Но он не мог узнать, чего МПА хочет достичь в Коста-Рике, посылая туда двадцать тренированных убийц (он вычислил их количество по количеству оружия, которое им требовалось). Коста-Рика была стабильной, относительно процветающей страной, которая, не в пример некоторым своим соседям, не воевала после малой гражданской войны, которая закончилась в 1949 году. Там не было армии, выборы проходили регулярно и без мошенничества, там не было партизанского движения, которое следовало поддерживать или подавлять. В конечном счете он признал, что МПА не собиралась вмешиваться во внутренние дела Коста-Рики, как это делали «Юнайтед Фрутс» и ЦРУ в Гватемале в 1951-м или ГТТ и ЦРУ в Чили в 1973-м.
И даже не потому, что МПА имела влияние в Коста-Рике — их в этой стране интересовала главным образом говядина, и если по какой-то причине местное производство пришло в упадок или «Буллбур-гер» был бы вытеснен «Макбургером», это выглядело бы крошечным пятнышком на фоне огромных межнациональных прибылей.
В удобном и роскошном помещении на первом этаже его дома на Кадоган сквер, которое он называл своим офисом, Добсон размышлял, вертя в пальцах безделушку, сидя за своим столом, который, как клятвенно заверял продавец, некогда принадлежал Наполеону. Его мягкие ладони и наманикюренные пальцы поглаживали кожаную цвета бычьей крови обивку его большого рабочего кресла, сделанного специально в комплект к столу. «В чем я нуждаюсь сейчас, — пробормотал он себе под нос, — так это во всестороннем подходе к вопросу». Он потянулся к телефону — всесторонний подход был товаром, который Мэтт Добсон покупал при необходимости.
Они представляли собой пару противоположностей. Кагану было сильно за пятьдесят, и он выглядел так сомнительно, как только может выглядеть человек, который был исключен из Итона за гомосексуализм («Мы все занимались этим, старина, но я делал это на Виндзор-Хай стрит») в шестнадцать лет и который позднее работал на Ми5, СИС, ЦРУ и КГБ, а иногда и на все четыре разведки сразу. Тед Бретт, в свою очередь, был образец добросовестного исследователя: красивый пуловер от Маркса и Спаркса, вельветовые брюки и на тарелке — кукурузные оладьи и камбала.
Он прожевал и отпил глоток из полу-пинтовой кружки «Спеклед хен», которую с его соизволения купил для него Каган. Бретт редко пил за ланчем в рабочие дни, но поскольку это был обед за чужой счет, что с ним случалось нечасто, он решил, что можно и выпить.
— Как я понимаю, — это была одна из любимых фраз Теда, — ты утверждаешь, что цель книги, которую ты собираешься писать, — доказать, что многонациональные пищевые конгломераты должны быть уязвимы, если они терпят неудачу с главным пищевым продуктом, которым они занимаются.
— Что-то вроде этого.
Это было на самом деле совсем не так, но Кагану уже было около шестидесяти, и он усвоил за эти годы, что эксперты не поделятся мыслями и идеями, пока могут убеждать себя в том, что они действительно принадлежат им, а не подсказаны кем-то другим. Так что он спокойно позволил Бретту распространяться дальше.
— На самом деле это не тот случай. «Букер Макконнелл», например, зависит больше от маркетинга и доставки, чем от реальной продукции. «Набиско» — главный переработчик, и если пересыхает один источник сырья, они переходят к другому, а если исчезнет целый участок деятельности, так ведь их средства вложены во многие области, — он был не вполне уверен во всем этом, но это подводило к тому, что он хотел сказать. — Однако если взять МПА, то тут совсем другое дело.
Бретт слегка покраснел от этой вульгарности, но почувствовал, что был прав. Кроме того, Каган (которого Бретт знал под реальным именем весьма популярного автора триллеров, на что Каган намекал) был, несмотря на свой возраст, более чем вульгарен сам по себе.
— Компания-учредитель разработала способы переработки маиса, который американцы называют кукурузой, в самом начале нашего века. Кукурузные хлопья, попкорн, кукурузная мука и много чего еще. Кукуруза до сих пор остается в самом центре их деятельности. Сейчас та, что они потребляют, растет в «кукурузном поясе» Соединенных Штатов и кое-где еще, но она вся гибридизирована с целью получения нужных им качеств, хотя мы обеспечили им возможности для генетического конструирования...
Тед остановился, осознав, что начатая им фраза оказалась слишком длинной и он забыл, с чего начал. Он глотнул еще пива и начал все по новой.
— МПА зависит от кукурузы, почти вся она растет в США и, поскольку все зависит от нее, гибридизирована, или, более точно, выведена генетически. Сорта, выведенные таким искусственным путем, весьма чувствительны к болезням, паразитам, неожиданным климатическим изменениям и тому подобному, потому что в процессе выведения иммунная система имеет тенденцию деградировать или даже исчезать совсем.
Разумеется, где бы ни росла их кукуруза, МПА субсидирует поставщиков, снабжает пестицидами, антивирусными препаратами, антибиотиками и прочим. Но это все нацелено на известные напасти. Любая неожиданность нанесет им ущерб — паразит, жучок, который нападает на их кукурузу сортов МПА и устойчив к искусственным средствам защиты, которые есть в их распоряжении. Сорта МПА — близкородственные, так что даже не понадобится разнообразие вредителей, и если жучки быстро размножаются, это должно стать для МПА тем же, чем саранча периодически становится для Восточной Африки.
Добсон, откинувшись назад так, что свет лампы венецианского стекла не попадал на его лицо, чтобы скрыть блеск глаз, почувствовал, что кровь быстрее струится по жилам и сердце бьется чаще. Он хватил изрядный глоток виски.
— Так какого рода оборудование может понадобиться для выведения такой... такого паразита?
— Ну, несомненно, если у них есть жизнеспособная основа для работы, какое-нибудь отвратительное насекомое или грибок, или что еще, если что-нибудь достаточно мерзкое уже существует, и это просто вопрос разведения того, что преодолеет уже существующие защиты МПА, то не так уж много. Исследовательская станция, на которой они могут выращивать сорта кукурузы МПА, лаборатории, где они могут разводить и изменять этих паразитов, несколько акров земли, хорошие техники, которые знают свое дело, необходимое оборудование, но ничего невообразимо дорогого... И еще две вещи.
