Раджниш Бхагаван. Истина суфиев

   Но стоит только отцу уйти и оставить ребенка в лесу одного, как вся радость тут же исчезнет. Теперь он один. И себе он доверять не может. Где эта нужная тропинка? Теперь он уже не в состоянии бегать за бабочками; бабочки теперь утратили все краски — их, по сути дела, больше не существует. Нет теперь лесных цветов, одни только дикие звери скрываются за каждым деревом, и с ними привидения и что-нибудь еще в этом роде. Теперь он уже боится, сгущается тьма и вот-вот зайдет солнце. И он начинает плакать. Он уже не в том состоянии удивления.
   Что произошло? А произошло только одно: он больше не доверяет.
   Когда вы со мной, вы доверяете, и доверие вас преображает. Когда же вы одни, доверие теряется, и вы уже не можете себе доверять Таково дело Мастера: помогать вам, чтобы вы постоянно могли себе доверять, и чтобы Мастер был бы уже не нужен. Все дело Мастера — так подготовить ученика, чтобы ученик мог оставаться один в тех более высоких планах бытия — там, где царит радость и очарование.
   Те более высокие планы бытия называются раем, или небесами. А высочайший средь них именуется мокшей, нирваной. С той вершины нет дороги назад — это вершина, с которой не возвращаются. Но первые проблески возможны лишь в присутствии кого-то, кто знает ту тропу кто сошел с той вершины и вернулся обратно на землю.
   В древних священных текстах говорится о двух типах просветленных — их важно понять в связи с темой Совершенного Мастера.
   В буддийской традиции тот, кто становится просветленным и достигает высочайшей вершины сознания, но не знает, как возвратиться на землю и контактировать с людьми, называется архатом. Он никогда не становится Мастером. Он просветлен настолько же, насколько любой другой Будда, но он никогда не становится Мастером. Потому что для того, чтобы стать Мастером, нужно не только просветление — просветление необходимо — но нужен еще и второй процесс способность возвращаться в долину.
   Итак, чтобы человек сделался мастером, необходимо две вещи. Во-первых, он должен взойти на вершину, на залитую солнцем вершину сознания; и, во-втдрых, он должен суметь отыскать свой путь обратно в темную долину. Ведь там живут люди. Если ты будешь кричать с вершины, тебя никто не услышит. Голос твой никогда не достигнет людей. Вы — это отделенные друг от друга миры. И мастеру приходится спускаться вниз, приходится спускаться в эту темную унылую долину, где живут и движутся ощупью люди. Ему снова приходится становиться, как они. Если вы хотите, чтобы люди взошли на вершину вам самим сначала придется сойти в долину.
   Поэтому буддийская традиция гласит существует два типа просветленных. Просветленный первого типа называется архатом — это тот, кто, став просветленным, остался там, совершенно забыв о людях, что движутся ощупью в темноте и мучаются в несчастье и в невежестве. И другой — бодхисатва — он становится Мастером, он возвращается назад. Как только он достигает вершины, в ту же секунду он начинает спускаться Он помнит, что многие нуждаются в его поддержке. Многие нуждаются в нем как в проводнике. И теперь он знает путь, теперь он может привести на вершину многих. Однако это обещает быть трудной задачей. Убедить людей в том, что вершина существует, — задача не из простых. А убедить людей в том, что «это возможно, и вы способны достичь вершины», трудно неимоверно. Ведь они прожили в темноте столько жизней, миллионы жизней, и им известна одна лишь темнота. Они не в состоянии поверить в то, что свет возможен. Они всегда были слепыми! В их языке нет слова, обозначающего свет. И если ты станешь говорить о свете, они подумают, что либо ты сошел с ума, либо ты всего лишь поэт.
   Вот что рассказывают об отце Будды. Когда Будда стал просветленным, то до дворца, до старого отца, начали доходить слухи: «Твой сын стал просветленным». Противники Будды говорили: «Он сошел с ума». А те, кто не были его противниками, а испытывали к нему симпатию, говорили: «Он стал поэтом».
   В лучшем случае люди могут поверить в то, что ты, наверное, сочиняешь грандиозную поэму и что у тебя богатое воображение. Ты можешь представить себе образ залитой солнцем вершины, ты, определенно, великий фантазер. В своих грезах ты можешь узреть Бога, рай ангелов — ты великий фантазер.
