Эти «Махатмы» попались на удочку "я"; лучший способ чувствовать, что ты велик, — это быть против тела. Так делают дети. Ребёнок чувствует: хочется ему двинуться — он удерживается, он чувствует силу, потому что чувствует свою волю, он не подчиняется телу. Мочевой пузырь у него полный, а он сдерживается, хочет показать: я не раб твой, я господин, но это — разрушительные привычки.
   Слушайте тело, тело — не враг вам; если тело говорит что-то, поступайте естественно, потому что у тела есть своя мудрость. Не мешайте ему, не попадайтесь на удочку "я", поэтому не рекомендую никакой диеты, я рекомендую только понимание, осознанность. Ешьте с полной осознанностью, ешьте медитативно, только тогда вы не съедите больше, чем вам нужно и меньше тоже. Меньше так же плохо, как и больше. Есть слишком много — плохо, так же как слишком много поститься — это крайности. Природа хочет, чтобы вы были в гармонии, в некоем равновесии, были посередине — не меньше и не больше. Не впадайте в крайности.
   Впадать в крайность — значит, быть невротиком. В отношении к еде есть два типа невротиков: те, кто продолжают есть, не слушая тело, — тело плачет и стонет: «остановись», а они наворачивают. Это — один тип невротиков. И есть другая разновидность. Тело стонет:
   «есть хочу!», а они все постятся. Ни тот, ни другой не религиозны, оба — невротики, это патология, их надо лечить, класть в больницу, потому что религиозен тот, кто уравновешен; что бы он ни делал, он всегда посередине, он никогда не доходит до крайностей. Любые крайности создают напряжение, тревогу. Если вы едите слишком много, возникает беспокойство: тело перегружено. Если вы едите недостаточно, тоже возникает беспокойство: тело хочет есть. Религиозен тот, кто знает, где остановиться. Это должно исходить из вашей осознанности, а не из некой дисциплины.
   Г.Б. Шоу говорил: «Есть только одно золотое правило: нет золотых правил». Запомните это: нет золотых правил, не может быть; каждая индивидуальность так уникальна, что никто не может предписывать, поэтому я просто даю вам почувствовать…
   И чувство это не относится к принципам, к законам, мой подход от понимания: сегодня вам может понадобиться больше еды, а завтра меньше. Дело не только в том, что вы отличаетесь от других, каждый день вашей жизни не похож на другой: вы целый день отдыхали, много еды вам не нужно; вы целый день копали в саду, вам нужно много. Нужно лишь быть чутким и нужно уметь слушать, что говорит ваше тело. Поступайте соответственно вашему телу.
   Тело — не хозяин и не слуга, тело — ваш друг, относитесь к нему дружески. Тот, кто ест слишком много, и кто блюдёт строгую диету, — оба попались в одинаковую ловушку, оба они глупы, они не слушают, что говорит тело.
   Ещё вы сказали: «Говорят, что еда ускоряет сперму, что еда — грех для языка. Её следует прежде предложить богам и т.д.»
   Вы так плохо относитесь к богам? Если вы предлагаете пищу… Столько людей предлагают пищу богам, что же, она ускорит их спёрму? За что вы так относитесь к богам? Вы доведёте их до греха! Будьте добрее и оставьте богов в покое. На самом деле, когда вы едите с уважением, любовно, медитативно, — пища предлагается Богу, потому что Бог — в вас.
   А это все ерунда, что «еда — грех для языка». Для чего же тогда есть? Тогда видеть — грех для глаз; для чего же тогда видеть? Тогда слышать — грех для ушей; для чего же тогда слышать? Тогда ничего не остаётся — кончайте с собой, ведь вся жизнь связана с чувствами. Что бы мы ни делали, примешиваются чувства. Именно с помощью чувств вы вникаете и сообщаетесь с жизнью. Когда вы едите со вкусом, Бог внутри вас доволен, удовлетворён; когда вы едите со вкусом, Богу и пище оказано понимание.
