Раули Кристофер. Драконы Аргоната

   — А помимо дракона есть еще и люди. Нет, все пойдет своим чередом. Твои показания важны, но они лишь часть доказательств виновности Глэйвса. даже если защита сумеет убедить присяжных в их недостоверности, это не сможет повлиять на окончательное решение. Так что очень скоро Глэйвс будет признан виновным.
   — Но мне от этого легче не станет.
   — Боюсь, что так.
   — В любом случае, я должен опровергнуть эти обвинения.
   — Тут ничего не поделаешь. Сам ведь знаешь, когда маховик запущен, все идет своим чередом… далее Латдален пояснила, что томиться все время в тюрьме ему не придется — в ближайшее время она добьется условного освобождения, с тем чтобы он мог вернуться к своим обязанностям, и попытается ускорить судебную процедуру. Правда, и тут возникало затруднение: Сто девятому марнерийскому предстояло отправиться в Кадейн и Эхохо. Релкину могли не позволить выехать за пределы Марнери, и в этом случае он был бы временно откомандирован из эскадрона. А к Базилу должны были приставить другого драконопаса — скорее всего, Курфа.
   Релкин поморщился, представив себе Курфа, укладывающего вещмешок Базила. Что ни говори, а до опытного драконопаса этому пареньку еще далеко.
   Перед уходом Лагдален постаралась утешить Релкина:
 
   — Не вешай носа, все не так страшно. Рано или поздно все прояснится, а из темницы мы тебя вызволим очень скоро. Завтра ведь Празднество Туфель, и я надеюсь увидеть тебя за моим столом.
   Прошел еще час, и в темницу явилась Эйлса, дочь Ранара, в сопровождении капитана Холлейна Кесептона и тетушки Кири.
   Кесептон, муж Лагдален, тоже находился в Марнери в связи с делом Глэйвса. В настоящее время он был прикомандирован к полку, дислоцированному в форте далхаузи, что в Кеноре, и получил краткосрочный отпуск для дачи показаний.
   Увидев Релкина за решеткой, Эйлса огорчилась так, что едва не расплакалась. К величайшему ужасу и негодованию тетушки она просунула руки сквозь прутья, подтянула голову Релкина поближе и поцеловала его.
   Возмущенную гримасу Кири девушка попросту проигнорировала.
   — О, Релкин, — воскликнула она. — Что случилось? Что это значит?
   — Тут замешана политика, Эйлса. Аубинасские интриги. Они пытаются поставить под сомнения мои показания. Все уладится.
   — Но тебя обвиняют в нарушении Уложения.
   — Какого-то туманного пункта, о котором я прежде ни когда не слышал.
   — Да, — подтвердил стоявший позади Кесентон, — пункт невразумительный и мало кому известный.
   В глазах Эйлсы все еще стояли слезы, но она так и не заплакала. Будучи девушкой практичной, она понимала, что слезами горю не поможешь, и предпочитала не биться в рыданиях, а думать над сложившимся положением.
   — Боюсь, что симпатии со стороны моей родни это тебе не прибавит, — промолвила она.
   — Да. — Согласился Релкин. — Тут ты права.
   Почти всю весну — два с половиной месяца — он про вел во владениях клана Ваттель, подыскивая место, где они с Эйлсой могли бы в будущем построить свой дом. Вместе с девушкой он навестил членов ее многочисленного семейства. Релкин изо всех сил старался уводить родственникам возлюбленной, но они принимали чужака холодно. Это до боли напоминало ему то, что произошло на далеком материке Эйго: он избавил арду от рабства, но этот народ все равно чурался его, поскольку он был бесхвостым. Точно так же и горцы не желали признавать Релкина своим, коль скоро ему не посчастливилось появиться на свет на холмах Ваттель Бека. Релкин не сдавался и верил, что рано или поздно сумеет завоевать расположение этих людей, но теперь положение осложнилось. Он понимал, что все случившееся — прекрасный козырь для старейшин клана.
