Глава 41

   Утро 21 мая 1863 года
   Капитан Найт зябко ежился, стоя под ярким солнцем на носу «Цинциннати» – сторожевого корабля эскадры. Вынув сигару из кармана кителя, он сунул ее в рот и зажег, а потом, глубоко затянувшись, спросил себя, что же с ним происходит. Доселе он никогда не чувствовал страха: ни когда зеленым юнцом его отправили в Буэнос-Айрес на защиту соотечественников, ни когда помогал выгонять китайских бандитов из Шанхая, ни даже когда его отправили воевать с индейцами в Сиэтле.
   И вот теперь Клей вынужден был признаться себе, что боится.
   Через час его корабль достигнет Виксберга, где ему предстоит сразиться с хорошо оснащенной армией конфедератов; это будет бой, из которого для него есть лишь два исхода: либо Виксберг падет под натиском наступающих, либо его убьют при исполнении.
   Приказ звучал предельно ясно: нажать на врага с реки Миссисипи, в то время как армия Гранта будет бить конфедератов на суше. И на воде, и на земле придется стоять насмерть – пока стратегически важный город не будет взят, не важно какой ценой.
   Клей отлично знал южан: Виксберг не сдастся без долгого, изнурительного боя, поскольку, если город перейдет к юнионистам, для конфедератов война наполовину проиграна.
   Клей похлопал себя по нагрудному карману, где у сердца лежал запечатанный конверт. Письмо для Мэри. Это письмо было выстрадано им и написано долгой бессонной ночью накануне решающего сражения. Если его убьют, письмо найдут и отправят Мэри.
   Отшвырнув прочь недокуренную сигару, Клей с горькой иронией подумал о том, что прежде ему было все равно, будет он жить или умрет, и это безразличие делало его мужественным. Теперь ему было не все равно. Он так сильно хотел жить, что это желание могло обернуться для него смертью. Его утешало одно: времени для праздных раздумий скоро не останется.
   По правому борту приближалась линия обороны конфедератов, ощетинившаяся жерлами орудий береговых батарей, и Клей приказал команде немедленно занять места у орудий.
   Пристально вглядываясь в берег, он решил не стрелять, пока это будет возможно; лишь когда его корабль развернулся вдоль изогнутой, поросшей лесом береговой линии, взмахнул рукой, давая сигнал к атаке.
   А дальше начался ад.
   Попытка взять Виксберг штурмом провалилась, как и подозревал Клей с самого начала. Армия Гранта приготовилась к долгой осаде, но эскадра Портера вела себя во время операции достаточно активно. За первые шесть дней осады юнионисты выпустили по городу две тысячи разрывных снарядов. Мятежные южане ответили им огнем батарей с речных берегов, но толку от этого было мало.
   – Их ведь не хватит надолго, верно, капитан? – сказал пропотевший от тяжких трудов заряжающий, когда на шестой день битвы солнце началось клониться к закату и на реке на краткий миг воцарился вожделенный покой.
   – Эти южане очень упрямы, – пожал плечами Клей. – Мы тут и две недели сможем проторчать. Они будут держаться, пока...
   Он так и не закончил, в один миг все береговые батареи изрыгнули огонь, и пушки на правом борту немедленно ответили. Бой шел не на жизнь, а на смерть, река пламенела от огненных отблесков, от грохота пушек и батарей закладывало уши. Черный дым стелился над рекой и прибрежными холмами, разъедал глаза стрелкам, забивался в нос, проникал в легкие. Грохот орудий мешался с криками раненых и умирающих.
   Капитан Найт держался уверенно, непрерывно отдавая приказы; теперь, в пылу сражения, от прежних страхов не осталось и следа – он вновь стал тем, кем был со времен выпуска из академии, – вышколенным морским офицером с ясной головой и завидным хладнокровием, великолепным командиром и отличным исполнителем.
   Капитан выкрикивал очередной приказ, когда одиночный снаряд мятежных южан попал в оружейный склад «Цинциннати» и небо осветилось громадным заревом – корабль разорвало в щепки.