   Но мистик не фантазер, то, что он видит — это не грезы: то, что он видит — это осязаемая реальность. Но как убедить тех людей, которые еще не узнали ее? Как сказать им, что свет существует, если они никогда глаз своих не раскрывали? Если вы скажете им: «Он белый», — они спросят «Что белое?» Если вы скажете им: «Он, как снег, совершенно белый», они подумают, что свет — это что-то холодное и мокрое. А свет ни холодный, ни мокрый.
   Но не будьте взыскательны к людям. Что они могут поделать? Им все приходится переводить на язык долины.
   С этим связана отличительная особенность первых некоторые люди никогда не возвращаются с вершины, так как видят, что все это невозможно и что никто не будет им доверять, никто не будет им верить. К чему беспокоиться? Они достигли, и они исчезают в свете.
   А человек второго типа, бодхисатва, который становится Мастером, обладает бесконечным состраданием. Он начинает двигаться вниз, назад, в этот темный, оставленный им мир, где люди похожи на ползающих червей, где люди еще не люди — у них отсутствует сознание, и они живут, как роботы. И эти люди не простят того человека, который явился с залитых солнцем вершин — они подвергнут его распятию, они его убьют, они его отравят, потому что этот человек нарушит их покой, их комфорт. Они уже поверили, что тьма — это все, а тут вдруг является этот человек и заявляет «Нет! Тьма — это не все. Есть и залитые солнцем вершины Гималаев, и я там уже побывал».
   И теперь этот человек нарушает их сон, нарушает их уютный распорядок. Теперь этот человек снова вызывает в них жажду поиска вершин. И они не в состоянии простить этого человека. Поэтому Христос распят, Мансур убит, Сократ отравлен, Будда побит камнями, Махавира изгнан отовсюду, где он только ни появлялся. Почему люди так враждебны к мастерам? Этому есть причины. Человек этот приносит некую весть, которая вызывает в них неутомимое желание, и желание это нарушает весь распорядок их жизни. У них есть жены, у них есть дети, магазины, фабрики, и все идет хорошо. У них все это как-то отлажено, а тут вдруг является этот человек, чтобы все разрушить. И теперь жена больше не кажется такой привлекательной, дети больше не кажутся такими привлекательными, ни деньги, ни политика больше не прельщают... они теперь освободились ото сна. А воздействие Мастера таково, что даже если вы настроены против него, он все равно затронет ваше сердце. Даже если вы не желаете его слушать, что-то западает в вас, что-то проникает в ваше сердце, как семя, и начинает там прорастать.
   Проблема Мастера состоит в том, как рассказать вам о тех вершинах. А совершенный Мастер — это тот, которому удается это сделать. Совершенный мастер тот, которому как-то удается рассказать о таких вещах, о которых рассказать невозможно, как-то удается создать для этого способы. Если что-то невозможно сказать, тогда он постарается вам это показать, создаст ситуации, в которых кое-какие проблески вершин смогут промелькнуть перед вами.
   Совершенный мастер — это тот, кто пытается сделать невозможное и преуспевает в этом.
   Будда — Совершенный Мастер. Иисус — Совершенный Мастер. Магомет — Совершенный Мастер. То же можно сказать о Кабире, Нанаке. Совершенный Мастер — это тот, кому удалось выполнить невыполнимое: убедить слепых в существовании света, убедить глухих в существовании музыки, причем не только в существовании, но и в заманчивости стремления к ней, что она стоит того, чтобы к ней стремиться
   Ты спрашиваешь «Действительно ли пребывание в присутствии Мастера изменяет человека?»
   Что там говорить о человеке, когда известно, что даже животные иногда изменяются.
   Не так давно, всего несколько лет тому назад, жил один великий Мастер, Рамана Махарши — Совершенный Мастер. Каждое утро на его даршаны — а он был человек молчаливый, говорил изредка, и то, бывало, всего по-нескольку слов — и вот каждое утро, когда он сидел один час на даршане, приходили люди и садились рядом с ним, и приходила также какая-то корова. Причем так прилежно, как не приходил ни один из учеников, — та корова была очень похожа на Тирту! Прилежно... Дождь ли, нет ли, зима ли — что бы там ни было — больна ли была корова, здорова ли, как бы там ни было, корова неизменно приходила в одно и то же время.
