5
На сей раз пошли пешком - на велосипеде были бы слишком заметны. По дороге мальчики смаковали свой будущий триумф: - Нет, только представь: в газете, на первой странице, с фотографией!.. - Ага, а яшчэ и прозвишча дадуць: такий-сякий растудынавич. Па целику пакажуць. - И никто в целом мире не будет знать, что на самом-то деле это никакие не НЛО навертели! - И ня вожыки!.. Засмеялись в два голоса, заливисто, заразительно - как только и умеют смеяться мальчишки, отбывающие последние месяцы своего детства. Взрослые так смеяться уже не способны, они могут только с оглядкой, с одергиванием пиджачка, с поглаживанием усов: не серьезно все это, так, забавки. А тут вечер спело-черничный, и ветер, и по обе стороны дороги ворочается с боку набок теплое натруженное село. Ну как не засмеяться! А пиджачков у нас нету, да и усы еще не отрастили! ...хоть и очень хочется, усы... А вон, гляди-ка, из-за поворота дороги как раз и вышагивает дед-усач: прямо капитан Сильвер, только попугая и не хватает. Зато вместо левой ноги - костыль, все как положено... то есть, по книжке положено. В жизни такого и Ниндзю, старшекласснику-хулигану не пожелаешь. - Оп! - тихонько прошептал Дениска. Похоже, деда-усача он хорошо знал - и не с лучшей стороны. - Не зупыняйся, - велел приятель Максу. - Але паздаровайся. И обратился к старикану: - Добры вечар, Иван Петрович. - Добрый вечер, - эхом подтвердил Макс. Одноногий ничего не ответил, но остановился. Или, вернее, перегородил собой дорогу, так что прошмыгнуть мимо старика не было никакой возможности. Наконец заговорил: - Хто гэта з табой, Дзянис? Тот поглядел на спутника, как будто разделял стариковское удивление: "и впрямь, кто?!" - Меня зовут Максим. - Макс решил, что немного инициативы не помешает. В конце концов, он ведь не мебель, чтобы о нем разговаривали так, словно и нет его вовсе. - Максим, - повторил, пробуя имя на вкус, одноногий. - А чый будзешь? Макс собирался было ответить, но Дениска так посмотрел на приятеля, что в последний момент тот передумал: - Свой собственный, - (зря что ли мы мультики по вечерам смотрим вместо чтоб уроки делать?!). - А вы кто такой? Усач нахмурил брови и пристукнул мощной палкой-костылем, на которую опирался при ходьбе: - Ты гэта як са мной размауляешь?! Цябе што, не навучыли, як з дарослыми размауляць? - Деньк, это кто такой? - громко, не обращая внимания на одноногого, спросил Макс у друга. - Местный мафиози, да? С какой это стати, обратился он к старикану, - вы ведете себя так, как будто мы ваши подчиненные или... или рабы?! А ну-ка дайте пройти, - и он решительно зашагал прямо на усача. Вообще, если честно, Макс боялся этого старикана до дрожи в коленках. Вот как увидел пару минут назад, так и испугался. Но последние слова усача "достали" мальчика, и он почувствовал в себе некую мощную волну, некую неподвластную пониманию силу, которая позволяла противостоять одноногому. И именно благодаря этой силе Макс шагнул навстречу старику - и потянул за собой Дениску. И усач стушевался. Пару секунд он ошалело наблюдал за наступающими прямо на него мальчишками, а потом даже сделал шаг в сторону. Маленький такой шажок, незаметный, как будто с ноги на костыль переступил - но сделал! А в следующее мгновение выбросил вбок руку и цепко ухватился за Максово плечо. - Мацвеяуны унук, - прошипел, щуря зеленые глаза, - ведаю, што Мацвеяуны. З чарцячникам дамауляуся. Глядзи, хлопчык, ой глядзи!.. А я ужо за табой всяка папрыгледжу. И - отпустив мальчика, заковылял дальше по дороге. Дышал тяжело: то ли тоже переволновался, то ли устал шагать. - Ты чаго? - спросил Дениска. - Так, ноги не держат, - Макс, как только усач скрылся за поворотом, опустился на землю и обхватил коленки руками. - Пералякауся? - Не-а, просто... - мальчик поднялся, с излишним энтузиазмом отряхнул джинсы: - Ну что, пойдем сенсацию рисовать? - Можа, заутра? - несмело предложил Дениска. - Сёння и так выстачыць прыгод. - Нет. - Макс покачал головой, внутренне удивляясь этой своей решимости. Сегодня. Раз собрались... Они, как по команде, взглянули на улицу, по которой ушагал старикан, а потом отправились к полю.
6
По пути к месту действия Дениска немного рассказал Максу про одноногого усача. Немного - потому что и сам-то знал о нем больше из баек, услышанных вечером у телевизора, в разговорах болтливых старушек-ровесниц бабушки. Зовут старикана Иван Петрович Серебряк, и когда-то давно был он большим начальником, но теперь уже на пенсии. Хотя это сейчас; а в свое время старикан много дел успел наворотить. Например, именно он отдал "добро" на разрушение деревенской церкви. - Интересно, что ваш Серебряк от меня хотел? - Ды хто ж яго ведае, - пожал плечами Дениска. - Штось ён пра чарцячника казау... - Ладно... Начнем? - ребята выбрали местечко подальше от грунтовки, но рядом с тропкой, проторенной через поле местными жителями. Иначе сделаешь им круг, а никто и не заметит. Начали. Макс встал в центре и ухватился за один конец веревки. Дениска взялся за другой, отошел так, чтобы та натянулась, и приладил возле коленок дощечку. После чего пошел по кругу, стараясь, чтобы натяжение веревки не ослабевало. Макс стоял на месте и поворачивался вслед за Дениской. Вначале получилось плохо, но постепенно мальчики приноровились, так что потом даже дорисовали к первой окружности еще одну, незапланированную. - Вот, теперь точно заметят! - довольно потер руки Макс. - Ну что, собирай инструмент, будем выбираться, пока нас самих не застукали. Тем временем небо на горизонте потемнело, в воздухе глухо и недовольно проворчал гром. Только успели выйти на дорогу и приблизиться к первым домам, как обрушился дождь, да такой сильный, что ребята в два счета вымокли до нитки. - Вось гэта да! - проорал сквозь раскаты грома Дениска. - Вось гэта дажджышча! Пабяжым? И они помчались наперегонки по опустевшей улице, разбрызгивая лужи, хохоча и размахивая руками - две большие птицы, приветствующие стихию-прародительницу. Дома дожидались родные, ужин, телевизоры и теплые постели.
