Страница:
На мой взгляд, как раз здесь верно угадал причину предательства Свенельда не специалист, а дилетант — Л. Н. Гумилев. Это тот редчайший случай, когда с данным автором можно согласиться. Он приходит к выводу, что после ухода самых ревностных сторонников древней веры на Дунай с князем Святославом, в Киеве исподволь возросло влияние христианской общины. Та же Иоакимовская летопись говорит о симпатиях Ярополка к христианам и христианах в его окружении. Это подтверждают другая, Никоновская, летопись и данные западных хроник. Послы Ярополка в Германию в 973 году, в Кведлинбурге, участвуют в праздновании пасхи, что, конечно, было бы невозможно, будь они язычниками. А то, что именно они представляли в державе Оттона киевского князя, говорит о большой роли этих христиан. Гумилев считает, что описанная Иоакимовской летописью расправа с христианами в войске Святослава, произошла уже после того, как русы оставили Доростол. Свенельд у него — глава уцелевших христиан, которые вместе с ним "бежали степью в Киев", тогда как Святослав с "верными языческими воинами пошел речным путем". Однако, как я уже показал, расправа над христианами скорее всего произошла не после окончания военных действий, а после падения Преславы. Известия о ней дошли в Киев с гонцами, принесшими приказ о разрушении церквей, равно как и угроза поголовного истребления христиан. Святослав обычно исполнял свои угрозы и обещания. Христиане Киева должны были это знать. Поэтому в их жизненных интересах было устроить в Киеве в отсутствие государя и самых ярых его единомышленников тихий переворот. С сохранением княжеского стола за сыном государя, дабы не восстанавливать против себя киевлян. Свенельд мог явиться к уже созревшему заговору со сравнительно небольшим отрядом. Ему предложили участие в нем — и старый воевода согласился. Был ли Свенельд все это время тайным христианином, сказать невозможно. "Варяжское" (вроде бы, хоть летописец нигде не именует его варягом) имя, и появление его на страницах летописей в то же время, когда Игорь так неудачно пополнил выжженную греческим огнем дружину, дают, вроде бы, возможность дать положительный ответ. Но… как говаривал еще Михайло Васильевич Ломоносов: "вероятности отрещись не могу; достоверности не вижу". Могло быть все что угодно, вплоть до отчаянных попыток Свенельда перехитрить заговорщиков и спасти вождя, удавшихся, но, увы — запоздавших. Кроме христиан, в заговор могли войти и столпы городской общины Киева, уязвленные тем, что перенос столицы, расширение державы, задуманное Святославом, отодвигает стольный Киев на второй план, превращая его в глухую провинцию. В поведении приехавших за князем новгородцев и отношении к ним князя столичные мужи вполне могли увидеть собственное будущее — при Святославе. Так что вновь оправдались намеки Цимисхия. "Германцы" нашлись и в окружении Святослава. Интересы христиан Киева и христиан Константинополя сошлись. Как в Болгарии во времена Бориса, христиане не просто вмешались в политику, как было при убийстве Игоря, но пошли об руку с врагами своего племени.
И. Я. Фроянов замечает:
"Причина неприятия киянами Святослава возникла, по-видимому, не на религиозной, а на политической почве".
Хочется процитировать другие слова из той же работы выдающегося историка, сказанные, правда, по другому поводу: "приведенные выше соображения…базируются на слишком упрощенном, прямолинейном понимании восточнославянской истории, на избыточной вере в способность открыть ее тайны одним лишь ключом материалистического познания. Однако следует отказаться от закоренелых привычек и сделать более разнообразным инструментарий проникновения в секреты прошлого, иначе — подойти к проблеме… не только с материальной, но и с духовной, религиозной точки зрения".Это сказано по поводу зарытия кладов. Право, трудно бывает понять и лучших из историков, когда они готовы увидеть духовный смысл в закапывании золота в землю, но не хотят его видеть в столкновении вер, в религиозной войне.
Однако, в истории гибели Святослава есть и еще один слой, еще один подтекст. Этот подтекст, предупрежу сразу, читатель, для тех, кто всерьез готов сменить заржавевший материалистический "инструментарий проникновения в секреты прошлого". Материалисты вольны не читать этот абзац или полагать все сказанное в нем шуткой автора. Помните загадочного всадника на белом коне, явившегося в буре и грозе и обрушившегося на полки русов под Доростолом? Ромеи увидели в нем Федора Стратилата. А кого могли увидеть в нем русы? Кто он, Воин на белом коне, скачущий впереди бури? Уж не сам ли Метатель Молний? В скандинавском эпосе есть немало примеров тому, как Бог — покровитель героя, с оружием в руках встает против него в сражении. И это означает одно — срок, отведенный Пряхой земной жизни героя, окончен. Валгалла, Покой Павших, ждет его. Есть схожий сюжет и в русском эпосе, в сюжете с выразительным названием "Отчего перевелись богатыри на Руси". После страшной, но победоносной битвы с врагами молодые богатыри начинают хвастать, что способны одолеть даже небесную силу. И небесное воинство принимает вызов. Бессильные против воителей небес, богатыри скрываются в пещерах, окаменевают, уходят в монахи — проще говоря, уходят в другой мир. Так не было ли и здесь того же? Может, оттого и идет Святослав в ловушку столь хладнокровно и бесстрастно, что знает — его срок настал? Говорят, герои былых времен знали свою судьбу. Может быть, Святослав уже увидел приближение времени в глазах Всадника под стенами Доростола. И хотел только одного — принять Таинство Смерти из рук честного врага. Не клятвопреступника и братоубийцы. Не раба Распятого Мертвеца. В остальном же ромеи ничем не отличались в глазах русов от степняков.
Смерти князь не боялся. Как скажет одни из его потомков: "Дивно ли, если муж умер на войне? Умирали так лучшие из предков наших".А в те, языческие времена, заветы Высокого — Одина, Волоса русов, изложенные в Старшей Эдде, гласили:
Деяний же Святослава хватило бы иному не на одну долгую жизнь. Он закрыл дорогу на Русскую землю первопроходцу Drang nach Osten, епископу Адальберту. Он завершил дело предков, добил чудовище Хазарского каганата. Он поверг в трепет Город царей, вселив в сердца его обитателей ужас, какой не удалось пробудить в них никакому иному воителю. Как нам, сегодняшним, поверить — человеку, совершившему все это, в год последней битвы было только тридцать лет?!
