8
Опрос местных жителей, похоже, имело смысл начинать только ближе к вечеру, когда повозвращаются с работы мужики. Женское население Каменя, как уже понял Игорь, было абсолютно некоммуникабельным. Правда, он, по наивности своей, попытался пообщаться с матерью Журского. Отыскал ее на огороде и в очередной раз удивился: неужели других дел нету, что она только и сидит на корточках между грядками, поливает, что-то выкапывает. - Настасья Мацвеяуна! Можна з вами пагаварыць? Она выпрямилась, оперлась на сапку, внимательно поглядела на него: - Чаго ж неможна? Можна. Гавары. - Што тут адбываецца? Пожала плечами: - Хиба не бачыш? - Я не пра гэта. ...Хоць, бачу, безумоуна. Таму и пытаю, бо зразумець не магу. - А ты не думау, што и не патрэбна табе разумець? Непатрэбныя гэта веды ды занадта небязпечныя. И што бачыш ты зусим не то... Мяж иншым, а што ты бачыш? Он объяснил. Про круги. И про все остальное, что успел заметить (а было ли этого "остального" слишком мало или слишком много, Игорь еще и сам понять не мог). Старуха покачала головой, шевельнула пальцами - и он впервые за эти дни обратил внимание на ее руки, похожие, скорее, на два каменных обломка, бугристых, неровных, цветом тоже больше походивших на камень, нежели на человеческую кожу. - Бачыу ты багато, - сказала Настасья Матвеевна. - Дык и ехау бы дадому. Стаццю напишыш. А тут... Што табе тут рабиць? Прауду узнаць хочаш - так не скажэць табе нихто прауды. Ты, хлопчык, тут чужый. Вось, па суци, табе уся твая прауда. Иншай не будзе. Игорь только головой покачал да извинился. А что будешь говорить? Что не уедешь - и так ясно. Вместо того, чтобы бить баклуши, журналист решил еще разок сходить к кругам у реки: Игорю все время казалось, что он что-то упускает из виду, некую важную деталь, которая помогла бы ему разобраться в происходящем. Добравшись до Струйной, пошел вдоль берега, припоминая дорогу к кругам. И вот тут-то наткнулся на свежий холмик земли.
9
Фотоальбом. Юрий Николаевич медленно листал его - старый потрепанный фотоальбом, в котором во многих местах карточки уже отваливались. Желтые прямоугольники, словно кругляши-спилы с дерева Времени, призванные засвидетельствовать, напомнить, укорить, заставить скатиться по щеке слезу... впрочем, для кого-то они - всего лишь помятые куски бумаги. А что - для него? Вопрос Макса задел Журского, зацепил по-настоящему, так что оставшись в комнате один, Юрий Николаевич решил переглядеть снимки. Их здесь не так уж много, во-первых, потому что в деревне заниматься фотографией некому и некогда, во-вторых же, семья у них, по сельским меркам, небольшая, откуда взяться карточкам? Но кое-что все-таки имеется. Вот, например, эта, на которую сегодня обратил внимание Макс. И как деда узнал? - здесь отец совсем на себя нынешнего не похож, лет ему восемнадцать или девятнадцать, молодой, веселый: саму Войну, как-никак, победил! А то, что мизинца на правой не хватает, так даже незаметно, если не приглядываться. ...Бате давно уже пора на пенсию, но уходить с работы он не намерен, даже ругался дважды, когда пытались спровадить. В конце концов никуда не делись, позволили. Да и, по правде сказать, такого специалиста, как он, еще поискать надо! Мастер! А на карточке он - сама молодость, задору через край... только в уголках глаз тревога просверкивает. Тогда он еще не знал, что Стаячы Камень уцелел, а вот про то, что немцы проходили как раз по тому району, методично выжигая перед собой деревню за деревней - это тогда каждый знал... И значит... Потом оказалось, уцелели. Как?! Благодаря чему?! Это поначалу - "радости через край", а потом власти прислали дознатчиков, слишком уж подозрительной показалась кому-то там наверху подобная удачливость. Копали дознатчики, копали - да многого не раскопали. А местные партизаны, чья зона захватывала в военные годы и Камень, - так те вообще на дыбы встали, мол, нашли где предателей искать, кр-рысы тыловые! (Ну, про крыс, понятное дело, сказано не было, но жаловаться собирались, и жаловались - и в конце концов копание прекратилось). И тайна Каменя так и не выплеснулась наружу, не позволила чужакам проникнуть в себя... "Интересно, - подумал Юрий Николаевич, - если бы отыскать нужные архивы фашистов - что там пишется о случившемся в Стаячем?" Но архивы были далеко (если вообще уцелели), в фотоальбоме же карточки сороковых-пятидесятых закончились быстро; несколько страниц, отведенных шестидесятым-семидесятым в основном были заклеены снимками Семена и Юрася. Потом отыскалось даже несколько цветных карточек, сделанных в райцетровском фотоателье. Правда, все это уже волновало Юрия Николаевича не так. Его сейчас больше занимали проблемы сегодняшние.
10
Фонарик Игорь одолжил у Журского, хотя не сказал зачем. Отбрехался, мол, для неких опытов. Если рассудить, то в чем-то Остапович был прав. Теперь он светил фонариком в лица двух сорванцов и размышлял, как же с ними поступить. - Гэта тут ляжала ци прынясли з сабой? - он указал на сумку и разложенные рядом с ней инструменты (любопытный, кстати, комплект!). - З сабой, - угрюмо протянул Дениска. - И навошта ж вам, дазвольце запытаць, стольки усяго? Молчат. Оно и понятно - сам бы в подобной ситуации тоже молчал. И что с ними теперь делать? - Дзядзя ж прасиу цябе ня йци далёка. - Он говорил, чтобы я не сбегал. Но я ведь не сбежал! У мальчика недюжинные задатки адвоката, это факт. - Думаю, ты яго не зусим правильна зразумеу. Але пра гэта - пагаворице з им... можа быць. Цяпер паслухайце-ка, хлопцы... Он выключил фонарик (зачем батарейки зря расходовать?) и сел у выхода из чердака, поскольку и дальше стоять полусогнувшись было бы неудобно. Опять-таки, авторитет - в глазах мальчишек Игорь выглядел серьезнее сидящим, а не скорчившимся в три погибели. По крайней мере, ему так казалось. Он смотрел на них, а думал о самом себе, когда-то бывшем точно таким же шалопаем из города. Понимал их желание нарушать запреты, вообще не признавать их. Поэтому и начал рассказывать о своей идее. Кажется, поначалу они не поверили. Нет, то, что "корреспондент" хочет устроить на этом чердаке пункт наблюдения за полем, понятно и объяснимо. Но зачем ему сдались помощники, тем более такие... непослушные? Да, признавал Игорь, с дисциплиной, конечно, надо что-то делать, он не потерпит самодеятельности. Но и один с постоянным наблюдением не справится, поэтому... Короче, согласны? Согласны. - Скажице, - неожиданно подал голос Дениска, - а чаму у вас руки у зямли? Вот так! Один - будущий адвокат, второй - будущий следователь. - Падняцца хацеу, а берег крутый - вымазауся. Не рассказывать же, в самом деле, про тот холмик-могилку! Поначалу-то решил, какую-нибудь вещь закопали, а когда разрыл (благо, неподалеку отыскался подходящий камень) - ахнул. Свежий трупик щенка: не повезло зверенышу, сверзился откуда-то и сломал себе позвоночник. И можно подумать, наткнулся на беднягу случайный прохожий да и закопал... - но нет! И не то, чтобы там лапа у щенка отгрызена или... короче, трупик целый. Вот только полностью выпитый, досуха. Ни капельки крови в теле не осталось. Бедная девочка, она еще, наверное, долго будет искать песика! Конечно, может, она его нашла и закопала... хотя вряд ли. А ведь явно могилку рыл человек! ...Впрочем, об этом Игорь мальчишкам рассказывать не стал.