   Но ваши Махатмы, вы и религиозные гуру учат вас мучить себя. Во имя религии они учат вас мазохизму: "Мучьте себя. Чем больше вы мучитесь, тем ценнее становитесь в глазах Бога. Чем вы несчастнее, тем достойнее. Если вы счастливы, вы грешите. Счастье
   — грех, быть несчастным — добродетель." Такая у них логика. Мне это совершенно непонятно; это так абсурдно, так бессмысленно, это — чистый идиотизм. Бог счастлив, так что если вы хотите быть сонастроены с Богом, будьте счастливы, потому что когда вы счастливы, вы попадаете в ногу с Богом. Всегда, когда несчастливы, вы сбиваетесь с ноги, несчастный человек не может быть религиозен.
   Так что, если спросить меня, что такое грех, я скажу, что есть только один грех: быть несчастным, это значит, — быть грешником. Быть счастливым, непомерно счастливым, — значит, быть святым. Пусть ваша религия учит, как петь, и как плясать, и как наслаждаться жизнью. Пусть ваша религия будет религией утверждения, религией, говорящей «да», религией счастья, благодати. Выбросьте всю чепуху, которую вы тащите за собой веками, она искалечила все человечество, она сделала людей уродливыми, столь несчастными, столь мизерными. И обращается она только к патологии, к тем, кто желает мучить себя, это снимает с них чувство вины.
   Мучить себя или мучить других — и то и другое — болезнь, болезнь — сама мысль мучить. Один — Адольф Гитлер — мучает других; другой
   — Махатма Ганди — мучает себя, но они оба — в одной лодке; может быть, спиной к спине, но в одной лодке. Гитлеру радостно мучить других, Ганди радостно мучить себя, но оба насильничают. Логика та же: их радость связана с мучением. Направление различно, но дело не в направлении, их ум ориентирован на одно — на мучение. Вы уважаете мучающего себя человека, потому что не понимаете его логики. Гитлера клянут во всем мире, Ганди благословляют во всем мире, а мне непонятно, как так? — ведь логика одна. «Не ешьте для вкуса, — говорит Ганди. — Не позволяйте вкуса, ешьте из долга, а не из радости. Ешьте, потому что надо есть, вот и все». Он сводит радость еды в мир обычной работы. «Еда — не игрушка». Помните, как едят животные. Они едят, чтобы есть, чтобы существовать, чтобы выжить. Видели вы животное, смакующее пищу? Никогда. У них нет празднеств и вечеринок, они не поют и не пляшут. Только человек сделал еду большим праздником.
   И то же отношение ко всему прочему: «Спите с женщиной, только если хотите ребёнка, — иначе нельзя. Пусть любовь будет чисто биологической» — говорит Ганди. «Есть нужно только для того, чтобы выжить, а любить женщину нужно только для того, чтобы выжила раса. Никогда не превращайте любовь в удовольствие». Видели вы, как пёс занимается любовью? Взгляните на его морду: вы не увидите в ней никакого удовольствия… Чувство выполняемого долга. Ему приходится это делать, что-то заставляет его изнутри — биологическая потребность. Как только он кончает, он забывает о подруге, идёт по свои делам, даже «спасибо» никогда не скажет. Все, дело сделано! Только человек любит из удовольствия: для радости любви, для красоты любви, для её музыки и поэзии.
   Вот почему я считаю, что противозачаточные средства — одна из вели-чайщих революций в мире, они совершенно изменили все понимания любви. Теперь можно любить только для радости, не нужно быть рабом биологии, не нужно делать любовь, только если хочешь ребёнка. Теперь секс и любовь совершенно отдельны. Противозачаточные средства совершили величайшую революцию: теперь секс — это секс, а любовь — это любовь. Секс — когда речь идёт о биологии; любовь — когда просто музыка, прекрасная музыка двух встречающихся тел, поглощающихся, теряющихся друг в друге, впадающих в совершенно иное измерение ритма, гармонии… переживание оргазма. Никаких проблем с детьми, никакого биологического импульса — ничего; теперь акт прекрасен сам по себе, он больше не средство ни для какой цели — в этом вся разница. Игра — когда цель и средства соединены, когда средство, само по себе — цель; никакой другой цели нет.
