— Я в этом не уверен. Но всегда найдется какой-нибудь несчастный идиот, который будет в этом участвовать.
К ним подошли Франко и Дита. Дита заправила подол своей черной шелковой блузы в белые джинсы и послала англичанам воздушный поцелуй.
— Мы сейчас должны уйти, — сказал Франко. — Дуг Харви ждет нас в аэропорту.
— Почему? Что вы имеете в виду?
— У меня есть дела в Сан-Хосе, припоминаете? И мне нужна сеньорита О'Доннелл на день-другой, — в его голосе невозможно было не услышать самодовольства. — Так что мы скажем вам adios и покинем здесь. Идем, сага.
— Что делать со всем этим?
— У меня есть водитель. Он будет здесь... — Франко посмотрел на часы, громко тикающий агрегат на широком браслете из золота и платины, — в течение часа. Вы должны упаковать все это обратно в контейнеры, потому что он не должен увидеть, что он везет. Он знает, куда ехать. Вы можете отправиться вместе с ним, а можете добираться сами — возьмете машину, такси, — он пожал плечами, — как угодно. Но мы должны идти.
— Вы оставляете нас без переводчика...
— Не беспокойтесь. Сеньорита вернется к вам послезавтра, когда Харви полетит фотографировать для вас. О'кей? Ну, тогда adios.
Когда они ушли, Джефф сказал:
— Так говорят, когда не ожидают увидеть тебя снова.
— Как?
— Adios. Ну, нам лучше разобраться с оставшимся.
Шесть аптечек и шесть радиопередатчиков — последние были отдельными частями PRC319, без электроники. То, что осталось, было очень легким и практичным радиопередатчиком. Джефф удостоверился, что аптечки были составлены с учетом особенностей войны в джунглях. Он вынул клеевой экстрактор для высасывания осколков из пулевых ран.
— Я надеюсь, что если он мне понадобится, рядом найдется кто-то, кто знает, как его использовать. А шесть остальных? Нам понадобится слон, чтобы все это унести.
Паркер был сыт по горло нытьем Эриксона, равно как и многословием, хотя он полагал, что у того была реакция на стресс после убийства двух человек два дня назад. Возможно. Однако в этом не было ничего хладнокровного или излишнего. Но ради своей жизни он не мог понять почему.
Наконец они услышали шум подъезжающей машины и вышли посмотреть. В кабине было достаточно места для них двоих, и они решили возвращаться в Медио Квесо на этой машине. Водитель, тыча в часы и показывая жестами, что спать в дороге им не придется, дал понять, что они должны прибыть на место рано утром.
26
27
28
К ним подошли Франко и Дита. Дита заправила подол своей черной шелковой блузы в белые джинсы и послала англичанам воздушный поцелуй.
— Мы сейчас должны уйти, — сказал Франко. — Дуг Харви ждет нас в аэропорту.
— Почему? Что вы имеете в виду?
— У меня есть дела в Сан-Хосе, припоминаете? И мне нужна сеньорита О'Доннелл на день-другой, — в его голосе невозможно было не услышать самодовольства. — Так что мы скажем вам adios и покинем здесь. Идем, сага.
— Что делать со всем этим?
— У меня есть водитель. Он будет здесь... — Франко посмотрел на часы, громко тикающий агрегат на широком браслете из золота и платины, — в течение часа. Вы должны упаковать все это обратно в контейнеры, потому что он не должен увидеть, что он везет. Он знает, куда ехать. Вы можете отправиться вместе с ним, а можете добираться сами — возьмете машину, такси, — он пожал плечами, — как угодно. Но мы должны идти.
— Вы оставляете нас без переводчика...
— Не беспокойтесь. Сеньорита вернется к вам послезавтра, когда Харви полетит фотографировать для вас. О'кей? Ну, тогда adios.
Когда они ушли, Джефф сказал:
— Так говорят, когда не ожидают увидеть тебя снова.
— Как?
— Adios. Ну, нам лучше разобраться с оставшимся.
Шесть аптечек и шесть радиопередатчиков — последние были отдельными частями PRC319, без электроники. То, что осталось, было очень легким и практичным радиопередатчиком. Джефф удостоверился, что аптечки были составлены с учетом особенностей войны в джунглях. Он вынул клеевой экстрактор для высасывания осколков из пулевых ран.
— Я надеюсь, что если он мне понадобится, рядом найдется кто-то, кто знает, как его использовать. А шесть остальных? Нам понадобится слон, чтобы все это унести.
Паркер был сыт по горло нытьем Эриксона, равно как и многословием, хотя он полагал, что у того была реакция на стресс после убийства двух человек два дня назад. Возможно. Однако в этом не было ничего хладнокровного или излишнего. Но ради своей жизни он не мог понять почему.
Наконец они услышали шум подъезжающей машины и вышли посмотреть. В кабине было достаточно места для них двоих, и они решили возвращаться в Медио Квесо на этой машине. Водитель, тыча в часы и показывая жестами, что спать в дороге им не придется, дал понять, что они должны прибыть на место рано утром.
26
Пастбища, затем плантации сахарного тростника, бананов и кукурузы на коста-риканской стороне границы остались позади, как оладья, соскользнувшая с тарелки, коей были леса, через которые они пробивались. Впереди, как желто-коричневая змея, разворачивалась река Сан-Хуан. Слева они могли видеть огромное пространство Лаго де Никарагуа, заполнявшее западный горизонт. Справа берега Карибского моря терялись в тумане, повисшем над лесом. Лес был темным, хотя случайные лучи света выделяли яркие цвета там, где дыры в облачном покрове пропускали их. Они пересекли реку, и, глядя вниз, Паркер узнал остров, прижимающийся к северному берегу, где они остановились слишком надолго, ели и пили слишком хорошо, где Гудалл и Дита... Тут довольно неожиданно клок серого облака отделился и случайно закрыл землю внизу.
— Черт, — сказал Харви, — мы должны будем идти ниже, чем нужно, ниже, чем я хочу. Дождь сегодня слишком рано.
Несколько тяжелых капель ударило по стеклу, и он включил стеклоочиститель.
— Какая нам разница?
— Без нужной высоты мы должны сделать четыре захода вместо двух, как я надеялся...