   – Мэри, – пробормотал Клей в тот миг, когда воды Миссисипи накрыли его с головой и заполнили его пробитые шрапнелью легкие.
 
   – Клей! – закричала Мэри Эллен и подскочила в кровати. – Нет! Нет! Клей, только не это!
   Сердце ее билось, как раненая птица о прутья клетки. Пытаясь унять боль, она схватилась за грудь. Среди теплой майской ночи ее пробил холодный пот, страх сжал голову словно тисками.
   Она попыталась встать, но не смогла. Теперь Мэри стала слишком неуклюжей, и каждое движение давалось ей с трудом. От резких движений ребенок у нее в животе проснулся и начал отчаянно дрыгать ногами, так что ей пришлось схватиться за живот. Она заплакала от безнадежности, страха и досады на себя, поскольку не способна была даже доползти до края постели, чтобы спустить ноги на пол.
   Снаружи постучали, но Мэри Эллен не в силах была ответить – рыдания душили ее. Наконец дверь медленно отворилась и в щель просунулась лампа, которая, покачиваясь, стала приближаться к ней. Лишь затем Мэри Эллен разглядела с трудом ковыляющего за лампой Тайтуса.
   – Что это с вами? Неужели ребеночек уже...
   – Нет, нет, – сквозь всхлипы ответила она. – Клей... Клея убили! Я знаю, Тайтус, я видела! Клей мертв!
   – Быть того не может. – Тайтус поставил лампу на стол и приблизился к кровати.
   – Что случилось? – Мэтти, на ходу подвязывая халат, пришла ему на помощь.
   – О, Мэтти, – Мэри Эллен зарыдала, – Клея убили! Я видела сон, и все было так реально...
   – Тсс... – Тайтус похлопал хозяйку по руке. – Вы так и себе навредите, и ребеночку.
   – Помогите мне подняться с постели, – взмолилась Мэри Эллен.
   Дородная Мэтти, локтем отодвинув Тайтуса, склонилась над кроватью и обняла Мэри Эллен:
   – Это всего лишь плохой сон, дитя мое. Ну-ка ложитесь на спинку и засыпайте. Вам приснится другой сон, хороший.
   – Нет, я не смогу уснуть. Случилось что-то ужасное, – захлебываясь от слез, проговорила Мэри Эллен. – Говорю вам, я все видела. Господи, там Клей...
   – Ничего вы не видели. – Мэтти дала знак Тайтусу, и вдвоем они уложили Мэри Эллен на подушки. – Это был всего лишь дурной сон.
   Но им так и не удалось ее убедить, Мэри Эллен продолжала всхлипывать, а старики пыхтели над ней и суетились, неустанно повторяя, что все будет хорошо и что, по словам энсина Бриггза, капитана Клея не было на том единственном корабле янки, который подбили в Викс-берге.
   – Я посижу тут с вами, пока вы не уснете, – пообещала Мэтти, – а ты сходи пока за мокрой губкой. Наша девочка вся горит.
   Тайтус, недовольно бормоча что-то себе под нос, заковылял в ванную и вернулся с губкой и фарфоровым тазом для умывания, полным прохладной воды, после чего Мэтти протерла горячий лоб и щеки Мэри Эллен. При этом она напевала старинную негритянскую колыбельную, ту самую, которую пела ей в детстве.
   Понемногу Мэри Эллен успокоилась, перестала плакать, и тогда Мэтти, улыбнувшись, сказала:
   – А теперь закройте-ка глаза, моя сладкая, и забудьте о своем сне. А я побуду с вами, пока вы не уснете.
   Не желая оставаться в стороне, Тайтус придвинулся ближе:
   – Я тоже останусь, миз Мэри Эллен. Да, я остаюсь. Буду сидеть рядом с кроватью, пока вы не уснете.
   Однако первыми, сидя рядышком на стульях, уснули сами старики, и лишь Мэри Эллен не спала до самого утра.

Глава 42

   «Я показываю время, только когда светит солнце...»
   Эти слова были выгравированы на циферблате старых мраморных солнечных часов на нижней террасе Лонгвуда.
