Страница:
В дальний путь надо пускаться по возможности в самой тесной компании, поэтому нас было всего трое.
Во-первых, Кавигарссуак Митек, прозванный "Гагой", 22-летний молодой эскимос из Туле. Он не знал страха, был смелым и выносливым охотником, хорошо правил собаками, никогда не щадил себя самого и не боялся брать самые большие грузы.
Во-вторых, Арнарулунгуак - "Малышка", 28 лет от роду. И она была из Туле и, подобно своему двоюродному брату Гаге, отличалась ровным, веселым характером. Теперь ей предстояла длинная санная поездка, требовавшая от нее изо дня в день упорного тяжелого труда наравне с мужчинами и, кроме того, всей чисто женской работы: на ней лежало приготовление пищи и осмотр и починка нашей одежды на каждой вечерней остановке в новой снежной хижине. Но Малышка и то и другое находила в порядке вещей.
Из запасов мы взяли с собой лишь самое необходимое, и во всем снаряжении нашем не было ничего лишнего. На двух длинных шестиметровых санях, типа "Гудзон-Бей", снабженных торфяно-ледяными подполозьями, везли мы груз в 1000 кг, поделенный пополам; в каждые сани впрягалась дюжина собак. Почти две трети груза составлял корм для собак; остальное: чай, кофе, сахар, мука, табак, меновой товар для приобретения разных этнографических достопримечательностей, наконец, одежда, оружие и запас патронов на год.
Капитан Кливленд из Репалс-Бея до конца оставался для нас гостеприимным и услужливым соседом; его молодой помощник Джимми Том проводил нас до Джибсон-Ков, откуда начинался путь через перешеек Рей. Рано утром 20 марта мы распростились с нашим проводником. Дул свежий бриз, и мороз покусывал. С этих пор никто не мог получить от нас вестей, пока мы не доберемся до первой телеграфной станции где-нибудь на Аляске.
* * *
Перешеек Рей, образующий узкую возвышенность между бухтой Репалс к заливом Коммитти, лежит вне путей белых купцов. Открыл его, объехал в первый раз и нанес на карту англичанин Джон Рей в 1864 г.
Санный путь был хорош; повсюду мы встречали твердый, слетка подмерзший снег, но, разумеется, ветер не давал нам покоя, ежедневно мела метелица и свирепый норд, как ножом, резал нос.
Уже 28 марта во время бурана произошла первая встреча с людьми. Мы только что согласились между собой, что выступать не стоит, как мне крикнули в снежную хижину, что впереди видны люди. Никогда не одевался я проворнее. Совершенно верно! Два рослых человека медленно приближались к нашей снежной хижине, но остановились на расстоянии ружейного выстрела; я направился к ним безоружный, чтобы они сразу увидели в нас друзей. Они же, видимо, были вооружены до зубов - с длинными каменными ножами и с тюленьими гарпунами в руках. Их сильно озадачила встреча с белым человеком в здешних краях, и удивление их дошло до столбняка, когда я заговорил с ними на их языке: "Положите ваше оружие! Мы люди мирные и хотим только посетить вашу землю".
На это старший из них ответил: "Мы самые простые люди, от которых не ждите себе ничего худого. Наши снежные хижины находятся немного дальше, и мы, увидав вашу хижину там, где, как нам известно, никто из наших не селился, пошли сюда посмотреть, кто же это. Наше оружие не против тебя; мы здесь всегда с оружием в руках встречаем чужих".
Мы пригласили их в свою снежную хижину, и новые знакомцы наши, сначала очень стеснявшиеся и робевшие, скоро заулыбались и пришли в хорошее настроение. Это были отец и сын. Отца звали Орпингалик - "Тот С Веткой Ивы", а сына Канайок - "Головач". Несмотря на буран, мы порешили немедленно выступить и перенести свою стоянку к их хижинам. Прошло три скверных часа в борьбе со снегом и вьюгой, и мы достигли стоянки Ивовой Ветки на берегу залива Коммитти. Новые знакомые наши были статные, красивые люди, типа, сильно отклонявшегося от обычного эскимосского; высокие, хорошо сложенные, они чертами лица напоминали скорее индейцев. Только широкая улыбка и открытое добродушное выражение лица были характерными, чисто эскимосскими.
В снежных хижинах стоянки проживали следующие члены семьи Ивовой Ветки: его жена Увдлунуак - "Денек" и маленькая дочь Карматсиак "Маленькое Убежище"; взрослый сын Нигтайок - "Полынья", жена его Илуитсок "Цельная" и дочь Тунок - "Оленье Сало"; наконец, упомянутый уже сын Головач и его молодая жена Авилиаюк - "Маленькая Временная Жена".
Мы встретились, как будто были давно знакомы. Нас угостили мороженой лососиной и олениной, и пока мы ели и благодушествовали в тепле в компании женщин, мужчины немедленно принялись складывать для нас просторную снежную хижину.
Ивовая Ветка, почитаемый заклинатель духов и необыкновенно интересный человек, прекрасно знавший старые предания своего племени, отличался не только умственным развитием и живым темпераментом, но и едким юмором. Славился он и как охотник, поэтому понятно то уважение, с каким к нему все относились; он был "большим человеком" среди эскимосов арвилигьюармиут.
Пожитки и припасы свои мы оставили на старой стоянке, и так как погода была отвратительная, то понадобилось несколько дней, чтобы перевезти весь груз сюда, на берег. Пока мои товарищи занимались этим, я имел возможность позаняться с Ивовой Веткой и записать с его слов некоторые сказания, песни и заклинания.
Передать заклинания очень трудно, так как они часто состоят из непереводимых слов или же вся их сила заключается в особых ударениях, слова же нанизаны так, что фраза иной раз ничего не выражает. Все значение заклинаний в их таинственности. Произносят их шепотом, но отчетливо, с ударением на каждом слове, и медленно, с частыми интервалами. Вот заклинание, дающее удачу на оленьей охоте:
Дичь, земная вошь, длинноножка, долгоушка, с жесткой гривой, от меня не убегай! Вот несу я кожу для подошв, вот несу я мох для фитиля, подходи ко мне, не бойся, подходи.
Ивовая Ветка был также неплохим поэтом, с плодовитой фантазией и чувствительной душой. В свободное от работы время он всегда пел и называл песни своими "товарищами по одиночеству". Вот одна из них:
Спеть песню хочу я, пусть мала, но сильна.
Унайя-унайя!
Я с осени самой лежу, не вставая,
Беспомощный, будто младенцем я собственным
стал!
Жену я свою отправляю в чужое жилье,
К тому человеку, что даст ей приют,
Надежный и верный, как зимние льды.
Унайя-унайя!
К защитнику лучшему я отправляю жену.