И не зря во главе печенегов у порогов оказывается не военный вождь, а Отец Куркут, Куря русской летописи. И не зря местом гибели Святослава становится Перунья рень — отмель ниже порогов. Та самая, что станет последним приютом киевскому кумиру Перуна в кровавые дни Крещения. Так в последний раз встретятся свергнутый Бог и Его погибший воитель.
Так закончилась эта жизнь, которая была, кажется, одной войной. Мы встретились с нашим героем на поле битвы — на поле битвы мы с ним и расстались. Те, кто ценил золото больше оружия, жизнь — дороже чести, могли вздохнуть спокойно. Северный полубог вернулся в те пределы, из которых пришел в наш средний мир. Самый сильный и беззаветный поборник древней Веры погиб, и никто не мог уже всерьез помешать обращению детей Рода в рабов Распятого.
"Тако приа казнь от бога", злорадствует Иоакимовская летопись. Наверно, радовались, услышав о гибели грозного князя, христиане Киева и Константинополя.
Вскоре вслед за ним ушел и тот, кто подарил ему смерть — Куркуте, Куря. Во всяком случае, никто больше не упоминает его ни в летописях, ни в византийских хрониках. Писатели популяризаторы "заставляют" то Владимира, то Ярослава "отмщать" за пращура, побеждая Курю. Но это — домыслы, не более того. Литература. Нигде такого нет, ни в каких источниках. Полно — чтобы прародитель всех шаманов принял смерть от сына или внука хазарской холопки?
Упомянутые литераторы заставляют также "победителей" Кури изымать у "побежденного" череп Святослава. Дело в том, что, по летописи, из отрубленной головы Святослава печенежский "князь" сделал кубок, оправив его в серебро и золото. Летописцы-монахи добавляли, что на этой чаше он сделал надпись "чужих ища, своя погуби". Даже напоследок они старались кольнуть ненавистного Святослава. Для них такой конец был унижением, доказательством всеконечного поражения язычника. Они смаковали его, как смаковали гибель ладей отца Святослава от греческого огня, как смаковали его смерть в Древлянской земле. И для них, и для тех писателей, о которых я говорил, в поступке печенежского вождя было только надругательство над останками русского героя. На самом деле для потомков скифов это был знак величайшего уважения к благородному врагу. Некоторые скифские племена поступали так с умершими родственниками, причем с самыми почитаемыми из них. Уходит этот обычай к седой арийской древности, к обрядовым чашам из людских черепов древних ариев — "капала". Так что это вовсе не изуверская выдумка косоглазых степняков, как почему-то думают. Чаши из черепов упоминаются в скандинавской "Эдде". Не чужды они и славянской традиции. На Руси были песни про ведьму, сделавшую "ендову" — пиршественную чашу — из черепа молодца. Есть и сказка про то, как некий добрый молодец, неоригинально названный Иваном, взял, так сказать, реванш — одолел девятерых ведьм-Ягинишен и понаделал из их голов "чашек". Да и постоянное сравнение головы врага с "пивным котлом" в русском и болгарском эпосе не на голом месте возникло. Алеша Попович так прямо предлагал князю: "коли нету у тебя пивна котла — так вот тебе Тугаринова буйна голова".
Так что не надругательство это было. Во всяком случае, не большее, чем средневековый обычай расчленять на части мощи святых и делить их между разными соборами и монастырями.
Что до "надписи", сделанной-де печенегами и представляющей своего рода конспект-резюме упреков киевлян своему князю, то это и вовсе выдумка летописцев. Даже не потому, что печенеги сами беспрестанно "чужого искали" и не могли видеть в таком образе жизни ничего плохого. Просто печенеги не умели писать. У тюрок была своя письменность, восходящая к сарматским рунам, но ни одного ее памятника не сохранилось в землях, где кочевали печенеги.
И напоследок, о черепе Святослава. В одном из поздних летописных списков приведена очень любопытная подробность. Чашу эту, оказывается, печенежские князья, использовали в обряде зачатия детей. Перед тем, как лечь на ложе, князь и княгиня поочередно пили из этой чаши, твердя, словно заклятье: "Пусть дети наши будут такими, как Он". Такую деталь придумать невозможно, тем паче чернецу-летописцу. Дело в том, что именно в таких, тантрических обрядах использовали арии свои "капала".
А с Русью после гибели Святослава случилось то же, что было с империей Александра после смерти ее основателя, что с римской республикой, когда погиб Цезарь. Те, кто княжил на Руси, слишком мало видели отца, да и погиб он слишком молодым, чтоб оставить свой отпечаток на их душах. О "Сфенге" мы вообще не знаем ничего кроме краткого сообщения византийских хроник под 1016 годом. Между теми же, кто остался на Руси, честь, воля и ум отца распределились неравномерно. Вспыльчивому Олегу хватало и чести, и воли… но недоставало ума, или, по крайней мере мудрости. Ярополк был честен и даже умен, только вот воли в нем было ничтожно мало, слишком мало для правителя даже Киевского княжества, не говоря уж про всю громаду оставленной отцом Державы. Наконец, на севере, под бдительным оком внимательного и умного хазарина вольноотпущенника, скрывшегося за славянским именем Добрыня, подрастал тот, кому судьба вдосталь отмерила и ума, и воли — вот только начисто обделила честью.
Мальчишки, разбросанные по просторам Державы, не очень ощущали себя одною семьей. Гораздо ближе им были их дядьки-воспитатели, да окружавшая их местная знать. Подвижный "центр" Державы — великий князь со своею дружиной — погиб. Среди же уцелевших сыновей князя не нашлось никого, способного стать главой княжеской семьи. Подчинение отцу объединяло их, теперь, после его гибели, они чувствовали себя равноправными. Такое положение было чревато катастрофой. И она вскоре разразилась.