   Тридцать четыре года подряд солнечные часы работали отлично. С тех самых пор, как одним прекрасным весенним днем 1829 года под присмотром Джона Томаса Пребла на северной лужайке Лонгвуда установили мраморный циферблат, тень от бронзовой стрелки, медленно передвигаясь по кругу, исправно показывая время.
   Но 27 мая 1863 года солнечные часы внезапно остановились.
   Мэри Эллен, измотанная бессонной ночью и жутким сном, который она, несмотря на все увещевания, считала пророческим, стояла возле сломанных часов и дрожащими пальцами водила по буквам, выгравированным на мраморе. Не потому ли остановились часы, печально гадала Мэри Эллен, что над Лонгвудом больше никогда не будет светить солнце?
   И как раз в это время в штаб-квартиру юнионистов в Мемфисе доставили депешу следующего содержания:
   «Береговая батарея повстанцев подбила сторожевое судно «Цинциннати», попав в орудийный погреб, и судно пошло ко дну со всем экипажем на борту. О выживших сведений нет».
   Мэри Эллен не заплакала и не упала без чувств, когда Джонни Бриггз, страшно нервничая, сообщил ей страшную весть, она лишь поблагодарила его и попросила немедленно дать ей знать, когда появится новая информация.
   После этого, вежливо извинившись, она вышла из гостиной и, отмахнувшись от слуг, бросившихся к ней с утешениями, медленно поднялась наверх.
   Остановившись в ногах громадной кровати, которую она делила с Клеем, одной рукой схватившись за живот, другой за резной столб, Мэри Эллен мечтательно улыбалась, думая о том, что в одну из этих чудесных ночей в этой самой роскошной кровати они с Клеем дали начало новой жизни, и эта жизнь сейчас была в ней.
   Слезы наполнили ее глаза. Зря она не сказала Клею, что беременна. В то время она думала, что поступает правильно, и не хотела, чтобы он за нее переживал. Но, не сказав ему об этом, она совершила ошибку, теперь уже невозможно что-либо исправить: муж погиб, так и не узнав, что она носит под сердцем его ребенка.
   – Клей, любовь моя, мне так жаль, – печально прошептала она.
   Не имея больше сил стоять, Мэри Эллен опустилась на ковер у подножия кровати и, прислонившись головой к прикроватному столбику, зарыдала.
   Ли Томпсон, которую привел в дом Тайтус, застала ее все так же сидящей на полу и горько плачущей.
   Ли, подбежав к Мэри Эллен, уселась рядом с ней на ковер и обняла подругу. Две женщины долго разговаривали, молились и плакали вместе.
   В конце концов Ли все же удалось убедить измученную горем Мэри Эллен прилечь и отдохнуть.
   – Ты позволишь мне помочь тебе раздеться? – тихо спросила она.
   Не успела Мэри Эллен ответить, как в комнату постучали и седовласый доктор Кейн вошел в спальню с черным саквояжем в руке.
   – Немедленно ложитесь в постель, – безапелляционно заявил он. – Миссис Томпсон, помогите мне ее поднять и разыщите для нее ночную рубашку. Мэри Эллен, я дам вам кое-что, чтобы вы уснули. Теперь вы должны в первую очередь думать о ребенке. – Голос его неожиданно дрогнул. – Дитя мое, я очень вам сочувствую, но надежду терять нельзя ни в какой ситуации. – Он отвернулся и принялся копаться в саквояже.
   Проглотив успокоительное, Мэри Эллен крепко заснула, и только после этого Ли с доктором вышли из спальни.
   – Миссис Томпсон, – тихо сказал доктор Кейн, – я волнуюсь за Мэри Эллен. Она не так сильна, как хотелось бы, а теперь еще и этот ужасный удар.
   – Что вы хотите сказать, доктор Кейн? Ребенок Мэри Эллен в опасности?
   Кейн кивнул:
   – Не только ребенок, но и она сама. Роды у нее будут трудные, а она и так слишком слаба для столь тяжких трудов. Эмоциональные потрясения влияют на здоровье не меньше, чем физические недуги, так что весть о капитане Найте пришла в самое неподходящее время.
