Страница:
Ябрил прошел испытание. Он не был связан ни с Грессе и Тибботом, ни с попыткой убийства президента.
Во-вторых, Фрэнсис Кеннеди объявил, что после инаугурации он сделает все, что в его власти, чтобы созвать Конституционное собрание для усовершенствования конституции. Он ссылался на то, что Грессе и Тиббот после совершенного ими страшного преступления были освобождены из-за упущений в Билле о правах. Он хочет изменить конституцию таким образом, чтобы важные для общества вопросы решались не конгрессом или президентом, а референдумом.
В-третьих, он с печалью в голосе сообщил, что ради успокоения страстей по поводу того, кто несет ответственность за взрыв атомной бомбы, генеральный прокурор Кристиан Кли покинет свой правительственный пост через месяц после инаугурации. Кеннеди напомнил своим слушателям, что сам он прошел испытание мозговым детектором лжи в связи с этим кризисом и может поручиться за невиновность Кли, однако, в интересах страны, чтобы Кли ушел в отставку. Теперь, после этих мер все противоречия будут разрешены. Кеннеди обещал предать Грессе и Тиббота новому суду. Если Конституционное собрание пересмотрит Билль о правах, эти преступники подвергнутся мозговому исследованию.
Речь президента атаковали только средства массовой информации, контролируемые Сократовым клубом. Они подчеркивали слабость аргументов президента. Если Грессе и Тиббота можно принудительно заставить подвергнуться испытанию, то почему нельзя заставить Кристиана Кли? Отмечались и другие более серьезные моменты. Конституционное собрание никогда не собиралось с тех пор, как была выработана конституция, и созвать его – все равно, что открыть ящик Пандоры. Газеты и телевидение заявляли, что одна из предполагаемых поправок к конституции будет гласить, что президент может оставаться на своем посту более восьми лет.
Президенту Фрэнсису Кеннеди не так-то легко было подготовить все эти мероприятия, и уж совсем сложной задачей был созыв Конституционного собрания, но фундамент он заложил и теперь испытывал уверенность в успехе. Еще более трудным оказалось уговорить Ябрила согласиться на испытание мозга. Очень болезненным было объявить Кристиану Кли, человеку, которого он любил больше всех, что тот должен подать в отставку с поста генерального прокурора. Но самым трудным моментом для него оказалась внутренняя борьба с самим собой.
Созыв Конституционного собрания он готовил особенно тщательно. Это собрание необходимо, чтобы усилить его власть, дать ему в руки оружие, в котором он нуждался для осуществления своей мечты о будущем Америки.
Они с Кристианом так и планировали, чтобы Грессе и Тиббота освободили за недостаточностью улик. Поэтому было еще труднее убедить Кли подать в отставку. Но Кеннеди знал, что его оппоненты будут требовать, чтобы генеральный прокурор тоже прошел мозговое испытание, а если Кли перестанет быть членом правительства, Кеннеди сумеет предотвратить это.
Решение о Ябриле доставило Кеннеди больше всех неприятностей. Здесь требовалась особая хитрость. Во-первых, он должен убедить Ябрила добровольно согласиться пройти испытание, во-вторых, нужно оправдать свое решение в глазах американского общественного мнения. И наконец, надо перебороть себя и позволить Ябрилу избежать наказания. В конце концов, Фрэнсис Кеннеди нашел оправдание тем действиям, которые должен был предпринять.
Президент Фрэнсис Кеннеди пригласил Теодора Тэппи, директора Центрального разведывательного управления, для личной беседы в Желтую Овальную комнату. Он никого не допустил на эту встречу, так как не хотел, чтобы были свидетели или остались какие-нибудь записи.
С Теодором Тэппи нужно было держаться осторожно. Этот человек прошел все ступени служебной лестницы, осуществлял руководство секретными операциями, прекрасно знал подноготную любого предательства. Он долго и упорно практиковался в искусстве предательства людей во имя блага своей страны. Его патриотизм не подлежал сомнению, однако это не значило, что он готов преступить запретную черту.
Кеннеди, не тратя времени на любезности и чаепитие, сразу же обратился к Тэппи:
– Тео, я хочу поговорить о проблеме, которую понимаем только мы с вами. И только мы с вами можем решить ее.
– Я сделаю все, что в моих силах, господин президент, – отозвался Тэппи, и Кеннеди заметил, как зловеще сверкнули его глаза. Тэппи учуял запах крови.
– Все, о чем мы сейчас говорим, является в высшей степени секретным и относится к прерогативам власти, – продолжал Кеннеди. – Вы не должны никому говорить об этом, даже членам моего штаба.
Тут Тэппи понял, что предмет разговора исключительно деликатный, поскольку обычно Кеннеди посвящал свой штаб во все дела.
– Речь идет о Ябриле. Я уверен, – Кеннеди улыбнулся, – что вы все уже продумали. Ябрила будут судить, что вызовет некоторое возмущение Америки. Его признают виновным и осудят на пожизненное заключение. Начнутся террористические акты с захватом важных персон заложниками, и единственным требованием будет освобождение Ябрила. К тому времени я уже не буду президентом, так что Ябрил выйдет на свободу. Выйдет достаточно опасным человеком.
Кеннеди уловил скептицизм в глазах Тэппи, слишком искушенного в обмане. Его лицо утратило всякое выражение, взгляд стал безжизненным, а губы словно потеряли свою форму. Никаких мыслей на этом лице прочитать было нельзя.
И вдруг Тэппи улыбнулся:
– Вы должны увидеть служебную записку, которую представил мне начальник контрразведки. Он пишет абсолютно то же самое, что вы сказали.
– Как же нам предотвратить это? – спросил Кеннеди. Однако вопрос был риторический, и Тэппи на него не стал отвечать. – Мы не можем разрешить один вопрос. Связан ли Ябрил с Грессе и Тибботом? И представляет ли еще эта связь атомную угрозу? Я буду с вами откровенен. Мы знаем, что они не связаны, и должны заставить всех поверить в это.
– Я вас не понял, господин президент, – прервал его Тэппи.
Кеннеди решил, что подходящий момент настал.
– Я уговорю Ябрила согласиться пройти испытание. Он знает, что если предстанет перед судом, то наверняка будет осужден. Я скажу ему следующее: «Соглашайтесь на исследование мозга. Если испытание покажет, что вы не связаны с Грессе и Тибботом или с покушением на убийство, вас осудят только на пять лет тюрьмы, после чего вы выйдете на свободу». Его адвокаты будут счастливы такой сделке, а Ябрил станет думать: «Я знаю, что смогу пройти испытание, так почему же не согласиться на него? Всего пять лет тюрьмы, а за это время мои друзья могут меня вызволить». Он согласится.