— Да?
— Мотив и время. Мой источник сказал, что-то около пяти или шести лет.
— А мотив?
Каган широко зевнул и улыбнулся одной из своих редких улыбок. Не очень приятное зрелище, учитывая состояние его зубов.
— Должен быть соперник, который пытается вытеснить МПА из дела. Но более вероятно вымогательство. Вывести жучка, продемонстрировать его на нейтральной территории, дать МПА шанс выкупить патент. Они должны будут заплатить миллионы. Может быть, и миллиарды.
Наступило молчание, когда оба они размышляли над тем, что произошло, и смаковали виски, которому было пятьдесят лет.
— Еще глоток?
«Боже, — подумал Каган, — я, должно быть, сделал все верно».
— Почему бы нет, — сказал он и поставил свою рюмку.
Добсон наполнил ее, затем сказал:
— Коста-Рика?
— Думаю, что нет.
— Почему?
— Вдоль и поперек Тиколанд в руках у янки, и они там держат нос по ветру. Они знают чертовски хорошо, что, если они окажут малейшую поддержку социализму или демократии, ЦРУ и Пентагон перекроют им кран. А серьезная опасность для МПА выглядит именно так.
— Далее. Границы. Панама или Никарагуа. Там есть мощные фракции, которым понравилось бы серьезно насолить дяде Сэму.
— А на самом деле и МПА. Видите ли, в целом операции МПА подрывают производство в «третьем мире» кукурузы, основного продукта питания в большинстве стран, не только как чистого урожая, но еще и как средства существования...
Но Добсона мало интересовали голодающие крестьяне — пока их хозяевам не становилось нужно оружие, чтобы усмирить их.
— Которая страна? Никарагуа или Панама?
— Я склоняюсь к Никарагуа. Если операция, о которой вы говорили мне, направлена из Коста-Рики, цель должна быть поблизости от границы. Сейчас пограничные зоны Никарагуа и на севере, и на юге контролируются армией, которая по-прежнему состоит из сандинистов и бывших партизан. Правительству Чаморро было бы сложно чинить помехи исследовательской станции возле границы с Коста-Рикой, не получив прежде одобрения сандинистов. Им было бы трудно даже узнать о ней. Особенно если ее финансируют частные лица, а это вполне возможно. Есть много сердобольных левых филантропов, которые еще посылают денежки прямиком сандинистам.
Снова наступило молчание.
— Вы сделали все хорошо.
— Может быть. Но это основано на догадках.
— Хотя они многое проясняют.
— Я полагаю...
Добсон издал вздох, который значил, что пора идти. Каган отклеился от спинки кресла.
— Чек на почте?
— Разумеется.
В дверях Каган обернулся.
— У меня нет идеи, которая вам пригодится, Мэт, но с другой стороны...
— Да?
— У тикос весьма строгие законы относительно оружия, нелегальном его ввозе, частных армиях — вы об этом говорили. Вероятно, там меньше стволов на душу населения, чем где-либо в мире. Что я скажу, так это если власти узнают, что целый арсенал появился у них на границе, особенно вместе с мошенниками, которые его используют, они будут очень злы.
Добсон подумал. Каждое действие вызывает противодействие.
— Спасибо, Саул. Я подумаю над этим.
Это казалось Добсону весьма подходящим вариантом. Он допил свою рюмку, встал, подошел к высокому окну и посмотрел наружу, на деревья и клумбы, которые образовывали, возможно, самый примечательный сквер в Лондоне. План начинал вырисовываться в его голове: факт, что он купил арсенал для Финчли-Кэмдена за сто пятьдесят тысяч. Если он сможет устроить так, чтобы оружие пропало, он сделает на этом сотню, и теперь он считал, что видит, как можно это устроить. И может быть, если повезет, он получит еще и те двести пятьдесят тысяч.
17
И даже не потому, что МПА имела влияние в Коста-Рике — их в этой стране интересовала главным образом говядина, и если по какой-то причине местное производство пришло в упадок или «Буллбур-гер» был бы вытеснен «Макбургером», это выглядело бы крошечным пятнышком на фоне огромных межнациональных прибылей.
В удобном и роскошном помещении на первом этаже его дома на Кадоган сквер, которое он называл своим офисом, Добсон размышлял, вертя в пальцах безделушку, сидя за своим столом, который, как клятвенно заверял продавец, некогда принадлежал Наполеону. Его мягкие ладони и наманикюренные пальцы поглаживали кожаную цвета бычьей крови обивку его большого рабочего кресла, сделанного специально в комплект к столу. «В чем я нуждаюсь сейчас, — пробормотал он себе под нос, — так это во всестороннем подходе к вопросу». Он потянулся к телефону — всесторонний подход был товаром, который Мэтт Добсон покупал при необходимости.
* * *
Следующий день, время ланча, «Стар и Картер», Кью-Грин. Саул Каган, одетый в свой обычный неряшливый твидовый костюм, с итонским галстуком, завязанным подобием узла, который не развязывался в течение не менее четверти века, а просто затягивался по утрам и ослаблялся вечером, сидел на скамье, перед ним стояли сосиски с картофельным пюре, его коричневый плащ лежал с одной стороны, а с другой сидел Тед Бретт.Они представляли собой пару противоположностей. Кагану было сильно за пятьдесят, и он выглядел так сомнительно, как только может выглядеть человек, который был исключен из Итона за гомосексуализм («Мы все занимались этим, старина, но я делал это на Виндзор-Хай стрит») в шестнадцать лет и который позднее работал на Ми5, СИС, ЦРУ и КГБ, а иногда и на все четыре разведки сразу. Тед Бретт, в свою очередь, был образец добросовестного исследователя: красивый пуловер от Маркса и Спаркса, вельветовые брюки и на тарелке — кукурузные оладьи и камбала.
Он прожевал и отпил глоток из полу-пинтовой кружки «Спеклед хен», которую с его соизволения купил для него Каган. Бретт редко пил за ланчем в рабочие дни, но поскольку это был обед за чужой счет, что с ним случалось нечасто, он решил, что можно и выпить.