7
Когда погасили свет, Макс долго не мог уснуть. То ли сказались все треволнения сегодняшнего дня, то ли сама темнота так на него подействовала. Раньше мальчик не боялся темноты, но сейчас ему казалось, что она живет собственной жизнью. Как будто в комнате, кроме Макса, бабушки, дедушки и дяди, есть кто-то еще - и этот кто-то не спит, а внимательно наблюдает за мальчиком. Ждет чего-то. За окном не утихал дождь. Капли стучались в окна, барабанили по металлической крышке умывальника, струи воды скатывались по крыше и обрушивались во двор мини-водопадами. Непогода буйствовала - а Макс лежал и всматривался в потолочные доски: белые днем, сейчас они стали серыми и угрожающими. Хотя нет, дело, конечно, не в досках. Дело в чужаке. На чердаке кто-то ходил. Мелкими, дробными шажками мерял пространство, вздыхал, попискивал. Звуки, несмотря на шум за окном, проникали в комнату беспрепятственно, были четкими и пугающими. Казалось, их издает сам дом. "Крысы", - подумал Макс; но подумал неубедительно, сам в это ни на минуту не поверив. "Крысы. Кто же еще может там сейчас быть!" Впрочем, мальчик не позволил собственной фантазии начать подбирать ответы на этот вопрос. Макс лежал в кровати, между двумя чужаками: чердачным и комнатным, и изо всех сил старался не уснуть. Потому что тогда, казалось мальчику, случится нечто страшное. Если не с ним, то с кем-нибудь из родных. ...Макс так и не узнал, когда заснул. Да и спал он урывками, то открывая глаза, то снова проваливаясь в туманное марево. В одно из таких пробуждений мальчик почувствовал, что кто-то сидит у него на груди. "Кошка, - подумал он. - Вот только почему кошка пахнет совсем не по-кошачьи..." Но додумать не успел - снова заснул. А в следующее пробуждение кошки на груди уже не было. И чужаков, комнатного и чердачного, кажется, тоже.
Глава пятая
За поворотом, в глубине Лесного лога, Готово будущее мне Верней залога. Его уже не втянешь в спор И не заластишь. Оно распахнуто, как бор, Всё вглубь, всё настежь. Б. Пастернак
1
Ближайшая почта находилась в сельсовете, и дорога туда занимала несколько часов. Но не беда - погода выдалась после вчерашнего дождя на диво ясная, солнечная, поэтому Макс о предстоящей прогулке не жалел. Впрочем, "не жалел" еще мягко сказано! Дениска, отправившийся проводить двоюродную сестру Светланку в родное село, разрешил Максу взять "Аист". Ну как тут отказаться?!.. Сельсовет был аж за Струйной, так что дорога пролегала мимо заброшенного ведьмаркиного дома. Впрочем, Макс по этому поводу особо не переживал: все-таки сегодня с ним дядя, да и приближаться к избушке они не собирались. В большей степени мальчика волновал вчерашний фокус с кругами: во-первых, Макс не был уверен, что колосья примялись как следует и к утру не выпрямились - но здесь он надеялся на дождь. Во-вторых же, хотелось узнать, не обнаружил ли уже кто-нибудь круги. Вместе с тем и проявлять заинтересованность нельзя было - поэтому мальчик мучился неизвестностью и успокаивал себя тем, что подобные новости очень скоро станут известны всему селу. Значит, и он непременно узнает, как только какой-нибудь счастливчик наткнется на их вчерашние художества. Поле миновали быстро, переехали через мост - и вот уже справа от дороги маячит-дожидается проклятый домишко. Макс аж рассердился: такой день шикарный, а эта хибара торчит здесь, настроение портит! Тут он вспомнил про ночных гостей /или - хозяев?/, притормозил, поравнялся с дядей и спросил, не слышал ли тот, когда ложились спать, какие-нибудь странные звуки? Юрий Николаевич сначала удивился, а потом кивнул: - Понимаю, о чем ты. Да, звуков в доме хватает. Во-первых, мыши. Во-вторых, всякая насекомая мелочь: тараканы, сверчки... Кстати, помнишь древнюю легенду про то, как сверчок помог одному музыканту? - (Дядя Юра знал массу историй про музыкантов и любил их рассказывать, если подворачивался удобный случай; но истории его были интересные, даже по второму разу слушать их было не скучно). - Однажды в древней Греции проводили состязание кифаредов. Кифара - это такой инструмент, от нее потом и название гитары произошло. Так вот, соревновались два самых талантливых игрока: Эвномос и Парф. А надо сказать, что Парф, хоть и был невероятным виртуозом, отличался заносчивым и честолюбивым характером. И кроме того, был, как говорится, человеком с подлинкой, способным на разные пакости, лишь бы оказаться первым. - Как Сальери и Моцарт? - подсказал Макс. - Почти, - улыбнулся дядя Юра. - Так вот, Парф взял да и подговорил одного человека, служившего в доме у Эвномоса, чтобы человек этот кое-что сделал с кифарой мастера. А, сам понимаешь, музыкальный инструмент - штука тонкая, чуть что не так - разладится. Словом, удалось Парфу подстроить своему противнику пакость, и негодяй уже торжествовал. Так и случилось, как он рассчитывал: во время игры Эвномоса одна из струн лопнула! Но Аполлон Кифаред, покровитель муз, решил помочь исполнителю. А может, сама природа отозвалась на неистовую игру Эвномоса. Как бы там ни было, в тот момент, когда лопнула его струна, на кифару вскочил сверчок и спел пропущенную ноту в совершенстве гармонии. И так они закончили партию Эвномос и сверчок: музыкант играл на оставшихся струнах, а насекомое пело, когда нужно было, чтобы зазвучала порванная. - А что случилось с Парфом? - Человек, которого тот подговорил испортить инструмент Эвномоса, признался в своем злодеянии, расстроганный случившимся на состязании чудом. Парфа строго наказали и навсегда запретили участвовать в соревнованиях кифаредов. - Жестоко. - Но, как мне кажется, вместе с тем очень справедливо. Среди людей искусства не должно быть ссор и склок, потому что все они служат и творят во имя души человека. И точно так же, как не позволительно практиковать врачу-стоматологу, у которого гнилые зубы, точно так же нельзя и допускать к искусству тех, у кого душа мелкая. ...