В первый раз за все время их совместной работы Кеннеди увидел, что Тэппи смотри на него понимающими глазами оппонента. Он знал, Тэппи заглядывает далеко вперед, но не был уверен, что в нужном направлении.
Тэппи заговорил, и его слова были не столько предложением, сколько зондированием почвы.
– Значит, Ябрил выйдет на свободу через пять лет? Это не дело. Как относится к этому Кристиан? Он всегда оказывался на высоте, когда мы вместе работали в Оперативном управлении. Он что-нибудь предпринимает?
Кеннеди слегка разочарованно вздохнул. Он надеялся, что Тэппи, заглянув чуть дальше, поможет ему. А теперь он в трудном положении, а ведь это еще только начало разговора. Он медленно произнес:
– Кристиан ничего не предпринимает, он подает в отставку. Все должны сделать вы и я, потому что только мы можем ясно оценить ситуацию. А теперь слушайте меня внимательно. Следует доказать, что нет никакой связи между теми двумя парнями и Ябрилом. Народ должен знать это, он нуждается в успокоении. Кроме того, некоторым образом это ослабит давление на Кристиана. Но так будет только в том случае, если Ябрил пройдет испытание и докажет, что не связан с взрывом бомбы. Допустим, мы это проделаем. Но останется главная проблема: когда Ябрил выйдет на свободу, он все еще будет опасен. Вот чего мы не можем допустить.
На этот раз Тэппи понял задачу и согласился с президентом. Теперь он смотрел на Кеннеди, как слуга на своего хозяина, требующего от него услугу, которая свяжет их навеки.
– Я полагаю, что не получу никаких письменных указаний, – сказал Тэппи.
– Нет, – ответил Кеннеди. – Я намерен дать вам инструкции непосредственно сейчас.
– Если так, – произнес Теодор Тэппи, – то будьте максимально точны, господин президент.
Кеннеди улыбнулся тому, как хладнокровно отреагировал Тэппи.
– Доктор Аннакконе никогда не сделает этого, – подчеркнул он. – Год назад мне самому и в голову не пришло бы сделать такое.
– Понимаю, господин президент, – отозвался Тэппи.
Кеннеди понимал, что медлить нельзя.
– После того, как Ябрил согласится на испытание, я передам его в медицинский отдел ЦРУ. Испытание будет проводить ваша медицинская команда.
В глазах Тэппи не было морального осуждения, только сомнение в возможности исполнения.
– Мы ведем речь не об убийстве, – нетерпеливо пояснил Кеннеди. – Я не так глуп и не на столько аморален. И если бы я хотел этого, то говорил бы с Кристианом.
Тэппи ждал, а Кеннеди готовился произнести роковые слова.
– Я клянусь, – заявил он, – что прошу об этом во имя защиты нашей страны. Когда Ябрил после пяти лет тюрьмы выйдет на свободу, он должен быть безвреден. Я хочу, чтобы ваша медицинская команда при проведении испытания дошла до крайней черты, когда по словам доктора Аннакконе, возникают побочные явления, например, полностью утрачивается память. А человек без памяти, без веры и убеждений безопасен и ведет мирную жизнь.
Кеннеди посмотрел на Тэппи и поймал взгляд хищника, распознавшего в животном другой породы жестокость, равную своей собственности.
– Можете ли вы собрать команду, которая сделает это? – спросил Кеннеди.
– Я объясню им ситуацию, – ответил Тэппи. – Они бы никогда не согласились, если бы не были преданы своей стране. А после пяти лет тюрьмы мы просто объявим, что мозг Ябрила разрушился. Может, мы его даже освободим досрочно.
– Конечно, – согласился Кеннеди.
Поздно вечером Кристиан Кли доставил Ябрила в квартиру Фрэнсиса Кеннеди. И опять эта встреча была короткой и деловой, без жестов гостеприимства. Кеннеди сразу заговорил по существу и изложил свое предложение.
Ябрил молчал, недоверчиво поглядывая.
– Я вижу, – сказал Кеннеди, – что у вас сомнения.
Кеннеди во что бы то ни стало хотел добиться задуманного. Он вспомнил, как Ябрил обаял его дочь Терезу, прежде чем приставить пистолет к ее шее. Подобное обаяние на Ябрила не подействует.
Кеннеди может убедить этого человека, лишь заставив его поверить, что он действует в соответствии со своей суровой моралью.
– Я иду на это ради того, чтобы вытравить страх из мозгов граждан моей страны, – сказал Кеннеди. – Это моя главная задача. Мне бы доставило удовольствие, если бы вы остались за решеткой до конца ваших дней, но я делаю это предложение, исходя из чувства долга.
– Тогда почему вы тратите столько усилий, чтобы убедить меня? – спросил Ябрил.
– Потому что не в моем характере делать что-то ради проформы, – объяснил Кеннеди. Как он заметил, Ябрил поверил, что он человек морали, и ему можно доверять в границах этой морали. Фрэнсис Кеннеди вновь вызвал в памяти образ Терезы и ее веру в доброту Ябрила, и сказал. – Вас возмутило предположение, что ваши люди устроили взрыв атомной бомбы. Теперь у вас есть возможность реабилитировать себя и своих товарищей. Почему же не использовать такой шанс? Или вы боитесь, что не выдержите испытания?
Ябрил посмотрел в глаза Кеннеди.
– Я не верю, что вы можете простить меня, – сказал он.
– А я и не прощаю вас, – вздохнул Кеннеди, – хотя понимаю мотивы ваших поступков. Вы считали, что помогаете вашей стране. Я сейчас поступаю точно так же и делаю это в пределах моей власти. Мы разные люди, я не могу делать то, что делаете вы, а вы – не обижайтесь – не можете сделать то, что делаю я сейчас. Отпустить вас на свободу.
Президент видел, что почти убедил Ябрила, и продолжал уговаривать его, используя свой ум, свое обаяние, свою внешность честного человека. Он выступал перед Ябрилом в разных обличьях, прежде чем выложился весь и понял, что добился, в конце концов, успеха, когда увидел на лице Ябрила улыбку, выражавшую жалость и презрение. Тогда он убедился, что завоевал доверие Ябрила.