Ведь сам я бессилен подняться с одра.
Унайя-унайя!
Себя самого узнаешь ты? И что о себе ты знаешь?
На ложе своем распростерт я бессильно,
Во мне только память о прошлом сильна!
Унайя-унайя!
Я спросил его, много ли песен он сложил вообще, и он ответил: "Сколько у меня песен, я не могу тебе сказать. Не считал. Знаю только, что их у меня много и что все во мне обращается в песни. Я пою, как дышу".
Но Ивовая Ветка был не единственным певцом в этих местах. Он познакомил меня с одной из песен своей жены Денька. Был у них еще сын Игсивалитак - "Укушенный Морозом", который года два-три тому назад умертвил в ссоре своего товарища по охоте и теперь скрывался в горах у Пелли-Бея, боясь, что его схватит конная полиция. Печалясь о судьбе сына, мать сложила песню.
Вот эта "Песня Денька":
Эяя-эя!
Отрывок из песни припомнился мне,
Его берегу, как близкого друга.
Эяя-эя!
Стыдиться надобно сына, которого ты
Носила в мешке за спиною,
Стыдиться, узнав, что бежал, отвергнут людьми.
Эяя-эя!
Правы те, что мыслят так!
Эяя-эя!
Правы те!
Эяя-эя!
Я стыжусь! Но того лишь, что матери он не имел
Чистой и беспорочной, как неба свод синий,
Мудрой, не вздорной.
Эяя-эя!
Будут его довоспитывать толки людские теперь.
Этого я заслужила, я - мать, что родила себе
Сына, который утехой не будет на старости мне.
Эяя-эй!
Мне должно стыдиться!
А я лишь завидую тем, когда провожают друзья,
Желая поездки счастливой, когда
Те с пира домой отъезжают.
Эяя-эя!
Я помню: весною
Мы стан свой разбили у "Глаза Косого".
Тепло было, тихо похрустывал тающий снег под ногой.
Похожа тогда я была на ручного оленя, что к людям все жмется.
Но весть об убийстве и бегстве пришла,
Скалою земля подо мной отвердела,
И я на вершине скалы зашаталась.
* * *
Ивовая Ветка рассказал нам, что около Арвилигьюака мы встретим много людей. Чтобы провести с ним побольше времени, я закупил у него большой запас собачьего корма, а именно, целый склад лососины и несколько оленей. Все это находилось на складах около устья реки, впадавшей в залив Пелли. Но, чтобы отыскать мясной склад, надо было сначала разыскать Укушенного Морозом.
5 апреля мы после трогательного прощания продолжали свой путь. Последними словами, прозвучавшими нам вслед, были: "Если бы все могли выступать в путь без злых духов-спутников!"
Уже 8 апреля нашли мы склад лососины и были поражены его богатством. Оказалось, что мы за полкилограмма чаю, полкилограмма сахару, 20 пачек прессованного табака а складной ножик приобрели около сотни крупных морских лососей, общим весом около 300 килограммов. Теперь надо было отыскать беглеца, который укажет нам мясной склад. На следующий день я поехал вместе с нетсиликским эскимосом Анаркаоком, который взялся сопровождать меня на эту захватывающую "охоту за убийцей".
Полдня мы ехали между скалами по долинам и, выбравшись на морской лед, различили вдали две чернеющие точки, - словно две вороны сидели на ледяной глыбе. Мы подъехали поближе и увидели, что это двое людей, которые давно заметили нас. Время от времени они спрыгивали со своего возвышения и бегали взад и вперед в большом возбуждении. Анаркаок вытащил из ножен наши большие ножи для резки снега и воткнул их сверху, между санными тюками, чтобы можно было быстро схватить их в нужную минуту. Я посмеялся над его предосторожностью, но он сказал: "Лучше быть наготове. Укушенный Морозом мужчина, настоящий мужчина, и если он подумает, что мы посланы полицией схватить его, он нападет на нас первый".
Мы быстро повернули по направлению к этим двум людям и, когда проехали с километр, один из них побежал нам навстречу. "Это приемный сын, - сказал мне Анаркаок. - Укушенный Морозом, верно, хочет узнать, чего ему ждать от нас и послал сына для переговоров".
Но мы мчались с такой быстротой, что до переговоров не дошло. Собаки почуяли жилой дух, и их невозможно было остановить. Мы только-только успели подхватить парламентера и швырнуть его к себе на сани, как уже очутились около снежной хижины, где по-прежнему стоял настороже на высокой ледяной глыбе Укушенный Морозом. Едва собаки остановились, я, смеясь, подошел к нему приблизительно с такими же словами, какими приветствовал меня его отец: "Мы только простые люди, не замышляющие ничего дурного". Укушенный морозом ответил тем же приветствием и, видимо, был поражен неофициальностью нашего появления в тех местах, где всего за несколько минут до этого он собирался дать нам бой, защищая свою свободу и жизнь. От радости он громко вскрикнул, и почти одновременно вышла из хижины его жена, присоединяя свои радостные восклицания к нашим.
Не сразу хозяин наш пришел в себя. Некоторое время он тяжело переводил дух от волнения, но после того, как мы побеседовали с ним и он понял, что я обо всем знаю от его родителей, видимо, решил сразу же посвятить меня в подробности дела, из-за которого ему пришлось бежать от людей. Он рассказал мне всю историю без всяких уверток, радуясь, что может дать такое объяснение своему поступку, которое, с точки зрения эскимосской морали, вполне оправдывало его. Затем мы нашли радушный прием в его хижине, где нас накормили олениной, салом и вареной форелью. Собрав все свои запасы собачьего корма, мы поехали к эскимосам арвилигьюармиут в их зимнюю стоянку на льду залива Пелли. Эскимосов этих было 54 человека.
* * *
Арвилигьюак - "Земля больших китов" - так называется весь район залива Пелли. Самое название произошло от прибрежных скал, которые издали имеют сходство с китами, поднявшимися на поверхность. Киты же в эти воды, как мне объяснили, никогда не заходят. Условия для лова, однако, чрезвычайно благоприятны во всем этом районе, и эскимосы арвилигьюармиут с гордостью рассказывали мне, что они вообще не знают ни нужды, ни тяжелых времен, какие переживают эскимосы нетсилингмиут, живущие к западу от перешейка Бутия. Объясняется это тем, что охота и лов идут здесь круглый год, делясь на разные отрасли - охотятся на оленей, на мускусных быков, на тюленей, ловят форель. Если в одной отрасли не повезет, выручает другая.
