неукоснительных инструкций.
- Пошли к Димке, - пилот поднялся из-за коньячного стола.
Димка - коллега по крыльям и винтам - отнюдь не вдохновился идеей
чартерного рейса в Омск.
"Он на авиазаводе начальником цеха работает, - убеждал выпивший летчик
трезвого, - завтра министр приезжает, а он к любимой женщине ездил и опоздал
на "Ракету".
Хитрый Димка, отнекиваясь от явной авантюры, зацепился за вескую
отговорку. На тот момент связи между Омским аэропортом и Тарой не было.
Что-то со станцией случилось.
- Ты в воздухе свяжешься! - парировал довод нетрезвый коллега.
- И че я им буду бурагозить? Мужику запоносилось в Омск, я за бутылку
везу. Меня в двадцать четыре секунды уволят, а на двадцать пятой посадят!
Прав был Димка. Самолет тарский не реактивный лайнер, а все одно - не
колхозная сивка-бурка. И летный отряд - не артель по сбору березовых
веников. Полувоенная организация с некоторым порядком.
Но и мужики не лыком инструкций шиты, берестой законов подпоясаны.
Заряженные Виктором, нашли выход из авиатупика.
- Надо из него больного сделать! - придумал наконьяченный Андрей.
- Вы что? - заволновался Виктор. - Мне завтра на оперативку.
- Не в плане членовредительства, - успокоил Андрей.
- Понял, - сказал Димка. - С бумагой из больнички можно слетать.
Двинули втроем к медикам, и с порога дежурному фельдшеру на стол
бутылку коньяка. Тот не стал кочевряжиться.
- Наливай, - махнул рукой.
После первой летчики принялись уговаривать медтарчанина в отношении
справки.
На что белый рукав описал вторую призывную дугу...
Осадив и этот стакан, доктор бросил:
- Даже в бестолковых домах по три раза наливают!
А закрыв счет на "три", выдал смертельную бумагу, что Виктор - холерный
больной, его следует срочно этапировать в областной центр, так как в Таре
нет условий на сто процентов изолировать на корню страшные вирусы во
избежании эпидемии.
До катастрофического ужаса сгустил краски.
Виктор был под коньяком, тем не менее предусмотрительно затемнил
паспортные данные, назвался Телегиным в справке. Пообщавшись с летчиками,
понял, затея пахнет не духами с одеколоном.
- Теперь можно лететь! - сказал Димка, забирая оправдательный документ.
Самолет У-2 с четырьмя крыльями, на деле на мотоцикл смахивал. Кабина
открытая. Плексигласовый козырек перед лицом пилота - вот и вся защита от
встречного потока. И всего два места, одно за другим.
Больше, собственно, Виктору и не требовалось.
Летчик сел впереди, пассажир за его спиной угнездился.
Мотор взревел, Виктор повеселел, лучше плохо лететь, да вовремя успеть.
Однако в воздухе радость поугасла: гоп с оперативкой праздновать рано.
Светлый вечер прошел в уговорах. На момент взлета темень обволокла Омскую
область. У такого воздушного судна, как У-2, навигационные приборы в голове
пилота сосредоточены. По наземной местности прокладывает курс. Ночью лесные
стежки-дорожки плохо видать. Точнее - хоть глаз коли. Это не Западная
Европа, где населенных пунктов с лампочками как сельдей в бочке. Здесь
темнота безлунная ориентиры одной краской заляпала. А у Димки филина в
родстве не было. Поэтому зацепился за Иртыш. Тот поблескивал чернотой.
Иногда пароходики внизу ползли. Жалко, тек не по прямолинейному маршруту,
вилял как взбредет. Димка параллельно туда-сюда виражи закладывал, заодно
пытаясь связаться с аэропортом назначения.
Наконец, Омск ответил. Неприветливо. Дескать, вы что там в Таре -
очумели от свежего воздуха? Ночь на дворе, ни живой души на аэродроме!
В Омске местные авиалинии тоже только в светлое время функционировали.
Димка не сдается, требует зажечь посадочные огни во что бы то ни стало. "На
борту инфекционный больной!" - врет и не морщится. Сам прет дальше согласно
Иртышу. А тот выводит на море городских огней. Вон факелы нефтезавода, вон
телевышка торчит. А вот и аэропорт местных авиалиний под крылом образовался.
"Гоп" можно говорить, а Виктору не до "ура!". Суета наземная не понравилась:
машины "скорой помощи", милиция с мигалками.
"Сейчас сграбастают, - тоскливо подумалось в небе, - упрячут в изолятор
с решетками. Заставят сдавать мочу и кал по полной программе, а потом ждать
взаперти результатов". Оперативка накрывалась медным тазиком.
Самолет приземлился, снизил скорость.
"Катапультируйся!" - приказал себе Виктор.
Не прощаясь с пилотом, выбрался на крыло, спрыгнул, распластался на
бетонке, чтобы не долбануло хвостовым оперением. А когда самолет удалился,
шмыгнул в кусты зеленого ограждения, росшие вдоль рулежки.
И затих. Сдержал сумасшедшее желание бежать подальше от анализов. "Надо
переждать, чтоб не засекли".
К самолету устремились белые халаты с носилками, люди в погонах,
аэродромные работники.
- Где пассажир? - кричат.
Хотят поскорее изолировать заразу от города.
- Сзади! - отвечает пилот.
- Где "сзади"?
Димка обернулся.
- Выпал! - ужаснулся увиденному.
- Как это "выпал"? Это что мешок?
- Больной человек... Наверное, когда я над Иртышом крутил...
"Выпавший" под шумок разборок отполз в темноту, где удачно наткнулся на
дорожку, которая вывела к дыре в заборе. Народную тропу для облегчения жизни
натоптали аэродромные работники, дабы не делать здоровенного кругаля к
проходной. Виктор нырнул в неофициальный выход...
Ровно в девять он как ни в чем не бывало сидел на директорской
оперативке.
Яша Шишкин жил в сильно северном районе, но не из тех был, кто на
деревенской улице герой, чуть в город попал - тише воды, ниже любого газона.
Яшу хоть в Кремль помести, хоть к американцам в Белый дом забрось - не
забьется в дальний угол известку тылом обтирать. Через пять минут он как всю
жизнь там обретался. Через десять - душа компании. Такой Яша экземпляр.
Обожает быструю езду, чтобы спидометр дымился, хоть верхом на лошади, хоть
на мотоцикле. В последнее время на машине. Возраст - сорок пять - требует
соответствия. Еще Яша любит пареную калину.
Но не об этом речь.
Рост у Яши, прямо скажем, ниже скромного, зато плечи со скамейку, грудь
как стол, ручищи - такими медведей душить.
Но не об этом речь.
Должность у Яши неслабая. Главный человек в районе по березам, соснам,
кедрам и другой флоре. Лесничий.
Но не об этом речь.
Огород в огород с Яшей живет тетка Амалья с нерусской фамилией Штырц.
Теткой Яша ее по-соседски зовет, а так бабуля семидесяти пяти годков.
