Страница:
Впрочем, не только дальнейший замысел романа, который смерть помешала писателю завершить, но и та сила отрицания, которой отличается это произведение, во многом коренятся в революционных убеждениях Гашека.
«Похождения бравого солдата Швейка» — результат синтеза лучших качеств таланта Гашека, наиболее сильных сторон его творчества. И вместе с тем это новое художественное открытие. Исключительную силу этому роману придает прежде всего гениально найденный образ главного героя, в котором как бы сгущен определенный тип народного отношения к «верхам», к уродливой общественно-государственной системе. Швейк ощущает эту систему как враждебную силу, направленную против него. И он стихийно, но неустанно, под видом послушания сопротивляется ей, защищая себя и проявляя применительно к ситуации богатейшую изобретательность. С преувеличенным усердием исполняя распоряжения и желания начальства, он все доводит до абсурда, отвечая на абсурдность происходящего абсурдностью поведения. При этом Гашек нигде не объясняет мотивов поведения Швейка до конца, лишь слегка приоткрывая их, ставя и читателя в такое положение, что он не может угадать, где кончается наивность Швейка и начинается сознательное издевательство.
«Похождения бравого солдата Швейка» едва ли не самый веселый сатирический роман нашего столетия. А между тем это роман о войне. Источник такого отношения к жизни, позволявшего Гашеку столь заразительно смеяться над темными силами социального зла, кроется в глубокой убежденности писателя в неизбежном крушении старого мира. Восприятие действительности у Гашека включает радостное ощущение надвигающегося краха этого мира, ощущение его близкого паралича, плохо скрываемого страха правящих кругов, их бессилия перед плебсом и тщетности их потуг сохранить видимость могущества и величия. Такое мировосприятие порождало атмосферу не только ненависти, но и смеха.
Критика и литературоведение буржуазной Чехословакии не питали особой благосклонности к Гашеку. Мещанским вкусам, воспитанным на слащаво-сентиментальной литературе и с подозрением отвергающим все непривычное, претил его откровенный показ изнанки жизни, его ядреный юмор. Официальная критика рада была поддержать версию о писателе-коммунисте как о низкопробном литераторе, который потрафлял площадным вкусам. Она не пренебрегала и возможностью опереться на ту легенду о Гашеке как чудаковатом и эксцентричном завсегдатае кафе, возникновению которой во многом способствовал некогда сам он. Надо сказать, что и прогрессивная критика в значительной своей части сохраняла некоторую сдержанность в отношении к автору «Швейка». Его революционная деятельность в России в качестве комиссара Красной Армии, как уже говорилось, была еще мало известна в Чехословакии. Правда, уже в 20—30-е годы именно писатели-коммунисты, прежде всего И. Ольбрахт и Ю. Фучик, первыми по достоинству оценили Гашека. Ольбрахт был первым, кто назвал его гениальным. В двадцатые — тридцатые годы появились в печати некоторые воспоминания о Гашеке, написанные его довоенными друзьями и сохранившие многие драгоценные свидетельства. «Швейк» Гашека приобретал все большую популярность. Однако так и оставались несобранными многие произведения писателя, затерявшиеся по многочисленным журналам и зачастую скрытые под псевдонимами, которых у Гашека было около сотни.
Картина изменилась лишь в социалистической Чехословакии, где высоко чтут память великого сатирика, писателя-коммуниста. В местечке Липнице, в домике, где Гашек провел последние полтора года своей жизни и где написана значительная часть «Швейка», открыт мемориальный музей писателя. Ежегодно в Липнице проводятся фестивали юмора и сатиры имени Гашека, в которых принимают участие не только его соотечественники, но и зарубежные гости. Образовано литературное Общество друзей Я. Гашека. Сейчас создается кабинет Гашека при Музее национальной письменности в Праге, где будут сосредоточены издания и рукописи его произведений, архивные документы, литература о нем. Кабинет станет центром исследовательской работы. Но тем временем многое уже и сделано. Помимо многочисленных изданий «Швейка» и сборников рассказов Гашека, выпущено собранно его сочинений, насчитывающее 16 томов. И это очень большое достижение. Только сейчас стал по-настоящему очевиден весь огромный объем созданного Гашеком менее чем за два десятилетия его творческой деятельности (Гашек умер в возрасте сорока лет, а в годы войны он писал сравнительно мало). В подготовке и издании собрания сочинений писателя большая заслуга принадлежит старому чешскому коммунисту Здене Анчику, лично знавшему Гашека (Анчик скончался пять лет тому назад), и нескольким пражским литературоведам, в том числе Радко Пытлику. Главным образом ими было начато на новой основе и исследовательское осмысление жизни и творчества писателя. Написан ряд книг и статей. В числе этих работ видное место занимает книга Пытлика, сокращенный перевод которой предлагается вниманию читателей.
Автор книги задался целью подробно описать жизнь Гашека. Предшествующее чешское жизнеописание Гашека, принадлежавшее перу З. Анчика, хотя и отличалось четкостью в обрисовке Гашека — писателя и коммуниста, но носило эскизный и фрагментарный характер. Книга Пытлика основана на изучении большого числа документов, писем, воспоминаний, полицейских донесений, архивных и литературных источников. Автору удалось не только свести воедино большой материал о жизни Гашека, собранный зачастую по крупицам, но и прояснить многие факты его биографии. Так, например, до сих пор оставалось неясным, не является ли мистификацией описанное в произведениях Гашека его путешествие в Италию, его поездка на Балканы с целью принять участие в Илинденском восстании, его попытка перейти во время одного из странствий границу России. Р. Пытлик показывает достоверность всех этих фактов, о которых раньше можно было лишь предполагать на основе художественных произведений писателя.
