Страница:
Встреча ислама с индуизмом произошла в Индии. Ислам пришёл в Индию, встретился с индуизмом и родился дивный ребёнок. Встреча даосизма с буддизмом произошла в Китае. Буддизм пришёл в Китай, встретил даосизм и родился ещё один ребёнок — дзен. Если из мира все исчезнет и останется только суфизм и дзен, ничего не будет потеряно. Это высшее крещендо, но двух разных путей; суфизм — чистая молитва, зикр, памятование о Боге. Дзен — медитация.
Слово «дзен» от санскритского слова «дхьяна». «Дхьяна» превратилась в «джхану», так как Будда в основном говорил на пали. В Китае «джхана» стала «чань», а достигнув Японии — «дзен». Но это дхьяна, существенным образом дхьяна: быть одному, абсолютно одному, не водить компанию даже с мыслью. В этом уединении все исчезает. Один — лишь пустое пространство, один — лишь прозрачное пространство. В этой чистоте происходит достижение: Бог входит внутрь. Суфии стремятся, рвутся к Богу. Ученик дзен ждёт. Бог приходит.
Теперь эта чудная притча:
Ли-цзы спросили: «За что вы так цените пустоту? В пустоте нет ничего ценного».
Естественно: что ценного может быть в пустоте? Пустота осуждена по всему миру. Кроме даосов и буддистов, никто в мире не понимает, что такое пустота: её осуждают. На Западе говорят: «Пустой ум — мастерская дьявола». А для даосов и буддистов пустой ум — цель.
Когда вы совершенно пусты, в вас входит Бог. Дьявол может жить только в деятельном уме, а в бездеятельном — никогда. Дьявол может жить только в занятом уме, а в незанятом — никогда. Бес может оседлать ум, только если в нем есть мысли: его орудия — мысли, желания. Как ему воспользоваться пустотой? По-видимому, это так. Гитлер вовсе не был пуст, ни Чингиз-хан, ни Тамерлан, они были необычайно деятельны. Ими дьявол входит в мир. Бодхидхарма пуст, Ли-цзы пуст, Нагарджуна пуст, дьявол и близко не подходит к ним. От этих пустых людей не шло ничего дурного, только добро, и только добро расцветает. Велик струящийся от них аромат. Прошли века, но аромат их свеж, как прежде. Обычно пустота никогда не рассматривается как ценность, вопрос понятен: «За что вы так цените пустоту? В пустоте нет ничего ценного».
Какого рода ценность? На что может сгодиться пустота? Ценность связана с пользой. Попытайтесь понять: ценным становится нечто полезное. Как можно ценить то, чего нет? Оно не только не полезно, его нет, как же можно ценить его? Но таков подход отрицания.
Вот что говорит Лао-цзы: «Комната ценна не своими стенами, а пустотой между ними». Вы живёте в комнате, пользуетесь комнатой, а не стенами. Конечно, строя дом, вы строите стены, а не пустоту, никто не может создать пустоту. Пустота вечна, она от Бога, она не создаётся человеком. Дома создаются людьми, но не пустота. Но что вы используете? Пользуетесь ли вы стенами или пространством между ними? Хорошее слово — «комната»; в английском языке «комната» означает пространство. Вы пользуетесь комнатой, пространством, «комнатностью». Как, через что вы входите внутрь, в эти стены? Через дверь. Дверь пуста. Дверь означает пустоту, то, чего нет, поэтому вы можете войти и выйти. Вы пользуетесь дверью, а не стенами. Пользуясь глиняным горшком, чем вы пользуетесь? Глиняными стенами или пустотой между ними? Идёте к колодцу зачерпнуть воды, несёте её домой, — чем вы пользуетесь? Пустотой глиняного горшка. Ценна пустота, и она создана не вами.
Даосы говорят: то, что ценно, не создано человеком. Созданное человеком имеет относительную ценность, рыночную цену, но ничего на самом деле ценного в этом нет. Сделанное человеком — товар. Конечно, если пойти на базар и начать торговать пустотой, никто её не купит, она не имеет цены, все будут смеяться.
Лао-цзы шёл лесом и этот лес рубили. Сотни дровосеков рубили деревья. Но вот он подошёл к огромному дереву, большому дереву, под ним бы скрылась тысяча воловьих упряжек, оно прекрасно и все в цвету. Он послдл учеников узнать у дровосеков, почему его не рубят.
— Оно бесполезно, — ответили они. — Из него ничего нельзя сделать: ни мебели, ни дома, оно не годится даже на дрова — слишком много дыма. Оно бесполезно, вот мы его и не рубим.
И Лао-цзы сказал ученикам:
— Научитесь у этого дерева, станьте столь же бесполезным, как это дерево. Тогда никто вас не срубит.
Бесполезность — величайшая ценность.
Лао-цзы говорит ученикам:
— Если хотите жить долго, станьте бесполезными.
Но помните: смысл его «бесполезны» — не становитесь товаром, не становитесь вещью. Если станете вещью, вас будут продавать и покупать на базаре, вы станете слугой. Если вы не вещь, кто может вас купить, кто может вас продать?
Останьтесь божьим творением, не становитесь человеческим товаром. Тогда никто не сможет вас использовать. А если никто не сможет вас использовать, у вас будет прекрасная жизнь" своя, независимая, свободная, радостная. Если никто не сможет вас использовать, никто не сможет превратить вас в средство; вы никогда не подвергнетесь оскорблению — ведь в этой жизни нет большего оскорбления, чем стать средством. Тот или другой всегда стремится вас использовать; ваше тело, ваш ум, ваше существо.
Станьте ничем, так, чтобы на вас никто не взглянул, тогда вы сможете прожить собственную жизнь так, как вы хотите её прожить. Ни у кого не возникнет желания вмешиваться.
Будь ничем — никому и в голову не придёт, что от тебя может быть какая-то польза. Есть необычайно полезная бесполезность. Лао-цзы называет её «польза бесполезности». Но, конечно, здесь нет ничего ценного, по крайней мере, в рыночном смысле. Обычно вы хотите приобрести некую ценность: стать доктором, инженером, художником, поэтом, Махатмой, — хотите стать кем-то ценным, незаменимым в этом мире. Вы счастливы, если люди скажут: «Когда вы покинете нас, мы никогда и никем не сможем вас заменить».
Вы безмерно счастливы, но что же они говорят? Говорят: «Вы — вещь, которой мы пользуемся».
В этом их подход; и ценность, высшая ценность в том, чтобы быть никем, чтобы быть пустым, чтобы быть бесполезным. Когда вы бесполезны для человечества, вы становитесь безмерно полезны для Бога, тогда он начинает течь сквозь вас, тогда вы становитесь лишь каналом, вы столь пусты, что сквозь вас может струиться он. Вы становитесь полым бамбуком, и он может играть на вас свои песни. Когда вы позволяете играть на себе человеческими устам, Бог отрицается.