   Ешьте ради радости еды, тогда вы — человек, гуманоид, высшее существо. Слушайте ради радости слушать, и вы освободитесь от ограничений инстинкта.
   Я не против счастья, я целиком за него, я — гедонист, и так понимаю:
   все люди величайшей духовности в мире были гедонистами. Негедонист пусть не считает себя духовным, он — психопат, потому что счастье — есть сама цель, самый источник, самый корень всего. Бог ищет в вас радость в миллионах форм. Позвольте ему всю возможную радость, помогите ему подняться на высочайшие вершины, высочайшие достижения, сокровища счастья. Тогда вы религиозны, тогда ваши храмы станут местом праздника, ваши церкви не будут столь печальны и отталкивающи, так мрачны, так мертвы, как катакомбы. Тогда будет смех, будет песня, будет пляска, будет величайший восторг.
   Религия очень пострадала от тех, кто учил самоистязанию. Надо освободить религию от всей этой чепухи. С религией связано много пустопорожней пищи. Сущность религии не что иное, как радость, поэтому все, что даёт вам радость — добродетель, все, что делает вас печальными, несчастными, жалкими — грех. Пусть это станет критерием.
   Я не даю вам твёрдых правил, потому что знаю, как действует человеческий ум: раз дано твёрдое правило, вы забываете об обязанности и начинаете следовать твёрдому правилу. Дело не в твёрдом правиле, можно следовать твёрдому правилу и никогда не начать расти.
   Придя домой, Веня видит на кухне груды битой посуды.
   — Что случилось? — спрашивает он жену.
   — Странная у нас поваренная книга. Там сказано, что в качестве мерки можно взять старую чашку с отбитой ручкой. Мне только на двенадцатый раз удалось отбить ручку, не разбив чашки.
   Раз так написано в поваренной книге, так и надо делать. Человеческий ум глуп — помните это. Раз у вас есть твёрдое правило, вы следуете ему.
   Промышленник ожидал визита члена правительства; от этой встречи зависело многое. Услышав звонок, слуга поспешил к двери. Узнав посетителя, впустил в прихожую.
   — Оставьте зонтик у двери.
   — У меня нет зонтика.
   — Тогда вернитесь домой за зонтиком. Хозяин велел мне, чтобы все оставляли зонтики у двери. Иначе я вас не пущу.
   Правило есть правило.
   Один из моих друзей, профессор Калькуттского университета, очень известный учёный, полетел в Рангун специально, чтобы собрать мочу у больного. Редкая болезнь, моча меняла состав очень быстро. Именно та болезнь, которой он занимался. Он собрал мочу и был счастлив: это заболевание случалось очень редко. Но в Калькуттском аэропорту его задержала таможня. Перерыли перечни и инструкции: не было там пошлины на мочу.
   — Придётся вам её оставить. Надо сделать запрос.
   — Какая чушь.
   — Ничего не поделаешь. Вот взгляните в нашу документацию: никто ещё не вёз с собой мочу, правление об этом не слыхивало, это что-то новое! Нам придётся запросить Дели.
   Все, как положено…
   Мочу не пропустили, и она осталось у таможенников.
   Профессор просто рыдал:
   — Через сорок восемь часов там уже ничего не останется. Она нужна мне именно сейчас, немедленно!
   — Но это совершенно невозможно, мы даже не знаем, сколько с вас взять, какой налог. Придётся подождать.
   Мочу ему доставили через два месяца: ведь дело отправилось в Дели, а там красная папка… через два месяца!
   Правило есть правило. Я не хочу, чтобы вы стали правительственными служащими, я хочу, чтобы вы стали умными людьми.