С глубокой психологической проникновенностью и впервые столь подробно воссоздана история любви Гашека к Ярмиле Майеровой, его брака с ней и последующего разрыва, во многом вызванного полной необеспеченностью писателя и конфликтом с мещанским окружением глубоко любимой им женщины. Новые факты содержат страницы, повествующие об участии Гашека в движении анархистов. Специальные главы посвящены пребыванию писателя в России, его службе в Красной Армии и партийной работе, хотя здесь учтены не все материалы, собранные главным образом советскими авторами. (Автору, в частности, остались неизвестными содержательная книга А.X. Клеванского «Чехословацкие интернационалисты и проданный корпус» (М., 1965) и двухтомник, изданный советскими историками, «Интернационалисты. Трудящиеся зарубежных стран — участники борьбы за власть Советов» (М., 1967, 1971), а эти книги помогли бы обогатить освещение событий, связанных с антисоветским мятежом чехословацкого корпуса и с участием чехов и словаков в борьбе за Советскую власть в России.) Пытлик подробно воссоздает последние годы и дни жизни Гашека, никем до него не описанные.
Даже читатель, знакомый с другими работами о Гашеке, найдет почти в каждой главе книги Пытлика много нового. В ней, в частности, немало выразительных психологических штрихов, доносящих живой облик писателя со свойственным ему раблезианским колоритом, натурой комика и в то же время серьезными поисками истины, жизненного и творческого пути.
Автор не склонен рисовать психологический портрет Гашека, изображая его лишь неунывающим и изобретательным весельчаком, каким он часто представал в глазах окружающих. Показана и другая сторона его жизни, моменты трудных психологических состояний, иногда отмеченных даже нотками трагизма и связанных с постоянной нуждой, неустроенностью, новыми и новыми поисками пути, порой отсутствием взаимопонимания и признания. Однако мрачноватый колорит последнего периода жизни Гашека, пожалуй, преувеличен. Несмотря на сложность положения, в котором Гашек очутился по возвращении на родину, он оставался самим собой. И свидетельство тому его «Швейк», над которым писатель начал работать через несколько недель после своего приезда в Прагу и который был отнюдь не обороной, а наступлением. Это особенно ясно, если учесть полный замысел романа. Сам Гашек говорил: «Посмеюсь над всеми дураками, а заодпо покажу, каков наш (т.е. чешский. — С. Н.) настоящий характер и на что мы способны». Явно имелись в виду те части романа, в которых писатель собирался показать Швейка как участника гражданской войны в России. Р. Пытлик, к сожалению, уделил общему замыслу романа недостаточное внимание.
Большую ценность в книге представляют наблюдения над психологией творчества Гашека. Создавая духовный портрет писателя, Пытлик сумел выразительно показать нераздельность его личности и творчества. Последнее не было для Гашека лишь определенной сферой его жизни. Жизнь и творчество Гашека составляют единое целое. Впервые высказана глубоко верная, на наш взгляд, мысль о том, что и устные комические импровизации Гашека в пражских кафе и пивных в предвоенный период его жизни были для него, собственно говоря, своеобразным художественным творчеством и одновременно творческой лабораторией. Это подтверждается и впервые обобщенными сведениями о попытках сценических выступлений Гашека.
Содержательны замечания о своеобразии писательской манеры Гашека, например, о том, что он стремился не столько к шлифовке и отработке слога, сколько к поискам комических «находок» и «поворотов», составляющих главную силу многих его рассказов. Не менее интересно показано, как расширялась и обогащалась сатирическая палитра писателя, вбиравшая в себя все новые и новые формы. С определенного момента в его творчестве все больший удельный вес приобретает, например, искусство пародийной стилизации жанров политической публицистики и присущей им фразеологии.
Книга Пытлика — заметное событие в изучении творчества великого сатирика. Тем не менее следует учитывать, что она не завершает, а открывает процесс создания полной и всесторонней биографии Гашека, его творческого портрета. Да это и понятно. Жизнь и творчество любого крупного художника обычно поддаются освещению лишь посредством многих и разных книг, исследований, очерков. При всем том, что Пытлик сделал много, при всем обилии и богатстве материала, содержательности многих оценок и наблюдений не все вопросы в книге исчерпаны и освещены с равной степенью убедительности. Мнения автора кое-где выглядят как предположительные и гипотетические. По-видимому, в некоторые суждения в дальнейшем будут внесены и коррективы.
Есть в работе и пробелы. Думается, например, что все же недостаточно проявлена и подчеркнута общая логика духовного развития Гашека, которую мы пытались раскрыть несколькими страницами выше.
По-видимому, автор ограничил свои возможности, отказавшись от более подробного анализа литературного творчества писателя, а местами и от сколько-либо обстоятельной информации о его тематике и проблематике. Так, рассказы и очерки первого периода (на наш взгляд, вообще несколько недооцененные) определяются почти исключительно с точки зрения жанра. Почти ничего не говорится об их содержании. Полнее могла бы быть раскрыта социальная сатира Гашека 1904—1914 годов и т. д. Неполон и анализ романа о Швейке. Внимание сосредоточено главным образом на фактах биографии Гашека, а применительно к творчеству — скорее на общих его принципах, своеобразии и особенностях творческого процесса, структурно-жанровых типах. Вероятно, учитывалось, что чешский читатель хорошо знает произведения Гашека и располагает к тому же предыдущим очерком Пытлика «Я. Гашек», изданным в Праге в 1962 году и посвященным как раз анализу его литературного творчества. Тем не менее самоограничение автора в новой книге создает определенные неудобства; особенно для зарубежного читателя. Отсутствие более конкретного анализа и оценки произведений, их тематики и проблематики приводит к тому, что бытовой фон порой несколько заслоняет внутреннее содержание творческой жизни писателя. Автор задался целью преодолеть инерцию легенд, которых немало наслоилось вокруг имени Гашека, и опираться лишь на факты. Но поскольку память очевидцев и документы зачастую сохранили лишь наиболее броские приметы внешнего поведения Гашека, в то время как его духовный мир получал выражение прежде всего в его литературном творчестве, местами создается даже несколько смещенная картина. Богемно-раблезианская окраска жизненного стиля Гашека оказывается как бы сгущенной, преувеличенной и затеняет более существенные стороны его жизни и внутреннего наполнения его духовного мира.