«За что вы так цените пустоту? В пустоте нет ничего ценного».
«Слово „цена“ не подходит», — ответил Ли-цзы.
Это столь ценно, что его можно назвать лишь не имеющим цены. Слово «цена» не подходит: цена означает товар, цена означает нечто, что может быть определено в терминах человеческой пользы, некое средство, а не конечная цель. Конечная цель не может иметь цену в обычном смысле слова. Например, вас спрашивают: «Ты любишь. За что ты так ценишь любовь?» Вы ответите: «Слово „цена“ не подходит. В любви нет ничего ценного в том смысле, в каком ценна машина, ценится дом. Ценность имеют деньги, здоровье, но любовь? Любовь предельна, окончательна, это конечная цель».
Любят ради самой любви. Это не средство к чему-то ещё, это — сама цель. Её ценность внутри её, её ценность в ней самой. Если вас спросят: «За что вы так цените жизнь?» Вы, конечно, ответите:
«Слово „цена“ не подходит».
— Зачем ты живёшь?
— Потому что мне нравится быть живым, — ответите вы.
— Но чем это так ценно?
— Чем ценно?.. Ничем.
Все предельное, с точки зрения мира, не имеет цены, но из-за этого предельного приобретает цену все остальное. Поэтому слово «цена» не подходит, хотя все ценности существуют только через это.
Вы ходите на работу, в своё учреждение — это ценно; в конце месяца вы получите тысячу рупий и, придя домой, отдадите эту тысячу рупий жене, потому что любите её. Вы работаете для неё, для своих детей, — вы их любите. Любовь же не имеет цены, цену имеет ваша работа, но цена эта в конце концов приносится в дар, кладётся под ноги тому, что не имеет цены, что неоценимо.
Помните: у цели не может быть никакой цены, вот почему даосы говорят, что у жизни нет цены, цели. Людей это шокирует.
Однажды ко мне пришёл человек и спросил, в чем цель жизни…
— Нет никакой цели, жизнь просто есть.
Его это не удовлетворило: — Я приехал сюда издалека (он приехал из Непала). Я — старик, отставной профессор. Не отпускайте меня с пустыми руками. Я пришёл, чтобы спросить только об одном: в чем смысл жизни?
— Если я смогу отпустить вас с пустыми руками, — ответил я, — ваше путешествие будет иметь смысл: быть с пустыми руками и есть цель.
— Не говорите загадками, скажите мне просто и ясно: в чем смысл жизни?
Он не мог понять, что задаёт абсурдный вопрос. У жизни не может быть никакого смысла, потому что если у жизни был бы какой-то смысл, то это нечто было бы важнее, чем жизнь, и опять встал бы вопрос: в чем смысл этого? Если сказать: «Жизнь для того, чтобы достигнуть истины», тогда истина становится подлинной целью.
Но тогда в чем смысл истины? Если сказать: «Жизнь для того, чтобы стремиться к Богу», возникает вопрос, в чем смысл Бога? В чем смысл стремления к Богу? В самом конце вам придётся оставить слово «смысл».
Да, слово «цена» не подходит. Если вам станет доступно это прозрение, великий свет воссияет в вас. У жизни нет смысла, нет цены. Любовь не имеет ни смысла, ни цены. Бог не имеет ни смысла, ни цены. Истина не имеет ни смысла, ни цены. Это значит, что жизнь, любовь, Бог, истина — разные имена одного и того же, они не отличны. Есть только одно, что лишено смысла, все остальное имеет смысл благодаря ему. Это — высочайшее, высший пик.
Одна женщина жаловалась мне на днях:
— Когда вы говорите «Бог», мне трудно вас понять, я не верю в Бога. Понять мне бы очень хотелось, но как вы только говорите «Бог», что-то происходит в моей голове — я становлюсь закрытой.
— Это легко поправить, — ответил я. — Всякий раз, когда я говорю «Бог», немедленно переводите это в «жизнь», слышите это как «жизнь».
Она была счастлива.
Как вы увязли в словах! Если я скажу «Бог», в ком-то это вызовет негативную реакцию; если я скажу «жизнь», это вызовет негативную реакцию в ком-то другом. А я всего лишь меняю имя… а роза — это роза и только роза, роза остаётся розой.
Предельное только одно. Разные люди давали ему разные имена. И это одно не имеет цены, ибо это предельная ценность. Нет ничего вне его, поэтому оно не может быть ценно ради чего-либо другого. Вы не можете положить его ступенькой к чему бы то ни было; вне этого ничего нет, оно — вне всего.
«Слово „цена“ не подходит», — ответил Ли-цзы, — лучше будь тих, будь пуст. В тишине, в пустоте мы находим своё пристанище. Получая и давая, мы теряем место".
«Лучше будь тих…» Вместо ответа о цене, вместо ответа о ценности пустоты, Ли-цзы настаивает на непосредственном опыте. Даосский подход основан на экзистенции. Даосов не влекут абстрактные построения и концепции. «Это же можно испробовать, — говорят они, — зачем же заимствовать знание из вторых рук?» В самом деле, из вторых рук получить Бога невозможно, Он даёт себя только в ваши руки, у меня занять Бога невозможно. Мой Бог — это только мой Бог. Вам надо прийти к своему Богу. Конечно, придя, вы увидите, что ваш Бог и мой Бог — одно и то же, но прийти к этому вам предстоит самим, это должно расцвести в вашем существе.
Вот даосская притча.
Однажды князь Хуан сидел в своей лоджии и читал книгу, а колёсник Пиень внизу мастерил колесо. Отложив молоток, Пиень поднялся по ступеням и обратился к князю:
— Осмелюсь спросить, что читает ваша милость?
— Слова мудрецов, — ответил князь.
— А эти мудрецы живы? — осведомился Пиень.
— Ониумерли.
— Тогда, — сказал Пиень, — то, что вы читаете, мой владыка, — это только истлевшее тряпьё и ошмётки этих древних.
— Как смеешь ты, колёсник, — закричал князь, — судить о книге, которую я читаю?! Объяснись, не то я велю казнить тебя.
(Немыслимо! Колёсник приходит к князю и говорит: «Все, что ты читаешь, лишь истлевшее тряпьё и ошмётКи этих древних».)
— Ваш покорный слуга, — ответил колёсник, — смотрит на это глазами своего ремесла. Если, делая колесо, я мастерю его слишком нежно, то работать приятно, но изделие не получается прочным. Если, наоборот, я мастерю энергично, то инструмент быстро выходит из строя и части плохо подходят друг к другу. Если же движения моей руки не слишком нежны и не слишком энергичны, мысль понята моим умом. Но словами я не могу выразить, как это сделать.
(Не слишком энергично и не слишком нежно — точно в середине, в равновесии.)
