Страница:
— Ужас, привидится же такое сквозь сон! Только чуть-чуть задремал, а перед глазами стоит рожа «черта». Большие уши, длинный нос, глазища черными пуговками, и обнюхивает мою физиономию.
— У тебя, наверное, «крыша поехала». Скажешь тоже, черт. Наверное, крыса хотела поужинать кусочком твоего длинного носа.
— Жаль, что ты свой большой шнобель на траву не положил.
Тем временем Витька метался по кустам, с громким шумом и треском ломая ветки.
— Поймал, поймал! — заорал радостно солдат.
— Витька, на кой хрен нам крыса, шашлык из нее делать будешь? — поинтересовался Марасканов.
— Это не крыса, а ежик, товарищ старший лейтенант.
— Какой еще ежик? Я что ежей никогда не видал! Нос у зверя длинный, как у дятла, урод какой-то, — удивился я.
— Это, товарищ лейтенант, пустынный ежик. Я таких зверьков у нас в Самарканде видел.
С этими словами солдат протянул мне панаму, в которой лежал колючий комок сантиметров двадцать в диаметре.
— Гляди-ка, какой большой! — восхитился я. — А ну, Витек, давай его выпустим в коробку из-под сухих пайков.
Ежик полежал минут пять, осмелел и потихоньку начал разворачиваться из клубка, затем встал на ножки, которые оказались довольно длинными. Чудной! Большие уши, длинный нос, тонкий хвост, как у крысы. Вот так еж! Ну и ну, пародия! Как в анекдоте про верблюда: «Это кто так лошадь излупил?»
— Свекольников, зачем он тебе, выпусти! — простонал, потирая распухшую ногу, взводный.
— Пусть в казарме крыс и мышей ловит. Хор-ро-ший! Е-е-ежик! — произнес восторженно солдат, протягивая зверьку кусочек сахара, но тот сразу свернулся и угрожающе зашипел.
— Ты к нему со всей душой, а он пока не понимает. Дикий, неукрощенный. Клоун у нас в роте есть, теперь еще дрессировщик ежей будет. Цирк «Шапито», — подвел итог Игорь и добавил:
— Всем спать! Кто не
Ночью зверек бегал по коробке и пытался найти выход. Чавкал, пережевывая кусочки мяса и каши, сопел, тяжело и грустно вздыхал.
Игорь тем временем мучился от сильной боли в ноге.
Утром Грымов приехал для осмотра наших позиций в сопровождении саперов. С ним был Томилин, который наложил Игорю тугую повязку. Сержант глубоко вздохнул, укладывая свою сумку после оказания помощи.
— Уеду до дому, кто вас лечить буде? Пропадете зовсим.
— Степа, свято место пусто не бывает, найдем еще лучше, не бурчащего и не философствующего, — улыбнулся я. — Еще попросишься обратно.
Ребята-минеры ушли за канал, поколдовали часа два и, избавившись от «сюрпризов», вернулись обратно.
— Что там, «духов» не видно? Оставили «подарки» врагам? — спросил Марасканов.
— Ага, заминировали выходы из кяризов. Им неприятно, а вам будет спокойнее, — ответил сапер, лейтенант Васин.
Эдуард попил чайку, почти не разговаривая с нами, и вернулся в машину. И вновь взвод дремлет в тишине и одиночестве.
Вечером Витька, вновь ползая в кустарнике, поймал ежика. Но другого, обыкновенного, как в России. Этот был с нормальными носом и ушками, короткими ножками и без длинного хвоста.
— Витька, ты что собрался всех ежиков переловить? Зачем тебе это надо? — удивился Игорь.
— Прикормлю, будут жить у нас в роте. Они хорошие, интересные. Я их люблю.
— Ежелов! Ты, главное, связь не проспи с командиром роты. А не то ежа, любого из них на выбор, в задницу засуну!
Свекольников, грустно и тяжело вздыхая, поправил наушник радиостанции и продолжил наблюдать за зверьками. Вскоре он принес в коробку листьев, травы, набросал сухих груш, вишен и айвы.
— Витька, ты бы лучше так заботился о больном командире. Я ни айву сорвать не могу, ни к костру лишний раз сходить чаю попить. Нога ноет, просто жутко. А ты угощенья несешь ежам. Нужно тебя, наверное, уволить из связистов и отправить часовым к «братьям» Якубовым.
— Нет, нет. Я буду заботиться о вас. Я и так беспокоюсь о вашем здоровье.
— Это в чем интересно выражается? — спросил Игорь — Переживаю.
— Переживаешь, это уже хорошо. А то я тебя на Гришку Рожкова поменяю, будешь его пулемет носить. Он хотя и «тормоз», но про чай не забудет. Намек понял?
— Понял, отчего же не понять.
Солдат сорвался с места и потрусил в сторону костра. Вскоре Свекольников вернулся с двумя глубокими мисками плова и голубцами в виноградных листьях.
— Кушайте на здоровье, товарищи офицеры!
— Черт, а мы совсем про обед забыли. Молодец! Ладно, оставайся при радиостанции, но не расслабляйся.
Голубцы были замечательными, но по поводу качества плова Игорь высказал ряд замечаний:
— Рис перетомили, не хватает морковочки, и суховат.
— Игорек, не гурманствуй. Ешь и радуйся, что это не перловка из банки.
— Ем и радуюсь. Но как сын этой восьмой дивизии и коренной «азиат», разбираюсь в этом блюде и сам отменно готовлю его.
— Как это понимать — сын дивизии? Сын полка — знаю, сын дивизии — не слышал. Да и староват ты для этого звания.
— Понимаешь, я родился в этой дивизии. Отец был замначальника дивизионной автошколы в Термезе — учебке автомобилистов. Вот тогда, в шестидесятых годах, там стояла наша дивизия, оттуда ее в Афган позднее перебросили. Так что мы с ней родственники, а я — настоящий сын дивизии.
— Ну, а я, выходит, пасынок. Довелось два месяца служить на ее руинах, на базе того, что осталось после ее ухода «за речку». В гарнизоне позднее сформировали центр подготовки «пушечного мяса». Находился я там после окончания училища в пехотном полку, в степи, возле «моста дружбы». Офицеров в каждой роте было по два человека на должность, и в течение этих двух месяцев половину выпускников послали воевать, а остальных разбросали по округу. Пришлось почти год еще в Туркменской глуши гнить, «комара-пиндинку» кормить.
— Знаю, слышал про эту гадость. Ох, и дрянь! В Кандагаре от этих комариков сам малярию заработал. Такая неприятная вещь, скажу я тебе.
— Верно. Прививки не ставил случайно от нее?
— Делали и много, но кто его знает от чего.
— То-то и оно, ставят уколы, а чего прививают не известно. У меня твердое убеждение, что прививки — это основная причина заболевания. Только оно проходит в легких формах. Не делаю уколы и здоров. Тьфу-тьфу-тьфу, — и я суеверно сплюнул три раза через левое плечо.