11
- Уф! Добра банька! - Хворостина, загорелый, немного обрюзгший, шлепнулся голым задом на пенек, утер широкой ладонью лоб, стряхнул капли на землю. А што ж сваих не пакликау, га, Карасёк? - А я им воды помог наносить, тоже, небось, сейчас топят, - Юрий Николаевич устроился на соседнем чурбачке и махнул рукой. - Да и городские они, Витюха. С непривычки в чужую баню... - Ну да, асобныя ванны, цывилизация. Разумеем. А можа, - добавил он, помолчав, - и правильна ты гэта зрабиу, што адзин прыйшоу. Размова ёсць. - Вот видишь, - они немного выпили, хоть и под плотную закуску, а все равно после первого пара говорить было тяжеловато. И соображать. - Кстати, я бы тоже с тобой поговорил кое о чем. Но это - попозжее. - Ну - тады давай па другому разу и у хату. Так и сделали. В доме у Хворостины было уютно, так что хотелось утонуть в кресле, вяло цедить из кружки крепкий чай и ни о чем не думать. Жена Витюхи, приятная толстушечка - Вольга из Мховищ, поняла, что разговор намечается серьезный, мужской - и, убедившись, что на столе царит порядок, ушла куда-то по своим делам. Кажется, телевизор смотреть (Хворостина с теплой смешинкой жаловался, мол, "кины слезные любит, спасу нет"!). А мужики, значит, принялись за разговор. Поначалу он не клеился: Витюха, тоже "утомленный" выпитым, все никак не мог толково начать, говоря о вещах малозначительных, вспоминая какие-то приключения их давней, мальчишечьей поры. Юрий Николаевич терпеливо слушал и не перебивал, поскольку и сам не был склонен сегодня к серьезным беседам. - ...А памятаеш, як Рыжань... - захлебываясь от восторга, заливисто хохотал Хворостина, - ...Рыжань-та... И вот тут умолк. - А знаешь, Юрась, я ведь гэта пра Рыжаня и хацеу пагаварыць. Памятаеш, што з им здарылася? Помнить, в общем, особенно было нечего. Хотя история печальная - пропал зверь, искали-искали да не нашли. Гуляли тем летом всей командой у Струйной, далёко, за лес ходили. Уже возвращались по-над берегом, почти до кладбища добрели, когда Рыжань сорвался с места и с лаем умчался куда-то вперед. Ну, никто особенно по этому поводу переживать не стал, поскольку пес был хоть и непослушный, но после всех своих "самоволок" домой неизменно возвращался. Дошли до моста - нету собаки. Решили, что побежал на подворье, хозяина не стал дожидаться (мог и такое учудить). Или череду отправился встречать вон она, уже виднеется на горизонте... Одним словом, искать не стали. А на второй день явился к Семенке с Юрасем Хворостина, бухнулся на лавку под окном, дрожащей пятерней зарылся в растрепанные волосы: "Прапау, хлопцы, Рыжань!" Утешали, искали, уговаривали, мол, блажь песья напала на зверя, погуляет и вернется. Хотя почему-то каждый уже знал в душе: не вернется. Не вернулся. Вот и вся история, таких в каждой деревне - пучок на любом подворье расскажут. Хотя говорить, в общем-то, и не о чем. Кряхтит Витюха, лицом краснеет, мучается своей "историей", словно встала та поперек горла хлебной коркой - и ни туда, ни сюда. Но главное начать, потом будет легче. Хворостина вслух вспоминает, как пропал Рыжань - и вдруг, неожиданно оборвав себя, впивается в Юрия Николаевича треснувшим взглядом: - А знаешь, Карасёк, я яго знайшоу тады. Пазней, дзен праз пяць... Журский слушает - и отказывается верить! Выходит, некоторое время спустя после пропажи Рыжань еще оставался жив. А потом... Витька наткнулся на тело пса у самой кромки леса; сначала показалось: спит, мерзавец, набегался где-то, нахулиганился вволю и дрыхнет! Свистнул - не слышит. Подошел поближе (а в груди - дурацкие мысли и черные предчувствия), посмотрел. Мертв был Рыжань, о том говорили и перебитая шея, и вывалившийся потемневший язык. Крови, правда, не осталось, ни капельки. Отмахнувшись от ленивых, словно разжиревших после знатного пиршества, мух, паренек опустился на колени перед телом друга. И лишь тогда заметил две дырочки в свалявшейся шерсти, у горла... - Я тольки потым дагадауся, што той, хто зрабиу гэта, мог быць непадалёк! - Хворостина, хоть с тех прошло много лет, зябко потирает руки. Юрий Николаевич наблюдает за тем, как тянется приятель, чтобы налить себе еще чарчину домашнего вина; он ждет и не торопит Витюху, потому что догадывается: все, только что услышанное им, лишь прелюдия. Так и есть! "Накатив", Хворостина принимается рассказывать о вчерашних событиях, когда у дочки Оксанки потерялся щенок. И снова Журский не перебивает друга, не спрашивает, с чего тот решил, будто давняя пропажа и странная смерть Рыжаня связаны с бедолагой-щенком. Через пару минут Витюха объясняет сам. Другой бы рассказал - ни в жизнь не поверил бы Хворостина... так видел ведь "на власны очи". Утречком, у речки наткнулся на трупик. - Я яго и закапау - навошта дзяцю такое бачыць! Ды й даросламу... В принципе, ничего особенного: может, щенок упал где-нибудь, сломал себе хребет, дополз до берега и испустил дух. А что крови в теле не осталось, так это еще, наверное, не каждый и заметит. Равно как и две дырочки в районе песьего горла... - Што гадаеш, Карасёк? Што скажаш? - напряженно спрашивает Хворостина. - Хреновы наши дела, старик. Но ты сам знаешь, как себя вести. - А ты? Ты и плямяш твой, и гэтый, карэспандэнт. Чаго вам тут заставацца? Ехали б, ад граха далей... Юрий Николаевич тянется к чарке и с рассеянным удивлением отмечает, что та уже опустела: "Что ж так быстро-то?" - А вот ты бы, Витюха, как бы поступил на моем месте? - Так то я... - А то - я, - невесело усмехается Журский. - Да и много тут разных причин: Остапович, братан и вообще... Ничего, как-нибудь переживем. Прошлый ведь раз на том и закончилось, правильно? "А позапрошлый, - добавляет про себя Юрий Николаевич, - позапрошлый - он ведь когда был..."