Земля этих эскимосов лежит совсем в стороне от путей белых людей, поэтому жители с незапамятных времен приучились обходиться тем, что могли добыть сами. Для свежевания зверя и дичи служили им небольшие ножи из желтовато-белых кремней "хавиорарнак". Женщины орудовали своими особыми ножами "уло" [32]. Огонь добывался с помощью кремня - "игнерит", или сернистого колчедана, который находили у моря близ Арфертутсиака, к западу от залива Лорд-Мэра. Высекаемые искры падали на болотный пух или мох, на который было накапано сало, чтобы легче ловить искру. Кремень приходилось привозить издалека, с реки Бакс.
Камень-жировик, из которого выделывались лампы и котелки, эскимосы добывали внутри страны, к югу от Пелли-Бея, неподалеку от большой возвышенности.
Всего ощутительнее был недостаток дерева. Мощный плавучий лед, постоянно заполняющий залив Бутия, мешает лесу-плавнику попадать в фьорд. Приходилось путешествовать за ним на самое побережье Игьюлика к западу от полуострова Аделаида. Но в большинстве случаев здесь умели обходиться и без дерева. Длинные гибкие рукоятки для гарпунов выделывали из оленьих рогов. Их распаривали в горячей воде и надставляли колено за коленом, пока не получалась рукоятка нужной длины. Таким же образом делали здесь шесты для палаток, которые вообще укрепляются лишь одним шестом. Так как и железо и кремень материал редкий, то зубья для гарпунов научились выделывать из крепких берцовых костей медведя.
Когда подходит лето и нет уже нужды в палатках, оленьи палаточные шкуры идут на полозья для саней. Для этого их прежде всего спускают в озеро, дают размякнуть, плотно скатывают в трубки и замораживают, придав им сначала нужную для санных полозьев форму. Употребляют для той же цели шкуры мускусных быков. Для большей прочности в шкуры закатывают мороженую форель или ломти мяса; потом все это плотно смерзается вместе. Весной в оттепель сани, оттаяв, распадаются, и шкуры стравливают собакам, а люди съедают рыбную или мясную начинку. Подполозья для таких саней делаются тоже из торфяной замороженной жижи. Служат такие сани обыкновенно до конца апреля, а когда подходит май, пользуются санями другого рода - из медвежьих шкур или шкур бородатых тюленей. Такие сани с грузом представляют огромную тяжесть, поэтому их крепко перетягивают ремнями. Наружная волосатая сторона шкур чрезвычайно легко скользит по талому мягкому снегу, каким обыкновенно становится снег весной, когда солнце начнет пригревать; поэтому волос не так скоро вытирается; во всяком случае, таких саней хватает на всю весну.
Еще в одном ощущался здесь сильный недостаток, пока не удалось раздобыть железа, - в швейных иголках. Их выделывали из твердых косточек птичьих крыльев. Для шитья одежды из оленьих шкур требовались острые и тонкие иглы, для пришивания подошв к непромокаемой обуви из тюленьих шкур нужны были шила, чтобы прокалывать толстую твердую кожу. Еще требовались прочные нитки, и их искусно скручивали из оленьих жил, которые обладают превосходным качеством: стежки стягиваются, когда сапоги вымокнут.
Вообще надо удивляться уменью этих людей преодолевать все затруднения. Но вот поздней осенью 1829 года вдруг показался в заливе Лорд-Мэра большой корабль и зазимовал неподалеку от стойбища Сарфак. Это была английская полярная экспедиция Джона Росса [33]. Его зимовка в северной области эскимосов арвилигьюармиут имела для этих людей громаднейшее значение, сильно двинув вперед искусство выделки всяких орудий. И до сих пор еще здешние эскимосы находят железо на месте зимовки экспедиции. Месту этому дано было название Киланартут - "Берег радостных ожиданий".
Рассказывают, что судно Джона Росса было замечено в самом начале зимы одним человеком по имени Авдлилугток, который отправлялся на лов тюленей. Завидев что-то вроде скалы посреди маленькой бухты, он стал с любопытством приближаться к ней, чтобы рассмотреть хорошенько, что это такое, до сих пор им здесь невиданное. Но когда он разглядел высокие мачты корабля, то подумал, что это великий дух, и убежал. Весь вечер и всю ночь совещались эскимосы о том, что теперь делать, и утром, опасаясь, что великий дух погубит их, если они не опередят его намерений, отправились, вооруженные гарпунами и луками, чтобы напасть на него. Тут они открыли, что около судна расхаживают люди, и спрятались за ледяным торосом, чтобы понаблюдать и разобраться в том, кто это такие. Белые в свою очередь заметили эскимосов и направились к ним. Эскимосы не замедлили выйти из своей засады, показывая этим, что не боятся. Белые тотчас сложили оружие на лед, и эскимосы сделали то же самое. Произошла дружественная встреча с объятиями и уверениями в приязни, хотя новые друзья и не понимали друг друга. Эскимосы, правда, слыхали рассказы о белых, но в их области это был первый случай появления белого человека. Потом они получили подарки - все, чего никогда не могли добыть своими силами; стали часто видеться с белыми и взапуски служить им проводниками в поездках, помогая ориентироваться в стране, которую сами знали вдоль и поперек.
После первых зимовок корабль был затерт льдами и затем затонул в Итсуарторвике (залив Лорд-Мэра). Весь провиант и прочее добро были спасены в лодках и доставлены в Киланартут. Когда же белые уехали совсем, то оставили массу дерева, железа, гвоздей, якорных цепей, железных обручей от бочек и прочих драгоценностей, которые и до сих пор дают материал для выделки ножей, наконечников для копий и стрел, для зубьев гарпунов и острог, для небольших крючков. Позже к берегу принесло мачту, которая пошла на сани, каяки и рукоятки. Ее разделили, распилив на части пилами, сделанными из железных обручей для бочек; на это ушли, разумеется, все лето и вся осень, но времени эскимосам было не занимать стать!
Наше пребывание в Пелли-Бее не могло быть особенно продолжительным, так как нам предстояла поездка на запад, но за время с 13 по 23 апреля я достиг намеченных мной результатов. И когда настал день отъезда, я распростился с нашими хозяевами с чувством удовлетворения: я обследовал еще одну горсточку людей из числа населяющих землю.
2.2. Охота за амулетами у магнитного полюса
Во время нашей стоянки в Пелли-Бее к востоку от перешейка Бутия перед нашей снежной хижиной внезапно вынырнули из снежных вихрей двое людей. Первое впечатление было такое, что в нашу хижину постучались люди совсем без ничего: ни саней, ни собак; в руках только большие каменные ножи. Все это было странно, так как покрой одежды говорил, что они дальние жители.