Я уже говорил, что сын Свенельда Лют заехал, в 974 году, на охоте в Древлянские земли — отделенные от полянских, киевских, только лежащей не так уж далеко от Киева. С ним столкнулся охотившийся там же Олег, и, узнав, что перед ним — сын Свенельда, убил его. Обезумевший от горя отец стал требовать у Ярополка мести за своего сына. Отношения между братьями разладились, и через два года вражда, подогреваемая давней распрей полян и северян с древлянами, вылилась в настоящую войну. Дружина Ярополка, киевское и северское ополчения вкупе с печенегами князя Илдеи опрокинули небольшую дружину Олега и древлянское земельное ополчение. В повальном бегстве сбросили с моста у ворот Вручьего самого Олега — юный князь, очевидно, пытался остановить бегущих. На плечах бегущих дружина Ярополка и печенеги Илдеи ворвались во Вручий. Древляне в панике бросали оружие. Стали искать Олега, не нашли — и тут какой-то древлянин вспомнил, что видел, как князя столкнули с моста. Полдня разбирали чудовищный завал из людских и конских трупов под мостом. К полудню нашли Олега, вынесли, уложили на ковер. Потрясенный Ярополк, заливаясь слезами ужаса, горя, раскаяния, бросил Свенельду: "смотри — этого ты хотел?!". История не сохранила ответа старика воеводы, служившего уже третьему поколению Рюриковичей. Во всяком случае, после гибели Олега Свенельд навсегда покидает страницы летописи. В это же время, убоявшись якобы судьбы Олега, бежит "за море, к варягам" Владимир. Излишне прибавлять, что скандинавские саги ни слова не говорят о пребывании отлично известного им "конунга Вальдемара" в Скандинавии. Скорее всего, Владимир и Добрыня были в землях захваченных немцами полабских славян и вербовали там наемников из перебежчиков и изгоев. С ними они и вернулись на родину через несколько лет, изгнав из Новгорода людей Ярополка, среди коих, наверное, был и знакомый нам склонный к поэзии мечник Полтвец, и захватив город. После этого Владимир посватался к дочери полоцкого князя Рогнеде, нареченной невесте Ярополка, нарвался на отказ, вспылил, ударил на Полоцк, захватил его. Отметил победу тем, что сначала изнасиловал Рогнеду на глазах отца, Рогволода, и двух братьев, а потом приказал убить их на ее глазах. Захватил Киев. Люди Ярополка предали его, и он, согласившись на переговоры, был убит из засады варяжскими наемниками Владимира. Это было первое на Руси братоубийство. Не казнь предателя, как казнил Святослав брата Глеба, не трагическая случайность, как смерть Олега. Хладнокровное убийство побежденного, согласившегося на переговоры родича. Не оправданное ничем, кроме жажды власти, сжигавшей сына хазарки.
Сбывалось пророчество вельвы. Пришел и на Русь "век секир" Эдды, Железный век эллинов, арийская Кали-Юга.
О правлении братоубийцы написано много. Много слепых заблуждений, много бесстыжей лжи. Очень мало правды. Нам, исследующим жизнь и смерть его отца, важно одно. Он был полнейшей противоположностью отцу. Стоит только сравнить их войны…
Мог ли кто-нибудь из соратников Святослава — Асмунд, Икмор, Свенельд или Волк — сказать, к примеру: "Посмотрел я пленных, все в сапогах. Эти дани платить не будут, поищем-ка лапотников!". Разве Олег или Игорь, не говоря уж про Святослава, искали прибыльных и безобидных "лапотников"? А ведь сказал не просто приближенный — воспитатель недостойного Святославича. Чему он мог научить? Это очень заметно по жизни воспитанника, как уроки Асмунда мы читали в жизни нашего героя.
Разве мыслимо представить Святослава, Игоря или Олега — прячущимися от вражеской конницы под мостом или спокойно выслушивающего, принимающего оглушительно наглые условия степного дикаря, вассала, холопа предков?
Это при нем достались диким кочевникам отвоеванные отцом и дедом черноземы Дона, Донца, нижней Волги. Они могли уже тогда стать житницами Руси — а стали логовами терзающих ее хищников. На пять, а то и на восемь веков!
Он поклонился тому, что попирал его отец, он швырнул в грязь и конский помет Боричева увоза Тех, Кому отец поклонялся. Сознательно или нет — он продолжал дело своих хазарских предков — втаптывал русов и славян, кровь от крови и плоть от плоти синеглазой, белокурой, просто белой Европы в косоглазую грязь Евразии.
Однако наследство его отца, преданное, затоптанное, жило и пробивалось на свет языками торфяного пожара то тут, то там.
В 1071 году пленные волхвы, схваченные княжьим воеводой Яном Вышатичем, кстати, прямым потомком Добрыни Хазарина, будут под пытками дожидаться неминуемой мучительной казни. И, когда их палач глумливо полюбопытствует, что-де сказали им Боги, один из кудесников выдохнет окровавленным, разодранным ртом: "Встать нам пред Святославом!".
Сколько недоразумений породило совпадение — в те годы в Чернигове княжил Святослав Ярославич. Историки тут же решили, что речь о нем, и стали гадать, отчего волхвы добиваются его суда. Да какое дело служителям Древних Богов было до князя-христианина? На что был им его суд? К иному Святославу взывали они. К последнему полубогу Руси, Европы, неукротимому поборнику Древней Веры.
"Слово о полку…", насквозь языческое, полно отсылками ко временам Святослава. И вряд ли случайными.
Потом — термоядерная зима монгольского нашествия. Церковь, об ручку с захватчиками жирующая на руинах. И дальше — века за веками, казалось, забывшими о Святославе. Кому было о нем вспоминать? Татарам? Отатарившейся московской знати? Ненавидевшей его — вспомните характеристики из жития Ольги — христианской церкви? Или обезглавленному, втоптанному в азиатское рабство, задавленному данью народу? Только корабельщики, водившие суда через Днепровские пороги, рассказывали, что грозная и страшная тень по имени Рус поднимается над ними в урочную ночь, и горе тогда и басурманину, и крещеному человеку…
Потом, с появлением русской литературы, когда столица отодвинулась к Варяжскому морю, а в глазах русских вновь мелькнул стальной имперский блеск, о нем начали мало-помалу вспоминать. Все, кто обращал взгляды свои в глубины нашего прошлого, останавливали свои взоры на нем. Он поневоле заметен. Среди предков, мудрецов, творцов, героев, он — Титан. Полубог. Через десять веков звучат в душе каждого русского его слова "Иду на вы" и "Мертвые сраму не имут".