   Она приходила, становилась на веранду и глядела внутрь через окно, и в течение часа в окне маячила ее голова, иногда с открытыми, иногда с закрытыми глазами. А иногда из глаз ее катились слезы... это стало каким-то чудом!
   Но однажды корова очень тяжело заболела и не могла прийти, поэтому идти пришлось Рамане! Он никогда не посещал никаких других учеников, но ради этой бедной коровы ему пришлось идти. «Что вы делаете, Бхагван?» — недоумевали все ученики. А он отвечал: «И все-таки я должен идти. Она была так прилежна. Я знаю, она хочет прийти — этого хочет ее дух, но плоть слаба».
   Когда же он пришел, она сидела по направлению к его комнате и издали смотрела в окно. Она не могла встать, она умирала. Когда Рамана пришел, она закрыла глаза и у нее потекли слезы. Она умерла. Эта корова была первым животным во всей истории человечества или сознания, с которым прощались, как прощаются с просветленным. Там был Рамана.
   Кто-то спросил Раману: «Родится ли эта корова человеком?»
   «Нет, — ответил Рамана, — ей не нужно будет рождаться человеком, она это уже превзошла. Она вообще не будет рождаться. Она достигла просветления».
   Да, это возможно. Что там говорить о человеке? Даже животные, если они восприимчивы... а коровы действительно очень восприимчивы. Вот почему на Востоке они стали священными. Ни по какой другой причине, а потому что они действительно очень восприимчивы, открыты. Они способны расти в сознании. Никакое другое животное не может сделать такой прыжок, который способна сделать корова.
   Это была единственная причина, по которой они стали неотъемлемой частью всех старых восточных ашрамов. Они создавали определенную атмосферу — атмосферу чистоты, невинности.
   Послушайте эту историю:
   Приятель Изи, Иосиф, заявил, что он нашел одного попугая, который может не только говорить, но говорить на иврите. Изя был настроен скептически, но когда он пришел домой к Иосифу и они надели на голову птицы кипу, попугай тут же повторил наизусть всю службу, проходившую в пятницу вечером.
   Изя был ошеломлен и стал умолять своего приятеля продать ему эту птицу. И вот после долгих уговоров Иосиф согласился. Заплатив десять долларов, Изе удалось-таки забрать эту чудесную птичку.
   На праздник Изя взял птицу в синагогу. Там он оповестил всех и каждого, что его попугай может петь молитвы. Но все только подняли его на смех, и, в конце концов, ему было предложено пари десять к одному, что птица его не сможет уследить за службой и трех минут.
   И вот когда начались молитвы, Изя надел на голову попугая кипу и приказал ему петь. Но птица молчала.
   «Молись, как ты молилась у Иосифа», — потребовал Изя Но попугай и клюва не раскрыл.
   «Молись, немая бестолочь! Я на тебя поспорил!» Но попугай не издал ни звука. В конце концов, Изя был вынужден признать свое поражение, и он ушел из синагоги с опущенными глазами и по уши в долгах. Когда он пришел домой, он принялся бить птицу, приговаривая: «Кто меня перед всеми опозорил, а? Кто заставил меня проиграть десять к одному? Кто сделал вид что знает, а сам не знает, как молиться? Зачем ты это сделал?»
   В конце концов, попугай заговорил. «Не будь дураком! — крикнул он. — Придет Йомкипур, ты сорвешь большой куш!»
   Если попугай живет вместе с евреем, попугай становится евреем — запомните. Если вы живете с Мастером, что-то от Мастера начнет проникать в вас.
 
    Третий вопрос:
    В свое время вы говорили нам о совершенстве и творчестве. Какова же взаимосвязь между творчеством и совершенством? Не является ли творчество в музыке, живописи и поэзии попыткой достичь совершенства в видимой и слышимой форме? Не создает ли художник просто более тонкое эго, как так называемые святые, о которых Вы часто говорите?
 
   Да, Акам, как правило, художник — это самый эгоистичный в мире человек Но в таком случае это не истинный художник Он использовал искусство как средство для путешествия собственного эго. Художники очень эгоистичны, они постоянно хвастаются и постоянно борются друг с другом. И при этом каждый думает, что он единственный и неповторимый. Однако это не истинное искусство.