— И? — Паркер почувствовал, что за этим есть что-то еще.
— Я думал, ты знаешь, что пять лет назад тут уже было нападение.
— Да.
— Я в нем участвовал. Распылял дефолиант. А у одного ублюдка был «стингер». Чуть не гробанул меня. Я не думаю, что они снова сделают то же самое: на этот раз я не так явно враждебен. Вот и оно.
Харви уже объяснил Паркеру, что японская система аэрофотосъемки, которую он укрепил на фюзеляже внизу, была полностью автоматической. Будучи активирована, она наводилась на землю внизу, определяла наилучшую установку диафрагмы и срабатывала через секундные интервалы, снимая на мелкозернистую стандартную армейскую негативную пленку с трехмястами шестьюдесятью кадрами.
— Все, что ты должен делать, так это бездельничать и смотреть, — заключил он.
«Смотреть — да. Но бездельничать — нет уж». Паркер ерзал вперед и назад и из стороны в сторону, пытаясь запечатлеть своим мысленным взором все лежащее внизу, сначала через лобовое стекло, затем через боковое. Он знал по опыту, что визуальный осмотр часто дает информацию, которая потом может помочь интерпретировать фотографии.
Деревья стали пореже, пошли распаханные земли, скользя под ними, как карта. Паркер пришел в смятение.
Плантация, квадратный километр, разделенный на девять делянок кукурузы, была такой, как он и ожидал, как на фотографиях, которые он, Беннет и Гудалл рассматривали на бильярдном столе во Врайкин-Хит. Ключевое отличие было в том, что она и небольшой комплекс зданий за ней, над которыми они сейчас пролетали, были не только заключены в пятиугольную высокую ограду со сторожевыми вышками в каждом углу, но и вышки были установлены ромбовидным редутом, который был одним из классических образцов фортификаций, существовавших со времен изобретения пороха. Любое нападение на любую из сторон могло быть перекрыто продольным огнем по обоим флангам с укрепленных позиций.
Когда они набрали высоту после первого захода, они прошли над железными воротами и проселочной дорогой, которая шла по низкому подъему более высокого, покрытого лесом пространства. Паркер вспомнил, что в двух километрах отсюда была деревня, и тогда грунтовка, которая ведет к ней, была первым вестником цивилизации в одном из наименее доступных уголков Никарагуа.
И они снова полетели над огороженной территорией, но теперь по другой траектории, так что ее было видно в выходящий на юг пассажирский иллюминатор. И снова была заметна разница с фотографиями. Там были не только контрольно-измерительные приборы и двухэтажное здание лаборатории, регистраторы и что там еще, но и четыре длинных барака, собранных из готовых блоков с окнами, но с обычными тростниковыми крышами, и еще один поменьше, из кукурузных стеблей на бамбуковой раме, с торчащей над ним радиоантенной. Не нужно было обладать развитым воображением, чтобы понять, что это были казармы и командный пункт или штаб-квартира. Однако не часто казармы бывают окружены грядками фасоли, томатов и перца.
Паркер неожиданно вспомнил встречу во Врайкин-Хит, отвратительную бойкость небольшой речи, которую он произнес, подавленное мальчишеское удивление Гудалла и Беннета при мысли об этой миссии.
Что он тогда сказал? «Из них выходят плохие защитники, они не любят месяцами сидеть и протирать штаны, и они не приемлют скучной гарнизонной дисциплины». Что-то вроде этого. «Они расквартированы в деревне в двух километрах оттуда, и только пятнадцать или двадцать находятся на месте одновременно...» Чего он не принял во внимание, поскольку не представлял себя на месте начальника гарнизона, или помня собственную подготовку, так это то, что гарнизон использовал каждый свободный час на возведение и совершенствование своих укреплений.
Был и еще один, последний фактор, с которым он не сталкивался, но знал, что такое возможно. Фактор, который он скрыл от Гудалла, поскольку именно у него, а не у Гудалла, был бинокль. Аккуратность и порядок во всем, что он видел, овощные грядки — все было его частью.
Он знал, а другие — нет, что по крайней мере часть гарнизона составляли женщины.
Солнечный луч коротко отразился от самолета, как от гелиографа, и как гелиограф, он передал послание. Вы наблюдаете за нами — но и мы наблюдаем за вами. «Я надеюсь, что в результате вы получите солнечную слепоту», — сказал Паркер про себя, представив, как кто-то следит в бинокль за самолетом.
Дуг Харви наклонился к нему:
— Я считаю, они знают о нас. Хочешь, чтобы я уходил?
Конечно, гарнизон о них знал. А откуда же еще могли быть те двое, которых убил Эриксон, как не из этого гарнизона? И снова закралось сомнение: что за хрень была в той коробке?
Когда они вернулись в четвертый, и последний, раз, они могли видеть небольшую группку людей в защитной униформе, собравшуюся возле казарм, чтобы посмотреть на них. Некоторые даже махали руками. Ну хоть «стингером» не целились.
— Пройди так близко, как сможешь, от одной из этих сторожевых вышек. Мне нужно понять, какие факторы здесь задействованы.
— Ладно. Будем надеяться, что не ракеты «земля — воздух». И не М60. Мой самолет — всего лишь старенькая пташка, и чтобы сшибить ее с неба, много не понадобится.
Тем не менее он направил «бивер» вниз еще на тридцать метров и накренил влево. Сторожевая вышка выросла перед ними, затем ушла назад и пропала из виду, но короткого взгляда — фотографии подтвердят это — было довольно. Опоры вышки вырастали из дота, построенного целиком из решеток и мешков с песком. Фигурки на земле и на вышке снова помахали им.
— Я считаю, что некоторые из них — женщины.
— Если так, держи это при себе.
— Я могу понять, — Харви помрачнел. — Женщина должна довести меня до безумной ярости, прежде чем я наведу на нее оружие и нажму на спуск.
Он плавно развернул самолет в том направлении, которое должно было привести их обратно к старой «финке». Паркер злился по многим поводам, и не последним из них был Харви.
— Ты участвовал в воздушных боях, — сказал он австралийцу.
— Откуда ты узнал?
