Страница:
Ни греческие, ни римские моды не коснулись захолустных иудейских городков. Здесь носили ту же одежду что и во времена патриархов. В самом простом варианте у мужчин она состояла из пяти предметов: рубашки, или, в греческом переводе, хитона, сандалий, пояса, головного платка и верхней одежды – большого плаща, который днем можно было использовать как одежду, а ночью – как одеяло. Из низших слоев населения редко у кого было больше одного комплекта одежды, а какую-то ценность имел лишь плащ. Отсюда, кстати, и запрещение брать в залог верхнюю одежду на ночь: вечером заимодавец должен был возвратить должнику его плащ, чтобы тот мог прикрыться от ночного холода и сырости, а утром снова забирал его.
Одежда значила очень много: она показывала и богатство, и общественное положение человека. Красивые и богатые одежды были частью состояния, передавались из поколения в поколение. В знак скорби принято было разрывать на себе одежду – причем существовало не менее тридцати правил, как это делать. Человек должен был раздирать одежду стоя, до сердца, если траур был по отцу или матери, и на ту же высоту, но с правой стороны, если по кому-то другому. В течение семи дней ее нельзя было чинить, затем еще тридцать дней позволялось лишь зашить на живую нитку, и только после этого можно было починить окончательно. При этом женщины, поскольку им неприлично так обнажаться, должны были в доме разорвать нижнюю одежду, затем переодеть ее задом наперед, и уже потом разодрать верхнюю. Стоит ли удивляться после этого словам пророка Иоиля: «Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши…». [47]Впрочем, и во всем остальном жизнь иудеев была полна мелочных установлений, накопившихся за века. Что можно делать в субботу, а что нельзя, что можно есть, как готовить пищу, как и с кем торговать – например, язычникам нельзя было продавать ничего, что, даже чисто теоретически, могло быть принесено в жертву их богам, и прочая, и прочая…
Иосиф Флавий, как уже упоминалось, писал, что в то время в Галилее было 204 города. Впрочем, понятие «город» в Библии – вещь несколько неопределенная в том, что касается численности его населения. В более древние времена город должен был иметь стену: сколько людей обитало за стеной – это уже второй вопрос. Стены городов строили широкими, чтобы на них было удобно сражаться. Делались они из чего придется. Если был камень – из камня, или из кирпича, или из земли. На земляных стенах сажали деревья, чтобы те своими корнями укрепляли их: тогда в мирное время они служили еще и местом для прогулок. Иногда на стенах строили и дома – из окна одного такого дома апостола Павла, когда ему пришлось бежать, спустили в корзине.
Как обстояло со стенами во времена Иисуса – не совсем понятно. Например, не удалось найти упоминания о стенах Его родного города Назарета. Зато в то время непременной принадлежностью города должна была быть синагога.
Теснота, скученность и грязь за стенами были такими, какими и должны были быть – то есть ужасающими. Особую роль в жизни древних городов играли собаки. В Третьей Книге Царств говорится: «Кто умрет у Ахава в городе, того съедят псы; а кто умрет на поле, того расклюют птицы небесные» [48].И на самом деле, псы были непременной принадлежностью городов. Сейчас на Востоке с гигиеной дела обстоят значительно лучше, все-таки цивилизация приносит свои плоды. Но еще в XIX веке путешественники рассказывали о стаях бродячих собак, которые, рыская по городу, подъедали объедки, нечистоты и весь съедобный мусор. Не брезговали они и трупами. Поэтому на Востоке угроза, для вящего позора и поругания, бросить труп врага на съедение собакам, была весьма и весьма конкретной. Впрочем, не будь собак, в городах, по причине вопиющей антисанитарии, вообще было бы невозможно жить.
Относительно богатые дома представляли собой внутренний двор, окруженный комнатами, выходившими в него. Некоторые, особенно богатые, имели два этажа.
Кровля дома была плоской, огражденной перилами, на ней отдыхали, ели, принимали гостей. Любопытно, что лестница, ведущая на кровлю, начиналась не во дворе, а снаружи дома или в небольшом закутке перед входом во двор. Некий английский священник-миссионер, живший в XIX веке, пишет: «Когда я был в Египте, я часто подолгу смотрел на крыши над моей головой, и мне было совершенно понятно евангельское сказание о расслабленном. Над брусьями потолка находился большой слой тростника, этот тростник был прикрыт хворостом, а затем все это покрывалось плотной землей, которая образовывала плотную массу. При подобном устройстве кровли родственникам расслабленного очень легко было снять землю, потом хворост и, наконец, и тростник, дело было бы не труднее и тогда, когда бы земля была покрыта черепицами…» [49]
Тот же миссионер объясняет на основании своего опыта еще один библейский сюжет.
«В Турции есть обыкновение всходить на кровлю дома, как скоро раздастся крик “пожар”, чтобы видеть оттуда, в какой он стороне. Этот крик часто заставляет подниматься с испугом жителей целого города; вот почему пророк Исайя говорит в одном месте: “Что такое случилось?Зачем вы все взошли на кровли?” (Ис. 22:1). Восточные жители употребляют еще террасы своих домов на различные хозяйственные нужды, именно на них сушат белье и цветы, приготовляют финики и виноград, плоды которых большей частью составляют им пищу. Здесь они беседуют со своими друзьями во время вечерней прохлады; здесь же они находят спокойное место и для молитвы» [50].
Впрочем, эта роскошь едва ли касалась Марии, которая была женой ремесленника, плотника. Как мог выглядеть ее дом, описывает Анри Дидон.
«Дом, где вырос Иисус, совершенно похож на те, в которых живут палестинские арабы. Тип восточных домов не изменяется веками; обыкновенно он бывает квадратный, земляной или же сложенный из камней; вместо стен по большей части грубый плетень, вымазанный глиной, которая в свою очередь высушена на солнце и обмазана известкой. Крыша представляет собой террасу с балюстрадой; на нее взбираются снаружи с помощью передвижной лестницы или же прямо устраивают лестницу у стены. На террасе расположена так называемая верхняя комната, служащая местом молитвы; в жаркое время года на ней строится шалаш из ветвей или тростника, где можно провести ночь.
В домах обыкновенно бывает одна, реже две комнаты, и часто только одно отверстие – дверь; перед домом – дворик, обнесенный оградой из камней, не скрепленных цементом, или же из связок высушенного хвороста.