   В отчаянном преследовании полицейская машина уже настигла грабителей банка, как вдруг свернула к заправочной станции. Из машины звонят шефу: «Чертовски повезло этим бандитам, нам оставалось до них только полмили, но тут я заметил, что истекли пять тысяч миль по счётчику, и нам пора менять смазку».
   Что ж тут поделаешь, если каждые пять тысяч миль положено менять смазку? Надо менять смазку.
   Я не даю вам твёрдых правил, потому что знаю, как глуп бывает человеческий ум. Я просто даю вам чувство, чувство направления, понимание жизни через осознанность.
   Обычно вы живёте очень бессознательно: слишком много едите, потому что бессознательны, не понимаете, что делаете. Вы завидуете, привязываетесь к собственности оттого, что бессознательны и не понимаете, что делаете. Сходите с ума от злости, в гневе даёте бесу на себе ездить, делаете и не понимаете, что делаете.
   Иисус на кресте сказал: «Отче, прости этим людям, потому что они не ведают, что творят». Это — его последние слова, но необычайно важные. Христиане не понимают этих потрясающих слов в их подлинном смысле. Благовестие Иисуса очень просто: «Эти люди бессознательны. Они не знают, что такое осознанность, поэтому они не могут отвечать за себя. Что бы они ни делали, они делают это во сне: они сомнамбулы, они действуют во сне. Пожалуйста, прости их. С них нельзя спрашивать».
   Так что, когда вы переедаете, я молю Бога: «Отец, прости его, он не знает, что делает». Когда вы голодаете, мне снова приходится просить Бога: «Прости его, он не знает, что делает».
   Дело не в делании, а во внесении осознанности.в ваше существо, и эта осознанность изменит все. Вы пьянчуги.
   Майк предложил Пэту зайти к приятелю. По дороге они прилично нализались. После этого Майк не смог вспомнить адрес приятеля:
   «Номер я не помню, но дом на этой улице». Они заходят в дом, показавшийся Майку знакомым. В прихожей тесно, темно в зале, только в подсвечниках рояля горят свечи. Они подходят к роялю, преклоняют колена и молятся. Вот Пэт замолчал, задумался, глядя на рояль. «Не знаю я, Майк, твоего приятеля, но зубы у него, что надо».
   Ситуация именно такова, таков человек. Единственное, что я хотел бы вам сказать, — это вкус понимания, осознанности. Это изменит вашу жизнь. Дело не в том, чтобы вас дисциплинировать, дело в том, чтобы вы светились изнутри.
 
    ВОПРОС«Раджнеш Ашрам» занимается конфуцианской и научной деятельностью: планирование, бюджет, бухгалтерия, установления, регуляция. Не будет ли правильным признать Конфуция и западную науку частью Дао и, таким образом, духовной?
    ОТВЕТДао широко, в него можно включить науку, но наука не широка, в неё нельзя включить Дао. Наука — часть обширной мистерии жизни. Если вы рассматриваете науку, как часть, то все в порядке, но наука претендует, заявляет, что она — целое. Тогда все получается не так. Та же самая ситуация с интеллектом, подсчётами, арифметикой.
   Все хорошо в интеллекте, если он действует как часть и не начинает утверждать: «Я — все». Когда интеллект говорит «я — все», возникают трудности. Когда интеллект говорит: "Я — только часть обширной сущности, непомерной сущности, а я лишь делаю своё дело, вне его я не знаю, что происходит, " — тогда нет проблемы. Я не против интеллекта как такового, я против интеллекта, утверждающего, что он — все.
   Это позиция Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ли-цзы: они не против интеллекта. Как они могут быть против? Они не против чего бы то ни было. Моя рука — часть моего тела, но если она начинает утверждать: "Я
   — все, целое", если рука начинает говорить: «Я должна возобладать надо всем, потому что я — целое, а все остальное второстепенно», тогда рука сошла с ума, тогда эта рука опасна, она потеряла свою связь с целым.
