Рассел Шон. Брат Посвященный

   Аканцу Второй протянул руку назад, снял с подставки символ своей власти — императорский меч — и рассеянно вытащил его из ножен до половины. «А что там с этой женщиной и ее ребенком? — продолжал размышлять он. — Служанка княжны Нисимы, ха! Готов поставить на кон целую провинцию, что она каким-то образом связана с попыткой покушения на Сёнто. Ах, Катта-сум, как же ты меня разочаровываешь! Мой трон просто заражает всех вокруг желанием завладеть им, и это желание сильнее любой страсти к женщине, правда? — Император зло рассмеялся. — Разница между нами, Катта-сум, в том, что я обладаю самой желанной женщиной в мире — властью, а тебе этого не суждено».
   В ширму справа от трона осторожно постучали. Слуга отпер потайную дверь и впустил возлюбленную сонсу императора. Девушка смущенно улыбалась, ее голова была чуть склонена набок, открывая прекрасный изгиб шеи.
   — А, Осса-сум! — Сын Неба расплылся в улыбке, глядя, как она приближается к нему плавной, как у всех танцовщиц-сонса, походкой. Сёдзи за ее спиной закрылись, девушка пересекла зал и без поклона, одним гибким движением, скользнула в его объятия, прильнув к нему всем телом. Лицо императора вспыхнуло огнем страсти, его зрачки расширились от удовольствия.
   — Как приятно прикоснуться к тебе, мой повелитель. Мое тело истосковалось.
   — С сегодняшнего утра? — лукаво спросил Аканцу.
   — Да, да. Оно снова начало желать тебя, как только мы расстались, и желание не давало мне покоя даже на репетиции. Я танцевала отвратительно и совсем не могла сосредоточиться, как положено настоящей сонсе.
   Сын Неба поцеловал ее в шею, и девушка выгнулась от наслаждения. Под пальцами императора тонкий шелк кимоно казался почти таким же нежным как ее кожа. Пояс легко развязался при первом же прикосновении, и император понял, что это был «узел любовников». Это открытие его рассмешило.
   — Не боишься, что слуги все заметили? — поддразнил он.
   — Нет, что ты. Я умею завязывать узел так, что никто не отличит его от обычного. Я специально научилась ради тебя.
   — У тебя столько талантов, которые ты никогда не показываешь на сцене. Все сонсы так одарены?
   Верхнее кимоно небесно-голубого цвета упало к ногам танцовщицы, открыв взгляду императора три нижних. Целуя плечи девушки, он принялся медленно раздевать ее, восхищенный нежностью ее кожи, маленькой упругой грудью. Он никогда не встречал более миниатюрной женщины.
   — В этот час моя спальня так красиво освещена, — прошептал император. Дыхание его уже стало тяжелым от желания. Прекрасная сонса взяла его лицо в свои ладони и обожгла страстными поцелуями.
   Позади трона за ширмой находился коридор, который вел в личные покои императора. Солнечный свет проникал в спальню через бумажные экраны, расположенные высоко под потолком, и благодаря искусно вырезанным в бумаге узорам превращался в резное кружево лучей, пробивающихся сквозь кроны деревьев. Массивная низкая кровать купалась в потоках света, а покрывало с цветочным орнаментом напоминало луговое разнотравье. Император и его сонса утонули в мягкой постели.
   Как в возлюбленном она не находила в этом человеке, властвующим над огромной империей, ничего особенного. На самом деле он был бы весьма посредственным любовником, если бы не его страсть — бездонная, неутолимая. И еще он был силен, гораздо сильнее, чем она могла предположить, а танцовщицы-сонса почти никогда не ошибались в оценке физических достоинств людей. Сын Неба медленно опустился на колени, приподнимая ее над собой и удерживая на руках без малейшего усилия.
   Когда все закончилось, он выглядел так, будто победил в жестокой битве. Он лежал на ней, полностью опустошенный, устало и жарко дышал. Как и всегда в такие моменты, она ощутила какой-то странный порыв: сознание удивительным образом унесло ее вдаль, рисуя в воображении других мужчин, разных мужчин, — например, Яку Катту с глазами тигра, который приходил на аудиенцию к императору, или князя Сёнто, с которым она танцевала вчера вечером. Она смеялась над собственными фантазиями, называя себя «тайной Желтой Императрицей». Так прозвали императрицу Дзенну, которая правила страной вместо сына, занимавшего Трон Дракона, и, если верить слухам, познала тысячу мужчин. Поговаривали, что даже собственного сына она затащила к себе в постель. Непостижимо!