Правда, недостаточную информацию о творчестве писателя читатель может при желании восполнить, обратившись к другим работам о Гашеке, в том числе советских авторов, указанным в библиографии, которая прилагается к этой книге.
Надо сказать, что советские литературоведы, критики, мемуаристы также немало сделали для объяснения личности и творчества великого чешского писателя и особенно для освещения его партийной работы в Советской России, Красной Армии. В архивах разысканы ценные документы. И число их время от времени пополняется.
Около четверти своей сознательной жизни Гашек провел в нашей стране. Сейчас он один из наиболее известных и популярных у нас писателей Чехословакии. Его произведения издавались на восемнадцати языках народов Советского Союза и выходили у нас общим тиражом более восьми миллионов экземпляров. При Обществе советско-чехословацкой дружбы в Москве существует Общество друзей Ярослава Гашека. В городе Бугульме, где Гашек был заместителем военного коменданта, открыт Музей Гашека.
Советские люди чтут Гашека как великого писателя и участника борьбы за победу Советской власти. И символично, что в Москве, недалеко от улицы Горького, от площади Пушкина и площади Маяковского, рядом с улицей Ю. Фучика, есть улица, носящая имя чешского писателя-коммуниста Ярослава Гашека.
С. В. Никольский
Легенда и факты
Детство
«Похождения бравого солдата Швейка» — результат синтеза лучших качеств таланта Гашека, наиболее сильных сторон его творчества. И вместе с тем это новое художественное открытие. Исключительную силу этому роману придает прежде всего гениально найденный образ главного героя, в котором как бы сгущен определенный тип народного отношения к «верхам», к уродливой общественно-государственной системе. Швейк ощущает эту систему как враждебную силу, направленную против него. И он стихийно, но неустанно, под видом послушания сопротивляется ей, защищая себя и проявляя применительно к ситуации богатейшую изобретательность. С преувеличенным усердием исполняя распоряжения и желания начальства, он все доводит до абсурда, отвечая на абсурдность происходящего абсурдностью поведения. При этом Гашек нигде не объясняет мотивов поведения Швейка до конца, лишь слегка приоткрывая их, ставя и читателя в такое положение, что он не может угадать, где кончается наивность Швейка и начинается сознательное издевательство.
«Похождения бравого солдата Швейка» едва ли не самый веселый сатирический роман нашего столетия. А между тем это роман о войне. Источник такого отношения к жизни, позволявшего Гашеку столь заразительно смеяться над темными силами социального зла, кроется в глубокой убежденности писателя в неизбежном крушении старого мира. Восприятие действительности у Гашека включает радостное ощущение надвигающегося краха этого мира, ощущение его близкого паралича, плохо скрываемого страха правящих кругов, их бессилия перед плебсом и тщетности их потуг сохранить видимость могущества и величия. Такое мировосприятие порождало атмосферу не только ненависти, но и смеха.
Критика и литературоведение буржуазной Чехословакии не питали особой благосклонности к Гашеку. Мещанским вкусам, воспитанным на слащаво-сентиментальной литературе и с подозрением отвергающим все непривычное, претил его откровенный показ изнанки жизни, его ядреный юмор. Официальная критика рада была поддержать версию о писателе-коммунисте как о низкопробном литераторе, который потрафлял площадным вкусам. Она не пренебрегала и возможностью опереться на ту легенду о Гашеке как чудаковатом и эксцентричном завсегдатае кафе, возникновению которой во многом способствовал некогда сам он. Надо сказать, что и прогрессивная критика в значительной своей части сохраняла некоторую сдержанность в отношении к автору «Швейка». Его революционная деятельность в России в качестве комиссара Красной Армии, как уже говорилось, была еще мало известна в Чехословакии. Правда, уже в 20—30-е годы именно писатели-коммунисты, прежде всего И. Ольбрахт и Ю. Фучик, первыми по достоинству оценили Гашека. Ольбрахт был первым, кто назвал его гениальным. В двадцатые — тридцатые годы появились в печати некоторые воспоминания о Гашеке, написанные его довоенными друзьями и сохранившие многие драгоценные свидетельства. «Швейк» Гашека приобретал все большую популярность. Однако так и оставались несобранными многие произведения писателя, затерявшиеся по многочисленным журналам и зачастую скрытые под псевдонимами, которых у Гашека было около сотни.
Картина изменилась лишь в социалистической Чехословакии, где высоко чтут память великого сатирика, писателя-коммуниста. В местечке Липнице, в домике, где Гашек провел последние полтора года своей жизни и где написана значительная часть «Швейка», открыт мемориальный музей писателя. Ежегодно в Липнице проводятся фестивали юмора и сатиры имени Гашека, в которых принимают участие не только его соотечественники, но и зарубежные гости. Образовано литературное Общество друзей Я. Гашека. Сейчас создается кабинет Гашека при Музее национальной письменности в Праге, где будут сосредоточены издания и рукописи его произведений, архивные документы, литература о нем. Кабинет станет центром исследовательской работы. Но тем временем многое уже и сделано. Помимо многочисленных изданий «Швейка» и сборников рассказов Гашека, выпущено собранно его сочинений, насчитывающее 16 томов. И это очень большое достижение. Только сейчас стал по-настоящему очевиден весь огромный объем созданного Гашеком менее чем за два десятилетия его творческой деятельности (Гашек умер в возрасте сорока лет, а в годы войны он писал сравнительно мало). В подготовке и издании собрания сочинений писателя большая заслуга принадлежит старому чешскому коммунисту Здене Анчику, лично знавшему Гашека (Анчик скончался пять лет тому назад), и нескольким пражским литературоведам, в том числе Радко Пытлику. Главным образом ими было начато на новой основе и исследовательское осмысление жизни и творчества писателя. Написан ряд книг и статей. В числе этих работ видное место занимает книга Пытлика, сокращенный перевод которой предлагается вниманию читателей.