12
Воду таскали в большом, высотой по колено, металлическом бидоне. Раз двенадцать довелось отправляться к колонке, подсовывать неширокое горлышко под прозрачную струю, слушать, как с глухим журчанием наполняется прохладное чрево. Сначала Игорю помогал Макс, потом - приехавший с работы Николай Михайлович. И если мальчишка носил бидон неровно, рывками, часто останавливаясь передохнуть, то старик напротив, оказался очень выносливым, ровно двужильный! При его-то возрасте до сих пор трактористом работать уже кое-что. А тут еще тягает воду играючи, прибаутками сыплет, усмехается. Юрий Николаевич носил воду в двух ведрах, один. Потом, когда залили ее в бак, отправился к своему приятелю - а старик Журский принялся за растопку бани. Игорь пошел в первый пар, вместе с Николаем Михайловичем и мальчишкой, но надолго не задержался: исхлестанный веничком (ай да старик, знает толк!), вывалился наружу, отдышался, вернулся обратно и, вымывшись, побежал в хату. После ужина Остапович засобирался на "наблюдательный пункт". Макс, перехватив его взгляд, умоляюще посмотрел, будто хотел напомнить: а как же я? Пришлось отводить паренька в сторону и объяснять, что сегодня ему придется ночевать дома, поскольку с Юрием Николаевичем Игорь еще на эту тему не разговаривал, а без ведома дяди взять мальчика с собой не может, просто не имеет права. Выслушано сие было с мученическим выражением лица, но Остапович оставался непреклонен и Макс в конце концов смирился. Все, теперь взять сумку, прихватить с собой заботливо завернутые хозяйкой пирожки ("Есци захочацца - дык перакусице") и - в путь. Начинало темнеть. Как раз гнали с поля череду, так что Игорю поневоле пришлось жаться к заборам: попасть под копыта или на рога тяжело бредущих коров не хотелось. Пару-тройку раз поздоровавшись с сидевшими на лавочках каменцами (в основном - старухи да старики), журналист без приключений добрался до заброшенной ведьминой избушки. Подумал было, может сейчас, пока люди по домам, сходить да порасспрашивать - но не захотел. Отчасти потому что в душе подозревал: ничего не сможет от них добиться. Лестница лежала там, где они ее оставили - в траве, специально припрятанная от посторонних глаз. Впрочем, если за столько лет не тронули... Игорь приставил ее к чердачному порожку, поднялся, пролез внутрь и начал расстилать одеяло. Зажег фонарик, чтобы было удобнее, но как только все обустроил - потушил: незачем привлекать к себе лишнее внимание. Лег на живот, даже сквозь одеяло чувствуя прохладную влагу старых досок; смотрел в чердачное оконце и размышлял. Удастся ли ему что-нибудь увидеть, если не сегодня, то хотя бы вообще за оставшиеся дни? В одном Игорь не сомневался: нечто продолжает происходить. Во всяком случае, сегодня днем на поле у Струйной появились новые круги, которых еще вчера не было.
13
От дома Хворостины до подворья Журских - минут десять ходу. По мосту, мимо речки и ведьмаркиной избы, потом шагаешь по пыльной ночной улице, облаеваемый из-за каждого забора псами - и ты уже в тепле и уюте. Но торопиться, в общем-то, не хочется. Когда еще выпадет вольная минутка неспеша пройтись, вдыхая каменьский воздух (а ведь и правда, что он отличается от всякого другого воздуха, колышется здесь нечто такое, землянично-хвойное, чего и не определишь, не втиснешь в формулу, сколько опытов не ставь...). А что в руке палка сучковатая, неподалеку от Витюхиного дома выломанная, так это ж от собак отбиваться. Мало ли чего, нынче пес пошел резвый, клыкастый, зазеваешься - "он только челюстью лязгнет, вот и кончай свои грешные дни в приступе водобоязни"! Опять же, опираться удобно, а то дорога в Камене за последние годы ровнее не стала. А после энного количества выпитых чарок - и подавно. Хворостина, конечно, предлагал себя в спутники, даже скандалить начал, когда Вольга вместе с Юрием Николаевичем принялись убеждать его остаться. Но скандалил Витюха вяло, по причине собственной утяжеленности от принятого на грудь, да и Журский совсем не хотел ссорить друга с женой (последняя же была настроена весьма воинственно и решительно, не гляди, что с виду толстушечка-смирнушка). Короче, пошел один. Ведь недалеко... и вообще. Жалко только, палка неудобная попалась, коротковата. Не везет, ёлки зеленые! И с почтой глупо получилось, совсем забыл, что сегодня суббота. Семену еще наобещал... нет, позвонить нужно, обязательно нужно позвонить! "...И что? Не поеду ж все равно. То есть, отослать Макса необходимо, конечно. Конечно. Но бросать мать и отца..." Страшно. Оставить их здесь, а потом... Вот идти сейчас по ночной деревне - не страшно ни капельки! Чего бояться?! Палка в руках, чеснок в кармане, щенок, выпитый, в земле. Значит, тварь (кем бы она ни была) ни в коем случае не нападет. И вообще, может, все уже прошло давно, закончилось, не будет больше ни пропавших Витюхиных грабель (тьфу, нечистый! - в смысле, грабли не будут пропадать!), ни... Вот, сбился с мысли. Короче, все будет в порядке. Верую, Господи, ибо... К дороге берегом Струйной кто-то спешил, нервным шагом. Увидел Юрия Николаевича и перешел на бег. "Накликал!" Палку - наперевес, чтобы в случае чего...
14
...задремал. И, кажется, на сей раз Игорю ничего не приснилось. Правильно! Нельзя же изо дня в день (то есть, от ночи к ночи) мучаться кошмарами. Тогда почему он проснулся? Впрочем, мало ли: плеснула речка, слишком громко просвиристел сверчок или докучливая комариха-вампирша неосторожно проколола тебе кожу - вот и лежишь, пялишься филином в темноту. Хорошо хоть, ночь выдалась теплая, приветливая, а не то кутался бы сейчас в одеяло, дрыжаки ловил. Остапович лениво потянулся, разминая затекшие конечности - да так и замер. Впереди, у границы леса и поля, что-то двигалось. Пока еще неясно, что именно, хотя точно - не человек. Может, корова? Размерчик тот самый, подходящий размерчик. Да вот движения не коровьи. Мягко, словно скользя, эта штуковина, кажется, плывет над землей. Куда уж тут буренке! Волк? Для волка, пожалуй, тоже зверюга великовата. Вот если б в здешних лесах водились тигры... Но тигры, хвала Аллаху, живут в других краях. Ладно, подойдет поближе - поглядим. Игорь наощупь отыскал сумку и зашарил в ней, отыскивая бинокль и фотоаппарат. При этом мысленно хвалил себя за то, что вспышку приладил заранее, не придется сейчас в темноте и тесноте мучиться. Положил рядом с собой фотоаппарат, взглянул через бинокль на существо. Оно за последние минуты явно приблизилось - и продолжало скользить по траве к заброшенной ведьмаркиной избушке. Благодаря биноклю Игорь увидел зверя отчетливо, еще и луна выглянула через разрывы в облаках, выкрасила все вокруг серебристым. Лучше б она пряталась за тучами! Тварь напоминала черного леопарда-переростка. Морда кошачья, и лапы, и хвост, длинный, змеевидный, с загнутым кверху кончиком. Но нет, на леопарда зверь не похож: слишком широкий череп, слишком мощное тело... глаза чересчур умные. У животных вообще таких глаз не бывает, за исключением, наверное, дельфинов, обезьян и собак. Обычный зверь живет моментом, для него понятие времени - все равно, что для детсадовского ребенка формула ДНК, - штука непостижимая, не вмещающаяся во вселенную его разума. В отличие от человека, преобладающее большинство животных не способно намечать план своих действий, тем более понимать, зачем они поступают так или иначе. Твари, бежавшей к ведьмаркиной избе, это не касалось - во взгляде гигантской кошки проступала осознанность, которую не всегда увидишь и в глазах человека. Остаповичу, смотревшему на это существо в бинокль, на мгновение показалось, что и оно в ответ тоже бросило взгляд в сторону чердака. Фотоаппарат?! Игорь сейчас радовался тому, что не отснял ни единого кадра с черной кошкой-переростком. Радовался тому, что не привлек ее внимания. "...