— Но словами я не могу сказать, — отвечает колёсник, — как достигнуть этой величайшей середины между усилием и безусильностью, между делом и недеянием. Я не могу высказать это словами. Тут есть некое умение, но все же высказать его я не могу. Я знаю и все же не могу рассказать. Я не могу передать это умение даже своему сыну, и мой сын не может научиться этому от меня. Нет никакого способа научить этому и нет никакого способа этому научиться. Учить и учиться, учиться и учить возможно только внешнему, а это — внутреннее чувство. Поэтому мне уже восьмой десяток, а я все ещё сам мастерю колёса. Но эти древние, хотя и при жизни не могли передать этого, давно уже умерли, поэтому то, что вы читаете, мой повелитель, всего лишь их ошмётки и остатки!
— Я вот жив, — говорит он, — я знаю это, у меня есть это умение и все же я не могу научить, не могу передать это знание. Я жив, я знаю, я люблю своего сына и я очень хотел бы… Я очень стар, мне уже восьмой десяток, а мне все ещё приходится работать самому. Если бы мне удалось научить сына, я мог бы отдыхать. Но если я не могу передать то, что может быть лишь пережито? Даже когда мудрец жив, передать это невозможно, как же это может быть передано, когда его нет уже много веков? Вы даром теряете время, сударь, — сказал он, — все это белиберда.
Этот старик — человек Дао. У даосов есть прекрасные притчи вроде этой: простой человек, бедняк колёсник, никто не знает его жизни, но он обладает проникновением. Весь подход Дао в том, что ключ может дать только опыт. Можно задавать вопросы, можно отвечать на вопросы, но истинной ценности в этом нет. Чтобы узнать вкус, надо отведать; чтобы узнать любовь, надо любить. Нет никакого способа это передать, вот почему, вместо того чтобы ответить, Лао-цзы говорит: «Лучше будь тих…»
Да, слово «цена» не подходит. Будь тих. А что он имеет в виду, говоря «будь тих»? Вы постоянно колеблетесь, никогда не бываете тихи. Даже сидя, как статуя, вы колеблетесь. Ваш ум постоянно мечется во всех направлениях. Ваше внутреннее пламя никогда не бывает непоколебимо. Оно постоянно колеблется то туда, то сюда, от одного желания к другому, вас постоянно тянет в разные стороны. Когда нет никаких желаний — даже желания достичь Бога, — тогда ты тих. Когда все желания отрицаются, а в этом — смысл пути отрицания, внезапно ты становишься тих: некуда идти, некуда стремиться. Ни ветерка. Желания — это ветер, что постоянно носится внутри и заставляет внутреннее пламя постоянно колебаться. Вот почему ты не бываешь тих. Даже сидя молча, в медитации, ты не тих.
Кто-то спрашивал на днях:
— В медитации мысли не прекращаются, они продолжают бег, ихдаже ещё больше.
Когда вы заняты своей обычной, повседневной жизнью, мыслей не так уж много; вы заняты, поглощены. Но когда вы сидите, ничего не делая, тогда ваша энергия устремляется в мысли, тогда в вас поднимается шторм, вихрь: мысли, мысли, мысли… Порой такие мысли, что и не вообразить! Воспоминания: вдруг выныривает случившееся тридцать лет назад. Мысли о будущем: ваша жена ещё не беременна, а вы соображаете: «В какой колледж отдать ребенка, если он родится?» Вас тянут, пихают, дёргают всевозможные и невозможные вещи, хотя вы знаете, какая это чепуха. Много раз вы все это уже понимали и хотели отбросить, но оказывались бессильны.
Мысли нельзя остановить прямо — надо хорошо понять это.
Пусть это понимание пропитает все ваше существо; мысли нельзя остановить прямо, потому что мысли есть не что иное, как слуги желаний. Когда есть желания, вы не можете остановить мысли. Есть хозяин — и его непременно окружают слуги.
Вы хотите пресечь некую мысль. Это глупо, безрассудно: ваша жена ещё не забеременела, а вы уже думаете о времени, когда ваш ребенок вырастет и ему придёт в голову поступать в университет, куда же его послать: в Кембридж или Оксфорд? Все это мучает, занимает — куда же послать его учиться? Чему отдать предпочтение? И вдруг вы понимаете: «Это же чушь! Ну и дурость!» Отчего же тогда возникают мысли?
Тут дело не мыслях. У вас есть желание, есть амбиция, многое в вас осталось неисполненным. Вам бы хотелось осуществить это через своего сына. Сын — есть нечто иное, персонификация ваших амбиций: вы хотели попасть в Оксфорд и не смогли; вы хотели бы осуществить это через вашего сына, поэтому возникают мысли, поэтому возникают идеи. Уже минуло тридцать лет, а что-то всплывает на поверхность. А в ваших мыслях нет ничего беспричинного. Если мысль пришла в голову, значит в ней, за ней что-то есть, и нельзя просто отбросить её, назвав чепухой. Тридцать лет назад вас оскорбили, и оскорбление все ещё свежо в вас, рана ещё открыта. Когда вы сидите тихо, рана открывается свету. Погрузившись в тысячу дел, вы забываете о ней, но когда вы свободны, рана открывается, рана шлёт вам сигнал: «Сделай со мной что-нибудь, я все ещё открыта, я все ещё не залечена. Сделай со мной что-нибудь!»
Сколько раз рана открывалась вам, и сколько раз вы решали отомстить или что-нибудь сделать? Сигналы поступают вновь и вновь, и вновь в вас возникает желание отомстить оскорбившему вас.
Тут дело не в мысли, тут дело в желании. Достаточно проанализировать мысли, как становится ясно, что мысли — лишь слуги, а затаившийся ча ними — защищённый слугами хозяин. Убейте хозяина и слуги исчезнут, убивайте слуг и ничего не изменится: хозяин выставит новых. Пока жив хозяин, он будет выставлять новых слуг, можно убивать одних, он выставит новых.
Мысли сами никогда не останавливаются. Они прекращаются только тогда, когда исчезнет желающий ум. В этом смысл «лучше будь тих»… Даосы говорят этим: «Останься без желаний», следовательно, даже желание познать Бога, достичь Бога — барьер. Будь тих без единого желания, как будто ничего не надо делать, как будто ничего и никогда не случится… Останьтесь без малейшей надёжды, надежда — другое имя желания. Надежда — прекрасное имя. Имя «желание» несколько отталкивает, оно несколько обнажено, голо. Надежда — приодетое желание. Лишитесь надежды, ничего никогда не случится. Ничего никогда не случается. Будущего нет, так что отбросьте все амбиции. Есть только это мгновение, так что не мечитесь туда-сюда, это бессмысленно; эти образы ложны, они не содержат никакой реальности, поэтому никто не углубляется в себя. Учителя всего мира — положительного или отрицательного пути — все Учителя настаивали на одном: вы должны предстать перед своей реальностью, увидеть себя таким, как вы есть, но никто их не слушал. Даже те, кто хотел узнать, кто они, втайне надеются, что окажутся тем "я", каким себя проецируют. С началом работы эта надежда начинает рассыпаться, обозначается уродство, мерзость, жуткая злоба, ненависть, ревность — все это чувствуется. Весь ад разверзается, и человек боится, он выскакивает наружу и вновь цепляется за идеальное "я". Так проще.