Тем временем по связи передали приказ быть готовыми к проходу колонны. На блокпостах БМП и пехота постреляли за канал из всех стволов, для морального успокоения руководства и собственного тоже. В ответ — только молчание, слишком много огня, на рожон никто лезть не хочет, это ведь не одинокая застава в центре зеленого моря, тут можно и по шее схлопотать.
Мимо прополз, коптя отработанной соляркой, танк с командиром танкового батальона на башне, затем в замыкании пять грузовых машин и БМП с Лонгиновым. Бронежилет как всегда в каске и тяжелом «панцире».
Все солдаты нашего блока тотчас надели каски на головы и броники на тело. Семен Николаевич притормозил и рявкнул в мою сторону:
— Почему вы, товарищ лейтенант, без «защиты»? Это что за нарушение приказа командира?
— Так у меня его нет, без этой обузы по канавам и арыкам прыгать легче и от пуль уворачиваться.
— Опять нарываетесь на взыскание. Разберемся в Баграме, когда выйдем из кишлака, обещаю.
— Воля ваша, только железо таскать на себе я не буду все равно. У меня столько здоровья, как у вас, нет.
— А как же солдаты одевают, а как же личный пример для них?
— Я еще и всех умирающих, выбившихся из сил подгонять должен и пулеметы за них нести. Поэтому мне нужно быть легким, свободным и мобильным.
— Вот влепит комбат выговор, будешь и свободным и мобильным, — и он уехал на пост.
— Черт! Все настроение испортил, монстр! — рявкнул я.
— Что ты так на Семена? Хороший мужик, мне он нравится.
— А что в нем хорошего?
— Мы с ним учились в ЛенВОКУ, только в разные года, ко мне он не придирается.
— О! Вот и первый любимчик Бронежилета нашелся!
Поздно вечером Витька поставил коробку с ежами в левый десант БМП, предварительно поинтересовавшись, не лягу ли я туда, свободно ли место?
— Нет, Свекольников, не лягу. Тут свежо, небо, звезды, ветерок. А что там? Броня над головой и запах мазута да пороховой гари, да вонь от портянок Кобылина.
— А чего это вонь именно от моих портянок? — обиженно поинтересовался стоящий рядом механик-водитель. — Может, это Сидорчука?
— Да нет, дорогой, это твои портянки, твои. Такой специфический запах не спутать ни с чем другим во взводе. Ноги нужно мыть почаще! Когда мыл в последний раз?
— Я и так их мою. Каждый раз, когда в баню хожу, — произнес солдат протяжно, почти нараспев.
Стоящие вкруг бойцы дружно рассмеялись над незадачливым бывшим сельским трактористом.
— Кобылин, слушай приказ! Умываться каждый день, регулярно чистить зубы, портянки стирать! Ноги мыть не только раз в неделю в бане, а каждый вечер.
— Уф-ф, — выдохнул солдат. — Постараюсь, очень уж много наговорили, главное — не забыть.
— Якубов-большой! Назначаю тебя над ним старшим и закрепляю за этим балбесом.
— Есть, быть старшим! Кобылин, каждый день будешь со мной вместе в умывальник ходить, я из тебя, неандерталец, цивилизованного человека сделаю.
— Ну ты, повар, даешь! Какие слова умные знаешь, — удивился я.
— Обижаете, товарищ лейтенант, я ведь техникум закончил. Еще и не такое заумное могу сказать, — улыбнулся Якубов.
Таким образом, ежики стали жить в БМП. Но однажды что-то им не понравилось, и зверюшки принялись бегать, прыгать, скакать по всей коробке. Особенно старался длинноухий. Не понятно каким образом — может, он забрался на маленького ежа и высоко подпрыгнул — но «пустынник» выскочил из ящика. Свекольников вернулся с поста и обнаружил зверька, обнюхивающего край сиденья и испуганно глядевшего вниз. Все-таки было довольно высоко, даже для длинноногого.
— Ежик! Ты куда? Иди в коробку, глупенький мой, не бойся. Я тебе «кишмиш» принес, — ласково заворковал солдатик.
— Свекольников, негодяй! — взвыл проснувшийся Игорь. — Нога ноет страшно, еле-еле заснул, и тут ты разбудил. Воркуешь все с ежами. Надоел! Пойди прочь с глаз долой. Теперь всю ночь мучиться.
— Я не виноват, ежик сбежать хотел, а я ему еды принес.
— Ты не его, а меня изюмом угости.
— А тут на всех хватит: и вам, и лейтенанту Ростовцеву.
— Слушай, «студент-недоучка», ты явно готовишься вместо философского факультета перейти на биофак. От гнева взводного тебя может спасти только огромное количество изюма. Где взял-то? — поинтересовался я у солдата.
— Да Якубов в сарае обнаружил.
Целый мешок, соломой присыпанный.
— А «Стингер» случайно в сарае не нашли или китайские «ЭрэСы»? За «Стингер» орден Красного Знамени дают, знаешь или нет? — спросил Игорь.
— Знаю, но там еще только орехи лежали. Больше ничего.
— Жалко, ну что ж, неси орехи, будем лечить старшего лейтенанта Марасканова.
Ему бы еще водочный компресс и коньяк для смазки сосудов и внутренностей.
Свекольников принес «деликатесы» и вытащил из отсека коробку с живностью. Игорь, постанывая, выбрался из машины, и мы занялись орехами и изюмом. Кое-что перепадало зверькам, которые, пугливо и осторожно принюхиваясь, поедали угощения.
— Слушай меня, юный натуралист, — строго произнес командир взвода. — Можешь хоть спать вместе с ними в коробке, можешь пыхтеть и фыркать дружно с ежами, но только уйди от меня куда-нибудь подальше. Разрешаю лечь рядом с замполитом, но «клубки колючие» эти, бегающие, с собой забери и не мешай человеку спокойно болеть. Понял?
— Так точно! Ухожу.
Центр шума и суеты переместился в мою сторону. Около полутора часов, пока была моя очередь бодрствовать и проверять посты, я терпел этот «зоосад». Но затем пришло время моего отдыха, и я возмутился. Зверюшки вздыхали, пыхтели, чихали…
— Витька! Свекольников! Уйми их, ради бога, или уйди с ними. Не надо буквально дословно воспринимать приказ Марасканова. Вокруг БМП места много, отойди под яблоню, что ли.
Мучающийся Игорь радостно прокричал из спальника:
— Вот теперь понял, как я тут страдал и мучался, а ты еще защищал этого ботаника-биолога. Все издеваются над раненым львом…
— Вначале тропы минируешь от нечего делать, ищешь приключения на свой зад, а теперь снимать идешь. Рисковать-то зачем, все-таки граната — вещь очень опасная, — сморщил нос Игорь.
— Все будет хорошо! Не писай кипятком! Якубов, за мной!
— Ну-ну, посмотрим, как ты ее снимешь, — вздохнул взводный.
На лице бывшего повара не было заметно никакого желания идти, но, глубоко вздохнув, сержант двинулся следом.