Объеденье, какие окорока коптит. Что уж в дрова подмешивает, когда в огороде
коптильню, из железной бочки сооруженную, кочегарит? Ветчина получается
исключительно знатная. По национальности тетка, как поняли догадливые,
немка. Сын с семьей перебрался пятнадцать лет назад в палестины, из которых
предки при Екатерине II в Россию сквозонули. В Германию. Звал мать с собой,
наотрез не согласилась. Тут дочь, тут внуки, могилка мужа... Сын на
исторической родине умер, а дочь Фридка в Сибири вела беспутный образ
существования.
С некоторых пор тетку Амалью стал навещать внук германский Зигфрид.
Заскочит на день-другой, конфет, печенья привезет, марок немецких чуток
отщипнет - "купи, бабуля, что-нибудь из одежды", спросит "не продает ли кто
иконы?" и опять "пока-пока".
Зигфрид - парень хваткий, в Россию не со слезой по родственникам ездил.
В Германии надыбал нишу на рынке. Немцы, с их разлинованной до миллиметра
страной, уважают полотна художников на темы вольных русских просторов. У
кого-то ностальгия о прошлом, а кто-то, глядючи на луга и березки, о будущем
России под протекторатом Германии бредит. Как бы там ни было, бюргерские
стены украшают картины нашей природной действительности, с реками, полями,
соснами, цветами.
В тонкостях искусства бюргеры не больно разбираются, на этом Зигфрид и
организовал прибыль. Да еще на слабом денежном содержании русского
рисовального населения.
Познакомился Зигфрид в Омске с восторженной любительницей живописи
Людой, которая, добрая душа, вовсю бросилась помогать немецкому другу.
Фроендшафт у них международный образовался. Где сама рисовала, но большей
частью носила коллегам с кистью каталоги, по которым те делали нужные копии.
Кто лучше, кто хуже, но для немецких "чайников" сойдет. Контингент
копировальщиков постоянно менялся, так как Зигфрид вечно тянул с выдачей
гонораров. Платил, надо сказать, слезы, и страсть как не обожал расставаться
с дойчмарками. То придумает историю "обокрали" или другую легенду найдет
потянуть с расчетом.
В Германии русские полотна, само собой, по другой цене впихивал
бюргерам. Бизнес был выгоднее, чем в народной мудрости: за морем полушка, да
рубль перевоз. Товар такой, что в ручной клади умещался. Себе на билет
потратил, вот тебе и все расходы на перевоз. Первое время, с месяц, у
Зигфрида с Людой были чисто деловые отношения на почве любви к искусству, а
потом неудержимо открылся зов плоти. Месяцами Зигфрид жил в Омске у Людмилы,
точнее - с Людмилой на жилплощади ее родителей, собирая очередную партию
картин. Кроме березок, сюрреализм возил в фатерлянд, некоторые продвинутые
немцы слюни пускали от полотен, когда без шнапса не разберешь, то ли черт с
копытом, то ли ведьма с метлой, то ли почище аллегория закручена. Зигфрид
систематически окучивал в Омске честолюбивый молодняк от живописи, который
без ума был, что шедевры из-под его кисти в Европу отбывают да еще на пиво
перепадает.
Как-то тетка Амалья в огороде завидела Яшу Шишкина:
- Яшенька, в Омск не собираешься?
- Жениха, тетка Амалья, привезти городского?
- Мои женихи давно райские яблочки кушают.
- С рогатыми?
- Да ну тебя! Игорь мне деньги немецкие привозил. В нашем магазине не
берут. Я в мешочек собирала, в кладовке прятала. Фридке дай - пропьет.
Думала, может, когда сама в город соберусь. А все никак. Позавчера глядь -
деньги мыши погрызли.
- Даешь ты, тетка Амалья! Мышей марками кормить! Много в чулок набила?
- А я разбираюсь? Поменяй на рубли, хоть конфет куплю.
Вынесла бабка "чулок". Пухленький, надо сказать. Некоторые купюры
изрядно мышам понравились. Вплотную к номерам подобрались.
Взялся Яша обменять. Как не пособить соседскому горю?
- За это, тетка Амалья, окорок зимой закоптишь.
- Конечно, Яшенька.
Прикатил Шишкин в Омск по лесным вопросам, между делом заскочил в банк.
За компанию взял с собой непосредственного областного начальника и
одновременно хорошего приятеля. Яша знает, с кем дружбу водить.
И вот эта парочка подруливает к солидному банку. Яша впереди в парадной
форме лесничего - благородно темно-зеленый китель с иголочки (Яша из
дремучего леса, а одежду, когда надо, как лорд носит), в петлицах горят
отличительные значки, башмаки начищены, физиономия здоровьем лоснится от
лосятины, гусятины и кабанятины. Ну, генерал и генерал! Заходит
беспрепятственно в банк. А сзади его областной начальник вышагивает. Тоже
неслабо упакован: длинное кашемировое пальто, норковая шапка... На две
головы выше подчиненного. Яшу пропускают безоговорочно, а начальника... Не
успел тот глазом моргнуть, как на пути охранник грозно вырос,
профессиональными руками давай шмонать по всей протяженности сверху донизу.
"Сдать, - приказывает, - оружие!"
За Яшиного телохранителя принял.
Яша хохочет от такой обозначки. А в банке очередь. Ни раньше, ни позже
всем понадобились валютные операции. Клиент, естественно, не базарный. Чинно
стоит. Одного Яшу распирает распрекрасное настроение. Как не поделиться
таким богатством. Накануне похода в банк с начальником бутылочку коньячка
раскатали. Принялся Яша рассказывать посетителям финансового учреждения про
тетку Амалью.
- Вот народ у нас! Бабка, соседка моя, валютой мышей кормила!
Оказывается, этим грызунам только дай дойчрубли. Может, немцы шпигом их
смазывают для долговечности? Бабка в чулок марки лет восемь пихала. Дочь,
конечно, у бабки пьет, мужиков меняет, но ведь внуки есть. Нет, лучше в
чулке пусть деньга преет. Она бы и дальше складировала, кабы мыши не
почикали. Я со смеху чуть не кончился, как увидел эту торбу. Внучок у бабки
в Германии дурит немецкого брата мазней русских художников. Они здесь за
рублевые гроши малюют, он там за недешево впаривает. И ведь находятся
лопухи, берут, валюту не жалко! Как-то подкатил: продай ему икону. Есть у
меня, от бабушки осталась. Я, конечно, послал его по прямому проводу. Купец
заморский! В детстве вечно сопливый бегал, по чужим огородам промышлял. Всю
дорогу Игоряном звали, а теперь не хвост собачий, а собачачий -
исключительно Зигфрид.
Развлекает Яша публику, для наглядности рассказа достал мешочек с
погрызенными марками: полюбуйтесь, люди добрые, на чудеса в "чулке". И вдруг
из очереди выскакивает дама пенсионного возраста и прямо на Шишкина прыгает:
- Это наши деньги мыши жрут! - кричит в Яшу. - Отдайте!