   — Лучше бы мне вообще не видеть этого проклятого золота, — промолвил Релкин, хотя и не совсем искренне.
   — Хотела бы я над этим посмеяться, — со вздохом промолвила девушка, — да не выходит. Для нас теперь все очень и очень осложнилось.
   — Но эти обвинения попросту нелепы. Им никогда не доказать, будто я сделал что-то противозаконное. Золото было ввезено открыто, все бланки заполнены, все налоги уплачены.
   Так-то оно так, но старейшинам, там, в наших горах, нет дела до того, виновен ты или нет. Они уцепятся за это обвинение с одной целью: заставить меня отказаться от мысли выйти за тебя замуж.
   Он понурился
   — Должно быть, они думают, что я форменный сорви голова, а?
   — Релкин, ведь тебе не впервые предъявлено серьезное обвинение. Они наслышаны о деле торговца Дука.
   — Ну и что, меня ведь не повесили, а оправдали. И с нынешним делом все образуется. Мы свяжемся
   с нашими друзьями на Эйго, и они подтвердят мою не виновность.
   Эйлса сжала его руки.
   — Я знаю, — промолвила она, а потом наклонилась и еще раз поцеловала юношу, не обращая внимания на возмущенное шипение за спиной. — Я люблю тебя, Релкин, кто бы там что ни говорил.
   Холлейн с отсутствующим видом таращился в потолок.
   В то же самое время далеко за морем, в маленькой комнатушке, расположенной в высившейся над имперским городом Авдиквантом башне Ласточек, беседовали две Великие Ведьмы.
   Лессис была задумчива: после того как императорский кортеж угодил в засаду, она предавалась размышлениям еще чаще, чем прежде.
   — Он нанес удар гораздо раньше, чем я могла предположить, и едва не достиг цели.
   Рибела кивнула. По возвращении из Аргоната Лессис еще долго ходила в пластырях и повязках. Хуже того: она выглядела подавленной, что совсем не было на нее похоже.
   — Примерно в это же самое время Тересс отметила любопытную возню среди членов императорской фамилии. За некоторыми особами пришлось установить наблюдение.
   — Он выбрал для своей атаки нас, именно нас, а не Чардху. Этого я не ожидала. На мой взгляд, используя его методы, сладить с чардланцами было бы проще.
   — Полагаю, он любит трудные задачи.
   Лессис посмотрела наверх:
   — Что ж, будь он проклят, именно такую ему и предстоит решать.
   Рибела заговорила назидательным тоном:
   — Ваакзаам принадлежит к числу создателей мироздания, но его всегда влекли к себе окольные пути. Он выискивает слабые места в общественном устройстве и, раздувая тлеющие угольки недовольства, подстрекает к смутам и мятежам. Ну а когда избранный им мир растратит лучшие силы в братоубийственных войнах, он выводит в поле могучую армию и захватывает власть. Его комбинации разыгрываются столь хитро, что люди начинают осознавать истину, лишь когда становится слишком поздно. Жадность, завистливость и драчливость мешают им увидеть, что некто попросту использует их, дабы осуществить свой мрачный и величественный замысел.
   — Но первый его удар не достиг цели. Должно быть, он разгневан.
   — Должно быть. А гнев Ваакзаама Великого — не то, чем можно пренебречь.
   — Второй удар он подготовит еще тщательнее, чтобы быть уверенным в успехе.
   Рибела пошевелила в воздухе длинными пальцами.
   — Мы не можем предотвратить каждый такой удар. В стране, к сожалению, существует множество политических проблем, и некоторые из них весьма остры.
   — О да, прежде всего Аубинас! — Лессис редко давала волю своим чувствам, но теперь ее негодование прорвалось наружу. И Арнейс! Арнейс, от которого не осталось бы даже названия, если бы легионы и спустившиеся вниз горские кланы не остановили великое вторжение. Но теперь там никто и не помышляет о благодарности: у всех на уме одна только нажива.