В одном из углов двора, около двери, хлебная печь, маленькое, круглое, глиняное сооружение; она закрывается подвижной крышкой, а дно ее выложено камнями, на которые кладется тесто.
Меблировка – самого первобытного свойства: две-три скамьи, стол, подушки, брошенные вдоль стен, матрацы и циновки; подсвечники, в одном из углов лампа, в которой горит масло; большой сундук для белья и платья, плетеная подушка, несколько урн и базальтовый жернов для зерна. Камин, или, вернее сказать, очаг, помещается иногда посреди комнаты; у двери каждого жилища привешен продолговатый ящичек, “мезуза”, в нем лежит свиток пергамента, на котором написаны фрагменты Закона, взятые из книги Второзакония». [51]
Итак, одним из 204 городов Галилеи был маленький городок, название которого сейчас, по его значению для истории человечества, стоит вровень с величайшими столицами. Это – Назарет. Подробное описание этого населенного пункта дает Эрнст Ренан в книге «Жизнь Иисуса».
«Назарет был маленький городок, расположенный в местности, открытой со всех сторон, с которой виднелись вершины групп гор, заслоняющих с севера равнину Эсдрелона… В настоящее время [52]население в нем имеет от 3 до 4 тысяч жителей, и оно, вероятно, не многим изменилось с тех пор. Зимы здесь холодные, но климат очень здоровый. Назарет, как в ту эпоху все небольшие иудейские города, был собранием хижин без всякого стиля и имел тот жалкий и бедный вид, какой в семитических странах имеют все деревни. Дома, вероятно, были те же сложенные из камня лачуги, без убранства внешнего и внутреннего, которые и в настоящее время покрывают богатейшие части Ливана… Зато окрестности прелестны, и никакая другая местность так не гармонирует с мечтами об абсолютном счастье…
Антонин Мученик, в конце VI века, сделал прекрасное описание плодородия окрестностей и сравнил их с раем. Некоторые долины со стороны запада подтверждают вполне это описание. Источник, возле которого сосредоточивалась некогда жизнь и веселье маленького городка – уничтожен. Теперь в его разрытом ложе только мутная вода. Но красота женщин, собирающихся здесь вечером, эта красота, замеченная еще в VI веке, и в которой видели дар Девы Марии, сохранилась и до сих пор… Это сирийский тип, во всей своей чудной прелести. Нет сомнения, что Мария приходила туда каждый день и с кувшином на плече бывала в толпе своих соотечественниц, оставшихся неизвестными…
…Горизонт города узок, но если немного подняться и взойти на площадку, возвышающуюся над самыми высокими домами и обвеваемую постоянным береговым ветром, то перед нашими глазами откроется чудный вид. На западе предстанут прекрасные линии Кармеля, оканчивающиеся остроконечной вершиной, как бы погружающейся в море. Далее мы увидим двойную вершину венчающую Магеддо, горы страны Сихем с их святыми местами из времен патриархов, горы Гельбоэ, маленькую живописную группу, полную то прелестных, то ужасных воспоминаний Сулема и Эндоры, и Фавор, с его прекрасной круглой формой, за которую древние сравнивали его с женской грудью. Между горами Сулемом и Фавором видна долина Иордана и высокие равнины Переи, со стороны востока образующие непрерывную линию. На севере Сихедские горы, понижаясь к морю, скрывают гор. Акр, оставляя открытым один только залив Канфу… Отсюда, по направлению к северу, уже почти виднеется, по склонам Гермона, Кесария Филиппова, самая дальняя точка, доходящая до страны язычников, а с южной стороны, за этими, уже не столь привлекательными горами Самарии, предчувствуется печальная Иудея, как бы сожженная жгучим дыханием абстрактной мысли и смерти». [53]
«Может быть, самая печальная страна в мире – это область, соседняя с Иерусалимом, – пишет он в другом месте своей книги. – Галилея же, напротив, вся в зелени, тенистая, радостная, настоящая страна песнопений возлюбленного из Песни Песней.
В продолжение двух месяцев, марта и апреля, поля здесь представляют один сплошной ковер из цветов самых разнообразных оттенков. Животные малы, но замечательно кротки. Нежные и живые горлицы, голубые дрозды, такие легкие, что от прикосновения их трава не гнется, хохлатые жаворонки, подлетающие к самым ногам пешехода, маленькие черепахи с живым и кротким взглядом, глубокомысленные журавли – все это без робости приближается к человеку и как будто зовет его к себе…
…Эта красивая местность, сделавшаяся в настоящее время, вследствие разорения, произведенного турецким исламом [54], такой угрюмой и жалкой, но где все то, что человек не мог уничтожить, дышит еще и теперь тишиной и негой, во времена Иисуса изобиловала благосостоянием. Галилеяне были энергичны, мужественны и трудолюбивы. Если исключить Тивериаду с ее римским стилем, построенную Антипой в честь Тиверия (около 15 года) [55], то в Галилее вовсе не было больших городов. Однако страна была очень населена, покрыта маленькими городками и всюду искусно возделана. По оставшимся развалинам можно судить, что это был народ земледельческий, неспособный к искусствам, не знающий роскоши, равнодушный к красотам формы, но более всего склонный к идеализму Страна была богата водой и плодами; обширные фермы были окружены виноградниками и смоковницами, сады состояли из яблонь, орешника и гранатовых деревьев…» [56]
Впрочем, неплохо бы добавить к этому идиллическому описанию, что иудеи считали галилеян «гражданами второго сорта» не из-за одной склонности к мятежам. С самого вавилонского плена, с VIII по II век Галилея находилась в руках язычников, соответственно, иудеев там было немного. После возвращения из плена многие из них переселились поближе к Иерусалиму, а когда в 164 году до Р. Х. Симон Маккавей изгнал сирийцев из Галилеи, на обратном пути он увел с собой в Иерусалим остатки евреев. Зато в 104 г. Аристовул, присоединив Галилею к Иудее, поступил так же просто, как и Антиох Епифан: он приказал насильно обратить в иудаизм всех ее жителей. И есть все основания полагать, что с приходом римлян многие из них обратились обратно в языческое состояние.
Еще одно описание приводит Анри Дидон.