Кажется, уже не подступить к нему. Полевой и Вельтман, Рылеев и Хлебников, Загорный, Скляренко, Пономарев — список можно длить и длить скажу проще: немного сыщешь таких, кто писал о Руси и не писал бы о нем. Однако все видели лишь ноги его — и походы. Руки — и сражения. Мощную грудь — и бьющееся там отважное сердце. Видели полководца и героя — героя в сегодняшнем разумении (становящегося на глазах вчерашним — уже произносим без рвотного рефлекса название пакостной передачки "Последний герой"). То бишь защитника Отечества, человека беззаветной ратной отваги, но и только.
Да мало ли их у нас? Ими стояла, стоит, и, волею Богов, стоять будет Русь. Мономах и Дмитрий Донской, Ермак и Минин с Пожарским, Шереметев, Суворов, Кутузов, Ермолов, Скобелев, Брусилов, Шаманов — лишь знатнейшие, самые яркие из несметных легионов немеркнущих звезд, имя которым — ратная слава России.
Но как звезды перед солнцем, меркнут они перед ним, скромно отступая в тень того царственного Фарна, той ауры, что окружает одинокого Титана.
Беда писателей — да и ученых — в том, что они не поняли его времени. Будучи христианами и атеистами, они и не могли понять. Они видели начало своей эпохи там, где был конец эпохи его. Они считали его Первым Великим князем Киевским, а он был Последним — последним князем языческой Руси, последним языческим государем Европы. За ним стояла не страна — мир. Уходящий в небытие мир языческого Севера, последнего оплота Великого Пана. Лишь Александр Федорович Вельтман, потомок, как и Даль, датских выселенцев, директор оружейной палаты Кремля, историк и писатель, в романе своем "Райна, королевна Болгарская" вымолвил однажды в каком-то мгновенном, вещем озарении: "Святослав был последний представитель быта владетельного рода Руссов — поколения древних земных Богов".
А его страна, его народ погружались все глубже в воды кромешного мира, гордо именуя это прогрессом. И византийских уродцев сменило на башнях Кремля другое чудище торжествующей Евразии — Щит Соломона, венчавший некогда башни каганата.
Но нет худа без добра — на исходе ХХ века объявились люди, не скажу сумевшие — хотя бы захотевшие понять его, угадать его мысли и чувства по зарницам отблесков в его глазах. Не только друзья — его вспомнили и враги. Я уже писал в самом начале книги об американце Тертлдаве. В его романах "Возвышение Криспа" и "Крисп Видесский" изображен главарь шайки грабителей и убийц с севера, бессмертный колдун, земной наместник Скотоса, Сатаны, выдуманного Тертлдавом мира — Арваш Черный Плащ. В описании его войны с империей Видесс византист Тертлдав почти дословно повторяет Скилицу и Диакона. Что ж, хоть так — все не "просто разбойник" наших надутых и пустых, словно мыльные пузыри, снобов-историков. Но я не про Америку, я про Россию. Вспоминают князя и здесь. В 2002 году в Москве впервые прошло празднование Дней памяти Святослава Игоревича, организованные Фондом развития традиционной культуры и Музея Константина Васильева (единственного художника из известных мне, близкого по духу великому князю). Отчего-то начало этих дней было назначено на 20 апреля. В том же году Общество родноверов Украины учредило Орден Святослава Хороброго. Там же, в Малороссии, поговаривают и о памятнике (давно пора!). Крепкие славянские парни бреют наголо головы, словно дружинники Святослава, татуируют руки, как и они, и называют голубоглазых сынишек в честь последнего полубога Руси. Но до сих пор, кажется, никто не предпринял попытки написания его полной биографии. Жизнеописания великого язычника, написанного не чуждым ему по духу человеком, профессионально изучающим его эпоху. Написать о той далекой эпохе и достоверно, с твердой опорой на источники, и живо. Я попытался. Удалось ли — судить вам, читатель.
Я же закончу свой труд словами печенежского князя, поднимающего кубок из черепа Полубога:
— Пусть дети наши будут такими, как он!
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ.
И. Я. Фроянов замечает:
"Причина неприятия киянами Святослава возникла, по-видимому, не на религиозной, а на политической почве".
Хочется процитировать другие слова из той же работы выдающегося историка, сказанные, правда, по другому поводу: "приведенные выше соображения…базируются на слишком упрощенном, прямолинейном понимании восточнославянской истории, на избыточной вере в способность открыть ее тайны одним лишь ключом материалистического познания. Однако следует отказаться от закоренелых привычек и сделать более разнообразным инструментарий проникновения в секреты прошлого, иначе — подойти к проблеме… не только с материальной, но и с духовной, религиозной точки зрения".Это сказано по поводу зарытия кладов. Право, трудно бывает понять и лучших из историков, когда они готовы увидеть духовный смысл в закапывании золота в землю, но не хотят его видеть в столкновении вер, в религиозной войне.
Однако, в истории гибели Святослава есть и еще один слой, еще один подтекст. Этот подтекст, предупрежу сразу, читатель, для тех, кто всерьез готов сменить заржавевший материалистический "инструментарий проникновения в секреты прошлого". Материалисты вольны не читать этот абзац или полагать все сказанное в нем шуткой автора. Помните загадочного всадника на белом коне, явившегося в буре и грозе и обрушившегося на полки русов под Доростолом? Ромеи увидели в нем Федора Стратилата. А кого могли увидеть в нем русы? Кто он, Воин на белом коне, скачущий впереди бури? Уж не сам ли Метатель Молний? В скандинавском эпосе есть немало примеров тому, как Бог — покровитель героя, с оружием в руках встает против него в сражении. И это означает одно — срок, отведенный Пряхой земной жизни героя, окончен. Валгалла, Покой Павших, ждет его. Есть схожий сюжет и в русском эпосе, в сюжете с выразительным названием "Отчего перевелись богатыри на Руси". После страшной, но победоносной битвы с врагами молодые богатыри начинают хвастать, что способны одолеть даже небесную силу. И небесное воинство принимает вызов. Бессильные против воителей небес, богатыри скрываются в пещерах, окаменевают, уходят в монахи — проще говоря, уходят в другой мир. Так не было ли и здесь того же? Может, оттого и идет Святослав в ловушку столь хладнокровно и бесстрастно, что знает — его срок настал? Говорят, герои былых времен знали свою судьбу. Может быть, Святослав уже увидел приближение времени в глазах Всадника под стенами Доростола. И хотел только одного — принять Таинство Смерти из рук честного врага. Не клятвопреступника и братоубийцы. Не раба Распятого Мертвеца. В остальном же ромеи ничем не отличались в глазах русов от степняков.