Через четыре дня, после того как Ябрил прошел медицинское исследование и был переведен обратно в тюрьму ФБР, его навестили два человека. Это были Фрэнсис Кеннеди и Кристиан Кли.
Ябрил держался совершенно непринужденно и раскованно.
Все трое в течение часа мирно пили чай и ели маленькие сандвичи. Кеннеди следил за Ябрилом, выражение лица которого изменилось. Оно стало мягким, в глазах появилась грусть. Ябрил мало говорил, но внимательно разглядывал Кеннеди. Кеннеди и Кли словно пытались разгадать некую тайну.
Он выглядел умиротворенным и излучал такую чистоту души, что Кеннеди не в силах был смотреть на него и в конце концов ушел.
Решение по поводу Кристиана Кли было очень болезненным для Фрэнсиса Кеннеди, а для Кристиана оно оказалось совершенно неожиданным. Кеннеди пригласил его в Желтую комнату для частной беседы, при которой не присутствовал даже Юджин Дэйзи.
Президент начал разговор совершенно спокойно:
– Кристиан, ты всегда был самым близким мне человеком, не считая моей семьи. Я думаю, мы знаем друг друга лучше, чем кто бы то ни был. Поэтому надеюсь, ты поймешь, что я должен просить тебя подать в отставку после моей инаугурации.
Кли смотрел на его красивое лицо, озаренное легкой улыбкой. Он не мог поверить, что Кеннеди выгоняет его безо всякого объяснения и спокойно произнес:
– Я знаю, что иногда задевал за углы, но моей конечной целью всегда было уберечь тебя от любой беды.
– Ты выполнял свою работу превосходно, – сказал Кеннеди. Я никогда не выдвинул бы свою кандидатуру в президенты, если бы ты не обещал обеспечить мою безопасность. Но теперь я ничего больше не боюсь. Я помню, как корчился от страха в былые времена, а сейчас у меня нет такого чувства.
– Тогда почему ты меня увольняешь? – спросил Кристиан.
Его слегка подташнивало, он не ожидал такого удара от своего друга, от человека, которого он обожал больше чем кого либо другого на этом свете.
Кеннеди грустно улыбнулся.
– Все дело в атомной бомбе. Я понимаю, ты сделал это ради меня, но все равно не могу смириться.
– Ты хотел, чтобы я сделал это, – сказал Кристиан Кли.
Теперь пришел черед Кеннеди удивиться. Он воскликнул:
– Крис, ты знаешь меня почти тридцать лет. Когда это я был настолько аморален? Ты всегда говорил, что ценишь мою честность. Как же ты мог подумать, что я ждал от тебя такого ужасного поступка?
– И мы по-прежнему останемся друзьями? – усмехнулся Кристиан Кли.
– Конечно, – ответил Кеннеди.
Но Кристиан уже знал, что они с Кеннеди уже никогда не будут друзьями.
Оракул вызвал к себе членов Сократова клуба, и как они ни были богаты и могущественны, никто не рискнул отказаться. Кроме того, данное приглашение вселяло надежду, что старик может разрешить их проблему, касающуюся Фрэнсиса Кеннеди.
Оракул принимал их в своей огромной жилой комнате и, несмотря на возраст, был очень оживлен. Его движения казались более энергичными, кресло-каталка с моторчиком то и дело сновала между гостями, он крепко пожимал им руки, при этом глаза его блестели. Это оживление, столь неуместное для такого старика, производило впечатление на присутствующих, потому что он был самым богатым среди всех и имел свою долю в каждой из их империй.
Джордж Гринвелл завидовал столетнему старику, который был так бодр. Гринвелл, в свои восемьдесят, обладая хорошим здоровьем, гадал, сможет ли достичь такого благословенного долголетия. Сколько еще радостей в жизни, думал Гринвелл, но надо быть осторожным.
Для совещания Оракул использовал длинный стол в столовой. Слугам было запрещено входить, но здесь находился бар с напитками и блюда с сандвичами к английскому чаю.
Оракул, сидя во главе стола, приветствовал каждого из собравшихся. С Джорджем Гринвеллом он пошутил по-стариковски:
– Хорошо, что мы оба еще здесь.
Берту Оудику он сказал:
– Тебя еще не посадили? Не обращай внимания. На взлете моей карьеры они пять раз отдавали меня под суд, но я не провел в тюрьме ни дня.
Луиса Инча, Мартина Матфорда и Лоуренса Салентайна он только назвал по имени. Потом обратился ко всем и заговорил с остановками, словно состояние его мозга вызывало замедленность речи, хотя смысл слов Оракула был ясен.
– Джентльмены, – сказал он, – я выхожу из Сократова клуба. И мой долг предупредить вас, я продам все принадлежащие мне акции ваших компаний. Мы можем заработать на этом кругленькую сумму. Он засмеялся своим кашляющим смехом. – Но самое главное, я хочу предупредить вас, ссылаясь на свой долгий опыт. Вы должны защищаться. Кеннеди уничтожит вас всех.
Спустя два дня Лоуренс Салентайн имел свидание с президентом Фрэнсисом Кеннеди. Встреча была короткой и деловой. Кеннеди сообщил ему, что не будет никаких сделок с Сократовым клубом, что вся структура американского общества должна быть изменена. Однако, сказал Кеннеди, он может пойти на сделку с Салентайном и его коллегами, владеющими газетами, журналами, радио– и телестанциями в Америке. Он нуждается в поддержке, чтобы его программа была правильно освещена в средствах массовой информации.
Салентайн отметил, что их нельзя контролировать далее определенного предела. Существуют независимые журналисты и телерепортеры, отстаивающие собственную точку зрения на происходящие в стране события. Многие из них будут критиковать правовые реформы и изменения в Билле о правах, которые не являются секретом.
Кеннеди заверил Салентайна, что понимает его и желает только в целом поддержку владельцев средств массовой информации.
В конце концов, Салентайн, в духе свободного американского предпринимательства, согласился на сделку. Остальные пусть заботятся о себе сами.
25
Во-вторых, Фрэнсис Кеннеди объявил, что после инаугурации он сделает все, что в его власти, чтобы созвать Конституционное собрание для усовершенствования конституции. Он ссылался на то, что Грессе и Тиббот после совершенного ими страшного преступления были освобождены из-за упущений в Билле о правах. Он хочет изменить конституцию таким образом, чтобы важные для общества вопросы решались не конгрессом или президентом, а референдумом.