— Как я понимаю, — это была одна из любимых фраз Теда, — ты утверждаешь, что цель книги, которую ты собираешься писать, — доказать, что многонациональные пищевые конгломераты должны быть уязвимы, если они терпят неудачу с главным пищевым продуктом, которым они занимаются.
— Что-то вроде этого.
Это было на самом деле совсем не так, но Кагану уже было около шестидесяти, и он усвоил за эти годы, что эксперты не поделятся мыслями и идеями, пока могут убеждать себя в том, что они действительно принадлежат им, а не подсказаны кем-то другим. Так что он спокойно позволил Бретту распространяться дальше.
— На самом деле это не тот случай. «Букер Макконнелл», например, зависит больше от маркетинга и доставки, чем от реальной продукции. «Набиско» — главный переработчик, и если пересыхает один источник сырья, они переходят к другому, а если исчезнет целый участок деятельности, так ведь их средства вложены во многие области, — он был не вполне уверен во всем этом, но это подводило к тому, что он хотел сказать. — Однако если взять МПА, то тут совсем другое дело.
Бретт слегка покраснел от этой вульгарности, но почувствовал, что был прав. Кроме того, Каган (которого Бретт знал под реальным именем весьма популярного автора триллеров, на что Каган намекал) был, несмотря на свой возраст, более чем вульгарен сам по себе.
— Компания-учредитель разработала способы переработки маиса, который американцы называют кукурузой, в самом начале нашего века. Кукурузные хлопья, попкорн, кукурузная мука и много чего еще. Кукуруза до сих пор остается в самом центре их деятельности. Сейчас та, что они потребляют, растет в «кукурузном поясе» Соединенных Штатов и кое-где еще, но она вся гибридизирована с целью получения нужных им качеств, хотя мы обеспечили им возможности для генетического конструирования...
Тед остановился, осознав, что начатая им фраза оказалась слишком длинной и он забыл, с чего начал. Он глотнул еще пива и начал все по новой.
* * *
Тем же вечером Каган позвонил на Кадоган сквер и после порции пива отчитался, сидя в шератоновском кресле перед столом Наполеона. Он раздумывал, знал ли Добсон о том, что данный Наполеон звался Луи и находился внучатым племянником первому Наполеону.— МПА зависит от кукурузы, почти вся она растет в США и, поскольку все зависит от нее, гибридизирована, или, более точно, выведена генетически. Сорта, выведенные таким искусственным путем, весьма чувствительны к болезням, паразитам, неожиданным климатическим изменениям и тому подобному, потому что в процессе выведения иммунная система имеет тенденцию деградировать или даже исчезать совсем.
Разумеется, где бы ни росла их кукуруза, МПА субсидирует поставщиков, снабжает пестицидами, антивирусными препаратами, антибиотиками и прочим. Но это все нацелено на известные напасти. Любая неожиданность нанесет им ущерб — паразит, жучок, который нападает на их кукурузу сортов МПА и устойчив к искусственным средствам защиты, которые есть в их распоряжении. Сорта МПА — близкородственные, так что даже не понадобится разнообразие вредителей, и если жучки быстро размножаются, это должно стать для МПА тем же, чем саранча периодически становится для Восточной Африки.
Добсон, откинувшись назад так, что свет лампы венецианского стекла не попадал на его лицо, чтобы скрыть блеск глаз, почувствовал, что кровь быстрее струится по жилам и сердце бьется чаще. Он хватил изрядный глоток виски.
— Так какого рода оборудование может понадобиться для выведения такой... такого паразита?
— Ну, несомненно, если у них есть жизнеспособная основа для работы, какое-нибудь отвратительное насекомое или грибок, или что еще, если что-нибудь достаточно мерзкое уже существует, и это просто вопрос разведения того, что преодолеет уже существующие защиты МПА, то не так уж много. Исследовательская станция, на которой они могут выращивать сорта кукурузы МПА, лаборатории, где они могут разводить и изменять этих паразитов, несколько акров земли, хорошие техники, которые знают свое дело, необходимое оборудование, но ничего невообразимо дорогого... И еще две вещи.
— Да?
— Мотив и время. Мой источник сказал, что-то около пяти или шести лет.
— А мотив?
Каган широко зевнул и улыбнулся одной из своих редких улыбок. Не очень приятное зрелище, учитывая состояние его зубов.
— Должен быть соперник, который пытается вытеснить МПА из дела. Но более вероятно вымогательство. Вывести жучка, продемонстрировать его на нейтральной территории, дать МПА шанс выкупить патент. Они должны будут заплатить миллионы. Может быть, и миллиарды.
Наступило молчание, когда оба они размышляли над тем, что произошло, и смаковали виски, которому было пятьдесят лет.
— Еще глоток?
«Боже, — подумал Каган, — я, должно быть, сделал все верно».
— Почему бы нет, — сказал он и поставил свою рюмку.
Добсон наполнил ее, затем сказал:
— Коста-Рика?
— Думаю, что нет.
— Почему?
— Вдоль и поперек Тиколанд в руках у янки, и они там держат нос по ветру. Они знают чертовски хорошо, что, если они окажут малейшую поддержку социализму или демократии, ЦРУ и Пентагон перекроют им кран. А серьезная опасность для МПА выглядит именно так.
— Далее. Границы. Панама или Никарагуа. Там есть мощные фракции, которым понравилось бы серьезно насолить дяде Сэму.
— А на самом деле и МПА. Видите ли, в целом операции МПА подрывают производство в «третьем мире» кукурузы, основного продукта питания в большинстве стран, не только как чистого урожая, но еще и как средства существования...
Но Добсона мало интересовали голодающие крестьяне — пока их хозяевам не становилось нужно оружие, чтобы усмирить их.
— Которая страна? Никарагуа или Панама?
— Я склоняюсь к Никарагуа. Если операция, о которой вы говорили мне, направлена из Коста-Рики, цель должна быть поблизости от границы. Сейчас пограничные зоны Никарагуа и на севере, и на юге контролируются армией, которая по-прежнему состоит из сандинистов и бывших партизан. Правительству Чаморро было бы сложно чинить помехи исследовательской станции возле границы с Коста-Рикой, не получив прежде одобрения сандинистов. Им было бы трудно даже узнать о ней. Особенно если ее финансируют частные лица, а это вполне возможно. Есть много сердобольных левых филантропов, которые еще посылают денежки прямиком сандинистам.