«По дороге от Иерусалима, с последних гор Самарийских, виднеется вдали, точно маленькая белая точка, небольшой городок, лежащий на крутых вершинах, гордо высящихся над Изреельской долиной. Серенькие квадратные домики с плоскими кровлями расположены террасами по восточным склонам двух холмов; между ними проходит лощина – это и есть главная улица Назарета. На ней находятся бассейны для омовений, мастерские, лавки, рынок, синагога. В западной, низменной части города бьет ключ, носящий в настоящее время наименование “фонтана Марии”».
Лощина сливается с низменностью, начинающейся на западном конце города, и образует равнину, представляющую собой как бы дно большой чаши, все покрытое цветущей зеленью, в которой и расположен Назарет. Ярко-зеленая весной, летом эта равнина вся высыхает и превращается в ток, на котором назаретяне давят зерна ржи [57]и ячменя с помощью волов и веют их при легком вечернем ветре…
Местность эта полна тихой торжественности; ничего резкого в мягких, волнистых линиях холмов, нет ни крутизны, ни обрывов. Цепь Джебель-эс-Сик образует круг и замыкает собой горизонт. Никакой внешний шум не нарушает этого тихого уединения: взгляд и мысль сами собой возносятся к небесам…» [58]
Каким покоем и какой безмятежностью веет от этих описаний! Словно бы обитатели Назарета вели тихую жизнь среди прекрасной природы, и ничто не нарушало их идиллического существования.
Но на самом деле все было совсем не так.
Нет мира под смоковницами
Одежда значила очень много: она показывала и богатство, и общественное положение человека. Красивые и богатые одежды были частью состояния, передавались из поколения в поколение. В знак скорби принято было разрывать на себе одежду – причем существовало не менее тридцати правил, как это делать. Человек должен был раздирать одежду стоя, до сердца, если траур был по отцу или матери, и на ту же высоту, но с правой стороны, если по кому-то другому. В течение семи дней ее нельзя было чинить, затем еще тридцать дней позволялось лишь зашить на живую нитку, и только после этого можно было починить окончательно. При этом женщины, поскольку им неприлично так обнажаться, должны были в доме разорвать нижнюю одежду, затем переодеть ее задом наперед, и уже потом разодрать верхнюю. Стоит ли удивляться после этого словам пророка Иоиля: «Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши…». [47]Впрочем, и во всем остальном жизнь иудеев была полна мелочных установлений, накопившихся за века. Что можно делать в субботу, а что нельзя, что можно есть, как готовить пищу, как и с кем торговать – например, язычникам нельзя было продавать ничего, что, даже чисто теоретически, могло быть принесено в жертву их богам, и прочая, и прочая…
Иосиф Флавий, как уже упоминалось, писал, что в то время в Галилее было 204 города. Впрочем, понятие «город» в Библии – вещь несколько неопределенная в том, что касается численности его населения. В более древние времена город должен был иметь стену: сколько людей обитало за стеной – это уже второй вопрос. Стены городов строили широкими, чтобы на них было удобно сражаться. Делались они из чего придется. Если был камень – из камня, или из кирпича, или из земли. На земляных стенах сажали деревья, чтобы те своими корнями укрепляли их: тогда в мирное время они служили еще и местом для прогулок. Иногда на стенах строили и дома – из окна одного такого дома апостола Павла, когда ему пришлось бежать, спустили в корзине.
Как обстояло со стенами во времена Иисуса – не совсем понятно. Например, не удалось найти упоминания о стенах Его родного города Назарета. Зато в то время непременной принадлежностью города должна была быть синагога.
Теснота, скученность и грязь за стенами были такими, какими и должны были быть – то есть ужасающими. Особую роль в жизни древних городов играли собаки. В Третьей Книге Царств говорится: «Кто умрет у Ахава в городе, того съедят псы; а кто умрет на поле, того расклюют птицы небесные» [48].И на самом деле, псы были непременной принадлежностью городов. Сейчас на Востоке с гигиеной дела обстоят значительно лучше, все-таки цивилизация приносит свои плоды. Но еще в XIX веке путешественники рассказывали о стаях бродячих собак, которые, рыская по городу, подъедали объедки, нечистоты и весь съедобный мусор. Не брезговали они и трупами. Поэтому на Востоке угроза, для вящего позора и поругания, бросить труп врага на съедение собакам, была весьма и весьма конкретной. Впрочем, не будь собак, в городах, по причине вопиющей антисанитарии, вообще было бы невозможно жить.
Относительно богатые дома представляли собой внутренний двор, окруженный комнатами, выходившими в него. Некоторые, особенно богатые, имели два этажа.
Кровля дома была плоской, огражденной перилами, на ней отдыхали, ели, принимали гостей. Любопытно, что лестница, ведущая на кровлю, начиналась не во дворе, а снаружи дома или в небольшом закутке перед входом во двор. Некий английский священник-миссионер, живший в XIX веке, пишет: «Когда я был в Египте, я часто подолгу смотрел на крыши над моей головой, и мне было совершенно понятно евангельское сказание о расслабленном. Над брусьями потолка находился большой слой тростника, этот тростник был прикрыт хворостом, а затем все это покрывалось плотной землей, которая образовывала плотную массу. При подобном устройстве кровли родственникам расслабленного очень легко было снять землю, потом хворост и, наконец, и тростник, дело было бы не труднее и тогда, когда бы земля была покрыта черепицами…» [49]
Тот же миссионер объясняет на основании своего опыта еще один библейский сюжет.
«В Турции есть обыкновение всходить на кровлю дома, как скоро раздастся крик “пожар”, чтобы видеть оттуда, в какой он стороне. Этот крик часто заставляет подниматься с испугом жителей целого города; вот почему пророк Исайя говорит в одном месте: “Что такое случилось?Зачем вы все взошли на кровли?” (Ис. 22:1). Восточные жители употребляют еще террасы своих домов на различные хозяйственные нужды, именно на них сушат белье и цветы, приготовляют финики и виноград, плоды которых большей частью составляют им пищу. Здесь они беседуют со своими друзьями во время вечерней прохлады; здесь же они находят спокойное место и для молитвы» [50].
Впрочем, эта роскошь едва ли касалась Марии, которая была женой ремесленника, плотника. Как мог выглядеть ее дом, описывает Анри Дидон.