   — Увы, жадность мужчин — это почти неодолимый инстинкт, который всегда будет таить в себе угрозу самому существованию Империи.
   — Женщины тоже бывают жадными, Рибела. Этот порок присущ не только мужчинам.
   Рибела фыркнула:
   Может, оно и так. Но мы в Дифводе считаем, что мужская жадность опаснее, ибо подкрепляется стремлением к господству. Оба эти инстинкта очень сильны, и подавить их весьма непросто.
   — Мужчины из Дифвода славятся как ткачи и поэты.
   — Они добры, великодушны и достойны уважения женщин.
   — Это воистину прекрасные люди, сестра, но, кажется, среди них не встретишь великих воителей.
   Рибела фыркнула снова:
   — Может, и нет. Но наши мужчины не столь жадны, как прочие, и с ними гораздо приятнее иметь дело. Согласись, сестра, это немаловажное соображение.
   — Согласна. Жадность, выказанная богачами из Аубинаса и Арнейса, внушает отвращение.
   — Конечно, Аубинас совсем не похож на Дифвод. Торговцы зерном использовали свои деньги и влияние в Марнери с тем, чтобы в военное время, когда нужда в хлебе особенно велика, утаить часть зерна. Цены взлете ли, и они непомерно разбогатели. Деньги из Аубинаса по текли и в Марнери, там тоже кое-кто поддался этой заразе. В самом же Аубинасе землевладельцы попали в долговую кабалу к крупным магнатам, которые стали уже не просто торговцами, но правителями целых городов и областей.
   — Мужская жадность, я об этом уже говорила. Недаром женщины Дифвода так ее опасаются.
   — Да, сестра, пожалуй, они уловили суть проблемы.
   — Ну а что до мужчин Дифвода, они, конечно, не сражаются в легионах, но с лихвой компенсируют это службой в инженерном корпусе. Они — сердце этого формирования. Благодаря их умению, Империя выиграла немало сражений.
   — И впрямь, сестра, с тобой не поспоришь.
   Рибела несколько смягчилась:
   — Да, на сей раз нам повезло, но мы не можем рассчитывать на такую же удачу и в дальнейшем.
   — Ты права. Нам и впрямь неслыханно повезло: мало того что Релкин с Хвостоломом оказались в нужное время в нужном месте, так этот самый Релкин ухитрился совершить неслыханное доселе магическое действие.
   — Это и впрямь удивительно. Он совершенно несведущ в магии, но тем не менее обладает силой.
   — Этот юноша сильно изменился, Рибела. Искра, которую мы заметили несколько лет назад, сохранилась, но теперь в нем разрастается нечто новое. Я чувствую это, хотя и не могу понять, в чем тут дело.
   При одном лишь упоминании имени Релкина Рибела внутренне съежилась ей стало не по себе. К величайшему своему стыду, она разделяла с этим драконопасом более чем неприятный секрет.
   — То, что произошло во время пребывания этого мальчишки на Эйго, могло сказаться на его рассудке, — прохладно заметила Королева Мышей. — Надеюсь, такая возможность учтена?
   — Разумеется. Но его разум оказался весьма устойчивым ко всякого рода воздействиям. Я говорила с ним. Во всем, что касается богов, роли Высших сил и тому подобного, у него в голове по-прежнему каша. Однако он не проникся злом, хотя и провел немало времени среди эльфийских лордов.
   — Он видел то, чего ему видеть не следовало. Ужасы и мерзости, способные поколебать любое сердце.
   Уловив в голосе Рибелы непривычную страстность, Лессис приподняла бровь.
   — Но все же самая страшная угроза исходит от этого нового игрока. Его называют Властелином, ибо он властвует двенадцатью Мирами. Своею пятой он уже попрал миллиарды живых существ. С потерей Херуты Повелители из Падмасы ослабли, и скоро они запутаются в паутине его хитросплетений. Никто не сможет превзойти его в коварстве и в искусстве манипулировать людьми.