не привлек"? Тогда почему зверь так упорно стремится именно сюда? Остапович попытался вспомнить, насколько восприимчивы леопарды к запахам. Кажется, достаточно чувствительны. И не исключено, что тварь... Почему-то вспомнился разговор, фрагмент которого Игорь случайно подслушал вчера. Жена пропавшего мужика заходила к Настасье Матвеевне за советом. Как понял журналист, дядька частенько бывал "под мухой" и полюблял бродить в одиночку. "А хто заутра будзе шукаць мяне?" (Он не знал, и никто из деревенских еще не знал, что тело Степаныча лежит сейчас в лесу, неподеку от дома Стояна-чертячника. Впрочем, за последние дни "опознать личность покойного" можно было бы, пожалуй, лишь по одежде. Потому что и лицо и левая ягодица, на которой имелась памятная татуировка, изображавшая лихих чертей с лопатами наперевес, у трупа попросту отсутствовали. Равно как и большая часть поверхностей тела. Зато по трупу вовсю сновали-копошились крупные рыжие муравьи, переправляя по кусочку нечаянную добычу в кладовые муравейника. Добавим к этому лишь то, что тело покойного так и не нашли.) Кошка преодолела уже половину расстояния, отделявшего ее от ведьмаркиного дома, и продолжала неотвратимо приближаться. Теперь Игорь почти не сомневался, что зверь "вычислил" его. Теперь - понимал причину волнений Настасьи Матвеевны, понимал, почему она так хотела, чтобы ее сын, внук и он, Остапович, уехали; теперь начал догадываться о роли чеснока... Кстати, чеснок, "неизвестно как" оказавшийся в его сумке, Игорь, хоть и заметил, выкладывать не стал. Будто предчувствовал... Сейчас он торопливо шарил в ней левой рукой, не отнимая правой, в которой был зажат бинокль, от лица. Казалось, стоит лишь отвести взгляд, пусть на секунду - этого будет достаточно, чтобы зверь оказался у самой лестницы... или даже - рядом с чердачным окном. Естественно, сперва пальцы натыкались на абсолютно ненужные вещи: записную книжку, небольшой термос с чаем, пирожки... Потом, когда Игорь уже решил, что чесночные дольки попросту выпали через какую-нибудь прореху в сумке, он наконец отыскал одну - выхватил и раскусил на две половинки (ножик искать времени не оставалось). После чего оба кусочка швырнул в сторону спешившей к домику кошки... Он следил за ней в бинокль, поэтому видел все очень четко. Сперва тварь уловила движение в проеме чердачного окна; задрала голову, раздувая ноздри. И тотчас оскалилась, прижав к черепу уши, хлестнула себя хвостом по бокам. Присела, словно перед прыжком. Лунный свет свежим молоком растекся по ее клыкам, каждый из которых в длину был больше, чем шариковая ручка. Две кривых "шариковых ручки", готовых досыта напиться красными чернилами... и "чернильница" для этого, похоже, уже найдена. Вот только она, "чернильница", швыряется какими-то глупыми вещицами, как будто сие может спасти... Время загустевало с каждым вздохом, превращаясь в черный жемчуг, повисавший на шее невыносимо тяжелым грузом. Игорь мысленно вычислял, сколько секунд ему потребуется, чтобы столкнуть вниз лестницу. Тварь по-прежнему находилась в предпрыжковой позиции. "Божа! Тольки б перажыць гэту ноч!" Кошка уставилась в сторону чердачного окна /На мяне, яна глядзиць на мяне!/ и тихонько шипела. Впрочем, только поначалу тихонько; с каждым следующим мгновением этот звук становился все пронзительнее и яростнее. Но тем не менее зверюга не двинулась с места. Почему?! Игорь так и не узнал. Неожиданно тварь попятилась, развернулась и помчалась обратно к лесу. Скрылась она еще быстрее, чем бежала сюда - и ничто теперь не могло бы подтвердить, что кто-то вообще был там, внизу, во влажной траве у избушки. А что, если кошка попросту решила обойти дом по кругу и?.. Дальше Остапович не мог ждать. Он не выдержал бы и секунды, проведенной здесь дольше необходимого - тем более, целую ночь, которую собирался просидеть в засаде. Игорь колебался всего миг, после чего поднялся и перелез на лестницу. Опускался быстро, почти бежал, и при этом все время оглядывался через плечо, ожидая увидеть там гибкий кошачий силуэт. Что это?! Показалось или на самом деле какая-то тень скользнула у границы леса, рядом с погостом? Он спрыгнул на землю, поскользнулся, упал, вскочил - и помчался к дороге, чувствуя, как пространство перед ним растягивается, а позади - сжимается, и вот уже что-то толкает в левое плечо, бьет так, что удержаться на ногах невозможно...
15
Дядя был пьян, хотя не сильно; Игорь Всеволодович - ранен. Правда, всех повреждений у журналиста - ссадина на плече да синяк на лбу. Первую помазали зеленкой, ко второму приложили пятак. Как любит говорить дядя Юра, до концерта заживет. О том, что случилось, ни один не обмолвился ни словом. То есть, они как раз дружненько рассказали: мол, Игорь Всеволодович посидел на чердаке, решил, что сегодня ничего уже не увидит и решил возвращаться. Шел и на дороге увидел бредущего домой Юрия Николаевича. Побежал к нему, чтобы дальше вместе идти, да в темноте не заметил корягу, зацепился и упал. Ерунда! Обман! Во-первых, у дороги коряг нету, Макс хорошо помнит; во-вторых же... ну, когда врут, разве сложно это заметить? То-то! И кое-кто еще смеет обвинять Макса в том, что он иногда позволяет себе юлить; тот же Игорь Всеволодович на чердаке тогда как обвиняюще зыркал! А сам-то хорош! ...Но за этой мысленной бравадой мальчик скрывал совсем другие чувства. Ему было больно смотреть на дядю, сидевшего за столом с блуждающим взглядом, и слушать его полубессвязную речь. В Юрие Николаевиче сейчас проклюнулся ребенок-демон, лукавый и вредоносный. Точно такой же, как и тот, что имел обыкновение являться в тело выпившего Максового папы папы, был вместо него Чужак. Противный, наглый, которому только и знаться, что с такими же чужаками. Над остальными же эти способны лишь потешаться, издеваться над всем без разбору. Мальчик терпел. Делал, что было нужно по дому. И очень много размышлял над тем, как же ему помочь отцу прогнать Чужака. (Он даже не допускал возможности того, что папа не хочет избавляться от этого демона). Ничего стоящего, никакой мало-мальски толковой идеи в голову не приходило. Разве что поговорить с отцом, когда тот трезвый... но такое бывало слишком редко. И каждый раз Макс убеждал себя, что на сей раз папа сам все понял и больше уже не будет пить. Он обманывался. Боялся посмотреть правде в глаза. Боялся... а кто бы на его месте повел себя по-другому? Не на словах - на деле? ...Терпел. Думал: вот вернется из командировки дядя Юра, заглянет к ним в гости и поговорит с папой. А тот все поймет и исправится. До тех пор же боролся с Чужаком, как мог. То есть, делал все, чтобы отец сам заметил присутствие в себе этого и захотел что-то изменить. По-другому, понял Макс, Чужака не одолеть... если он не в тебе. А вот показать зараженному, чем он болен, доказать, что заражен... ...Пытался. Но как это сделать, если Чужак захватывает тело полностью, а отца в такие моменты нет - и не дозовешься, не достучишься. Но достучаться - надо! И тогда Макс придумал один один вариант. И завтра я попробую его осуществить. Дядя Юра задумчиво закусил губу и побарабанил пальцами левой руки по столешнице. - Не знаю, получится ли, но... Семену-то я обещал позвонить. Значит, обязан обещание выполнить. Правильно говорю? А, мам? - Ишоу бы ты спаць, сыночак. Час позний, утра вечара мудрэй. - И то верно! - согласился Юрий Николаевич. - Пойдем, хлопцы. - Пагаварыць... - начал было журналист, но дядя прервал его решительным жестом. - Завтра поговорим. Всё. Макс - давай-ка, козаче, чистить зубы и в постель. Все разговоры - на завтра. Возражать никто не стал - сегодняшний день для всех оказался утомительным и слишком длинным.