Снова наступило молчание.
— Вы сделали все хорошо.
— Может быть. Но это основано на догадках.
— Хотя они многое проясняют.
— Я полагаю...
Добсон издал вздох, который значил, что пора идти. Каган отклеился от спинки кресла.
— Чек на почте?
— Разумеется.
В дверях Каган обернулся.
— У меня нет идеи, которая вам пригодится, Мэт, но с другой стороны...
— Да?
— У тикос весьма строгие законы относительно оружия, нелегальном его ввозе, частных армиях — вы об этом говорили. Вероятно, там меньше стволов на душу населения, чем где-либо в мире. Что я скажу, так это если власти узнают, что целый арсенал появился у них на границе, особенно вместе с мошенниками, которые его используют, они будут очень злы.
Добсон подумал. Каждое действие вызывает противодействие.
— Спасибо, Саул. Я подумаю над этим.
Это казалось Добсону весьма подходящим вариантом. Он допил свою рюмку, встал, подошел к высокому окну и посмотрел наружу, на деревья и клумбы, которые образовывали, возможно, самый примечательный сквер в Лондоне. План начинал вырисовываться в его голове: факт, что он купил арсенал для Финчли-Кэмдена за сто пятьдесят тысяч. Если он сможет устроить так, чтобы оружие пропало, он сделает на этом сотню, и теперь он считал, что видит, как можно это устроить. И может быть, если повезет, он получит еще и те двести пятьдесят тысяч.
17
Через час они дошли до реки. Первой приметой была зеленая завеса впереди вместо отступившего лесного сумрака, который окружал их, завеса, которая вскоре стала настоящей стеной плотной береговой растительности, бурно процветающей растительной и животной жизни, тянущейся к свету. Тут были орхидеи и множество других цветов, огромные пчелы, бабочки, древесные лягушки, ящерицы и попугаи — желтые, как лютики, и фиолетовые, свесившие лазоревые перья хвостов. Выйти к краю было почти невозможно, и было трудно определить, где река и где берег, так заросло все переплетенными мангровыми корнями.
Паркер размахивал своим новеньким мачете и прорубил окно, в которое было видно реку — триста метров серой воды до другого берега под затянутым облаками небом.
— И нам никак туда не перебраться, — констатировал Гудалл.
— Здесь — нет. Но если мы пройдем немного по течению, мы придем к лодочной станции.
Было очень жарко и очень влажно, и постоянно капало сверху, хотя это еще не был настоящий дождь, и одежда прилипала к телу. Даже идя позади Диты, Гудалл понял, что она не носит бюстгальтера под футболкой, которая была достаточно свободной, но теперь облепила ее тело. Ниже и выше рюкзака, который она несла, движения ее плеч и ягодиц вызывали неясную боль у него в паху и дискомфорт слегка набухшего пениса.
Неожиданно она остановилась, и он почти налетел на нее. Она обернулась, и он смог увидеть ее коричневые соски и полушария полных грудей под футболкой, и голова у него закружилась.
— Простите, — сказала она. — Мне нужно отойти.
Она скинула рюкзак и пошла в сторону от берега в сумрак, из которого они вышли, достаточно далеко, чтобы огромные деревья закрыли ее от двух мужчин.
Они переглянулись. Губы Паркера искривила усмешка, Гудалл отвел взгляд.
— Это совсем не то, чего я хочу, — пробормотал он.
— Держись, десантник.
— Вы тоже, мистер Паркер.
Она вернулась, заправляя конец своего пояса, остановилась, посмотрела сначала на одного, потом на другого и нахмурилась.
— Даже не думайте об этом, — сказала она.
Паркер повернулся и театрально, как разведчик в вестерне или кавалерийский командир, поднял правую руку и простер ее перед собой.
— Вперед! — воскликнул он.
— И вверх, — добавил Гудалл себе под нос.
Теперь они увидели впереди небольшую поляну, на которой возле будки был выгорожен загон, а в нем похрюкивала пара черных свиней. Еще там были мостки, на которых пожилой человек в большой мягкой соломенной шляпе сидел с примитивной удочкой. Он уже поймал метрового тарпана, который лежал рядышком, завернутый в пальмовые листья.
Иногда рыбак поливал сверток водой, чтобы сохранить рыбу свежей и отпугнуть мух и муравьев.
— Скажи ему, что мы хотим перейти на ту сторону.
— Пожалуйста, — поправила его Дита, руки на поясе, темные глаза сузились.
— Пожалуйста.
— Всегда говори «пожалуйста», ладно?
— Пожалуйста, спроси его, может ли он помочь нам перейти на ту сторону.
— О'кей. Hola! Buenas tardes. Senor, por favor...
Она договорила и умолкла. Гудалл и Паркер переглянулись и выдохнули в пространство между собой:
— Пожалуйста...
Старик побрел в свою будку и вернулся, держа медный клаксон с большим пузырем на конце. Он яростно сжал его, и над неторопливо текущей рекой раздался квакающий звук. Ему ответили издалека таким же кваканьем с точно таких же мостков на другой стороне, и они увидели такого же старика в лодчонке с подвесным мотором. Пару раз чихнув, мотор завелся. Тут где-то вдали громыхнул гром, и внезапно налетел ветер, пронесся по верхушкам деревьев, сшибая птиц и распугивая стайки обезьян. Аллигатор, которого никто из них до сих пор не замечал, скользнул в воду в метре от мостков, на которых они стояли.
Дождь начался, когда они были уже на середине реки. Огромные капли лупили, как гвозди забивали, оставляя на поверхности воды тысячи серебристых отметин. Дита выгнулась назад, запрокинула голову и стала ловить капли ртом, держась за борта лодки, глаза ее были полуприкрыты. Дождевые струи стекали по ее волосам, намочили рубашку и джинсы, облепившие тело. Она села прямо, тряхнув головой, и усмехнулась.
— Это мне и было нужно, парни.
Но она наблюдала за ними. Ей нужен был союзник, и она изучала их, пытаясь решить, кто же из них им станет.