Смерти князь не боялся. Как скажет одни из его потомков: "Дивно ли, если муж умер на войне? Умирали так лучшие из предков наших".А в те, языческие времена, заветы Высокого — Одина, Волоса русов, изложенные в Старшей Эдде, гласили:
Гибнут стада,
Родня умирает,
И смертен ты сам;
Но смерти не ведает
Громкая слава
Деяний достойных.
Деяний же Святослава хватило бы иному не на одну долгую жизнь. Он закрыл дорогу на Русскую землю первопроходцу Drang nach Osten, епископу Адальберту. Он завершил дело предков, добил чудовище Хазарского каганата. Он поверг в трепет Город царей, вселив в сердца его обитателей ужас, какой не удалось пробудить в них никакому иному воителю. Как нам, сегодняшним, поверить — человеку, совершившему все это, в год последней битвы было только тридцать лет?!
И не зря во главе печенегов у порогов оказывается не военный вождь, а Отец Куркут, Куря русской летописи. И не зря местом гибели Святослава становится Перунья рень — отмель ниже порогов. Та самая, что станет последним приютом киевскому кумиру Перуна в кровавые дни Крещения. Так в последний раз встретятся свергнутый Бог и Его погибший воитель.
3. Наследие и бессмертье
А братья княжие друг друга корят,
И жадные вороны с кровли глядят,
Усобицу близкую чуя…
А. К. Толстой "Три побоища"
Так закончилась эта жизнь, которая была, кажется, одной войной. Мы встретились с нашим героем на поле битвы — на поле битвы мы с ним и расстались. Те, кто ценил золото больше оружия, жизнь — дороже чести, могли вздохнуть спокойно. Северный полубог вернулся в те пределы, из которых пришел в наш средний мир. Самый сильный и беззаветный поборник древней Веры погиб, и никто не мог уже всерьез помешать обращению детей Рода в рабов Распятого.
"Тако приа казнь от бога", злорадствует Иоакимовская летопись. Наверно, радовались, услышав о гибели грозного князя, христиане Киева и Константинополя.
Вскоре вслед за ним ушел и тот, кто подарил ему смерть — Куркуте, Куря. Во всяком случае, никто больше не упоминает его ни в летописях, ни в византийских хрониках. Писатели популяризаторы "заставляют" то Владимира, то Ярослава "отмщать" за пращура, побеждая Курю. Но это — домыслы, не более того. Литература. Нигде такого нет, ни в каких источниках. Полно — чтобы прародитель всех шаманов принял смерть от сына или внука хазарской холопки?
Упомянутые литераторы заставляют также "победителей" Кури изымать у "побежденного" череп Святослава. Дело в том, что, по летописи, из отрубленной головы Святослава печенежский "князь" сделал кубок, оправив его в серебро и золото. Летописцы-монахи добавляли, что на этой чаше он сделал надпись "чужих ища, своя погуби". Даже напоследок они старались кольнуть ненавистного Святослава. Для них такой конец был унижением, доказательством всеконечного поражения язычника. Они смаковали его, как смаковали гибель ладей отца Святослава от греческого огня, как смаковали его смерть в Древлянской земле. И для них, и для тех писателей, о которых я говорил, в поступке печенежского вождя было только надругательство над останками русского героя. На самом деле для потомков скифов это был знак величайшего уважения к благородному врагу. Некоторые скифские племена поступали так с умершими родственниками, причем с самыми почитаемыми из них. Уходит этот обычай к седой арийской древности, к обрядовым чашам из людских черепов древних ариев — "капала". Так что это вовсе не изуверская выдумка косоглазых степняков, как почему-то думают. Чаши из черепов упоминаются в скандинавской "Эдде". Не чужды они и славянской традиции. На Руси были песни про ведьму, сделавшую "ендову" — пиршественную чашу — из черепа молодца. Есть и сказка про то, как некий добрый молодец, неоригинально названный Иваном, взял, так сказать, реванш — одолел девятерых ведьм-Ягинишен и понаделал из их голов "чашек". Да и постоянное сравнение головы врага с "пивным котлом" в русском и болгарском эпосе не на голом месте возникло. Алеша Попович так прямо предлагал князю: "коли нету у тебя пивна котла — так вот тебе Тугаринова буйна голова".
Так что не надругательство это было. Во всяком случае, не большее, чем средневековый обычай расчленять на части мощи святых и делить их между разными соборами и монастырями.
Что до "надписи", сделанной-де печенегами и представляющей своего рода конспект-резюме упреков киевлян своему князю, то это и вовсе выдумка летописцев. Даже не потому, что печенеги сами беспрестанно "чужого искали" и не могли видеть в таком образе жизни ничего плохого. Просто печенеги не умели писать. У тюрок была своя письменность, восходящая к сарматским рунам, но ни одного ее памятника не сохранилось в землях, где кочевали печенеги.
И напоследок, о черепе Святослава. В одном из поздних летописных списков приведена очень любопытная подробность. Чашу эту, оказывается, печенежские князья, использовали в обряде зачатия детей. Перед тем, как лечь на ложе, князь и княгиня поочередно пили из этой чаши, твердя, словно заклятье: "Пусть дети наши будут такими, как Он". Такую деталь придумать невозможно, тем паче чернецу-летописцу. Дело в том, что именно в таких, тантрических обрядах использовали арии свои "капала".
А с Русью после гибели Святослава случилось то же, что было с империей Александра после смерти ее основателя, что с римской республикой, когда погиб Цезарь. Те, кто княжил на Руси, слишком мало видели отца, да и погиб он слишком молодым, чтоб оставить свой отпечаток на их душах. О "Сфенге" мы вообще не знаем ничего кроме краткого сообщения византийских хроник под 1016 годом. Между теми же, кто остался на Руси, честь, воля и ум отца распределились неравномерно. Вспыльчивому Олегу хватало и чести, и воли… но недоставало ума, или, по крайней мере мудрости. Ярополк был честен и даже умен, только вот воли в нем было ничтожно мало, слишком мало для правителя даже Киевского княжества, не говоря уж про всю громаду оставленной отцом Державы. Наконец, на севере, под бдительным оком внимательного и умного хазарина вольноотпущенника, скрывшегося за славянским именем Добрыня, подрастал тот, кому судьба вдосталь отмерила и ума, и воли — вот только начисто обделила честью.
