, думал, мужику с бабой бок о бок ночевать и без
того самого. Это дуракам скажи - и те засмеют.
Посему с первого дня пыль до небес поднималась, если Инна задерживалась
в турклубе. "Ты под каждым мостом кувыркаешься!" - кричал. Хотя мостов в
городе было раз-два и обчелся, на ту пору - всего четыре, не считая
вооруженно охраняемого железнодорожного. При чем здесь мостовые переходы,
спросите? А при том, полагаю, что Степа своими ревностными извилинами думал:
если в палатках привыкли, им только в оригинальных условиях в кайф. В городе
для этого лучше места, чем под мостом, не сыскать.
Степа выслеживал после работы, рылся в дамской сумочке, рюкзаке.
Компромата не находил и злился: "Как конспирировать научилась!"
Инна по понятиям была строгих правил, ни под мост, ни под куст ни с кем
не тянуло. Родив сына и услышав в который раз про подмостный секс, послала
Степу в матершинное место.
Больше скорей-быстрей, как на пожар, замуж не выходила. Медленно, с
раздумьями да рассуждениями, тоже не получалось. Знакомых мужчин среди турья
было о-го-го. Холостых - тоже достаточно. Однако никто с семейными
предложениями не выходил. Интимно пообщаться - это пожалуйста, а вместе
лямку тянуть - увы.
Когда подрос сын, махнула рукой на замужество. Не хотите и не надо, я и
одна не соскучаюсь.
Но проводила сына в армию и вернулась к много лет открытому вопросу. А
почему бы и нет? Сорок пять лет. По-прежнему ни спереди не кривая, ни сзади
не косая. Если на то пошло - зубы все до одного свои. Белые да ровные.
Кто-то скажет, не в этом дело. Не надо. Это не дареный конь, который и
беззубый пойдет.
Олег Максимович был мужчина самостоятельный. И с работой, и с
заработками. Опыт семейной жизни у него имелся тоже в единственном числе. Не
сошлись характерами. Слишком генеральский у жены, тогда как Олег Максимович
рядовым целый день честь отдавать не хотел. Потому и не получилось у них -
два сапога пара на долгие годы.
А человек положительный. Инне нравился. Женатики далеко не все так
ходят. И поглажен, и побрит, и в голове есть, с чем поговорить.
Его Инна пригласила встретить новое тысячелетие, а у двери перья
валяются.
Инна позвонила знакомому экстрасенсу, как в их кругах говорили -
сенсику, Саньке Шулепову, коего в туристские времена звали не иначе как
Шульберт. Не оттого, что Санька лихо играл на гитаре, песенки сочинял про
горы и реки. Не от композитора Шуберта, а от шулера. Пройдошистый был
Санька. В походе мог приболевшим прикинуться, чтобы рюкзак разгрузили.
Постоянно на маршруте насчет работы норовил увильнуть. Но пел приятно.
Когда нагрянули времена сенсиков, заделался Шульберт белым магом.
Говорили, какой-то университет колдовской закончил... По телевизору Саньку
часто показывают, гороскопы составляет, лечит...
Ему Инна позвонила, обнаружив следы ворожбы.
- Колдовство, - определил Санька. - Без всякого сомнения. Надо
очищаться. Сделай так. Налей литр воды из-под крана. Прочитай над ней "Отче
наш". Читай прямо в банку, как в микрофон, вибрация молитвы должна
передаться воде. Затем в пригоршню плесни и умойся, после чего набери в рот,
тайком на порог ворожейке прысни. Оставшуюся воду до капли выпей.
- Сегодня пить-прыскать.
- Чем скорее, тем быстрее очистишься!
Днем Инне было не до борьбы с колдовством - стол надо готовить, -
отложила на вечер. Вариант с встречей Нового года один на один Инна сразу
отмела. Слишком прозрачно. Еще подумает Олег Максимович - его заарканить
хотят. Пригласила двоюродную сестру Светку с мужем. Светка это ведро с
гвоздями. С ней не загрустит. Минуты не помолчит. Но не пустозвонное ведро,
которое лишь бы тарахтеть. Эта рассказывать мастерица. На любую тему, только
тронь, и анекдот, и случай из жизни...