На другой стороне они обнаружили довольно большое пространство, обнесенное оградой, с четырьмя или пятью деревянными строениями и крошечный открытый ресторанчик под кровлей из бамбука и листьев. Его обслуживали четыре или пять человек, по большей части старики, мужчины и женщины, и один маленький мальчик. Дита отошла в сторонку со стариком, потом вернулась к ним.
— Они здесь ждут, когда снова начнут ходить речные суда из Гранады до большого озера. Они ходят по реке до Карибского моря и иногда останавливаются здесь. Если мы останемся здесь где-то на час, он нам приготовит еду, — с сожалением пояснила она.
Но Паркер уже разложил свою карту на одном из деревянных столиков.
— Вот что мы сделаем сначала. Здесь всего пять километров через поля.
— Ладно, я беру попить — у него есть холодильник. Oiga, tres colas. Мы будем возвращаться той же дорогой? Верно? Я скажу ему, чтобы он нам приготовил поесть к... — она взглянула на часы, — к пяти, ладно? Три часа нам хватит?
Паркер пожал плечами, свернул карту, сложил и ничего не сказал. Гудалл сдержал слишком явную усмешку.
— Это было бы куда лучше, чем цыпленок, зажаренный в этой микки-маусовской печи.
— Мы не вернемся в «финку», если остановимся здесь.
— Хорошо. У него здесь есть спальный домик. Я договорюсь и об этом.
На этот раз тайнсайдец рассмеялся. Маленький мальчик — Хуанито, как называл его старик, — принес три запотевшие бутылки никарагуанской колы — не настоящей, зато холодной.
Последняя стадия их пути заняла меньше времени, чем предполагал Паркер. Изгородь была на острове, который соединялся с северным берегом узким деревянным мостом. Сорванец перебежал по нему перед ними и исчез, собираясь, несомненно, заняться тем, чем занимаются мальчишки, которые могут на полчаса удрать от взрослых.
Оттуда грязная тропа вела через узкую полосу лесопосадок, едва доросших до кустов. Дождь периодически начинался снова, и часто очень сильный. Дита облачилась в полиэтиленовый плащ с капюшоном, вишнево-красного цвета с оранжевыми подсолнухами, Паркер развернул большой гринписовский зонтик. У Гудалла не было ничего, и он ругался, но идти под зонтиком не захотел. Дита предложила снять плащ и накинуть на плечи им двоим — самый соблазнительный вариант. Но он отказался, представив себе, как они будут ковылять по рытвинам, как он в конце концов останется под плащом, а она пойдет под зонтиком с Паркером.
На ходу Дита начала напевать «Рожденный в США» на манер марша. Гудалл, тоже поклонник Босса[1], стал подпевать. Паркер к ним не присоединился.
— Но ведь ты же не в США родилась, а?
— Откуда ты знаешь?
— Ты тико, — Гудалл гордился тем, что усвоил, как уроженцы Коста-Рики называют себя.
— Ты думаешь? Тика. Я полагаю, ты знаешь, в чем разница. И хотя я родилась не в США, но и не в Коста-Рике. Тем не менее это случилось меньше чем в трех сотнях миль от Майами, и именно там я получила эту работу — боссы «Буллбургера» бывают там.
— Так ты американка?
— Вроде того, — она пожала плечами. — Официально — да.
Немного позже они вышли из молодых лесопосадок.
— Боже! — воскликнул Паркер, велев им остановиться и увлекая их обратно за деревья.
Перед ними лежало открытое, плавно понижающееся к центру пространство диаметром примерно в километр, которое когда-то, возможно, было озером или болотом. Теперь его занимали девять делянок кукурузы, которые они видели на спутниковых фотографиях, каждая площадью в сто квадратных метров, с кучкой небольших строений на дальней стороне. Но заставило Паркера вскрикнуть то, что вся эта площадь была теперь огорожена сетчатым забором в два с половиной метра в высоту, с колючей проволокой поверху, со сторожевыми вышками на всех пяти углах. Вокруг все было вырублено или занято рисовыми полями.
Паркер навел бинокль.
— Прошу прощения, — сказал он. — Дело сорвано.
Он уловил реакцию Гудалла.
— Нет, ты идиот. Не все, а только эта вылазка. Мы не можем подойти ближе, чтобы нас не заметили. Они могут выслать патруль, задержать нас и допросить. Мы перешли не через официальный погранпост и можем оказаться в крайней опасности. Простите, но мы вернемся назад.
И он повел их подальше от сторожевых вышек.
Вопросы забурлили в мозгу Гудалла.
— Мы не можем обойтись без положенной разведки, — сказал он.
— Нет. Я вернусь сюда, пока вы будете тренироваться, все сделаю совершенно скрытно, без всяких попыток прикинуться птицеловом или чем еще — они даже не увидят меня. Устрою хороший НП, разузнаю их распорядок за сорок восемь часов, — он немного подумал. — И я еще проведу воздушную разведку. Пусть этот австралиец приложит руку.
— Мы видели те фотографии. На них все правильно.
— На момент их продажи.
— Ну и неряшливый парень там на вышке. С длинным хвостом. Я так думаю, революционер. Че Гевара и прочее дерьмо.
Он не вспомнил о том, что в те давние времена плакат с портретом Че висел над его кроватью шесть месяцев, пока его отец не увидел и не выкинул его.
— Да.
И если тон Паркера был чуть более сухим, чем обычно, Гудалл не спросил себя почему.
— И что же растет за этим забором? Выглядит как кукуруза.
На этот раз ответила Дита:
— Она и есть.
— Да, — сказала она, — Это они, о'кей. Мы проделали хорошую работу, проследив их на всем пути от Сан-Хосе. Особенно ты.
Она взъерошила волосы Хуанито, мальчишки из ресторана.
— Если бы не ты, все было бы впустую.
Она говорила по-испански, но это был язык улиц центральноамериканских столиц, так что в нем не было английского ритма, хотя она слышала его мысленно и улыбалась при этом.
— Англичанин Гудалл. И девочка из «Буллбургера». Это они. Еще один? Босс, я полагаю. Он быстро дернул их назад, но недостаточно быстро.