Мы пошли вдвоем с Гурбоном в виноградник. Ловушку в саду я снял легко и без проблем, но из второй гранаты при первом же прикосновении вылетела в траву чека из запала. Хорошо, что еще сама граната из руки не выскользнула. Перебросив ее через дувал, я пригнул голову Якубова к земле. Ба-бах! За стеной раздался взрыв, и комочки земли и глины ударили по спине и голове. Что ж неприятно, но не смертельно, осколки застряли в стене.
Не успели мы отряхнуться от пыли, как послышался дробный топот ног: пары и еще одной. Из-за угла выскочили Свекольников и, чуть приотстав, Марасканов. Игорь прыгал на одной ноге, опираясь на две палки.
— Ну, ты и сволочь! — выдохнул, отдышавшись, старший лейтенант. — Меня чуть инфаркт не хватил, я думал: вы подорвались.
— Игорек! Ну что ты, все в порядке. Гранату бросил через дувал. Чека вылетела куда-то в колючки, я и швырнул ее. А то ведь она оборонительная, чего доброго споткнешься и упадешь на руку — и привет, поминай как звали. Проще выкинуть, пусть себе взрывается за арыком.
— Конечно, проще. И товарищу нервы заодно пощекотать, да? Гад, совсем не думаешь о других. Я тебе этого не прощу.
— Игорюха! С меня в Питере два пузыря шампанского!
— Ловлю на слове. Приедешь в Ленинград, с пустыми руками не являйся!
— Лови. Когда это еще свершится? Ну что, можно сваливать, где колонна находится?
— Уже прошла через блоки, можем сниматься.
— Вот и хорошо, главное — ежей не упустить, правда, Витька?
— Правда, — весело улыбнулся солдат. — Будет в нашей казарме зоосад. Попугайчиков бы еще поймать…
— Ага, и старшина на порог тебя не пустит! Ежиковое «сафари» завершено. По машинам! — гаркнул я.
Спустя три часа мы выбрались наконец-то с территории кишлака и прибыли к полевому лагерю. Тылы, как всегда, развернулись и заняли всю долину. Вот бы их всех в «зеленку» и чтоб они ее прочесали.
До чего же повезло батальону, просто чудо! Ни убитых, ни раненых. Ранило танкиста, сапера, водителя из ремроты. А у нас опять никого не зацепило…
Я блаженствовал, забравшись в походную резиновую ванну.
Утро началось чудесно: вкусный завтрак, отличный компот из айвы, новый анекдот. В довершение всех прелестей жизни «бассейн» оказался свободен и был наполнен чистой и теплой водой. Прекрасное утро: все живы, рейд заканчивается. Красота! Сейчас еще немного полежу, покачаюсь на надувном боку «бассейна» и пойду заниматься повседневными делами.
Вдалеке клубилась пыль, и вскоре показались шесть БМП. Две «коробочки» — это машины нашего разведвзвода, а остальные — из разведроты. С крайней спрыгнул лейтенант Пыж и направился к комбату, устало загребая ногами пыль.
Вокруг стояла относительная тишина, насколько может быть тихо в военно-полевом лагере. Ведь артиллерия не стреляла, авиация не летала, танки не ползали, и в душе уже появилось ощущение покоя.
Бойцы лениво ходили между машин. Кто не спали, те трясли матрасы, одеяла, спальники, мыли посуду — шла мелкая повседневная суета. Все это происходило как бы помимо меня. В мыслях я уже был на Черном море. Пока же я потихоньку отмокал, смывая пыль и грязь. Вода — это жизнь…
Отпуск приближался со всей неотвратимостью, я все же сумел дотянуть до лета, несмотря на неоднократные попытки начальства отправить меня в другое время. Но я их перехитрил и победил.
Сегодня вновь очередная удача! Проснулся пораньше и в результате первый провожу омовение в чистой теплой водичке, и никто не мешает. Жизнь — это постоянная череда удач и неудач, главное, чтобы первых было больше. Возле моего «бассейна» остановился заспанный Витя Бугрим.
— Когда освободишь ванную?
— Никогда! Витек, скажи лучше откуда разведка вернулась? — вопросом на вопрос ответил я.
— К Ниджерабу бегали, что-то случилось у разведчиков капитана Ардзинбы, вот Пыж и умчался среди ночи. В эфире у них был режим радиомолчания, сейчас все узнаем.
Из штабной машины появился Подорожник и поздоровался с взводным. Николай что-то оживленно рассказывал, размахивал руками, а затем пошел в сторону походной кухни.
— Коля! Пыж! — заорал я из ванной. — Подойди на пять минут, будь другом.
— Ну, чего орешь, валяешься тут сытый и голый в воде, балдеешь, а я устал, измучен и голоден.
— Что случилось, куда унеслись ночью по тревоге как сумасшедшие?
— Разведроту спасали. Петро Турецкий погиб по глупости нового ротного. Начальник разведки Коляда вызвал на подмогу.
— Твою мать, — выдохнул хрипло я и чуть не захлебнулся, соскользнув с мокрого края в воду.
— Они небольшой кишлак ночью блокировали. Афганская застава и взвод из второго батальона им помогали. Турецкий и еще два солдата шли в дозоре. Получили от информаторов сведения о том, что банда Керима в этом кишлаке ночует. Он ведь половину Баграмской «зеленки» контролирует. Петр застрелил из пистолета с глушителем троих часовых, а четвертый «дух» сквозь дыру в дувале их длинной очередью срезал — не заметили гада. Таджика-переводчика сразу насмерть, Турецкий еще минуту отстреливался, прикрывая раненого солдата. Раненый — Царев. Помнишь, в вашу роту боксер на неделю попал, а потом его забрали разведчики? Он в какой-то сарай заполз и оттуда отстреливался. Роту прижали на северной окраине, а когда мы примчались с противоположной стороны, у них совсем дела были плохи.
Мой механик — молодец, Васька-»малыш» двух «духов» дувалом задавил, я еще одного из «подствольника» снял, а нескольких из пушки замолотили. Царева быстро погрузили в десант, трупы остальных наших и одного «царандоевца» на «ребристый» лист бросили — и ходу! Еле-еле выскочили. Во второй машине — дыра в борту от попадания из «безоткатки». «Духи» с окраины кишлака к нам бросились, но нас уже и след простыл — одна пыль. По дороге обратно нашу машину подбили, прапорщика ранили.
— Что у Царева? — спросил Бугрим.
— Дыра в груди и пуля в животе. Возможно, выкарабкается. Молодец парень! Лежал на спине, в одной руке — граната с выдернутой чекой зажата, а в другой — АКМ с последним полупустым магазином… Разведка стоит у медсанбата, мы только оттуда. Опознание тел идет. Жрать хочу и спать. Пойду, ладно, ребята!
— Е.., мать! — и я замолотил по краю бассейна кулаком в бессильной злобе.
Мы с Петькой родом из одной области, из соседних городков. В один день оказались в этом полку, в этой долбаной, гребаной чужой стране, за одним столом заменщиков сидели, там и познакомились. Невредимых от компании заменщиков осталось из восьми человек уже только половина.