Они вползли в хижину и оттаяли, а когда наелась досыта, то и языки у них развязались. Оказались они двумя братьями из окрестностей магнитного полюса, привезшими сюда песцовые меха, чтобы выменять их на старые ружья у людей, живущих в Пелли-Бее и имеющих торговые связи с Репалс-Беем. Младший брат должен был продолжать путь, а старший Какортингнек - "Белый" собирался сразу вернуться домой. Пока что он оставил своих двух жен и приемного сына неподалеку от нашей стоянки.
Сразу же решено было, что мы поедем вместе с ним туда, где он живет, а сейчас как можно скорее перевезем к себе женщин. Часа через два вся семья была в сборе. Женщины оказались молодыми и красивыми. Белый явно старался произвести хорошее впечатление на нас и заодно выхваливал чисто женские достоинства своих двух жен. Мы спросили, как их зовут, и он сейчас же воспользовался случаем связать с их именами все необходимые, по его мнению, сведения о них.
- Эта вот Кертилик - "Упрямоглазая", самая дорогая из моих жен, сказал он. - За нее отданы деревянные сани.
Нам чрезвычайно импонировала столь неслыханная цена; мы знали ведь, что вообще сани делаются здесь из более непрочного материала.
Вторая жена, постарше, по имени Кунгак - "Улыбка", была куплена за кусок свинца и старый напилок, но муж галантно прибавил, что такая дешевизна обусловлена была особыми причинами: Улыбка стала частью его хозяйства в тот самый день, когда умер с голоду ее первый муж и сама она осталась без кормильца.
Затем пришла очередь приемного сына быть отрекомендованным. Его звали Ангутисугсук - "Человечек". Относительно этого скромного, улыбающегося юноши дано было объяснение, что он один из близнецов и взят был новорожденным. Вообще-то полагается убивать одного из двух близнецов [34] и потому было безрассудно приобретать обреченного на смерть малютку за каяк и котелок. Подобная сделка могла быть оправдана лишь тем, что мужчины всегда ценились дороже женщин.
В течение ночи песцовые меха были сбыты, и на следующее утро мы выступили в путь, направляясь через перешеек Франклина. Медленно пробивались мы по руслу большой реки, текущей между заливами Пелли и Шеперд к западу. Целью нашей было зимнее стойбище нетсиликов на льду между островом Кинг-Вильям и перешейком Бутия.
3 мая мы делаем привал к северу от реки Мёрчисон и подымаемся на холм, чтобы осмотреться кругом. Мы находимся в центре обширной равнины, примыкающей к заливу Шеперд. Однообразная ослепительно белая плоскость кажется бесконечной; лишь кое-где вздымаются гряды холмов, небольшие гнейсовые [35] бугры, похожие на головы тюленей, вынырнувших из моря. Вообще только глубокая и широкая река вносит разнообразие в пейзаж; высокие песчано-глинистые обрывы тянутся вдаль, насколько хватает глаз, а на рыхлом снегу - всюду узоры оленьих следов. Каждый день мы стреляем двух-трех оленей в пищу себе и собакам, а по вечерам и ночам, если погода тихая, отдыхаем у костра под открытым небом. Огромная равнина сливается с ледяным покровом моря, и лишь узкая борозда в снегу указывает, что мы перешли полосу прилива-отлива и спустились с суши на лед залива Шеперд. Не было и намека ни на подъем, ни на спуск; ни единого тороса, никакой заметной границы между линиями берега и моря.
Вечером 5 мая собаки наши почуяли какую-то вонь, и Белый потребовал, чтобы мы немедленно остановились. Затем он побежал вперед и открыл невдалеке длинный ряд тюленьих черепов, уложенных на льду, мордами в определенном направлении. Нам отдано было распоряжение объехать их далеко кругом; и, когда мы уже достаточно отъехали, Белый рассказал нам о вере эскимосов в то, что голова - обиталище души, а душа бессмертна и возрождается снова и снова; таким образом, человек может убивать одного и того же тюленя много раз. Поэтому, перенося стоянку на новое место, перемещают и черепа убитых тюленей, - они всегда должны быть повернуты мордами в сторону места новой охоты. Тогда тюлени будут следовать за охотниками, и люди не будут знать нужды.
Нам этот своеобразный урок практической зоологии заменил компас, указав направление, по какому следовало искать интересующих нас людей.
В снежной мгле бурана самому Белому нелегко было решить эту задачу, но никто из нас не хотел сдаться и наконец около полуночи мы въехали прямо в стойбище Белого, где все спали глубоким сном. Мы с Человечком сразу заползли в одну из ближайших снежных хижин, где жили его мать и отчим.
- У нас в гостях белый человек! - возбужденно крикнул Человечек.
Вскочив с вороха грязных шкур, мать его с растрепанными жирными волосами, в которые набилась оленья шерсть, встала на лежанке на колени и обнажила грудь; Человечек поцеловал ее. Так приветствует свою мать сын, вернувшись из дальней поездки. Такое свидетельство взаимной связи, этот почтительный сыновний привет материнской груди как-то особенно растрогали меня в этой грязной неопрятной обстановке.
Я долго беседовал с эскимосами, пока они не догадались спросить: "Где же белый человек?" Когда я сказал, что это я сам, беседующий с ними, они с трудом поверили. Но оленина была поставлена вариться, и мы вышли разгрузить сани. Я поспел как раз вовремя, чтобы стать свидетелем встречи Налунгьяк "Малютки" со своей дочерью Упрямоглазой. Несмотря на буран, она стянула с себя верхнюю часть одежды, и молоденькая Кертилик приветствовала вскормившую ее грудь долгим искренним поцелуем.
Все стойбище проснулось. Мужчины предложили свою помощь для сооружения хижины и благодаря их искусству жилье наше было готово за то время, которое понадобилось нам на разгрузку саней и на размещение нашего багажа. И как только мы очутились под снежной крышей, к хижине приволокли двое огромных саней. Все - и люди и собаки - должны были отпраздновать наше прибытие!
Весь день я провел в гостях, переходя из одной хижины в другую. Я скоро понял, что попал на настоящую охотничью стоянку. Ни один из 23 мужчин не думал ни о чем, кроме лова тюленей. Выгоднее было бы для меня встретиться с ними позже, когда они уже поселились бы на острове Кинг-Вильям. Поэтому я решил уехать отсюда собирать амулеты около магнитного полюса, где, как мне сказали, находилось большое стойбище, представлявшее более богатую картину народной жизни. Но раньше надобно было подготовиться к встрече приближавшейся весны. После этой поездки я собирался совершить еще небольшую экскурсию на сушу к Большой Рыбной реке, а Гагу вместе с нетсиликским эскимосом отправить прямо на полуостров Кент, где находился торговый пункт Гудзоновской компании. Гага должен был доставить туда по хорошему весеннему льду все те коллекции, которые нам уже удалось составить, а оттуда привезти разные продукты и, между прочим, патроны.