Но мы, кажется, говорили о звуках? - Да, ночью... - Вот-вот. Ты слышал что-нибудь необычное? Макс замялся: - Не очень... Лил дождь... Я не уверен... Мальчику казалось, что дядя не поймет его опасений. Взрослые вообще предпочитают не усложнять себе жизнь и ограничиваются тем, что верят лишь в существование знакомых вещей и явлений. Знакомых и объяснимых. - Понятно. Послышаться может всякое - особенно ночью, да еще и когда идет дождь. Но не всегда услышанное - выдумка воображения. Вот однажды, когда я был еще маленьким и жил здесь, мой папа (твой дедушка) построил небольшой сарайчик за домом. Сейчас того сарайчика нету - а был он очень удобный, и поскольку тогда как раз на дворе стояло лето, я отпросился туда ночевать. Помещение маленькое, пустое, мебели нет, только койка и столик. Но едва войду - что-то начинает тикать. Представь, я уже все углы обшарил, под матрац заглянул - думал, может, кто-нибудь часы оставил. У деда твоего спрашивал - нет, говорит, не терял я часов. И мама тоже только головой качала. Так и мучился я необъяснимым этим тиканьем. Лишь потом, много позже, прочел в книжке: оказывается, есть такой жучок, который живет в древесине. И когда он там ходы свои проделывает, жучок издает звук, похожий на тиканье часов. Выходит, тогда я и слышал, как жучки в свежих бревнах свои лабиринты протикивали. А думал: кажется, - Юрий Николаевич рассмеялся: - Даже перестал в том сарайчике ночевать, так меня "невидимые часы" достали. - Знаю я этого жучка, - радостно сообщил Макс. - Короед называется. - Вот видишь, а я не знал. Зато у нас существовало поверье, что такое тиканье может предвещать чью-либо скорую смерть. Хотя, конечно, ерунда все это. И вообще мы с тобой как-то в последнее время только о неприятном и говорили. Макс пожал плечами. А что ему было отвечать? Чтобы не затягивать паузы, он чуть поднажал на педали и отъехал вперед, но не далеко, в пределах приличия: вроде бы и слушаешь дядю, а в то же время держишься на дистанции. Поэтому тот может и не продолжать разговор. Юрий Николаевич вздохнул, наблюдая за нехитрыми маневрами племянника и в очередной раз подумал, с чего же начать? Поговорить, им обязательно нужно было поговорить о чертячнике! Но как-то слова не подбирались, да и вроде бы старик больше не появлялся. То есть, говорить, выходит, и не о чем. Только ребенка зря пугать. А с другой стороны... "Вот именно, - подумал Юрий Николаевич, - "с другой стороны". С другой стороны, я отлично знаю, что мама права. Чертячник не из тех, кто сотрясает воздух впустую - это, например, Серебряк (интересно, жив ли еще курилка?) может полаять и перестать. А чертячник не такой. Так что переживания мои - не пустой мандраж, и значит, мальчику нужно рассказать. Чтобы знал. Знаешь - вполовину защищен... Боже, какой ерундой я маюсь! Ведь если старик на самом деле захочет что-либо сделать, кто его остановит? Милиция? То есть, Филька на своем трехколесном драндулете да в фуражке? Или, может, Серебряк возжелает матч-реванш сыграть? Или... А тем более, Максимка - один, против чертячника. Смешно! ...и страшно". Мальчик тем временем вырвался делеко вперед, и поскольку они наконец оказались в лесу, с восхищенным любопытством глазел по сторонам. Дядя крикнул Максу, чтобы был поосторожнее и далеко не уезжал, - и погрузился в собственные размышления. Юрий Николаевич давно не наведывался в Камень. Позапрошлый визит не в счет - были с гастролями в Минске, вот и вырвался на денек. Никого и ничего толком не увидел, только и успел с матерью да отцом переговорить. А так некогда, времени у скрипача всегда мало, на одни только занятия уходит по несколько часов в день. Да и вообще, не в занятиях дело... Жизнь нынче сложная, в разных государствах живем, и в каждом - хлопот по самое горло. Слава Богу, хоть в войну не ввязались, обошла нас чаша сия. Но и так жизнь медом не кажется, скорее уж - бочкой дегтя. Нелегкие времена, крутись как белка в колесе... И вот - выбрался наконец. И то по случайности, ведь отпуск-то незапланированный. Просто так случилось, что в последнее время у Юрия Николаевича был очень напряженный график работы, беспрерывные концерты - в результате он заработал переутомление и резко скакнувшую вверх температуру. Однако разлеживаться в постели было некогда - требовалось срочно сыграть еще на одном выступлении... Короче, в результате получил воспаление мышц кисти левой руки, или, как это называют профессионалы, "сорванную" руку, - пусть и в легкой форме. Теперь, пока кисть не вылечится, играть было просто нельзя. Ну и решил, чтобы зря время не пропадало, съездить в Камень. Вот, приехал... И как будто попал в совсем другое место. Странно, село, когда-то казавшееся родным и знакомым до ржавого гвоздика в соседском заборе, село невероятным образом изменилось. И вместе с тем оставалось прежним, с этими вечными посиденьками после ужина, с телевизором о трех программах (две из которых не работают), с радио, с субботне-воскресными визитами взрослых детей из города, с непременными походами в малину и за грибами, с загорелыми внуками, оставленными на лето бабушкам и дедушкам, с внутренним, не зависящим от официальной власти, самуправлением и старшинством. Юрий Николаевич чувствовал себя здесь полуребенком-полувзрослым, и каждая новая встреча со старыми знакомыми (будь то люди или места) не прибавляла уверенности. Но больше всего его угнетала ответственность за племянника - который ехал сейчас впереди, самозабвенно глазел по сторонам и даже не догадывался о том, у кого в должниках с недавних пор оказался. ...И ни дядя, ни мальчик, конечно, не подозревали, во что на самом деле ввязались, приехав этим летом в Стаячы Камень.
2
Райцентр - поселок под названием Адзинцы - ничем особенным от бабушкиного села не отличался. Макс даже удивился: он рассчитывал на нечто большее. А тут... - ну улиц не две, а штук пять, ну машины встречаются чаще, ну здание есть трехэтажное, в котором расположены комнаты администрации поселка. Велика ли разница - и все-таки "райцентр"! Да и ладно, нам не жалко; райцентр так райцентр. Главное, что почта есть. Почта располагалась в том самом трехэтажном здании, только не с главного входа, а с противоположной стороны. Поднявшись по каменным ступенькам и распахнув дверь на тугой пружине, Юрий Николаевич с племянником вошли внутрь (велосипед Макс катил за собой, на всякий случай). Комнатка, в которой они очутились, была небольшой; ее разделяла перегородка, отмечавшая границу между служащими и посетителями. "Служащие" были представлены средних лет теткой с мощными руками и грубым голосом киношной разбойницы; "посетителями" же, помимо дяди Юры и Макса, оказалась еще одна тетка, худощавая и востроносая, скороговоркой выплескивавшая на "служащую" фразу за фразой. Востроносая булькала что-то о муже некоей "Жданауны", который, гад, вот уже второй день как дома не ночует. Разбойница поддакивала, задавала наводящие вопросы и сокрушенно кивала. На вошедших обе дамы не обратили ни малейшего внимания. Макс прислонил "Аист" к стенке и с интересом разглядывал помещение; особенно внимание мальчика привлекли две будки, явно предназначенные для междугородних телефонных переговоров. На боку одной, неровно прибитый большущими гвоздями, висел портрет Президента страны, на другой - плакат, призывавший всех граждан