В-третьих, он с печалью в голосе сообщил, что ради успокоения страстей по поводу того, кто несет ответственность за взрыв атомной бомбы, генеральный прокурор Кристиан Кли покинет свой правительственный пост через месяц после инаугурации. Кеннеди напомнил своим слушателям, что сам он прошел испытание мозговым детектором лжи в связи с этим кризисом и может поручиться за невиновность Кли, однако, в интересах страны, чтобы Кли ушел в отставку. Теперь, после этих мер все противоречия будут разрешены. Кеннеди обещал предать Грессе и Тиббота новому суду. Если Конституционное собрание пересмотрит Билль о правах, эти преступники подвергнутся мозговому исследованию.
Речь президента атаковали только средства массовой информации, контролируемые Сократовым клубом. Они подчеркивали слабость аргументов президента. Если Грессе и Тиббота можно принудительно заставить подвергнуться испытанию, то почему нельзя заставить Кристиана Кли? Отмечались и другие более серьезные моменты. Конституционное собрание никогда не собиралось с тех пор, как была выработана конституция, и созвать его – все равно, что открыть ящик Пандоры. Газеты и телевидение заявляли, что одна из предполагаемых поправок к конституции будет гласить, что президент может оставаться на своем посту более восьми лет.
Президенту Фрэнсису Кеннеди не так-то легко было подготовить все эти мероприятия, и уж совсем сложной задачей был созыв Конституционного собрания, но фундамент он заложил и теперь испытывал уверенность в успехе. Еще более трудным оказалось уговорить Ябрила согласиться на испытание мозга. Очень болезненным было объявить Кристиану Кли, человеку, которого он любил больше всех, что тот должен подать в отставку с поста генерального прокурора. Но самым трудным моментом для него оказалась внутренняя борьба с самим собой.
Созыв Конституционного собрания он готовил особенно тщательно. Это собрание необходимо, чтобы усилить его власть, дать ему в руки оружие, в котором он нуждался для осуществления своей мечты о будущем Америки.
Они с Кристианом так и планировали, чтобы Грессе и Тиббота освободили за недостаточностью улик. Поэтому было еще труднее убедить Кли подать в отставку. Но Кеннеди знал, что его оппоненты будут требовать, чтобы генеральный прокурор тоже прошел мозговое испытание, а если Кли перестанет быть членом правительства, Кеннеди сумеет предотвратить это.
Решение о Ябриле доставило Кеннеди больше всех неприятностей. Здесь требовалась особая хитрость. Во-первых, он должен убедить Ябрила добровольно согласиться пройти испытание, во-вторых, нужно оправдать свое решение в глазах американского общественного мнения. И наконец, надо перебороть себя и позволить Ябрилу избежать наказания. В конце концов, Фрэнсис Кеннеди нашел оправдание тем действиям, которые должен был предпринять.
Президент Фрэнсис Кеннеди пригласил Теодора Тэппи, директора Центрального разведывательного управления, для личной беседы в Желтую Овальную комнату. Он никого не допустил на эту встречу, так как не хотел, чтобы были свидетели или остались какие-нибудь записи.
С Теодором Тэппи нужно было держаться осторожно. Этот человек прошел все ступени служебной лестницы, осуществлял руководство секретными операциями, прекрасно знал подноготную любого предательства. Он долго и упорно практиковался в искусстве предательства людей во имя блага своей страны. Его патриотизм не подлежал сомнению, однако это не значило, что он готов преступить запретную черту.
Кеннеди, не тратя времени на любезности и чаепитие, сразу же обратился к Тэппи:
– Тео, я хочу поговорить о проблеме, которую понимаем только мы с вами. И только мы с вами можем решить ее.
– Я сделаю все, что в моих силах, господин президент, – отозвался Тэппи, и Кеннеди заметил, как зловеще сверкнули его глаза. Тэппи учуял запах крови.
– Все, о чем мы сейчас говорим, является в высшей степени секретным и относится к прерогативам власти, – продолжал Кеннеди. – Вы не должны никому говорить об этом, даже членам моего штаба.
Тут Тэппи понял, что предмет разговора исключительно деликатный, поскольку обычно Кеннеди посвящал свой штаб во все дела.
– Речь идет о Ябриле. Я уверен, – Кеннеди улыбнулся, – что вы все уже продумали. Ябрила будут судить, что вызовет некоторое возмущение Америки. Его признают виновным и осудят на пожизненное заключение. Начнутся террористические акты с захватом важных персон заложниками, и единственным требованием будет освобождение Ябрила. К тому времени я уже не буду президентом, так что Ябрил выйдет на свободу. Выйдет достаточно опасным человеком.
Кеннеди уловил скептицизм в глазах Тэппи, слишком искушенного в обмане. Его лицо утратило всякое выражение, взгляд стал безжизненным, а губы словно потеряли свою форму. Никаких мыслей на этом лице прочитать было нельзя.
И вдруг Тэппи улыбнулся:
– Вы должны увидеть служебную записку, которую представил мне начальник контрразведки. Он пишет абсолютно то же самое, что вы сказали.
– Как же нам предотвратить это? – спросил Кеннеди. Однако вопрос был риторический, и Тэппи на него не стал отвечать. – Мы не можем разрешить один вопрос. Связан ли Ябрил с Грессе и Тибботом? И представляет ли еще эта связь атомную угрозу? Я буду с вами откровенен. Мы знаем, что они не связаны, и должны заставить всех поверить в это.
– Я вас не понял, господин президент, – прервал его Тэппи.
Кеннеди решил, что подходящий момент настал.
– Я уговорю Ябрила согласиться пройти испытание. Он знает, что если предстанет перед судом, то наверняка будет осужден. Я скажу ему следующее: «Соглашайтесь на исследование мозга. Если испытание покажет, что вы не связаны с Грессе и Тибботом или с покушением на убийство, вас осудят только на пять лет тюрьмы, после чего вы выйдете на свободу». Его адвокаты будут счастливы такой сделке, а Ябрил станет думать: «Я знаю, что смогу пройти испытание, так почему же не согласиться на него? Всего пять лет тюрьмы, а за это время мои друзья могут меня вызволить». Он согласится.
В первый раз за все время их совместной работы Кеннеди увидел, что Тэппи смотри на него понимающими глазами оппонента. Он знал, Тэппи заглядывает далеко вперед, но не был уверен, что в нужном направлении.
Тэппи заговорил, и его слова были не столько предложением, сколько зондированием почвы.