И хвать Шишкина мертвой хваткой за руку.
У Яши, конечно, глаз выпал. Все-таки не в сумасшедшем доме, в передовом
банке области. И вдруг почище базарных рядов выходка.
Через две минуты глаз в другой раз выпал. Дама, отталкиваясь от
подпорченных мышами дойчмарок, продолжила Яшин рассказ с обратной стороны
живописной медали.
Как ни жил Шишкин в крайне северном районе, а все одно мир тесен.
Оказывается, Людмила, что пособляла немецкому любителю искусства днем и
ночью, - не кто иная, как родная дочь дамы, вцепившейся в тетки Амальин
"чулок". Можно сказать, произошла неожиданная смычка города с деревней на
почве валюты Зигфрида.
Он, как поведала дама, на третьесортных копиях поднялся и захотел
скупать полотна у без дураков художников. Компаньона подыскал, тот был
тертый калач в картинном бизнесе, но без выхода за рубеж. Зигфрид говорит:
чем я не выход! Бьют по рукам. Российский купец подобрал партию картин и за
десять тысяч долларов предложил немецкому негоцианту. "Без базару", -
согласился по-новорусски тот и повез товар на реализацию. Столковались, что
через пару месяцев компаньон приедет в Висбаден за американскими деньгами,
параллельно расслабится по-европейски.
Прилетает наш бизнесмен от изобразительного искусства в объединенную
Германию, кошелек неслабый прихватил под десять тысяч долларов. Накануне
созвонился с Зигфридом. "Все абдемах, - докладывает тот, - деньги жгут мою
ляжку!" И попросил гостинца - вкусной водки "Гжелки". Обрадованный партнер
водчонку под мышку и на самолет. Но в аэропорту назначения никто в объятья
гостя из России не сграбастал. Отсутствовал Зигфрид и по висбаденскому
адресу. Неделю компаньон наугад рыскал по городу, вторую, язык на плече, с
достопримечательностями знакомился - вдруг среди них наглая физиономия
Зигфрида мелькнет, - нервничать начал: как вернуть картинные доллары? От
перевозбуждения в одиночестве, как алкаш последний, "Гжелку" выхлестал.
Вместе с водкой виза закончилась, немцам наплевать на издержки живописного
производства, дранг нах остен указали.
Рассвирепел компаньон. "Ах ты, фашист! - начал обзываться в самолете. -
Ах ты, Геббельс! Ах ты, немчурина недобитая! Развел меня, как лоха!"
И Курскую дугу не устроишь с утюгом на животе, кирпичом, к мошонке
притороченном.
На подлете к Омску чуток успокоился обманутый бизнесмен. Прямо с
аэропорта к Людмиле на такси рванул. А у той сын, Александр Зигфридович, пол
животом полирует, ждет, когда папка, как давно обещал мамке, заберет их на
постоянное жительство в Германию. Компаньон обрадовался наличию
подрастающего поколения, говорит Людмиле:
- Ты мне должна десять тысяч долларов. Через месяц не отдашь, я этого
немчуренка за ноги и об стену шарахну! Ферштейн, фрау?
Никакого человеколюбия! А ведь не сивушно-водочный предприниматель, с
образцами высокого искусства коммерцию имеет.
- Связывайся со своим Геббельсом, пусть шлет долг! Или квартиру
продавай! Мне лично по барабану! Но через месяц деньги на бочку.
На следующий день еще раз проведал Людмилу, в компании с двумя
мордоворотами, но с тем же шкурным интересом.
- Мы квартиру продали! - ревела теща Зигфрида в банке. - Купили халупу
в деревне, крыша течет, туалет завалился... Это наши деньги мыши жрут! Наши!
Отдайте!
И Шишкин отдал "чулок".
- Зачем? - спросил начальник в машине.
- Все одно их вроде как мыши съели!
- А соседка?
- Куплю сладостей и будет довольна.
- Она, поди, не совсем дура. Понимает, не на кило пряников в чулке
было!
- Не боись, Марфута, все сходится - ребеночек не наш! - захохотал Яша и
похлопал себя по карману. - В мешке только сильно погрызенные были, марок
двести, остальные триста у меня. Тетку Амалью забижать нельзя, окорок
обещала закоптить. Привезу на пробу, пальчики оближешь.
- О правнуке ей не трекни!
- За кого меня держишь?
- За Яшу Шишкина!
- То-то!
И они поехали в другой пункт валютного обмена.
Есть переделанная из давнишнего шлягера песенка: "Любовь-любовь, ах,
чтоб ты сдохла! Ой, Жигули вы, Жигули!" Само собой, для смеху поется, но в
ней намек, красным девицам урок - не всякая любовь впрок. Сколько раз было -
молоденькая да свеженькая втюрится в экземпляр на две головы старше, молью
травленный, женой запиленный. Вцепится дуреха всеми руками в поношенное
добро и не хочет отбежать на пару шагов, трезво оглядеть портретную и
остальную сущность Ромео. Ладно бы он из себя Аполлон или творческого
пошиба: на сцене играет, стихи в книжки пишет. Ничего рядом не пробегало: ни
экстерьера, ни внутреннего интеллекта. А она рвет сердечко на клочки. Пусть
бы круглый день носил благоухающий цветочек на руках... Он едва не на
пинках... Нехотя завоешь: "Любовь-любовь, ах, чтоб ты сдохла!"
Катюху Алимпиеву поразила такая страсть. Двадцать лет от роду, кожа -
чистый атлас, щечки - маков цвет, а втрескалась в мужика, у которого вместо
аполлонства и поэзии сорок лет от роду, из коих три лагерной биографии -
сидел, внешность из разряда пересортицы. Жена, двое детей. И с головой не
дружит. Вот расщедрился, подарил белье - дорогое да шикарное. Катюха и так
принцесса, тут - вообще! Хоть в газету на конкурс снимок посылай. Да не
успела перед зеркалом крутнуться, трах-бах - разругались. Кавалер наезжает:
отдавай подарочные тряпки! Катюха тащит презент со слезами. Не так из-за
кружевных лоскутков влагу пускает, как из-за ссоры с любимым. В другой раз
возвращай ему деньги, что потратил, когда в ресторан водил. Рыцарь без стыда
и с упреком.
Подруга со школьных лет Люся Гавричкова не одобряла данный выбор. Но
Катюха уговорила ее на разведку сбегать, узнать, что за жена у ненаглядного.
"Сходи, - канючила, - посмотри. Завтра вечером его как раз дома не
будет".
Что ни сделаешь ради дружбы.
Вместо жены сам дверь отворил. Красаве-е-е-ц! Люся исплевалась на
обратной дороге. Лысина в полчерепушки, в трусах семейных, на груди с одной
стороны купола церковные синеют, с другой - русалка с голливудским бюстом
хвостом машет.
"Он хороший!" - защищала Катюха.
И перспектив-то супружеских ни два, ни один с половиной. Вроде как
обещал жениться, да все "после-после".
Люся пыталась втолковать подружке: "После будет шиш да в подоле малыш".