— По тому, как ты управляешь этой машиной. Вьетнам? РААФ летали во Вьетнаме. Сжег напалмом деревушку-другую?
Харви выглядел так же мрачно, как и сурово.
— Я был юнцом. Только-только двадцать. Я верил, когда мне говорили: «Это же просто желтый народец. Не такие, как мы. Не вполне люди».
— Даниэль?
Смуглый красивый мужчина под тридцать пригладил свои блестящие черные усики, прежде чем заговорить.
— Регистрационный номер. Это «бивер», принадлежащий австралийцу Харви.
— Тот, который опрыскивал поля после нападения пять лет назад?
— Верно.
— А что он делал в этот раз?
— Фотографировал. Вы могли заметить камеру.
Команданте вздохнула.
— Это может нам помочь?
— Реально — нет. Это поможет им. Во многом.
Эстер, негритянка из Брикстона, высказалась обрывочно:
— Мы должны были предусмотреть это...
— Что... и сбить его? У нас больше нет «стингеров». Правительство Чаморро отобрало их у нас.
— Мы могли навести маскировку. Чтобы укрепления выглядели мощнее, чем они есть. Или еще слабее... заманить их в ловушку.
— Сеньора, даже вы не думали об этом до сих пор, так почему же вы ожидаете, что мы будем столь проницательны? О Мануэле и Хуане все еще ничего не известно?
Она взглянула почти в упор на худого старика с белой щетиной на щеках и голове.
— Прошу прощения, Кармелита, но новости есть. Я собирался сказать тебе, но тут появился самолет...
— Ладно... Я думаю, это плохие новости.
— Да. Мы получили подтверждение, что два тела, найденных в Лимоне на пустыре и в гавани, — это они. Полиция тико считает их обычными жертвами Карнавала. За неделю умерли восемь человек, так почему они должны думать иначе? Но это не все.
— Давай дальше.
— Наш источник там проверил комнату, которую они снимали. Все их вещи там, кроме радиосигнальщика. Единственное заключение, к которому мы пришли, — Хуан взял его с собой...
— Зачем бы ему так делать?
— А они, эти англичане, нашли его у него, когда убили. Я не знаю, зачем Хуан взял его с собой. Если он...
Еще одна женщина подала голос сзади. Слова были приглушены платком, который она держала у лица, вытирая слезы.
— Хуан знал, что он очень дорогой, что он единственный. Он, должно быть, боялся оставить его там — в комнатах для приезжих.
В полной народу комнате воцарилось молчание. Потом команданте ударила по столу ладонью.
— Hostia, sangre de Dios! Если они нашли его...
— Они могут не знать, что это такое, — сказал другой голос, мужской.
— Они узнают. И это значит, что они знают, что мы следим за ними. Они знают, что мы знаем об их планах.
— Ладно. Это проясняет одну вещь, — сказала Эстер.
— Какую?
— Почему они сегодня летали так нагло. Они знали, что мы знаем, кто они такие, — иначе зачем бы нам подсовывать им следящее устройство?
Команданте начала сворачивать новую самокрутку и зажгла ее от первой. Крошки тлеющего табака просыпались на стол перед ней.
— Это еще хуже. Если они знают, что это такое, и предположат, что мы планировали подбросить его им не в Лимоне, где они могли найти его наверняка, а в их оружие в «финке», тогда они подумают, что кто-то оттуда...
За нее закончила Эстер:
— ...на нашей стороне.
«Четверо выживших из шестнадцати? — подумал Паркер. — Хорошо бы не меньше».
— Черт, — сказал Харви, — мы должны будем идти ниже, чем нужно, ниже, чем я хочу. Дождь сегодня слишком рано.
Несколько тяжелых капель ударило по стеклу, и он включил стеклоочиститель.
— Какая нам разница?
— Без нужной высоты мы должны сделать четыре захода вместо двух, как я надеялся...
— И? — Паркер почувствовал, что за этим есть что-то еще.
— Я думал, ты знаешь, что пять лет назад тут уже было нападение.
— Да.
— Я в нем участвовал. Распылял дефолиант. А у одного ублюдка был «стингер». Чуть не гробанул меня. Я не думаю, что они снова сделают то же самое: на этот раз я не так явно враждебен. Вот и оно.
Харви уже объяснил Паркеру, что японская система аэрофотосъемки, которую он укрепил на фюзеляже внизу, была полностью автоматической. Будучи активирована, она наводилась на землю внизу, определяла наилучшую установку диафрагмы и срабатывала через секундные интервалы, снимая на мелкозернистую стандартную армейскую негативную пленку с трехмястами шестьюдесятью кадрами.
— Все, что ты должен делать, так это бездельничать и смотреть, — заключил он.
«Смотреть — да. Но бездельничать — нет уж». Паркер ерзал вперед и назад и из стороны в сторону, пытаясь запечатлеть своим мысленным взором все лежащее внизу, сначала через лобовое стекло, затем через боковое. Он знал по опыту, что визуальный осмотр часто дает информацию, которая потом может помочь интерпретировать фотографии.
Деревья стали пореже, пошли распаханные земли, скользя под ними, как карта. Паркер пришел в смятение.
Плантация, квадратный километр, разделенный на девять делянок кукурузы, была такой, как он и ожидал, как на фотографиях, которые он, Беннет и Гудалл рассматривали на бильярдном столе во Врайкин-Хит. Ключевое отличие было в том, что она и небольшой комплекс зданий за ней, над которыми они сейчас пролетали, были не только заключены в пятиугольную высокую ограду со сторожевыми вышками в каждом углу, но и вышки были установлены ромбовидным редутом, который был одним из классических образцов фортификаций, существовавших со времен изобретения пороха. Любое нападение на любую из сторон могло быть перекрыто продольным огнем по обоим флангам с укрепленных позиций.
Когда они набрали высоту после первого захода, они прошли над железными воротами и проселочной дорогой, которая шла по низкому подъему более высокого, покрытого лесом пространства. Паркер вспомнил, что в двух километрах отсюда была деревня, и тогда грунтовка, которая ведет к ней, была первым вестником цивилизации в одном из наименее доступных уголков Никарагуа.