«Дом, где вырос Иисус, совершенно похож на те, в которых живут палестинские арабы. Тип восточных домов не изменяется веками; обыкновенно он бывает квадратный, земляной или же сложенный из камней; вместо стен по большей части грубый плетень, вымазанный глиной, которая в свою очередь высушена на солнце и обмазана известкой. Крыша представляет собой террасу с балюстрадой; на нее взбираются снаружи с помощью передвижной лестницы или же прямо устраивают лестницу у стены. На террасе расположена так называемая верхняя комната, служащая местом молитвы; в жаркое время года на ней строится шалаш из ветвей или тростника, где можно провести ночь.
В домах обыкновенно бывает одна, реже две комнаты, и часто только одно отверстие – дверь; перед домом – дворик, обнесенный оградой из камней, не скрепленных цементом, или же из связок высушенного хвороста.
В одном из углов двора, около двери, хлебная печь, маленькое, круглое, глиняное сооружение; она закрывается подвижной крышкой, а дно ее выложено камнями, на которые кладется тесто.
Меблировка – самого первобытного свойства: две-три скамьи, стол, подушки, брошенные вдоль стен, матрацы и циновки; подсвечники, в одном из углов лампа, в которой горит масло; большой сундук для белья и платья, плетеная подушка, несколько урн и базальтовый жернов для зерна. Камин, или, вернее сказать, очаг, помещается иногда посреди комнаты; у двери каждого жилища привешен продолговатый ящичек, “мезуза”, в нем лежит свиток пергамента, на котором написаны фрагменты Закона, взятые из книги Второзакония». [51]
Итак, одним из 204 городов Галилеи был маленький городок, название которого сейчас, по его значению для истории человечества, стоит вровень с величайшими столицами. Это – Назарет. Подробное описание этого населенного пункта дает Эрнст Ренан в книге «Жизнь Иисуса».
«Назарет был маленький городок, расположенный в местности, открытой со всех сторон, с которой виднелись вершины групп гор, заслоняющих с севера равнину Эсдрелона… В настоящее время [52]население в нем имеет от 3 до 4 тысяч жителей, и оно, вероятно, не многим изменилось с тех пор. Зимы здесь холодные, но климат очень здоровый. Назарет, как в ту эпоху все небольшие иудейские города, был собранием хижин без всякого стиля и имел тот жалкий и бедный вид, какой в семитических странах имеют все деревни. Дома, вероятно, были те же сложенные из камня лачуги, без убранства внешнего и внутреннего, которые и в настоящее время покрывают богатейшие части Ливана… Зато окрестности прелестны, и никакая другая местность так не гармонирует с мечтами об абсолютном счастье…
Антонин Мученик, в конце VI века, сделал прекрасное описание плодородия окрестностей и сравнил их с раем. Некоторые долины со стороны запада подтверждают вполне это описание. Источник, возле которого сосредоточивалась некогда жизнь и веселье маленького городка – уничтожен. Теперь в его разрытом ложе только мутная вода. Но красота женщин, собирающихся здесь вечером, эта красота, замеченная еще в VI веке, и в которой видели дар Девы Марии, сохранилась и до сих пор… Это сирийский тип, во всей своей чудной прелести. Нет сомнения, что Мария приходила туда каждый день и с кувшином на плече бывала в толпе своих соотечественниц, оставшихся неизвестными…
…Горизонт города узок, но если немного подняться и взойти на площадку, возвышающуюся над самыми высокими домами и обвеваемую постоянным береговым ветром, то перед нашими глазами откроется чудный вид. На западе предстанут прекрасные линии Кармеля, оканчивающиеся остроконечной вершиной, как бы погружающейся в море. Далее мы увидим двойную вершину венчающую Магеддо, горы страны Сихем с их святыми местами из времен патриархов, горы Гельбоэ, маленькую живописную группу, полную то прелестных, то ужасных воспоминаний Сулема и Эндоры, и Фавор, с его прекрасной круглой формой, за которую древние сравнивали его с женской грудью. Между горами Сулемом и Фавором видна долина Иордана и высокие равнины Переи, со стороны востока образующие непрерывную линию. На севере Сихедские горы, понижаясь к морю, скрывают гор. Акр, оставляя открытым один только залив Канфу… Отсюда, по направлению к северу, уже почти виднеется, по склонам Гермона, Кесария Филиппова, самая дальняя точка, доходящая до страны язычников, а с южной стороны, за этими, уже не столь привлекательными горами Самарии, предчувствуется печальная Иудея, как бы сожженная жгучим дыханием абстрактной мысли и смерти». [53]
«Может быть, самая печальная страна в мире – это область, соседняя с Иерусалимом, – пишет он в другом месте своей книги. – Галилея же, напротив, вся в зелени, тенистая, радостная, настоящая страна песнопений возлюбленного из Песни Песней.
В продолжение двух месяцев, марта и апреля, поля здесь представляют один сплошной ковер из цветов самых разнообразных оттенков. Животные малы, но замечательно кротки. Нежные и живые горлицы, голубые дрозды, такие легкие, что от прикосновения их трава не гнется, хохлатые жаворонки, подлетающие к самым ногам пешехода, маленькие черепахи с живым и кротким взглядом, глубокомысленные журавли – все это без робости приближается к человеку и как будто зовет его к себе…
…Эта красивая местность, сделавшаяся в настоящее время, вследствие разорения, произведенного турецким исламом [54], такой угрюмой и жалкой, но где все то, что человек не мог уничтожить, дышит еще и теперь тишиной и негой, во времена Иисуса изобиловала благосостоянием. Галилеяне были энергичны, мужественны и трудолюбивы. Если исключить Тивериаду с ее римским стилем, построенную Антипой в честь Тиверия (около 15 года) [55], то в Галилее вовсе не было больших городов. Однако страна была очень населена, покрыта маленькими городками и всюду искусно возделана. По оставшимся развалинам можно судить, что это был народ земледельческий, неспособный к искусствам, не знающий роскоши, равнодушный к красотам формы, но более всего склонный к идеализму Страна была богата водой и плодами; обширные фермы были окружены виноградниками и смоковницами, сады состояли из яблонь, орешника и гранатовых деревьев…» [56]
Впрочем, неплохо бы добавить к этому идиллическому описанию, что иудеи считали галилеян «гражданами второго сорта» не из-за одной склонности к мятежам. С самого вавилонского плена, с VIII по II век Галилея находилась в руках язычников, соответственно, иудеев там было немного. После возвращения из плена многие из них переселились поближе к Иерусалиму, а когда в 164 году до Р. Х. Симон Маккавей изгнал сирийцев из Галилеи, на обратном пути он увел с собой в Иерусалим остатки евреев. Зато в 104 г. Аристовул, присоединив Галилею к Иудее, поступил так же просто, как и Антиох Епифан: он приказал насильно обратить в иудаизм всех ее жителей. И есть все основания полагать, что с приходом римлян многие из них обратились обратно в языческое состояние.