Та или хохочет, уши затыкает: не учи ученого. Или ревмя ревет: опять у них
нарастопырку, нижние подарочные тряпки в обратную сторону требует.
В тот раз Катюха веселая пришла. Она медсестрой в больнице работала.
Кстати, раз пошла речь о вопросе занятости - Люся в университете уму разуму
училась.
Катюха принялась рассказывать больничный прикол. Пациенту надо
обследовать почки. Он пятьдесят лет розово витал в облаках - не для его
органов хвори с армией врачей. В поликлинику дорогу только с кариесом знал.
И вдруг здоровье беспутно вильнуло хвостом, почки развякались мочи нет - на
стенки гонят. Направили бедолагу в стационар. Лежит сам не свой, думку
невеселую мнет-крутит - отгарцевался, теперь пойдут клизмы, таблетки и
стариковские валенки вместо тапочек.
- Знаешь, как мужики над ним прикололись? - Катюха хохочет.
Перед тем как идти дилетанту от медицины на обследование, соседи по
палате принялись с умными физиономиями учить, что да как. Почки, де,
исследуются зондом, что через задний проход вводится в недра организма.
Придешь в кабинет, объясняют, врач скажет: идите готовьтесь. Проследуешь в
соседнюю комнатку, разденешься догола и становись раком на кушетку. "Носки
обязательно сними!" - наказывают. "Носки-то зонду как мешают?" - удивляется
обреченный. "При этом обследовании в пот кидает, ноги шибко потеют, особенно
- в носках. Врачи на вонь злятся".
- Прикинь, поверил, - Катюха хихикает. - Разделся, как учили, да от
волнения носки забыл стянуть. Врач, Наталья Арнольдовна, заходит, а он на
четырех костях во всей красе выставился. Кушетка так стоит, что голой
задницей как раз в Наталью Арнольдовну нацелился. Она дамочка манерная, как
закричит: "Вы что?" Думала, за-ради издевательства над ее женским
достоинством задница. Больной подхватился: "Извините! забыл!" И давай носки
с себя срывать! Ржачка!
Похохотали над больничным анекдотом, потом Катюха принялась жаловаться
на судьбу-непруху. Опять у нее с женатиком нелады.
- Сдался он тебе, - в который раз просвещает задуренную голову подруги
Люся. - Давай с кем-нибудь с нашего факультета познакомлю.
- Он хороший, - защищает свое добро Катюха.
Почирикали, на следующее утро вскочила Люся в университет бежать, глаза
промыла-накрасила, хвать-похвать, а золотого кольца и цепочки из того же
драгматериала нет. Перерыла все - увы и ой-е-ей!
"Петька что ли?" - погрешила на младшего брата. Тот "твое-мое" хорошо
усвоил. Запросто мог в кошелек к сестре залезть не с празднолюбопытной
целью.
"Уже до золота подрос?" - злилась Люся. И вдруг вспомнила: брат третий
день с родителями на даче.
"Может, сорока украла?"
На даче белобока зеркальце может со стола умыкнуть, мыла кусок.
"Сорока не моль, - рассуждала дальше, - мимо зрения в квартиру
впорхнуть-выпорхнуть. И не с ридикюлем ведь под крылом - одним приемом
кольцо с цепочкой уволочь?"
В тот день только Катюха была у них.
- Что ты менжуешься! - наседала на Люсю университетская подружка Полина
Шкурапет. - За горло возьми, чтоб вернула! Это не заколку невзначай
прихватить!
- Вдруг не Катюха!
- А кто? Связалась с уголовником и сама по воровству пошла!
- Я когда в седьмом классе ноги ломала, мама столько не сидела в
больнице, сколько Катюха.
- Ты еще времена декабристов вспомни!
Мозг Полины кипел негодованием и сварил коварную задумку - прикинуться
колдуньей для разоблачения.
- Катюха, говоришь, девушка впечатлительная. Это хорошо. И меня не
знает. На этом поставим комедь с нравственным уклоном...
Полина жила с родителями. В приданое имела однокомнатную квартиру.
Пустующую жилплощадь выбрала для хитротонкого трюка.
Люся разрекламировала Катюхе гадалку-колдунью. Дескать, та
прорицательница, ясновидящая, делегат всемирного конгресса психоаналитиков и
колдунов. Корректирует судьбу, выправляет кривизну ног. Девчонки к ней
табунами ходят. Одной сняла венок безбрачия, у другой на парне порча была -
бывшая возлюбленная-ведьма мужской потенциал на ноль с минусом свела.
Колдунья исправила изъян так, что подружку за пропуски скоро из университета
выпрут, полгода не могут с дружком из медового месяца выйти.
Одним словом - на все любовные случаи мастерица. Мужей от любовниц
отваживает.
Полина решила во время сеанса нагнать жути на Катюху, задурить
белибердой и подкинуть наживку про кольцо с цепочкой. Если ее рук воровское
дело, обязательно разоблачится.
- Только не молотком в лоб действуй! - умоляла Люся Полину. - Вдруг не
она.
Полина не жгучая брюнетка, как ведьме положено, и очи не выдающихся
размеров, но так может стегануть взглядом, рука сама креститься дергается.
Нос... для красоты лучше поменьше, для ведьмы - в самый раз. В объемах
худобой не назовешь. Здоровьем пышет, с первого взгляда чувствуется: дай
диск или копье, зашвырнет, с собаками не отыщешь. Представительная особа.
Чтобы веселей комедию гнать, подружку Вику Мухамедзянову призвала в
подручные. "Прогоним дурочку, - с большой охотой откликнулась позабавиться
Вика, - что не брала - приволокет".
Девки тумана чертячьего нагнали в "колдовской квартире". Полумраку
бордовыми шторами напустили. Свечек запашистых нажгли. Разорились на сигару,
углы обкурили. Заходишь с улицы, сразу ясно - не на чай с шанежками сюда
ходят.
Не разбираясь в магии, постановили, чем дурнее - тем лучше.
- Пусть волос хахаля несет, - наказала Полина.
- Он же лысый, - хохотнула Люся.
- Тем хлеще! Но строго-настрого накажи: волос добывать незаметно! О
ворожбе зек не должен знать ни под каким гарниром! А то еще прищучит
ножичком!
Любовь у Катюхи была с абортом. "Пойдет! - обрадовалась колдунья
роковому факту "истории болезни" пациентки. - В самый раз для ясновидения
козырь!"
В назначенный час заходят Люся с Катюхой в квартиру, там свечи горят,
табачище вперемежку с духами и свечным ароматом шибает. Полина за столом в
черном платье восседает, Вика рядом стоит. Парик для убедительности
напялила. Была крашеной блондинкой, стала пепельно-фиолетовой мамзелью
вульгарного разлива. На столе среди всякой всячины щипцы слесарные.
"Они-то зачем?" - удивилась Люся.
Сама с Катюхи глаз не спускает. Та заметно вибрирует.
- Волос принесла? - колдунья даванула тяжелым взглядом пациентку.