И они снова полетели над огороженной территорией, но теперь по другой траектории, так что ее было видно в выходящий на юг пассажирский иллюминатор. И снова была заметна разница с фотографиями. Там были не только контрольно-измерительные приборы и двухэтажное здание лаборатории, регистраторы и что там еще, но и четыре длинных барака, собранных из готовых блоков с окнами, но с обычными тростниковыми крышами, и еще один поменьше, из кукурузных стеблей на бамбуковой раме, с торчащей над ним радиоантенной. Не нужно было обладать развитым воображением, чтобы понять, что это были казармы и командный пункт или штаб-квартира. Однако не часто казармы бывают окружены грядками фасоли, томатов и перца.
Паркер неожиданно вспомнил встречу во Врайкин-Хит, отвратительную бойкость небольшой речи, которую он произнес, подавленное мальчишеское удивление Гудалла и Беннета при мысли об этой миссии.
Что он тогда сказал? «Из них выходят плохие защитники, они не любят месяцами сидеть и протирать штаны, и они не приемлют скучной гарнизонной дисциплины». Что-то вроде этого. «Они расквартированы в деревне в двух километрах оттуда, и только пятнадцать или двадцать находятся на месте одновременно...» Чего он не принял во внимание, поскольку не представлял себя на месте начальника гарнизона, или помня собственную подготовку, так это то, что гарнизон использовал каждый свободный час на возведение и совершенствование своих укреплений.
Был и еще один, последний фактор, с которым он не сталкивался, но знал, что такое возможно. Фактор, который он скрыл от Гудалла, поскольку именно у него, а не у Гудалла, был бинокль. Аккуратность и порядок во всем, что он видел, овощные грядки — все было его частью.
Он знал, а другие — нет, что по крайней мере часть гарнизона составляли женщины.
Солнечный луч коротко отразился от самолета, как от гелиографа, и как гелиограф, он передал послание. Вы наблюдаете за нами — но и мы наблюдаем за вами. «Я надеюсь, что в результате вы получите солнечную слепоту», — сказал Паркер про себя, представив, как кто-то следит в бинокль за самолетом.
Дуг Харви наклонился к нему:
— Я считаю, они знают о нас. Хочешь, чтобы я уходил?
Конечно, гарнизон о них знал. А откуда же еще могли быть те двое, которых убил Эриксон, как не из этого гарнизона? И снова закралось сомнение: что за хрень была в той коробке?
Когда они вернулись в четвертый, и последний, раз, они могли видеть небольшую группку людей в защитной униформе, собравшуюся возле казарм, чтобы посмотреть на них. Некоторые даже махали руками. Ну хоть «стингером» не целились.
— Пройди так близко, как сможешь, от одной из этих сторожевых вышек. Мне нужно понять, какие факторы здесь задействованы.
— Ладно. Будем надеяться, что не ракеты «земля — воздух». И не М60. Мой самолет — всего лишь старенькая пташка, и чтобы сшибить ее с неба, много не понадобится.
Тем не менее он направил «бивер» вниз еще на тридцать метров и накренил влево. Сторожевая вышка выросла перед ними, затем ушла назад и пропала из виду, но короткого взгляда — фотографии подтвердят это — было довольно. Опоры вышки вырастали из дота, построенного целиком из решеток и мешков с песком. Фигурки на земле и на вышке снова помахали им.
— Я считаю, что некоторые из них — женщины.
— Если так, держи это при себе.
— Я могу понять, — Харви помрачнел. — Женщина должна довести меня до безумной ярости, прежде чем я наведу на нее оружие и нажму на спуск.
Он плавно развернул самолет в том направлении, которое должно было привести их обратно к старой «финке». Паркер злился по многим поводам, и не последним из них был Харви.
— Ты участвовал в воздушных боях, — сказал он австралийцу.
— Откуда ты узнал?
— По тому, как ты управляешь этой машиной. Вьетнам? РААФ летали во Вьетнаме. Сжег напалмом деревушку-другую?
Харви выглядел так же мрачно, как и сурово.
— Я был юнцом. Только-только двадцать. Я верил, когда мне говорили: «Это же просто желтый народец. Не такие, как мы. Не вполне люди».
* * *
«Не вполне люди» собрались в квадратном бараке, по крайней мере те из них, кто «нес ответственность» — именно так они воспринимали себя, а не как старших офицеров. Большинство из них сидели в деревянных креслах вокруг стола. Команданте, сидя в центре, закашлялась, убрала самокрутку и смахнула крошки черного табака со своих тонких оранжевых губ.— Даниэль?
Смуглый красивый мужчина под тридцать пригладил свои блестящие черные усики, прежде чем заговорить.
— Регистрационный номер. Это «бивер», принадлежащий австралийцу Харви.
— Тот, который опрыскивал поля после нападения пять лет назад?
— Верно.
— А что он делал в этот раз?
— Фотографировал. Вы могли заметить камеру.
Команданте вздохнула.
— Это может нам помочь?
— Реально — нет. Это поможет им. Во многом.
Эстер, негритянка из Брикстона, высказалась обрывочно:
— Мы должны были предусмотреть это...
— Что... и сбить его? У нас больше нет «стингеров». Правительство Чаморро отобрало их у нас.
— Мы могли навести маскировку. Чтобы укрепления выглядели мощнее, чем они есть. Или еще слабее... заманить их в ловушку.
— Сеньора, даже вы не думали об этом до сих пор, так почему же вы ожидаете, что мы будем столь проницательны? О Мануэле и Хуане все еще ничего не известно?
Она взглянула почти в упор на худого старика с белой щетиной на щеках и голове.
— Прошу прощения, Кармелита, но новости есть. Я собирался сказать тебе, но тут появился самолет...
— Ладно... Я думаю, это плохие новости.
— Да. Мы получили подтверждение, что два тела, найденных в Лимоне на пустыре и в гавани, — это они. Полиция тико считает их обычными жертвами Карнавала. За неделю умерли восемь человек, так почему они должны думать иначе? Но это не все.
— Давай дальше.
— Наш источник там проверил комнату, которую они снимали. Все их вещи там, кроме радиосигнальщика. Единственное заключение, к которому мы пришли, — Хуан взял его с собой...