Мальчишки, разбросанные по просторам Державы, не очень ощущали себя одною семьей. Гораздо ближе им были их дядьки-воспитатели, да окружавшая их местная знать. Подвижный "центр" Державы — великий князь со своею дружиной — погиб. Среди же уцелевших сыновей князя не нашлось никого, способного стать главой княжеской семьи. Подчинение отцу объединяло их, теперь, после его гибели, они чувствовали себя равноправными. Такое положение было чревато катастрофой. И она вскоре разразилась.
Я уже говорил, что сын Свенельда Лют заехал, в 974 году, на охоте в Древлянские земли — отделенные от полянских, киевских, только лежащей не так уж далеко от Киева. С ним столкнулся охотившийся там же Олег, и, узнав, что перед ним — сын Свенельда, убил его. Обезумевший от горя отец стал требовать у Ярополка мести за своего сына. Отношения между братьями разладились, и через два года вражда, подогреваемая давней распрей полян и северян с древлянами, вылилась в настоящую войну. Дружина Ярополка, киевское и северское ополчения вкупе с печенегами князя Илдеи опрокинули небольшую дружину Олега и древлянское земельное ополчение. В повальном бегстве сбросили с моста у ворот Вручьего самого Олега — юный князь, очевидно, пытался остановить бегущих. На плечах бегущих дружина Ярополка и печенеги Илдеи ворвались во Вручий. Древляне в панике бросали оружие. Стали искать Олега, не нашли — и тут какой-то древлянин вспомнил, что видел, как князя столкнули с моста. Полдня разбирали чудовищный завал из людских и конских трупов под мостом. К полудню нашли Олега, вынесли, уложили на ковер. Потрясенный Ярополк, заливаясь слезами ужаса, горя, раскаяния, бросил Свенельду: "смотри — этого ты хотел?!". История не сохранила ответа старика воеводы, служившего уже третьему поколению Рюриковичей. Во всяком случае, после гибели Олега Свенельд навсегда покидает страницы летописи. В это же время, убоявшись якобы судьбы Олега, бежит "за море, к варягам" Владимир. Излишне прибавлять, что скандинавские саги ни слова не говорят о пребывании отлично известного им "конунга Вальдемара" в Скандинавии. Скорее всего, Владимир и Добрыня были в землях захваченных немцами полабских славян и вербовали там наемников из перебежчиков и изгоев. С ними они и вернулись на родину через несколько лет, изгнав из Новгорода людей Ярополка, среди коих, наверное, был и знакомый нам склонный к поэзии мечник Полтвец, и захватив город. После этого Владимир посватался к дочери полоцкого князя Рогнеде, нареченной невесте Ярополка, нарвался на отказ, вспылил, ударил на Полоцк, захватил его. Отметил победу тем, что сначала изнасиловал Рогнеду на глазах отца, Рогволода, и двух братьев, а потом приказал убить их на ее глазах. Захватил Киев. Люди Ярополка предали его, и он, согласившись на переговоры, был убит из засады варяжскими наемниками Владимира. Это было первое на Руси братоубийство. Не казнь предателя, как казнил Святослав брата Глеба, не трагическая случайность, как смерть Олега. Хладнокровное убийство побежденного, согласившегося на переговоры родича. Не оправданное ничем, кроме жажды власти, сжигавшей сына хазарки.
Сбывалось пророчество вельвы. Пришел и на Русь "век секир" Эдды, Железный век эллинов, арийская Кали-Юга.
О правлении братоубийцы написано много. Много слепых заблуждений, много бесстыжей лжи. Очень мало правды. Нам, исследующим жизнь и смерть его отца, важно одно. Он был полнейшей противоположностью отцу. Стоит только сравнить их войны…
Мог ли кто-нибудь из соратников Святослава — Асмунд, Икмор, Свенельд или Волк — сказать, к примеру: "Посмотрел я пленных, все в сапогах. Эти дани платить не будут, поищем-ка лапотников!". Разве Олег или Игорь, не говоря уж про Святослава, искали прибыльных и безобидных "лапотников"? А ведь сказал не просто приближенный — воспитатель недостойного Святославича. Чему он мог научить? Это очень заметно по жизни воспитанника, как уроки Асмунда мы читали в жизни нашего героя.
Разве мыслимо представить Святослава, Игоря или Олега — прячущимися от вражеской конницы под мостом или спокойно выслушивающего, принимающего оглушительно наглые условия степного дикаря, вассала, холопа предков?
Это при нем достались диким кочевникам отвоеванные отцом и дедом черноземы Дона, Донца, нижней Волги. Они могли уже тогда стать житницами Руси — а стали логовами терзающих ее хищников. На пять, а то и на восемь веков!
Он поклонился тому, что попирал его отец, он швырнул в грязь и конский помет Боричева увоза Тех, Кому отец поклонялся. Сознательно или нет — он продолжал дело своих хазарских предков — втаптывал русов и славян, кровь от крови и плоть от плоти синеглазой, белокурой, просто белой Европы в косоглазую грязь Евразии.
Однако наследство его отца, преданное, затоптанное, жило и пробивалось на свет языками торфяного пожара то тут, то там.
В 1071 году пленные волхвы, схваченные княжьим воеводой Яном Вышатичем, кстати, прямым потомком Добрыни Хазарина, будут под пытками дожидаться неминуемой мучительной казни. И, когда их палач глумливо полюбопытствует, что-де сказали им Боги, один из кудесников выдохнет окровавленным, разодранным ртом: "Встать нам пред Святославом!".
Сколько недоразумений породило совпадение — в те годы в Чернигове княжил Святослав Ярославич. Историки тут же решили, что речь о нем, и стали гадать, отчего волхвы добиваются его суда. Да какое дело служителям Древних Богов было до князя-христианина? На что был им его суд? К иному Святославу взывали они. К последнему полубогу Руси, Европы, неукротимому поборнику Древней Веры.
"Слово о полку…", насквозь языческое, полно отсылками ко временам Святослава. И вряд ли случайными.