   — Давай попробуем предугадать его следующий шаг. Возможно, совместными усилиями мы найдем способ заставить врага сунуть голову в петлю — с тем, чтобы тут же его повесить.

Глава двадцать седьмая

 
   Празднество Туфель, за которым следовала вереница балов и всяческих увеселений, открывалось торжественной церемонией, своего рода чествованием молодых женщин страны. В каждой семье на ноги старшей дочери надевали новые туфельки. Девицам туфли надевали отцы, а замужним женщинам — их мужья.
   Гости, собравшиеся в большой гостиной просторных апартаментов семейства Тарчо в Сторожевой башне, разразилась дружными аплодисментами, когда Холлейн Кесенгон завязал шнурки вокруг лодыжек своей жены. Слуги принялись разносить вино, а музыканты подхватили инструменты и принялись наигрывать старинные зажигательные танцевальные мелодии, начав, конечно же, с «Красавчика из Марнери». Томмазо, глава семейства, открыл бал в паре с Лакустрой, матерью Лагдален. Сама Лагдален кружилась в объятиях Холлейна. Релкин, которого освободили всего несколько часов назад, отыскал в веселой толчее Эйлсу и увлек ее в танце подальше от тетушки Кири. Сцепив руки и соприкасаясь пальцами ног, они выплясывали на старинный манер, раскачиваясь из стороны в сторону. Лица их раскраснелись от возбуждения. Мелодия следовала за мелодией, «Красавчика» сменила «Лонлили Ла Лу», затем зазвучала «Кенорская песня», а счастливая пара все кружилась и кружилась.
   Потом музыка смолкла, и Лакустра Тарчо звонко протрубила в рог, призывая гостей к столу.
   Длинный стол был уставлен традиционными деревянными тарелками, которые извлекали на свет только во время этого праздника. Слуги внесли старинные блюда: манкьоре, рис с рыбой и морскими овощами, пюре из репы и испеченный на кунфшонский манер круглый рыбный пирог. Рецепты этих кушаний пришли из глубины веков, они сохранились со времен возрождения Аргоната.
   Релкин подвел Эйлсу к столу и уже собирался усадить напротив себя, но тут Томмазо, желавший поговорить с дракониром, жестом подозвал влюбленных к себе, предложив им места во главе стола, по обе стороны от него. Родственники Тарчо без возражений отсели подальше, а тетушка Кири и вовсе осталась на дальнем краю стола, в окружении сельских кузнецов из Синта.
   Релкин не мог не признать, что это самое чудесное Празднество Туфель, на каком ему доводилось бывать. Перед ним поставили тарелку, с верхом наполненную манкьоре и мятой репой, а также кружку пенистого пива. По знаку Томмазо за столом воцарилась тишина.
   Глава семейства произнес благодарственную молитву Великой Матери и призвал Ее не оставить всех собравшихся своей милостью.
   Затем он высоко поднял кружку, давая понять, что желает произнести тост. Кивнув Релкину, а затем сидевшей по другую сторону от него Эйлсе, почтенный аристократ произнес:
   — Я пью за здоровье доблестного Релкина из Куоша и его будущей жены, достопочтенной Эйлсы, дочери Ранара, из клана Ваттель.
   — За здоровье молодых! — хором подхватили гости и залпом опустошили свои кружки, которые тут же были вновь наполнены бдительными и расторопными слугами.
   Эйлса и Релкин не отрываясь смотрели в глаза друг друга. Девушка покраснела, но в глазах ее светилось счастье. То, что у Релкина были какие-то нелады с законом, казалось сейчас просто досадной мелочью.
   Гости тем временем налегли на угощение, и вскоре доброе пиво развязало языки. Томмазо захотел разузнать побольше о недавнем происшествии в Куоше, сообщение о котором потрясло весь город.
   — Сперва поговаривали, что на кортеж напали разбойники, но до меня доходили и другие слухи. Они о многом умалчивают.