   Ли печально кивнула.
   – Что я могу сделать, доктор?
   – Помогите слугам Мэри позаботиться о том, чтобы она достаточно сытно питалась и почаще отдыхала. Я хочу, чтобы она набралась сил к тому времени, как начнутся роды.
   – Сделаю все, что могу, – с готовностью ответила Ли Томпсон, – а вы пообещайте, что пошлете за мной, как только она начнет рожать.
   – Разумеется, я ведь только на вас и рассчитываю. – Похлопав Ли по плечу, доктор Кейн откланялся.
   Дни тянулись в мучительной неизвестности. По слухам, несколько моряков со злосчастного судна выжили после взрыва и оказались в плену у конфедератов, но ничего определенного никто не знал, имена выживших не назывались.
 
   Мэри Эллен погрузилась во мглу отчаяния, и не было человека, более переживавшего за нее, чем старый добрый Тайтус.
   – Знаете, миз Мэри Эллен, они ведь каждую неделю обмениваются пленными, – повторял он снова и снова. – Если капитан у мятежников, они обменяют его на кого-нибудь из своих не сегодня, так завтра. Я думаю, так оно и случится. Я это чувствую.
   Ли Томпсон тоже старалась поднять дух Мэри Эллен: постоянно находясь в Лонгвуде, она уговаривала подругу побольше есть и почаще спать днем, но убедить ее удавалось не часто.
   Мэри Эллен становилась бледнее день ото дня, лицо ее осунулось, огромные глаза стали еще больше. А тут еще жара наступала, как стая саранчи. Даже ночи не давали отдыха – от влажности стало совсем нечем дышать.
   Пятого июня в штаб пришло очередное письмо с фронта, на закате энсин Бриггз доставил его в Лонгвуд.
   Мэри Эллен медленно спускалась по лестнице, когда Бриггз окликнул ее:
   – Добрый вечер, миссис Найт.
   – Здравствуйте, Бриггз, – ответила она, и в темных глазах ее застыл вопрос. – Вы пришли, чтобы...
   Он протянул ей письмо: конверт был слегка смят, но она сразу узнала разборчивый, с уверенным нажимом почерк капитана Клея Найта.
   Мэри уже хотела взять конверт, но внезапно опустила руку, пронзенная острой болью. У нее перехватило дыхание.
   – Миссис Найт! – воскликнул Бриггз; подхватив Мэри Эллен на руки, он понес ее наверх, в спальню. Как только Тайтус и Мэтти явились на его зов, он, оставив роженицу на их попечение, сунул письмо в карман и помчался за доктором.
   Не прошло и получаса, как доктор Кейн уже был в Лонгвуде. Ли Томпсон тоже не заставила себя ждать.
   Восемнадцать часов спустя все они по-прежнему оставались в доме. Худшие опасения врача сбывались, затяжные роды продолжались всю душную июньскую ночь. Мэри Эллен бормотала запекшимися губами имя Клея, медленно сползая к опасной черте между жизнью и смертью.
   Тайтус и Мэтти хлопотали за дверями спальни, заверяя друг друга, что с их хозяйкой и малышом все будет в порядке, но настал рассвет, а ребенок так и не появился на свет.
   К одиннадцати часам Мэри Эллен ослабла настолько, что слова давались ей с трудом, но больше она боялась не за себя, а за ребенка.
   – Пожалуйста, доктор Кейн, – взмолилась она, собрав последние силы, – не дайте малышу умереть. Пожалуйста... О! – Почувствовав, что началась очередная схватка, Мэри Эллен с силой прикусила губу, и из нее потекла кровь.
   Эта пытка продолжалась до полудня, а затем небо затянули грозовые тучи. Засверкали молнии, и глухие раскаты грома возвестили о приближающемся дожде. Вскоре первые капли застучали в окна и начался настоящий ливень. Именно в это время, ровно через год со дня возвращения Клея в Мемфис, Мэри Эллен произвела на свет замечательного здорового мальчика.