- Да, - дрожащими ручонками разворачивает Катюха носовой платочек с
- Пошли к Димке, - пилот поднялся из-за коньячного стола.
Димка - коллега по крыльям и винтам - отнюдь не вдохновился идеей
чартерного рейса в Омск.
"Он на авиазаводе начальником цеха работает, - убеждал выпивший летчик
трезвого, - завтра министр приезжает, а он к любимой женщине ездил и опоздал
на "Ракету".
Хитрый Димка, отнекиваясь от явной авантюры, зацепился за вескую
отговорку. На тот момент связи между Омским аэропортом и Тарой не было.
Что-то со станцией случилось.
- Ты в воздухе свяжешься! - парировал довод нетрезвый коллега.
- И че я им буду бурагозить? Мужику запоносилось в Омск, я за бутылку
везу. Меня в двадцать четыре секунды уволят, а на двадцать пятой посадят!
Прав был Димка. Самолет тарский не реактивный лайнер, а все одно - не
колхозная сивка-бурка. И летный отряд - не артель по сбору березовых
веников. Полувоенная организация с некоторым порядком.
Но и мужики не лыком инструкций шиты, берестой законов подпоясаны.
Заряженные Виктором, нашли выход из авиатупика.
- Надо из него больного сделать! - придумал наконьяченный Андрей.
- Вы что? - заволновался Виктор. - Мне завтра на оперативку.
- Не в плане членовредительства, - успокоил Андрей.
- Понял, - сказал Димка. - С бумагой из больнички можно слетать.
Двинули втроем к медикам, и с порога дежурному фельдшеру на стол
бутылку коньяка. Тот не стал кочевряжиться.
- Наливай, - махнул рукой.
После первой летчики принялись уговаривать медтарчанина в отношении
справки.
На что белый рукав описал вторую призывную дугу...
Осадив и этот стакан, доктор бросил:
- Даже в бестолковых домах по три раза наливают!
А закрыв счет на "три", выдал смертельную бумагу, что Виктор - холерный
больной, его следует срочно этапировать в областной центр, так как в Таре
нет условий на сто процентов изолировать на корню страшные вирусы во
избежании эпидемии.
До катастрофического ужаса сгустил краски.
Виктор был под коньяком, тем не менее предусмотрительно затемнил
паспортные данные, назвался Телегиным в справке. Пообщавшись с летчиками,
понял, затея пахнет не духами с одеколоном.
- Теперь можно лететь! - сказал Димка, забирая оправдательный документ.
Самолет У-2 с четырьмя крыльями, на деле на мотоцикл смахивал. Кабина
открытая. Плексигласовый козырек перед лицом пилота - вот и вся защита от
встречного потока. И всего два места, одно за другим.
Больше, собственно, Виктору и не требовалось.
Летчик сел впереди, пассажир за его спиной угнездился.
Мотор взревел, Виктор повеселел, лучше плохо лететь, да вовремя успеть.
Однако в воздухе радость поугасла: гоп с оперативкой праздновать рано.
Светлый вечер прошел в уговорах. На момент взлета темень обволокла Омскую
область. У такого воздушного судна, как У-2, навигационные приборы в голове
пилота сосредоточены. По наземной местности прокладывает курс. Ночью лесные
стежки-дорожки плохо видать. Точнее - хоть глаз коли. Это не Западная
Европа, где населенных пунктов с лампочками как сельдей в бочке. Здесь
темнота безлунная ориентиры одной краской заляпала. А у Димки филина в
родстве не было. Поэтому зацепился за Иртыш. Тот поблескивал чернотой.
Иногда пароходики внизу ползли. Жалко, тек не по прямолинейному маршруту,
вилял как взбредет. Димка параллельно туда-сюда виражи закладывал, заодно
пытаясь связаться с аэропортом назначения.
Наконец, Омск ответил. Неприветливо. Дескать, вы что там в Таре -
очумели от свежего воздуха? Ночь на дворе, ни живой души на аэродроме!
В Омске местные авиалинии тоже только в светлое время функционировали.
Димка не сдается, требует зажечь посадочные огни во что бы то ни стало. "На
борту инфекционный больной!" - врет и не морщится. Сам прет дальше согласно
Иртышу. А тот выводит на море городских огней. Вон факелы нефтезавода, вон
телевышка торчит. А вот и аэропорт местных авиалиний под крылом образовался.
"Гоп" можно говорить, а Виктору не до "ура!". Суета наземная не понравилась:
машины "скорой помощи", милиция с мигалками.
"Сейчас сграбастают, - тоскливо подумалось в небе, - упрячут в изолятор
с решетками. Заставят сдавать мочу и кал по полной программе, а потом ждать
взаперти результатов". Оперативка накрывалась медным тазиком.
Самолет приземлился, снизил скорость.
"Катапультируйся!" - приказал себе Виктор.
Не прощаясь с пилотом, выбрался на крыло, спрыгнул, распластался на
бетонке, чтобы не долбануло хвостовым оперением. А когда самолет удалился,
шмыгнул в кусты зеленого ограждения, росшие вдоль рулежки.
И затих. Сдержал сумасшедшее желание бежать подальше от анализов. "Надо
переждать, чтоб не засекли".
К самолету устремились белые халаты с носилками, люди в погонах,
аэродромные работники.
- Где пассажир? - кричат.
Хотят поскорее изолировать заразу от города.
- Сзади! - отвечает пилот.
- Где "сзади"?
Димка обернулся.
- Выпал! - ужаснулся увиденному.
- Как это "выпал"? Это что мешок?
- Больной человек... Наверное, когда я над Иртышом крутил...
"Выпавший" под шумок разборок отполз в темноту, где удачно наткнулся на
дорожку, которая вывела к дыре в заборе. Народную тропу для облегчения жизни
натоптали аэродромные работники, дабы не делать здоровенного кругаля к
проходной. Виктор нырнул в неофициальный выход...
Ровно в девять он как ни в чем не бывало сидел на директорской
оперативке.
Яша Шишкин жил в сильно северном районе, но не из тех был, кто на
деревенской улице герой, чуть в город попал - тише воды, ниже любого газона.
Яшу хоть в Кремль помести, хоть к американцам в Белый дом забрось - не
забьется в дальний угол известку тылом обтирать. Через пять минут он как всю
жизнь там обретался. Через десять - душа компании. Такой Яша экземпляр.
Обожает быструю езду, чтобы спидометр дымился, хоть верхом на лошади, хоть
на мотоцикле. В последнее время на машине. Возраст - сорок пять - требует
соответствия. Еще Яша любит пареную калину.
Но не об этом речь.
Рост у Яши, прямо скажем, ниже скромного, зато плечи со скамейку, грудь
как стол, ручищи - такими медведей душить.
Но не об этом речь.
Должность у Яши неслабая. Главный человек в районе по березам, соснам,
кедрам и другой флоре. Лесничий.
Но не об этом речь.
Огород в огород с Яшей живет тетка Амалья с нерусской фамилией Штырц.
Теткой Яша ее по-соседски зовет, а так бабуля семидесяти пяти годков.