   Релкин непроизвольно бросил взгляд на Лагдален, но та уже не была связана с ведьмами, и стало быть, «они» к ней не относились. Однако он знал, что распускать язык не следует. Лессис говорила, что удар по Куошу был нанесен из Падмасы, а такие вещи лучше прилюдно не обсуждать.
   Ну, господин Томмазо, в подобных случаях всегда находятся основания для секретности.
   Томмазо понимающе кивнул:
   Но схватка была яростной, не так ли? Мы слышали, Что большая часть деревни уничтожена.
   — Что было, то было. Но все поселяне поднялись на защиту своей деревни. И, к счастью для Куоша, там оказался Базил.
   — Это ж надо, чтобы враги вторглись в самое сердце Голубого Камня, — встрял дядюшка Иапетор. — Надеюсь, Теперь, Томмазо, ты согласишься с тем, что для патрулирования внутренних вод необходимо больше фрегатов.
   Морские офицеры постоянно требовали увеличения ассигнований на флот для борьбы с пиратством.
   Конечно, согласился Томмазо, хотя еще недавно, скорее всего, начал бы спорить. — Средств не хватает, но, видимо, придется пересмотреть бюджет.
   — И дать понять аубинасцам, что они живут в государстве, где есть власть.
   — Ох уж этот Аубинас! . — устало вздохнул Томмазо.
   — Говорят, будто Аубинас будет отстаивать свою независимость с оружием в руках, — промолвил мужчина, сидевший по правую руку от Императора.
   — Я тоже это слышал, кузен Марко, я тоже, — печаль но подтвердил Томмазо.
   Мы не можем просто так взять да и отказаться от целой провинции. К тому же независимости жаждет вовсе не народ Аубинаса, а зерновые магнаты.
   — Точно, — пробурчал Иапетор, — а простым людям они головы дурят. Посмотрим, что запоют аубинасские фермеры, когда поймут, что в погоне за так называемой «свободой» уходили в кабалу к кучке алчных кровососов.
   — Да не видать им никакой «свободы». Я слышал, что из Кенора уже выступили полки. Мы тут сидим, а солдаты на марше.
   Релкин был несколько удивлен, даже, пожалуй, шокирован тем, что подобные вещи в открытую обсуждаются за столом. Томмазо хмуро покосился на Марко, и тот прикусил язык.
   «Интересно, что за полки идут?» — подумал драконир. Всего через несколько мест от Релкина сидел юный кузен Розерто, изрядно подросший со времени их последней встречи. Воспользовавшись тем, что разговор старших был прерван, мальчик, носивший теперь форму морского кадета, задал Релкину вопрос, который давно не давал ему покоя:
   — Я слышал, будто во внутренних районах Эйго обитают такие огромные звери, что они могут есть даже драконов. Неужто это правда? А, драконир Релкин?
   Релкин был рад сменить тему: в такое время не стоило толковать о передвижениях воинских формирований.
   — Да, Розерто, сущая правда. Там водится множество огромных существ, и хотя самые крупные из них не едят других животных, они все равно достаточно опасны. К тому же и хищники в тех краях кишмя кишат: есть среди них такие, что весят втрое больше кожистоспинного.
   — Ух ты! А они пытались съесть твоего дракона?
   Релкин рассмеялся:
   — Они пытались съесть меня. Мы там с ними хлебнули горя. Это самые опасные животные в мире.
   — Ой, как бы мне хотелось на них взглянуть, хоть краешком глаза. Какие они с виду?
   Все взгляды обратились к Релкину.
   — Ну, к примеру, самых больших зверей, обитающих в тех древних лесах, народ арду называет «шмунга». Они ходят на четырех ногах, толстых, как колонны. У них длинные шеи и очень длинные хвосты, которые используются для защиты.
   Хвосты, — фыркнул Розерто. — Звучит не слишком-то устрашающе.