Автор книги задался целью подробно описать жизнь Гашека. Предшествующее чешское жизнеописание Гашека, принадлежавшее перу З. Анчика, хотя и отличалось четкостью в обрисовке Гашека — писателя и коммуниста, но носило эскизный и фрагментарный характер. Книга Пытлика основана на изучении большого числа документов, писем, воспоминаний, полицейских донесений, архивных и литературных источников. Автору удалось не только свести воедино большой материал о жизни Гашека, собранный зачастую по крупицам, но и прояснить многие факты его биографии. Так, например, до сих пор оставалось неясным, не является ли мистификацией описанное в произведениях Гашека его путешествие в Италию, его поездка на Балканы с целью принять участие в Илинденском восстании, его попытка перейти во время одного из странствий границу России. Р. Пытлик показывает достоверность всех этих фактов, о которых раньше можно было лишь предполагать на основе художественных произведений писателя.
С глубокой психологической проникновенностью и впервые столь подробно воссоздана история любви Гашека к Ярмиле Майеровой, его брака с ней и последующего разрыва, во многом вызванного полной необеспеченностью писателя и конфликтом с мещанским окружением глубоко любимой им женщины. Новые факты содержат страницы, повествующие об участии Гашека в движении анархистов. Специальные главы посвящены пребыванию писателя в России, его службе в Красной Армии и партийной работе, хотя здесь учтены не все материалы, собранные главным образом советскими авторами. (Автору, в частности, остались неизвестными содержательная книга А.X. Клеванского «Чехословацкие интернационалисты и проданный корпус» (М., 1965) и двухтомник, изданный советскими историками, «Интернационалисты. Трудящиеся зарубежных стран — участники борьбы за власть Советов» (М., 1967, 1971), а эти книги помогли бы обогатить освещение событий, связанных с антисоветским мятежом чехословацкого корпуса и с участием чехов и словаков в борьбе за Советскую власть в России.) Пытлик подробно воссоздает последние годы и дни жизни Гашека, никем до него не описанные.
Даже читатель, знакомый с другими работами о Гашеке, найдет почти в каждой главе книги Пытлика много нового. В ней, в частности, немало выразительных психологических штрихов, доносящих живой облик писателя со свойственным ему раблезианским колоритом, натурой комика и в то же время серьезными поисками истины, жизненного и творческого пути.
Автор не склонен рисовать психологический портрет Гашека, изображая его лишь неунывающим и изобретательным весельчаком, каким он часто представал в глазах окружающих. Показана и другая сторона его жизни, моменты трудных психологических состояний, иногда отмеченных даже нотками трагизма и связанных с постоянной нуждой, неустроенностью, новыми и новыми поисками пути, порой отсутствием взаимопонимания и признания. Однако мрачноватый колорит последнего периода жизни Гашека, пожалуй, преувеличен. Несмотря на сложность положения, в котором Гашек очутился по возвращении на родину, он оставался самим собой. И свидетельство тому его «Швейк», над которым писатель начал работать через несколько недель после своего приезда в Прагу и который был отнюдь не обороной, а наступлением. Это особенно ясно, если учесть полный замысел романа. Сам Гашек говорил: «Посмеюсь над всеми дураками, а заодпо покажу, каков наш (т.е. чешский. — С. Н.) настоящий характер и на что мы способны». Явно имелись в виду те части романа, в которых писатель собирался показать Швейка как участника гражданской войны в России. Р. Пытлик, к сожалению, уделил общему замыслу романа недостаточное внимание.
Большую ценность в книге представляют наблюдения над психологией творчества Гашека. Создавая духовный портрет писателя, Пытлик сумел выразительно показать нераздельность его личности и творчества. Последнее не было для Гашека лишь определенной сферой его жизни. Жизнь и творчество Гашека составляют единое целое. Впервые высказана глубоко верная, на наш взгляд, мысль о том, что и устные комические импровизации Гашека в пражских кафе и пивных в предвоенный период его жизни были для него, собственно говоря, своеобразным художественным творчеством и одновременно творческой лабораторией. Это подтверждается и впервые обобщенными сведениями о попытках сценических выступлений Гашека.
Содержательны замечания о своеобразии писательской манеры Гашека, например, о том, что он стремился не столько к шлифовке и отработке слога, сколько к поискам комических «находок» и «поворотов», составляющих главную силу многих его рассказов. Не менее интересно показано, как расширялась и обогащалась сатирическая палитра писателя, вбиравшая в себя все новые и новые формы. С определенного момента в его творчестве все больший удельный вес приобретает, например, искусство пародийной стилизации жанров политической публицистики и присущей им фразеологии.
Книга Пытлика — заметное событие в изучении творчества великого сатирика. Тем не менее следует учитывать, что она не завершает, а открывает процесс создания полной и всесторонней биографии Гашека, его творческого портрета. Да это и понятно. Жизнь и творчество любого крупного художника обычно поддаются освещению лишь посредством многих и разных книг, исследований, очерков. При всем том, что Пытлик сделал много, при всем обилии и богатстве материала, содержательности многих оценок и наблюдений не все вопросы в книге исчерпаны и освещены с равной степенью убедительности. Мнения автора кое-где выглядят как предположительные и гипотетические. По-видимому, в некоторые суждения в дальнейшем будут внесены и коррективы.