   В самой науке нет ничего дурного, но она должна быть частью религии, — тогда она прекрасна. Интеллект должен быть частью целостности человеческого существа, тогда он прекрасен. Интеллект тоже прекрасен. Я пользуюсь интеллектом каждый день. Что я делаю вот сейчас? Даже говорю о том, что вне интеллекта приходится пользоваться помощью интеллекта, приходится опираться на интеллект. Как Дао может быть против интеллекта, рацио? Дао хочет от вас только понимания, что жизнь больше, обширней рацио, рацио занимает лишь малое пространство — это не границы всецелого.
   Лао-цзы велик, в него можно включить Конфуция, но Конфуций очень узок, в него нельзя включить Лао-цзы. Лао-цзы — это Дао, Конфуций — это Тора. «Тора» — еврейское слово, но я его люблю, оно составляет хорошую пару для Дао. Дао — значит любовь, Тора
   — значит закон! В слове «Тарот» есть слово «тора». «Тарот» происходит от двух слов: «тора рота» — это значит — колесо закона.
   Тора — значит закон, заповедь. Закон неизбежно твёрд, и закон неизбежно узок. Закон должен быть вполне определененным: если он не таков, он бесполезен. В законе должны быть определения, чёткие границы, только тогда им можно пользоваться.
   Именно тут Иисус вторгается в историю евреев; он внёс Дао в мир Торы. Естественно, он напрашивается на то, чтобы его распяли — это естественно, потому что Тора не выносит Дао. Закон и ориентированный на закон ум не может дозволить любовь, потому что когда уходит любовь, весь закон колеблется. Любовь столь обширна — это океан, она входит в узкий мир закона, и закон рушится. Евреи не могли позволить себе Иисуса, потому что Иисус внёс совсем иной, чуждый климат, никогда не бывший частью еврейского сознания.
   Иисус неопределяем; Моисей вполне определён. Моисей легко согласится с Конфуцием, но не согласится с Лао-цзы. Десять заповедей — основа ума, находящего убежище в законе, ум всегда найдет, как закон обойти.
   Женщина, замужняя женщина, влюбилась в юношу, и тот хотел заняться с ней любовью.
   — Но так нельзя, — воскликнула она. Она была еврейка. — Это не по закону, мы нарушим заповедь.
   — Ну и что? — ответил юноша. — Останутся ещё девять.
   Закон так узок, что приходится вновь и вновь искать лазейки, иначе жизнь станет невозможна. Закон создаёт лицемеров, закон создает хитрецов, закон создаёт преступников, иначе жизнь станет абсолютно невозможна. Закон не позволяет вам жить; он делает жизнь столь ограниченной, что вам приходится искать пути и средства…
   И тут вступает законник. Он помогает вам, он помогает нарушить закон и все же остаётся внутри закона — в этом вся его добыча. Юрист необходим: закон создаёт преступника с одной стороны, с другой — юриста. Оба стоят друг друга.
   «Были два брата. Один придерживался всех правил и стал юристом, другой все нарушал и стал преступником. Теперь он осуждён на пожизненное заключение. Что ты об этом скажешь?»
   «Только одно: второго поймали, первого ещё нет».
   Законник и преступник — оба порождение закона, Торы. Я не против Торы: должно быть, столь огромному человечеству Тора нужна, закон нужен. Держитесь правой стороны. Если каждый будет ходить, где пожелает, как ходят в Индии, жить станет трудно, жить станет опасно. Надо следовать закону.
   Но закон же есть жизнь. Надо помнить, что законом следует пользоваться, но все же оставаться доступным Дао. То, что вне Дао, должно быть целью, а Тора — лишь средством. И Тора не должна утверждать: «Я — все.» Как только Тора утверждает: «Я — все», жизнь становится бессмысленной. Как только логика утверждает «Я — все», и жизнь становится бессмысленной. Как только утверждают:
   «Жизнь — это наука», все сводится к более низкому уровню, это редукция. Тогда любовь — только химия: гормональное. Тогда все можно свести к более низкому, тогда лотос — только болотная жижа.