Потом — термоядерная зима монгольского нашествия. Церковь, об ручку с захватчиками жирующая на руинах. И дальше — века за веками, казалось, забывшими о Святославе. Кому было о нем вспоминать? Татарам? Отатарившейся московской знати? Ненавидевшей его — вспомните характеристики из жития Ольги — христианской церкви? Или обезглавленному, втоптанному в азиатское рабство, задавленному данью народу? Только корабельщики, водившие суда через Днепровские пороги, рассказывали, что грозная и страшная тень по имени Рус поднимается над ними в урочную ночь, и горе тогда и басурманину, и крещеному человеку…
Потом, с появлением русской литературы, когда столица отодвинулась к Варяжскому морю, а в глазах русских вновь мелькнул стальной имперский блеск, о нем начали мало-помалу вспоминать. Все, кто обращал взгляды свои в глубины нашего прошлого, останавливали свои взоры на нем. Он поневоле заметен. Среди предков, мудрецов, творцов, героев, он — Титан. Полубог. Через десять веков звучат в душе каждого русского его слова "Иду на вы" и "Мертвые сраму не имут".
Кажется, уже не подступить к нему. Полевой и Вельтман, Рылеев и Хлебников, Загорный, Скляренко, Пономарев — список можно длить и длить скажу проще: немного сыщешь таких, кто писал о Руси и не писал бы о нем. Однако все видели лишь ноги его — и походы. Руки — и сражения. Мощную грудь — и бьющееся там отважное сердце. Видели полководца и героя — героя в сегодняшнем разумении (становящегося на глазах вчерашним — уже произносим без рвотного рефлекса название пакостной передачки "Последний герой"). То бишь защитника Отечества, человека беззаветной ратной отваги, но и только.
Да мало ли их у нас? Ими стояла, стоит, и, волею Богов, стоять будет Русь. Мономах и Дмитрий Донской, Ермак и Минин с Пожарским, Шереметев, Суворов, Кутузов, Ермолов, Скобелев, Брусилов, Шаманов — лишь знатнейшие, самые яркие из несметных легионов немеркнущих звезд, имя которым — ратная слава России.
Но как звезды перед солнцем, меркнут они перед ним, скромно отступая в тень того царственного Фарна, той ауры, что окружает одинокого Титана.
Беда писателей — да и ученых — в том, что они не поняли его времени. Будучи христианами и атеистами, они и не могли понять. Они видели начало своей эпохи там, где был конец эпохи его. Они считали его Первым Великим князем Киевским, а он был Последним — последним князем языческой Руси, последним языческим государем Европы. За ним стояла не страна — мир. Уходящий в небытие мир языческого Севера, последнего оплота Великого Пана. Лишь Александр Федорович Вельтман, потомок, как и Даль, датских выселенцев, директор оружейной палаты Кремля, историк и писатель, в романе своем "Райна, королевна Болгарская" вымолвил однажды в каком-то мгновенном, вещем озарении: "Святослав был последний представитель быта владетельного рода Руссов — поколения древних земных Богов".
А его страна, его народ погружались все глубже в воды кромешного мира, гордо именуя это прогрессом. И византийских уродцев сменило на башнях Кремля другое чудище торжествующей Евразии — Щит Соломона, венчавший некогда башни каганата.
Но нет худа без добра — на исходе ХХ века объявились люди, не скажу сумевшие — хотя бы захотевшие понять его, угадать его мысли и чувства по зарницам отблесков в его глазах. Не только друзья — его вспомнили и враги. Я уже писал в самом начале книги об американце Тертлдаве. В его романах "Возвышение Криспа" и "Крисп Видесский" изображен главарь шайки грабителей и убийц с севера, бессмертный колдун, земной наместник Скотоса, Сатаны, выдуманного Тертлдавом мира — Арваш Черный Плащ. В описании его войны с империей Видесс византист Тертлдав почти дословно повторяет Скилицу и Диакона. Что ж, хоть так — все не "просто разбойник" наших надутых и пустых, словно мыльные пузыри, снобов-историков. Но я не про Америку, я про Россию. Вспоминают князя и здесь. В 2002 году в Москве впервые прошло празднование Дней памяти Святослава Игоревича, организованные Фондом развития традиционной культуры и Музея Константина Васильева (единственного художника из известных мне, близкого по духу великому князю). Отчего-то начало этих дней было назначено на 20 апреля. В том же году Общество родноверов Украины учредило Орден Святослава Хороброго. Там же, в Малороссии, поговаривают и о памятнике (давно пора!). Крепкие славянские парни бреют наголо головы, словно дружинники Святослава, татуируют руки, как и они, и называют голубоглазых сынишек в честь последнего полубога Руси. Но до сих пор, кажется, никто не предпринял попытки написания его полной биографии. Жизнеописания великого язычника, написанного не чуждым ему по духу человеком, профессионально изучающим его эпоху. Написать о той далекой эпохе и достоверно, с твердой опорой на источники, и живо. Я попытался. Удалось ли — судить вам, читатель.
Я же закончу свой труд словами печенежского князя, поднимающего кубок из черепа Полубога:
— Пусть дети наши будут такими, как он!
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ.