— Зачем бы ему так делать?
— А они, эти англичане, нашли его у него, когда убили. Я не знаю, зачем Хуан взял его с собой. Если он...
Еще одна женщина подала голос сзади. Слова были приглушены платком, который она держала у лица, вытирая слезы.
— Хуан знал, что он очень дорогой, что он единственный. Он, должно быть, боялся оставить его там — в комнатах для приезжих.
В полной народу комнате воцарилось молчание. Потом команданте ударила по столу ладонью.
— Hostia, sangre de Dios! Если они нашли его...
— Они могут не знать, что это такое, — сказал другой голос, мужской.
— Они узнают. И это значит, что они знают, что мы следим за ними. Они знают, что мы знаем об их планах.
— Ладно. Это проясняет одну вещь, — сказала Эстер.
— Какую?
— Почему они сегодня летали так нагло. Они знали, что мы знаем, кто они такие, — иначе зачем бы нам подсовывать им следящее устройство?
Команданте начала сворачивать новую самокрутку и зажгла ее от первой. Крошки тлеющего табака просыпались на стол перед ней.
— Это еще хуже. Если они знают, что это такое, и предположат, что мы планировали подбросить его им не в Лимоне, где они могли найти его наверняка, а в их оружие в «финке», тогда они подумают, что кто-то оттуда...
За нее закончила Эстер:
— ...на нашей стороне.
* * *
Когда «бивер» сел на теперь уже более приличной полосе, Паркер увидел, что небольшая группа его людей собралась вокруг Санчеса и пытается побудить бычков к какому-то активному действию. Остальные, раздевшись вплоть до шорт и ботинок, играли в пятисторонний футбол, игру быструю и неистовую. Монтальбан прокладывал себе путь к воротам, обозначенным парой стоек, вбитых в мягкую землю, когда один из гуркхов сбил его с ног коварным ударом сзади. Поле взорвалось слаженной бурей брани, которую оборвал Майк Хенчард, поместив мяч в импровизированную штрафную площадку, откуда он и влетел в пустые ворота.«Четверо выживших из шестнадцати? — подумал Паркер. — Хорошо бы не меньше».
27
Билл Айнгер получил удовольствие от стрельбы из пистолета, которой они занимались часом раньше. Сначала было удивительное ощущение от того, что в руке было тяжелое компактное оружие, которое он так часто видел в своих любимых фильмах; затем было потрясение от силы, которая шла из его ладоней, когда он стрелял с двух рук; хлопок, ударяющий по барабанным перепонкам; и наконец, маленькое черное отверстие, которое появлялось в мишени в двадцати метрах от него. Он держал в правой руке SLR, большой палец позади курка, пальцы вытянуты в его сторону, но не касаются спускового крючка, дуло лежит на согнутой левой руке, обращенное к земле; точно так же, как наряды полиции, которые показывают по телевизору, когда они идут по улицам Белфаста. И он, понюхав свои пальцы, уловил запах кордита и очищенного машинного масла.
Он усмехнулся про себя, потому что это вызвало воспоминание о том, как он, после первой своей девушки, его первой победы, не хотел мыть руки, пока не уверился, что ее запах выветрился, запах, не много похожий на то, как пахли некоторые здешние цветы. Первая девушка? Единственная девушка, потому что следующие четыре года он провел на хлебах Ее Величества там, где не было женщин.
Воспоминание и то, чем он занимался, и то, что он делал, и восхищение оружием, которое он держал в руках, и местом, где он находился, — все это неожиданно вызвало странное ощущение в его груди и горле, волоски у него на затылке поднялись, пенис набух, и в глазах появились слезы.
— Что-то со мной не то, — пробормотал он, потому что слово, пригодное для описания этого, раньше не имело для него реального значения. Какое слово? Счастье. Вперед и направо. В пятнадцати метрах от себя он видел, как Джон Крик прокладывает себе путь среди переплетения лиан, а позади — тот черный, Уинстон Смит. За ним шел Хулиан Санчес, толстый испанец, который всегда смеялся, но теперь двигался тихо, как кот.
Шуму было не много, только вдалеке, в нескольких километрах, прозвучала короткая, патронов на пять, очередь, и птицы засуетились под пологом леса, и вниз медленно спланировал коричневый лист. Но когда он был уже на уровне его глаз, он попал в солнечное пятно, раскрыл металлически блеснувшие синие крылья и стал подниматься обратно, откуда появился: бабочка, самая большая и красивая из когда-либо виденных им.
Майк Хенчард сдвинул вперед с установленного места и плавно снял защелку мушки на стволе «молотилки». Затем он зажал пластинку мушки между большим и указательным пальцами и согнул ее, чтобы компенсировать ошибку. Его первая очередь снесла верхушку импровизированной цели.
— Теперь смотри, сынок, — сказал он Колину Уинтлу, — ты не делаешь этого, если я не поднимаю головы, но ты бы лучше усвоил на случай...
Колин смотрел с расстояния примерно в метр, которое разделяло их в укрытии, которое они соорудили из поваленных древесных стволов на краю леса. Он усмехнулся нерешительно и выжидательно. Его обязанности второго номера пулеметного расчета не заходили дальше таскания на себе периферийного снаряжения, треноги весом в четырнадцать килограммов и тысячи патронов, которые весили вдвое больше, на расстояние больше километра через открытое место, переноски веток для устройства убежища, а затем держания ленты под углом, который предписал Хенчард, пока тот разносил в клочья картонные коробки, которые они разложили в двухстах метрах. Доведется ли и ему в конце концов пострелять?
— Ладно. Заметь правильную позицию при ведении огня. Всегда сиди, если можешь — если в укрытии это безопасно; конец упирается в правое плечо, левая рука прижата к поясу, чтобы удерживать ствол постоянно и контролировать отдачу, указательный палец правой руки на спусковом крючке, и только большой — сверху. Если ты обхватишь всеми пальцами, ты сожмешь их, когда будешь стрелять, и будь уверен, ты сдвинешь все вправо. Попробуй.
Хенчард встал и помог Колину встать так, как он описал, развернув его плечо под правильным углом и проверив хватку левой руки. Затем он вынул патроны из ленты, которую Колин набивал для него, оставив только десять.