Во-первых, Кавигарссуак Митек, прозванный "Гагой", 22-летний молодой эскимос из Туле. Он не знал страха, был смелым и выносливым охотником, хорошо правил собаками, никогда не щадил себя самого и не боялся брать самые большие грузы.
Во-вторых, Арнарулунгуак - "Малышка", 28 лет от роду. И она была из Туле и, подобно своему двоюродному брату Гаге, отличалась ровным, веселым характером. Теперь ей предстояла длинная санная поездка, требовавшая от нее изо дня в день упорного тяжелого труда наравне с мужчинами и, кроме того, всей чисто женской работы: на ней лежало приготовление пищи и осмотр и починка нашей одежды на каждой вечерней остановке в новой снежной хижине. Но Малышка и то и другое находила в порядке вещей.
Из запасов мы взяли с собой лишь самое необходимое, и во всем снаряжении нашем не было ничего лишнего. На двух длинных шестиметровых санях, типа "Гудзон-Бей", снабженных торфяно-ледяными подполозьями, везли мы груз в 1000 кг, поделенный пополам; в каждые сани впрягалась дюжина собак. Почти две трети груза составлял корм для собак; остальное: чай, кофе, сахар, мука, табак, меновой товар для приобретения разных этнографических достопримечательностей, наконец, одежда, оружие и запас патронов на год.
Капитан Кливленд из Репалс-Бея до конца оставался для нас гостеприимным и услужливым соседом; его молодой помощник Джимми Том проводил нас до Джибсон-Ков, откуда начинался путь через перешеек Рей. Рано утром 20 марта мы распростились с нашим проводником. Дул свежий бриз, и мороз покусывал. С этих пор никто не мог получить от нас вестей, пока мы не доберемся до первой телеграфной станции где-нибудь на Аляске.
* * *
Перешеек Рей, образующий узкую возвышенность между бухтой Репалс к заливом Коммитти, лежит вне путей белых купцов. Открыл его, объехал в первый раз и нанес на карту англичанин Джон Рей в 1864 г.
Санный путь был хорош; повсюду мы встречали твердый, слетка подмерзший снег, но, разумеется, ветер не давал нам покоя, ежедневно мела метелица и свирепый норд, как ножом, резал нос.
Уже 28 марта во время бурана произошла первая встреча с людьми. Мы только что согласились между собой, что выступать не стоит, как мне крикнули в снежную хижину, что впереди видны люди. Никогда не одевался я проворнее. Совершенно верно! Два рослых человека медленно приближались к нашей снежной хижине, но остановились на расстоянии ружейного выстрела; я направился к ним безоружный, чтобы они сразу увидели в нас друзей. Они же, видимо, были вооружены до зубов - с длинными каменными ножами и с тюленьими гарпунами в руках. Их сильно озадачила встреча с белым человеком в здешних краях, и удивление их дошло до столбняка, когда я заговорил с ними на их языке: "Положите ваше оружие! Мы люди мирные и хотим только посетить вашу землю".
На это старший из них ответил: "Мы самые простые люди, от которых не ждите себе ничего худого. Наши снежные хижины находятся немного дальше, и мы, увидав вашу хижину там, где, как нам известно, никто из наших не селился, пошли сюда посмотреть, кто же это. Наше оружие не против тебя; мы здесь всегда с оружием в руках встречаем чужих".
Мы пригласили их в свою снежную хижину, и новые знакомцы наши, сначала очень стеснявшиеся и робевшие, скоро заулыбались и пришли в хорошее настроение. Это были отец и сын. Отца звали Орпингалик - "Тот С Веткой Ивы", а сына Канайок - "Головач". Несмотря на буран, мы порешили немедленно выступить и перенести свою стоянку к их хижинам. Прошло три скверных часа в борьбе со снегом и вьюгой, и мы достигли стоянки Ивовой Ветки на берегу залива Коммитти. Новые знакомые наши были статные, красивые люди, типа, сильно отклонявшегося от обычного эскимосского; высокие, хорошо сложенные, они чертами лица напоминали скорее индейцев. Только широкая улыбка и открытое добродушное выражение лица были характерными, чисто эскимосскими.
В снежных хижинах стоянки проживали следующие члены семьи Ивовой Ветки: его жена Увдлунуак - "Денек" и маленькая дочь Карматсиак "Маленькое Убежище"; взрослый сын Нигтайок - "Полынья", жена его Илуитсок "Цельная" и дочь Тунок - "Оленье Сало"; наконец, упомянутый уже сын Головач и его молодая жена Авилиаюк - "Маленькая Временная Жена".
Мы встретились, как будто были давно знакомы. Нас угостили мороженой лососиной и олениной, и пока мы ели и благодушествовали в тепле в компании женщин, мужчины немедленно принялись складывать для нас просторную снежную хижину.
Ивовая Ветка, почитаемый заклинатель духов и необыкновенно интересный человек, прекрасно знавший старые предания своего племени, отличался не только умственным развитием и живым темпераментом, но и едким юмором. Славился он и как охотник, поэтому понятно то уважение, с каким к нему все относились; он был "большим человеком" среди эскимосов арвилигьюармиут.
Пожитки и припасы свои мы оставили на старой стоянке, и так как погода была отвратительная, то понадобилось несколько дней, чтобы перевезти весь груз сюда, на берег. Пока мои товарищи занимались этим, я имел возможность позаняться с Ивовой Веткой и записать с его слов некоторые сказания, песни и заклинания.
Передать заклинания очень трудно, так как они часто состоят из непереводимых слов или же вся их сила заключается в особых ударениях, слова же нанизаны так, что фраза иной раз ничего не выражает. Все значение заклинаний в их таинственности. Произносят их шепотом, но отчетливо, с ударением на каждом слове, и медленно, с частыми интервалами. Вот заклинание, дающее удачу на оленьей охоте:
Дичь, земная вошь, длинноножка, долгоушка, с жесткой гривой, от меня не убегай! Вот несу я кожу для подошв, вот несу я мох для фитиля, подходи ко мне, не бойся, подходи.
Ивовая Ветка был также неплохим поэтом, с плодовитой фантазией и чувствительной душой. В свободное от работы время он всегда пел и называл песни своими "товарищами по одиночеству". Вот одна из них:
Спеть песню хочу я, пусть мала, но сильна.
Унайя-унайя!
Я с осени самой лежу, не вставая,
Беспомощный, будто младенцем я собственным
стал!
Жену я свою отправляю в чужое жилье,
К тому человеку, что даст ей приют,
Надежный и верный, как зимние льды.
Унайя-унайя!
К защитнику лучшему я отправляю жену.
Ведь сам я бессилен подняться с одра.