   Истинный художник исчезает без остатка. А эти люди всего-навсего техничны. Я буду называть их не художниками, а техниками. Я не буду называть их творцами; я буду называть их сочинителями. Да, сочинить стих — это одно, а сотворить стих — это совсем другое. Чтобы сочинить стих, нужно знать язык, грамматику, грамматические правила — правила стихосложения. Это игра словами. И если ты сведущ во всей этой игре, ты можешь сочинить стишок. С точки зрения техники он может быть безупречным, однако у него будет одно лишь тело — душа его будет упущена.
   Душа случается лишь тогда, когда художник исчезает в искусстве — когда он больше не отделен. Когда художник творит в такой отрешенности, что его здесь нет, то, когда ему приходится подписывать свою картину, он испытывает неловкость, потому что ему известно, что это сделал не он. Это сделала за него некая неведомая сила. Он знает, что был одержим — таков опыт всех по-настоящему великих художников на протяжении веков: чувство одержимости. Чем более велик художник, тем больше проявлено у него это чувство.
   А величайшие средь них — Моцарт, Бетховен, Калидаса, Рабиндранат — самые великие, абсолютно уверены в том, что они были ни чем иным, как полым бамбуком, и что через них пел Бог. Они были флейтами, однако песни были не их Они текли через них, но они исходили из какого-то неведомого источника. Они не мешали — и это все, что они делали. Но сами они не создавали этого. Вот в чем парадокс!
   Настоящий творец знает, что он этого не создавал. Через него работал Бог. Он овладел им, его руками, его существом и что-то через него создал. А он был инструментом.
   Настоящее искусство — то, где художник исчезает — тогда вопрос об эго не ставится. Тогда искусство становится религией. Тогда художник — мистик — не только безупречный технически, но и подлинный экзистенциально.
   Ты меня спрашиваешь: «В свое время Вы говорили о совершенстве и творчестве. Какова же взаимосвязь между творчеством и совершенством?»
   Первое: чем меньше в творчестве художника, тем больше в нем совершенства. А когда художник абсолютно отсутствует, тогда творчество абсолютно совершенно. Такова пропорция — и вы должны это запомнить Чем больше присутствует художник, тем менее совершенным будет произведение. А если художник слишком присутствует, произведение будет тошнотворным, невротичным. Это будет всего-навсего эго, а чем еще ему быть? Эго — это и есть невроз
   И нужно запомнить еще одну вещь: эго всегда хочет быть совершенным. Эго безудержно стремится к совершенству. Эго всегда хочет быть выше и лучше других. Поэтому оно и стремится к совершенству. Однако совершенство никогда не бывает возможным через эго. Поэтому такое усилие абсурдно. Совершенство возможно только тогда, когда нет эго. Но в таком случае вообще не думают о совершенстве.
   Поэтому настоящий художник никогда не думает о совершенстве. Он и понятия не имеет о совершенстве. Он просто позволяет себе сдаться, отпустить себя, а там будь что будет. Разумеется, настоящий художник всегда думает о целостности, но никогда не думает о совершенстве. Он хочет быть в этом целиком — только и всего. Когда он танцует, ему хочется исчезнуть в танце. Он не хочет быть здесь, потому что присутствие танцора только помешает танцу, помешает грации, течению. Когда же танцора нет, все громоздящиеся скалы препятствий исчезают, и мягко струится тихое течение.
   Разумеется, настоящий художник думает о целостности — как быть целостным? — но никогда не думает о совершенстве. И вся красота в том, что целостные и есть совершенные. Те же, кто думают о совершенстве, никогда не бывают совершенными, никогда не бывают целостными. Скорее наоборот: чем больше они думают о совершенстве, тем невротичнее они становятся У них имеются идеалы. Они всегда сравнивают и всегда проигрывают!
   Если у вас есть идеалы и если вы думаете, что не будете считать себя совершенными до тех пор, пока эти идеалы не осуществятся, то как вы можете быть целостными в своем действии? Если вы, к примеру, думаете, что должны быть такими танцорами, как Нижинский, как тогда вы сможете быть целостными в своем танце? Вы неотрывно смотрите, наблюдаете за собой, пытаясь улучшить, боясь сделать какую-нибудь ошибку., вы разделены. Одна ваша часть танцует, а другая — судит, выносит приговор, критикует, глядя со стороны. Вы разделены, вы расколоты.