   А ты представь себе кнут длиной в тридцать футов, а толщиной — в самом тонком месте, у кончика — с твое предплечье. Этими хвостами «шмунга» крушат черепа самых крупных хищников, словно яичную скорлупу.
   У всех окружающих округлились глаза.
   — Да сохранит нас Мать, — пробормотала Лакустра Тарчо.
   — Релкин, неужто тебе пришлось сражаться с этими тварями? — со страхом и изумлением спросила Эйлса.
   — Сражаться? Что ты, разве с такими гигантами можно сражаться. Правда, мы с Базом как-то раз по дурости по пытались убить их детеныша.
   — Вот это да!
   — Дело в том, что мы умирали с голоду. Но у нас ничего не вышло. Поблизости оказались взрослые звери, так что нам пришлось уносить ноги.
   — Ну и дела, — сказал Иапетор. — Существа, способные обратить в бегство боевого дракона! Не худо было бы завербовать кого-нибудь из них в легион.
   Все откровенно рассмеялись. Релкин улыбнулся:
   — Боюсь, для службы они не годятся. Головки у них крохотные, мозгов почти нет — едва ли их можно побудить к сотрудничеству.
   — К тому же, — давясь от смеха, добавил Томмазо, — могу себе представить, сколько они едят.
   Беседа была прервана появлением детей, пришедших перед отправкой ко сну пожелать старшим спокойной ночи. Была среди них и Ламина, дочь Лагдален и Холлейна Кесевтона, прелестная, не по годам серьезная девчушка с превосходными манерами. Сделав реверанс перед Релкином и Эйлсой, она пожелала им спокойной ночи, после чего неожиданно спросила:
   — Ты тот самый драконопас, про которого мне рассказывала мама?
   — Возможно. А что она говорила?
   — Что ты мошенник.
   — Значит, точно про меня.
   Все покатились со смеху. Потом нянюшки увели малышей в детскую, а взрослые продолжили веселиться. Они то пускались в пляс, то заводили песни, отбивая такт кружками с подогретым пивом или душистым глинтвейном.
   Когда вечер подошел к концу, Релкин проводил Эйлсу и ее компаньонку на Фолуранский холм, где они остановились.
   У крыльца юноша и девушка стали прощаться. Тетушка Кири стояла всего в нескольких шагах, не сводя с них не одобрительного взгляда.
   — Доброй ночи, Релкин. Прекрасный был вечер.
   — Доброй ночи, Эйлса. Спи спокойно.
   Релкин наклонился и слегка коснулся поцелуем ее губ. Тетушка Кири ахнула.
   — О, Релкин, зачем? Знаешь ведь, что нам нельзя.
   — Знаю. Но ничего. Придет время, когда мы будем вольны целоваться сколько угодно.
   — Я живу в ожидании этого дня.
   — Я тоже.
   Неторопливым шагом Релкин поднялся по Башенной улице, вошел в драконий дом и растянулся на койке рядом со здоровенной тушей виверна. Устраиваясь поудобнее, он заметил поблескивающий в темноте большой глаз: дракон присматривался к нему.
   — Доброй ночи, Баз.
   — От мальчишки пахнет духами и пивом. Он мечтает об оплодотворении яиц.
   — Это только мечты.
   — Вот и хорошо. В драконьем доме выводки не нужны.

Глава двадцать восьмая

 
   Шел дождь. Над белокаменным лабиринтом города Марнери нависали серые тучи. Сточные канавы были полны воды, а на Башенной они переполнились через край, и улица кое-где превратилась в неглубокую речушку.
   Была всего лишь середина дня, но в Сторожевой башне горели светильники. Релкин снова отвечал на вопросы Белл и Селеры.
   — Расскажи-ка нам еще раз, что ты собирался сделать?
   Это выводило из себя: Релкин уже счет потерял, сколько раз повторял он одно и то же. По меньшей мере, дюжину.
   — Я думал, что, может быть, сумею как-нибудь мысленно связаться с лагерем и позвать на помощь. Понимаете, сообщить им, что мы в беде. Понимаете, посланный нами гонец погиб, сил оставалось в обрез. А врагов было слишком много.