   «Да, да, это я, — думала Осса, — новая Желтая Императрица, и я хочу каждого мужчину, какой только попадется мне на глаза». В душе она смеялась, испытывая вожделение, однако ласкала мужчин только своим танцем, вызывая в них ответное желание.
   Лежа в сладкой истоме, все еще возбужденная, юная сонса думала о Сёнто и вспоминала, как прижималась к нему в танце Пятисот Пар. Легкое заигрывание во время таких танцев не воспрещалось, но она повела себя, как бесстыдница, и узнала, что тело у Сёнто упругое, словно у юноши, а движения плавные и уверенные, хотя танцевальному искусству сонса князь и не обучался. Знаменитый князь Сёнто — человек, которого ее император ненавидит всем сердцем. Каков же князь на самом деле, если убрать все то, что приписывает ему молва? Конечно, тогда они так и не поговорили — обстановка была неподходящей. Ей удалось лишь выяснить, что Сёнто остроумен, как она того и ожидала, и что ему нравится находиться в обществе молодых — она видела князя в окружении друзей его дочери. Почему император ненавидит его? Ей очень, очень хочется это знать. Но Сын Неба никогда не говорит с ней о Сёнто. О ком угодно, только не о Сёнто. Как странно.
   Легкие волны грез подхватили ее, и, покачиваясь, она поплыла на них — Желтая Императрица, властительница в своем царстве. С блаженной улыбкой на устах Осса заснула.

6

   Князь Сёнто сидел на небольшом возвышении в верхнем зале для приемов. Рука его опиралась на подлокотник кресла, кулак упирался в подбородок. Он смотрел прямо перед собой, на длинную пустую комнату, и разглядывал пылинки, которые медленно кружились в потоке солнечного света, лившемся через раздвинутые створки экрана. Снопы ярких лучей падали на пол, покрытый соломенными циновками, и выхватывали из тени между колоннами большие золотистые прямоугольники. День выдался теплый, воздух был наполнен терпким запахом осени.
   Сёнто постарался дышать ровнее и освободить сознание от всего постороннего. После визита ЯкуКатты ему требовалось время, чтобы все обдумать. Князь чувствовал опасность. События стали происходить слишком быстро, грозя превратиться в огромный вал, природы которого он пока не понимал.
   Никто не догадывался, как много надежд Сёнто связывал с прибытием своего духовного наставника. Теперь, когда час их встречи был уже близок, князя охватили неожиданные сомнения. К нему возвращается не брат Сатакэ; к нему едет совсем еще инициат, незнакомец, чью верность только предстоит испытать. За плечами у юноши лишь груз ботаистской догмы… и почти никакого опыта жизни в реальном мире — в том самом, бездуховном мире империи Ва. За долгие годы Сёнто привык к сдержанным суждениям своего прежнего духовного наставника и всецело полагался на безошибочную интуицию старого монаха — сейчас это и беспокоило Сёнто больше всего. Сатакэ-сум обладал огромным жизненным опытом, которым князь, будучи моложе своего учителя на несколько десятков лет, всегда мог воспользоваться. Теперь, однако, новый наставник Сёнто почти на столько же моложе его, на сколько Сатакэ-сум был старше.
   Сёнто нетерпеливо побарабанил пальцами по ручке кресла. Утреннее происшествие взволновало его сильнее, чем он предполагал, хотя признаваться себе в этом не хотелось. Как подобное могло случиться в его саду? «Ох, Яку, мое шестое чувство подсказывает мне, что за „попыткой покушения“ стоял именно ты. Если так, я скоро узнаю об этом. Даже Черный Тигр может оступиться. Даже Черного Тигра можно изловить».
   Стук в сёдзи вывел Сёнто из задумчивости. В проеме показалось лицо стражника.
   — Танака пришел, ваша светлость, — негромко сказал он. Не «Танака-сум», а «Танака» — торговец, формально — просто слуга.
   Сёнто кивнул, и стражник раздвинул створки, впуская в зал тучного мужчину в темном халате, обычном для торгового сословия. Сёнто не улыбнулся, хотя «маскировка» Танаки всегда его забавляла. В Янкуре, где купец представлял обширные торговые интересы Дома Сёнто, он славился хорошим вкусом в одежде и особым пристрастием к модным шляпам. Однако встречаясь со своим сеньором, Танака неизменно одевался в традиционный купеческий халат, темный и далеко не новый.