— Две очереди по пять патронов каждая, интервал десять секунд. Огонь!
Хотя и установленная на треногу, машина из металла и дерева вдруг показалась похожей на воющего дикого зверя, бьющего Колина по плечу и безуспешно пытающегося высвободиться. Он отпустил спусковой крючок, досчитал до десяти и нажал снова. Но на этот раз не хватило двух выстрелов — он израсходовал на первую очередь восемь патронов. А картонка, укрепленная на трех деревяшках, выглядела точно так же, как раньше.
Колин посмотрел на Хенчарда.
— Куда они делись?
— Бог их знает. Но не удивлюсь, если Гордон приготовит нам на ужин обезьяну. Смотри, мы попробуем трассер — может, это тебе подаст идею о том, что случилось.
Но у Гордона Беннета были другие идеи. Накануне он раздобыл дерева и ржавого железа у вакерос, которые смотрели за скотом Томаса Форда, и соорудил нечто вроде автобусного кузова, но на котором он мог поджаривать на вертеле большие куски мяса. Он сложил самые сухие дрова и ветки, какие только смог найти, на дно, зажег их, уверился, что все получается хорошо, затем погасил. Потом вместе с Дитой он съездил на джипе в новый дом, поторговался с толстым американцем насчет бычка и заплатил на пятьдесят процентов больше, чем на рынке. Хотя Беннет был обычно весьма экономным покупателем, это его не смутило — это ведь были не его деньги.
Дита поспрашивала и нашла вакеро, который знал, как резать скот. С помощью Аугусто — так звали этого вакеро — Беннет выбрал шестимесячного бычка, чуть более упитанного, чем остальные. Он был еще молочным, но ел и траву, и Беннет счел, что это сочетание добавит вкуса.
Аугусто был невысоким, кривоногим, с бочкообразной грудью, однако поймал бычка одним броском своего лассо, и вместе они увлекли его прочь от коралей к старой «финке». Его мамаша раза два или три мычала ему, но следом не пошла. К тому времени как они увели его за «финку», она уже снова щипала длинную влажную траву.
— Тебе может не понравиться следующий этап, — сказал Беннет Дите.
Но она осталась смотреть. Аугусто махнул ладонью вверх и вниз у морды бычка, затем Беннет ухватился за маленькие рожки и отогнул голову назад. Вакеро перерезал яремную вену, выпустив поток темной крови, на которую тут же слетелись большие черные мухи. Они подождали, пока он замрет.
— Там, откуда я родом, — сказала Дита, — мы старались не выпускать кровь.
— Для черного пудинга? — спросил Беннет. — Я думал, вы только свиней для этого используете.
— Нет. Для удобрения.
Она развернулась и пошла на большую кухню. Она испытывала облегчение от того, что они не ожидали от нее, единственной здесь женщины, что она будет готовить одна, но она также чувствовала, что ей понравилось помогать. Она нашла большой мешок ямса и начала срезать красную кожицу с желтой мякоти, потом вздохнула. Не так-то легко накормить сразу семнадцать человек.
Аугусто принес три своих основных орудия — мясницкий нож, пилу и большой нож, который он обычно использовал, и им отделил голову и ноги. Затем он освежевал и выпотрошил тушу. Неожиданно он начал что-то говорить Беннету по-испански, и тому пришлось идти на кухню и звать Диту.
— Он хочет взять себе кусочки и ошметки, они приготовят их с фасолью, это их обычная пища, — пояснила она.
Гордон задумался на мгновение. Назавтра он задумал превосходное блюдо наподобие гуляша, которое он редко имел шанс приготовить. Стрэханам, а возможно, Глеу и Гудаллу, оно должно понравиться, но он ожидал, что остальные, особенно младшие, откажутся. Так что он согласился.
Теперь наступил решающий момент: разрубить тушу или зажарить целиком? Он посмотрел на часы — они хорошо использовали время, и оставалось еще четыре часа, так что он решил выбрать второе. Вместе с Аугусто они пропустили два заранее приготовленных вертела через тушу и поместили ее над огнем, который был небольшим, но очень горячим. Вообще-то некоторые части могли обуглиться, а другие остаться полусырыми. Но он знал, что такой опасности нет — свежее мясо можно есть сырым с минимальным риском.
Готовка требовала мало внимания, оставляя ему и Дите время порезать ананасы, манго, груши, гуаву и прочие фрукты, которым он даже не знал названий, в пластиковую емкость, в которую он добавил коричневого сахара и рома, а сверху положил кусок льда, тоже принесенный из нового дома.
— Из тебя вышел бы хороший муж.
— Почти что так. Но она спуталась с кем-то другим, пока я был на Фолклендах.
— Лас-Мальвинас.
— Ну да... Так откуда ты родом? Тим сказал, что из Майами. Но я что-то не припомню, чтобы в Майами приберегали бычью кровь для удобрений. Скотный двор, но не простой. Что я имею в виду — где это в Майами забивают скот так, как это сделали мы?
— На Кубе.
Она умолкла.
Ребята заявили, что это лучшее мясо, которое они когда-либо ели. Только Джефф возразил, отказавшись есть совсем.
— Паленое мясо пахнет одинаково. А это запах, который я ощущал слишком часто.
— Хорошая штука, Гордон, и не беспокойся, если наш специалист скулит, — добавил Паркер. — Может быть, мы должны сделать это еще раз, за день до отъезда.
Им оставалось одиннадцать дней.
Этого было недостаточно, и он это знал. Чего он не знал, так это сколько обстоятельств сошлось вместе, чтобы уничтожить их.
Он усмехнулся про себя, потому что это вызвало воспоминание о том, как он, после первой своей девушки, его первой победы, не хотел мыть руки, пока не уверился, что ее запах выветрился, запах, не много похожий на то, как пахли некоторые здешние цветы. Первая девушка? Единственная девушка, потому что следующие четыре года он провел на хлебах Ее Величества там, где не было женщин.
Воспоминание и то, чем он занимался, и то, что он делал, и восхищение оружием, которое он держал в руках, и местом, где он находился, — все это неожиданно вызвало странное ощущение в его груди и горле, волоски у него на затылке поднялись, пенис набух, и в глазах появились слезы.