на сбор лекарственных трав. Хотя портрет был прибит относительно недавно, а плакат, похоже, повидал несколько десятилетий, оба они казались одинаково древними в этой комнатке - которая и сама-то представлялась гостьей из далекого прошлого. И особенно нелепыми выглядели тетки в ней, обсуждавшие уже не мужа неизвестной Жданауны, а какую-то донну Розу с доном Хуаном-Альберто-как-его-там. Дядю Юру и Макса они по-прежнему не замечали. - Добрый день, - Юрий Николаевич попытался привлечь к себе внимание. - Добрый, - отозвалась "разбойница" за стойкой. - Слухаю. - Ну, я пабёгла, - сообщила востроносая и, с любопытством оглядев дядю Юру, мальчика, велосипед, снова дядю Юру, - выскользнула за дверь, только пружина вздохнула. - Нам нужно заказать междугородный звонок. "Разбойница" промолчала, лишь склонила голову и внимательно посмотрела на Юрия Николаевича. - Гэта ты ци ня ты? - спросила она наконец. - Га, Карасёк? Дядя Юра улыбнулся, изумленно развел руками: - Господи, Валентина! - Я самая! А гэта хто с табой - няужо сын? - Нет, племяш. Сенькин парень. - Сямёнау?! Божа ж мой, кольки гадкоу не бачылися! Як ён там, разпавядай! - Да потихоньку, как и все мы. - Пагодзь-пагодзь, а што гэта ты неяк чудна размауляешь? Нямоу у цилявизари. Ты ж раней нармальна гаварыу. Юрий Николаевич замялся: - Да так, Валентина, сама понимаешь, жизнь... - Ты ж скрыпач, не песняр - нашто табе чужая мова? - Как тебе объяснить, - нахмурился Юрий Николаевич, - это долгий разговор, Валентина. Она вдруг опустила взгляд, нервным движением поправила рукав, кивнула: - Ну да. Ты кажы, куда званиць будзем. - Не обижайся, - сказал Юрий Николаевич. И продиктовал номер телефона. Макса отправили в кабинку с плакатом про травы. Он зашел сюда настороженно, опустился на сиденьице и потрогал ладнонью телефонный корпус: теплый, противный. За полуприкрытой дверью раздавались голоса взрослых, а он сидел сейчас здесь и думал о другом - другом месте и других людях. Которые точно так же разговаривали разговаривали, не замечая Макса. Посмеивались, пьяно, громко. Подтрунивали над отцом, мол, что ж, так и живешь один, с сыном. Нашел бы кого - какая от хлопца помощь в хозяйстве. Отец заплетающимся языком сообщал, что "ни хрена не понимаете", что "на парне дом, считайте, держится". Гости хохотали, покачиваясь и изучая друг друга стеклянными взглядами идиотов. Правда, идиоты эти почему-то считали свое нынешнее состояние нормальным, а причины, к нему приведшие, достойными сочувствия. Макс их ненавидел, этих людей... вернее, этих существ. Людьми он их не считал. Он убежал бы сейчас, умчался во двор, или к Кольке, или вообще куда угодно, хоть на край света, хоть под ближайший забор, чтобы сидеть там всю ночь, только бы не видеть и не слышать, только бы!.. Но Макс отлично знал, что завтра утром отец, спрятанный в теле существа-идиота, вернется. И ему, отцу, будет очень плохо. И Макс ему будет нужен - и он нужен ему сейчас. Поэтому Макс слушал пустую брехню этих стеклянноглазых, и делал им чай, разливал по чашкам, резал хлеб и мазал маслом, и приносил на тарелке, стискивая зубы, до боли сжимая кулаки, чтобы не сорваться. И у него получалось, всегда получалось - до того самого вечера. Он выдерживал поведение существа, засевшего в отце, убеждая себя, что завтра все будет по-другому, что он просто спит спит. - Что? - переспросил Макс, поднимая голову. - Я думал, ты заснул, - Юрий Николаевич стоял у двери в кабинку и озабоченно глядел на племянника. - С тобой все в порядке? - Да. - Тогда бери трубку - будем с твоим отцом разговаривать. "Хорошо, что он не спросил, хочу ли я с ним разговаривать", - отстраненно подумал Макс. Он и сам сейчас не знал, что бы ответил, задай ему дядя Юра такой вопрос. Мальчик прижал к уху отвратительно теплую и, казалось, даже немного вспотевшую трубку, вслушался в гудки. - Алло! - (это говорят на том конце провода, нужно ответить, ну же, отвечай!) - Алло?! Юрий Николаевич мягко отнял у Макса трубку: - Семен, ты? Это мы с Максом. Да. Да. Ага, откуда ж еще? Да нет, в норме. Мать с отцом тебе привет передавали. И Валентина вот передает. Батажок "которая"! Да, на почте работает. Ну. Ну. А ты? Даю, - и он передал трубку Максу. - Папа? - Здравствуй, сынок, - кажется, или голос у отца на самом деле напряженный? - Ну, как ты там? Все в порядке? Здоров? Доехали без приключений? - Без приключений, - кивнул Макс. - Как настроение? Точно так же папа спрашивал его после... когда возвращался, утром. Когда после сна существо уходило. "Как настроение?" - спрашивал отец и улыбался виноватой улыбкой, догадываясь, что настроение у сына "ниже уровня моря". Сейчас Семен Николаевич сидел у телефонного аппарата и, затаив дыхание, ждал ответа. Макс этого не знал. Он пожал плечами: - Выше уровня моря, - ответил мальчик как обычно. - А ты как? Теперь уже Макс затаил дыхание и весь сжался, предчувствуя что-то плохое. Семен Николаевич догадывался о том, чего ждет и боится сын. Поэтому не стал шутить. Наоборот, заговорил серьезным тоном: - Помнишь наш с тобой разговор? И то объявление? Этим сейчас и занимаюсь. ...Все у меня в порядке, сынок. И вообще у нас с тобой все теперь будет в порядке. Веришь мне? - Да, пап. - Вот и отлично. Дай-ка мне, пожалуйста, дядю Юру, мне с ним еще поговорить надо. А ты отдыхай, сына, загорать бегай, на речку, фрукты-овощи кушай с бабушкиного огорода - чтобы вернулся полным сил и чтобы в школе одни пятерки получал. Понял директиву партии? - Понял! - радостно откликнулся Макс и повернулся к дяде: - Папа с вами поговорить хочет. - Да, Семен. - Юрка, у вас там точно все нормально? Голос у Макса какой-то странный. - Не переживай, голос как голос. А ты там как, держишься? Семен Николаевич вздохнул: - Держусь, Юрка. Я ж сказал, что завязываю. Хватит, погулял, собственное горе побаюкал. Набаюкался уже! За меня не переживай, я не подведу. - Хорошо, мы тебе еще ближе к выходним перезвоним, лады? - Лады. - Ну бывай. - Бывай. Семен Николаевич повесил трубку и некоторое время молча сидел, опустив голову, глядя на чисто вымытый пол передней. За окном галдела детвора, лаяли псы, надрывался мотор экскаватора (трубу снова прорвало), какого-то Мишу звали домой, обедать. Линолеум непривычно блестел, равно как и недавно застекленная дверь в кухню, равно как и зеркало в передней. Семен Николаевич рассеянно взглянул на свое отражение, машинально потер рукой гладко выбритый подбородок. Потом закрыл глаза и плотно сжал губы, давясь вздохом. Семен Николаевич думал о том, что сейчас обманул Макса - и о том, что иначе не мог поступить. Никак он не мог иначе!..