   Нижинский был совершенным, потому что он был целостным. Во время танца он проделывал такие прыжки, что люди были не в состоянии поверить своим глазам, даже ученые, и те были не в состоянии поверить своим глазам. Его прыжок противоречил закону гравитации — а ведь этого не должно было происходить! Когда же он снова опускался на землю, он опускался медленно, как перышко... и это тоже противоречило закону гравитации.
   Его расспрашивали об этом снова и снова. Но чем больше его расспрашивали, тем больше он начинал это осознавать, и тем быстрее это начинало исчезать. И вот в его жизни настал такой момент, когда он полностью остановился, а причина была в том, что он начал это осознавать — он утратил свою целостность. Когда он это понял, оно почему-то исчезло. Обычно это случалось лишь тогда, когда Нижинский полностью терялся в танце. И в этой полной потере, в этой полной расслабленности человек двигался в совершенно другом мире, по другим законам.
   Позвольте мне рассказать вам об одном законе, который науке рано или поздно предстоит открыть. Я называю его законом грации. Точно также, как и закон гравитации... о котором триста лет назад не было известно. И, тем не менее, он действовал еще прежде, чем о нем узнали, ведь, чтобы действовать, закон не нуждается в том, чтобы о нем узнавали. Закон этот действовал всегда. Он не имел никакого отношения к Ньютону или падавшему на него яблоку. Яблоки падали и раньше! И дело было не так, что сначала Ньютон открыл закон, и потом начали падать яблоки. Закон уже существовал, а Ньютон его только открыл.
   Точно так же существует и другой закон: закон грации, который поднимает. Закон гравитации все тянет вниз, а закон грации все поднимает вверх. В йоге он называется левитацией Этот закон начинает действовать в определенном состоянии отрешенности, в определенном состоянии опьяненности, опьяненности божественным, в определенном состоянии полной сдачи, безэгости. И человек поднимается. Он становится невесомым.
   Это происходило в случае с Нижинским. Однако вы не можете его вызвать, так как, если здесь будете вы, он не будет действовать. Эго подобно камню, висящему у вас на шее. Когда эго нет, вы невесомы.
   А разве вы сами не чувствовали его иногда в своей жизни? Бывают ведь такие мгновения, когда в вас присутствует какая-то невесомость. Вы идете по земле, и все же ваши ноги не касаются земли, вы поднимаетесь над ней дюймов на шесть Бывают мгновения радости, мгновения молитвы, мгновения медитации, мгновения празднования, мгновения любви, и вы бываете невесомыми, вы поднимаетесь.
   И я говорю, что рано или поздно наука должна будет его открыть, так как наука верит в определенный принцип: принцип полярных противоположностей Никакой закон не может быть одиночным: он должен иметь свою противоположность Электричество не может функционировать только при наличии одного полюса, позитивного или негативного; необходимы оба. Они дополняют друг друга.
   Науке известно, что любой закон имеет свою противоположность которая его дополняет. И этот закон я условно называю законом фации. В будущем его, возможно, назовут как-то по-другому. Потому что ученые, если они откроют его, не назовут его законом фации. И все-таки это название представляется для него самым совершенным. Вас поднимает Бог.
   Настоящий художник никогда не думает о совершенстве, и, тем не менее, действие его настолько целостно, что из него рождается совершенство. А псевдохудожник, техник, всегда думает о совершенстве, и из-за того, что он о нем думает, он не является целостным, совершенство из него не рождается.
   Это может оказать вам неоценимую услугу на всех дорогах жизни — и особенно тем, кто распознает реальность бога, истины. Думайте о целостности, и совершенство само автоматически придет. Но никогда не думайте о совершенстве, иначе вы станете невротиками. Все, кто стремятся к совершенству становятся невротиками.
 
    Четвертый вопрос
    Ошо, что такое внутреннее чувство?
 
   Мальчик постоянно чесал себе затылок Однажды его отец посмотрел на него и сказал: «Сынок, почему ты все время чешешь затылок?»
   «Наверное, потому — ответил мальчик, — что я единственный, кто знает, как он чешется».