   Тайтус и Мэтти из коридора услышали крик младенца и стали обниматься. Потом Мэтти отправила Тайтуса на кухню заварить чай, а сама вошла в спальню, чтобы обмыть новорожденного.
   Когда старая кухарка поднесла кричащего младенца измученной матери, Мэри Эллен взяла малыша в слабые руки и поцеловала его пушистую макушку.
   – Добро пожаловать в этот мир, Клейтон Террел Найт-младший, – торжественно сказала она.
   Сжимая крохотные кулачки, Клей-младший зацепил прядь материнских спутанных волос и открыл глаза.
   Слезы радости защипали глаза Мэри Эллен, и она, склонившись над малышом, тихо прошептала:
   – Если бы только он мог тебя видеть!
   Когда, покормив младенца, Мэри Эллен провалилась в глубокий сон без сновидений, ее малыша, сытого и мирно посапывающего, положили в застеленную пеленками с кружевной оторочкой плетеную колыбель, предусмотрительно поставленную возле кровати.
   Пока оба они мирно спали, ливень стих и перешел в мелкий затяжной дождь, а когда Мэри Эллен проснулась ближе к вечеру, дождь все еще шел.
   Открыв глаза, она увидела двух Клеев сразу, старшего и младшего. Оба спали, оба были настоящие красавцы, и оба принадлежали ей!
   Капитан Клей Найт в черных сапогах, синих форменных брюках и в белой сорочке, расстегнутой на груди, так что видна была повязка на ребрах, сидел, раскинув ноги, на стуле возле кровати, откинув черноволосую голову на высокую спинку. Глаза его были закрыты.
   Мэри Эллен смотрела на него, словно он материализовался из той мечты, которую она так долго вынашивала в себе.
   Клейтон Найт-младший, двадцати четырех часов от роду, в белой распашонке, сшитой любящими руками матери, доверчиво прижавшись к широкой отцовской груди, спал, положив головку на согнутую в локте мускулистую руку Клея.
   Мэри Эллен благоговейно смотрела на спящую пару. Никогда еще она не чувствовала себя столь счастливой.
   Внезапно Клей-старший проснулся и, открыв серебристые глаза, посмотрел на Мэри. Слова были не нужны – все говорили любящие взгляды.
   Младенец тоже открыл глаза и рассеянным взглядом посмотрел на отца.
   Улыбаясь, Клей-старший весело спросил:
   – Вы оба мне снитесь и исчезнете, если я моргну?
   – Я сама хотела то же спросить у тебя. – Мэри Эллен с улыбкой протянула к Клею руки: – Иди сюда и убедись, что мы настоящие.
   Поднявшись со стула, Клей осторожно протянул Мэри Эллен крохотного мальчика и, прикоснувшись ладонью к ее бледной щеке, спросил:
   – Почему, любимая? Почему ты не сказала мне перед отъездом?
   – Не хотела, чтобы ты волновался из-за нас.
   Капитан нежно поцеловал ее, а она, оттянув его рубашку так, чтобы можно было прикоснуться к перевязанному животу, прошептала:
   – Клей, я думала, тебя убили. Я так переживала... Тебя сильно ранили, любовь моя?
   – Нет. – Клей сделал вид, что ничего особенного с ним не произошло. – Мышцы скоро нарастут, и все будет как прежде.
   – Тогда поцелуй меня еще раз, капитан. – Глаза Мэри Эллен блеснули. – Поцелуй меня так, чтобы мне стало нечем дышать!
   По-мальчишески озорно улыбаясь, вспоминая ту ночь, когда он сказал ей те же слова, Клей нагнулся, чтобы выполнить ее просьбу, и тут же ребенок выразил свой протест громко и негодующе.
   Родители переглянулись, засмеялись, и внимание обоих тут же переключилось на их драгоценного отпрыска. Между тем дождь за окнами прекратился и засияло солнце, ослепительно яркое, после чего внизу, на заросшей высокой травой террасе, старые солнечные часы снова пошли исправно, как раньше.