— Да, дела… — вздохнул Виктор.
— А ведь он с двумя солдатами целый батальон мародеров в плен взял в прошлом году, — грустно сказал я, и мои глаза стали влажными от слез.
Я вспомнил, что Петя обладал огромной силой: разбивал об голову два кирпича, гнул подковы, ломал руками любые доски, в то же время он был спокойным и добродушным парнем.
В октябре наша рота взяла в плен у Баркибарак несколько «духов». После проведенной «воспитательной работы» со стороны разведки один сразу скончался, а другой заговорил и вызвался быть проводником, а третьего расстреляли за ненадобностью, пока «царандоевцы» не видят. Им пленного если передать, то они вскоре его из тюрьмы отпустят. В городке, по словам «языка», расположился дезертировавший в полном составе батальон афганской армии. Что-то порядка восьмидесяти человек. Заняли они административное здание, а комбат захватил самый большой дом. Они грабили машины на дороге, облагали «данью» всех местных торговцев. Другие малочисленные банды к ним не лезли, а от столкновений с крупными — дезертиры уклонялись. Ни с нами, ни с афганской армией старались не конфликтовать. Нападали они на нас очень редко, бывало, похищали солдат-наркоманов, а затем продавали их или обменивали на что-нибудь, бывало, угоняли машины.
Петр и пара бойцов, как всегда, шли в дозоре. Вел их испуганный проводник-пленник, который выбрал вместо допроса с пристрастиями жизнь, он всю дорогу молился. Его односельчанин умер довольно быстро, через пятнадцать минут после начала «дружеской беседы», этот был менее фанатичен, к Аллаху не торопился, очень хотел пожить.
Группа углубилась в населенный пункт, окруженный невысокими горными грядами, лежащий в пойме речушки, которая делила это селение пополам. Попадавшиеся на пути местные жители жались к стенам, с удивлением и ужасом наблюдая за передвижением наших бойцов.
Всего трое «шурави» в центре мятежного кишлака! Ни артиллерийского обстрела, ни бомбежки, ни бронетехники вокруг. Это просто беспредельная наглость! Идут не спеша, поглядывают молча по сторонам, не стреляют, никого ни о чем не спрашивают. Направляются прямо к логову мародеров. Куда? Зачем? Может, не знают: кто там обитает и сколько их?
(Так, наверное, рассуждали меж собой, недобро поглядывая на разведчиков, «дехкане».) Никакого охранения, никаких постов по дороге почему-то не попадалось. Турецкий уже начал сомневаться, не обманул ли проводник, однако в этот момент вышли к большому дому, приспособленному под казарму. Высокая глухая стена забора без окон и большие ворота для входа.
Петр вошел в двери и на мгновение остолбенел: во дворе суетилась и шумела толпа полураздетых людей. Афганцы переодевались: снимали халаты, шаровары, рубашки и надевали армейскую форму. Оружие либо стояло в пирамиде, либо лежало на земле, либо было прислонено к стене. Мятежники остолбенели, и произошло секундное замешательство. Этого хватило для того, чтобы первого рванувшегося к оружию Турецкий застрелил из автомата, еще двоих скосил второй очередью. Затем он скомандовал:
— Строиться лицом к стене! Руки вверх! Кому не хватает места в строю, лечь и руки за голову. Кто тут старший?
Таджик-переводчик громко и быстро переводил команды на «фарси».
— Я командир роты, — ответил один из них и тут же упал, сраженный очередью.
Большой квадратный двор пришел в движение, желающих получить пулю в живот не появилось. Один из дезертиров попробовал юркнуть в дверь, но его в проеме догнал выстрел из «подствольника» и вдобавок прошила очередь.
Наконец, когда вся банда была построена, один из разведчиков принялся таскать оружие к воротам и бросать в кучу.
Петр нервничал: остальные бойцы роты задерживались. Турецкий, выйдя по связи, потребовал подкрепления. Проводник попытался под шумок скрыться и побежал через пролом в стене в кишлак, но упал, сраженный очередью разведчика-таджика. Пленники даже не шелохнулись и пребывали в полной прострации, ведь все произошло быстро и неожиданно.
Спустя пять минут во двор этой казармы заглянули два человека и осторожно вошли. Оба были в чалмах, шароварах, но в форменных курточках. Увидев наших разведчиков, один из них принялся что-то отрывисто говорить на повышенных тонах.
— Говорит, что он начальник штаба этого батальона и требует объяснить, что тут происходит. Предлагает нам сдать оружие, — перевел сержант Азаматов.
Турецкий задумчиво посмотрел на них и по два раза выстрелил из пистолета в каждого. С короткими вскриками афганцы рухнули замертво на землю. Остальные задрожали от ужаса еще сильнее и что-то заорали.
— Чего шумят? — поинтересовался старший лейтенант.
— Просят, командир, не убивать, они ни в чем не виноваты, их заставляли грабить, — пояснил сержант.
— Объясни, что если будут стоять спокойно, все будут целы. Где их командир?
— Живет в отдельном доме с охраной, скоро должен появиться.
— Черт! Только этого нам не хватало! Где же рота?
Через пару минут появился первый взвод, за ним второй подъехал на бронетехнике. Кишлак прочесали, но оказалось, главарь сбежал, заслышав стрельбу.
Пленных передали полку спецназа ХАД (это афганская госбезопасность), а Турецкого и обоих разведчиков представили к орденам. Позднее за героизм командир дивизии представил Турецкого к званию Героя. Но это была уже другая история…
Разведчики вышли в засаду к Пагману и по «наводке» ночью перехватили караван с опиумом. Турецкий возглавлял и эту операцию. Ишаков всех перестреляли, о дальнейшей судьбе «духов», погонщиков животных, история умалчивает. Трофей представлял собой двенадцать мешков с наркотиками и оружие. Но оружие — это мелочь. А вот уничтожить полтонны наркоты — неслыханная удача. На эту дрянь «духами» закупается за границей оружие, этим зельем одурманивают они наших бойцов. После увольнения солдата в запас «чума XX века» расползается по всем уголкам нашей страны. Беда приходит во многие и многие дома.
Самое загадочное состояло в том, что после подписания акта об уничтожении наркотиков, из закрытой камеры караульного помещения исчез один мешок опиума-сырца. Кто-то решил поживиться, причем все прошло вполне удачно. Мерзавцы хорошо нагрели руки. Сколько же стоит этот куш? Майор Ошуев метался, «рыл землю носом», все-таки за караульную службу он несет персональную ответственность, но крайних так и не нашли. Особый отдел дело замял, причем очень быстро и непонятно почему. А действительно, почему? Может, так было нужно кому-то на верху? Одиннадцать мешков сложили на полигоне в кучу, облили бензином и подожгли. Двум солдатам, стоявшим очень близко к костру, стало плохо: отравились ядовитыми, дурманящими парами, пришлось их отправить в госпиталь. Эта «зараза», даже сгорая, в предсмертной агонии, пытается кого-нибудь убить.