Объеденье, какие окорока коптит. Что уж в дрова подмешивает, когда в огороде
коптильню, из железной бочки сооруженную, кочегарит? Ветчина получается
исключительно знатная. По национальности тетка, как поняли догадливые,
немка. Сын с семьей перебрался пятнадцать лет назад в палестины, из которых
предки при Екатерине II в Россию сквозонули. В Германию. Звал мать с собой,
наотрез не согласилась. Тут дочь, тут внуки, могилка мужа... Сын на
исторической родине умер, а дочь Фридка в Сибири вела беспутный образ
существования.
С некоторых пор тетку Амалью стал навещать внук германский Зигфрид.
Заскочит на день-другой, конфет, печенья привезет, марок немецких чуток
отщипнет - "купи, бабуля, что-нибудь из одежды", спросит "не продает ли кто
иконы?" и опять "пока-пока".
Зигфрид - парень хваткий, в Россию не со слезой по родственникам ездил.
В Германии надыбал нишу на рынке. Немцы, с их разлинованной до миллиметра
страной, уважают полотна художников на темы вольных русских просторов. У
кого-то ностальгия о прошлом, а кто-то, глядючи на луга и березки, о будущем
России под протекторатом Германии бредит. Как бы там ни было, бюргерские
стены украшают картины нашей природной действительности, с реками, полями,
соснами, цветами.
В тонкостях искусства бюргеры не больно разбираются, на этом Зигфрид и
организовал прибыль. Да еще на слабом денежном содержании русского
рисовального населения.
Познакомился Зигфрид в Омске с восторженной любительницей живописи
Людой, которая, добрая душа, вовсю бросилась помогать немецкому другу.
Фроендшафт у них международный образовался. Где сама рисовала, но большей
частью носила коллегам с кистью каталоги, по которым те делали нужные копии.
Кто лучше, кто хуже, но для немецких "чайников" сойдет. Контингент
копировальщиков постоянно менялся, так как Зигфрид вечно тянул с выдачей
гонораров. Платил, надо сказать, слезы, и страсть как не обожал расставаться
с дойчмарками. То придумает историю "обокрали" или другую легенду найдет
потянуть с расчетом.
В Германии русские полотна, само собой, по другой цене впихивал
бюргерам. Бизнес был выгоднее, чем в народной мудрости: за морем полушка, да
рубль перевоз. Товар такой, что в ручной клади умещался. Себе на билет
потратил, вот тебе и все расходы на перевоз. Первое время, с месяц, у
Зигфрида с Людой были чисто деловые отношения на почве любви к искусству, а
потом неудержимо открылся зов плоти. Месяцами Зигфрид жил в Омске у Людмилы,
точнее - с Людмилой на жилплощади ее родителей, собирая очередную партию
картин. Кроме березок, сюрреализм возил в фатерлянд, некоторые продвинутые
немцы слюни пускали от полотен, когда без шнапса не разберешь, то ли черт с
копытом, то ли ведьма с метлой, то ли почище аллегория закручена. Зигфрид
систематически окучивал в Омске честолюбивый молодняк от живописи, который
без ума был, что шедевры из-под его кисти в Европу отбывают да еще на пиво
перепадает.
Как-то тетка Амалья в огороде завидела Яшу Шишкина:
- Яшенька, в Омск не собираешься?
- Жениха, тетка Амалья, привезти городского?
- Мои женихи давно райские яблочки кушают.
- С рогатыми?
- Да ну тебя! Игорь мне деньги немецкие привозил. В нашем магазине не
берут. Я в мешочек собирала, в кладовке прятала. Фридке дай - пропьет.
Думала, может, когда сама в город соберусь. А все никак. Позавчера глядь -
деньги мыши погрызли.
- Даешь ты, тетка Амалья! Мышей марками кормить! Много в чулок набила?
- А я разбираюсь? Поменяй на рубли, хоть конфет куплю.
Вынесла бабка "чулок". Пухленький, надо сказать. Некоторые купюры
изрядно мышам понравились. Вплотную к номерам подобрались.
Взялся Яша обменять. Как не пособить соседскому горю?
- За это, тетка Амалья, окорок зимой закоптишь.
- Конечно, Яшенька.
Прикатил Шишкин в Омск по лесным вопросам, между делом заскочил в банк.
За компанию взял с собой непосредственного областного начальника и
одновременно хорошего приятеля. Яша знает, с кем дружбу водить.
И вот эта парочка подруливает к солидному банку. Яша впереди в парадной
форме лесничего - благородно темно-зеленый китель с иголочки (Яша из
дремучего леса, а одежду, когда надо, как лорд носит), в петлицах горят
отличительные значки, башмаки начищены, физиономия здоровьем лоснится от
лосятины, гусятины и кабанятины. Ну, генерал и генерал! Заходит
беспрепятственно в банк. А сзади его областной начальник вышагивает. Тоже
неслабо упакован: длинное кашемировое пальто, норковая шапка... На две
головы выше подчиненного. Яшу пропускают безоговорочно, а начальника... Не
успел тот глазом моргнуть, как на пути охранник грозно вырос,
профессиональными руками давай шмонать по всей протяженности сверху донизу.
"Сдать, - приказывает, - оружие!"
За Яшиного телохранителя принял.
Яша хохочет от такой обозначки. А в банке очередь. Ни раньше, ни позже
всем понадобились валютные операции. Клиент, естественно, не базарный. Чинно
стоит. Одного Яшу распирает распрекрасное настроение. Как не поделиться
таким богатством. Накануне похода в банк с начальником бутылочку коньячка
раскатали. Принялся Яша рассказывать посетителям финансового учреждения про
тетку Амалью.
- Вот народ у нас! Бабка, соседка моя, валютой мышей кормила!
Оказывается, этим грызунам только дай дойчрубли. Может, немцы шпигом их
смазывают для долговечности? Бабка в чулок марки лет восемь пихала. Дочь,
конечно, у бабки пьет, мужиков меняет, но ведь внуки есть. Нет, лучше в
чулке пусть деньга преет. Она бы и дальше складировала, кабы мыши не
почикали. Я со смеху чуть не кончился, как увидел эту торбу. Внучок у бабки
в Германии дурит немецкого брата мазней русских художников. Они здесь за
рублевые гроши малюют, он там за недешево впаривает. И ведь находятся
лопухи, берут, валюту не жалко! Как-то подкатил: продай ему икону. Есть у
меня, от бабушки осталась. Я, конечно, послал его по прямому проводу. Купец
заморский! В детстве вечно сопливый бегал, по чужим огородам промышлял. Всю
дорогу Игоряном звали, а теперь не хвост собачий, а собачачий -
исключительно Зигфрид.
Развлекает Яша публику, для наглядности рассказа достал мешочек с
погрызенными марками: полюбуйтесь, люди добрые, на чудеса в "чулке". И вдруг
из очереди выскакивает дама пенсионного возраста и прямо на Шишкина прыгает:
- Это наши деньги мыши жрут! - кричит в Яшу. - Отдайте!
И хвать Шишкина мертвой хваткой за руку.