На сей раз пошли пешком - на велосипеде были бы слишком заметны. По дороге мальчики смаковали свой будущий триумф: - Нет, только представь: в газете, на первой странице, с фотографией!.. - Ага, а яшчэ и прозвишча дадуць: такий-сякий растудынавич. Па целику пакажуць. - И никто в целом мире не будет знать, что на самом-то деле это никакие не НЛО навертели! - И ня вожыки!.. Засмеялись в два голоса, заливисто, заразительно - как только и умеют смеяться мальчишки, отбывающие последние месяцы своего детства. Взрослые так смеяться уже не способны, они могут только с оглядкой, с одергиванием пиджачка, с поглаживанием усов: не серьезно все это, так, забавки. А тут вечер спело-черничный, и ветер, и по обе стороны дороги ворочается с боку набок теплое натруженное село. Ну как не засмеяться! А пиджачков у нас нету, да и усы еще не отрастили! ...хоть и очень хочется, усы... А вон, гляди-ка, из-за поворота дороги как раз и вышагивает дед-усач: прямо капитан Сильвер, только попугая и не хватает. Зато вместо левой ноги - костыль, все как положено... то есть, по книжке положено. В жизни такого и Ниндзю, старшекласснику-хулигану не пожелаешь. - Оп! - тихонько прошептал Дениска. Похоже, деда-усача он хорошо знал - и не с лучшей стороны. - Не зупыняйся, - велел приятель Максу. - Але паздаровайся. И обратился к старикану: - Добры вечар, Иван Петрович. - Добрый вечер, - эхом подтвердил Макс. Одноногий ничего не ответил, но остановился. Или, вернее, перегородил собой дорогу, так что прошмыгнуть мимо старика не было никакой возможности. Наконец заговорил: - Хто гэта з табой, Дзянис? Тот поглядел на спутника, как будто разделял стариковское удивление: "и впрямь, кто?!" - Меня зовут Максим. - Макс решил, что немного инициативы не помешает. В конце концов, он ведь не мебель, чтобы о нем разговаривали так, словно и нет его вовсе. - Максим, - повторил, пробуя имя на вкус, одноногий. - А чый будзешь? Макс собирался было ответить, но Дениска так посмотрел на приятеля, что в последний момент тот передумал: - Свой собственный, - (зря что ли мы мультики по вечерам смотрим вместо чтоб уроки делать?!). - А вы кто такой? Усач нахмурил брови и пристукнул мощной палкой-костылем, на которую опирался при ходьбе: - Ты гэта як са мной размауляешь?! Цябе што, не навучыли, як з дарослыми размауляць? - Деньк, это кто такой? - громко, не обращая внимания на одноногого, спросил Макс у друга. - Местный мафиози, да? С какой это стати, обратился он к старикану, - вы ведете себя так, как будто мы ваши подчиненные или... или рабы?! А ну-ка дайте пройти, - и он решительно зашагал прямо на усача. Вообще, если честно, Макс боялся этого старикана до дрожи в коленках. Вот как увидел пару минут назад, так и испугался. Но последние слова усача "достали" мальчика, и он почувствовал в себе некую мощную волну, некую неподвластную пониманию силу, которая позволяла противостоять одноногому. И именно благодаря этой силе Макс шагнул навстречу старику - и потянул за собой Дениску. И усач стушевался. Пару секунд он ошалело наблюдал за наступающими прямо на него мальчишками, а потом даже сделал шаг в сторону. Маленький такой шажок, незаметный, как будто с ноги на костыль переступил - но сделал! А в следующее мгновение выбросил вбок руку и цепко ухватился за Максово плечо. - Мацвеяуны унук, - прошипел, щуря зеленые глаза, - ведаю, што Мацвеяуны. З чарцячникам дамауляуся. Глядзи, хлопчык, ой глядзи!.. А я ужо за табой всяка папрыгледжу. И - отпустив мальчика, заковылял дальше по дороге. Дышал тяжело: то ли тоже переволновался, то ли устал шагать. - Ты чаго? - спросил Дениска. - Так, ноги не держат, - Макс, как только усач скрылся за поворотом, опустился на землю и обхватил коленки руками. - Пералякауся? - Не-а, просто... - мальчик поднялся, с излишним энтузиазмом отряхнул джинсы: - Ну что, пойдем сенсацию рисовать? - Можа, заутра? - несмело предложил Дениска. - Сёння и так выстачыць прыгод. - Нет. - Макс покачал головой, внутренне удивляясь этой своей решимости. Сегодня. Раз собрались... Они, как по команде, взглянули на улицу, по которой ушагал старикан, а потом отправились к полю.
6
По пути к месту действия Дениска немного рассказал Максу про одноногого усача. Немного - потому что и сам-то знал о нем больше из баек, услышанных вечером у телевизора, в разговорах болтливых старушек-ровесниц бабушки. Зовут старикана Иван Петрович Серебряк, и когда-то давно был он большим начальником, но теперь уже на пенсии. Хотя это сейчас; а в свое время старикан много дел успел наворотить. Например, именно он отдал "добро" на разрушение деревенской церкви. - Интересно, что ваш Серебряк от меня хотел? - Ды хто ж яго ведае, - пожал плечами Дениска. - Штось ён пра чарцячника казау... - Ладно... Начнем? - ребята выбрали местечко подальше от грунтовки, но рядом с тропкой, проторенной через поле местными жителями. Иначе сделаешь им круг, а никто и не заметит. Начали. Макс встал в центре и ухватился за один конец веревки. Дениска взялся за другой, отошел так, чтобы та натянулась, и приладил возле коленок дощечку. После чего пошел по кругу, стараясь, чтобы натяжение веревки не ослабевало. Макс стоял на месте и поворачивался вслед за Дениской. Вначале получилось плохо, но постепенно мальчики приноровились, так что потом даже дорисовали к первой окружности еще одну, незапланированную. - Вот, теперь точно заметят! - довольно потер руки Макс. - Ну что, собирай инструмент, будем выбираться, пока нас самих не застукали. Тем временем небо на горизонте потемнело, в воздухе глухо и недовольно проворчал гром. Только успели выйти на дорогу и приблизиться к первым домам, как обрушился дождь, да такой сильный, что ребята в два счета вымокли до нитки. - Вось гэта да! - проорал сквозь раскаты грома Дениска. - Вось гэта дажджышча! Пабяжым? И они помчались наперегонки по опустевшей улице, разбрызгивая лужи, хохоча и размахивая руками - две большие птицы, приветствующие стихию-прародительницу. Дома дожидались родные, ужин, телевизоры и теплые постели.