Команданте сняла свой черный берет, позволив черным волосам упасть ей на плечи, затем закурила. Ее лицо было в морщинах, с индейскими чертами, но губы были тронуты помадой, а глаза, видевшие слишком много страданий, были подведены. Этим она подчеркивала свою женственность.
— Так это что? Передовой отряд?
Она оглядела маленькое круглое помещение — стены из сухих стеблей кукурузы, переплетающих деревянные колья, крыша из пальмовых листьев. Вопрос был не столько к Эстер, сколько к трем мужчинам и двум женщинам — все в полевой форме, на поясе у каждого кобура с «Макаровым», — которые стояли вокруг нее.
— Да, — сказал один. — И возможно, старшие офицеры, проводящие эту операцию. Мы могли задержать их сегодня. К примеру, пограничная стража арестовывает их за нелегальное проникновение...
— Они расскажут какую-нибудь историю. Турист. Шел напрямик...
— Это будет их прикрытие, — вмешался другой, — и будет трудно задержать их более чем на день-другой. Быть тактичным с туристами — вот чего хочет правительство Чаморро. И кроме того, мы покажем им, что знаем о них...
— Итак?
— Следить за ними. И если сможем, прицепим им радиомаячок. А на ранчо есть по крайней мере один человек, который поможет нам, если мы попросим...
Дита предложила:
— Дайте ему цыпленка, которого мы купили. Он обжарит его лучше, чем вы.
Паркер так и сделал. Старик развернул тяжелую жиронепроницаемую бумагу, потянул носом и пожал плечами.
Следующий час был посвящен рому и кока-коле вместе с обжаренной мелкой рыбешкой, салатом, приправленным кориандром и чили, тортильям с начинкой из свинины со специями и особенно кусочкам цыпленка, обжаренным до золотисто-коричневого цвета с чесноком.
— Что я вам говорила? Вку-усно.
Тем временем дождь продолжал стучать по соломенной крыше и свет стал меркнуть, когда приплыла лодочка, которая должна была перевезти их на другую сторону. И тут на их столике появились два огромных тарпана, похожих на гигантских размеров селедку, запеченные a la brasa, в окружении сладкого картофеля. Тарелок не было — только вилки. Старик повесил шипящую лампочку над их столиком и спросил, не хотят ли они остаться на ночь: они могут получить отдельные комнаты, прямо как в отеле.
Паркер, как заметила Дита, пил хуже, чем Гудалл. Он потчевал тайнсайдца сменяющимися историями, главной целью которых было продемонстрировать, что все, что делал Гудалл в армии и особенно на службе в САС, Паркер делал лучше. И более жестоко.
— Смотри, Дита, твой локоть упирается ему в подмышку, что дает тебе выигрыш в силе, предплечье и кисть обхватывают ему шею сзади, и если ты можешь, хватаешь его за оба уха — вот что ты делаешь. Это оставляет твою правую руку свободной. Обе руки тогда делают хороший рывок по часовой стрелке, и — раз! — ты ломаешь ему шею. Делал так когда-нибудь, Гудалл?
— Нет, мистер Паркер. Только на занятиях.
— Лживый ублюдок! Я хочу, чтобы ты называл меня Ник. Делить, так делить поровну. А? Все, что есть. Разве нет?
Они пили пиво и ели рыбу, и вскоре Гудалл объявил, что ему нужно облегчиться.
— Что? — спросила Дита.
— Писать. В горшок.
Она решила, что пришло время ей сделать свой выбор.
— Мне тоже. Я помогу тебе найти, — сказала она.
Старик нес лампу впереди, через мокрую площадку с пальмами, показал им две будки с маленькими пластиковыми картинками на дверях — шляпа и веер. Он открыл обе будки, зажег там свечки и показал, что они потом должны погасить их. Дита вошла в дверь с веером, обнаружила там сухой деревянный настил с дыркой посередине. Под дыркой была яма, не такая уж, по ее мнению, глубокая. Куча в нескольких дюймах от дыры кишела насекомыми. Запах был сильный, но не ужасающий. Она расстегнула штаны, встала на настил, присела и стала мочиться в дыру.
Паркер размахивал своим новеньким мачете и прорубил окно, в которое было видно реку — триста метров серой воды до другого берега под затянутым облаками небом.
— И нам никак туда не перебраться, — констатировал Гудалл.
— Здесь — нет. Но если мы пройдем немного по течению, мы придем к лодочной станции.
Было очень жарко и очень влажно, и постоянно капало сверху, хотя это еще не был настоящий дождь, и одежда прилипала к телу. Даже идя позади Диты, Гудалл понял, что она не носит бюстгальтера под футболкой, которая была достаточно свободной, но теперь облепила ее тело. Ниже и выше рюкзака, который она несла, движения ее плеч и ягодиц вызывали неясную боль у него в паху и дискомфорт слегка набухшего пениса.
Неожиданно она остановилась, и он почти налетел на нее. Она обернулась, и он смог увидеть ее коричневые соски и полушария полных грудей под футболкой, и голова у него закружилась.
— Простите, — сказала она. — Мне нужно отойти.
Она скинула рюкзак и пошла в сторону от берега в сумрак, из которого они вышли, достаточно далеко, чтобы огромные деревья закрыли ее от двух мужчин.
Они переглянулись. Губы Паркера искривила усмешка, Гудалл отвел взгляд.
— Это совсем не то, чего я хочу, — пробормотал он.
— Держись, десантник.
— Вы тоже, мистер Паркер.
Она вернулась, заправляя конец своего пояса, остановилась, посмотрела сначала на одного, потом на другого и нахмурилась.
— Даже не думайте об этом, — сказала она.
Паркер повернулся и театрально, как разведчик в вестерне или кавалерийский командир, поднял правую руку и простер ее перед собой.
— Вперед! — воскликнул он.
— И вверх, — добавил Гудалл себе под нос.
Теперь они увидели впереди небольшую поляну, на которой возле будки был выгорожен загон, а в нем похрюкивала пара черных свиней. Еще там были мостки, на которых пожилой человек в большой мягкой соломенной шляпе сидел с примитивной удочкой. Он уже поймал метрового тарпана, который лежал рядышком, завернутый в пальмовые листья.
Иногда рыбак поливал сверток водой, чтобы сохранить рыбу свежей и отпугнуть мух и муравьев.