— У тебя, наверное, «крыша поехала». Скажешь тоже, черт. Наверное, крыса хотела поужинать кусочком твоего длинного носа.
— Жаль, что ты свой большой шнобель на траву не положил.
Тем временем Витька метался по кустам, с громким шумом и треском ломая ветки.
— Поймал, поймал! — заорал радостно солдат.
— Витька, на кой хрен нам крыса, шашлык из нее делать будешь? — поинтересовался Марасканов.
— Это не крыса, а ежик, товарищ старший лейтенант.
— Какой еще ежик? Я что ежей никогда не видал! Нос у зверя длинный, как у дятла, урод какой-то, — удивился я.
— Это, товарищ лейтенант, пустынный ежик. Я таких зверьков у нас в Самарканде видел.
С этими словами солдат протянул мне панаму, в которой лежал колючий комок сантиметров двадцать в диаметре.
— Гляди-ка, какой большой! — восхитился я. — А ну, Витек, давай его выпустим в коробку из-под сухих пайков.
Ежик полежал минут пять, осмелел и потихоньку начал разворачиваться из клубка, затем встал на ножки, которые оказались довольно длинными. Чудной! Большие уши, длинный нос, тонкий хвост, как у крысы. Вот так еж! Ну и ну, пародия! Как в анекдоте про верблюда: «Это кто так лошадь излупил?»
— Свекольников, зачем он тебе, выпусти! — простонал, потирая распухшую ногу, взводный.
— Пусть в казарме крыс и мышей ловит. Хор-ро-ший! Е-е-ежик! — произнес восторженно солдат, протягивая зверьку кусочек сахара, но тот сразу свернулся и угрожающе зашипел.
— Ты к нему со всей душой, а он пока не понимает. Дикий, неукрощенный. Клоун у нас в роте есть, теперь еще дрессировщик ежей будет. Цирк «Шапито», — подвел итог Игорь и добавил:
— Всем спать! Кто не
***
Ночью зверек бегал по коробке и пытался найти выход. Чавкал, пережевывая кусочки мяса и каши, сопел, тяжело и грустно вздыхал.
Игорь тем временем мучился от сильной боли в ноге.
Утром Грымов приехал для осмотра наших позиций в сопровождении саперов. С ним был Томилин, который наложил Игорю тугую повязку. Сержант глубоко вздохнул, укладывая свою сумку после оказания помощи.
— Уеду до дому, кто вас лечить буде? Пропадете зовсим.
— Степа, свято место пусто не бывает, найдем еще лучше, не бурчащего и не философствующего, — улыбнулся я. — Еще попросишься обратно.
Ребята-минеры ушли за канал, поколдовали часа два и, избавившись от «сюрпризов», вернулись обратно.
— Что там, «духов» не видно? Оставили «подарки» врагам? — спросил Марасканов.
— Ага, заминировали выходы из кяризов. Им неприятно, а вам будет спокойнее, — ответил сапер, лейтенант Васин.
Эдуард попил чайку, почти не разговаривая с нами, и вернулся в машину. И вновь взвод дремлет в тишине и одиночестве.
***
Вечером Витька, вновь ползая в кустарнике, поймал ежика. Но другого, обыкновенного, как в России. Этот был с нормальными носом и ушками, короткими ножками и без длинного хвоста.
— Витька, ты что собрался всех ежиков переловить? Зачем тебе это надо? — удивился Игорь.
— Прикормлю, будут жить у нас в роте. Они хорошие, интересные. Я их люблю.
— Ежелов! Ты, главное, связь не проспи с командиром роты. А не то ежа, любого из них на выбор, в задницу засуну!
Свекольников, грустно и тяжело вздыхая, поправил наушник радиостанции и продолжил наблюдать за зверьками. Вскоре он принес в коробку листьев, травы, набросал сухих груш, вишен и айвы.
— Витька, ты бы лучше так заботился о больном командире. Я ни айву сорвать не могу, ни к костру лишний раз сходить чаю попить. Нога ноет, просто жутко. А ты угощенья несешь ежам. Нужно тебя, наверное, уволить из связистов и отправить часовым к «братьям» Якубовым.
— Нет, нет. Я буду заботиться о вас. Я и так беспокоюсь о вашем здоровье.
— Это в чем интересно выражается? — спросил Игорь — Переживаю.
— Переживаешь, это уже хорошо. А то я тебя на Гришку Рожкова поменяю, будешь его пулемет носить. Он хотя и «тормоз», но про чай не забудет. Намек понял?
— Понял, отчего же не понять.
Солдат сорвался с места и потрусил в сторону костра. Вскоре Свекольников вернулся с двумя глубокими мисками плова и голубцами в виноградных листьях.
— Кушайте на здоровье, товарищи офицеры!
— Черт, а мы совсем про обед забыли. Молодец! Ладно, оставайся при радиостанции, но не расслабляйся.
Голубцы были замечательными, но по поводу качества плова Игорь высказал ряд замечаний:
— Рис перетомили, не хватает морковочки, и суховат.
— Игорек, не гурманствуй. Ешь и радуйся, что это не перловка из банки.
— Ем и радуюсь. Но как сын этой восьмой дивизии и коренной «азиат», разбираюсь в этом блюде и сам отменно готовлю его.
— Как это понимать — сын дивизии? Сын полка — знаю, сын дивизии — не слышал. Да и староват ты для этого звания.
— Понимаешь, я родился в этой дивизии. Отец был замначальника дивизионной автошколы в Термезе — учебке автомобилистов. Вот тогда, в шестидесятых годах, там стояла наша дивизия, оттуда ее в Афган позднее перебросили. Так что мы с ней родственники, а я — настоящий сын дивизии.
— Ну, а я, выходит, пасынок. Довелось два месяца служить на ее руинах, на базе того, что осталось после ее ухода «за речку». В гарнизоне позднее сформировали центр подготовки «пушечного мяса». Находился я там после окончания училища в пехотном полку, в степи, возле «моста дружбы». Офицеров в каждой роте было по два человека на должность, и в течение этих двух месяцев половину выпускников послали воевать, а остальных разбросали по округу. Пришлось почти год еще в Туркменской глуши гнить, «комара-пиндинку» кормить.
— Знаю, слышал про эту гадость. Ох, и дрянь! В Кандагаре от этих комариков сам малярию заработал. Такая неприятная вещь, скажу я тебе.
— Верно. Прививки не ставил случайно от нее?
— Делали и много, но кто его знает от чего.
— То-то и оно, ставят уколы, а чего прививают не известно. У меня твердое убеждение, что прививки — это основная причина заболевания. Только оно проходит в легких формах. Не делаю уколы и здоров. Тьфу-тьфу-тьфу, — и я суеверно сплюнул три раза через левое плечо.