7
Когда погасили свет, Макс долго не мог уснуть. То ли сказались все треволнения сегодняшнего дня, то ли сама темнота так на него подействовала. Раньше мальчик не боялся темноты, но сейчас ему казалось, что она живет собственной жизнью. Как будто в комнате, кроме Макса, бабушки, дедушки и дяди, есть кто-то еще - и этот кто-то не спит, а внимательно наблюдает за мальчиком. Ждет чего-то. За окном не утихал дождь. Капли стучались в окна, барабанили по металлической крышке умывальника, струи воды скатывались по крыше и обрушивались во двор мини-водопадами. Непогода буйствовала - а Макс лежал и всматривался в потолочные доски: белые днем, сейчас они стали серыми и угрожающими. Хотя нет, дело, конечно, не в досках. Дело в чужаке. На чердаке кто-то ходил. Мелкими, дробными шажками мерял пространство, вздыхал, попискивал. Звуки, несмотря на шум за окном, проникали в комнату беспрепятственно, были четкими и пугающими. Казалось, их издает сам дом. "Крысы", - подумал Макс; но подумал неубедительно, сам в это ни на минуту не поверив. "Крысы. Кто же еще может там сейчас быть!" Впрочем, мальчик не позволил собственной фантазии начать подбирать ответы на этот вопрос. Макс лежал в кровати, между двумя чужаками: чердачным и комнатным, и изо всех сил старался не уснуть. Потому что тогда, казалось мальчику, случится нечто страшное. Если не с ним, то с кем-нибудь из родных. ...Макс так и не узнал, когда заснул. Да и спал он урывками, то открывая глаза, то снова проваливаясь в туманное марево. В одно из таких пробуждений мальчик почувствовал, что кто-то сидит у него на груди. "Кошка, - подумал он. - Вот только почему кошка пахнет совсем не по-кошачьи..." Но додумать не успел - снова заснул. А в следующее пробуждение кошки на груди уже не было. И чужаков, комнатного и чердачного, кажется, тоже.
Глава пятая
За поворотом, в глубине Лесного лога, Готово будущее мне Верней залога. Его уже не втянешь в спор И не заластишь. Оно распахнуто, как бор, Всё вглубь, всё настежь. Б. Пастернак
1
Ближайшая почта находилась в сельсовете, и дорога туда занимала несколько часов. Но не беда - погода выдалась после вчерашнего дождя на диво ясная, солнечная, поэтому Макс о предстоящей прогулке не жалел. Впрочем, "не жалел" еще мягко сказано! Дениска, отправившийся проводить двоюродную сестру Светланку в родное село, разрешил Максу взять "Аист". Ну как тут отказаться?!.. Сельсовет был аж за Струйной, так что дорога пролегала мимо заброшенного ведьмаркиного дома. Впрочем, Макс по этому поводу особо не переживал: все-таки сегодня с ним дядя, да и приближаться к избушке они не собирались. В большей степени мальчика волновал вчерашний фокус с кругами: во-первых, Макс не был уверен, что колосья примялись как следует и к утру не выпрямились - но здесь он надеялся на дождь. Во-вторых же, хотелось узнать, не обнаружил ли уже кто-нибудь круги. Вместе с тем и проявлять заинтересованность нельзя было - поэтому мальчик мучился неизвестностью и успокаивал себя тем, что подобные новости очень скоро станут известны всему селу. Значит, и он непременно узнает, как только какой-нибудь счастливчик наткнется на их вчерашние художества. Поле миновали быстро, переехали через мост - и вот уже справа от дороги маячит-дожидается проклятый домишко. Макс аж рассердился: такой день шикарный, а эта хибара торчит здесь, настроение портит! Тут он вспомнил про ночных гостей /или - хозяев?/, притормозил, поравнялся с дядей и спросил, не слышал ли тот, когда ложились спать, какие-нибудь странные звуки? Юрий Николаевич сначала удивился, а потом кивнул: - Понимаю, о чем ты. Да, звуков в доме хватает. Во-первых, мыши. Во-вторых, всякая насекомая мелочь: тараканы, сверчки... Кстати, помнишь древнюю легенду про то, как сверчок помог одному музыканту? - (Дядя Юра знал массу историй про музыкантов и любил их рассказывать, если подворачивался удобный случай; но истории его были интересные, даже по второму разу слушать их было не скучно). - Однажды в древней Греции проводили состязание кифаредов. Кифара - это такой инструмент, от нее потом и название гитары произошло. Так вот, соревновались два самых талантливых игрока: Эвномос и Парф. А надо сказать, что Парф, хоть и был невероятным виртуозом, отличался заносчивым и честолюбивым характером. И кроме того, был, как говорится, человеком с подлинкой, способным на разные пакости, лишь бы оказаться первым. - Как Сальери и Моцарт? - подсказал Макс. - Почти, - улыбнулся дядя Юра. - Так вот, Парф взял да и подговорил одного человека, служившего в доме у Эвномоса, чтобы человек этот кое-что сделал с кифарой мастера. А, сам понимаешь, музыкальный инструмент - штука тонкая, чуть что не так - разладится. Словом, удалось Парфу подстроить своему противнику пакость, и негодяй уже торжествовал. Так и случилось, как он рассчитывал: во время игры Эвномоса одна из струн лопнула! Но Аполлон Кифаред, покровитель муз, решил помочь исполнителю. А может, сама природа отозвалась на неистовую игру Эвномоса. Как бы там ни было, в тот момент, когда лопнула его струна, на кифару вскочил сверчок и спел пропущенную ноту в совершенстве гармонии. И так они закончили партию Эвномос и сверчок: музыкант играл на оставшихся струнах, а насекомое пело, когда нужно было, чтобы зазвучала порванная. - А что случилось с Парфом? - Человек, которого тот подговорил испортить инструмент Эвномоса, признался в своем злодеянии, расстроганный случившимся на состязании чудом. Парфа строго наказали и навсегда запретили участвовать в соревнованиях кифаредов. - Жестоко. - Но, как мне кажется, вместе с тем очень справедливо. Среди людей искусства не должно быть ссор и склок, потому что все они служат и творят во имя души человека. И точно так же, как не позволительно практиковать врачу-стоматологу, у которого гнилые зубы, точно так же нельзя и допускать к искусству тех, у кого душа мелкая. ...