Еще одно описание приводит Анри Дидон.
«По дороге от Иерусалима, с последних гор Самарийских, виднеется вдали, точно маленькая белая точка, небольшой городок, лежащий на крутых вершинах, гордо высящихся над Изреельской долиной. Серенькие квадратные домики с плоскими кровлями расположены террасами по восточным склонам двух холмов; между ними проходит лощина – это и есть главная улица Назарета. На ней находятся бассейны для омовений, мастерские, лавки, рынок, синагога. В западной, низменной части города бьет ключ, носящий в настоящее время наименование “фонтана Марии”».
Лощина сливается с низменностью, начинающейся на западном конце города, и образует равнину, представляющую собой как бы дно большой чаши, все покрытое цветущей зеленью, в которой и расположен Назарет. Ярко-зеленая весной, летом эта равнина вся высыхает и превращается в ток, на котором назаретяне давят зерна ржи [57]и ячменя с помощью волов и веют их при легком вечернем ветре…
Местность эта полна тихой торжественности; ничего резкого в мягких, волнистых линиях холмов, нет ни крутизны, ни обрывов. Цепь Джебель-эс-Сик образует круг и замыкает собой горизонт. Никакой внешний шум не нарушает этого тихого уединения: взгляд и мысль сами собой возносятся к небесам…» [58]
Каким покоем и какой безмятежностью веет от этих описаний! Словно бы обитатели Назарета вели тихую жизнь среди прекрасной природы, и ничто не нарушало их идиллического существования.
Но на самом деле все было совсем не так.
Нет мира под смоковницами
Если в бурной истории иудейского народа вдруг наступало спокойное время, Библия говорила об этом так: «И сидел каждый под виноградником своим и под смоковницей своею». Вот уж к какому времени нельзя применить эти слова – так это ко времени пришествия Сына Божьего. Он пришел в мир горький, жестокий и мятежный.
Римляне не вмешивались особо в иудейские дела. Их, как и персов, интересовали только две вещи: порядок и подати. Все прочее они передоверяли местным властям – если те, конечно, справлялись.
В конце I в. до Р. Х. правителем Иудеи был царь Ирод, знаменитый своей жестокостью до такой степени, что его имя стало нарицательным обозначением злодея. Идумеянин по отцу и араб по матери, Ирод так и не был признан народом, которым управлял, несмотря на то что в чисто государственном плане его правление было успешным. Он хорошо ладил с Римом, укрепил иудейское государство, расширил его границы. Его уважал даже римский кесарь, но его не уважали и не любили собственные подданные, и с этой нелюбовью он так и не смог ничего поделать. В конце концов, этим несчастным царем овладела лишь одна страсть: доказать, что он заслуживает своего престола.
В культурной и религиозной жизни царь проводил политику «и нашим, и вашим». С одной стороны, он женился на Мариамне, женщине из рода Хасмонеев, затеял реставрацию Иерусалимского храма. С другой – строил в возводимых им городах храмы, посвященные императору Августу, а также театры, термы (бани), многоквартирные дома по римскому образцу. На месте разрушенной еще вавилонянами Самарии он отстроил город Севасту, по образцу столь любимых решаим эллинистических городов: там был сооружен храм в честь римского императора, крытый форум с колоннадой. Для себя он построил, кроме Иерусалимского дворца, дворец на берегу Иордана, у Иерихона, и там же приказал соорудить театр и цирк. Риму это нравилось, иудеи же видели в Ироде пособника оккупантов, тем более что сам царь был все-таки сторонником греко-римской культуры.
Финансирование градостроительных начинаний Ирода ложилось на плечи населения, на которых уже лежали тяжелые подати кесарю и не менее обременительные подати храму. Римский император, в отличие от персидского царя, строительства в Иудее не спонсировал. То есть народ, который в большей части своей и так жил впроголодь, еще и должен был финансировать не только безумную роскошь царского двора, но и ползучую агрессию язычества.
Кроме того, Ирод был жесток даже по тогдашним отнюдь не гуманным временам. Едва взойдя на престол, он приказывает убить всех членов Синедриона, которые во время осады Иерусалима высказались против него. Но это было только началом. Страх за свою власть вскоре перешел у царя в манию. За тридцать шесть лет его правления редкий день обходился без смертных приговоров. Он приказал просто так, «на всякий случай», утопить брата царицы, которого сам же сделал первосвященником, ложно обвинил в государственной измене и казнил ее деда Гиркана II, друга своего отца. В конце концов, он казнил и царицу Мариамну, а потом, уже незадолго до смерти, и троих своих сыновей. По поводу чего император Август изволил пошутить: «Лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном» – имея в виду то, что иудеи не едят свинины.
Особое возмущение народа вызвала казнь двух книжников, сорвавших с ворот храма римского орла, – царь приказал сжечь их живыми.
Даже на смертном одре Ирод остался Иродом: он велел казнить в час своей кончины еще остававшихся в темницах врагов, с мрачным юмором заявив: он опасается, что никто не оплачет его, и хочет быть оплаканным хотя бы таким образом…
Население Иудеи на все это отвечало привычным образом: восстаниями и актами гражданского неповиновения. Ко второму роду протеста относится, например, отказ шести тысяч фарисеев принести присягу Августу и Ироду – за что многие из них заплатили жизнью.
На протесты царь отвечал казнями, казни влекли за собой новые восстания.