- Придем обязательно, - сказала Светка. - И не боись, - подмигнула, -
часа в два отчалим. А ты давай, действуй-злодействуй. Надо и для себя
пожить!
Гостей Инна пригласила на десять вечера. В девять наполнила литровую
банку водой, впритык к сырой поверхности, как велел Шульберт, кося глаз в
молитвенник прочитала "Отче наш". Омыла лицо. Затем набрала в рот воды,
выглянула на площадку - есть кто, нет? Подкралась к квартире Криводубовой,
прыснула, как плюнула, под дверь и домой. Где выпила да дна оставшуюся воду.
От себя добавила: Господи, пронеси.
Одним словом, поставила защиту по Шульберту. После чего начала
наряжаться.
Эх, сейчас бы те бирюзовые туфельки...
Олег Максимович пришел с шампанским, коньяком и цветами.
"В США, - вспомнила Инна когда-то прочитанное в газете, - если мужчина
дарит цветы, значит, делает предложение. Вот бы у нас так..."
Сожаления, что не у нас иначе, тут же отлетели в сторону. В желудке
ураганом открылся приступ расстройства. Просто терпежу нет. У мужчины в
руках букет роскошный, а у женщины на лице одно желание - скорей в туалет.
Хорошо, полумрак прихожей прикрыл выражение острого состояния.
- Проходите-проходите, - бросила Инна, - извините, у меня кипит на
плите.
И бросилась, будто на кухню.
Когда все "вскипело", пришла Светка с мужем.
- Приветствую вас с трибуны мавзолея! - торжественно произнесла, вручая
сумки.
- Развлекай гостя, - шепнула Инна и снова нырнула в туалет.
"За что такое наказание?" - думала в тоскливом одиночестве.
- Перец-горошек пожуй! - интимно посоветовала Светка.
Инна полную горсть запихала в рот. Казалось, внутри все расстройство
должно выгореть до основания.
- Пусть плохое останется в двадцатом веке, - поднял бокал Олег
Максимович, когда сели проводить старый год, и как-то особенно посмотрел на
Инну, - а впереди пусть все будет хорошо.
"Дай-то Бог", - подумала Инна.
Но опять стало нехорошо.
Светка вовсю отвлекала гостя от убегов хозяйки.
За пять минут до Нового года раздала всем узенькие полоски бумаги и
авторучки:
- Каждому надо написать желание, - объявила, - затем сжечь бумажку, а
пепел бросить в фужер с шампанским. Как ударит двенадцать - выпить. Желание
обязательно исполнится. Гарантия полная.
Инна написала на своем клочке: "Олег".
- Испортим напиток, - жег над своим бокалом "желание" Олег Максимович.
- Ни в коем разе! - заверила Светка. - Пьем обязательно до дна.
На экране телевизора президента сменили часы с секундами уходящего
тысячелетия, минутная стрелка прыгнула на "12". УРА!!! Бокалы с шампанским и
пеплом сошлись.
- И обязательно поцеловаться с тем, кто рядом! - опорожнив свою
емкость, сказала Светка и впилась в губы мужа, подавая пример остальным.
Олег Максимович поддержал призыв. Не так рьяно, как инициатор лобзаний,
нежно прикоснулся к чуть дрогнувшим губам Инны, шепнул:
- Поздравляю.
Дама не успела ответить. Нестерпимая резь пронзила живот.
"Надо было написать на бумажке "запор", - подумала Инна и сорвалась из
поцелуя в туалет.
- Ох, хозяйка у нас вся в заботах, - прикрывала сестру Светка, - Олег
Максимович, закусывайте. Инна редкая мастерица готовить. Я тоже вроде что-то
умею. Муж не обижается. Правда, муж?