Помните, надо узнать себя таким, как ты есть. Отбросьте все ваши идеалы. Они прелестны, но полны отравы: это сладкие заблуждения. Пока вы не откинете все идеальные представления о себе, все образы, созданные вами из-за неспособности принять свою реальность… Отбросьте эти маски, будьте тихи, будьте пусты и смотрите внутрь своего существа, чем бы оно ни было. Поначалу вы почувствуете себя брошенным в ад, но это необходимая цена, которую нужно платить. Если вы достаточно мужественны и проявите настойчивость, ад вскоре исчезнет, облака разойдутся и в безоблачном небе засияет солнце. Тогда вы достигли внутреннего рая.
Ад и рай: и то, и другое — внутри. Ад — ваша периферия, а небеса — самый ваш центр. Вы — центр циклона. «На самом деле, — говорит Дао, — нужно лишь войти в своё внутренне существо».
Мне попалась прелестная притча. Послушайте внимательно и подумайте о ней.
Жил однажды мудрый и древний святой. Из конца в конец просвещённые люди узнавали о преподобном и стремились лицезреть его мудрость, но святой хранил молчание. Он молчал перед всеми, приходившими с вопросами. Взамен ответа он чертил на земле бамбуковым посохом слова: «Нашедший довольство в своём сердце видит добро повсюду и во все времена».
Порой он писал: «Где есть неудовлетворённость, там все усилия напрасны».
…Желания?.. У меня их нет… — произнёс молодой пришелец.
Прямо поглядев на пилигрима, святой взял посох, поднялся, вытянул правую ногу, вывернул её трижды и в этой позе застыл.
Замерло и дыхание у всех видящих это. Тут молодой посетитель нарушил молчание: «Зачем это?»
Мудрец быстро нацарапал: «Любопытство — форма желания».
Посох переходил из рук в руки, и пилигрим написал: «Говорят, есть священная мантра; читая её, можно воссоединиться и слиться воедино с Универсом».
Мудрец нацарапал опять: «Был ли ты когда-нибудь отдельно от Уни-верса?»
И тут преподобный резко поднял посох и обрушил его на голову ищущего, повергнув его в глубочайший, благодатнейший транс.
Минули дни. В эти дни, сидя в самоотречении у ног великого мудреца, юный пилигрим и в самом деле вкусил его сладость. Ниразу не задаёт он вопроса в его присутствии — бездонная любовь расцветала между ними. На третий день мудрец нарушил многолетнее молчание: «Вот ты и пришёл!» — раздался его хриплый голос.
Юноша не ответил, глубоко заглянул в мудрые глаза, затем вновь взял посох из костлявых рук и написал: «Лишь вспомнил!»
Больше ничего не надо. Вы забыли, кто вы. Единственное, что нужно — это вспомнить, кто вы. Забвение — это мир, воспоминание — Бог. Забыть — значит, потеряться; вспомнить — значит, возвратиться домой.
ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ
Слово «дзен» от санскритского слова «дхьяна». «Дхьяна» превратилась в «джхану», так как Будда в основном говорил на пали. В Китае «джхана» стала «чань», а достигнув Японии — «дзен». Но это дхьяна, существенным образом дхьяна: быть одному, абсолютно одному, не водить компанию даже с мыслью. В этом уединении все исчезает. Один — лишь пустое пространство, один — лишь прозрачное пространство. В этой чистоте происходит достижение: Бог входит внутрь. Суфии стремятся, рвутся к Богу. Ученик дзен ждёт. Бог приходит.
Теперь эта чудная притча:
Ли-цзы спросили: «За что вы так цените пустоту? В пустоте нет ничего ценного».
Естественно: что ценного может быть в пустоте? Пустота осуждена по всему миру. Кроме даосов и буддистов, никто в мире не понимает, что такое пустота: её осуждают. На Западе говорят: «Пустой ум — мастерская дьявола». А для даосов и буддистов пустой ум — цель.
Когда вы совершенно пусты, в вас входит Бог. Дьявол может жить только в деятельном уме, а в бездеятельном — никогда. Дьявол может жить только в занятом уме, а в незанятом — никогда. Бес может оседлать ум, только если в нем есть мысли: его орудия — мысли, желания. Как ему воспользоваться пустотой? По-видимому, это так. Гитлер вовсе не был пуст, ни Чингиз-хан, ни Тамерлан, они были необычайно деятельны. Ими дьявол входит в мир. Бодхидхарма пуст, Ли-цзы пуст, Нагарджуна пуст, дьявол и близко не подходит к ним. От этих пустых людей не шло ничего дурного, только добро, и только добро расцветает. Велик струящийся от них аромат. Прошли века, но аромат их свеж, как прежде. Обычно пустота никогда не рассматривается как ценность, вопрос понятен: «За что вы так цените пустоту? В пустоте нет ничего ценного».
Какого рода ценность? На что может сгодиться пустота? Ценность связана с пользой. Попытайтесь понять: ценным становится нечто полезное. Как можно ценить то, чего нет? Оно не только не полезно, его нет, как же можно ценить его? Но таков подход отрицания.
Вот что говорит Лао-цзы: «Комната ценна не своими стенами, а пустотой между ними». Вы живёте в комнате, пользуетесь комнатой, а не стенами. Конечно, строя дом, вы строите стены, а не пустоту, никто не может создать пустоту. Пустота вечна, она от Бога, она не создаётся человеком. Дома создаются людьми, но не пустота. Но что вы используете? Пользуетесь ли вы стенами или пространством между ними? Хорошее слово — «комната»; в английском языке «комната» означает пространство. Вы пользуетесь комнатой, пространством, «комнатностью». Как, через что вы входите внутрь, в эти стены? Через дверь. Дверь пуста. Дверь означает пустоту, то, чего нет, поэтому вы можете войти и выйти. Вы пользуетесь дверью, а не стенами. Пользуясь глиняным горшком, чем вы пользуетесь? Глиняными стенами или пустотой между ними? Идёте к колодцу зачерпнуть воды, несёте её домой, — чем вы пользуетесь? Пустотой глиняного горшка. Ценна пустота, и она создана не вами.
Даосы говорят: то, что ценно, не создано человеком. Созданное человеком имеет относительную ценность, рыночную цену, но ничего на самом деле ценного в этом нет. Сделанное человеком — товар. Конечно, если пойти на базар и начать торговать пустотой, никто её не купит, она не имеет цены, все будут смеяться.