   Торговец встал на колени, почтительно склонился, коснувшись лбом пола, и, ничего не говоря, сел. Сёдзи неслышно сдвинулись за его спиной.
   — Присядь поближе, — подозвал Танаку Сёнто.
   Не вставая с колен, купец подвинулся к возвышению. Сёнто задумчиво разглядывал торговца, служившего еще его отцу. Верный и преданный слуга. Умные глаза Танаки внимательно смотрели на князя, и он вдруг осознал, что и Танака мысленно оценивает своего господина. Сёнто улыбнулся.
   — Рад видеть тебя, старый друг. — И это обращение прозвучало много теплее, чем обычное почтительное «сум».
   Танака поклонился.
   — Принимая меня, вы оказываете мне честь, ваша светлость. Позволю себе заметить, что счастлив видеть вас в добром здравии. Я был очень встревожен, узнав о том, что случилось сегодня утром.
   Сёнто кивнул, совершенно не удивляясь, что известие дошло до Танаки. Среди прислуги князя у купца были свои люди, но, передавая Танаке новости, все они действовали на благо Дома Сёнто и по этой самой причине не подлежали какому-либо наказанию.
   После княжны Нисимы Сёнто считал Танаку самым близким человеком, почти другом. Та самая разница в социальном положении в чем-то способствовала их дружбе, так как в Ва интересы равных слишком часто пересекались. И все же дистанция между ними не исчезала — они всегда оставались сеньором и вассалом, и в силу этого их взаимопонимание не нарушало принятых в обществе условностей. Тем не менее и князь, и торговец дорожили духовной близостью и всеми силами старались ее сохранить.
   — Как дела в Плавучем Городе?
   — Плавучий Город нынче держится на сплетнях, интригах и армии императорских стражников, переодетых во что угодно, только не в свою форму.
   — Разве ты находишь это странным?
   — Не то чтобы странным, ваша светлость. Скорее я бы сказал, что в последнее время все эти явления обострились. Кажется, наш юный монах — изрядная головная боль для слуг императора.
   — Тактику слуг нашего императора вообще трудно объяснить. Как идет твоя торговля, Танака-сум?
   — Очень хорошо, ваша светлость. Похоже, нынешний год принесет нам самую большую прибыль. Осмелюсь спросить, дошел ли до вас слух о том, что его императорское величество в своей неиссякаемой мудрости намеревается запретить хождение торговых судов в прибрежных водах, чтобы таким образом избавиться от пиратов?
   — Я слыхал об этом, хотя Катта-сум, который был здесь не далее как сегодня утром, ни словом не обмолвился о намерении императора. Как думаешь, это правда?
   — Надеюсь, что нет, ваша светлость. Запрет сильно ударит по вашим союзникам. Полагаю, его последствия докатятся и до Сэй. Как странно, что указ, распространяющийся на всех подданных империи, заденет интересы строго определенного круга людей. Конечно, еще год мы продержимся, однако и этого времени хватит, чтобы мы начали нести убытки, а ваши союзники… либо разорятся, либо перестанут ими быть. Мы должны найти способы разрешить эту трудность, если она возникнет.
   — О каких способах ты говоришь, Танака-сум? Прошу тебя, продолжай.
   Прежде чем заговорить, торговец пристально посмотрел на своего сеньора.
   — Я взял себе за правило остерегаться купцов, представляющих… могущественные альянсы в Ва. Если пострадают ваши интересы, мой господин, то, по-моему, сама судьба распорядится так, чтобы пострадали интересы и упомянутых мною купцов. Когда пираты лишатся добычи в прибрежных водах, им придется искать ее в открытом море. А для ввоза товаров есть и другие пути, кроме тех, что утверждены Сыном Неба.
   — Но пути, о которых ты говоришь, незаконны; использование их карается смертной казнью. Мы рискуем, так ведь?
   — Если бы вам или вашему представителю пришлось пойти на это, разумеется, вы подверглись бы значительному риску, ваша светлость, однако же есть и другие, а у других свои дела и своя карма.
   — И как скоро можно попробовать эти «иные способы»?
   — Завтра, ваша светлость.
   — А, так ты заранее предвидел перемены в имперской политике, мой старый друг!
   — Я считаю своим долгом по мере сил оберегать ваши интересы, мой господин. С этой целью я всегда проверяю слухи и добираюсь до первоисточника.