Опрос местных жителей, похоже, имело смысл начинать только ближе к вечеру, когда повозвращаются с работы мужики. Женское население Каменя, как уже понял Игорь, было абсолютно некоммуникабельным. Правда, он, по наивности своей, попытался пообщаться с матерью Журского. Отыскал ее на огороде и в очередной раз удивился: неужели других дел нету, что она только и сидит на корточках между грядками, поливает, что-то выкапывает. - Настасья Мацвеяуна! Можна з вами пагаварыць? Она выпрямилась, оперлась на сапку, внимательно поглядела на него: - Чаго ж неможна? Можна. Гавары. - Што тут адбываецца? Пожала плечами: - Хиба не бачыш? - Я не пра гэта. ...Хоць, бачу, безумоуна. Таму и пытаю, бо зразумець не магу. - А ты не думау, што и не патрэбна табе разумець? Непатрэбныя гэта веды ды занадта небязпечныя. И што бачыш ты зусим не то... Мяж иншым, а што ты бачыш? Он объяснил. Про круги. И про все остальное, что успел заметить (а было ли этого "остального" слишком мало или слишком много, Игорь еще и сам понять не мог). Старуха покачала головой, шевельнула пальцами - и он впервые за эти дни обратил внимание на ее руки, похожие, скорее, на два каменных обломка, бугристых, неровных, цветом тоже больше походивших на камень, нежели на человеческую кожу. - Бачыу ты багато, - сказала Настасья Матвеевна. - Дык и ехау бы дадому. Стаццю напишыш. А тут... Што табе тут рабиць? Прауду узнаць хочаш - так не скажэць табе нихто прауды. Ты, хлопчык, тут чужый. Вось, па суци, табе уся твая прауда. Иншай не будзе. Игорь только головой покачал да извинился. А что будешь говорить? Что не уедешь - и так ясно. Вместо того, чтобы бить баклуши, журналист решил еще разок сходить к кругам у реки: Игорю все время казалось, что он что-то упускает из виду, некую важную деталь, которая помогла бы ему разобраться в происходящем. Добравшись до Струйной, пошел вдоль берега, припоминая дорогу к кругам. И вот тут-то наткнулся на свежий холмик земли.
9
Фотоальбом. Юрий Николаевич медленно листал его - старый потрепанный фотоальбом, в котором во многих местах карточки уже отваливались. Желтые прямоугольники, словно кругляши-спилы с дерева Времени, призванные засвидетельствовать, напомнить, укорить, заставить скатиться по щеке слезу... впрочем, для кого-то они - всего лишь помятые куски бумаги. А что - для него? Вопрос Макса задел Журского, зацепил по-настоящему, так что оставшись в комнате один, Юрий Николаевич решил переглядеть снимки. Их здесь не так уж много, во-первых, потому что в деревне заниматься фотографией некому и некогда, во-вторых же, семья у них, по сельским меркам, небольшая, откуда взяться карточкам? Но кое-что все-таки имеется. Вот, например, эта, на которую сегодня обратил внимание Макс. И как деда узнал? - здесь отец совсем на себя нынешнего не похож, лет ему восемнадцать или девятнадцать, молодой, веселый: саму Войну, как-никак, победил! А то, что мизинца на правой не хватает, так даже незаметно, если не приглядываться. ...Бате давно уже пора на пенсию, но уходить с работы он не намерен, даже ругался дважды, когда пытались спровадить. В конце концов никуда не делись, позволили. Да и, по правде сказать, такого специалиста, как он, еще поискать надо! Мастер! А на карточке он - сама молодость, задору через край... только в уголках глаз тревога просверкивает. Тогда он еще не знал, что Стаячы Камень уцелел, а вот про то, что немцы проходили как раз по тому району, методично выжигая перед собой деревню за деревней - это тогда каждый знал... И значит... Потом оказалось, уцелели. Как?! Благодаря чему?! Это поначалу - "радости через край", а потом власти прислали дознатчиков, слишком уж подозрительной показалась кому-то там наверху подобная удачливость. Копали дознатчики, копали - да многого не раскопали. А местные партизаны, чья зона захватывала в военные годы и Камень, - так те вообще на дыбы встали, мол, нашли где предателей искать, кр-рысы тыловые! (Ну, про крыс, понятное дело, сказано не было, но жаловаться собирались, и жаловались - и в конце концов копание прекратилось). И тайна Каменя так и не выплеснулась наружу, не позволила чужакам проникнуть в себя... "Интересно, - подумал Юрий Николаевич, - если бы отыскать нужные архивы фашистов - что там пишется о случившемся в Стаячем?" Но архивы были далеко (если вообще уцелели), в фотоальбоме же карточки сороковых-пятидесятых закончились быстро; несколько страниц, отведенных шестидесятым-семидесятым в основном были заклеены снимками Семена и Юрася. Потом отыскалось даже несколько цветных карточек, сделанных в райцетровском фотоателье. Правда, все это уже волновало Юрия Николаевича не так. Его сейчас больше занимали проблемы сегодняшние.
10
Фонарик Игорь одолжил у Журского, хотя не сказал зачем. Отбрехался, мол, для неких опытов. Если рассудить, то в чем-то Остапович был прав. Теперь он светил фонариком в лица двух сорванцов и размышлял, как же с ними поступить. - Гэта тут ляжала ци прынясли з сабой? - он указал на сумку и разложенные рядом с ней инструменты (любопытный, кстати, комплект!). - З сабой, - угрюмо протянул Дениска. - И навошта ж вам, дазвольце запытаць, стольки усяго? Молчат. Оно и понятно - сам бы в подобной ситуации тоже молчал. И что с ними теперь делать? - Дзядзя ж прасиу цябе ня йци далёка. - Он говорил, чтобы я не сбегал. Но я ведь не сбежал! У мальчика недюжинные задатки адвоката, это факт. - Думаю, ты яго не зусим правильна зразумеу. Але пра гэта - пагаворице з им... можа быць. Цяпер паслухайце-ка, хлопцы... Он выключил фонарик (зачем батарейки зря расходовать?) и сел у выхода из чердака, поскольку и дальше стоять полусогнувшись было бы неудобно. Опять-таки, авторитет - в глазах мальчишек Игорь выглядел серьезнее сидящим, а не скорчившимся в три погибели. По крайней мере, ему так казалось. Он смотрел на них, а думал о самом себе, когда-то бывшем точно таким же шалопаем из города. Понимал их желание нарушать запреты, вообще не признавать их. Поэтому и начал рассказывать о своей идее. Кажется, поначалу они не поверили. Нет, то, что "корреспондент" хочет устроить на этом чердаке пункт наблюдения за полем, понятно и объяснимо. Но зачем ему сдались помощники, тем более такие... непослушные? Да, признавал Игорь, с дисциплиной, конечно, надо что-то делать, он не потерпит самодеятельности. Но и один с постоянным наблюдением не справится, поэтому... Короче, согласны? Согласны. - Скажице, - неожиданно подал голос Дениска, - а чаму у вас руки у зямли? Вот так! Один - будущий адвокат, второй - будущий следователь. - Падняцца хацеу, а берег крутый - вымазауся. Не рассказывать же, в самом деле, про тот холмик-могилку! Поначалу-то решил, какую-нибудь вещь закопали, а когда разрыл (благо, неподалеку отыскался подходящий камень) - ахнул. Свежий трупик щенка: не повезло зверенышу, сверзился откуда-то и сломал себе позвоночник. И можно подумать, наткнулся на беднягу случайный прохожий да и закопал... - но нет! И не то, чтобы там лапа у щенка отгрызена или... короче, трупик целый. Вот только полностью выпитый, досуха. Ни капельки крови в теле не осталось. Бедная девочка, она еще, наверное, долго будет искать песика! Конечно, может, она его нашла и закопала... хотя вряд ли. А ведь явно могилку рыл человек! ...Впрочем, об этом Игорь мальчишкам рассказывать не стал.