   Следует оставаться доступным Дао. Следуя Торе, надо оставаться открытым Дао. Ведь Тора верна только, если ведёт нас в направлении Дао. Закон верен только, если ведёт вас к любви. Если он противоречит любви, тогда закон безжалостен.
   Закон, например, говорит, что надо любить только свою жену. Хорошо, если вы любите свою жену, тогда закон ведёт к любви, но если вы не любите жену, то заниматься с ней любовью безнравственно, тут закон противоречит любви. Если вы занимаетесь любовью с женщиной, не будучи женатым на ней — это любовь, а не закон. Если вы к тому же женились на ней, это любовь, но это не против любви. Мудрый человек увидит, что в жизни всегда пользовался законом для любви. Тогда это ступень к Дао.
   Этот ашрам, естественно, должен управляться, по Конфуцию, но Конфуций здесь на службе у Лао-цзы. Видите вы здесь этого сумасшедшего? Конфуций на службе у Лао-цзы, Тора на службе у Дао. Тогда не возникает проблем. Но если наоборот, то все портится: тогда вы стоите на голове, надо срочно что-то делать.
 
    ВОПРОСВчера, хоть я и сидел в очень неудобной позе, я уснул и проспал всю вашу лекцию. Ваши беседы не кажутся мне скучными, почему же я уснул?
    ОТВЕТНичего страшного. Если вам нравится спать, очень хорошо, только помните: не храпите, потому что это мешает спать другим.
   Кто-то захрапел, сидя в опере.
   — Прошу вас, прекратите, — обратился к нему билетёр, — вы мешаете другим.
   — Послушай, детка, я заплатил за это кресло и делаю, что хочу.
   — Да, сэр, но вы всех перебудите.
   Спать хорошо, нет ничего лучше. Насладитесь вдоволь, усладите своё сердце.
   Так бывает… есть две возможности: либо вам надоедает, и вы засыпаете; либо беседа становится колыбельной, и вы засыпаете. Беседа может стать песней, тёплой песней вокруг вас, тогда можно спать. Или она может стать дребезжащей нотой, ужасно надоедливой, и вам надо от неё куда-то деться. А мои сторожа не дадут вам уйти так просто, так что единственная возможность — закрыть глаза и заснуть. Это бегство, чтобы не слушать. Есть обе эти возможности.
   Иногда то, что я говорю, может показаться надоедливым, так как что бы я ни говорил, это — единственная истина, и мне приходится повторять её вновь и вновь из сострадания к вам, иначе бы каждое утро я мог приходить, садиться в кресло, потом прощаться и уходить.
   Большой писатель сошёл с ума, но вот появилась надежда на его выздоровление. На три месяца он засел в своей комнате за машинкой, сочиняя роман. Наконец он объявил, что книга закончена, и понёс её ведущему психиатру. Тот с жадностью схватил рукопись и принялся читать:
   — Генерал Джонс вскочил на свою лошадь и закричал: Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но! Но!
   Доктор торопливо перевернул страницу, другую, третью, пролистал всю книгу.
   — Но здесь же ничего нет, целых пятьсот страниц и все :Но! Но! Но!"
   — Да, — согласился писатель, — тупая кобыла.
   Что же мне делать? Мне приходится кричать: «Но! Но! Но!!» каждый день. Тупая кобыла… Пока вы меня не услышите, мне приходится повторять снова и снова. Вам не очень поможет бегство в сон, не очень-то поможет. Я выбью вас из него.
   Иногда это надоедает. Я знаю это, иногда я сам засыпаю. Тогда приходится смотреть на часы…
   Психиатр опаздывал к пациенту. Он влетел задыхаясь и стал извиняться.
   — Пустяки, — остановил его пациент, — я нашёл себе занятие.
   — Какое?! — подозрительно спросил врач.
   — Я сидел в уголке и беседовал сам с собой.