— Скажи ему, что мы хотим перейти на ту сторону.
— Пожалуйста, — поправила его Дита, руки на поясе, темные глаза сузились.
— Пожалуйста.
— Всегда говори «пожалуйста», ладно?
— Пожалуйста, спроси его, может ли он помочь нам перейти на ту сторону.
— О'кей. Hola! Buenas tardes. Senor, por favor...
Она договорила и умолкла. Гудалл и Паркер переглянулись и выдохнули в пространство между собой:
— Пожалуйста...
Старик побрел в свою будку и вернулся, держа медный клаксон с большим пузырем на конце. Он яростно сжал его, и над неторопливо текущей рекой раздался квакающий звук. Ему ответили издалека таким же кваканьем с точно таких же мостков на другой стороне, и они увидели такого же старика в лодчонке с подвесным мотором. Пару раз чихнув, мотор завелся. Тут где-то вдали громыхнул гром, и внезапно налетел ветер, пронесся по верхушкам деревьев, сшибая птиц и распугивая стайки обезьян. Аллигатор, которого никто из них до сих пор не замечал, скользнул в воду в метре от мостков, на которых они стояли.
Дождь начался, когда они были уже на середине реки. Огромные капли лупили, как гвозди забивали, оставляя на поверхности воды тысячи серебристых отметин. Дита выгнулась назад, запрокинула голову и стала ловить капли ртом, держась за борта лодки, глаза ее были полуприкрыты. Дождевые струи стекали по ее волосам, намочили рубашку и джинсы, облепившие тело. Она села прямо, тряхнув головой, и усмехнулась.
— Это мне и было нужно, парни.
Но она наблюдала за ними. Ей нужен был союзник, и она изучала их, пытаясь решить, кто же из них им станет.
На другой стороне они обнаружили довольно большое пространство, обнесенное оградой, с четырьмя или пятью деревянными строениями и крошечный открытый ресторанчик под кровлей из бамбука и листьев. Его обслуживали четыре или пять человек, по большей части старики, мужчины и женщины, и один маленький мальчик. Дита отошла в сторонку со стариком, потом вернулась к ним.
— Они здесь ждут, когда снова начнут ходить речные суда из Гранады до большого озера. Они ходят по реке до Карибского моря и иногда останавливаются здесь. Если мы останемся здесь где-то на час, он нам приготовит еду, — с сожалением пояснила она.
Но Паркер уже разложил свою карту на одном из деревянных столиков.
— Вот что мы сделаем сначала. Здесь всего пять километров через поля.
— Ладно, я беру попить — у него есть холодильник. Oiga, tres colas. Мы будем возвращаться той же дорогой? Верно? Я скажу ему, чтобы он нам приготовил поесть к... — она взглянула на часы, — к пяти, ладно? Три часа нам хватит?
Паркер пожал плечами, свернул карту, сложил и ничего не сказал. Гудалл сдержал слишком явную усмешку.
— Это было бы куда лучше, чем цыпленок, зажаренный в этой микки-маусовской печи.
— Мы не вернемся в «финку», если остановимся здесь.
— Хорошо. У него здесь есть спальный домик. Я договорюсь и об этом.
На этот раз тайнсайдец рассмеялся. Маленький мальчик — Хуанито, как называл его старик, — принес три запотевшие бутылки никарагуанской колы — не настоящей, зато холодной.
Последняя стадия их пути заняла меньше времени, чем предполагал Паркер. Изгородь была на острове, который соединялся с северным берегом узким деревянным мостом. Сорванец перебежал по нему перед ними и исчез, собираясь, несомненно, заняться тем, чем занимаются мальчишки, которые могут на полчаса удрать от взрослых.
Оттуда грязная тропа вела через узкую полосу лесопосадок, едва доросших до кустов. Дождь периодически начинался снова, и часто очень сильный. Дита облачилась в полиэтиленовый плащ с капюшоном, вишнево-красного цвета с оранжевыми подсолнухами, Паркер развернул большой гринписовский зонтик. У Гудалла не было ничего, и он ругался, но идти под зонтиком не захотел. Дита предложила снять плащ и накинуть на плечи им двоим — самый соблазнительный вариант. Но он отказался, представив себе, как они будут ковылять по рытвинам, как он в конце концов останется под плащом, а она пойдет под зонтиком с Паркером.
На ходу Дита начала напевать «Рожденный в США» на манер марша. Гудалл, тоже поклонник Босса[1], стал подпевать. Паркер к ним не присоединился.
— Но ведь ты же не в США родилась, а?
— Откуда ты знаешь?
— Ты тико, — Гудалл гордился тем, что усвоил, как уроженцы Коста-Рики называют себя.
— Ты думаешь? Тика. Я полагаю, ты знаешь, в чем разница. И хотя я родилась не в США, но и не в Коста-Рике. Тем не менее это случилось меньше чем в трех сотнях миль от Майами, и именно там я получила эту работу — боссы «Буллбургера» бывают там.
— Так ты американка?
— Вроде того, — она пожала плечами. — Официально — да.
Немного позже они вышли из молодых лесопосадок.
— Боже! — воскликнул Паркер, велев им остановиться и увлекая их обратно за деревья.
Перед ними лежало открытое, плавно понижающееся к центру пространство диаметром примерно в километр, которое когда-то, возможно, было озером или болотом. Теперь его занимали девять делянок кукурузы, которые они видели на спутниковых фотографиях, каждая площадью в сто квадратных метров, с кучкой небольших строений на дальней стороне. Но заставило Паркера вскрикнуть то, что вся эта площадь была теперь огорожена сетчатым забором в два с половиной метра в высоту, с колючей проволокой поверху, со сторожевыми вышками на всех пяти углах. Вокруг все было вырублено или занято рисовыми полями.
Паркер навел бинокль.
— Прошу прощения, — сказал он. — Дело сорвано.
Он уловил реакцию Гудалла.
— Нет, ты идиот. Не все, а только эта вылазка. Мы не можем подойти ближе, чтобы нас не заметили. Они могут выслать патруль, задержать нас и допросить. Мы перешли не через официальный погранпост и можем оказаться в крайней опасности. Простите, но мы вернемся назад.
И он повел их подальше от сторожевых вышек.