– Значит, Ябрил выйдет на свободу через пять лет? Это не дело. Как относится к этому Кристиан? Он всегда оказывался на высоте, когда мы вместе работали в Оперативном управлении. Он что-нибудь предпринимает?
Кеннеди слегка разочарованно вздохнул. Он надеялся, что Тэппи, заглянув чуть дальше, поможет ему. А теперь он в трудном положении, а ведь это еще только начало разговора. Он медленно произнес:
– Кристиан ничего не предпринимает, он подает в отставку. Все должны сделать вы и я, потому что только мы можем ясно оценить ситуацию. А теперь слушайте меня внимательно. Следует доказать, что нет никакой связи между теми двумя парнями и Ябрилом. Народ должен знать это, он нуждается в успокоении. Кроме того, некоторым образом это ослабит давление на Кристиана. Но так будет только в том случае, если Ябрил пройдет испытание и докажет, что не связан с взрывом бомбы. Допустим, мы это проделаем. Но останется главная проблема: когда Ябрил выйдет на свободу, он все еще будет опасен. Вот чего мы не можем допустить.
На этот раз Тэппи понял задачу и согласился с президентом. Теперь он смотрел на Кеннеди, как слуга на своего хозяина, требующего от него услугу, которая свяжет их навеки.
– Я полагаю, что не получу никаких письменных указаний, – сказал Тэппи.
– Нет, – ответил Кеннеди. – Я намерен дать вам инструкции непосредственно сейчас.
– Если так, – произнес Теодор Тэппи, – то будьте максимально точны, господин президент.
Кеннеди улыбнулся тому, как хладнокровно отреагировал Тэппи.
– Доктор Аннакконе никогда не сделает этого, – подчеркнул он. – Год назад мне самому и в голову не пришло бы сделать такое.
– Понимаю, господин президент, – отозвался Тэппи.
Кеннеди понимал, что медлить нельзя.
– После того, как Ябрил согласится на испытание, я передам его в медицинский отдел ЦРУ. Испытание будет проводить ваша медицинская команда.
В глазах Тэппи не было морального осуждения, только сомнение в возможности исполнения.
– Мы ведем речь не об убийстве, – нетерпеливо пояснил Кеннеди. – Я не так глуп и не на столько аморален. И если бы я хотел этого, то говорил бы с Кристианом.
Тэппи ждал, а Кеннеди готовился произнести роковые слова.
– Я клянусь, – заявил он, – что прошу об этом во имя защиты нашей страны. Когда Ябрил после пяти лет тюрьмы выйдет на свободу, он должен быть безвреден. Я хочу, чтобы ваша медицинская команда при проведении испытания дошла до крайней черты, когда по словам доктора Аннакконе, возникают побочные явления, например, полностью утрачивается память. А человек без памяти, без веры и убеждений безопасен и ведет мирную жизнь.
Кеннеди посмотрел на Тэппи и поймал взгляд хищника, распознавшего в животном другой породы жестокость, равную своей собственности.
– Можете ли вы собрать команду, которая сделает это? – спросил Кеннеди.
– Я объясню им ситуацию, – ответил Тэппи. – Они бы никогда не согласились, если бы не были преданы своей стране. А после пяти лет тюрьмы мы просто объявим, что мозг Ябрила разрушился. Может, мы его даже освободим досрочно.
– Конечно, – согласился Кеннеди.
Поздно вечером Кристиан Кли доставил Ябрила в квартиру Фрэнсиса Кеннеди. И опять эта встреча была короткой и деловой, без жестов гостеприимства. Кеннеди сразу заговорил по существу и изложил свое предложение.
Ябрил молчал, недоверчиво поглядывая.
– Я вижу, – сказал Кеннеди, – что у вас сомнения.
Кеннеди во что бы то ни стало хотел добиться задуманного. Он вспомнил, как Ябрил обаял его дочь Терезу, прежде чем приставить пистолет к ее шее. Подобное обаяние на Ябрила не подействует.
Кеннеди может убедить этого человека, лишь заставив его поверить, что он действует в соответствии со своей суровой моралью.
– Я иду на это ради того, чтобы вытравить страх из мозгов граждан моей страны, – сказал Кеннеди. – Это моя главная задача. Мне бы доставило удовольствие, если бы вы остались за решеткой до конца ваших дней, но я делаю это предложение, исходя из чувства долга.
– Тогда почему вы тратите столько усилий, чтобы убедить меня? – спросил Ябрил.
– Потому что не в моем характере делать что-то ради проформы, – объяснил Кеннеди. Как он заметил, Ябрил поверил, что он человек морали, и ему можно доверять в границах этой морали. Фрэнсис Кеннеди вновь вызвал в памяти образ Терезы и ее веру в доброту Ябрила, и сказал. – Вас возмутило предположение, что ваши люди устроили взрыв атомной бомбы. Теперь у вас есть возможность реабилитировать себя и своих товарищей. Почему же не использовать такой шанс? Или вы боитесь, что не выдержите испытания?
Ябрил посмотрел в глаза Кеннеди.
– Я не верю, что вы можете простить меня, – сказал он.
– А я и не прощаю вас, – вздохнул Кеннеди, – хотя понимаю мотивы ваших поступков. Вы считали, что помогаете вашей стране. Я сейчас поступаю точно так же и делаю это в пределах моей власти. Мы разные люди, я не могу делать то, что делаете вы, а вы – не обижайтесь – не можете сделать то, что делаю я сейчас. Отпустить вас на свободу.
Президент видел, что почти убедил Ябрила, и продолжал уговаривать его, используя свой ум, свое обаяние, свою внешность честного человека. Он выступал перед Ябрилом в разных обличьях, прежде чем выложился весь и понял, что добился, в конце концов, успеха, когда увидел на лице Ябрила улыбку, выражавшую жалость и презрение. Тогда он убедился, что завоевал доверие Ябрила.
Через четыре дня, после того как Ябрил прошел медицинское исследование и был переведен обратно в тюрьму ФБР, его навестили два человека. Это были Фрэнсис Кеннеди и Кристиан Кли.
Ябрил держался совершенно непринужденно и раскованно.
Все трое в течение часа мирно пили чай и ели маленькие сандвичи. Кеннеди следил за Ябрилом, выражение лица которого изменилось. Оно стало мягким, в глазах появилась грусть. Ябрил мало говорил, но внимательно разглядывал Кеннеди. Кеннеди и Кли словно пытались разгадать некую тайну.