Но мы, кажется, говорили о звуках? - Да, ночью... - Вот-вот. Ты слышал что-нибудь необычное? Макс замялся: - Не очень... Лил дождь... Я не уверен... Мальчику казалось, что дядя не поймет его опасений. Взрослые вообще предпочитают не усложнять себе жизнь и ограничиваются тем, что верят лишь в существование знакомых вещей и явлений. Знакомых и объяснимых. - Понятно. Послышаться может всякое - особенно ночью, да еще и когда идет дождь. Но не всегда услышанное - выдумка воображения. Вот однажды, когда я был еще маленьким и жил здесь, мой папа (твой дедушка) построил небольшой сарайчик за домом. Сейчас того сарайчика нету - а был он очень удобный, и поскольку тогда как раз на дворе стояло лето, я отпросился туда ночевать. Помещение маленькое, пустое, мебели нет, только койка и столик. Но едва войду - что-то начинает тикать. Представь, я уже все углы обшарил, под матрац заглянул - думал, может, кто-нибудь часы оставил. У деда твоего спрашивал - нет, говорит, не терял я часов. И мама тоже только головой качала. Так и мучился я необъяснимым этим тиканьем. Лишь потом, много позже, прочел в книжке: оказывается, есть такой жучок, который живет в древесине. И когда он там ходы свои проделывает, жучок издает звук, похожий на тиканье часов. Выходит, тогда я и слышал, как жучки в свежих бревнах свои лабиринты протикивали. А думал: кажется, - Юрий Николаевич рассмеялся: - Даже перестал в том сарайчике ночевать, так меня "невидимые часы" достали. - Знаю я этого жучка, - радостно сообщил Макс. - Короед называется. - Вот видишь, а я не знал. Зато у нас существовало поверье, что такое тиканье может предвещать чью-либо скорую смерть. Хотя, конечно, ерунда все это. И вообще мы с тобой как-то в последнее время только о неприятном и говорили. Макс пожал плечами. А что ему было отвечать? Чтобы не затягивать паузы, он чуть поднажал на педали и отъехал вперед, но не далеко, в пределах приличия: вроде бы и слушаешь дядю, а в то же время держишься на дистанции. Поэтому тот может и не продолжать разговор. Юрий Николаевич вздохнул, наблюдая за нехитрыми маневрами племянника и в очередной раз подумал, с чего же начать? Поговорить, им обязательно нужно было поговорить о чертячнике! Но как-то слова не подбирались, да и вроде бы старик больше не появлялся. То есть, говорить, выходит, и не о чем. Только ребенка зря пугать. А с другой стороны... "Вот именно, - подумал Юрий Николаевич, - "с другой стороны". С другой стороны, я отлично знаю, что мама права. Чертячник не из тех, кто сотрясает воздух впустую - это, например, Серебряк (интересно, жив ли еще курилка?) может полаять и перестать. А чертячник не такой. Так что переживания мои - не пустой мандраж, и значит, мальчику нужно рассказать. Чтобы знал. Знаешь - вполовину защищен... Боже, какой ерундой я маюсь! Ведь если старик на самом деле захочет что-либо сделать, кто его остановит? Милиция? То есть, Филька на своем трехколесном драндулете да в фуражке? Или, может, Серебряк возжелает матч-реванш сыграть? Или... А тем более, Максимка - один, против чертячника. Смешно! ...и страшно". Мальчик тем временем вырвался делеко вперед, и поскольку они наконец оказались в лесу, с восхищенным любопытством глазел по сторонам. Дядя крикнул Максу, чтобы был поосторожнее и далеко не уезжал, - и погрузился в собственные размышления. Юрий Николаевич давно не наведывался в Камень. Позапрошлый визит не в счет - были с гастролями в Минске, вот и вырвался на денек. Никого и ничего толком не увидел, только и успел с матерью да отцом переговорить. А так некогда, времени у скрипача всегда мало, на одни только занятия уходит по несколько часов в день. Да и вообще, не в занятиях дело... Жизнь нынче сложная, в разных государствах живем, и в каждом - хлопот по самое горло. Слава Богу, хоть в войну не ввязались, обошла нас чаша сия. Но и так жизнь медом не кажется, скорее уж - бочкой дегтя. Нелегкие времена, крутись как белка в колесе... И вот - выбрался наконец. И то по случайности, ведь отпуск-то незапланированный. Просто так случилось, что в последнее время у Юрия Николаевича был очень напряженный график работы, беспрерывные концерты - в результате он заработал переутомление и резко скакнувшую вверх температуру. Однако разлеживаться в постели было некогда - требовалось срочно сыграть еще на одном выступлении... Короче, в результате получил воспаление мышц кисти левой руки, или, как это называют профессионалы, "сорванную" руку, - пусть и в легкой форме. Теперь, пока кисть не вылечится, играть было просто нельзя. Ну и решил, чтобы зря время не пропадало, съездить в Камень. Вот, приехал... И как будто попал в совсем другое место. Странно, село, когда-то казавшееся родным и знакомым до ржавого гвоздика в соседском заборе, село невероятным образом изменилось. И вместе с тем оставалось прежним, с этими вечными посиденьками после ужина, с телевизором о трех программах (две из которых не работают), с радио, с субботне-воскресными визитами взрослых детей из города, с непременными походами в малину и за грибами, с загорелыми внуками, оставленными на лето бабушкам и дедушкам, с внутренним, не зависящим от официальной власти, самуправлением и старшинством. Юрий Николаевич чувствовал себя здесь полуребенком-полувзрослым, и каждая новая встреча со старыми знакомыми (будь то люди или места) не прибавляла уверенности. Но больше всего его угнетала ответственность за племянника - который ехал сейчас впереди, самозабвенно глазел по сторонам и даже не догадывался о том, у кого в должниках с недавних пор оказался. ...И ни дядя, ни мальчик, конечно, не подозревали, во что на самом деле ввязались, приехав этим летом в Стаячы Камень.
2
Райцентр - поселок под названием Адзинцы - ничем особенным от бабушкиного села не отличался. Макс даже удивился: он рассчитывал на нечто большее. А тут... - ну улиц не две, а штук пять, ну машины встречаются чаще, ну здание есть трехэтажное, в котором расположены комнаты администрации поселка. Велика ли разница - и все-таки "райцентр"! Да и ладно, нам не жалко; райцентр так райцентр. Главное, что почта есть. Почта располагалась в том самом трехэтажном здании, только не с главного входа, а с противоположной стороны. Поднявшись по каменным ступенькам и распахнув дверь на тугой пружине, Юрий Николаевич с племянником вошли внутрь (велосипед Макс катил за собой, на всякий случай). Комнатка, в которой они очутились, была небольшой; ее разделяла перегородка, отмечавшая границу между служащими и посетителями. "Служащие" были представлены средних лет теткой с мощными руками и грубым голосом киношной разбойницы; "посетителями" же, помимо дяди Юры и Макса, оказалась еще одна тетка, худощавая и востроносая, скороговоркой выплескивавшая на "служащую" фразу за фразой. Востроносая булькала что-то о муже некоей "Жданауны", который, гад, вот уже второй день как дома не ночует. Разбойница поддакивала, задавала наводящие вопросы и сокрушенно кивала. На вошедших обе дамы не обратили ни малейшего внимания. Макс прислонил "Аист" к стенке и с интересом разглядывал помещение; особенно внимание мальчика привлекли две будки, явно предназначенные для междугородних телефонных переговоров. На боку одной, неровно прибитый большущими гвоздями, висел портрет Президента страны, на другой - плакат, призывавший всех граждан