В 4 году до Р. Х. Ирод умер – но мир не наступил. Наоборот, его смерть вызвала новые волнения. Умирая, он поделил страну между тремя оставшимися своими сыновьями. Детки стоили отца. Едва вступив на трон, Архелай послал в кипящий гневом Иерусалим вооруженные отряды, которые устроили резню, за один день перебив более трех тысяч человек. Сделав это, новый царь благополучно отправился в Рим, поскольку на царство его должен был утвердить кесарь. В его отсутствие волнения перешли в настоящий мятеж. Для подавления восстания в Иудею направили римский легион, вместе с ним прибыл и сборщик налогов, который поселился во дворце Ирода и занялся своим прямым делом.
На это время как раз пришелся иудейский праздник, на который собралось множество паломников. Само собой, начались стычки с солдатами, быстро перешедшие в очередную резню. Попутно римские солдаты еще и ограбили храм.
Теперь уже полыхнуло всерьез, как во времена Маккавеев. Восстание охватило всю Иудею. Римляне были осаждены в Иродовом дворце, в Перее провозгласил себя царем некто Симон, пастух Атронг с вооруженными бандами подходил к Иерусалиму, Иуда Гавлонит, сын казненного Иродом мятежника, провозгласил независимость Галилеи. На выручку отправился наместник Сирии Квентилий Вар, который прошел огнем и мечом по югу Палестины и по Галилее, разгромив повстанцев. Две тысячи человек были подвергнуты позорной казни – распятию.
В 6 г. по Р. Х., отчаявшись добиться толку от местного самоуправления, император превратил Иудею и Самарию в императорскую провинцию. Теперь эта область управлялась римским наместником. Окраины же римляне оставили под властью сыновей Ирода. Акты гражданского неповиновения время от времени продолжались, но восстания, по крайней мере на некоторое время, прекратились.
Не было мира и внутри общества. Инициативы царя Ирода были разорительны для иудеев, и, как обычно бывает в таких случаях, в первую очередь разорялись бедняки, на которых землевладельцы и хозяева успешно перекладывали основную тяжесть налогов. Ирод, как и царь Соломон за тысячу лет до него, прививал верхушке общества вкус к безумной римской роскоши, в то время как большинство населения вело жизнь трудную, голодную и примитивную.
Подлинным бичом общества были налоги. В Римской империи право сбора налогов продавалось на аукционах. Человек, купивший его, должен был выплатить правительству определенную сумму: все, что удавалось собрать сверх того, он имел право оставить себе. Потом эту систему упразднили, потому что злоупотребления перешли все мыслимые пределы, но свою роль она сыграла.
Жители Иудеи платили три крупных налога: 10 процентов зерна и 20 процентов вина и фруктов, подоходный налог, составлявший 1 процент доходов, и персональный, взимавшийся с каждого мужчины в возрасте от 14 до 65 лет и с каждой женщины от 12 до 65 лет. Кроме того, существовали пошлины на все ввозимые и вывозимые товары – от 2,5 до 12,5 процентов. А также плата за проезд по большим дорогам и мостам, за въезд на базарные площади, в города, налог на вьючных животных, на колеса и оси повозок, на все покупаемые и продаваемые товары. Существовали и местные налоги, и храмовая десятина. Земледельцы платили за аренду полей и виноградников, иной раз до половины урожая. Что же оставалось людям?
Сборщики налогов, или мытари, были самыми презираемыми людьми в Иудее, немногим лучше прокаженных, иногда даже хуже: прокаженный, например, мог входить в синагогу, в особую комнату, а мытарь не мог. Он был включен в список нечистых существ, не имел права быть свидетелем в суде, ему всеми способами выражали презрение, а он отвечал так, как мог – мздоимством и жестокостью. Призвав мытаря Матфея в число Своих учеников, Иисус совершил шаг, для иудейского мира беспрецедентный и немыслимый.
Что касается храмовых налогов, то американский библеист У. Баркли приводит печальную иудейскую притчу о вдове, имевшей двух дочерей и поле. «Когда она начинала пахать, Моисей (то есть закон Моисеев), говорил: “Ты не должна пахать с волом и ослом в одной упряжке”. Когда она начинала сеять, он говорил: “Ты не должна засевать поля смешанными семенами”. Когда она начинала жать и копнить зерно, он говорил: “Когда будешь жать на поле твоем и забудешь сноп на поле, то не возвращайся взять его” и “не дожинай до края поля твоего” (законы в пользу бедных. – Е П.).Она начинала молотить, а он говорил: “Принеси мне жертву, и первую, и вторую десятину”. Она выполнила приказания и отдала их всех ему (и третью десятину – римскому правительству. – Е П.)Что же сделала бедная женщина дальше? Она продала свое поле и купила две овцы, чтобы сделать себе одежду из шерсти и получить выгоду от ягнят. Когда овцы объягнились, Аарон (т. е. требования священников) пришел и сказал: “Дай мне первенцев”. Когда пришла пора стрижки овец и она остригла их, Аарон пришел и сказал: “Дай мне начатки от шерсти овец твоих”. Тогда она подумала: “Я не могу выстоять, зарежу-ка я овец и съем их”. Тогда пришел Аарон и сказал: “Отдай мне плечо, челюсти и желудок”. Тогда она сказала: “Даже когда я зарезала их, я не могу спастись от тебя. Вот, я заклинаю их”. Тогда Аарон сказал:
“В таком случае они принадлежат мне целиком”. Он взял их и пошел, оставив плачущую вдову с двумя дочерьми».
При этом храмовые сборщики налогов были ничуть не более человеколюбивы, чем мытари. Они врывались в дома, отбирая положенный налог силой или беря взамен имущество. Платить приходилось за все. Кроме храмовой десятины, был еще налог в полсикля, или два динария (плюс к тому римский подушный налог в один динарий), а кроме того, приходилось за каждое отступление от закона приносить жертвы, а закон был мелочен и неудобен к исполнению.
Самое известное из установлений иудейского закона – это, конечно, суббота. Но христианам опять же даже не понять, что это такое. Книжники проводили время в разработке бесчисленных установлений, что можно делать в субботу, а что нельзя. Для начала было установлено 39 видов деятельности, которыми нельзя было заниматься в субботу – в том числе и готовить пищу. Но это было только начало. Дальше последовала тщательная регламентация каждого пункта. Например, нельзя носить тяжесть. Но что такое тяжесть? Сначала установили, что тяжесть – все, что превышает вес двух винных ягод. Потом и это детализировали. «Пища, равная по весу высушенной фиге; вино, достаточное для того, чтобы разбавлять в бокале; глоток молока; мед, необходимый для того, чтобы положить на рану; клочок бумаги, достаточный для того, чтобы написать таможенную декларацию; чернила, достаточные для написания двух букв алфавита…» [59]
И так во всем! По сравнению с этими дискуссиями знаменитый диспут о том, сколько чертей может поместиться на конце иглы, кажется образцом здравого смысла и делового подхода!