Унайя-унайя!
Себя самого узнаешь ты? И что о себе ты знаешь?
На ложе своем распростерт я бессильно,
Во мне только память о прошлом сильна!
Унайя-унайя!
Я спросил его, много ли песен он сложил вообще, и он ответил: "Сколько у меня песен, я не могу тебе сказать. Не считал. Знаю только, что их у меня много и что все во мне обращается в песни. Я пою, как дышу".
Но Ивовая Ветка был не единственным певцом в этих местах. Он познакомил меня с одной из песен своей жены Денька. Был у них еще сын Игсивалитак - "Укушенный Морозом", который года два-три тому назад умертвил в ссоре своего товарища по охоте и теперь скрывался в горах у Пелли-Бея, боясь, что его схватит конная полиция. Печалясь о судьбе сына, мать сложила песню.
Вот эта "Песня Денька":
Эяя-эя!
Отрывок из песни припомнился мне,
Его берегу, как близкого друга.
Эяя-эя!
Стыдиться надобно сына, которого ты
Носила в мешке за спиною,
Стыдиться, узнав, что бежал, отвергнут людьми.
Эяя-эя!
Правы те, что мыслят так!
Эяя-эя!
Правы те!
Эяя-эя!
Я стыжусь! Но того лишь, что матери он не имел
Чистой и беспорочной, как неба свод синий,
Мудрой, не вздорной.
Эяя-эя!
Будут его довоспитывать толки людские теперь.
Этого я заслужила, я - мать, что родила себе
Сына, который утехой не будет на старости мне.
Эяя-эй!
Мне должно стыдиться!
А я лишь завидую тем, когда провожают друзья,
Желая поездки счастливой, когда
Те с пира домой отъезжают.
Эяя-эя!
Я помню: весною
Мы стан свой разбили у "Глаза Косого".
Тепло было, тихо похрустывал тающий снег под ногой.
Похожа тогда я была на ручного оленя, что к людям все жмется.
Но весть об убийстве и бегстве пришла,
Скалою земля подо мной отвердела,
И я на вершине скалы зашаталась.
* * *
Ивовая Ветка рассказал нам, что около Арвилигьюака мы встретим много людей. Чтобы провести с ним побольше времени, я закупил у него большой запас собачьего корма, а именно, целый склад лососины и несколько оленей. Все это находилось на складах около устья реки, впадавшей в залив Пелли. Но, чтобы отыскать мясной склад, надо было сначала разыскать Укушенного Морозом.
5 апреля мы после трогательного прощания продолжали свой путь. Последними словами, прозвучавшими нам вслед, были: "Если бы все могли выступать в путь без злых духов-спутников!"
Уже 8 апреля нашли мы склад лососины и были поражены его богатством. Оказалось, что мы за полкилограмма чаю, полкилограмма сахару, 20 пачек прессованного табака а складной ножик приобрели около сотни крупных морских лососей, общим весом около 300 килограммов. Теперь надо было отыскать беглеца, который укажет нам мясной склад. На следующий день я поехал вместе с нетсиликским эскимосом Анаркаоком, который взялся сопровождать меня на эту захватывающую "охоту за убийцей".
Полдня мы ехали между скалами по долинам и, выбравшись на морской лед, различили вдали две чернеющие точки, - словно две вороны сидели на ледяной глыбе. Мы подъехали поближе и увидели, что это двое людей, которые давно заметили нас. Время от времени они спрыгивали со своего возвышения и бегали взад и вперед в большом возбуждении. Анаркаок вытащил из ножен наши большие ножи для резки снега и воткнул их сверху, между санными тюками, чтобы можно было быстро схватить их в нужную минуту. Я посмеялся над его предосторожностью, но он сказал: "Лучше быть наготове. Укушенный Морозом мужчина, настоящий мужчина, и если он подумает, что мы посланы полицией схватить его, он нападет на нас первый".
Мы быстро повернули по направлению к этим двум людям и, когда проехали с километр, один из них побежал нам навстречу. "Это приемный сын, - сказал мне Анаркаок. - Укушенный Морозом, верно, хочет узнать, чего ему ждать от нас и послал сына для переговоров".
Но мы мчались с такой быстротой, что до переговоров не дошло. Собаки почуяли жилой дух, и их невозможно было остановить. Мы только-только успели подхватить парламентера и швырнуть его к себе на сани, как уже очутились около снежной хижины, где по-прежнему стоял настороже на высокой ледяной глыбе Укушенный Морозом. Едва собаки остановились, я, смеясь, подошел к нему приблизительно с такими же словами, какими приветствовал меня его отец: "Мы только простые люди, не замышляющие ничего дурного". Укушенный морозом ответил тем же приветствием и, видимо, был поражен неофициальностью нашего появления в тех местах, где всего за несколько минут до этого он собирался дать нам бой, защищая свою свободу и жизнь. От радости он громко вскрикнул, и почти одновременно вышла из хижины его жена, присоединяя свои радостные восклицания к нашим.
Не сразу хозяин наш пришел в себя. Некоторое время он тяжело переводил дух от волнения, но после того, как мы побеседовали с ним и он понял, что я обо всем знаю от его родителей, видимо, решил сразу же посвятить меня в подробности дела, из-за которого ему пришлось бежать от людей. Он рассказал мне всю историю без всяких уверток, радуясь, что может дать такое объяснение своему поступку, которое, с точки зрения эскимосской морали, вполне оправдывало его. Затем мы нашли радушный прием в его хижине, где нас накормили олениной, салом и вареной форелью. Собрав все свои запасы собачьего корма, мы поехали к эскимосам арвилигьюармиут в их зимнюю стоянку на льду залива Пелли. Эскимосов этих было 54 человека.
* * *
Арвилигьюак - "Земля больших китов" - так называется весь район залива Пелли. Самое название произошло от прибрежных скал, которые издали имеют сходство с китами, поднявшимися на поверхность. Киты же в эти воды, как мне объяснили, никогда не заходят. Условия для лова, однако, чрезвычайно благоприятны во всем этом районе, и эскимосы арвилигьюармиут с гордостью рассказывали мне, что они вообще не знают ни нужды, ни тяжелых времен, какие переживают эскимосы нетсилингмиут, живущие к западу от перешейка Бутия. Объясняется это тем, что охота и лов идут здесь круглый год, делясь на разные отрасли - охотятся на оленей, на мускусных быков, на тюленей, ловят форель. Если в одной отрасли не повезет, выручает другая.