на сбор лекарственных трав. Хотя портрет был прибит относительно недавно, а плакат, похоже, повидал несколько десятилетий, оба они казались одинаково древними в этой комнатке - которая и сама-то представлялась гостьей из далекого прошлого. И особенно нелепыми выглядели тетки в ней, обсуждавшие уже не мужа неизвестной Жданауны, а какую-то донну Розу с доном Хуаном-Альберто-как-его-там. Дядю Юру и Макса они по-прежнему не замечали. - Добрый день, - Юрий Николаевич попытался привлечь к себе внимание. - Добрый, - отозвалась "разбойница" за стойкой. - Слухаю. - Ну, я пабёгла, - сообщила востроносая и, с любопытством оглядев дядю Юру, мальчика, велосипед, снова дядю Юру, - выскользнула за дверь, только пружина вздохнула. - Нам нужно заказать междугородный звонок. "Разбойница" промолчала, лишь склонила голову и внимательно посмотрела на Юрия Николаевича. - Гэта ты ци ня ты? - спросила она наконец. - Га, Карасёк? Дядя Юра улыбнулся, изумленно развел руками: - Господи, Валентина! - Я самая! А гэта хто с табой - няужо сын? - Нет, племяш. Сенькин парень. - Сямёнау?! Божа ж мой, кольки гадкоу не бачылися! Як ён там, разпавядай! - Да потихоньку, как и все мы. - Пагодзь-пагодзь, а што гэта ты неяк чудна размауляешь? Нямоу у цилявизари. Ты ж раней нармальна гаварыу. Юрий Николаевич замялся: - Да так, Валентина, сама понимаешь, жизнь... - Ты ж скрыпач, не песняр - нашто табе чужая мова? - Как тебе объяснить, - нахмурился Юрий Николаевич, - это долгий разговор, Валентина. Она вдруг опустила взгляд, нервным движением поправила рукав, кивнула: - Ну да. Ты кажы, куда званиць будзем. - Не обижайся, - сказал Юрий Николаевич. И продиктовал номер телефона. Макса отправили в кабинку с плакатом про травы. Он зашел сюда настороженно, опустился на сиденьице и потрогал ладнонью телефонный корпус: теплый, противный. За полуприкрытой дверью раздавались голоса взрослых, а он сидел сейчас здесь и думал о другом - другом месте и других людях. Которые точно так же разговаривали разговаривали, не замечая Макса. Посмеивались, пьяно, громко. Подтрунивали над отцом, мол, что ж, так и живешь один, с сыном. Нашел бы кого - какая от хлопца помощь в хозяйстве. Отец заплетающимся языком сообщал, что "ни хрена не понимаете", что "на парне дом, считайте, держится". Гости хохотали, покачиваясь и изучая друг друга стеклянными взглядами идиотов. Правда, идиоты эти почему-то считали свое нынешнее состояние нормальным, а причины, к нему приведшие, достойными сочувствия. Макс их ненавидел, этих людей... вернее, этих существ. Людьми он их не считал. Он убежал бы сейчас, умчался во двор, или к Кольке, или вообще куда угодно, хоть на край света, хоть под ближайший забор, чтобы сидеть там всю ночь, только бы не видеть и не слышать, только бы!.. Но Макс отлично знал, что завтра утром отец, спрятанный в теле существа-идиота, вернется. И ему, отцу, будет очень плохо. И Макс ему будет нужен - и он нужен ему сейчас. Поэтому Макс слушал пустую брехню этих стеклянноглазых, и делал им чай, разливал по чашкам, резал хлеб и мазал маслом, и приносил на тарелке, стискивая зубы, до боли сжимая кулаки, чтобы не сорваться. И у него получалось, всегда получалось - до того самого вечера. Он выдерживал поведение существа, засевшего в отце, убеждая себя, что завтра все будет по-другому, что он просто спит спит. - Что? - переспросил Макс, поднимая голову. - Я думал, ты заснул, - Юрий Николаевич стоял у двери в кабинку и озабоченно глядел на племянника. - С тобой все в порядке? - Да. - Тогда бери трубку - будем с твоим отцом разговаривать. "Хорошо, что он не спросил, хочу ли я с ним разговаривать", - отстраненно подумал Макс. Он и сам сейчас не знал, что бы ответил, задай ему дядя Юра такой вопрос. Мальчик прижал к уху отвратительно теплую и, казалось, даже немного вспотевшую трубку, вслушался в гудки. - Алло! - (это говорят на том конце провода, нужно ответить, ну же, отвечай!) - Алло?! Юрий Николаевич мягко отнял у Макса трубку: - Семен, ты? Это мы с Максом. Да. Да. Ага, откуда ж еще? Да нет, в норме. Мать с отцом тебе привет передавали. И Валентина вот передает. Батажок "которая"! Да, на почте работает. Ну. Ну. А ты? Даю, - и он передал трубку Максу. - Папа? - Здравствуй, сынок, - кажется, или голос у отца на самом деле напряженный? - Ну, как ты там? Все в порядке? Здоров? Доехали без приключений? - Без приключений, - кивнул Макс. - Как настроение? Точно так же папа спрашивал его после... когда возвращался, утром. Когда после сна существо уходило. "Как настроение?" - спрашивал отец и улыбался виноватой улыбкой, догадываясь, что настроение у сына "ниже уровня моря". Сейчас Семен Николаевич сидел у телефонного аппарата и, затаив дыхание, ждал ответа. Макс этого не знал. Он пожал плечами: - Выше уровня моря, - ответил мальчик как обычно. - А ты как? Теперь уже Макс затаил дыхание и весь сжался, предчувствуя что-то плохое. Семен Николаевич догадывался о том, чего ждет и боится сын. Поэтому не стал шутить. Наоборот, заговорил серьезным тоном: - Помнишь наш с тобой разговор? И то объявление? Этим сейчас и занимаюсь. ...Все у меня в порядке, сынок. И вообще у нас с тобой все теперь будет в порядке. Веришь мне? - Да, пап. - Вот и отлично. Дай-ка мне, пожалуйста, дядю Юру, мне с ним еще поговорить надо. А ты отдыхай, сына, загорать бегай, на речку, фрукты-овощи кушай с бабушкиного огорода - чтобы вернулся полным сил и чтобы в школе одни пятерки получал. Понял директиву партии? - Понял! - радостно откликнулся Макс и повернулся к дяде: - Папа с вами поговорить хочет. - Да, Семен. - Юрка, у вас там точно все нормально? Голос у Макса какой-то странный. - Не переживай, голос как голос. А ты там как, держишься? Семен Николаевич вздохнул: - Держусь, Юрка. Я ж сказал, что завязываю. Хватит, погулял, собственное горе побаюкал. Набаюкался уже! За меня не переживай, я не подведу. - Хорошо, мы тебе еще ближе к выходним перезвоним, лады? - Лады. - Ну бывай. - Бывай. Семен Николаевич повесил трубку и некоторое время молча сидел, опустив голову, глядя на чисто вымытый пол передней. За окном галдела детвора, лаяли псы, надрывался мотор экскаватора (трубу снова прорвало), какого-то Мишу звали домой, обедать. Линолеум непривычно блестел, равно как и недавно застекленная дверь в кухню, равно как и зеркало в передней. Семен Николаевич рассеянно взглянул на свое отражение, машинально потер рукой гладко выбритый подбородок. Потом закрыл глаза и плотно сжал губы, давясь вздохом. Семен Николаевич думал о том, что сейчас обманул Макса - и о том, что иначе не мог поступить. Никак он не мог иначе!..