   Сёнто рассмеялся и громко хлопнул в ладоши. Створки экрана справа от него раздвинулись.
   — Подай чаю мне и моему гостю, — приказал князь слуге и вновь обратился к торговцу: — Ты мой самый бесценный помощник, Танака-сум. Думаю, ты заслужил хорошее поместье на моих землях, чтобы тебе было где провести остаток дней, когда ты решишь уйти на покой. А твоего сына — того самого, которому все вокруг интересно, — я возьму в свою личную гвардию, если, конечно, ты не против.
   Танака церемонно поклонился, ошеломленный неожиданными и щедрыми дарами.
   — Против? Конечно, нет! Как могу я отказаться от такой чести! От имени моего сына я выражаю согласие. Уверен, мой господин, из него выйдет отличный офицер. Благодарю вас.
   В ответ Сёнто лишь пожал плечами. Слуги подали чайники с дымящимися носиками и поставили два отдельных столика для князя и Танаки; прислужники встали на колени у каждого столика, но Сёнто их отослал:
   — Мы справимся сами.
   Когда сёдзи сомкнулись, Сёнто наклонился к своему гостю:
   — С нетерпением жду рассказа о нашем молодом наставнике.
   — Ах. — Танака приподнял крышку чайника и вдохнул аромат настоя. — В юноше и вправду есть что-то особенное. Он необыкновенный. Вы получили мой отчет о его путешествии на корабле?
   — Я прочел его, пока ты принимал ванну.
   Вассал Сёнто покачал головой.
   — Странно, что человек вот так, ни с того ни с сего совершает самоубийство, и заметьте, человек императора. Он ничего бы не потерял, если бы отравил Суйюна-сум, и все-таки предпочел смерть. — Торговец поднял глаза, посмотрев в лицо князю. — Этот юноша притягивает к себе людей словно магнит. В нем есть спокойная сила, которая чувствуется во всех братьях-ботаистах, но только он наделен этой силой… в большей степени. Он обладает… — Танака запнулся, не находя слов.
   — Спокойствием воли.
   Торговец на мгновение замер.
   — Да, ваша светлость, именно спокойствием воли. По прибытии в Янкуру он встречался с братом Хутто. Я не имел ваших указаний на этот счет, поэтому отпустил его.
   — Ты поступил правильно. Как повел себя старый монах?
   — Я не пошел вместе с братом Суйюном, а отправил с ним стражников. По их словам, брат Хутто принял Суйюна-сум с крайним почтением, почти как равного.
   — Не может быть; они преувеличивают! Едва ли брат Хутто считает равным себе даже императора.
   — Меня там не было, ваша светлость, однако я склонен думать, что стражники выразились вполне точно.
   — Хм-м… Ты беседовал с братом Суйюном?
   — Немного, мой господин. Его трудно разговорить, как почти всех ботаистов, но мне все же удалось кое-что выяснить.
   — Например?
   — Он очень хорошо осведомлен, ваша светлость. У ордена ботаистов отличные разведчики, а вашего наставника, очевидно, готовили к службе с особой тщательностью. Он много знает о сильных мира сего, глубоко видит политическую ситуацию и, должен признать, прекрасно разбирается в коммерческих делах Дома Сёнто, успеху которых, надеюсь, я тоже поспособствовал.
   — Разумеется. Вы обсуждали положение в Сэй?
   — Да, и он перечислил всех влиятельных князей прошлого. Ему известны корни исторических альянсов; он знает, кто на ком женился и какие кланы в Сэй можно считать вашими союзниками. Вся эта затея ему не очень нравится, хотя он и признал, что вы, безусловно, лучший военачальник Ва, и потому ваше назначение наместником императора в Сэй вполне логично.
   Суйюн-сум упомянул еще одну вещь, ваша светлость, которая ранее не приходила мне в голову. Он полагает, что в набегах варваров есть определенная историческая закономерность; по его мнению, сейчас эта закономерность нарушилась. — Танака помолчал, ожидая реакции князя, но Сёнто ничего не сказал, и торговец продолжил: — Суйюн-сум думает, что существует некий двадцатипятилетний цикл, и последние семь лет в нем характеризуются ростом напряжения, которое в зависимости от ситуации в племенах варваров может вылиться или не вылиться в серьезную войну. По мнению нашего юного монаха, главную роль здесь играют такие факторы, как экономическое положение в племенах, могущество их вождей, сила сопротивления, которое они встречают в Сэй, а также воздействие климата на то, что у них именуется сельским хозяйством. Все это влияет на способность и желание дикарей развернуть обширную военную кампанию против империи. Суйюн-сум обратил внимание на то, что со времени последней войны с варварами прошло уже более тридцати лет.