У Яши, конечно, глаз выпал. Все-таки не в сумасшедшем доме, в передовом
банке области. И вдруг почище базарных рядов выходка.
Через две минуты глаз в другой раз выпал. Дама, отталкиваясь от
подпорченных мышами дойчмарок, продолжила Яшин рассказ с обратной стороны
живописной медали.
Как ни жил Шишкин в крайне северном районе, а все одно мир тесен.
Оказывается, Людмила, что пособляла немецкому любителю искусства днем и
ночью, - не кто иная, как родная дочь дамы, вцепившейся в тетки Амальин
"чулок". Можно сказать, произошла неожиданная смычка города с деревней на
почве валюты Зигфрида.
Он, как поведала дама, на третьесортных копиях поднялся и захотел
скупать полотна у без дураков художников. Компаньона подыскал, тот был
тертый калач в картинном бизнесе, но без выхода за рубеж. Зигфрид говорит:
чем я не выход! Бьют по рукам. Российский купец подобрал партию картин и за
десять тысяч долларов предложил немецкому негоцианту. "Без базару", -
согласился по-новорусски тот и повез товар на реализацию. Столковались, что
через пару месяцев компаньон приедет в Висбаден за американскими деньгами,
параллельно расслабится по-европейски.
Прилетает наш бизнесмен от изобразительного искусства в объединенную
Германию, кошелек неслабый прихватил под десять тысяч долларов. Накануне
созвонился с Зигфридом. "Все абдемах, - докладывает тот, - деньги жгут мою
ляжку!" И попросил гостинца - вкусной водки "Гжелки". Обрадованный партнер
водчонку под мышку и на самолет. Но в аэропорту назначения никто в объятья
гостя из России не сграбастал. Отсутствовал Зигфрид и по висбаденскому
адресу. Неделю компаньон наугад рыскал по городу, вторую, язык на плече, с
достопримечательностями знакомился - вдруг среди них наглая физиономия
Зигфрида мелькнет, - нервничать начал: как вернуть картинные доллары? От
перевозбуждения в одиночестве, как алкаш последний, "Гжелку" выхлестал.
Вместе с водкой виза закончилась, немцам наплевать на издержки живописного
производства, дранг нах остен указали.
Рассвирепел компаньон. "Ах ты, фашист! - начал обзываться в самолете. -
Ах ты, Геббельс! Ах ты, немчурина недобитая! Развел меня, как лоха!"
И Курскую дугу не устроишь с утюгом на животе, кирпичом, к мошонке
притороченном.
На подлете к Омску чуток успокоился обманутый бизнесмен. Прямо с
аэропорта к Людмиле на такси рванул. А у той сын, Александр Зигфридович, пол
животом полирует, ждет, когда папка, как давно обещал мамке, заберет их на
постоянное жительство в Германию. Компаньон обрадовался наличию
подрастающего поколения, говорит Людмиле:
- Ты мне должна десять тысяч долларов. Через месяц не отдашь, я этого
немчуренка за ноги и об стену шарахну! Ферштейн, фрау?
Никакого человеколюбия! А ведь не сивушно-водочный предприниматель, с
образцами высокого искусства коммерцию имеет.
- Связывайся со своим Геббельсом, пусть шлет долг! Или квартиру
продавай! Мне лично по барабану! Но через месяц деньги на бочку.
На следующий день еще раз проведал Людмилу, в компании с двумя
мордоворотами, но с тем же шкурным интересом.
- Мы квартиру продали! - ревела теща Зигфрида в банке. - Купили халупу
в деревне, крыша течет, туалет завалился... Это наши деньги мыши жрут! Наши!
Отдайте!
И Шишкин отдал "чулок".
- Зачем? - спросил начальник в машине.
- Все одно их вроде как мыши съели!
- А соседка?
- Куплю сладостей и будет довольна.
- Она, поди, не совсем дура. Понимает, не на кило пряников в чулке
было!
- Не боись, Марфута, все сходится - ребеночек не наш! - захохотал Яша и
похлопал себя по карману. - В мешке только сильно погрызенные были, марок
двести, остальные триста у меня. Тетку Амалью забижать нельзя, окорок
обещала закоптить. Привезу на пробу, пальчики оближешь.
- О правнуке ей не трекни!
- За кого меня держишь?
- За Яшу Шишкина!
- То-то!
И они поехали в другой пункт валютного обмена.
Есть переделанная из давнишнего шлягера песенка: "Любовь-любовь, ах,
чтоб ты сдохла! Ой, Жигули вы, Жигули!" Само собой, для смеху поется, но в
ней намек, красным девицам урок - не всякая любовь впрок. Сколько раз было -
молоденькая да свеженькая втюрится в экземпляр на две головы старше, молью
травленный, женой запиленный. Вцепится дуреха всеми руками в поношенное
добро и не хочет отбежать на пару шагов, трезво оглядеть портретную и
остальную сущность Ромео. Ладно бы он из себя Аполлон или творческого
пошиба: на сцене играет, стихи в книжки пишет. Ничего рядом не пробегало: ни
экстерьера, ни внутреннего интеллекта. А она рвет сердечко на клочки. Пусть
бы круглый день носил благоухающий цветочек на руках... Он едва не на
пинках... Нехотя завоешь: "Любовь-любовь, ах, чтоб ты сдохла!"
Катюху Алимпиеву поразила такая страсть. Двадцать лет от роду, кожа -
чистый атлас, щечки - маков цвет, а втрескалась в мужика, у которого вместо
аполлонства и поэзии сорок лет от роду, из коих три лагерной биографии -
сидел, внешность из разряда пересортицы. Жена, двое детей. И с головой не
дружит. Вот расщедрился, подарил белье - дорогое да шикарное. Катюха и так
принцесса, тут - вообще! Хоть в газету на конкурс снимок посылай. Да не
успела перед зеркалом крутнуться, трах-бах - разругались. Кавалер наезжает:
отдавай подарочные тряпки! Катюха тащит презент со слезами. Не так из-за
кружевных лоскутков влагу пускает, как из-за ссоры с любимым. В другой раз
возвращай ему деньги, что потратил, когда в ресторан водил. Рыцарь без стыда
и с упреком.
Подруга со школьных лет Люся Гавричкова не одобряла данный выбор. Но
Катюха уговорила ее на разведку сбегать, узнать, что за жена у ненаглядного.
"Сходи, - канючила, - посмотри. Завтра вечером его как раз дома не
будет".
Что ни сделаешь ради дружбы.
Вместо жены сам дверь отворил. Красаве-е-е-ц! Люся исплевалась на
обратной дороге. Лысина в полчерепушки, в трусах семейных, на груди с одной
стороны купола церковные синеют, с другой - русалка с голливудским бюстом
хвостом машет.
"Он хороший!" - защищала Катюха.
И перспектив-то супружеских ни два, ни один с половиной. Вроде как
обещал жениться, да все "после-после".
Люся пыталась втолковать подружке: "После будет шиш да в подоле малыш".