— Что-то со мной не то, — пробормотал он, потому что слово, пригодное для описания этого, раньше не имело для него реального значения. Какое слово? Счастье. Вперед и направо. В пятнадцати метрах от себя он видел, как Джон Крик прокладывает себе путь среди переплетения лиан, а позади — тот черный, Уинстон Смит. За ним шел Хулиан Санчес, толстый испанец, который всегда смеялся, но теперь двигался тихо, как кот.
Шуму было не много, только вдалеке, в нескольких километрах, прозвучала короткая, патронов на пять, очередь, и птицы засуетились под пологом леса, и вниз медленно спланировал коричневый лист. Но когда он был уже на уровне его глаз, он попал в солнечное пятно, раскрыл металлически блеснувшие синие крылья и стал подниматься обратно, откуда появился: бабочка, самая большая и красивая из когда-либо виденных им.
Майк Хенчард сдвинул вперед с установленного места и плавно снял защелку мушки на стволе «молотилки». Затем он зажал пластинку мушки между большим и указательным пальцами и согнул ее, чтобы компенсировать ошибку. Его первая очередь снесла верхушку импровизированной цели.
— Теперь смотри, сынок, — сказал он Колину Уинтлу, — ты не делаешь этого, если я не поднимаю головы, но ты бы лучше усвоил на случай...
Колин смотрел с расстояния примерно в метр, которое разделяло их в укрытии, которое они соорудили из поваленных древесных стволов на краю леса. Он усмехнулся нерешительно и выжидательно. Его обязанности второго номера пулеметного расчета не заходили дальше таскания на себе периферийного снаряжения, треноги весом в четырнадцать килограммов и тысячи патронов, которые весили вдвое больше, на расстояние больше километра через открытое место, переноски веток для устройства убежища, а затем держания ленты под углом, который предписал Хенчард, пока тот разносил в клочья картонные коробки, которые они разложили в двухстах метрах. Доведется ли и ему в конце концов пострелять?
— Ладно. Заметь правильную позицию при ведении огня. Всегда сиди, если можешь — если в укрытии это безопасно; конец упирается в правое плечо, левая рука прижата к поясу, чтобы удерживать ствол постоянно и контролировать отдачу, указательный палец правой руки на спусковом крючке, и только большой — сверху. Если ты обхватишь всеми пальцами, ты сожмешь их, когда будешь стрелять, и будь уверен, ты сдвинешь все вправо. Попробуй.
Хенчард встал и помог Колину встать так, как он описал, развернув его плечо под правильным углом и проверив хватку левой руки. Затем он вынул патроны из ленты, которую Колин набивал для него, оставив только десять.
— Две очереди по пять патронов каждая, интервал десять секунд. Огонь!
Хотя и установленная на треногу, машина из металла и дерева вдруг показалась похожей на воющего дикого зверя, бьющего Колина по плечу и безуспешно пытающегося высвободиться. Он отпустил спусковой крючок, досчитал до десяти и нажал снова. Но на этот раз не хватило двух выстрелов — он израсходовал на первую очередь восемь патронов. А картонка, укрепленная на трех деревяшках, выглядела точно так же, как раньше.
Колин посмотрел на Хенчарда.
— Куда они делись?
— Бог их знает. Но не удивлюсь, если Гордон приготовит нам на ужин обезьяну. Смотри, мы попробуем трассер — может, это тебе подаст идею о том, что случилось.
Но у Гордона Беннета были другие идеи. Накануне он раздобыл дерева и ржавого железа у вакерос, которые смотрели за скотом Томаса Форда, и соорудил нечто вроде автобусного кузова, но на котором он мог поджаривать на вертеле большие куски мяса. Он сложил самые сухие дрова и ветки, какие только смог найти, на дно, зажег их, уверился, что все получается хорошо, затем погасил. Потом вместе с Дитой он съездил на джипе в новый дом, поторговался с толстым американцем насчет бычка и заплатил на пятьдесят процентов больше, чем на рынке. Хотя Беннет был обычно весьма экономным покупателем, это его не смутило — это ведь были не его деньги.
Дита поспрашивала и нашла вакеро, который знал, как резать скот. С помощью Аугусто — так звали этого вакеро — Беннет выбрал шестимесячного бычка, чуть более упитанного, чем остальные. Он был еще молочным, но ел и траву, и Беннет счел, что это сочетание добавит вкуса.
Аугусто был невысоким, кривоногим, с бочкообразной грудью, однако поймал бычка одним броском своего лассо, и вместе они увлекли его прочь от коралей к старой «финке». Его мамаша раза два или три мычала ему, но следом не пошла. К тому времени как они увели его за «финку», она уже снова щипала длинную влажную траву.
— Тебе может не понравиться следующий этап, — сказал Беннет Дите.
Но она осталась смотреть. Аугусто махнул ладонью вверх и вниз у морды бычка, затем Беннет ухватился за маленькие рожки и отогнул голову назад. Вакеро перерезал яремную вену, выпустив поток темной крови, на которую тут же слетелись большие черные мухи. Они подождали, пока он замрет.
— Там, откуда я родом, — сказала Дита, — мы старались не выпускать кровь.
— Для черного пудинга? — спросил Беннет. — Я думал, вы только свиней для этого используете.
— Нет. Для удобрения.
Она развернулась и пошла на большую кухню. Она испытывала облегчение от того, что они не ожидали от нее, единственной здесь женщины, что она будет готовить одна, но она также чувствовала, что ей понравилось помогать. Она нашла большой мешок ямса и начала срезать красную кожицу с желтой мякоти, потом вздохнула. Не так-то легко накормить сразу семнадцать человек.
Аугусто принес три своих основных орудия — мясницкий нож, пилу и большой нож, который он обычно использовал, и им отделил голову и ноги. Затем он освежевал и выпотрошил тушу. Неожиданно он начал что-то говорить Беннету по-испански, и тому пришлось идти на кухню и звать Диту.
— Он хочет взять себе кусочки и ошметки, они приготовят их с фасолью, это их обычная пища, — пояснила она.