- Сущая.
- Но куда мне до Инны! И рецепты ее беру, а все равно не так выходит.
Она даже в походах, как ее очередь дежурить, умудрялась вкуснятину
заварганить. Не зря лучшим завхозом в турклубе слыла.
Инна насыпала полстакана плодов черемухи, залила кипятком. Может, этим
удастся "завязать" расслабление.
Светка, подкладывая лучшие куски Олегу Максимовичу - про мужа тоже не
забывала, - развлекала гостя.
- Мы нынче в Геленжик ездили с друзьями. Сразу договорились - водку на
побережье не пить, ее и в Омске можно, у моря исключительно вино
употреблять. В первый вечер наупотреблялись... Особенно мой дорогой.
- Не я один, - для порядка защитился Леня.
- Вино, как известно, - продолжала Светка, - продукт, извините,
влагогонный. Особенно у моего Лени погнало из организма наружу.
- Не у меня одного.
- Гуляем по набережной, а у него влага подошла к точке терпения. На
шхельду захотелось, как из ружья.
- Шхельдой, - пояснил Леня Олегу Максимовичу, - у туристов туалет
называется.
На упоминание шхельды организм Инны отреагировал очередным позывом.
- Сейчас, - сорвалась из-за стола.
- Ни платных "М", ни бесплатных нет в пределах видимости, - продолжает
Светка отвлекать главного гостя от поведения хозяйки. - Леня под винным
градусом, море ему по коленки, видит: кусты за парапетом растут. Дело южное,
вечер бархатный. Под его сенью Леня, турист тертый, решил использовать
окружающий ландшафт для "М".
- А че делать, - сказал Леня, - если такой случай не предусмотрели
муниципальные власти.
- Перемахнул парапет, чтобы под прикрытием кустиков на шхельду сходить.
Че, думает, мне, альпинисту, тут прыгать. И энергия вина играет. Перелетел в
кустики... И забыл про шхельду, вино и маму родную... За парапетом оказались
не кустики, а верхушки деревьев. Метров десять летел...
- Ты скажешь - "десять"! Метров семь всего, дальше по бетонному откосу
катился.
- Так шею можно свернуть, - смеялся Олег Максимович.
- Повезло, только мизинец сломал.
- Как можно кусты с деревьями перепутать?
- Темновато было, - смеялся Леня.
Инна выпила черемуховый настой, присела за стол в позе "на старт!
внимание! марш!"
- У меня брат сродный на прошлой неделе на охоту ездил, - В свою
очередь рассказал Олег Максимович. - Тоже учудил с пальцем. На джипе с
дружком едут, брат на ходу начал ружье заряжать на тот случай, вдруг заяц по
пути попадется. Дорога не асфальт, колдобины. Ружье возьми и выстрели. И
прямо в ногу. Большой палец отхватило брательнику начисто. Прихожу вчера, он
за голову хватается. "Я, - говорит, - себе к Новому году подарок сделал:
охотничьи ботинки американские. Триста долларов влупил. Загляденье! Как
валенки теплые и влагоотталкивающие. Мягкие, легкие! Подошва - на сто лет
хватит! И всего один раз обул". Весь в расстройстве. И не палец жалко
отстрелянный, а ботинки расстрелянные. Прямо чуть не плачет, что самолично
такое богатство загубил.
- Значит, надо выпить за здоровье, - предложил Леня.
Инне тост не помог, опять унырнула на шхельду.
И получается, если подытожить арифметически новогоднюю ночь, сидела
Инна не за столом.
В два часа Светка подхватилась:
- Ой, нам пора, надо еще куму поздравить.
Инне вроде полегчало. Они выпили с Олегом Максимовичем на пару.
Потанцевали. И опять труба зовет, то бишь - шхельда.
Когда вышла оттуда, кавалера след простыл.
Инна бросилась звонить Шульберту.