Или взять, например, омовение рук. Ничего общего с гигиеной это не имеет. Под омовением рук подразумевали обрядовое очищение. Сначала его требовали от священников, потом распространили это правило на всех. Вот как оно выглядело:
«Минимальное количество употребляемой при этом воды составляло полторы яичных скорлупы. Сперва воду наливали на обе руки, подняв вверх пальцы; вода должна была стекать с запястья, потому что теперь уже сама вода была нечистой, ибо соприкоснулась с нечистыми руками и, если бы она стала опять стекать по пальцам, пальцы снова стали бы нечистыми. Процедура повторялась, причем теперь руки держали в обратном направлении, устремив пальцы вниз, и потом каждую руку очищали потиранием сжатым кулаком другой руки. Настоящий ортодоксальный иудей делал все это не только перед едой, но и между всеми блюдами».
Римляне не вмешивались особо в иудейские дела. Их, как и персов, интересовали только две вещи: порядок и подати. Все прочее они передоверяли местным властям – если те, конечно, справлялись.
В конце I в. до Р. Х. правителем Иудеи был царь Ирод, знаменитый своей жестокостью до такой степени, что его имя стало нарицательным обозначением злодея. Идумеянин по отцу и араб по матери, Ирод так и не был признан народом, которым управлял, несмотря на то что в чисто государственном плане его правление было успешным. Он хорошо ладил с Римом, укрепил иудейское государство, расширил его границы. Его уважал даже римский кесарь, но его не уважали и не любили собственные подданные, и с этой нелюбовью он так и не смог ничего поделать. В конце концов, этим несчастным царем овладела лишь одна страсть: доказать, что он заслуживает своего престола.
В культурной и религиозной жизни царь проводил политику «и нашим, и вашим». С одной стороны, он женился на Мариамне, женщине из рода Хасмонеев, затеял реставрацию Иерусалимского храма. С другой – строил в возводимых им городах храмы, посвященные императору Августу, а также театры, термы (бани), многоквартирные дома по римскому образцу. На месте разрушенной еще вавилонянами Самарии он отстроил город Севасту, по образцу столь любимых решаим эллинистических городов: там был сооружен храм в честь римского императора, крытый форум с колоннадой. Для себя он построил, кроме Иерусалимского дворца, дворец на берегу Иордана, у Иерихона, и там же приказал соорудить театр и цирк. Риму это нравилось, иудеи же видели в Ироде пособника оккупантов, тем более что сам царь был все-таки сторонником греко-римской культуры.
Финансирование градостроительных начинаний Ирода ложилось на плечи населения, на которых уже лежали тяжелые подати кесарю и не менее обременительные подати храму. Римский император, в отличие от персидского царя, строительства в Иудее не спонсировал. То есть народ, который в большей части своей и так жил впроголодь, еще и должен был финансировать не только безумную роскошь царского двора, но и ползучую агрессию язычества.
Кроме того, Ирод был жесток даже по тогдашним отнюдь не гуманным временам. Едва взойдя на престол, он приказывает убить всех членов Синедриона, которые во время осады Иерусалима высказались против него. Но это было только началом. Страх за свою власть вскоре перешел у царя в манию. За тридцать шесть лет его правления редкий день обходился без смертных приговоров. Он приказал просто так, «на всякий случай», утопить брата царицы, которого сам же сделал первосвященником, ложно обвинил в государственной измене и казнил ее деда Гиркана II, друга своего отца. В конце концов, он казнил и царицу Мариамну, а потом, уже незадолго до смерти, и троих своих сыновей. По поводу чего император Август изволил пошутить: «Лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном» – имея в виду то, что иудеи не едят свинины.
Особое возмущение народа вызвала казнь двух книжников, сорвавших с ворот храма римского орла, – царь приказал сжечь их живыми.
Даже на смертном одре Ирод остался Иродом: он велел казнить в час своей кончины еще остававшихся в темницах врагов, с мрачным юмором заявив: он опасается, что никто не оплачет его, и хочет быть оплаканным хотя бы таким образом…
Население Иудеи на все это отвечало привычным образом: восстаниями и актами гражданского неповиновения. Ко второму роду протеста относится, например, отказ шести тысяч фарисеев принести присягу Августу и Ироду – за что многие из них заплатили жизнью.
На протесты царь отвечал казнями, казни влекли за собой новые восстания.
В 4 году до Р. Х. Ирод умер – но мир не наступил. Наоборот, его смерть вызвала новые волнения. Умирая, он поделил страну между тремя оставшимися своими сыновьями. Детки стоили отца. Едва вступив на трон, Архелай послал в кипящий гневом Иерусалим вооруженные отряды, которые устроили резню, за один день перебив более трех тысяч человек. Сделав это, новый царь благополучно отправился в Рим, поскольку на царство его должен был утвердить кесарь. В его отсутствие волнения перешли в настоящий мятеж. Для подавления восстания в Иудею направили римский легион, вместе с ним прибыл и сборщик налогов, который поселился во дворце Ирода и занялся своим прямым делом.
На это время как раз пришелся иудейский праздник, на который собралось множество паломников. Само собой, начались стычки с солдатами, быстро перешедшие в очередную резню. Попутно римские солдаты еще и ограбили храм.
Теперь уже полыхнуло всерьез, как во времена Маккавеев. Восстание охватило всю Иудею. Римляне были осаждены в Иродовом дворце, в Перее провозгласил себя царем некто Симон, пастух Атронг с вооруженными бандами подходил к Иерусалиму, Иуда Гавлонит, сын казненного Иродом мятежника, провозгласил независимость Галилеи. На выручку отправился наместник Сирии Квентилий Вар, который прошел огнем и мечом по югу Палестины и по Галилее, разгромив повстанцев. Две тысячи человек были подвергнуты позорной казни – распятию.