Та или хохочет, уши затыкает: не учи ученого. Или ревмя ревет: опять у них
нарастопырку, нижние подарочные тряпки в обратную сторону требует.
В тот раз Катюха веселая пришла. Она медсестрой в больнице работала.
Кстати, раз пошла речь о вопросе занятости - Люся в университете уму разуму
училась.
Катюха принялась рассказывать больничный прикол. Пациенту надо
обследовать почки. Он пятьдесят лет розово витал в облаках - не для его
органов хвори с армией врачей. В поликлинику дорогу только с кариесом знал.
И вдруг здоровье беспутно вильнуло хвостом, почки развякались мочи нет - на
стенки гонят. Направили бедолагу в стационар. Лежит сам не свой, думку
невеселую мнет-крутит - отгарцевался, теперь пойдут клизмы, таблетки и
стариковские валенки вместо тапочек.
- Знаешь, как мужики над ним прикололись? - Катюха хохочет.
Перед тем как идти дилетанту от медицины на обследование, соседи по
палате принялись с умными физиономиями учить, что да как. Почки, де,
исследуются зондом, что через задний проход вводится в недра организма.
Придешь в кабинет, объясняют, врач скажет: идите готовьтесь. Проследуешь в
соседнюю комнатку, разденешься догола и становись раком на кушетку. "Носки
обязательно сними!" - наказывают. "Носки-то зонду как мешают?" - удивляется
обреченный. "При этом обследовании в пот кидает, ноги шибко потеют, особенно
- в носках. Врачи на вонь злятся".
- Прикинь, поверил, - Катюха хихикает. - Разделся, как учили, да от
волнения носки забыл стянуть. Врач, Наталья Арнольдовна, заходит, а он на
четырех костях во всей красе выставился. Кушетка так стоит, что голой
задницей как раз в Наталью Арнольдовну нацелился. Она дамочка манерная, как
закричит: "Вы что?" Думала, за-ради издевательства над ее женским
достоинством задница. Больной подхватился: "Извините! забыл!" И давай носки
с себя срывать! Ржачка!
Похохотали над больничным анекдотом, потом Катюха принялась жаловаться
на судьбу-непруху. Опять у нее с женатиком нелады.
- Сдался он тебе, - в который раз просвещает задуренную голову подруги
Люся. - Давай с кем-нибудь с нашего факультета познакомлю.
- Он хороший, - защищает свое добро Катюха.
Почирикали, на следующее утро вскочила Люся в университет бежать, глаза
промыла-накрасила, хвать-похвать, а золотого кольца и цепочки из того же
драгматериала нет. Перерыла все - увы и ой-е-ей!
"Петька что ли?" - погрешила на младшего брата. Тот "твое-мое" хорошо
усвоил. Запросто мог в кошелек к сестре залезть не с празднолюбопытной
целью.
"Уже до золота подрос?" - злилась Люся. И вдруг вспомнила: брат третий
день с родителями на даче.
"Может, сорока украла?"
На даче белобока зеркальце может со стола умыкнуть, мыла кусок.
"Сорока не моль, - рассуждала дальше, - мимо зрения в квартиру
впорхнуть-выпорхнуть. И не с ридикюлем ведь под крылом - одним приемом
кольцо с цепочкой уволочь?"
В тот день только Катюха была у них.
- Что ты менжуешься! - наседала на Люсю университетская подружка Полина
Шкурапет. - За горло возьми, чтоб вернула! Это не заколку невзначай
прихватить!
- Вдруг не Катюха!
- А кто? Связалась с уголовником и сама по воровству пошла!
- Я когда в седьмом классе ноги ломала, мама столько не сидела в
больнице, сколько Катюха.
- Ты еще времена декабристов вспомни!
Мозг Полины кипел негодованием и сварил коварную задумку - прикинуться
колдуньей для разоблачения.
- Катюха, говоришь, девушка впечатлительная. Это хорошо. И меня не
знает. На этом поставим комедь с нравственным уклоном...
Полина жила с родителями. В приданое имела однокомнатную квартиру.
Пустующую жилплощадь выбрала для хитротонкого трюка.
Люся разрекламировала Катюхе гадалку-колдунью. Дескать, та
прорицательница, ясновидящая, делегат всемирного конгресса психоаналитиков и
колдунов. Корректирует судьбу, выправляет кривизну ног. Девчонки к ней
табунами ходят. Одной сняла венок безбрачия, у другой на парне порча была -
бывшая возлюбленная-ведьма мужской потенциал на ноль с минусом свела.
Колдунья исправила изъян так, что подружку за пропуски скоро из университета
выпрут, полгода не могут с дружком из медового месяца выйти.
Одним словом - на все любовные случаи мастерица. Мужей от любовниц
отваживает.
Полина решила во время сеанса нагнать жути на Катюху, задурить
белибердой и подкинуть наживку про кольцо с цепочкой. Если ее рук воровское
дело, обязательно разоблачится.
- Только не молотком в лоб действуй! - умоляла Люся Полину. - Вдруг не
она.
Полина не жгучая брюнетка, как ведьме положено, и очи не выдающихся
размеров, но так может стегануть взглядом, рука сама креститься дергается.
Нос... для красоты лучше поменьше, для ведьмы - в самый раз. В объемах
худобой не назовешь. Здоровьем пышет, с первого взгляда чувствуется: дай
диск или копье, зашвырнет, с собаками не отыщешь. Представительная особа.
Чтобы веселей комедию гнать, подружку Вику Мухамедзянову призвала в
подручные. "Прогоним дурочку, - с большой охотой откликнулась позабавиться
Вика, - что не брала - приволокет".
Девки тумана чертячьего нагнали в "колдовской квартире". Полумраку
бордовыми шторами напустили. Свечек запашистых нажгли. Разорились на сигару,
углы обкурили. Заходишь с улицы, сразу ясно - не на чай с шанежками сюда
ходят.
Не разбираясь в магии, постановили, чем дурнее - тем лучше.
- Пусть волос хахаля несет, - наказала Полина.
- Он же лысый, - хохотнула Люся.
- Тем хлеще! Но строго-настрого накажи: волос добывать незаметно! О
ворожбе зек не должен знать ни под каким гарниром! А то еще прищучит
ножичком!
Любовь у Катюхи была с абортом. "Пойдет! - обрадовалась колдунья
роковому факту "истории болезни" пациентки. - В самый раз для ясновидения
козырь!"
В назначенный час заходят Люся с Катюхой в квартиру, там свечи горят,
табачище вперемежку с духами и свечным ароматом шибает. Полина за столом в
черном платье восседает, Вика рядом стоит. Парик для убедительности
напялила. Была крашеной блондинкой, стала пепельно-фиолетовой мамзелью
вульгарного разлива. На столе среди всякой всячины щипцы слесарные.
"Они-то зачем?" - удивилась Люся.
Сама с Катюхи глаз не спускает. Та заметно вибрирует.
- Волос принесла? - колдунья даванула тяжелым взглядом пациентку.
- Да, - дрожащими ручонками разворачивает Катюха носовой платочек с