- Ты что мне насоветовал, чудило с Нижнего Тагила? - вместо
поздравления с праздником выпалила в трубку. - Я весь Новый год вместе с
новым тысячелетием на шхельде встречаю. Сил никаких нет...
- Все правильно, - перебил Шульберт, - значит, хорошо подействовало.
Радуйся - очистилась. С первого раза гадость, насланная соседкой, вышла.
Люди годами маются от порчи.
- Ага! вышла! И ушла вместе с Олегом Максимовичем.
- Это кто?
- Друг. Первый раз пригласила, положительный мужчина...
- Приворожить что ли?
Но ответа на тему приворота не последовало. Инна бросила трубку.
Очищение продолжалось...
- Неужели красивее твоей Светки была? - спрашивал Виктора Семина через
много лет после нижеописанных событий хороший знакомый.
Они сидели вдвоем за столом, который украшала бутылка, рюмки тонкого
стекла, веселой расцветки тарелки. Слегка портили картину сало и малосольные
огурцы, нарезанные торопливыми кусками. Зато пучок петрушки лежал живописно.
- Ты когда-нибудь росистым утром наклонялся к траве? Солнце уже
начинает пригревать, но трава еще влажно сверкает, лицо поднесешь - пахнет
такой чистотой, такой свежестью, так обдаст ароматом луга! Такая была Алина.
Кожа, будто росой омыта, светится! Эх!..
И опрокинул рюмку.
Убедительно говорил Виктор. Этим даром обладал на зависть. Стоило
загореться идеей, на десять рядов вокруг себя воспламенял окружающих.
Раскочегаривал цепную реакцию - не устоишь в сторонке. Одного в свою пользу
склонит, тот - второго туда же переманит, который третьего в веру Семина
обратит, и пошло-поехало.
Женился как? Сам из себя средне штампованной внешности, а за Светкой
пол-института ухлестывало. Первейшие звезды студенческого небосклона
увивались без перерыва на каникулы. Королева была лицом и остальными
статьями. Но Витька как вспыхнул любовным жаром, так конкуренты скукожились
на пять улиц вокруг. И не буром нахрапистым пер. Зачитал стихами, завалил
цветами, окружил сумасшедшим азартом. Рядом с возлюбленной до последней
пуговицы светился. Никогда, кстати, Светка не жалела о выборе.
Распределившись после института на завод, обожаемый муж стал солдатом
производства. Сначала мастером, а потом начальником цеха. Был из тех, кто
тянет лямку, пользуясь авторитетом и сверху, и снизу. Денно и нощно Виктор
пропадал в цехе: освоение новых изделий, проблемы с планом, штурмовщина
конца месяца. Некогда было королеву вниманием окружать. Хорошо, она была из
принцесс рабоче-крестьянского замеса, с понятием.
На период рассказываемого случая Виктор находился в поре мужского
расцвета, чуть за сорок перевалило. Как-то возвращался не ранним вечером
домой. Отнюдь не угнетенный производством. Перед уходом из цеха в честь дня
рождения заместителя дернул граммов сто пятьдесят коньяка. Отчего настроение
рвалось в высоту, хотелось праздника, общения с девушками. А рядом в
троллейбусе молодая женщина сидит, и больно смотреть, какая поникшая.
Старуха горем измотанная, а не особа двадцати пяти, не более, годов от роду.
Этакого диссонанса поющей душе Виктор стерпеть не мог.
Заговорил с участливым напором, и женщина поведала грустную историю.
Работает в сельхозинституте, живет при нем в бараке, а там всю зиму
убийственная иллюстрация к выражению: хоть волков морозь. Институт ни угля,
ни дров не завозит, а у жильцов такие сумасшедшие заработки, что денег на
топливо не хватает. Маленькая дочь то и дело болеет. Откуда веселью взяться?
Хоть ложись и помирай, так не хочется в эту дыру.
- Вы что? - сказал Семин. - Зачем помирать в расцвете красивых лет?