Вопросы забурлили в мозгу Гудалла.
— Мы не можем обойтись без положенной разведки, — сказал он.
— Нет. Я вернусь сюда, пока вы будете тренироваться, все сделаю совершенно скрытно, без всяких попыток прикинуться птицеловом или чем еще — они даже не увидят меня. Устрою хороший НП, разузнаю их распорядок за сорок восемь часов, — он немного подумал. — И я еще проведу воздушную разведку. Пусть этот австралиец приложит руку.
— Мы видели те фотографии. На них все правильно.
— На момент их продажи.
— Ну и неряшливый парень там на вышке. С длинным хвостом. Я так думаю, революционер. Че Гевара и прочее дерьмо.
Он не вспомнил о том, что в те давние времена плакат с портретом Че висел над его кроватью шесть месяцев, пока его отец не увидел и не выкинул его.
— Да.
И если тон Паркера был чуть более сухим, чем обычно, Гудалл не спросил себя почему.
— И что же растет за этим забором? Выглядит как кукуруза.
На этот раз ответила Дита:
— Она и есть.
* * *
Через двадцать минут Эстер Сомерс, негритянка, которая говорила с Гудаллом за столиком на веранде гранд-отеля в Сан-Хосе два дня назад, потрепала волосы Зены, своей дочери, сняла с шеи русский бинокль и отдала его команданте.— Да, — сказала она, — Это они, о'кей. Мы проделали хорошую работу, проследив их на всем пути от Сан-Хосе. Особенно ты.
Она взъерошила волосы Хуанито, мальчишки из ресторана.
— Если бы не ты, все было бы впустую.
Она говорила по-испански, но это был язык улиц центральноамериканских столиц, так что в нем не было английского ритма, хотя она слышала его мысленно и улыбалась при этом.
— Англичанин Гудалл. И девочка из «Буллбургера». Это они. Еще один? Босс, я полагаю. Он быстро дернул их назад, но недостаточно быстро.
Команданте сняла свой черный берет, позволив черным волосам упасть ей на плечи, затем закурила. Ее лицо было в морщинах, с индейскими чертами, но губы были тронуты помадой, а глаза, видевшие слишком много страданий, были подведены. Этим она подчеркивала свою женственность.
— Так это что? Передовой отряд?
Она оглядела маленькое круглое помещение — стены из сухих стеблей кукурузы, переплетающих деревянные колья, крыша из пальмовых листьев. Вопрос был не столько к Эстер, сколько к трем мужчинам и двум женщинам — все в полевой форме, на поясе у каждого кобура с «Макаровым», — которые стояли вокруг нее.
— Да, — сказал один. — И возможно, старшие офицеры, проводящие эту операцию. Мы могли задержать их сегодня. К примеру, пограничная стража арестовывает их за нелегальное проникновение...
— Они расскажут какую-нибудь историю. Турист. Шел напрямик...
— Это будет их прикрытие, — вмешался другой, — и будет трудно задержать их более чем на день-другой. Быть тактичным с туристами — вот чего хочет правительство Чаморро. И кроме того, мы покажем им, что знаем о них...
— Итак?
— Следить за ними. И если сможем, прицепим им радиомаячок. А на ранчо есть по крайней мере один человек, который поможет нам, если мы попросим...
* * *
Вернувшись в ресторан, Дита, Паркер и Гудалл обсушились, как смогли, и приняли очень сильный «Куба либре», подозвав старика, который обещал им еду, если они подождут.Дита предложила:
— Дайте ему цыпленка, которого мы купили. Он обжарит его лучше, чем вы.
Паркер так и сделал. Старик развернул тяжелую жиронепроницаемую бумагу, потянул носом и пожал плечами.
Следующий час был посвящен рому и кока-коле вместе с обжаренной мелкой рыбешкой, салатом, приправленным кориандром и чили, тортильям с начинкой из свинины со специями и особенно кусочкам цыпленка, обжаренным до золотисто-коричневого цвета с чесноком.
— Что я вам говорила? Вку-усно.
Тем временем дождь продолжал стучать по соломенной крыше и свет стал меркнуть, когда приплыла лодочка, которая должна была перевезти их на другую сторону. И тут на их столике появились два огромных тарпана, похожих на гигантских размеров селедку, запеченные a la brasa, в окружении сладкого картофеля. Тарелок не было — только вилки. Старик повесил шипящую лампочку над их столиком и спросил, не хотят ли они остаться на ночь: они могут получить отдельные комнаты, прямо как в отеле.
Паркер, как заметила Дита, пил хуже, чем Гудалл. Он потчевал тайнсайдца сменяющимися историями, главной целью которых было продемонстрировать, что все, что делал Гудалл в армии и особенно на службе в САС, Паркер делал лучше. И более жестоко.
— Смотри, Дита, твой локоть упирается ему в подмышку, что дает тебе выигрыш в силе, предплечье и кисть обхватывают ему шею сзади, и если ты можешь, хватаешь его за оба уха — вот что ты делаешь. Это оставляет твою правую руку свободной. Обе руки тогда делают хороший рывок по часовой стрелке, и — раз! — ты ломаешь ему шею. Делал так когда-нибудь, Гудалл?
— Нет, мистер Паркер. Только на занятиях.
— Лживый ублюдок! Я хочу, чтобы ты называл меня Ник. Делить, так делить поровну. А? Все, что есть. Разве нет?
Они пили пиво и ели рыбу, и вскоре Гудалл объявил, что ему нужно облегчиться.
— Что? — спросила Дита.
— Писать. В горшок.
Она решила, что пришло время ей сделать свой выбор.
— Мне тоже. Я помогу тебе найти, — сказала она.
Старик нес лампу впереди, через мокрую площадку с пальмами, показал им две будки с маленькими пластиковыми картинками на дверях — шляпа и веер. Он открыл обе будки, зажег там свечки и показал, что они потом должны погасить их. Дита вошла в дверь с веером, обнаружила там сухой деревянный настил с дыркой посередине. Под дыркой была яма, не такая уж, по ее мнению, глубокая. Куча в нескольких дюймах от дыры кишела насекомыми. Запах был сильный, но не ужасающий. Она расстегнула штаны, встала на настил, присела и стала мочиться в дыру.