Лао-цзы шёл лесом и этот лес рубили. Сотни дровосеков рубили деревья. Но вот он подошёл к огромному дереву, большому дереву, под ним бы скрылась тысяча воловьих упряжек, оно прекрасно и все в цвету. Он послдл учеников узнать у дровосеков, почему его не рубят.
— Оно бесполезно, — ответили они. — Из него ничего нельзя сделать: ни мебели, ни дома, оно не годится даже на дрова — слишком много дыма. Оно бесполезно, вот мы его и не рубим.
И Лао-цзы сказал ученикам:
— Научитесь у этого дерева, станьте столь же бесполезным, как это дерево. Тогда никто вас не срубит.
Бесполезность — величайшая ценность.
Лао-цзы говорит ученикам:
— Если хотите жить долго, станьте бесполезными.
Но помните: смысл его «бесполезны» — не становитесь товаром, не становитесь вещью. Если станете вещью, вас будут продавать и покупать на базаре, вы станете слугой. Если вы не вещь, кто может вас купить, кто может вас продать?
Останьтесь божьим творением, не становитесь человеческим товаром. Тогда никто не сможет вас использовать. А если никто не сможет вас использовать, у вас будет прекрасная жизнь" своя, независимая, свободная, радостная. Если никто не сможет вас использовать, никто не сможет превратить вас в средство; вы никогда не подвергнетесь оскорблению — ведь в этой жизни нет большего оскорбления, чем стать средством. Тот или другой всегда стремится вас использовать; ваше тело, ваш ум, ваше существо.
Станьте ничем, так, чтобы на вас никто не взглянул, тогда вы сможете прожить собственную жизнь так, как вы хотите её прожить. Ни у кого не возникнет желания вмешиваться.
Будь ничем — никому и в голову не придёт, что от тебя может быть какая-то польза. Есть необычайно полезная бесполезность. Лао-цзы называет её «польза бесполезности». Но, конечно, здесь нет ничего ценного, по крайней мере, в рыночном смысле. Обычно вы хотите приобрести некую ценность: стать доктором, инженером, художником, поэтом, Махатмой, — хотите стать кем-то ценным, незаменимым в этом мире. Вы счастливы, если люди скажут: «Когда вы покинете нас, мы никогда и никем не сможем вас заменить».
Вы безмерно счастливы, но что же они говорят? Говорят: «Вы — вещь, которой мы пользуемся».
В этом их подход; и ценность, высшая ценность в том, чтобы быть никем, чтобы быть пустым, чтобы быть бесполезным. Когда вы бесполезны для человечества, вы становитесь безмерно полезны для Бога, тогда он начинает течь сквозь вас, тогда вы становитесь лишь каналом, вы столь пусты, что сквозь вас может струиться он. Вы становитесь полым бамбуком, и он может играть на вас свои песни. Когда вы позволяете играть на себе человеческими устам, Бог отрицается.
«За что вы так цените пустоту? В пустоте нет ничего ценного».
«Слово „цена“ не подходит», — ответил Ли-цзы.
Это столь ценно, что его можно назвать лишь не имеющим цены. Слово «цена» не подходит: цена означает товар, цена означает нечто, что может быть определено в терминах человеческой пользы, некое средство, а не конечная цель. Конечная цель не может иметь цену в обычном смысле слова. Например, вас спрашивают: «Ты любишь. За что ты так ценишь любовь?» Вы ответите: «Слово „цена“ не подходит. В любви нет ничего ценного в том смысле, в каком ценна машина, ценится дом. Ценность имеют деньги, здоровье, но любовь? Любовь предельна, окончательна, это конечная цель».
Любят ради самой любви. Это не средство к чему-то ещё, это — сама цель. Её ценность внутри её, её ценность в ней самой. Если вас спросят: «За что вы так цените жизнь?» Вы, конечно, ответите:
«Слово „цена“ не подходит».
— Зачем ты живёшь?
— Потому что мне нравится быть живым, — ответите вы.
— Но чем это так ценно?
— Чем ценно?.. Ничем.
Все предельное, с точки зрения мира, не имеет цены, но из-за этого предельного приобретает цену все остальное. Поэтому слово «цена» не подходит, хотя все ценности существуют только через это.
Вы ходите на работу, в своё учреждение — это ценно; в конце месяца вы получите тысячу рупий и, придя домой, отдадите эту тысячу рупий жене, потому что любите её. Вы работаете для неё, для своих детей, — вы их любите. Любовь же не имеет цены, цену имеет ваша работа, но цена эта в конце концов приносится в дар, кладётся под ноги тому, что не имеет цены, что неоценимо.
Помните: у цели не может быть никакой цены, вот почему даосы говорят, что у жизни нет цены, цели. Людей это шокирует.
Однажды ко мне пришёл человек и спросил, в чем цель жизни…
— Нет никакой цели, жизнь просто есть.
Его это не удовлетворило: — Я приехал сюда издалека (он приехал из Непала). Я — старик, отставной профессор. Не отпускайте меня с пустыми руками. Я пришёл, чтобы спросить только об одном: в чем смысл жизни?
— Если я смогу отпустить вас с пустыми руками, — ответил я, — ваше путешествие будет иметь смысл: быть с пустыми руками и есть цель.
— Не говорите загадками, скажите мне просто и ясно: в чем смысл жизни?
Он не мог понять, что задаёт абсурдный вопрос. У жизни не может быть никакого смысла, потому что если у жизни был бы какой-то смысл, то это нечто было бы важнее, чем жизнь, и опять встал бы вопрос: в чем смысл этого? Если сказать: «Жизнь для того, чтобы достигнуть истины», тогда истина становится подлинной целью.
Но тогда в чем смысл истины? Если сказать: «Жизнь для того, чтобы стремиться к Богу», возникает вопрос, в чем смысл Бога? В чем смысл стремления к Богу? В самом конце вам придётся оставить слово «смысл».
Да, слово «цена» не подходит. Если вам станет доступно это прозрение, великий свет воссияет в вас. У жизни нет смысла, нет цены. Любовь не имеет ни смысла, ни цены. Бог не имеет ни смысла, ни цены. Истина не имеет ни смысла, ни цены. Это значит, что жизнь, любовь, Бог, истина — разные имена одного и того же, они не отличны. Есть только одно, что лишено смысла, все остальное имеет смысл благодаря ему. Это — высочайшее, высший пик.
Одна женщина жаловалась мне на днях:
— Когда вы говорите «Бог», мне трудно вас понять, я не верю в Бога. Понять мне бы очень хотелось, но как вы только говорите «Бог», что-то происходит в моей голове — я становлюсь закрытой.
— Это легко поправить, — ответил я. — Всякий раз, когда я говорю «Бог», немедленно переводите это в «жизнь», слышите это как «жизнь».
Она была счастлива.
Как вы увязли в словах! Если я скажу «Бог», в ком-то это вызовет негативную реакцию; если я скажу «жизнь», это вызовет негативную реакцию в ком-то другом. А я всего лишь меняю имя… а роза — это роза и только роза, роза остаётся розой.