11
- Уф! Добра банька! - Хворостина, загорелый, немного обрюзгший, шлепнулся голым задом на пенек, утер широкой ладонью лоб, стряхнул капли на землю. А што ж сваих не пакликау, га, Карасёк? - А я им воды помог наносить, тоже, небось, сейчас топят, - Юрий Николаевич устроился на соседнем чурбачке и махнул рукой. - Да и городские они, Витюха. С непривычки в чужую баню... - Ну да, асобныя ванны, цывилизация. Разумеем. А можа, - добавил он, помолчав, - и правильна ты гэта зрабиу, што адзин прыйшоу. Размова ёсць. - Вот видишь, - они немного выпили, хоть и под плотную закуску, а все равно после первого пара говорить было тяжеловато. И соображать. - Кстати, я бы тоже с тобой поговорил кое о чем. Но это - попозжее. - Ну - тады давай па другому разу и у хату. Так и сделали. В доме у Хворостины было уютно, так что хотелось утонуть в кресле, вяло цедить из кружки крепкий чай и ни о чем не думать. Жена Витюхи, приятная толстушечка - Вольга из Мховищ, поняла, что разговор намечается серьезный, мужской - и, убедившись, что на столе царит порядок, ушла куда-то по своим делам. Кажется, телевизор смотреть (Хворостина с теплой смешинкой жаловался, мол, "кины слезные любит, спасу нет"!). А мужики, значит, принялись за разговор. Поначалу он не клеился: Витюха, тоже "утомленный" выпитым, все никак не мог толково начать, говоря о вещах малозначительных, вспоминая какие-то приключения их давней, мальчишечьей поры. Юрий Николаевич терпеливо слушал и не перебивал, поскольку и сам не был склонен сегодня к серьезным беседам. - ...А памятаеш, як Рыжань... - захлебываясь от восторга, заливисто хохотал Хворостина, - ...Рыжань-та... И вот тут умолк. - А знаешь, Юрась, я ведь гэта пра Рыжаня и хацеу пагаварыць. Памятаеш, што з им здарылася? Помнить, в общем, особенно было нечего. Хотя история печальная - пропал зверь, искали-искали да не нашли. Гуляли тем летом всей командой у Струйной, далёко, за лес ходили. Уже возвращались по-над берегом, почти до кладбища добрели, когда Рыжань сорвался с места и с лаем умчался куда-то вперед. Ну, никто особенно по этому поводу переживать не стал, поскольку пес был хоть и непослушный, но после всех своих "самоволок" домой неизменно возвращался. Дошли до моста - нету собаки. Решили, что побежал на подворье, хозяина не стал дожидаться (мог и такое учудить). Или череду отправился встречать вон она, уже виднеется на горизонте... Одним словом, искать не стали. А на второй день явился к Семенке с Юрасем Хворостина, бухнулся на лавку под окном, дрожащей пятерней зарылся в растрепанные волосы: "Прапау, хлопцы, Рыжань!" Утешали, искали, уговаривали, мол, блажь песья напала на зверя, погуляет и вернется. Хотя почему-то каждый уже знал в душе: не вернется. Не вернулся. Вот и вся история, таких в каждой деревне - пучок на любом подворье расскажут. Хотя говорить, в общем-то, и не о чем. Кряхтит Витюха, лицом краснеет, мучается своей "историей", словно встала та поперек горла хлебной коркой - и ни туда, ни сюда. Но главное начать, потом будет легче. Хворостина вслух вспоминает, как пропал Рыжань - и вдруг, неожиданно оборвав себя, впивается в Юрия Николаевича треснувшим взглядом: - А знаешь, Карасёк, я яго знайшоу тады. Пазней, дзен праз пяць... Журский слушает - и отказывается верить! Выходит, некоторое время спустя после пропажи Рыжань еще оставался жив. А потом... Витька наткнулся на тело пса у самой кромки леса; сначала показалось: спит, мерзавец, набегался где-то, нахулиганился вволю и дрыхнет! Свистнул - не слышит. Подошел поближе (а в груди - дурацкие мысли и черные предчувствия), посмотрел. Мертв был Рыжань, о том говорили и перебитая шея, и вывалившийся потемневший язык. Крови, правда, не осталось, ни капельки. Отмахнувшись от ленивых, словно разжиревших после знатного пиршества, мух, паренек опустился на колени перед телом друга. И лишь тогда заметил две дырочки в свалявшейся шерсти, у горла... - Я тольки потым дагадауся, што той, хто зрабиу гэта, мог быць непадалёк! - Хворостина, хоть с тех прошло много лет, зябко потирает руки. Юрий Николаевич наблюдает за тем, как тянется приятель, чтобы налить себе еще чарчину домашнего вина; он ждет и не торопит Витюху, потому что догадывается: все, только что услышанное им, лишь прелюдия. Так и есть! "Накатив", Хворостина принимается рассказывать о вчерашних событиях, когда у дочки Оксанки потерялся щенок. И снова Журский не перебивает друга, не спрашивает, с чего тот решил, будто давняя пропажа и странная смерть Рыжаня связаны с бедолагой-щенком. Через пару минут Витюха объясняет сам. Другой бы рассказал - ни в жизнь не поверил бы Хворостина... так видел ведь "на власны очи". Утречком, у речки наткнулся на трупик. - Я яго и закапау - навошта дзяцю такое бачыць! Ды й даросламу... В принципе, ничего особенного: может, щенок упал где-нибудь, сломал себе хребет, дополз до берега и испустил дух. А что крови в теле не осталось, так это еще, наверное, не каждый и заметит. Равно как и две дырочки в районе песьего горла... - Што гадаеш, Карасёк? Што скажаш? - напряженно спрашивает Хворостина. - Хреновы наши дела, старик. Но ты сам знаешь, как себя вести. - А ты? Ты и плямяш твой, и гэтый, карэспандэнт. Чаго вам тут заставацца? Ехали б, ад граха далей... Юрий Николаевич тянется к чарке и с рассеянным удивлением отмечает, что та уже опустела: "Что ж так быстро-то?" - А вот ты бы, Витюха, как бы поступил на моем месте? - Так то я... - А то - я, - невесело усмехается Журский. - Да и много тут разных причин: Остапович, братан и вообще... Ничего, как-нибудь переживем. Прошлый ведь раз на том и закончилось, правильно? "А позапрошлый, - добавляет про себя Юрий Николаевич, - позапрошлый - он ведь когда был..."