   — Но как именно ты рассчитывал связаться с лагерем?
   — Не знаю, Я просто хотел попробовать.
   — Опиши поточнее все свои мыслительные процессы. Что ты делал, чтобы «связаться с ними»?
   Релкин пытался, но это было нелегко: он действительно не знал, что тут можно сказать. Его объяснения никак не устраивали ведьм. Они спрашивали снова и снова — и все об одном и том же.
   Но в конце концов Релкина отпустили. Он накинул плащ и поспешил под дождем в драконий дом.
   Базил находился в стойле. Релкин снял плащ, с которого стекала вода, и повесил его сушиться в углу.
   — Снова дождь — проворчал дракон. — Слишком много дождей.
   — Похоже, что так. Слушай, мне кажется, мы уже можем снять швы. Как ты считаешь?
   — Этот дракон согласен. Они чешутся. Верный признак того, что пора снимать.
   Релкин зажег вторую лампу и повесил ее над драконом. Затем он развязал мешок с инструментами и приготовил маленькие ножницы, острый нож и два пинцета, один с длинными зубцами, а другой с короткими.
   Рана затянулась быстро. Конечно, ко множеству шрамов на шнуре кожистоспинного добавился еще один, но ни инфекции, ни воспаления не было. Релкин принялся за дело: ножницами он разрезал стежки, а потом, поддевая пинцетом, вытаскивал нитки. В конечном итоге швы были сняты. На всякий случай драконопас еще раз обработал шрам Старым Сугустусом и убрал инструменты в мешок.
   Базил поднялся и осторожно потянулся.
   — Вроде хорошо. Думаю, все зажило.
   На тебе всегда хорошо заживает, Базил.
   — Спасибо мальчишке. Он помогает дракону.
   — А как же иначе?
   Релкин пожал дракону ноготь.
   Этот дракон пойдет ополоснется в бассейне.
   Кожистоспинный вышел, а Релкин принялся проверять содержимое вещмешка, прикидывая, чем еще не помешает запастись, чтобы легче перенести студеную зиму в Эхохо.
   И тут вбежал маленький Джак.
   Новости, Релкин, новости!
   Что такое? Мы отправляемся?
   В Марнерийской гавани стоял огромный белый корабль «Овес», очень красивый с виду, и драконопасы гадали, не их ли он поджидает.
   Нет. Новости из суда. Сегодня вынесли приговор. Глейвс признан виновным!
   — А, это. Снова. Надеюсь, в последний раз. Я устал от этого суда.
   — Аубинасцы протестуют. Как раз сейчас они проводят демонстрацию перед зданием суда.
   — В такой-то дождь? Ну и пусть дурят, коли им охота.
   — Это довольно серьезно. Курф говорит, что из башни в суд направили караул. Здание взяли под охрану.
   Релкин пожал плечами:
   — Может, караульные обломают этим крикунам бока. Нынче никто не любит аубинасцев.
   Минуту спустя в стойло завалились Свейн и Ракама. После битвы при Куоше задиры превратились в закадычных друзей. Соперничество было забыто — во всяком случае на данный момент.
   — Слышал ты о мятеже? — спросил Ракама.
   — Ну?
   — С холма спускается стража. Кое-кому достанется на орехи.
   — Давно пора вбить в этих аубинасцев чуток здравого смысла, — сказал Свейн.
   — Итак, Глэйвс виновен. Может, теперь его наконец повесят, — заявил Джак.
   — Это решать судье. Ей лучше знать, каким должно быть наказание.
   — Эй, ребята. Куошит считает, что судье виднее.
   — А ты небось знаешь лучше судьи, а, Свейн?
   Джак расхохотался, а Свейн бросил на него сердитый взгляд.
   — А вот драконам, — сказал Ракама, — только что прислали рыбный пирог, прямо-таки чудовищной величины.