   — Интересно. Как ты думаешь, это его собственные выводы?
   Танака погладил бороду и посмотрел вдаль.
   — Хороший вопрос, ваша светлость. Сие мне неизвестно.
   Послание, промелькнуло у князя. Послание от монахов? Сёнто наполнил свою чашку, купец последовал его примеру. По привычке князь начал вращать чашку, вглядываясь в ее содержимое, ища в глубине вопросы и ответы…
   — Ты спросил у нашего юного друга, как он собирается разрешить противоречие между службой Дому Сёнто и принадлежностью к ордену ботаистов?
   — Да, мой господин. Он ответил, что интересы братства и ваши интересы не противоречат друг другу.
   — Вот как. И что же?
   — Кажется, он действительно верит в это, ваша светлость. Несмотря на все свои дарования, он молод и неопытен — только время способно стереть наивность.
   — Его ответ не очень хорош, хотя пока что меня устроит и такой. Даже последователям Веры не удается избежать влияния… Ладно, там посмотрим.
   Быстрокрылая ласточка впорхнула в помещение сквозь раздвинутые створки ширмы. Она стрелой пронеслась по залу, вылетела обратно и уселась на перила крыльца, скосив глаз на людей. Несколько мгновений Сёнто наблюдал за птицей, а потом с едва заметной тенью усталости в голосе произнес:
   — Три дня назад я слышал, как в саду, при луне, пел соловей… как хочется, чтобы опять наступил мир, правда, Танака-сум?
   — Да, ваша светлость.
   Мужчины не спеша пили чай и смотрели на сад.
   — Вы слыхали последнее заявление Верховного Настоятеля ордена ботаистов, мой господин?
   Сёнто оторвал взгляд от ласточки.
   — Что на этот раз?
   — Братья-ботаисты пришли к выводу, что, хотя женщины и не способны достичь просветления в силу чрезмерной подверженности влиянию природных циклов, они могут овладеть более глубокими духовными знаниями, чем предполагалось ранее. Очевидно, братья до сих пор считают, что в иной жизни женщина должна возродиться мужчиной, чтобы достичь просветления. На этом утверждении они настаивают по-прежнему. Сёнто покачал головой.
   — Значит, братья, связанные обетом безбрачия, признали-таки, что у женщин есть душа, — фыркнул князь. — Удивляюсь, что такие просвещенные люди испытывают столько нелепых заблуждений. Если бы Верховным Настоятелем избрали брата Сатакэ, он непременно объединил бы орден ботаистов с сестринской общиной и прекратил бы пустые споры раз и навсегда.
   — Это одна из многих причин, по которым Сатакэ-сум не избран Верховным Настоятелем, ваша светлость.
   — Ты прав, друг мой, ты прав.
   — С недавних пор я нахожу деятельность ордена весьма интересной, мой господин. В последние годы братья ведут какую-то странную, непоследовательную политику.
   Сёнто заметно оживился.
   — Эта мысль посещала и меня, Танака-сум. В прошлом братство никогда не искало чьего-либо расположения, нынче же последователи Ботахары добровольно признают династию Ямаку, получая в обмен лишь презрение императора; а теперь еще эта подачка общине сестер-ботаисток. Даже со мной они ведут себя чересчур любезно. Услуги молодого наставника обошлись нам в столь умеренную сумму, что Каму-сум до сих пор терзается подозрениями.
   Танака покачал головой, и золотистая капелька чая упала с его усов на темный халат.
   — Империю точно заколдовали, мой господин. В жизни бы не поверил, что ботаисты когда-либо утратят свою надменность, свое хладнокровие, — и что же я вижу? Признаюсь, я ничего не понимаю. Им должно быть известно, что, несмотря на все свои убеждения, император и пальцем не тронет орден, потому что это неминуемо приведет к его собственному падению. Его же гвардейцы сами отрубят ему голову при одной только угрозе Хранителям Слова Ботахары. Я все меньше и меньше разбираюсь в том, что творится в империи… Простите меня, ваша светлость, я не хотел выглядеть пессимистом.
   — Это хорошо. Вассалы Дома Сёнто и без того пребывают в унынии по поводу моего отъезда в Сэй, а тут еще «покушение на убийство»!