Есть в работе и пробелы. Думается, например, что все же недостаточно проявлена и подчеркнута общая логика духовного развития Гашека, которую мы пытались раскрыть несколькими страницами выше.
По-видимому, автор ограничил свои возможности, отказавшись от более подробного анализа литературного творчества писателя, а местами и от сколько-либо обстоятельной информации о его тематике и проблематике. Так, рассказы и очерки первого периода (на наш взгляд, вообще несколько недооцененные) определяются почти исключительно с точки зрения жанра. Почти ничего не говорится об их содержании. Полнее могла бы быть раскрыта социальная сатира Гашека 1904—1914 годов и т. д. Неполон и анализ романа о Швейке. Внимание сосредоточено главным образом на фактах биографии Гашека, а применительно к творчеству — скорее на общих его принципах, своеобразии и особенностях творческого процесса, структурно-жанровых типах. Вероятно, учитывалось, что чешский читатель хорошо знает произведения Гашека и располагает к тому же предыдущим очерком Пытлика «Я. Гашек», изданным в Праге в 1962 году и посвященным как раз анализу его литературного творчества. Тем не менее самоограничение автора в новой книге создает определенные неудобства; особенно для зарубежного читателя. Отсутствие более конкретного анализа и оценки произведений, их тематики и проблематики приводит к тому, что бытовой фон порой несколько заслоняет внутреннее содержание творческой жизни писателя. Автор задался целью преодолеть инерцию легенд, которых немало наслоилось вокруг имени Гашека, и опираться лишь на факты. Но поскольку память очевидцев и документы зачастую сохранили лишь наиболее броские приметы внешнего поведения Гашека, в то время как его духовный мир получал выражение прежде всего в его литературном творчестве, местами создается даже несколько смещенная картина. Богемно-раблезианская окраска жизненного стиля Гашека оказывается как бы сгущенной, преувеличенной и затеняет более существенные стороны его жизни и внутреннего наполнения его духовного мира.
Правда, недостаточную информацию о творчестве писателя читатель может при желании восполнить, обратившись к другим работам о Гашеке, в том числе советских авторов, указанным в библиографии, которая прилагается к этой книге.
Надо сказать, что советские литературоведы, критики, мемуаристы также немало сделали для объяснения личности и творчества великого чешского писателя и особенно для освещения его партийной работы в Советской России, Красной Армии. В архивах разысканы ценные документы. И число их время от времени пополняется.
Около четверти своей сознательной жизни Гашек провел в нашей стране. Сейчас он один из наиболее известных и популярных у нас писателей Чехословакии. Его произведения издавались на восемнадцати языках народов Советского Союза и выходили у нас общим тиражом более восьми миллионов экземпляров. При Обществе советско-чехословацкой дружбы в Москве существует Общество друзей Ярослава Гашека. В городе Бугульме, где Гашек был заместителем военного коменданта, открыт Музей Гашека.
Советские люди чтут Гашека как великого писателя и участника борьбы за победу Советской власти. И символично, что в Москве, недалеко от улицы Горького, от площади Пушкина и площади Маяковского, рядом с улицей Ю. Фучика, есть улица, носящая имя чешского писателя-коммуниста Ярослава Гашека.
С. В. Никольский
Легенда и факты
Жизнь всякого великого художника — а Гашек, бесспорно, им был — обретает черты своеобразного художественного произведения. Поэтому порой нелегко определить границы, отделяющие жизнь от творчества, особенно если они сливаются воедино, как у Гашека.
Источником биографии писателя стала мемуарная литература, стремившаяся приблизить к нам его человеческий облик с помощью выдуманных историй и анекдотов. Мемуаристы тщетно силились не уступать в остроумии и веселости самому Гашеку. Увы, между фантазией Гашека и фантазией вспоминавших о нем богемных друзей есть одно существенное различие. Те никогда не умели по достоинству оценить значение этого мифа для его творчества, одухотворенного особым видением мира, которое безошибочно проникает в самую суть вещей. В загадочной легенде о Гашеке отсутствует прежде всего то основное свойство, которое делает его юмор оригинальным и неповторимым: способность интенсивно переживать каждое мгновение, свойство жизненной достоверности.
Если мы хотим познать подлинные жизненные корни мифа, легенды о Гашеке, нам придется терпеливо разматывать клубок вымыслов и полуправд, додумывать и связывать воедино обрывочные факты, догадываться о реальном значении отдельных мистификаций. И потому мы не намерены нагромождать новые гипотезы, а избираем форму репортажного, мозаичного, но зато правдивого документального повествования. Попытаемся факт за фактом реконструировать жизнь Гашека как цепь событий. Для этого мы используем весь доступный материал: переписку, полицейские отчеты, устные свидетельства, анекдоты и мемуарную литературу. Широта и кажущаяся безбрежность повествования, выглядящего как своеобразная антология, как простое перечисление, соединение фактов, почерпнутых из различных биографических источников, должны гарантировать нас от искажения портрета Гашека, чего трудно избежать при одностороннем отборе материала или преднамеренном, предвзятом его истолковании.
Из разрозненных фактов и событий выступает исполинская фигура художника и творца, который, как мы еще покажем, затронул существеннейшие проблемы нашего века. За фактами и документами, несомненно, скрыта и подлинная жизнь Гашека — многозначная, неповторимая, жизнь как деяние.
Хаотическое разноголосье свидетельств и догадок, где переплетаются жизнь, миф и литературное творчество, заставляет задуматься над простейшим вопросом: каков же, собственно, был человек, написавший «Похождения бравого солдата Швейка»?