Земля этих эскимосов лежит совсем в стороне от путей белых людей, поэтому жители с незапамятных времен приучились обходиться тем, что могли добыть сами. Для свежевания зверя и дичи служили им небольшие ножи из желтовато-белых кремней "хавиорарнак". Женщины орудовали своими особыми ножами "уло" [32]. Огонь добывался с помощью кремня - "игнерит", или сернистого колчедана, который находили у моря близ Арфертутсиака, к западу от залива Лорд-Мэра. Высекаемые искры падали на болотный пух или мох, на который было накапано сало, чтобы легче ловить искру. Кремень приходилось привозить издалека, с реки Бакс.
Камень-жировик, из которого выделывались лампы и котелки, эскимосы добывали внутри страны, к югу от Пелли-Бея, неподалеку от большой возвышенности.
Всего ощутительнее был недостаток дерева. Мощный плавучий лед, постоянно заполняющий залив Бутия, мешает лесу-плавнику попадать в фьорд. Приходилось путешествовать за ним на самое побережье Игьюлика к западу от полуострова Аделаида. Но в большинстве случаев здесь умели обходиться и без дерева. Длинные гибкие рукоятки для гарпунов выделывали из оленьих рогов. Их распаривали в горячей воде и надставляли колено за коленом, пока не получалась рукоятка нужной длины. Таким же образом делали здесь шесты для палаток, которые вообще укрепляются лишь одним шестом. Так как и железо и кремень материал редкий, то зубья для гарпунов научились выделывать из крепких берцовых костей медведя.
Когда подходит лето и нет уже нужды в палатках, оленьи палаточные шкуры идут на полозья для саней. Для этого их прежде всего спускают в озеро, дают размякнуть, плотно скатывают в трубки и замораживают, придав им сначала нужную для санных полозьев форму. Употребляют для той же цели шкуры мускусных быков. Для большей прочности в шкуры закатывают мороженую форель или ломти мяса; потом все это плотно смерзается вместе. Весной в оттепель сани, оттаяв, распадаются, и шкуры стравливают собакам, а люди съедают рыбную или мясную начинку. Подполозья для таких саней делаются тоже из торфяной замороженной жижи. Служат такие сани обыкновенно до конца апреля, а когда подходит май, пользуются санями другого рода - из медвежьих шкур или шкур бородатых тюленей. Такие сани с грузом представляют огромную тяжесть, поэтому их крепко перетягивают ремнями. Наружная волосатая сторона шкур чрезвычайно легко скользит по талому мягкому снегу, каким обыкновенно становится снег весной, когда солнце начнет пригревать; поэтому волос не так скоро вытирается; во всяком случае, таких саней хватает на всю весну.
Еще в одном ощущался здесь сильный недостаток, пока не удалось раздобыть железа, - в швейных иголках. Их выделывали из твердых косточек птичьих крыльев. Для шитья одежды из оленьих шкур требовались острые и тонкие иглы, для пришивания подошв к непромокаемой обуви из тюленьих шкур нужны были шила, чтобы прокалывать толстую твердую кожу. Еще требовались прочные нитки, и их искусно скручивали из оленьих жил, которые обладают превосходным качеством: стежки стягиваются, когда сапоги вымокнут.
Вообще надо удивляться уменью этих людей преодолевать все затруднения. Но вот поздней осенью 1829 года вдруг показался в заливе Лорд-Мэра большой корабль и зазимовал неподалеку от стойбища Сарфак. Это была английская полярная экспедиция Джона Росса [33]. Его зимовка в северной области эскимосов арвилигьюармиут имела для этих людей громаднейшее значение, сильно двинув вперед искусство выделки всяких орудий. И до сих пор еще здешние эскимосы находят железо на месте зимовки экспедиции. Месту этому дано было название Киланартут - "Берег радостных ожиданий".
Рассказывают, что судно Джона Росса было замечено в самом начале зимы одним человеком по имени Авдлилугток, который отправлялся на лов тюленей. Завидев что-то вроде скалы посреди маленькой бухты, он стал с любопытством приближаться к ней, чтобы рассмотреть хорошенько, что это такое, до сих пор им здесь невиданное. Но когда он разглядел высокие мачты корабля, то подумал, что это великий дух, и убежал. Весь вечер и всю ночь совещались эскимосы о том, что теперь делать, и утром, опасаясь, что великий дух погубит их, если они не опередят его намерений, отправились, вооруженные гарпунами и луками, чтобы напасть на него. Тут они открыли, что около судна расхаживают люди, и спрятались за ледяным торосом, чтобы понаблюдать и разобраться в том, кто это такие. Белые в свою очередь заметили эскимосов и направились к ним. Эскимосы не замедлили выйти из своей засады, показывая этим, что не боятся. Белые тотчас сложили оружие на лед, и эскимосы сделали то же самое. Произошла дружественная встреча с объятиями и уверениями в приязни, хотя новые друзья и не понимали друг друга. Эскимосы, правда, слыхали рассказы о белых, но в их области это был первый случай появления белого человека. Потом они получили подарки - все, чего никогда не могли добыть своими силами; стали часто видеться с белыми и взапуски служить им проводниками в поездках, помогая ориентироваться в стране, которую сами знали вдоль и поперек.
После первых зимовок корабль был затерт льдами и затем затонул в Итсуарторвике (залив Лорд-Мэра). Весь провиант и прочее добро были спасены в лодках и доставлены в Киланартут. Когда же белые уехали совсем, то оставили массу дерева, железа, гвоздей, якорных цепей, железных обручей от бочек и прочих драгоценностей, которые и до сих пор дают материал для выделки ножей, наконечников для копий и стрел, для зубьев гарпунов и острог, для небольших крючков. Позже к берегу принесло мачту, которая пошла на сани, каяки и рукоятки. Ее разделили, распилив на части пилами, сделанными из железных обручей для бочек; на это ушли, разумеется, все лето и вся осень, но времени эскимосам было не занимать стать!
Наше пребывание в Пелли-Бее не могло быть особенно продолжительным, так как нам предстояла поездка на запад, но за время с 13 по 23 апреля я достиг намеченных мной результатов. И когда настал день отъезда, я распростился с нашими хозяевами с чувством удовлетворения: я обследовал еще одну горсточку людей из числа населяющих землю.
2.2. Охота за амулетами у магнитного полюса
Во время нашей стоянки в Пелли-Бее к востоку от перешейка Бутия перед нашей снежной хижиной внезапно вынырнули из снежных вихрей двое людей. Первое впечатление было такое, что в нашу хижину постучались люди совсем без ничего: ни саней, ни собак; в руках только большие каменные ножи. Все это было странно, так как покрой одежды говорил, что они дальние жители.