Тем временем по связи передали приказ быть готовыми к проходу колонны. На блокпостах БМП и пехота постреляли за канал из всех стволов, для морального успокоения руководства и собственного тоже. В ответ — только молчание, слишком много огня, на рожон никто лезть не хочет, это ведь не одинокая застава в центре зеленого моря, тут можно и по шее схлопотать.
Мимо прополз, коптя отработанной соляркой, танк с командиром танкового батальона на башне, затем в замыкании пять грузовых машин и БМП с Лонгиновым. Бронежилет как всегда в каске и тяжелом «панцире».
Все солдаты нашего блока тотчас надели каски на головы и броники на тело. Семен Николаевич притормозил и рявкнул в мою сторону:
— Почему вы, товарищ лейтенант, без «защиты»? Это что за нарушение приказа командира?
— Так у меня его нет, без этой обузы по канавам и арыкам прыгать легче и от пуль уворачиваться.
— Опять нарываетесь на взыскание. Разберемся в Баграме, когда выйдем из кишлака, обещаю.
— Воля ваша, только железо таскать на себе я не буду все равно. У меня столько здоровья, как у вас, нет.
— А как же солдаты одевают, а как же личный пример для них?
— Я еще и всех умирающих, выбившихся из сил подгонять должен и пулеметы за них нести. Поэтому мне нужно быть легким, свободным и мобильным.
— Вот влепит комбат выговор, будешь и свободным и мобильным, — и он уехал на пост.
— Черт! Все настроение испортил, монстр! — рявкнул я.
— Что ты так на Семена? Хороший мужик, мне он нравится.
— А что в нем хорошего?
— Мы с ним учились в ЛенВОКУ, только в разные года, ко мне он не придирается.
— О! Вот и первый любимчик Бронежилета нашелся!
***
Поздно вечером Витька поставил коробку с ежами в левый десант БМП, предварительно поинтересовавшись, не лягу ли я туда, свободно ли место?
— Нет, Свекольников, не лягу. Тут свежо, небо, звезды, ветерок. А что там? Броня над головой и запах мазута да пороховой гари, да вонь от портянок Кобылина.
— А чего это вонь именно от моих портянок? — обиженно поинтересовался стоящий рядом механик-водитель. — Может, это Сидорчука?
— Да нет, дорогой, это твои портянки, твои. Такой специфический запах не спутать ни с чем другим во взводе. Ноги нужно мыть почаще! Когда мыл в последний раз?
— Я и так их мою. Каждый раз, когда в баню хожу, — произнес солдат протяжно, почти нараспев.
Стоящие вкруг бойцы дружно рассмеялись над незадачливым бывшим сельским трактористом.
— Кобылин, слушай приказ! Умываться каждый день, регулярно чистить зубы, портянки стирать! Ноги мыть не только раз в неделю в бане, а каждый вечер.
— Уф-ф, — выдохнул солдат. — Постараюсь, очень уж много наговорили, главное — не забыть.
— Якубов-большой! Назначаю тебя над ним старшим и закрепляю за этим балбесом.
— Есть, быть старшим! Кобылин, каждый день будешь со мной вместе в умывальник ходить, я из тебя, неандерталец, цивилизованного человека сделаю.
— Ну ты, повар, даешь! Какие слова умные знаешь, — удивился я.
— Обижаете, товарищ лейтенант, я ведь техникум закончил. Еще и не такое заумное могу сказать, — улыбнулся Якубов.
***
Таким образом, ежики стали жить в БМП. Но однажды что-то им не понравилось, и зверюшки принялись бегать, прыгать, скакать по всей коробке. Особенно старался длинноухий. Не понятно каким образом — может, он забрался на маленького ежа и высоко подпрыгнул — но «пустынник» выскочил из ящика. Свекольников вернулся с поста и обнаружил зверька, обнюхивающего край сиденья и испуганно глядевшего вниз. Все-таки было довольно высоко, даже для длинноногого.
— Ежик! Ты куда? Иди в коробку, глупенький мой, не бойся. Я тебе «кишмиш» принес, — ласково заворковал солдатик.
— Свекольников, негодяй! — взвыл проснувшийся Игорь. — Нога ноет страшно, еле-еле заснул, и тут ты разбудил. Воркуешь все с ежами. Надоел! Пойди прочь с глаз долой. Теперь всю ночь мучиться.
— Я не виноват, ежик сбежать хотел, а я ему еды принес.
— Ты не его, а меня изюмом угости.
— А тут на всех хватит: и вам, и лейтенанту Ростовцеву.
— Слушай, «студент-недоучка», ты явно готовишься вместо философского факультета перейти на биофак. От гнева взводного тебя может спасти только огромное количество изюма. Где взял-то? — поинтересовался я у солдата.
— Да Якубов в сарае обнаружил.
Целый мешок, соломой присыпанный.
— А «Стингер» случайно в сарае не нашли или китайские «ЭрэСы»? За «Стингер» орден Красного Знамени дают, знаешь или нет? — спросил Игорь.
— Знаю, но там еще только орехи лежали. Больше ничего.
— Жалко, ну что ж, неси орехи, будем лечить старшего лейтенанта Марасканова.
Ему бы еще водочный компресс и коньяк для смазки сосудов и внутренностей.
Свекольников принес «деликатесы» и вытащил из отсека коробку с живностью. Игорь, постанывая, выбрался из машины, и мы занялись орехами и изюмом. Кое-что перепадало зверькам, которые, пугливо и осторожно принюхиваясь, поедали угощения.
— Слушай меня, юный натуралист, — строго произнес командир взвода. — Можешь хоть спать вместе с ними в коробке, можешь пыхтеть и фыркать дружно с ежами, но только уйди от меня куда-нибудь подальше. Разрешаю лечь рядом с замполитом, но «клубки колючие» эти, бегающие, с собой забери и не мешай человеку спокойно болеть. Понял?
— Так точно! Ухожу.
Центр шума и суеты переместился в мою сторону. Около полутора часов, пока была моя очередь бодрствовать и проверять посты, я терпел этот «зоосад». Но затем пришло время моего отдыха, и я возмутился. Зверюшки вздыхали, пыхтели, чихали…
— Витька! Свекольников! Уйми их, ради бога, или уйди с ними. Не надо буквально дословно воспринимать приказ Марасканова. Вокруг БМП места много, отойди под яблоню, что ли.
Мучающийся Игорь радостно прокричал из спальника:
— Вот теперь понял, как я тут страдал и мучался, а ты еще защищал этого ботаника-биолога. Все издеваются над раненым львом…
***
— Вначале тропы минируешь от нечего делать, ищешь приключения на свой зад, а теперь снимать идешь. Рисковать-то зачем, все-таки граната — вещь очень опасная, — сморщил нос Игорь.
— Все будет хорошо! Не писай кипятком! Якубов, за мной!
— Ну-ну, посмотрим, как ты ее снимешь, — вздохнул взводный.
На лице бывшего повара не было заметно никакого желания идти, но, глубоко вздохнув, сержант двинулся следом.