И проехал свою остановку.
Зима сыпала февральским снегом. По завьюженной, сугробистой дороге
подошли к бараку, где жила Алина. Вытянутое строение имело чуть жилой вид с
подслеповатыми, замерзшими окошками. Никак не скажешь, что мысль
преподавательская брызжет за этими стенами ключом. Какой-то семнадцатый век
в дремучей спячке...
Внутри дочь укутанная на кровати сидит. Несчастнее деток Виктор только
в телевизоре видел.
- Завтра дрова будут! - рубанул он кулаком холодный воздух.
На следующее утро собрал в кабинете доверенных мастеров, объяснил
необычную задачу. Как говорилось ранее: убеждать был мастак. Позвонил в цех,
который деревообработкой занимался, отсюда имел отходы в виде обрезок, что
продавали на дрова. Параллельно договорился в транспортном цехе, друзей было
ползавода, насчет двух машин.
Еще засветло они подъехали к бараку.
- Дрова привез, - зашел Виктор к Алине.
- Как это? Вы что? - не может та поверить в счастье. - Такое богатство!
- Скликай живых на разгрузку, машины надо отпустить!
Высыпали бараковские к дровам и спрашивают тактично, надеясь на
отрицательный ответ:
- Алине складировать?
Оправдалась мечта замерзающих:
- Нет, всем вам.
Восторг у жильцов, будто поголовно премию отхватили. Одни с кузова
дрова с шутками-прибаутками подают, другие к поленницам галопом тащат,
третьи печки кочегарят, так по теплу истосковались. Детишки под ногами
путаются, помогать норовят, мордашки солнышками светятся. Алинина
дочь-крохотулечка схватила дрын-горбыль, длиннее себя в три раза, муравьем к
крыльцу тянет, чтобы скорее мамочка тепла понаделала.
Виктор, глядя на радостную суету, сам чуть не запрыгал на одной ножке,
всего ничего поднапрягся, а какой праздник всенародный.
Повторил завоз обрезков на радость сельхознауки в начале марта. Раза
три без дров к Алине забегал. Надо сказать, жарких проявлений интимности не
было. Где-то стеснение держало за руки обоих, где-то присутствие дочурки.
А потом и вовсе весна теплом нагрянула, в топливе необходимость отпала,
на заводе свистопляска началась с новым заказом. Забыл Виктор дорожку к
бараку. Однако в середине июля, золотистым субботним вечером, по дороге с
завода ноги свернули в знакомую сторону и понесли, чем дальше, тем быстрее.
Толкнул Виктор в нетерпении дверь, чтобы зайти и сжать Алину в
объятиях, отбросив неловкость. А дверь закрыта. Ну, что ты будешь делать?
Подергал ручку. Соседка выходит.
- Вы нам дрова привозили! - узнала спасителя. - Ой, спасибо. Мы вас
помним.
И сообщила пренеприятнейшее известие: Алина на практике со студентами в
подсобном хозяйстве сельхозинститута под Тарой.
Но и секунды не горевал от крушения надежд Виктор. Ринулся в речной
порт. И вовремя: нужное судно стояло у причала. "Везет дуракам", - весело
подумал Виктор.
Никогда Виктора в старинный городок Тару не заносила судьба, но
восторгаться его красотами было недосуг. Чуть причалили, помчался на почту в
поисках телефонной связи с подсобным хозяйством и Алиной.
Времена стояли легендарные - начало семидесятых двадцатого века. Связь
в глубинке не поражала всеохватностью и мгновенным проникновением в медвежьи
углы. Подсобное хозяйство занимало один из них. Но Виктор так горячо нырнул
в окошечко почты, с такими глазами попросил "край надо дозвониться!", что
телефонистка чутким на любовь женским сердцем решила соединить во что бы то
ни стало. А было в какие непроходимые тупики уткнуться. Прямой линии с
подсобным хозяйством не было. Она пролегала через колхозную контору. Где в
воскресенье на личные телефонные нужды работать не желали. Отговаривались
производственным совещанием руководителей. Но не на ту напали. Тарская
телефонистка нашла железобетонные рычаги, и Виктор услышал дорогой голос:
- Ты где?