Предельное только одно. Разные люди давали ему разные имена. И это одно не имеет цены, ибо это предельная ценность. Нет ничего вне его, поэтому оно не может быть ценно ради чего-либо другого. Вы не можете положить его ступенькой к чему бы то ни было; вне этого ничего нет, оно — вне всего.
«Слово „цена“ не подходит», — ответил Ли-цзы, — лучше будь тих, будь пуст. В тишине, в пустоте мы находим своё пристанище. Получая и давая, мы теряем место".
«Лучше будь тих…» Вместо ответа о цене, вместо ответа о ценности пустоты, Ли-цзы настаивает на непосредственном опыте. Даосский подход основан на экзистенции. Даосов не влекут абстрактные построения и концепции. «Это же можно испробовать, — говорят они, — зачем же заимствовать знание из вторых рук?» В самом деле, из вторых рук получить Бога невозможно, Он даёт себя только в ваши руки, у меня занять Бога невозможно. Мой Бог — это только мой Бог. Вам надо прийти к своему Богу. Конечно, придя, вы увидите, что ваш Бог и мой Бог — одно и то же, но прийти к этому вам предстоит самим, это должно расцвести в вашем существе.
Вот даосская притча.
Однажды князь Хуан сидел в своей лоджии и читал книгу, а колёсник Пиень внизу мастерил колесо. Отложив молоток, Пиень поднялся по ступеням и обратился к князю:
— Осмелюсь спросить, что читает ваша милость?
— Слова мудрецов, — ответил князь.
— А эти мудрецы живы? — осведомился Пиень.
— Ониумерли.
— Тогда, — сказал Пиень, — то, что вы читаете, мой владыка, — это только истлевшее тряпьё и ошмётки этих древних.
— Как смеешь ты, колёсник, — закричал князь, — судить о книге, которую я читаю?! Объяснись, не то я велю казнить тебя.
(Немыслимо! Колёсник приходит к князю и говорит: «Все, что ты читаешь, лишь истлевшее тряпьё и ошмётКи этих древних».)
— Ваш покорный слуга, — ответил колёсник, — смотрит на это глазами своего ремесла. Если, делая колесо, я мастерю его слишком нежно, то работать приятно, но изделие не получается прочным. Если, наоборот, я мастерю энергично, то инструмент быстро выходит из строя и части плохо подходят друг к другу. Если же движения моей руки не слишком нежны и не слишком энергичны, мысль понята моим умом. Но словами я не могу выразить, как это сделать.
(Не слишком энергично и не слишком нежно — точно в середине, в равновесии.)
— Но словами я не могу сказать, — отвечает колёсник, — как достигнуть этой величайшей середины между усилием и безусильностью, между делом и недеянием. Я не могу высказать это словами. Тут есть некое умение, но все же высказать его я не могу. Я знаю и все же не могу рассказать. Я не могу передать это умение даже своему сыну, и мой сын не может научиться этому от меня. Нет никакого способа научить этому и нет никакого способа этому научиться. Учить и учиться, учиться и учить возможно только внешнему, а это — внутреннее чувство. Поэтому мне уже восьмой десяток, а я все ещё сам мастерю колёса. Но эти древние, хотя и при жизни не могли передать этого, давно уже умерли, поэтому то, что вы читаете, мой повелитель, всего лишь их ошмётки и остатки!
— Я вот жив, — говорит он, — я знаю это, у меня есть это умение и все же я не могу научить, не могу передать это знание. Я жив, я знаю, я люблю своего сына и я очень хотел бы… Я очень стар, мне уже восьмой десяток, а мне все ещё приходится работать самому. Если бы мне удалось научить сына, я мог бы отдыхать. Но если я не могу передать то, что может быть лишь пережито? Даже когда мудрец жив, передать это невозможно, как же это может быть передано, когда его нет уже много веков? Вы даром теряете время, сударь, — сказал он, — все это белиберда.
Этот старик — человек Дао. У даосов есть прекрасные притчи вроде этой: простой человек, бедняк колёсник, никто не знает его жизни, но он обладает проникновением. Весь подход Дао в том, что ключ может дать только опыт. Можно задавать вопросы, можно отвечать на вопросы, но истинной ценности в этом нет. Чтобы узнать вкус, надо отведать; чтобы узнать любовь, надо любить. Нет никакого способа это передать, вот почему, вместо того чтобы ответить, Лао-цзы говорит: «Лучше будь тих…»
Да, слово «цена» не подходит. Будь тих. А что он имеет в виду, говоря «будь тих»? Вы постоянно колеблетесь, никогда не бываете тихи. Даже сидя, как статуя, вы колеблетесь. Ваш ум постоянно мечется во всех направлениях. Ваше внутреннее пламя никогда не бывает непоколебимо. Оно постоянно колеблется то туда, то сюда, от одного желания к другому, вас постоянно тянет в разные стороны. Когда нет никаких желаний — даже желания достичь Бога, — тогда ты тих. Когда все желания отрицаются, а в этом — смысл пути отрицания, внезапно ты становишься тих: некуда идти, некуда стремиться. Ни ветерка. Желания — это ветер, что постоянно носится внутри и заставляет внутреннее пламя постоянно колебаться. Вот почему ты не бываешь тих. Даже сидя молча, в медитации, ты не тих.
Кто-то спрашивал на днях:
— В медитации мысли не прекращаются, они продолжают бег, ихдаже ещё больше.
Когда вы заняты своей обычной, повседневной жизнью, мыслей не так уж много; вы заняты, поглощены. Но когда вы сидите, ничего не делая, тогда ваша энергия устремляется в мысли, тогда в вас поднимается шторм, вихрь: мысли, мысли, мысли… Порой такие мысли, что и не вообразить! Воспоминания: вдруг выныривает случившееся тридцать лет назад. Мысли о будущем: ваша жена ещё не беременна, а вы соображаете: «В какой колледж отдать ребенка, если он родится?» Вас тянут, пихают, дёргают всевозможные и невозможные вещи, хотя вы знаете, какая это чепуха. Много раз вы все это уже понимали и хотели отбросить, но оказывались бессильны.
Мысли нельзя остановить прямо — надо хорошо понять это.
Пусть это понимание пропитает все ваше существо; мысли нельзя остановить прямо, потому что мысли есть не что иное, как слуги желаний. Когда есть желания, вы не можете остановить мысли. Есть хозяин — и его непременно окружают слуги.
Вы хотите пресечь некую мысль. Это глупо, безрассудно: ваша жена ещё не забеременела, а вы уже думаете о времени, когда ваш ребенок вырастет и ему придёт в голову поступать в университет, куда же его послать: в Кембридж или Оксфорд? Все это мучает, занимает — куда же послать его учиться? Чему отдать предпочтение? И вдруг вы понимаете: «Это же чушь! Ну и дурость!» Отчего же тогда возникают мысли?