Он выглядел умиротворенным и излучал такую чистоту души, что Кеннеди не в силах был смотреть на него и в конце концов ушел.
Решение по поводу Кристиана Кли было очень болезненным для Фрэнсиса Кеннеди, а для Кристиана оно оказалось совершенно неожиданным. Кеннеди пригласил его в Желтую комнату для частной беседы, при которой не присутствовал даже Юджин Дэйзи.
Президент начал разговор совершенно спокойно:
– Кристиан, ты всегда был самым близким мне человеком, не считая моей семьи. Я думаю, мы знаем друг друга лучше, чем кто бы то ни был. Поэтому надеюсь, ты поймешь, что я должен просить тебя подать в отставку после моей инаугурации.
Кли смотрел на его красивое лицо, озаренное легкой улыбкой. Он не мог поверить, что Кеннеди выгоняет его безо всякого объяснения и спокойно произнес:
– Я знаю, что иногда задевал за углы, но моей конечной целью всегда было уберечь тебя от любой беды.
– Ты выполнял свою работу превосходно, – сказал Кеннеди. Я никогда не выдвинул бы свою кандидатуру в президенты, если бы ты не обещал обеспечить мою безопасность. Но теперь я ничего больше не боюсь. Я помню, как корчился от страха в былые времена, а сейчас у меня нет такого чувства.
– Тогда почему ты меня увольняешь? – спросил Кристиан.
Его слегка подташнивало, он не ожидал такого удара от своего друга, от человека, которого он обожал больше чем кого либо другого на этом свете.
Кеннеди грустно улыбнулся.
– Все дело в атомной бомбе. Я понимаю, ты сделал это ради меня, но все равно не могу смириться.
– Ты хотел, чтобы я сделал это, – сказал Кристиан Кли.
Теперь пришел черед Кеннеди удивиться. Он воскликнул:
– Крис, ты знаешь меня почти тридцать лет. Когда это я был настолько аморален? Ты всегда говорил, что ценишь мою честность. Как же ты мог подумать, что я ждал от тебя такого ужасного поступка?
– И мы по-прежнему останемся друзьями? – усмехнулся Кристиан Кли.
– Конечно, – ответил Кеннеди.
Но Кристиан уже знал, что они с Кеннеди уже никогда не будут друзьями.
Оракул вызвал к себе членов Сократова клуба, и как они ни были богаты и могущественны, никто не рискнул отказаться. Кроме того, данное приглашение вселяло надежду, что старик может разрешить их проблему, касающуюся Фрэнсиса Кеннеди.
Оракул принимал их в своей огромной жилой комнате и, несмотря на возраст, был очень оживлен. Его движения казались более энергичными, кресло-каталка с моторчиком то и дело сновала между гостями, он крепко пожимал им руки, при этом глаза его блестели. Это оживление, столь неуместное для такого старика, производило впечатление на присутствующих, потому что он был самым богатым среди всех и имел свою долю в каждой из их империй.
Джордж Гринвелл завидовал столетнему старику, который был так бодр. Гринвелл, в свои восемьдесят, обладая хорошим здоровьем, гадал, сможет ли достичь такого благословенного долголетия. Сколько еще радостей в жизни, думал Гринвелл, но надо быть осторожным.
Для совещания Оракул использовал длинный стол в столовой. Слугам было запрещено входить, но здесь находился бар с напитками и блюда с сандвичами к английскому чаю.
Оракул, сидя во главе стола, приветствовал каждого из собравшихся. С Джорджем Гринвеллом он пошутил по-стариковски:
– Хорошо, что мы оба еще здесь.
Берту Оудику он сказал:
– Тебя еще не посадили? Не обращай внимания. На взлете моей карьеры они пять раз отдавали меня под суд, но я не провел в тюрьме ни дня.
Луиса Инча, Мартина Матфорда и Лоуренса Салентайна он только назвал по имени. Потом обратился ко всем и заговорил с остановками, словно состояние его мозга вызывало замедленность речи, хотя смысл слов Оракула был ясен.
– Джентльмены, – сказал он, – я выхожу из Сократова клуба. И мой долг предупредить вас, я продам все принадлежащие мне акции ваших компаний. Мы можем заработать на этом кругленькую сумму. Он засмеялся своим кашляющим смехом. – Но самое главное, я хочу предупредить вас, ссылаясь на свой долгий опыт. Вы должны защищаться. Кеннеди уничтожит вас всех.
Спустя два дня Лоуренс Салентайн имел свидание с президентом Фрэнсисом Кеннеди. Встреча была короткой и деловой. Кеннеди сообщил ему, что не будет никаких сделок с Сократовым клубом, что вся структура американского общества должна быть изменена. Однако, сказал Кеннеди, он может пойти на сделку с Салентайном и его коллегами, владеющими газетами, журналами, радио– и телестанциями в Америке. Он нуждается в поддержке, чтобы его программа была правильно освещена в средствах массовой информации.
Салентайн отметил, что их нельзя контролировать далее определенного предела. Существуют независимые журналисты и телерепортеры, отстаивающие собственную точку зрения на происходящие в стране события. Многие из них будут критиковать правовые реформы и изменения в Билле о правах, которые не являются секретом.
Кеннеди заверил Салентайна, что понимает его и желает только в целом поддержку владельцев средств массовой информации.
В конце концов, Салентайн, в духе свободного американского предпринимательства, согласился на сделку. Остальные пусть заботятся о себе сами.
25
Кристиан Кли начал готовиться к тому, чтобы оставить государственную службу. Одним из самых важных дел было уничтожение всяких следов нарушений закона при организации охраны президента. Предстояло ликвидировать все материалы незаконной компьютерной слежки за членами Сократова клуба.
Сидя за массивным письменным столом в своем кабинете генерального прокурора, Кристиан Кли использовал персональный компьютер, чтобы уничтожить все досье. Взявшись под конец за досье Дэвида Джатни, Кли подумал, что был прав в отношении этого парня, который наверняка является джокером в карточной колоде. Смуглое красивое лицо своей асимметричностью выдает неуравновешенность психики. Последняя информация сообщала, что он направляется в Вашингтон. Кли ощутил трепет охотника, учуявшего дичь. Этот парень может стать источником неприятностей. Потом Кли вспомнил совет Оракула, над которым давно думал, и пришел к выводу – пусть решает судьба.