12
Воду таскали в большом, высотой по колено, металлическом бидоне. Раз двенадцать довелось отправляться к колонке, подсовывать неширокое горлышко под прозрачную струю, слушать, как с глухим журчанием наполняется прохладное чрево. Сначала Игорю помогал Макс, потом - приехавший с работы Николай Михайлович. И если мальчишка носил бидон неровно, рывками, часто останавливаясь передохнуть, то старик напротив, оказался очень выносливым, ровно двужильный! При его-то возрасте до сих пор трактористом работать уже кое-что. А тут еще тягает воду играючи, прибаутками сыплет, усмехается. Юрий Николаевич носил воду в двух ведрах, один. Потом, когда залили ее в бак, отправился к своему приятелю - а старик Журский принялся за растопку бани. Игорь пошел в первый пар, вместе с Николаем Михайловичем и мальчишкой, но надолго не задержался: исхлестанный веничком (ай да старик, знает толк!), вывалился наружу, отдышался, вернулся обратно и, вымывшись, побежал в хату. После ужина Остапович засобирался на "наблюдательный пункт". Макс, перехватив его взгляд, умоляюще посмотрел, будто хотел напомнить: а как же я? Пришлось отводить паренька в сторону и объяснять, что сегодня ему придется ночевать дома, поскольку с Юрием Николаевичем Игорь еще на эту тему не разговаривал, а без ведома дяди взять мальчика с собой не может, просто не имеет права. Выслушано сие было с мученическим выражением лица, но Остапович оставался непреклонен и Макс в конце концов смирился. Все, теперь взять сумку, прихватить с собой заботливо завернутые хозяйкой пирожки ("Есци захочацца - дык перакусице") и - в путь. Начинало темнеть. Как раз гнали с поля череду, так что Игорю поневоле пришлось жаться к заборам: попасть под копыта или на рога тяжело бредущих коров не хотелось. Пару-тройку раз поздоровавшись с сидевшими на лавочках каменцами (в основном - старухи да старики), журналист без приключений добрался до заброшенной ведьминой избушки. Подумал было, может сейчас, пока люди по домам, сходить да порасспрашивать - но не захотел. Отчасти потому что в душе подозревал: ничего не сможет от них добиться. Лестница лежала там, где они ее оставили - в траве, специально припрятанная от посторонних глаз. Впрочем, если за столько лет не тронули... Игорь приставил ее к чердачному порожку, поднялся, пролез внутрь и начал расстилать одеяло. Зажег фонарик, чтобы было удобнее, но как только все обустроил - потушил: незачем привлекать к себе лишнее внимание. Лег на живот, даже сквозь одеяло чувствуя прохладную влагу старых досок; смотрел в чердачное оконце и размышлял. Удастся ли ему что-нибудь увидеть, если не сегодня, то хотя бы вообще за оставшиеся дни? В одном Игорь не сомневался: нечто продолжает происходить. Во всяком случае, сегодня днем на поле у Струйной появились новые круги, которых еще вчера не было.
13
От дома Хворостины до подворья Журских - минут десять ходу. По мосту, мимо речки и ведьмаркиной избы, потом шагаешь по пыльной ночной улице, облаеваемый из-за каждого забора псами - и ты уже в тепле и уюте. Но торопиться, в общем-то, не хочется. Когда еще выпадет вольная минутка неспеша пройтись, вдыхая каменьский воздух (а ведь и правда, что он отличается от всякого другого воздуха, колышется здесь нечто такое, землянично-хвойное, чего и не определишь, не втиснешь в формулу, сколько опытов не ставь...). А что в руке палка сучковатая, неподалеку от Витюхиного дома выломанная, так это ж от собак отбиваться. Мало ли чего, нынче пес пошел резвый, клыкастый, зазеваешься - "он только челюстью лязгнет, вот и кончай свои грешные дни в приступе водобоязни"! Опять же, опираться удобно, а то дорога в Камене за последние годы ровнее не стала. А после энного количества выпитых чарок - и подавно. Хворостина, конечно, предлагал себя в спутники, даже скандалить начал, когда Вольга вместе с Юрием Николаевичем принялись убеждать его остаться. Но скандалил Витюха вяло, по причине собственной утяжеленности от принятого на грудь, да и Журский совсем не хотел ссорить друга с женой (последняя же была настроена весьма воинственно и решительно, не гляди, что с виду толстушечка-смирнушка). Короче, пошел один. Ведь недалеко... и вообще. Жалко только, палка неудобная попалась, коротковата. Не везет, ёлки зеленые! И с почтой глупо получилось, совсем забыл, что сегодня суббота. Семену еще наобещал... нет, позвонить нужно, обязательно нужно позвонить! "...И что? Не поеду ж все равно. То есть, отослать Макса необходимо, конечно. Конечно. Но бросать мать и отца..." Страшно. Оставить их здесь, а потом... Вот идти сейчас по ночной деревне - не страшно ни капельки! Чего бояться?! Палка в руках, чеснок в кармане, щенок, выпитый, в земле. Значит, тварь (кем бы она ни была) ни в коем случае не нападет. И вообще, может, все уже прошло давно, закончилось, не будет больше ни пропавших Витюхиных грабель (тьфу, нечистый! - в смысле, грабли не будут пропадать!), ни... Вот, сбился с мысли. Короче, все будет в порядке. Верую, Господи, ибо... К дороге берегом Струйной кто-то спешил, нервным шагом. Увидел Юрия Николаевича и перешел на бег. "Накликал!" Палку - наперевес, чтобы в случае чего...
14
...задремал. И, кажется, на сей раз Игорю ничего не приснилось. Правильно! Нельзя же изо дня в день (то есть, от ночи к ночи) мучаться кошмарами. Тогда почему он проснулся? Впрочем, мало ли: плеснула речка, слишком громко просвиристел сверчок или докучливая комариха-вампирша неосторожно проколола тебе кожу - вот и лежишь, пялишься филином в темноту. Хорошо хоть, ночь выдалась теплая, приветливая, а не то кутался бы сейчас в одеяло, дрыжаки ловил. Остапович лениво потянулся, разминая затекшие конечности - да так и замер. Впереди, у границы леса и поля, что-то двигалось. Пока еще неясно, что именно, хотя точно - не человек. Может, корова? Размерчик тот самый, подходящий размерчик. Да вот движения не коровьи. Мягко, словно скользя, эта штуковина, кажется, плывет над землей. Куда уж тут буренке! Волк? Для волка, пожалуй, тоже зверюга великовата. Вот если б в здешних лесах водились тигры... Но тигры, хвала Аллаху, живут в других краях. Ладно, подойдет поближе - поглядим. Игорь наощупь отыскал сумку и зашарил в ней, отыскивая бинокль и фотоаппарат. При этом мысленно хвалил себя за то, что вспышку приладил заранее, не придется сейчас в темноте и тесноте мучиться. Положил рядом с собой фотоаппарат, взглянул через бинокль на существо. Оно за последние минуты явно приблизилось - и продолжало скользить по траве к заброшенной ведьмаркиной избушке. Благодаря биноклю Игорь увидел зверя отчетливо, еще и луна выглянула через разрывы в облаках, выкрасила все вокруг серебристым. Лучше б она пряталась за тучами! Тварь напоминала черного леопарда-переростка. Морда кошачья, и лапы, и хвост, длинный, змеевидный, с загнутым кверху кончиком. Но нет, на леопарда зверь не похож: слишком широкий череп, слишком мощное тело... глаза чересчур умные. У животных вообще таких глаз не бывает, за исключением, наверное, дельфинов, обезьян и собак. Обычный зверь живет моментом, для него понятие времени - все равно, что для детсадовского ребенка формула ДНК, - штука непостижимая, не вмещающаяся во вселенную его разума. В отличие от человека, преобладающее большинство животных не способно намечать план своих действий, тем более понимать, зачем они поступают так или иначе. Твари, бежавшей к ведьмаркиной избе, это не касалось - во взгляде гигантской кошки проступала осознанность, которую не всегда увидишь и в глазах человека. Остаповичу, смотревшему на это существо в бинокль, на мгновение показалось, что и оно в ответ тоже бросило взгляд в сторону чердака. Фотоаппарат?! Игорь сейчас радовался тому, что не отснял ни единого кадра с черной кошкой-переростком. Радовался тому, что не привлек ее внимания. "...