В таких случаях пишут: "горло пересохло", "сердце ухнуло". Виктор
помнит - вдруг географию переврал на тысячу километров:
- В Туре!
- В Таре! - уточнила телефонистка.
- В Таре! В Таре! - поправился Виктор.
- Не может быть! - выдохнула трубка.
Сбивчиво рассказала Алина, как добраться на попутках.
Щедро давая шоферам грузовых машин на бутылки, Виктор помчался на
перекладных. Наконец шофер говорит: "Я сворачиваю, а ты иди по дороге в
гору. Тут километра два".
Заспешил Виктор в указанном направлении. Сердце кровь девятым валом
гонит, с частотой швейной машинки колотится. Сейчас, сейчас он увидит эти
глаза, чуть выпуклые губы, щеки, подсвеченные румянцем.
А природа вокруг! Солнце час назад за полдень перевалило. Лето в самой
поре. Все цветет, растет, соками переполняется. Дорога на подъем, и картина
вдаль не передать! Поле огромных площадей, то ли овес, то ли пшеница, то ли
рожь (не разбирался Виктор в зерновом вопросе) золотом до зеленой полосы
леса колышется.
- Эге-гей! - приоткрыл клапан восторга Виктор. - Эге-гей! - стравил
чуток напряжение в груди.
Никто не осудил за блажь, неподобающую солидному мужчине при галстуке.
Некому. Одни кузнечики заливаются от восторга летней жизни.
И вдруг ухнуло сердце десятым валом. Женская фигура в кремовое платье
возникла на дороге. Летяще-парящая. Сорвался Виктор навстречу, как юнец
желторотый.
В этом месте рассказа и спросил друг после рюмки:
- Неужели краше твоей Светки была?
- Ты когда-нибудь росистым утром наклонялся к траве? Солнце вот-вот
припекать начнет, но у земли вся трава влажно сверкает, лицо поднесешь,
пахнет такой свежестью, такой чистотой, так обдаст ароматами жизни, упал бы
и растворился!.. Такая была Алина. Кожа светится, будто росой омыта...
Влетели они в объятья. Слились губы. А руки еще робкие,
стеснительные...
- Так хорошо ни до, ни после не было! - признался товарищу Виктор. -
Все сошлось... У обоих...
Кузнечики пиликали, жаворонок заливался, в высокой сини ветер толкал
перистые облака... Ни звука рукотворного происхождения. Чтобы трактор
тарахтел, самолет гудел или мотоцикл трещал заполошно. Будто скопом земляне
отбыли в космос... Мир на двоих, и солнце на карауле...
Упали они в пшеницу (или рожь, или овес - так и не спросил Алину)...
Эх, счастье-счастье, ну почему ты как пух тополиный: чирк спичкой - и
поминай как звали?
Почти сутки, забыв обо всем на свете, гнал Виктор время. Ускорял, чтобы
"наклониться к росе", наполнить сердце восторгом.
И вдруг, жадно глотнув воздуха на вершине блаженства, вспомнил, как
обухом по темени: завтра в девять утра директорская оперативка!!!
И будто сквозняком ликующий настрой унесло над полем ржи или пшеницы.
Человек дела до последней застежки, он отрезвел в один миг.
- Витенька! - Алину опалило резким похолоданием. - Что случилось,
родной?
А "родной" про оперативку дятлом заевшим талдычит.
- Ну и пропустишь!
Много позже думал: "Дурак стоеросовый! Не остановился бы завод! А
выгнали, тут же назад позвали. Один из лучших начальников цехов".
Но тогда мысли не допускал сачкануть оперативку.
- Теплоход ночью из Тары идет, - Алина успокаивает. - Часов шесть до
него.