Он нажал на стирающий ключ компьютера и Дэвид Джатни бесследно исчез из всех правительственных досье. Что бы ни случилось, его, Кристиана Кли, нельзя ни в чем обвинить.
За две недели до инаугурации президента Кеннеди Дэвид Джатни стал испытывать беспокойство. Ему хотелось сбежать от ослепительного солнца Калифорнии, от звучных дружеских голосов со всех сторон, от залитых лунным светом благоухающих пляжей. Он чувствовал, как утопает в коричневой, смахивающей на сироп атмосфере здешнего общества, и все же он не хотел возвращаться домой в Юту и быть ежедневно свидетелем счастья своих родителей.
Ирен переехала к нему. Она хотела сберечь деньги, уходившие на аренду квартиры, и чтобы отправиться в Индию учиться у гуру. Ее друзья откладывали свои сбережения, чтобы нанять самолет, и она хотела присоединиться к ним со своим маленьким сыном Кэмпбеллом.
Дэвид Джатни поразился, когда она рассказала ему о своих планах. Она не спрашивала, можно ли переехать к нему, она просто утверждала свое право на это. Она выложила ему свой план, как приятель приятелю, словно он один из ее калифорнийских друзей, которые то и дело переселялись друг к другу на неделю или больше. Это было вовсе не желание в будущем женить его на себе, а просто проявление товарищества. Ей и в голову не приходило, что она навязывается, что его жизнь может оказаться сломанной, когда странная женщина и странный ребенок станут частью его повседневного быта.
Ирен поражала его необыкновенной целеустремленностью в каждой грани своего бытия. В политическом плане она придерживалась левых убеждений, тратила массу времени и энергии на работу в Лиге арендаторов Санта-Моники, погружалась в восточные религии, страстно мечтала о том, чтобы поехать в Индию и заниматься там под руководством гуру. В сексе она действовала прямолинейно и властно, без всяких предисловий, а после занятий любовью хватала книгу по индийской философии и погружалась в чтение.
Более всего Дэвида Джатни приводило в ужас ее намерение взять ребенка с собой в Индию. Ирен была из тех женщин, которые абсолютно уверенны, что утвердят себя везде, что судьба благосклонна к ним, что с ними не может случиться ничего дурного. Дэвид Джатни представлял себе маленького мальчика, спящего на улицах Калькутты вместе с тысячами больных и нищих. В минуту гнева он сказал ей, что не может понять людей, верящих в религию, которая не препятствует размножению сотен миллионов людей, обреченных на нищету. А она ответила, все происходящее в этом мире несущественно, поскольку то, что совершится в следующей жизни, будет гораздо более интересным и вознаградит за все. Дэвид Джатни не видел в этом логики. Если вы перевоплощаетесь, то где гарантия, что не окажетесь в такой же жалкой жизни, как и та, которую вы покинули?
Джатни приходил в восторг от Ирен и от того, как она обращалась со своим сыном. Она частенько брала маленького Кэмпбелла на политические собрания, потому что ее мать не всегда могла прийти и посидеть с мальчиком, к тому же Ирен была слишком горда, чтобы часто обращаться к ней с такой просьбой. На этих политических или религиозных собраниях она укладывала его в маленьком спальном мешке у своих ног. Иногда, когда детский садик, который он посещал, бывал по каким-либо причинам закрыт, она даже брала мальчика к себе на работу.
То, что она преданная мать, не подлежало сомнению, но Дэвида Джатни поражало ее отношение к материнским обязанностям. Она не испытывала естественного желания оберегать своего ребенка, не волновалась, что что-то может повредить ему, а относилась к сыну, как относятся к любимому домашнему животному, собаке или кошке. Ее совершенно не беспокоило, что думает или чувствует ребенок. Она была убеждена, что материнство ни в коей мере не должно ограничивать ее жизнь и превратиться в обузу, что она должна сохранить свою свободу. Дэвид думал, что Ирен немного сумасшедшая.
Однако она была хорошенькой и когда концентрировалась на сексе, могла быть неотразимо страстной. Дэвид наслаждался близостью с ней. Она была вполне умелой в повседневных делах и не доставляла особых хлопот, так что он разрешил ей переехать к нему.
Двух последствий этого он никак не мог предвидеть: во-первых, стал импотентом, а во-вторых, полюбил маленького мальчика Кэмпбелла.
Готовясь к их приезду, он купил большой чемодан, и уложил в него свои ружья и патроны. Он не хотел, чтобы четырехлетний ребенок случайно взял в руки оружие. Так получилось, что к этому времени у Дэвида Джатни набралось достаточно орудия, чтобы снарядить супергероя-бандита: два ружья, автоматический пистолет, коллекция ручного огнестрельного оружия. Один такой маленький пистолет двадцать второго калибра он носил в кармане пиджака в кожаном футляре, больше походившем на перчатку, а по ночам обычно клал его под подушку. Когда Ирен и Кэмпбелл переехали к нему, он спрятал этот пистолет вместе с остальным оружием и повесил на чемодан прочный замок. Даже если ребенок обнаружит чемодан открытым, он никак не сможет догадаться, как зарядить оружие. Другое дело Ирен. Не то, чтобы он не доверял ей, но она была женщиной с причудами, а причуды и оружие не сочетаются.
В день их приезда Джатни купил для Кэмпбелла несколько игрушек, чтобы мальчик не чувствовал себя потерянным. Укладываясь спать в этот первый вечер, Ирен постелила сыну на диване, раздела его в ванной комнате и надела пижамку. Джатни заметил, как мальчик смотрит на него. В этом взгляде была настороженность, страх и едва заметное смущение. Джатни словно осенило – он узнал в этом взгляде себя. Маленьким мальчиком он понимал, что его отец и мать покинут его, чтобы заняться любовью в своей спальне.
– Послушай, – обратился он к Ирен, – я буду спать здесь на диване, а малыш может спать с тобой.
– Глупости, – отозвалась Ирен. Он совсем не против спать один. Правда Кэмпбелл?
Мальчик молча кивнул. Он вообще редко разговаривал.
Ирен с гордостью продолжала:
– Он у меня храбрый мальчик. Не так ли, Кэмпбелл?
Сидя за массивным письменным столом в своем кабинете генерального прокурора, Кристиан Кли использовал персональный компьютер, чтобы уничтожить все досье. Взявшись под конец за досье Дэвида Джатни, Кли подумал, что был прав в отношении этого парня, который наверняка является джокером в карточной колоде. Смуглое красивое лицо своей асимметричностью выдает неуравновешенность психики. Последняя информация сообщала, что он направляется в Вашингтон. Кли ощутил трепет охотника, учуявшего дичь. Этот парень может стать источником неприятностей. Потом Кли вспомнил совет Оракула, над которым давно думал, и пришел к выводу – пусть решает судьба.