   — Они всего лишь тревожатся за своего сюзерена, мой господин. В вашем назначении кроется гораздо больше, чем видно на первый взгляд. Мы все чувствуем это и опасаемся предательства со стороны клана, именующего себя императорским. Мы все боимся ловушки Ямаку.
   Ноздри Сёнто гневно затрепетали.
   — За свою жизнь я побывал в дюжине ловушек, и мне удалось из них выбраться. Думаю, я могу полагаться на свой ум. Мои вассалы начали во мне сомневаться?
   — Нет, мой господин! Их вера в вас непоколебима, но они беспокоятся, потому что уважают и вас, и Дом Сёнто.
   Некоторое время князь молча глядел в свою чашку. В тишине стук в сёдзи показался неожиданно громким. Створки разошлись в стороны, и в проеме появилось лицо стражника.
   — Прошу прощения, ваша светлость. Каму-сум прислал донесение, которое вы просили.
   — Ах да. Входи.
   Слуга — Токо, чуть раньше назначенный помощником Каму, опустился на колени в дверях и коснулся лбом пола. Сёнто подозвал его к себе, и юноша преодолел разделявшее их расстояние, не вставая с колен. Легкость его движений говорила о том, что эту процедуру он проделывал бессчетное число раз. Токо вытащил свиток из рукава и положил к ногам Сёнто, после чего, как и подобало, отодвинулся назад.
   Сёнто осмотрел печать на свитке и только потом взломал ее. Глазам князя предстала паучья вязь кисти Каму.
   — Можешь идти, — сказал он юноше. Когда сёдзи закрылись, Сёнто вновь обратился к торговцу: — Я хочу, чтобы ты пообедал со мной после того, как я встречусь с Суйюном-сум. Я пригласил на обед молодого князя Комавару. Помнишь его отца?
   Торговец кивнул.
   — Перед смертью старый Комавара продал часть ленного владения, несомненно, с тем, чтобы его сын начал торговлю. По этому поводу молодой князь и придет к нам сегодня. Ему понадобится совет. — Сверившись со свитком, Сёнто назвал внушительную сумму в имперских рилах. — Не думаю, что у него есть необходимые деньги, но мы будем исходить из того, что в его распоряжении имеется по крайней мере значительная их часть. Нет ли у тебя на примете прибыльного дела, в которое он мог бы вложить свои средства?
   — Мой господин, в наше время перед умным человеком открываются большие возможности. Уверен, мы поможем молодому князю начать свое дело, однако без собственного вассального купца ему не обойтись.
   — Поиск или обучение такого купца займет много времени, и, кроме того, князь нужен мне не здесь, а в Сэй.
   — В таком случае я буду рад предложить ему свои услуги, пока не найдется подходящий вассальный торговец. Если вы того пожелаете, я сам займусь поиском нужного человека. Но, мой господин, он обязательно должен отдавать вам какую-то часть своей прибыли, иначе он сочтет вашу помощь милостыней, а гордый человек такого не допустит.
   — Как всегда, ты даешь мне мудрый совет, Танака-сум. И сколько же уместно запросить в этом случае?
   Танака закусил кончик уса и пожевал его, заставив Сёнто улыбнуться.
   — Восемь частей из ста покажется излишней щедростью, мой господин… двенадцать частей будет вполне справедливо.
   Сёнто снова улыбнулся.
   — Значит, десять. Обсудим это за обедом. Я хочу, чтобы к молодому князю относились с уважением, как к давнему другу. Он не очень влиятелен в Сэй, однако, кажется, довольно умен, а это почти так же важно.
   — К тому же он сын старинного друга вашего отца, — прибавил Танака.
   — Да. Он сын друга моего отца, — повторил князь.
   Торговец кивнул и занес цифры в свою острую память. Даже мысленные подсчеты не мешали ему внимательно наблюдать за князем. Вся богатая событиями жизнь знатного аристократа прошла на глазах Танаки: он видел, как не по годам развитый мальчик вырос в юношу с решительным характером; как юноша превратился в главу одного из могущественнейших Домов империи Ва. На взросление Сёнто стоило посмотреть! В то время Танака, четырнадцатью годами старше князя, был занят собственным образованием, но все же близко узнал Сёнто Мотору, узнал и начал питать к нему глубокое уважение. Человек, сидевший сейчас напротив Танаки, напоминал ему мастера ги-и, да и был им — мастером, который видит игру во всей ее сложности, не допуская и мысли о поражении; воином, родившимся для того, чтобы побеждать.