   Это внутреннее чувство. Знаешь только ты. Никто другой не может знать. Это нельзя наблюдать со стороны. Когда у тебя болит голова, то знаешь только ты. Ты не можешь этого доказать. Когда ты счастлив, то знаешь только ты — ты не можешь этого доказать. Ты не можешь выложить это на стол, чтобы все могли поверить, вскрыть, проанализировать.
   Внутреннее чувство в действительности до того внутреннее, что ты даже не можешь доказать, что оно существует. Вот почему наука продолжает его отрицать. Но это отрицание бесчеловечно. Даже ученый знает, что когда он чувствует любовь, у него бывает внутреннее чувство. Здесь что-то есть! И это «что-то» не вещь, не объект, его невозможно выложить на всеобщее обозрение. И все-таки оно есть.
   Внутреннее чувство обладает своей собственной ценностью. Но из-за своей научной подготовки люди утратили доверие к своему внутреннему чувству. Они зависят от других. Ты до того зависим, что если кто-то скажет, что ты выглядишь вполне счастливым, ты и впрямь начнешь чувствовать себя счастливым. Если двадцать человек сговорятся сделать тебя несчастным, они смогут сделать тебя несчастным. Им достаточно весь день при встрече с тобой повторять: «Ты кажешься таким несчастным, таким грустным. В чем дело? Кто-то умер или что-нибудь еще случилось?» И в тебя закрадется подозрение: «Столько людей говорят, что я несчастен, значит, я и в самом деле несчастен».
   Вы зависите от мнения других. Вы так зависите от мнения других, что потеряли все следы внутреннего чувства. Это внутреннее чувство нужно открыть заново, потому что все прекрасное, все благое, все божественное чувствуется только внутренним чувством.
   Перестаньте находиться под влиянием чужого мнения. Лучше начните вглядываться... позвольте своему внутреннему чувству что-то вам сказать. Доверьтесь ему. Если вы ему доверитесь, оно будет расти. Если вы ему доверитесь, вы будете его питать, и оно станет сильнее.
   Вивекананда пришел к Рамакришне и сказал: «Бога нет! Я могу это доказать — Бога нет!» Он был очень логичный, скептический человек, образованный, образованный в традициях западно-философской мысли. А Рамакришна был необразованным, неграмотным: «Ладно, доказывай», — сказал он.
   Вивекананда долго говорил, выложив все имевшиеся у него доказательства. Рамакришна слушал-слушал и потом сказал- «А вот мое внутреннее чувство говорит, что Он есть, и это решающий авторитет. Все, что ты говоришь, — это аргументация. А что говорит твое внутреннее чувство?»
   Вивекананде это даже и в голову не приходило. Он пожал плечами. Он начитался книг, понабрался аргументов, доказательств за и против и на основе этих доказательств попытался прийти к выводу о существовании или несуществовании Бога. Но он не вглядывался внутрь, не спрашивал свое внутреннее чувство.
   Это очень глупо, но скептический ум на самом деле глуп, логический ум на самом деле глуп.
   «Твои аргументы правильны, они доставили мне удовольствие, — сказал Рамакришна, — но что я могу поделать? Ведь я же знаю! Мое внутреннее чувство говорит, что Он есть. Точно так же, как говорит, что я счастлив, что я болен, что я печален, что у меня болит живот, что сегодня я себя неважно чувствую, точно так же мое внутреннее чувство говорит, что есть Бог. Это не вопрос, по которому можно спорить».
   И Рамакришна добавил: «Я не могу этого доказать, но, если хочешь, я могу тебе это показать». До сих пор никто не говорил Вивекананде, что Бога можно показать. И прежде, чем он смог что-то сказать, Рамакришна прыгнул — а это был неистовый человек — он прыгнул и коснулся ногами груди Вивекананды. И что-то произошло, подпрыгнула какая-то энергия, и Вивекананда впал в транс, продолжавшийся три часа.
   А когда он открыл глаза, это был уже совершенно другой человек. «Ну что ты на это скажешь? — спросил Рамакришна. — Так что, есть Бог или нет Бога? Что теперь говорит твое внутреннее чувство?»
   А тот пребывал в таком покое, в таком безмолвии, которого он никогда прежде не знал. И такое ликование было внутри, такое блаженство, такое переливающее через край блаженство... И ему ничего не оставалось, как поклониться и, коснувшись ног Рамакришны, промолвить: «Да, Бог есть».