Он нажал на стирающий ключ компьютера и Дэвид Джатни бесследно исчез из всех правительственных досье. Что бы ни случилось, его, Кристиана Кли, нельзя ни в чем обвинить.
За две недели до инаугурации президента Кеннеди Дэвид Джатни стал испытывать беспокойство. Ему хотелось сбежать от ослепительного солнца Калифорнии, от звучных дружеских голосов со всех сторон, от залитых лунным светом благоухающих пляжей. Он чувствовал, как утопает в коричневой, смахивающей на сироп атмосфере здешнего общества, и все же он не хотел возвращаться домой в Юту и быть ежедневно свидетелем счастья своих родителей.
Ирен переехала к нему. Она хотела сберечь деньги, уходившие на аренду квартиры, и чтобы отправиться в Индию учиться у гуру. Ее друзья откладывали свои сбережения, чтобы нанять самолет, и она хотела присоединиться к ним со своим маленьким сыном Кэмпбеллом.
Дэвид Джатни поразился, когда она рассказала ему о своих планах. Она не спрашивала, можно ли переехать к нему, она просто утверждала свое право на это. Она выложила ему свой план, как приятель приятелю, словно он один из ее калифорнийских друзей, которые то и дело переселялись друг к другу на неделю или больше. Это было вовсе не желание в будущем женить его на себе, а просто проявление товарищества. Ей и в голову не приходило, что она навязывается, что его жизнь может оказаться сломанной, когда странная женщина и странный ребенок станут частью его повседневного быта.
Ирен поражала его необыкновенной целеустремленностью в каждой грани своего бытия. В политическом плане она придерживалась левых убеждений, тратила массу времени и энергии на работу в Лиге арендаторов Санта-Моники, погружалась в восточные религии, страстно мечтала о том, чтобы поехать в Индию и заниматься там под руководством гуру. В сексе она действовала прямолинейно и властно, без всяких предисловий, а после занятий любовью хватала книгу по индийской философии и погружалась в чтение.
Более всего Дэвида Джатни приводило в ужас ее намерение взять ребенка с собой в Индию. Ирен была из тех женщин, которые абсолютно уверенны, что утвердят себя везде, что судьба благосклонна к ним, что с ними не может случиться ничего дурного. Дэвид Джатни представлял себе маленького мальчика, спящего на улицах Калькутты вместе с тысячами больных и нищих. В минуту гнева он сказал ей, что не может понять людей, верящих в религию, которая не препятствует размножению сотен миллионов людей, обреченных на нищету. А она ответила, все происходящее в этом мире несущественно, поскольку то, что совершится в следующей жизни, будет гораздо более интересным и вознаградит за все. Дэвид Джатни не видел в этом логики. Если вы перевоплощаетесь, то где гарантия, что не окажетесь в такой же жалкой жизни, как и та, которую вы покинули?
Джатни приходил в восторг от Ирен и от того, как она обращалась со своим сыном. Она частенько брала маленького Кэмпбелла на политические собрания, потому что ее мать не всегда могла прийти и посидеть с мальчиком, к тому же Ирен была слишком горда, чтобы часто обращаться к ней с такой просьбой. На этих политических или религиозных собраниях она укладывала его в маленьком спальном мешке у своих ног. Иногда, когда детский садик, который он посещал, бывал по каким-либо причинам закрыт, она даже брала мальчика к себе на работу.
То, что она преданная мать, не подлежало сомнению, но Дэвида Джатни поражало ее отношение к материнским обязанностям. Она не испытывала естественного желания оберегать своего ребенка, не волновалась, что что-то может повредить ему, а относилась к сыну, как относятся к любимому домашнему животному, собаке или кошке. Ее совершенно не беспокоило, что думает или чувствует ребенок. Она была убеждена, что материнство ни в коей мере не должно ограничивать ее жизнь и превратиться в обузу, что она должна сохранить свою свободу. Дэвид думал, что Ирен немного сумасшедшая.
Однако она была хорошенькой и когда концентрировалась на сексе, могла быть неотразимо страстной. Дэвид наслаждался близостью с ней. Она была вполне умелой в повседневных делах и не доставляла особых хлопот, так что он разрешил ей переехать к нему.
Двух последствий этого он никак не мог предвидеть: во-первых, стал импотентом, а во-вторых, полюбил маленького мальчика Кэмпбелла.
Готовясь к их приезду, он купил большой чемодан, и уложил в него свои ружья и патроны. Он не хотел, чтобы четырехлетний ребенок случайно взял в руки оружие. Так получилось, что к этому времени у Дэвида Джатни набралось достаточно орудия, чтобы снарядить супергероя-бандита: два ружья, автоматический пистолет, коллекция ручного огнестрельного оружия. Один такой маленький пистолет двадцать второго калибра он носил в кармане пиджака в кожаном футляре, больше походившем на перчатку, а по ночам обычно клал его под подушку. Когда Ирен и Кэмпбелл переехали к нему, он спрятал этот пистолет вместе с остальным оружием и повесил на чемодан прочный замок. Даже если ребенок обнаружит чемодан открытым, он никак не сможет догадаться, как зарядить оружие. Другое дело Ирен. Не то, чтобы он не доверял ей, но она была женщиной с причудами, а причуды и оружие не сочетаются.
В день их приезда Джатни купил для Кэмпбелла несколько игрушек, чтобы мальчик не чувствовал себя потерянным. Укладываясь спать в этот первый вечер, Ирен постелила сыну на диване, раздела его в ванной комнате и надела пижамку. Джатни заметил, как мальчик смотрит на него. В этом взгляде была настороженность, страх и едва заметное смущение. Джатни словно осенило – он узнал в этом взгляде себя. Маленьким мальчиком он понимал, что его отец и мать покинут его, чтобы заняться любовью в своей спальне.
– Послушай, – обратился он к Ирен, – я буду спать здесь на диване, а малыш может спать с тобой.
– Глупости, – отозвалась Ирен. Он совсем не против спать один. Правда Кэмпбелл?
Мальчик молча кивнул. Он вообще редко разговаривал.
Ирен с гордостью продолжала:
– Он у меня храбрый мальчик. Не так ли, Кэмпбелл?