Они вползли в хижину и оттаяли, а когда наелась досыта, то и языки у них развязались. Оказались они двумя братьями из окрестностей магнитного полюса, привезшими сюда песцовые меха, чтобы выменять их на старые ружья у людей, живущих в Пелли-Бее и имеющих торговые связи с Репалс-Беем. Младший брат должен был продолжать путь, а старший Какортингнек - "Белый" собирался сразу вернуться домой. Пока что он оставил своих двух жен и приемного сына неподалеку от нашей стоянки.
Сразу же решено было, что мы поедем вместе с ним туда, где он живет, а сейчас как можно скорее перевезем к себе женщин. Часа через два вся семья была в сборе. Женщины оказались молодыми и красивыми. Белый явно старался произвести хорошее впечатление на нас и заодно выхваливал чисто женские достоинства своих двух жен. Мы спросили, как их зовут, и он сейчас же воспользовался случаем связать с их именами все необходимые, по его мнению, сведения о них.
- Эта вот Кертилик - "Упрямоглазая", самая дорогая из моих жен, сказал он. - За нее отданы деревянные сани.
Нам чрезвычайно импонировала столь неслыханная цена; мы знали ведь, что вообще сани делаются здесь из более непрочного материала.
Вторая жена, постарше, по имени Кунгак - "Улыбка", была куплена за кусок свинца и старый напилок, но муж галантно прибавил, что такая дешевизна обусловлена была особыми причинами: Улыбка стала частью его хозяйства в тот самый день, когда умер с голоду ее первый муж и сама она осталась без кормильца.
Затем пришла очередь приемного сына быть отрекомендованным. Его звали Ангутисугсук - "Человечек". Относительно этого скромного, улыбающегося юноши дано было объяснение, что он один из близнецов и взят был новорожденным. Вообще-то полагается убивать одного из двух близнецов [34] и потому было безрассудно приобретать обреченного на смерть малютку за каяк и котелок. Подобная сделка могла быть оправдана лишь тем, что мужчины всегда ценились дороже женщин.
В течение ночи песцовые меха были сбыты, и на следующее утро мы выступили в путь, направляясь через перешеек Франклина. Медленно пробивались мы по руслу большой реки, текущей между заливами Пелли и Шеперд к западу. Целью нашей было зимнее стойбище нетсиликов на льду между островом Кинг-Вильям и перешейком Бутия.
3 мая мы делаем привал к северу от реки Мёрчисон и подымаемся на холм, чтобы осмотреться кругом. Мы находимся в центре обширной равнины, примыкающей к заливу Шеперд. Однообразная ослепительно белая плоскость кажется бесконечной; лишь кое-где вздымаются гряды холмов, небольшие гнейсовые [35] бугры, похожие на головы тюленей, вынырнувших из моря. Вообще только глубокая и широкая река вносит разнообразие в пейзаж; высокие песчано-глинистые обрывы тянутся вдаль, насколько хватает глаз, а на рыхлом снегу - всюду узоры оленьих следов. Каждый день мы стреляем двух-трех оленей в пищу себе и собакам, а по вечерам и ночам, если погода тихая, отдыхаем у костра под открытым небом. Огромная равнина сливается с ледяным покровом моря, и лишь узкая борозда в снегу указывает, что мы перешли полосу прилива-отлива и спустились с суши на лед залива Шеперд. Не было и намека ни на подъем, ни на спуск; ни единого тороса, никакой заметной границы между линиями берега и моря.
Вечером 5 мая собаки наши почуяли какую-то вонь, и Белый потребовал, чтобы мы немедленно остановились. Затем он побежал вперед и открыл невдалеке длинный ряд тюленьих черепов, уложенных на льду, мордами в определенном направлении. Нам отдано было распоряжение объехать их далеко кругом; и, когда мы уже достаточно отъехали, Белый рассказал нам о вере эскимосов в то, что голова - обиталище души, а душа бессмертна и возрождается снова и снова; таким образом, человек может убивать одного и того же тюленя много раз. Поэтому, перенося стоянку на новое место, перемещают и черепа убитых тюленей, - они всегда должны быть повернуты мордами в сторону места новой охоты. Тогда тюлени будут следовать за охотниками, и люди не будут знать нужды.
Нам этот своеобразный урок практической зоологии заменил компас, указав направление, по какому следовало искать интересующих нас людей.
В снежной мгле бурана самому Белому нелегко было решить эту задачу, но никто из нас не хотел сдаться и наконец около полуночи мы въехали прямо в стойбище Белого, где все спали глубоким сном. Мы с Человечком сразу заползли в одну из ближайших снежных хижин, где жили его мать и отчим.
- У нас в гостях белый человек! - возбужденно крикнул Человечек.
Вскочив с вороха грязных шкур, мать его с растрепанными жирными волосами, в которые набилась оленья шерсть, встала на лежанке на колени и обнажила грудь; Человечек поцеловал ее. Так приветствует свою мать сын, вернувшись из дальней поездки. Такое свидетельство взаимной связи, этот почтительный сыновний привет материнской груди как-то особенно растрогали меня в этой грязной неопрятной обстановке.
Я долго беседовал с эскимосами, пока они не догадались спросить: "Где же белый человек?" Когда я сказал, что это я сам, беседующий с ними, они с трудом поверили. Но оленина была поставлена вариться, и мы вышли разгрузить сани. Я поспел как раз вовремя, чтобы стать свидетелем встречи Налунгьяк "Малютки" со своей дочерью Упрямоглазой. Несмотря на буран, она стянула с себя верхнюю часть одежды, и молоденькая Кертилик приветствовала вскормившую ее грудь долгим искренним поцелуем.
Все стойбище проснулось. Мужчины предложили свою помощь для сооружения хижины и благодаря их искусству жилье наше было готово за то время, которое понадобилось нам на разгрузку саней и на размещение нашего багажа. И как только мы очутились под снежной крышей, к хижине приволокли двое огромных саней. Все - и люди и собаки - должны были отпраздновать наше прибытие!
Весь день я провел в гостях, переходя из одной хижины в другую. Я скоро понял, что попал на настоящую охотничью стоянку. Ни один из 23 мужчин не думал ни о чем, кроме лова тюленей. Выгоднее было бы для меня встретиться с ними позже, когда они уже поселились бы на острове Кинг-Вильям. Поэтому я решил уехать отсюда собирать амулеты около магнитного полюса, где, как мне сказали, находилось большое стойбище, представлявшее более богатую картину народной жизни. Но раньше надобно было подготовиться к встрече приближавшейся весны. После этой поездки я собирался совершить еще небольшую экскурсию на сушу к Большой Рыбной реке, а Гагу вместе с нетсиликским эскимосом отправить прямо на полуостров Кент, где находился торговый пункт Гудзоновской компании. Гага должен был доставить туда по хорошему весеннему льду все те коллекции, которые нам уже удалось составить, а оттуда привезти разные продукты и, между прочим, патроны.