не привлек"? Тогда почему зверь так упорно стремится именно сюда? Остапович попытался вспомнить, насколько восприимчивы леопарды к запахам. Кажется, достаточно чувствительны. И не исключено, что тварь... Почему-то вспомнился разговор, фрагмент которого Игорь случайно подслушал вчера. Жена пропавшего мужика заходила к Настасье Матвеевне за советом. Как понял журналист, дядька частенько бывал "под мухой" и полюблял бродить в одиночку. "А хто заутра будзе шукаць мяне?" (Он не знал, и никто из деревенских еще не знал, что тело Степаныча лежит сейчас в лесу, неподеку от дома Стояна-чертячника. Впрочем, за последние дни "опознать личность покойного" можно было бы, пожалуй, лишь по одежде. Потому что и лицо и левая ягодица, на которой имелась памятная татуировка, изображавшая лихих чертей с лопатами наперевес, у трупа попросту отсутствовали. Равно как и большая часть поверхностей тела. Зато по трупу вовсю сновали-копошились крупные рыжие муравьи, переправляя по кусочку нечаянную добычу в кладовые муравейника. Добавим к этому лишь то, что тело покойного так и не нашли.) Кошка преодолела уже половину расстояния, отделявшего ее от ведьмаркиного дома, и продолжала неотвратимо приближаться. Теперь Игорь почти не сомневался, что зверь "вычислил" его. Теперь - понимал причину волнений Настасьи Матвеевны, понимал, почему она так хотела, чтобы ее сын, внук и он, Остапович, уехали; теперь начал догадываться о роли чеснока... Кстати, чеснок, "неизвестно как" оказавшийся в его сумке, Игорь, хоть и заметил, выкладывать не стал. Будто предчувствовал... Сейчас он торопливо шарил в ней левой рукой, не отнимая правой, в которой был зажат бинокль, от лица. Казалось, стоит лишь отвести взгляд, пусть на секунду - этого будет достаточно, чтобы зверь оказался у самой лестницы... или даже - рядом с чердачным окном. Естественно, сперва пальцы натыкались на абсолютно ненужные вещи: записную книжку, небольшой термос с чаем, пирожки... Потом, когда Игорь уже решил, что чесночные дольки попросту выпали через какую-нибудь прореху в сумке, он наконец отыскал одну - выхватил и раскусил на две половинки (ножик искать времени не оставалось). После чего оба кусочка швырнул в сторону спешившей к домику кошки... Он следил за ней в бинокль, поэтому видел все очень четко. Сперва тварь уловила движение в проеме чердачного окна; задрала голову, раздувая ноздри. И тотчас оскалилась, прижав к черепу уши, хлестнула себя хвостом по бокам. Присела, словно перед прыжком. Лунный свет свежим молоком растекся по ее клыкам, каждый из которых в длину был больше, чем шариковая ручка. Две кривых "шариковых ручки", готовых досыта напиться красными чернилами... и "чернильница" для этого, похоже, уже найдена. Вот только она, "чернильница", швыряется какими-то глупыми вещицами, как будто сие может спасти... Время загустевало с каждым вздохом, превращаясь в черный жемчуг, повисавший на шее невыносимо тяжелым грузом. Игорь мысленно вычислял, сколько секунд ему потребуется, чтобы столкнуть вниз лестницу. Тварь по-прежнему находилась в предпрыжковой позиции. "Божа! Тольки б перажыць гэту ноч!" Кошка уставилась в сторону чердачного окна /На мяне, яна глядзиць на мяне!/ и тихонько шипела. Впрочем, только поначалу тихонько; с каждым следующим мгновением этот звук становился все пронзительнее и яростнее. Но тем не менее зверюга не двинулась с места. Почему?! Игорь так и не узнал. Неожиданно тварь попятилась, развернулась и помчалась обратно к лесу. Скрылась она еще быстрее, чем бежала сюда - и ничто теперь не могло бы подтвердить, что кто-то вообще был там, внизу, во влажной траве у избушки. А что, если кошка попросту решила обойти дом по кругу и?.. Дальше Остапович не мог ждать. Он не выдержал бы и секунды, проведенной здесь дольше необходимого - тем более, целую ночь, которую собирался просидеть в засаде. Игорь колебался всего миг, после чего поднялся и перелез на лестницу. Опускался быстро, почти бежал, и при этом все время оглядывался через плечо, ожидая увидеть там гибкий кошачий силуэт. Что это?! Показалось или на самом деле какая-то тень скользнула у границы леса, рядом с погостом? Он спрыгнул на землю, поскользнулся, упал, вскочил - и помчался к дороге, чувствуя, как пространство перед ним растягивается, а позади - сжимается, и вот уже что-то толкает в левое плечо, бьет так, что удержаться на ногах невозможно...
15
Дядя был пьян, хотя не сильно; Игорь Всеволодович - ранен. Правда, всех повреждений у журналиста - ссадина на плече да синяк на лбу. Первую помазали зеленкой, ко второму приложили пятак. Как любит говорить дядя Юра, до концерта заживет. О том, что случилось, ни один не обмолвился ни словом. То есть, они как раз дружненько рассказали: мол, Игорь Всеволодович посидел на чердаке, решил, что сегодня ничего уже не увидит и решил возвращаться. Шел и на дороге увидел бредущего домой Юрия Николаевича. Побежал к нему, чтобы дальше вместе идти, да в темноте не заметил корягу, зацепился и упал. Ерунда! Обман! Во-первых, у дороги коряг нету, Макс хорошо помнит; во-вторых же... ну, когда врут, разве сложно это заметить? То-то! И кое-кто еще смеет обвинять Макса в том, что он иногда позволяет себе юлить; тот же Игорь Всеволодович на чердаке тогда как обвиняюще зыркал! А сам-то хорош! ...Но за этой мысленной бравадой мальчик скрывал совсем другие чувства. Ему было больно смотреть на дядю, сидевшего за столом с блуждающим взглядом, и слушать его полубессвязную речь. В Юрие Николаевиче сейчас проклюнулся ребенок-демон, лукавый и вредоносный. Точно такой же, как и тот, что имел обыкновение являться в тело выпившего Максового папы папы, был вместо него Чужак. Противный, наглый, которому только и знаться, что с такими же чужаками. Над остальными же эти способны лишь потешаться, издеваться над всем без разбору. Мальчик терпел. Делал, что было нужно по дому. И очень много размышлял над тем, как же ему помочь отцу прогнать Чужака. (Он даже не допускал возможности того, что папа не хочет избавляться от этого демона). Ничего стоящего, никакой мало-мальски толковой идеи в голову не приходило. Разве что поговорить с отцом, когда тот трезвый... но такое бывало слишком редко. И каждый раз Макс убеждал себя, что на сей раз папа сам все понял и больше уже не будет пить. Он обманывался. Боялся посмотреть правде в глаза. Боялся... а кто бы на его месте повел себя по-другому? Не на словах - на деле? ...Терпел. Думал: вот вернется из командировки дядя Юра, заглянет к ним в гости и поговорит с папой. А тот все поймет и исправится. До тех пор же боролся с Чужаком, как мог. То есть, делал все, чтобы отец сам заметил присутствие в себе этого и захотел что-то изменить. По-другому, понял Макс, Чужака не одолеть... если он не в тебе. А вот показать зараженному, чем он болен, доказать, что заражен... ...Пытался. Но как это сделать, если Чужак захватывает тело полностью, а отца в такие моменты нет - и не дозовешься, не достучишься. Но достучаться - надо! И тогда Макс придумал один один вариант. И завтра я попробую его осуществить. Дядя Юра задумчиво закусил губу и побарабанил пальцами левой руки по столешнице. - Не знаю, получится ли, но... Семену-то я обещал позвонить. Значит, обязан обещание выполнить. Правильно говорю? А, мам? - Ишоу бы ты спаць, сыночак. Час позний, утра вечара мудрэй. - И то верно! - согласился Юрий Николаевич. - Пойдем, хлопцы. - Пагаварыць... - начал было журналист, но дядя прервал его решительным жестом. - Завтра поговорим. Всё. Макс - давай-ка, козаче, чистить зубы и в постель. Все разговоры - на завтра. Возражать никто не стал - сегодняшний день для всех оказался утомительным и слишком длинным.