   — Ну и как, интересная была беседа?
   — Не очень. Вы же меня знаете.
   Конечно, я знаю себя лучше, чем вы меня. Я знаю, иногда это ужасно надоедает, так что же, вините себя. Помните только одно: не храпите. Иногда беседа становится колыбельной. Если вы любите меня и любите безмерно, тогда все, что бы я ни говорил, окружает вас, как тёплое одеяло: вам становится уютно, удобно. Положение тела может быть и не очень удобным. В зале Чжуан-цзы так сделано, чтобы было трудно чувствовать физический комфорт: мраморный пол, холодный, твёрдый, и повсюду моя охрана.
   Они ничего вам не позволят, не позволят взглянуть или даже чихнуть, вам надо быть предельно бодрствующим, не то… В неудобной позе — даже тогда вы засыпаете! Подумайте: если бы поза была удобна, вы впали бы в кому! Но вы меня любите, и мои слова, достигая вас, становятся колыбельной. Нет ничего дурного в том, чтобы засыпать время от времени. Но не превращайте это в постоянную привычку!
 
    ВОПРОСКогда я достигну просветления, как мне узнать, что я достиг просветления?
    ОТВЕТСафари. Африка. Охота на крупную дичь — и белая женщина изводит охотника вопросами.
   — Если мне встретится тигр, как я его узнаю?
   — По жёлтой шкуре и полосам.
   — А если встретится лев, как я его узнаю?
   — По роскошной гриве.
   — А если встретится слон, как я его узнаю?
   — Это проще всего, — вздохнул охотник, — по лёгкому запаху кокосового ореха в его дыхании.
   Не надо так волноваться. Это просветление так велико, как слон: вы не сможете его не заметить, вы не сможете даже убежать от него! Когда оно приходит, оно самоочевидно, оно не нуждается ни в каких доказательствах, что это — то самое.
   Все равно что мертвец, возвратившийся к жизни, — нужны ему будут доказательства? Он поймёт, он сразу увидит все цвета, солнце, луну, звезды, лица всюду. И тьма, та тьма, что казалась вечной, вдруг исчезнет и все будет полно света и цвета… и радуги.
   Нужны ли будут глухому доказательства, когда глухота его кончится? Вдруг столько звуков, которых он прежде никогда не слышал, они окружат его со всех сторон.
   Но даже все это — бледные метафоры для просветления: оно столь огромно, настолько в корне все меняет, что прозевать его совершенно невозможно. Не беспокойте себя такими проблемами, попытайтесь лучше стать просветлёнными.
 
    ВОПРОСВы говорите как будто только для меня. Кажется, что вы отвечаете только на мои вопросы. Как вам это удаётся?
    ОТВЕТМулла Насреддин как-то мне рассказывал:
   — На отпуск я поехал в деревню, и птички пели так весело под моим окном каждое утро, что однажды я вышел и поблагодарил их за чудные песни.
   Но тут вышел хозяин:
   — Надеюсь, ты не думаешь, что птицы поют для тебя?
   — Почему же, конечно для меня.
   — Птицы эти поют для меня.
   Я знал, что я прав… словом, мы крепко поспорили и даже подрались. Нас привезли к судье. Он оштрафовал нас обоих на десять рупий.
   —  Этиптички, — сказал он, — поют для меня.
   Когда я беседую с вами, всякий чувствует, что я говорю с ним: ведь то, что я говорю, настолько важно, — самое важное, что имеет отношение к каждому. Я говорю не только с одним человеком, я говорю о столь важном, что невозможно не иметь отношения к таким важнейшим вещам; они имеют отношение к каждому в большей или меньшей степени. Когда я говорю о любви, вы все чувствуете, что я обращаюсь к вам, потому что любовь — ваша проблема, проблема каждого. Когда я говорю об уме, вы, конечно, решаете, что я обращаюсь к вам: у вас есть ум, как и у всех, а всякий ум — сумасшедший.