- Сколько ему против течения плюхаться? Не успею! Только самолетом!
Со слезами счастья и горечи побрела Алина в гору, а Виктор, заряженный
новой идеей, рванул без всяких сантиментов в обратную сторону.
И снова Тара. Где на аэродроме сторож зевает от безделья. Никакой тебе
авиакутерьмы, когда форсажно ревут двигатели, взлетают серебристые лайнеры,
пассажиры с поклажей носятся. На летное поле хоть коров пастись выгоняй.
Одна предприимчивая коза уже щипала травку. Аэропорт Тара круглосуточностью
авиаперевозок не отличался. И пусть вечернее солнце еще светило, летный день
закрыли до утра.
Да не тот Виктор человек, чтобы упасть у взлетно-посадочной полосы и
грызть ее от бессилия, когда несколько самолетиков стоят у ВПП с винтами и
крыльями.
- А то как же, - сказал аэрофлотский сторож, - есть летчики. Один наш,
тарский, другой у вдовушки поселился.
Дал адресную ориентировку на летунов. По ней двинул Виктор
реализовывать авиазатею. Случай тяжелый, это ежу понятно - не на обочине
рукой попутке махнуть, довези браток. Как летчиков уломать?
У русского человека первый вариант ответа всегда на поверхности
прилавка лежит. Виктор оперативно узнал, в каком направлении продмаг и
повернул туда.
Но если до встречи с Алиной все шло как по маслу, здесь затормозило.
Магазин встретил мрачным замком.
Напиши я дальше: "Виктор сел на крыльцо и зарыдал от невезухи", - ты,
читатель, обвинил бы автора в фальсификации правды характера.
И правильно сделал. Виктор порысил к месту проживания продавщицы.
- Открой магазин, - начал умолять хозяйку торговой точки.
- Как вы мне осточертели! День и ночь одна песня: "водки!", "водки!",
"водки!". Когда только зальетесь? Не дам!
- Коньяк есть? - не стал обижаться Виктор.
- Кому он сдался? Два ящика полгода из угла в угол переставляю.
- Мне нужен.
Нарисовался муж продавщицы, с ходу громко поддержал сварливое ариозо
супруги. Да на третьей ноте сменил партию, узрев, что проситель не из клуба
колдыряющих. Не для горящих колосников питье просит.
- Ну продай ты! Видишь, надо человеку!
- Один пузырь вам! - сказал Виктор защитнику.
- Вот ему! - соорудила кукиш жена. - Облезет и скачками обрастет! Айда!
Затаренный пятью бутылками коньяка, Виктор направился к
пилоту-тарчанину.
Тот встретил в майке и трусах, этакий штангист неслабой весовой
категории, что подтвердил костоломным рукопожатием.
- Слушай, Андрей, - познакомившись, приступил к делу Виктор, - позарез
надо лететь в Омск!
- Соображаешь, что несешь?! - обиделся пилот. - У вас об авиации
мнение, как о гужевой лошади, запряг и щелкай бичиком: но, мерин Махно!
Самолет не телега с дышлом, куда хочешь туда и вышло!
Виктор не стал оглашать свои анкетные данные, что знает о летающей
технике не из плакатов, сам строит самолеты и ракеты, а резко переменил
направление разговора с неба на землю.
- Давай хлопнем! - достал коньяк.
- Лететь нельзя, а выпить с хорошим человеком запросто! - забыл обиду
за авиацию тарчанин.
После первой бутылки Виктор вернулся к теме перелета в Омск. Начал
убеждать летуна:
- К любимой женщине ездил, ты понимаешь, что это такое? А завтра
директорская оперативка, голову оторвут, если не приеду! Полетели, а!
- Ты че?! Я же пьяный! Пиво перед полетом не моги циркнуть, я стакан
коньяка загрузил!
Но, заметьте, категоричная позиция, что самолет - не гужевой транспорт,
потеряла строгие очертания. Авиационное сознание скользнуло в сторону от