Тут дело не мыслях. У вас есть желание, есть амбиция, многое в вас осталось неисполненным. Вам бы хотелось осуществить это через своего сына. Сын — есть нечто иное, персонификация ваших амбиций: вы хотели попасть в Оксфорд и не смогли; вы хотели бы осуществить это через вашего сына, поэтому возникают мысли, поэтому возникают идеи. Уже минуло тридцать лет, а что-то всплывает на поверхность. А в ваших мыслях нет ничего беспричинного. Если мысль пришла в голову, значит в ней, за ней что-то есть, и нельзя просто отбросить её, назвав чепухой. Тридцать лет назад вас оскорбили, и оскорбление все ещё свежо в вас, рана ещё открыта. Когда вы сидите тихо, рана открывается свету. Погрузившись в тысячу дел, вы забываете о ней, но когда вы свободны, рана открывается, рана шлёт вам сигнал: «Сделай со мной что-нибудь, я все ещё открыта, я все ещё не залечена. Сделай со мной что-нибудь!»
Сколько раз рана открывалась вам, и сколько раз вы решали отомстить или что-нибудь сделать? Сигналы поступают вновь и вновь, и вновь в вас возникает желание отомстить оскорбившему вас.
Тут дело не в мысли, тут дело в желании. Достаточно проанализировать мысли, как становится ясно, что мысли — лишь слуги, а затаившийся ча ними — защищённый слугами хозяин. Убейте хозяина и слуги исчезнут, убивайте слуг и ничего не изменится: хозяин выставит новых. Пока жив хозяин, он будет выставлять новых слуг, можно убивать одних, он выставит новых.
Мысли сами никогда не останавливаются. Они прекращаются только тогда, когда исчезнет желающий ум. В этом смысл «лучше будь тих»… Даосы говорят этим: «Останься без желаний», следовательно, даже желание познать Бога, достичь Бога — барьер. Будь тих без единого желания, как будто ничего не надо делать, как будто ничего и никогда не случится… Останьтесь без малейшей надёжды, надежда — другое имя желания. Надежда — прекрасное имя. Имя «желание» несколько отталкивает, оно несколько обнажено, голо. Надежда — приодетое желание. Лишитесь надежды, ничего никогда не случится. Ничего никогда не случается. Будущего нет, так что отбросьте все амбиции. Есть только это мгновение, так что не мечитесь туда-сюда, это бессмысленно; эти образы ложны, они не содержат никакой реальности, поэтому никто не углубляется в себя. Учителя всего мира — положительного или отрицательного пути — все Учителя настаивали на одном: вы должны предстать перед своей реальностью, увидеть себя таким, как вы есть, но никто их не слушал. Даже те, кто хотел узнать, кто они, втайне надеются, что окажутся тем "я", каким себя проецируют. С началом работы эта надежда начинает рассыпаться, обозначается уродство, мерзость, жуткая злоба, ненависть, ревность — все это чувствуется. Весь ад разверзается, и человек боится, он выскакивает наружу и вновь цепляется за идеальное "я". Так проще.
Помните, надо узнать себя таким, как ты есть. Отбросьте все ваши идеалы. Они прелестны, но полны отравы: это сладкие заблуждения. Пока вы не откинете все идеальные представления о себе, все образы, созданные вами из-за неспособности принять свою реальность… Отбросьте эти маски, будьте тихи, будьте пусты и смотрите внутрь своего существа, чем бы оно ни было. Поначалу вы почувствуете себя брошенным в ад, но это необходимая цена, которую нужно платить. Если вы достаточно мужественны и проявите настойчивость, ад вскоре исчезнет, облака разойдутся и в безоблачном небе засияет солнце. Тогда вы достигли внутреннего рая.
Ад и рай: и то, и другое — внутри. Ад — ваша периферия, а небеса — самый ваш центр. Вы — центр циклона. «На самом деле, — говорит Дао, — нужно лишь войти в своё внутренне существо».
Мне попалась прелестная притча. Послушайте внимательно и подумайте о ней.
Жил однажды мудрый и древний святой. Из конца в конец просвещённые люди узнавали о преподобном и стремились лицезреть его мудрость, но святой хранил молчание. Он молчал перед всеми, приходившими с вопросами. Взамен ответа он чертил на земле бамбуковым посохом слова: «Нашедший довольство в своём сердце видит добро повсюду и во все времена».
Порой он писал: «Где есть неудовлетворённость, там все усилия напрасны».
…Желания?.. У меня их нет… — произнёс молодой пришелец.
Прямо поглядев на пилигрима, святой взял посох, поднялся, вытянул правую ногу, вывернул её трижды и в этой позе застыл.
Замерло и дыхание у всех видящих это. Тут молодой посетитель нарушил молчание: «Зачем это?»
Мудрец быстро нацарапал: «Любопытство — форма желания».
Посох переходил из рук в руки, и пилигрим написал: «Говорят, есть священная мантра; читая её, можно воссоединиться и слиться воедино с Универсом».
Мудрец нацарапал опять: «Был ли ты когда-нибудь отдельно от Уни-верса?»
И тут преподобный резко поднял посох и обрушил его на голову ищущего, повергнув его в глубочайший, благодатнейший транс.
Минули дни. В эти дни, сидя в самоотречении у ног великого мудреца, юный пилигрим и в самом деле вкусил его сладость. Ниразу не задаёт он вопроса в его присутствии — бездонная любовь расцветала между ними. На третий день мудрец нарушил многолетнее молчание: «Вот ты и пришёл!» — раздался его хриплый голос.
Юноша не ответил, глубоко заглянул в мудрые глаза, затем вновь взял посох из костлявых рук и написал: «Лишь вспомнил!»
Больше ничего не надо. Вы забыли, кто вы. Единственное, что нужно — это вспомнить, кто вы. Забвение — это мир, воспоминание — Бог. Забыть — значит, потеряться; вспомнить — значит, возвратиться домой.
ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ
ВОПРОСЕсть ли у вас любимцы? Принадлежу ли я к ним?
ОТВЕТМне вспомнилась арабская мудрость. Говорят, что всякий раз, создавая человека, Бог шепчет ему на ухо: «Ты мой любимец. Никогда я ещё не создавал столь прекрасное творение, никогда я больше не создам столь прекрасное творение. Ты уникален».
Но творец шепчет это каждому, и каждый думает в глубине души:
«Слову божьему подобает верить».
Вы — мой любимец, и это обращение не к кому-то в отдельности, но к каждому. На самом деле выбирать более или менее любимых для меня невозможно. Все зависит от вас: вы можете стать моим любимцем и можете не становиться им, это односторонний процесс. Вы им станете, если позволите, и не станете, если не позволите. Что касается меня, то меня нет.