В 6 г. по Р. Х., отчаявшись добиться толку от местного самоуправления, император превратил Иудею и Самарию в императорскую провинцию. Теперь эта область управлялась римским наместником. Окраины же римляне оставили под властью сыновей Ирода. Акты гражданского неповиновения время от времени продолжались, но восстания, по крайней мере на некоторое время, прекратились.
Не было мира и внутри общества. Инициативы царя Ирода были разорительны для иудеев, и, как обычно бывает в таких случаях, в первую очередь разорялись бедняки, на которых землевладельцы и хозяева успешно перекладывали основную тяжесть налогов. Ирод, как и царь Соломон за тысячу лет до него, прививал верхушке общества вкус к безумной римской роскоши, в то время как большинство населения вело жизнь трудную, голодную и примитивную.
Подлинным бичом общества были налоги. В Римской империи право сбора налогов продавалось на аукционах. Человек, купивший его, должен был выплатить правительству определенную сумму: все, что удавалось собрать сверх того, он имел право оставить себе. Потом эту систему упразднили, потому что злоупотребления перешли все мыслимые пределы, но свою роль она сыграла.
Жители Иудеи платили три крупных налога: 10 процентов зерна и 20 процентов вина и фруктов, подоходный налог, составлявший 1 процент доходов, и персональный, взимавшийся с каждого мужчины в возрасте от 14 до 65 лет и с каждой женщины от 12 до 65 лет. Кроме того, существовали пошлины на все ввозимые и вывозимые товары – от 2,5 до 12,5 процентов. А также плата за проезд по большим дорогам и мостам, за въезд на базарные площади, в города, налог на вьючных животных, на колеса и оси повозок, на все покупаемые и продаваемые товары. Существовали и местные налоги, и храмовая десятина. Земледельцы платили за аренду полей и виноградников, иной раз до половины урожая. Что же оставалось людям?
Сборщики налогов, или мытари, были самыми презираемыми людьми в Иудее, немногим лучше прокаженных, иногда даже хуже: прокаженный, например, мог входить в синагогу, в особую комнату, а мытарь не мог. Он был включен в список нечистых существ, не имел права быть свидетелем в суде, ему всеми способами выражали презрение, а он отвечал так, как мог – мздоимством и жестокостью. Призвав мытаря Матфея в число Своих учеников, Иисус совершил шаг, для иудейского мира беспрецедентный и немыслимый.
Что касается храмовых налогов, то американский библеист У. Баркли приводит печальную иудейскую притчу о вдове, имевшей двух дочерей и поле. «Когда она начинала пахать, Моисей (то есть закон Моисеев), говорил: “Ты не должна пахать с волом и ослом в одной упряжке”. Когда она начинала сеять, он говорил: “Ты не должна засевать поля смешанными семенами”. Когда она начинала жать и копнить зерно, он говорил: “Когда будешь жать на поле твоем и забудешь сноп на поле, то не возвращайся взять его” и “не дожинай до края поля твоего” (законы в пользу бедных. – Е П.).Она начинала молотить, а он говорил: “Принеси мне жертву, и первую, и вторую десятину”. Она выполнила приказания и отдала их всех ему (и третью десятину – римскому правительству. – Е П.)Что же сделала бедная женщина дальше? Она продала свое поле и купила две овцы, чтобы сделать себе одежду из шерсти и получить выгоду от ягнят. Когда овцы объягнились, Аарон (т. е. требования священников) пришел и сказал: “Дай мне первенцев”. Когда пришла пора стрижки овец и она остригла их, Аарон пришел и сказал: “Дай мне начатки от шерсти овец твоих”. Тогда она подумала: “Я не могу выстоять, зарежу-ка я овец и съем их”. Тогда пришел Аарон и сказал: “Отдай мне плечо, челюсти и желудок”. Тогда она сказала: “Даже когда я зарезала их, я не могу спастись от тебя. Вот, я заклинаю их”. Тогда Аарон сказал:
“В таком случае они принадлежат мне целиком”. Он взял их и пошел, оставив плачущую вдову с двумя дочерьми».
При этом храмовые сборщики налогов были ничуть не более человеколюбивы, чем мытари. Они врывались в дома, отбирая положенный налог силой или беря взамен имущество. Платить приходилось за все. Кроме храмовой десятины, был еще налог в полсикля, или два динария (плюс к тому римский подушный налог в один динарий), а кроме того, приходилось за каждое отступление от закона приносить жертвы, а закон был мелочен и неудобен к исполнению.
Самое известное из установлений иудейского закона – это, конечно, суббота. Но христианам опять же даже не понять, что это такое. Книжники проводили время в разработке бесчисленных установлений, что можно делать в субботу, а что нельзя. Для начала было установлено 39 видов деятельности, которыми нельзя было заниматься в субботу – в том числе и готовить пищу. Но это было только начало. Дальше последовала тщательная регламентация каждого пункта. Например, нельзя носить тяжесть. Но что такое тяжесть? Сначала установили, что тяжесть – все, что превышает вес двух винных ягод. Потом и это детализировали. «Пища, равная по весу высушенной фиге; вино, достаточное для того, чтобы разбавлять в бокале; глоток молока; мед, необходимый для того, чтобы положить на рану; клочок бумаги, достаточный для того, чтобы написать таможенную декларацию; чернила, достаточные для написания двух букв алфавита…» [59]
И так во всем! По сравнению с этими дискуссиями знаменитый диспут о том, сколько чертей может поместиться на конце иглы, кажется образцом здравого смысла и делового подхода!
Или взять, например, омовение рук. Ничего общего с гигиеной это не имеет. Под омовением рук подразумевали обрядовое очищение. Сначала его требовали от священников, потом распространили это правило на всех. Вот как оно выглядело:
«Минимальное количество употребляемой при этом воды составляло полторы яичных скорлупы. Сперва воду наливали на обе руки, подняв вверх пальцы; вода должна была стекать с запястья, потому что теперь уже сама вода была нечистой, ибо соприкоснулась с нечистыми руками и, если бы она стала опять стекать по пальцам, пальцы снова стали бы нечистыми. Процедура повторялась, причем теперь руки держали в обратном направлении, устремив пальцы вниз, и потом каждую руку очищали потиранием сжатым кулаком другой руки. Настоящий ортодоксальный иудей делал все это не только перед едой, но и между всеми блюдами».