«Он прост и загадочен, почти как малый ребенок», — заявляет его верный друг Франта Сауер. «Основные черты его характера — мягкость, способность быстро переходить от настроения к настроению, мгновенная акклиматизация, стремление привлечь к себе внимание окружающих, высмеять кого-нибудь, представить в карикатурном виде», — утверждает первая жена писателя Ярмила Гашекова.
На фоне загадок и тайн, окружающих фигуру Гашека, вырисовывается образ полного, добродушного, порой по-детски жестокого и импульсивного человека, неудачника, тщетно пытавшегося найти себе применение в практической жизни, бродяги, вечно гонимого с места на место какой-то силой, ибо писать он умел только о том, что в совершенстве знал и интенсивно пережил. Образ человека мягкого, ребячливого, которого кучера, посещавшие жижковские трактиры, наградили необычным прозвищем — бродячий гусенок. Мы не будем полемизировать с ранее изданными биографиями. Попытаемся рассказать обо всем заново с самого начала.
Источником биографии писателя стала мемуарная литература, стремившаяся приблизить к нам его человеческий облик с помощью выдуманных историй и анекдотов. Мемуаристы тщетно силились не уступать в остроумии и веселости самому Гашеку. Увы, между фантазией Гашека и фантазией вспоминавших о нем богемных друзей есть одно существенное различие. Те никогда не умели по достоинству оценить значение этого мифа для его творчества, одухотворенного особым видением мира, которое безошибочно проникает в самую суть вещей. В загадочной легенде о Гашеке отсутствует прежде всего то основное свойство, которое делает его юмор оригинальным и неповторимым: способность интенсивно переживать каждое мгновение, свойство жизненной достоверности.
Если мы хотим познать подлинные жизненные корни мифа, легенды о Гашеке, нам придется терпеливо разматывать клубок вымыслов и полуправд, додумывать и связывать воедино обрывочные факты, догадываться о реальном значении отдельных мистификаций. И потому мы не намерены нагромождать новые гипотезы, а избираем форму репортажного, мозаичного, но зато правдивого документального повествования. Попытаемся факт за фактом реконструировать жизнь Гашека как цепь событий. Для этого мы используем весь доступный материал: переписку, полицейские отчеты, устные свидетельства, анекдоты и мемуарную литературу. Широта и кажущаяся безбрежность повествования, выглядящего как своеобразная антология, как простое перечисление, соединение фактов, почерпнутых из различных биографических источников, должны гарантировать нас от искажения портрета Гашека, чего трудно избежать при одностороннем отборе материала или преднамеренном, предвзятом его истолковании.
Из разрозненных фактов и событий выступает исполинская фигура художника и творца, который, как мы еще покажем, затронул существеннейшие проблемы нашего века. За фактами и документами, несомненно, скрыта и подлинная жизнь Гашека — многозначная, неповторимая, жизнь как деяние.
Хаотическое разноголосье свидетельств и догадок, где переплетаются жизнь, миф и литературное творчество, заставляет задуматься над простейшим вопросом: каков же, собственно, был человек, написавший «Похождения бравого солдата Швейка»?
«Он прост и загадочен, почти как малый ребенок», — заявляет его верный друг Франта Сауер. «Основные черты его характера — мягкость, способность быстро переходить от настроения к настроению, мгновенная акклиматизация, стремление привлечь к себе внимание окружающих, высмеять кого-нибудь, представить в карикатурном виде», — утверждает первая жена писателя Ярмила Гашекова.
На фоне загадок и тайн, окружающих фигуру Гашека, вырисовывается образ полного, добродушного, порой по-детски жестокого и импульсивного человека, неудачника, тщетно пытавшегося найти себе применение в практической жизни, бродяги, вечно гонимого с места на место какой-то силой, ибо писать он умел только о том, что в совершенстве знал и интенсивно пережил. Образ человека мягкого, ребячливого, которого кучера, посещавшие жижковские трактиры, наградили необычным прозвищем — бродячий гусенок. Мы не будем полемизировать с ранее изданными биографиями. Попытаемся рассказать обо всем заново с самого начала.
Детство
В понедельник 30 апреля 1883 года Катержина, урожденная Ярешова, жена преподавателя гимназии Йозефа Гашека, в темной квартире старого дома № 1325 по Школьской улице в Праге родила сына. Это был второй ребенок в семье, первый мальчик по имени Йозеф умер вскоре после рождения. В субботу 12 мая повивальная бабка Петронила Изерова отнесла новорожденного в находившийся неподалеку храм св. Штепана, и там его крестили. Капеллан Франтишек Бенда записал в метрику имена: Ярослав, Матей, Франтишек. Крестным отцом был доктор Матей Коварж, преподаватель государственной гимназии; крестной матерью — Юлия Слански, дочь владельца частной немецкой реальной гимназии на Микуландской улице, где Йозеф Гашек преподавал математику и физику. (Он не сдал второго выпускного экзамена в университете и потому мог преподавать лишь в частных учебных заведениях, где жалованье было ниже, чем в государственных гимназиях.) Позднее он устроился в банке «Славия» статистиком по страховым расчетам.
Гашеки происходили из древнего южночешского сельского рода. Дед, Франтишек Гашек, человек серьезный и умный, крестьянствовал в Мыдловарах. По утверждению В. Менгера, автора наиболее обширной биографической книги о детстве и молодости Гашека, этот дед писателя принимал участие в Пражском восстании 1848 года и был депутатом Кромержижского сейма[1]. Отец матери Антонин Яреш сторожил поля и рыбные пруды князей Швар-ценбергов, первоначально — в Крчи у Противина. Родители познакомились в Писеке. Йозеф Гашек там учился и жил у Ярешей, которые к тому времени перебрались в окружной город. Но свадьбы им пришлось ждать тринадцать лет; когда отец Ярослава женился, ему было тридцать пять.