Гордон задумался на мгновение. Назавтра он задумал превосходное блюдо наподобие гуляша, которое он редко имел шанс приготовить. Стрэханам, а возможно, Глеу и Гудаллу, оно должно понравиться, но он ожидал, что остальные, особенно младшие, откажутся. Так что он согласился.
Теперь наступил решающий момент: разрубить тушу или зажарить целиком? Он посмотрел на часы — они хорошо использовали время, и оставалось еще четыре часа, так что он решил выбрать второе. Вместе с Аугусто они пропустили два заранее приготовленных вертела через тушу и поместили ее над огнем, который был небольшим, но очень горячим. Вообще-то некоторые части могли обуглиться, а другие остаться полусырыми. Но он знал, что такой опасности нет — свежее мясо можно есть сырым с минимальным риском.
Готовка требовала мало внимания, оставляя ему и Дите время порезать ананасы, манго, груши, гуаву и прочие фрукты, которым он даже не знал названий, в пластиковую емкость, в которую он добавил коричневого сахара и рома, а сверху положил кусок льда, тоже принесенный из нового дома.
— Из тебя вышел бы хороший муж.
— Почти что так. Но она спуталась с кем-то другим, пока я был на Фолклендах.
— Лас-Мальвинас.
— Ну да... Так откуда ты родом? Тим сказал, что из Майами. Но я что-то не припомню, чтобы в Майами приберегали бычью кровь для удобрений. Скотный двор, но не простой. Что я имею в виду — где это в Майами забивают скот так, как это сделали мы?
— На Кубе.
Она умолкла.
Ребята заявили, что это лучшее мясо, которое они когда-либо ели. Только Джефф возразил, отказавшись есть совсем.
— Паленое мясо пахнет одинаково. А это запах, который я ощущал слишком часто.
— Хорошая штука, Гордон, и не беспокойся, если наш специалист скулит, — добавил Паркер. — Может быть, мы должны сделать это еще раз, за день до отъезда.
Им оставалось одиннадцать дней.
Этого было недостаточно, и он это знал. Чего он не знал, так это сколько обстоятельств сошлось вместе, чтобы уничтожить их.
28
Штормовой ветер собирал кучевые облака над горизонтом, где темно-синий облачный массив сливался с черным морем. Ближе кроны пальм метались под внезапными порывами ветра и алые и пурпурные бугенвилеи дрожали и тряслись, когда потоки воздуха встряхивали соцветия. Временами солнце прорывалось сквозь облака и сияло светлым золотом на хромированных корпусах машин и отражалось от темных очков. Темная туча, накатившаяся с моря, погасила солнечные лучи, и шесть шестиугольных башен, асимметрично расположившихся вокруг более высокого пятиугольника, выглядели почти черными. Только гигантские знаки наверху, золотые А и П, и вокруг стилизованные кукурузные хлопья, образующие стилизованную зеленую букву М, все еще выделялись в сгустившемся сумраке.
Пологие ступеньки, гладкие и темные, вели к дверям из закаленного стекла, которые беззвучно отворились, когда высокий стройный мужчина, облаченный в черный шелковый дневной костюм от Армани, прошел в атриум, в котором росли папоротники и декоративные пальмы. Звенел фонтан, и закольцованная запись играла начальные такты медленной части «Пасторальной» симфонии Бетховена. Здесь не было ни секретаря в приемной, ни охраны, но у каждой из шести черных дверей была тонкая щель, в которую должна была вставляться пластиковая карточка. Пришедший выбрал дверь и поднялся на лифте до офисов, которые располагались на вершине одной из шести башен. Там люди, по большей части мужчины и только очень немного женщин, сидели за огромными столами под пальмами и папоротниками. Они говорили по радиотелефонам, набирали команды и размышляли над данными, которые светились или мелькали на мониторах. Они не обращали внимания ни на облачные дворцы, которые создавались и изменялись на горизонте, ни на бесконечные кипящие пеной волны, ни на танец пальм под штормовым ветром. Они не слышали ничего, кроме собственных голосов и попискивания компьютеров.
Еще выше был офис вице-президента по Латинской Америке. Огромные окна занимали три стороны пятиугольника и смотрели на океан. Вице-президент, единственный из всех сотрудников, делал то же самое, используя мощный бинокль, но только когда цветущие девушки занимались серфингом. Он был стройным, седым, мертвенно-бледным человеком, совершенно непохожим на толстого болвана, который занимал это место до него и который был убит пять лет назад Эстер Сомерс из далекого Брикстона. Сигнал. Он нажал пару кнопок и получил сообщение. Он коснулся еще одной кнопки.
Пологие ступеньки, гладкие и темные, вели к дверям из закаленного стекла, которые беззвучно отворились, когда высокий стройный мужчина, облаченный в черный шелковый дневной костюм от Армани, прошел в атриум, в котором росли папоротники и декоративные пальмы. Звенел фонтан, и закольцованная запись играла начальные такты медленной части «Пасторальной» симфонии Бетховена. Здесь не было ни секретаря в приемной, ни охраны, но у каждой из шести черных дверей была тонкая щель, в которую должна была вставляться пластиковая карточка. Пришедший выбрал дверь и поднялся на лифте до офисов, которые располагались на вершине одной из шести башен. Там люди, по большей части мужчины и только очень немного женщин, сидели за огромными столами под пальмами и папоротниками. Они говорили по радиотелефонам, набирали команды и размышляли над данными, которые светились или мелькали на мониторах. Они не обращали внимания ни на облачные дворцы, которые создавались и изменялись на горизонте, ни на бесконечные кипящие пеной волны, ни на танец пальм под штормовым ветром. Они не слышали ничего, кроме собственных голосов и попискивания компьютеров.
Еще выше был офис вице-президента по Латинской Америке. Огромные окна занимали три стороны пятиугольника и смотрели на океан. Вице-президент, единственный из всех сотрудников, делал то же самое, используя мощный бинокль, но только когда цветущие девушки занимались серфингом. Он был стройным, седым, мертвенно-бледным человеком, совершенно непохожим на толстого болвана, который занимал это место до него и который был убит пять лет назад Эстер Сомерс из далекого Брикстона. Сигнал. Он нажал пару кнопок и получил сообщение. Он коснулся еще одной кнопки.