ВОПРОСОбъясните, пожалуйста, разницу между рационализацией и бредятиной.
ОТВЕТСлово «бредятина» гораздо лучше, чем «рационализация», но значат они одно и то же. «Рационализация» — слово клиницистов, слово для профессоров, «бредятина» живее. Слово «рационализация» бескровно, «бредятина» — юно, живо и лягается, но значение его то же.
Благородное собрание решило учредить общество, куда входили бы только девственницы. Вдруг появляется молодая особа с ребенком на руках.
— Но, мадам, совершенно очевидно, что стать членом общества вы не можете, — возразил преподаватель. — Почему вы решили, что отвечаете нашим требованиям?
— Когда это со мной случилось, я была дура дурой, — объяснила она, — поэтому думаю, что могу вступить в общество этих дур-девственниц.
Это бредятина. «Рационализация» — философский термин, «бредятина» — слово простого человека, голос масс, тех, кто живёт на земле, с землёй, чьи руки в грязи. Слово «бредятина» (дерьмо, враки, бред собачий) такое же грязное, им пользуются простые рабочие люди, живущие обычной жизнью. Оно не пришло из университетских башен слоновой кости. Но помните: оно подлиннее, оно говорит больше, чем «рационализация». Слова, пущенные в ход профессорами, всегда анемичны; Это мёртвые слова, клинические, они мало что говорят и больше скрывают. С вашего позволения, я сказал бы, что само слово «рационализация» — есть рационализация, им пользуются, чтобы избежать слова «бредятина».
ВОПРОСПочему вы допускаете столько ошибок, цитируя других или ссылаясь на тексты Библии и данные науки? Я множество раз по-разному отвечал себе на этот вопрос сам, теперь же мне хотелось бы услышать ответ от вас.
ОТВЕТЧто ж, позвольте, мне допустить ещё несколько ошибок. Прежде всего, память у меня изумительная.
Как-то мулла Насреддин пожаловался знакомому:
— У моей жены очень плохая память.
— Значит, она все забывает?
— Нет, — ответил Насреддин, — она все помнит.
Если у жены муллы Насреддина плохая память, то у меня память изумительная, я забываю все. И я рад этой забывчивости, меня она не беспокоит.
Второе, я не учёный, я невежда. Я люблю читать, по читать Библию, Гиту, Коран — как читают романы; это древние прекрасные истории. Кришпамурги говорит, что не читает священных текстов, а только детективы. Я бы предложил Крипшамурти заглянуть в Библию, прекраснее истории не найти. Тут есть все: любовь, жизнь, убийство.
Для меня в священных текстах нет ничего особенного. Священные тексты для меня столь же священны, как деревья, камни, звезды, или столь же обыденны. Я не делаю различия, поэтому я не отношусь к священным текстам так серьёзно. Единственное, к чему я серьёзно отношусь, — это анекдоты, поэтому, ко1да я цитирую тексты, цитирую их по памяти, а когда цитирую анекдоты, они лежат, написанные, передо мной. Я не хотел бы ошибиться в анекдоте, тут я серьёзен. Что касается всего остального, я абсолютно несерьёзен.
ОТВЕТМне вспомнилась арабская мудрость. Говорят, что всякий раз, создавая человека, Бог шепчет ему на ухо: «Ты мой любимец. Никогда я ещё не создавал столь прекрасное творение, никогда я больше не создам столь прекрасное творение. Ты уникален».
Но творец шепчет это каждому, и каждый думает в глубине души:
«Слову божьему подобает верить».
Вы — мой любимец, и это обращение не к кому-то в отдельности, но к каждому. На самом деле выбирать более или менее любимых для меня невозможно. Все зависит от вас: вы можете стать моим любимцем и можете не становиться им, это односторонний процесс. Вы им станете, если позволите, и не станете, если не позволите. Что касается меня, то меня нет.
ВОПРОСОбъясните, пожалуйста, разницу между рационализацией и бредятиной.
ОТВЕТСлово «бредятина» гораздо лучше, чем «рационализация», но значат они одно и то же. «Рационализация» — слово клиницистов, слово для профессоров, «бредятина» живее. Слово «рационализация» бескровно, «бредятина» — юно, живо и лягается, но значение его то же.
Благородное собрание решило учредить общество, куда входили бы только девственницы. Вдруг появляется молодая особа с ребенком на руках.
— Но, мадам, совершенно очевидно, что стать членом общества вы не можете, — возразил преподаватель. — Почему вы решили, что отвечаете нашим требованиям?
— Когда это со мной случилось, я была дура дурой, — объяснила она, — поэтому думаю, что могу вступить в общество этих дур-девственниц.
Это бредятина. «Рационализация» — философский термин, «бредятина» — слово простого человека, голос масс, тех, кто живёт на земле, с землёй, чьи руки в грязи. Слово «бредятина» (дерьмо, враки, бред собачий) такое же грязное, им пользуются простые рабочие люди, живущие обычной жизнью. Оно не пришло из университетских башен слоновой кости. Но помните: оно подлиннее, оно говорит больше, чем «рационализация». Слова, пущенные в ход профессорами, всегда анемичны; Это мёртвые слова, клинические, они мало что говорят и больше скрывают. С вашего позволения, я сказал бы, что само слово «рационализация» — есть рационализация, им пользуются, чтобы избежать слова «бредятина».
ВОПРОСПочему вы допускаете столько ошибок, цитируя других или ссылаясь на тексты Библии и данные науки? Я множество раз по-разному отвечал себе на этот вопрос сам, теперь же мне хотелось бы услышать ответ от вас.
ОТВЕТЧто ж, позвольте, мне допустить ещё несколько ошибок. Прежде всего, память у меня изумительная.
Как-то мулла Насреддин пожаловался знакомому:
— У моей жены очень плохая память.
— Значит, она все забывает?
— Нет, — ответил Насреддин, — она все помнит.
Если у жены муллы Насреддина плохая память, то у меня память изумительная, я забываю все. И я рад этой забывчивости, меня она не беспокоит.
Второе, я не учёный, я невежда. Я люблю читать, по читать Библию, Гиту, Коран — как читают романы; это древние прекрасные истории. Кришпамурги говорит, что не читает священных текстов, а только детективы. Я бы предложил Крипшамурти заглянуть в Библию, прекраснее истории не найти. Тут есть все: любовь, жизнь, убийство.
Для меня в священных текстах нет ничего особенного. Священные тексты для меня столь же священны, как деревья, камни, звезды, или столь же обыденны. Я не делаю различия, поэтому я не отношусь к священным текстам так серьёзно. Единственное, к чему я серьёзно отношусь, — это анекдоты, поэтому, ко1да я цитирую тексты, цитирую их по памяти, а когда цитирую анекдоты, они лежат, написанные, передо мной. Я не хотел бы ошибиться в анекдоте, тут я серьёзен. Что касается всего остального, я абсолютно несерьёзен.