Мы пошли вдвоем с Гурбоном в виноградник. Ловушку в саду я снял легко и без проблем, но из второй гранаты при первом же прикосновении вылетела в траву чека из запала. Хорошо, что еще сама граната из руки не выскользнула. Перебросив ее через дувал, я пригнул голову Якубова к земле. Ба-бах! За стеной раздался взрыв, и комочки земли и глины ударили по спине и голове. Что ж неприятно, но не смертельно, осколки застряли в стене.
Не успели мы отряхнуться от пыли, как послышался дробный топот ног: пары и еще одной. Из-за угла выскочили Свекольников и, чуть приотстав, Марасканов. Игорь прыгал на одной ноге, опираясь на две палки.
— Ну, ты и сволочь! — выдохнул, отдышавшись, старший лейтенант. — Меня чуть инфаркт не хватил, я думал: вы подорвались.
— Игорек! Ну что ты, все в порядке. Гранату бросил через дувал. Чека вылетела куда-то в колючки, я и швырнул ее. А то ведь она оборонительная, чего доброго споткнешься и упадешь на руку — и привет, поминай как звали. Проще выкинуть, пусть себе взрывается за арыком.
— Конечно, проще. И товарищу нервы заодно пощекотать, да? Гад, совсем не думаешь о других. Я тебе этого не прощу.
— Игорюха! С меня в Питере два пузыря шампанского!
— Ловлю на слове. Приедешь в Ленинград, с пустыми руками не являйся!
— Лови. Когда это еще свершится? Ну что, можно сваливать, где колонна находится?
— Уже прошла через блоки, можем сниматься.
— Вот и хорошо, главное — ежей не упустить, правда, Витька?
— Правда, — весело улыбнулся солдат. — Будет в нашей казарме зоосад. Попугайчиков бы еще поймать…
— Ага, и старшина на порог тебя не пустит! Ежиковое «сафари» завершено. По машинам! — гаркнул я.
***
Спустя три часа мы выбрались наконец-то с территории кишлака и прибыли к полевому лагерю. Тылы, как всегда, развернулись и заняли всю долину. Вот бы их всех в «зеленку» и чтоб они ее прочесали.
До чего же повезло батальону, просто чудо! Ни убитых, ни раненых. Ранило танкиста, сапера, водителя из ремроты. А у нас опять никого не зацепило…
***
Я блаженствовал, забравшись в походную резиновую ванну.
Утро началось чудесно: вкусный завтрак, отличный компот из айвы, новый анекдот. В довершение всех прелестей жизни «бассейн» оказался свободен и был наполнен чистой и теплой водой. Прекрасное утро: все живы, рейд заканчивается. Красота! Сейчас еще немного полежу, покачаюсь на надувном боку «бассейна» и пойду заниматься повседневными делами.
Вдалеке клубилась пыль, и вскоре показались шесть БМП. Две «коробочки» — это машины нашего разведвзвода, а остальные — из разведроты. С крайней спрыгнул лейтенант Пыж и направился к комбату, устало загребая ногами пыль.
Вокруг стояла относительная тишина, насколько может быть тихо в военно-полевом лагере. Ведь артиллерия не стреляла, авиация не летала, танки не ползали, и в душе уже появилось ощущение покоя.
Бойцы лениво ходили между машин. Кто не спали, те трясли матрасы, одеяла, спальники, мыли посуду — шла мелкая повседневная суета. Все это происходило как бы помимо меня. В мыслях я уже был на Черном море. Пока же я потихоньку отмокал, смывая пыль и грязь. Вода — это жизнь…
Отпуск приближался со всей неотвратимостью, я все же сумел дотянуть до лета, несмотря на неоднократные попытки начальства отправить меня в другое время. Но я их перехитрил и победил.
Сегодня вновь очередная удача! Проснулся пораньше и в результате первый провожу омовение в чистой теплой водичке, и никто не мешает. Жизнь — это постоянная череда удач и неудач, главное, чтобы первых было больше. Возле моего «бассейна» остановился заспанный Витя Бугрим.
— Когда освободишь ванную?
— Никогда! Витек, скажи лучше откуда разведка вернулась? — вопросом на вопрос ответил я.
— К Ниджерабу бегали, что-то случилось у разведчиков капитана Ардзинбы, вот Пыж и умчался среди ночи. В эфире у них был режим радиомолчания, сейчас все узнаем.
Из штабной машины появился Подорожник и поздоровался с взводным. Николай что-то оживленно рассказывал, размахивал руками, а затем пошел в сторону походной кухни.
— Коля! Пыж! — заорал я из ванной. — Подойди на пять минут, будь другом.
— Ну, чего орешь, валяешься тут сытый и голый в воде, балдеешь, а я устал, измучен и голоден.
— Что случилось, куда унеслись ночью по тревоге как сумасшедшие?
— Разведроту спасали. Петро Турецкий погиб по глупости нового ротного. Начальник разведки Коляда вызвал на подмогу.
— Твою мать, — выдохнул хрипло я и чуть не захлебнулся, соскользнув с мокрого края в воду.
— Они небольшой кишлак ночью блокировали. Афганская застава и взвод из второго батальона им помогали. Турецкий и еще два солдата шли в дозоре. Получили от информаторов сведения о том, что банда Керима в этом кишлаке ночует. Он ведь половину Баграмской «зеленки» контролирует. Петр застрелил из пистолета с глушителем троих часовых, а четвертый «дух» сквозь дыру в дувале их длинной очередью срезал — не заметили гада. Таджика-переводчика сразу насмерть, Турецкий еще минуту отстреливался, прикрывая раненого солдата. Раненый — Царев. Помнишь, в вашу роту боксер на неделю попал, а потом его забрали разведчики? Он в какой-то сарай заполз и оттуда отстреливался. Роту прижали на северной окраине, а когда мы примчались с противоположной стороны, у них совсем дела были плохи.
Мой механик — молодец, Васька-»малыш» двух «духов» дувалом задавил, я еще одного из «подствольника» снял, а нескольких из пушки замолотили. Царева быстро погрузили в десант, трупы остальных наших и одного «царандоевца» на «ребристый» лист бросили — и ходу! Еле-еле выскочили. Во второй машине — дыра в борту от попадания из «безоткатки». «Духи» с окраины кишлака к нам бросились, но нас уже и след простыл — одна пыль. По дороге обратно нашу машину подбили, прапорщика ранили.
— Что у Царева? — спросил Бугрим.
— Дыра в груди и пуля в животе. Возможно, выкарабкается. Молодец парень! Лежал на спине, в одной руке — граната с выдернутой чекой зажата, а в другой — АКМ с последним полупустым магазином… Разведка стоит у медсанбата, мы только оттуда. Опознание тел идет. Жрать хочу и спать. Пойду, ладно, ребята!
— Е.., мать! — и я замолотил по краю бассейна кулаком в бессильной злобе.
Мы с Петькой родом из одной области, из соседних городков. В один день оказались в этом полку, в этой долбаной, гребаной чужой стране, за одним столом заменщиков сидели, там и познакомились. Невредимых от компании заменщиков осталось из восьми человек уже только половина.