После смерти жены дед Яреш переселился к дочери в Прагу и водил маленького внука гулять на Карлову площадь. Рассказы деда стали позднее основой новелл Гашека о ражицкой сторожке, которые очаровывают читателя сходством со старинными картинками.
Смутные воспоминания о родном южночешском крае служили идиллическим контрастом к горьким детским переживаниям в обстановке большого города. Семью Йозефа и Катержины Гашеков, состоявшую из Ярослава, его брата Богуслава, который был на три года моложе, и воспитанницы Марии, сироты, оставшейся после смерти брата Йозефа — Мартина, постиг удел нищающей интеллигенции. Постоянными их спутниками были заботы, нужда, всегдашняя неуверенность в завтрашнем дне. Эта участь наложила отпечаток на довольно мягкий характер Йозефа Гашека, который, как говорят, именно потому ожесточился, озлобился и стал пить. Во время эпидемии гриппа в 1898 году он заболел, был вынужден согласиться на операцию почек и вскоре умер, не дожив до пятидесяти. Ярославу было тогда тринадцать лет.
Материальное положение семьи после смерти кормильца резко ухудшилось. Единственной финансовой основой для займов в момент крайней нужды было приданое двоюродной сестры Марии (15 000 гульденов), к которому честный и совестливый учитель Гашек прежде не позволял прикасаться.
Мать писателя Катержина пыталась бороться с жестокой судьбой, ибо это была женщина решительная и энергичная. На небольшую компенсацию, полученную из банка, она во время каникул отправилась с детьми в родную деревню — Крч у Противина. После краткого пребывания там поехала в Водняны и Скочицы, где пришлось переночевать прямо на соломе, а затем — в Злив и Мыдловары, чтобы навестить родственников мужа. Эти каникулы были единственным светлым воспоминанием в ее вдовстве. Дальше ее ждет уже только нищенское прозябание, необходимость отказывать себе во всем, шитье белья по заказам магазинов, жизнь в дешевых квартирах штепанского квартала.
Для обстановки детства Гашека весьма характерны частые переезды с места на место. Из многоэтажного благоустроенного дома на Школьской улице, где родился Ярослав, его родители через год переезжают на Ечную улицу в дом Швантля. Сюда к ним перебрался дед Антонин Яреш. В следующем году они переезжают в дом Подушека на Карловой площади, где живут в задней части дома, выходившей на так называемую Собачью улочку. Здесь родился младший брат Гашека Богуслав. Через три года мы находим Гашеков в доме «У психиатрической больницы», на углу улиц На боишти и Сокольской. Спустя год они занимают маленькую квартирку в соседнем доме Зелингера. Не проходит и полутора лет, как семейство Гашеков вновь переселяется, на этот раз на Штепанскую улицу, в дом, находящийся против школы, которую посещают оба мальчика. Через два года Гашеки находят квартиру на Липовой улице, но вскоре опять живут на Штепанской, где семья и потеряла кормильца. После этого Катержина Гашекова переезжает с детьми на Винограды, на улицу Пухмайера (ныне Любляпская), затем на улицу Шафарика, потом на улицу Челаковского, позднее на улицу Клицперы, на Шумавскую улицу, на Корунни проспект, пока наконец она не обосновалась окончательно в одном из домов Велеградской улицы. Там ее и настигла смерть.
По одному только перечню всех этих адресов, смена которых большей частью была вызвана затруднениями с оплатой, можно судить, каково было детство Ярослава. Еще ребенком ему довелось познать ощущение неуверенности в завтрашнем дне, а постоянные переезды стали в чем-то предзнаменованием его бродяжьего будущего. Без тесных пражских двориков, наполненных криком немытых и оборванных детей, сплетнями и мелочными спорами соседей, без неприглядных, сырых, темных и холодных квартир, без детских воспоминаний о грубых нравах и безнадежной нищете безработных пролетариев, подмастерьев и ремесленников, о голодных и грязных нищих — без всего этого трудно понять, почему позднее Гашек так решительно старался освободиться от гнетущих жизненных тягот.
Именно в знакомстве с убогой жизнью и вечной нуждой пражской бедноты — истоки суровой горечи гашевского юмора. Отсюда, в частности, и мрачный фон его юморесок и рассказов о детях.
В духе позднейших анекдотов и легенд большинство биографов изображают маленького Ярослава озорником и непоседой. Как нам кажется, ближе к истине те, кто придерживается противоположной точки зрения и утверждает, что мальчик был тихим и запуганным. Будучи сыном преподавателя, он поначалу хорошо учился, хотя из-за неблагоприятных жилищных условий часто болел. «К шалостям остальных он обычно присоединялся самым последним, — вспоминает один из его соучеников, — скорее был страшно стыдлив, чем задирист». Другие рассказывают, что он боялся «смертушек», масок, вырезанных из тыквы, которыми его пугали товарищи. Итак, скорее можно говорить о повышенной впечатлительности юного Гашека, о его порой даже чрезмерной склонности к фантазерству, нежели о буйной и жизнедеятельной натуре. Тем резче бросается в глаза перелом, когда мальчик, взрослея, неожиданно преодолевает врожденную робость и с живой непосредственностью отдается неукротимой игре своего темперамента. Необузданность Гашека в самом деле иногда походит на свойственное подросткам стремление чем-нибудь отличиться, шокировать окружающих, поразить их неожиданными идеями, необыкновенными выходками.