1. Азбелев С. Н. Предания о древнейших князьях Руси по записям IX-XX вв. // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып.1. М., 1997. 2. Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962. 3. Беляев Е. А. Арабы, ислам и арабский халифат. М., 1965. 4. Былины. М., 1998. 5. Введение христианства на Руси. М., 1987. 6. "Великая хроника" о Польше, Руси и их соседях XI-XIII вв. М., 1987. 7. Вернадский Г. В. Древняя Русь. Тверь — М., 1996. 8. Веселовский А. Н. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском. // ИОРЯС, т. XI, кн. 3. СПб., 1906. 9. Вилинбахов В. Б. Об одном аспекте историографии варяжской проблемы.// Скандинавский сборник, вып. VII, 1963. 10. Вилинбахов В. Б. Современная историография о проблеме "Балтийские славяне и Русь"// "Советское славяноведение", 1980, №1. 11. Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Репринтное издание. М., 2000. 12. Гедеонов С. Варяги и Русь. СПб., 1876. 13. Гильфердинг А. Ф. История Балтийских славян. М., 1991. 14. Глазырина Г. В. Исландские викингские саги о Северной Руси: тексты, перевод, комментарий. М., 1996. 15. Голубиная книга. Русские народные духовные стихи XI-ХХ вв. М., 1991. 16. Данилевский И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). М., 1998. 17. Долгов В. В. Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI-XIII веков. Ижевск, 1999. 18. Древнерусские предания (XI-XVI века). М., 1982. 19. Древняя Русь. Быт и культура. М., 1997. 20. Древняя Русь в свете зарубежных источников: Учебное пособие для студентов вузов. М., 1999 21. Древняя Русь. Город, замок, село. М., 1985. 22. Ельски А. Татуировка. Минск, 1997. 23. Забелин И. Е. История русской жизни с древнейших времен, ч. 1. М., 1908. 24. Иловайский Д. И. Начало Руси. М., Смоленск, 1996. 25. История боевых искусств. Россия и ее соседи. М., 1997. 26. Как была крещена Русь. М., 1989. 27. Карамзин Н. М. История государства российского в 12-ти томах. М., 1989. Т.1. 28. Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М., 1987. 29. Карпов А. Ю. Владимир Святой. М., 1997. 30. Кожинов В. В. История Руси и русского слова. Опыт беспристрастного исследования. М., 2001. 31. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1991. 32. Королев А. С. Загадки первых русских князей. М., 2002. 33. Костомаров Н. И. Раскол: Исторические монографии и исследования. М., 1994. 34. Костомаров Н. И. Русская республика. М., Смоленск, 1994. 35. Кузьмин А. Г. Варяги и Русь на Балтийском море// Вопросы истории, 1970, №10. 36. Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов.// Вопросы истории, 1974, № 11. 37. Кузьмин А. Г. Истоки культовых особенностей западнославянских языческих храмов// Вопросы истории, 1980 № 4. 38. Кузьмин А. Г. Падение Перуна. М., 1988. 39. Кузьмин А. Г. Руги и русы на Дунае.// Средневековая и новая Россия. СПб., 1996. 40. Курбатов Г. Л., Фролов Э. Д., Фроянов И. Я. Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь. Л., 1988. 41. Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л.,1985. 42. Лев Диакон. История. М.,1988. 43. Литаврин Г. Г. Византия и славяне. СПб., 2001. 44. Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., 1985. 45. Матерь Лада. Божественное родословие славян. Языческий пантеон. М., 2003. 46. Мец А. Мусульманский ренессанс. М.,1966. 47. Мишин Д. Е. Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее Средневековье. М., 2002. 48. Младшая Эдда. М., 1994. 49. Назаренко А. В. О языке восточноевропейских варягов IХ-Х вв.(*Rod(s) -? — Русь — Roe — Ruzzi)// Восточная Европа в древности и средневековье. Х чтения к 80-летию члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. М., 1998. 50. Нидерле Л. Славянские древности. М., 2000. 51. Никитин А. Л. По следам апостола Андрея// Наука и религия, 1990, № 9-12. 52. Никитин А. Л. Праматерь всех князей русских.// Наука и религия, 1991, № 3. 53. Новгородская первая летопись старшего и младшего извода. М., 2000. 54. Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990. 55. Откуда есть пошла Русская земля. Века VI-Х. В 2 кн. М., 1986. 56. Перес Ж.-Б. Почему Наполеона никогда не было.// Наука и религия, 1993, № 1. 57. Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков. Смоленск — М., 1995. 58. Петрухин В. Я. Славяне. М.,1997. 59. Плетнева С. А. Кочевники средневековья. Поиск исторических закономерностей. М., 1982. 60. Плетнева С. А. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М., 1989. 61. Плетнева С. А. Хазары. М., 1986. 62. Поэзия скальдов. Л., 1979. 63. Прозоров Л. Р. Еще раз о начале Руси.// Государство и общество, 1999, № 3-4. 64. Прозоров Л. Р. Мятежи волхвов в Верхнем Поволжье: индоевропейские параллели.//Исторические истоки, опыт взаимодействия и толерантности народов Приуралья. Ижевск, 2002. 65. Прозоров Л. Р. Этническое и расовое самосознание в русском эпосе.// Этнический фактор и политика. История и современность. Ижевск, 2000. 66. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2002 67. Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 2000. 68. Радзивилловская летопись. (Факсимильное воспроизведение рукописи. Текст. Исследования. Описание миниатюр) В двух томах. СПб., 1994. 69. Рапов О. М. Знаки Рюриковичей и символ сокола // Советская археология, 1968 № 3. 70. Рапов О. М. Русская церковь в IX— первой трети XII вв. Принятие христианства. М., 1988. 71. Розанов В. В. Юдаизм // Тайна Израиля. СПб., 1993. 72. Русанова И. П., Тимощук Б. А. Языческие святилища древних славян. М., 1993. 73. Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1993. 74. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 2001. 75. Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 2001. 76. Санкина С. Л. Возвращаясь к норманнской проблеме.// Этнографическое обозрение 1998, № 2. 77. Сахаров А. Н. Дипломатия Святослава. М., 1991. 78. Седов В. В. Славяне в древности. М., 1994. 79. Седов В. В. Славяне в раннем Средневековье. М., 1995. 80. Седов В. В. Славяне: Историко-археологическое исследование. М., 2002. 81. Серяков М. Л. "Голубиная книга" — священное сказание русского народа. М., 2001. 82. Славяне и Русь: проблемы и идеи. М., 1998. 83. Славяне и скандинавы. М., 1986. 84. "Слово о полку Игореве". Древнерусский текст и переводы. М., 1981. 85. Снорри Стурлусон. Круг земной. М., 1995. 86. Старшая Эдда. СПб., 2000. 87. Соловьев С. Н. Сочинения. Кн. 1. М., 1988. 88. Татищев В.Н. История Российская// Собрание сочинений в восьми томах. Т. 1-6. М., 1994-1996. 89. Тимофеев В. П. А все-таки "Людота ковалъ"! (Названия днепровских порогов — возвращаясь к старой проблеме)// Сборник русского исторического общества. №1 (149). М., 1999. 90. Толстов С. П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М., 1948. 91. Фроянов И. Я. Рабство и данничество у восточных славян (VI-X вв.). СПб., 1996. 92. Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. Былинная история. СПб., 1997. 93. Херрман Й. Полабские и ильменские славяне в раннесредневековой балтийской торговле.// Древняя Русь и славяне. М., 1978. 94. Хлевов А. А. Предвестники викингов. СПб, 2002. 95. Хомяков А. С. Семирамида// История, 1997, №3. 96. Честертон Г. К. Вечный Человек. М., 1991. 97. Членов А. М. По следам Добрыни. М., 1986. 98. Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. 99. Элиаде М. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения. М., 2002. 100. Янин В. Л. Денежно-весовые системы русского Средневековья. М., 1956.