— Да, дела… — вздохнул Виктор.
— А ведь он с двумя солдатами целый батальон мародеров в плен взял в прошлом году, — грустно сказал я, и мои глаза стали влажными от слез.
Я вспомнил, что Петя обладал огромной силой: разбивал об голову два кирпича, гнул подковы, ломал руками любые доски, в то же время он был спокойным и добродушным парнем.
***
В октябре наша рота взяла в плен у Баркибарак несколько «духов». После проведенной «воспитательной работы» со стороны разведки один сразу скончался, а другой заговорил и вызвался быть проводником, а третьего расстреляли за ненадобностью, пока «царандоевцы» не видят. Им пленного если передать, то они вскоре его из тюрьмы отпустят. В городке, по словам «языка», расположился дезертировавший в полном составе батальон афганской армии. Что-то порядка восьмидесяти человек. Заняли они административное здание, а комбат захватил самый большой дом. Они грабили машины на дороге, облагали «данью» всех местных торговцев. Другие малочисленные банды к ним не лезли, а от столкновений с крупными — дезертиры уклонялись. Ни с нами, ни с афганской армией старались не конфликтовать. Нападали они на нас очень редко, бывало, похищали солдат-наркоманов, а затем продавали их или обменивали на что-нибудь, бывало, угоняли машины.
Петр и пара бойцов, как всегда, шли в дозоре. Вел их испуганный проводник-пленник, который выбрал вместо допроса с пристрастиями жизнь, он всю дорогу молился. Его односельчанин умер довольно быстро, через пятнадцать минут после начала «дружеской беседы», этот был менее фанатичен, к Аллаху не торопился, очень хотел пожить.
Группа углубилась в населенный пункт, окруженный невысокими горными грядами, лежащий в пойме речушки, которая делила это селение пополам. Попадавшиеся на пути местные жители жались к стенам, с удивлением и ужасом наблюдая за передвижением наших бойцов.
Всего трое «шурави» в центре мятежного кишлака! Ни артиллерийского обстрела, ни бомбежки, ни бронетехники вокруг. Это просто беспредельная наглость! Идут не спеша, поглядывают молча по сторонам, не стреляют, никого ни о чем не спрашивают. Направляются прямо к логову мародеров. Куда? Зачем? Может, не знают: кто там обитает и сколько их?
(Так, наверное, рассуждали меж собой, недобро поглядывая на разведчиков, «дехкане».) Никакого охранения, никаких постов по дороге почему-то не попадалось. Турецкий уже начал сомневаться, не обманул ли проводник, однако в этот момент вышли к большому дому, приспособленному под казарму. Высокая глухая стена забора без окон и большие ворота для входа.
Петр вошел в двери и на мгновение остолбенел: во дворе суетилась и шумела толпа полураздетых людей. Афганцы переодевались: снимали халаты, шаровары, рубашки и надевали армейскую форму. Оружие либо стояло в пирамиде, либо лежало на земле, либо было прислонено к стене. Мятежники остолбенели, и произошло секундное замешательство. Этого хватило для того, чтобы первого рванувшегося к оружию Турецкий застрелил из автомата, еще двоих скосил второй очередью. Затем он скомандовал:
— Строиться лицом к стене! Руки вверх! Кому не хватает места в строю, лечь и руки за голову. Кто тут старший?
Таджик-переводчик громко и быстро переводил команды на «фарси».
— Я командир роты, — ответил один из них и тут же упал, сраженный очередью.
Большой квадратный двор пришел в движение, желающих получить пулю в живот не появилось. Один из дезертиров попробовал юркнуть в дверь, но его в проеме догнал выстрел из «подствольника» и вдобавок прошила очередь.
Наконец, когда вся банда была построена, один из разведчиков принялся таскать оружие к воротам и бросать в кучу.
Петр нервничал: остальные бойцы роты задерживались. Турецкий, выйдя по связи, потребовал подкрепления. Проводник попытался под шумок скрыться и побежал через пролом в стене в кишлак, но упал, сраженный очередью разведчика-таджика. Пленники даже не шелохнулись и пребывали в полной прострации, ведь все произошло быстро и неожиданно.
Спустя пять минут во двор этой казармы заглянули два человека и осторожно вошли. Оба были в чалмах, шароварах, но в форменных курточках. Увидев наших разведчиков, один из них принялся что-то отрывисто говорить на повышенных тонах.
— Говорит, что он начальник штаба этого батальона и требует объяснить, что тут происходит. Предлагает нам сдать оружие, — перевел сержант Азаматов.
Турецкий задумчиво посмотрел на них и по два раза выстрелил из пистолета в каждого. С короткими вскриками афганцы рухнули замертво на землю. Остальные задрожали от ужаса еще сильнее и что-то заорали.
— Чего шумят? — поинтересовался старший лейтенант.
— Просят, командир, не убивать, они ни в чем не виноваты, их заставляли грабить, — пояснил сержант.
— Объясни, что если будут стоять спокойно, все будут целы. Где их командир?
— Живет в отдельном доме с охраной, скоро должен появиться.
— Черт! Только этого нам не хватало! Где же рота?
Через пару минут появился первый взвод, за ним второй подъехал на бронетехнике. Кишлак прочесали, но оказалось, главарь сбежал, заслышав стрельбу.
Пленных передали полку спецназа ХАД (это афганская госбезопасность), а Турецкого и обоих разведчиков представили к орденам. Позднее за героизм командир дивизии представил Турецкого к званию Героя. Но это была уже другая история…
Разведчики вышли в засаду к Пагману и по «наводке» ночью перехватили караван с опиумом. Турецкий возглавлял и эту операцию. Ишаков всех перестреляли, о дальнейшей судьбе «духов», погонщиков животных, история умалчивает. Трофей представлял собой двенадцать мешков с наркотиками и оружие. Но оружие — это мелочь. А вот уничтожить полтонны наркоты — неслыханная удача. На эту дрянь «духами» закупается за границей оружие, этим зельем одурманивают они наших бойцов. После увольнения солдата в запас «чума XX века» расползается по всем уголкам нашей страны. Беда приходит во многие и многие дома.
Самое загадочное состояло в том, что после подписания акта об уничтожении наркотиков, из закрытой камеры караульного помещения исчез один мешок опиума-сырца. Кто-то решил поживиться, причем все прошло вполне удачно. Мерзавцы хорошо нагрели руки. Сколько же стоит этот куш? Майор Ошуев метался, «рыл землю носом», все-таки за караульную службу он несет персональную ответственность, но крайних так и не нашли. Особый отдел дело замял, причем очень быстро и непонятно почему. А действительно, почему? Может, так было нужно кому-то на верху? Одиннадцать мешков сложили на полигоне в кучу, облили бензином и подожгли. Двум солдатам, стоявшим очень близко к костру, стало плохо: отравились ядовитыми, дурманящими парами, пришлось их отправить в госпиталь. Эта «зараза», даже сгорая, в предсмертной агонии, пытается кого-нибудь убить.