Гашеки происходили из древнего южночешского сельского рода. Дед, Франтишек Гашек, человек серьезный и умный, крестьянствовал в Мыдловарах. По утверждению В. Менгера, автора наиболее обширной биографической книги о детстве и молодости Гашека, этот дед писателя принимал участие в Пражском восстании 1848 года и был депутатом Кромержижского сейма[1]. Отец матери Антонин Яреш сторожил поля и рыбные пруды князей Швар-ценбергов, первоначально — в Крчи у Противина. Родители познакомились в Писеке. Йозеф Гашек там учился и жил у Ярешей, которые к тому времени перебрались в окружной город. Но свадьбы им пришлось ждать тринадцать лет; когда отец Ярослава женился, ему было тридцать пять.
После смерти жены дед Яреш переселился к дочери в Прагу и водил маленького внука гулять на Карлову площадь. Рассказы деда стали позднее основой новелл Гашека о ражицкой сторожке, которые очаровывают читателя сходством со старинными картинками.
Смутные воспоминания о родном южночешском крае служили идиллическим контрастом к горьким детским переживаниям в обстановке большого города. Семью Йозефа и Катержины Гашеков, состоявшую из Ярослава, его брата Богуслава, который был на три года моложе, и воспитанницы Марии, сироты, оставшейся после смерти брата Йозефа — Мартина, постиг удел нищающей интеллигенции. Постоянными их спутниками были заботы, нужда, всегдашняя неуверенность в завтрашнем дне. Эта участь наложила отпечаток на довольно мягкий характер Йозефа Гашека, который, как говорят, именно потому ожесточился, озлобился и стал пить. Во время эпидемии гриппа в 1898 году он заболел, был вынужден согласиться на операцию почек и вскоре умер, не дожив до пятидесяти. Ярославу было тогда тринадцать лет.
Материальное положение семьи после смерти кормильца резко ухудшилось. Единственной финансовой основой для займов в момент крайней нужды было приданое двоюродной сестры Марии (15 000 гульденов), к которому честный и совестливый учитель Гашек прежде не позволял прикасаться.
Мать писателя Катержина пыталась бороться с жестокой судьбой, ибо это была женщина решительная и энергичная. На небольшую компенсацию, полученную из банка, она во время каникул отправилась с детьми в родную деревню — Крч у Противина. После краткого пребывания там поехала в Водняны и Скочицы, где пришлось переночевать прямо на соломе, а затем — в Злив и Мыдловары, чтобы навестить родственников мужа. Эти каникулы были единственным светлым воспоминанием в ее вдовстве. Дальше ее ждет уже только нищенское прозябание, необходимость отказывать себе во всем, шитье белья по заказам магазинов, жизнь в дешевых квартирах штепанского квартала.
Для обстановки детства Гашека весьма характерны частые переезды с места на место. Из многоэтажного благоустроенного дома на Школьской улице, где родился Ярослав, его родители через год переезжают на Ечную улицу в дом Швантля. Сюда к ним перебрался дед Антонин Яреш. В следующем году они переезжают в дом Подушека на Карловой площади, где живут в задней части дома, выходившей на так называемую Собачью улочку. Здесь родился младший брат Гашека Богуслав. Через три года мы находим Гашеков в доме «У психиатрической больницы», на углу улиц На боишти и Сокольской. Спустя год они занимают маленькую квартирку в соседнем доме Зелингера. Не проходит и полутора лет, как семейство Гашеков вновь переселяется, на этот раз на Штепанскую улицу, в дом, находящийся против школы, которую посещают оба мальчика. Через два года Гашеки находят квартиру на Липовой улице, но вскоре опять живут на Штепанской, где семья и потеряла кормильца. После этого Катержина Гашекова переезжает с детьми на Винограды, на улицу Пухмайера (ныне Любляпская), затем на улицу Шафарика, потом на улицу Челаковского, позднее на улицу Клицперы, на Шумавскую улицу, на Корунни проспект, пока наконец она не обосновалась окончательно в одном из домов Велеградской улицы. Там ее и настигла смерть.
По одному только перечню всех этих адресов, смена которых большей частью была вызвана затруднениями с оплатой, можно судить, каково было детство Ярослава. Еще ребенком ему довелось познать ощущение неуверенности в завтрашнем дне, а постоянные переезды стали в чем-то предзнаменованием его бродяжьего будущего. Без тесных пражских двориков, наполненных криком немытых и оборванных детей, сплетнями и мелочными спорами соседей, без неприглядных, сырых, темных и холодных квартир, без детских воспоминаний о грубых нравах и безнадежной нищете безработных пролетариев, подмастерьев и ремесленников, о голодных и грязных нищих — без всего этого трудно понять, почему позднее Гашек так решительно старался освободиться от гнетущих жизненных тягот.
Именно в знакомстве с убогой жизнью и вечной нуждой пражской бедноты — истоки суровой горечи гашевского юмора. Отсюда, в частности, и мрачный фон его юморесок и рассказов о детях.
В духе позднейших анекдотов и легенд большинство биографов изображают маленького Ярослава озорником и непоседой. Как нам кажется, ближе к истине те, кто придерживается противоположной точки зрения и утверждает, что мальчик был тихим и запуганным. Будучи сыном преподавателя, он поначалу хорошо учился, хотя из-за неблагоприятных жилищных условий часто болел. «К шалостям остальных он обычно присоединялся самым последним, — вспоминает один из его соучеников, — скорее был страшно стыдлив, чем задирист». Другие рассказывают, что он боялся «смертушек», масок, вырезанных из тыквы, которыми его пугали товарищи. Итак, скорее можно говорить о повышенной впечатлительности юного Гашека, о его порой даже чрезмерной склонности к фантазерству, нежели о буйной и жизнедеятельной натуре. Тем резче бросается в глаза перелом, когда мальчик, взрослея, неожиданно преодолевает врожденную робость и с живой непосредственностью отдается неукротимой игре своего темперамента. Необузданность Гашека в самом деле иногда походит на свойственное подросткам стремление чем-нибудь отличиться, шокировать окружающих, поразить их неожиданными идеями, необыкновенными выходками.