Страница:
— Пташка в позолоченной клетке не отвечает на обращенные к ней серенады, ведь так? — с лукавой улыбкой закончил Джон.
Белла по-настоящему рассердилась:
— Послушай, если я и пташка в какой-то там клетке, я не хочу, чтобы меня обсуждали всякие доморощенные психологи! У моей бабушки очень слабое здоровье, да и других забот полно. Так что отвечать нежными трелями на ржание жеребцов вроде тебя у меня нет ни времени, ни желания.
Джон смутился и виновато улыбнулся..
— Ладно, Белла, не кипятись. Извини.
Она молча разглядывала зеленые берега.
— Я так понимаю, с уик-эндом я пролетел? — произнес Джон.
— А разве я что-то обещала?
Он разочарованно вздохнул.
Белла рассердилась прежде всего потому, что в словах Джона содержалась правда. Она действительно была эмоционально далека от людей. Сексуальность девушки подавляли те же страхи, которые не позволяли ей в полную силу реализовать певческий талант. Это ведь такая редкость — девственница в двадцать четыре года. В последние годы она один или два раза была на грани того, чтобы отдаться. Случались бойкие и обаятельные ухажеры, которых не хотелось отвергать. Однако в самый последний момент Белла все-таки останавливалась. Это как с пением, когда она выходила на сцену, полная решимости, но затем ноги становились ватными — и все.
Однако вот что странно: рядом с призраком Жака Лефевра она не чувствовала этой зажатости. Когда он смотрел на нее чувственным взором или пленял чудесным пением, у нее не возникало желания поскорее удрать. Не потому ли она так раскрепощалась в присутствии сверхъестественного существа, что рядом с ним ощущала себя в безопасности, ибо ее разум твердил, что увлечься призраком — сущий вздор, нелепица. Думая сейчас об этом, она озадаченно покачала головой.
Иногда она задумывалась: что будет, если oна избавится от страха перед сценой? Если она сможет наслаждаться любовью к музыке, не произойдет ли то же самое с другими чувствами, пока закрытыми для нее? Ее психотерапевт полагал, что именно так и случится. Такая перспектива пугала Беллу и одновременно манила. Освободиться от всех страхов и комплексов — значит дать себе волю, закусить удила и ринуться в жизнь, где неизбежны и неудачи, и горькие разочарования.
Но лишь в присутствии уверенного в себе и знающего в жизни толк Жака Лефевра, призрака оперы ей хотелось махнуть на все рукой и утратить привычный самоконтроль.
— Запомни, от тебя требуется только одно: держать в руке розу и выглядеть удрученной, — наставлял Лесли Личфилд из первого ряда.
— Да, мистер Личфилд, — кротко отвечала Белла. — Но я бы выглядела более удрученной, у меня в руке живая роза.
За кулисами раздался дружный смех хористов.
На следующее утро после стычки с Джоном на прогулочном пароходике Белла опять сидела на своем «насесте» — в позолоченной клетке, подвешенной над сценой на стальном канате. В руке у нее была бутафорская пластиковая роза, а на лице — бутафорская печаль. Сейчас на Белле были шорты и футболка, но уже на след; щей неделе после окончательной примерки она окажется в клетке в подобающем наряде — в длинной викторианской юбке и в белой блузке с оборками.
На изрядном расстоянии от девушки в центре сцены стоял Виктор Дейли — кареглазый мужчина лет сорока, высокий и стройный, внешне привлекательный, с проседью в каштановых волосах. В оркестровой яме дирижер ждал от режиссера сигнала начать, а артисты наблюдали за происходящим из-за кулис.
— Готова раскачиваться? — спросил Личфилд.
— Готова, — отозвалась Белла, ни жива ни мертва.
Личфилд посмотрел на колосники и крикнул, сложив руки рупором:
— Эй, наверху, готовы?
— Так точно, сэр! — крикнул кто-то из механиков.
Личфилд кивнул дирижеру, и тот взмахнул палочкой. Оркестр начал вступление к «Пташке в позолоченной клетке». Белла ощутила, как клетка покачивается, и услышала тихий скрип каната. Виктор сделал несколько шагов в ее сторону, приложил руку к сердцу и запел серенаду.
Сладостно-горестная мелодия находила живейший отклик в сердце Беллы. Сейчас наконец-то она бы ответила на обращенные к ней мольбы…
До нее вдруг окончательно дошел смысл слов, сказанных вчера Джоном. Да, ее терзает мысль, что она действительно заперта в позолоченной клетке, прутья которой — многочисленные страхи. Боится не только петь во весь голос, но и любить и жить в полную меру. Удастся ли ей когда-либо вырваться на волю?
И вдруг, словно вызванный горькими размышлениями, перед ней возник Жак Лефевр. Он стоял на краю сцены и протягивал к ней руки. Белла снова поразилась властной силе его взгляда, проникающего прямо в душу. От волнения сердце забилось скорее, дыхание стало прерывистым. Неужели она одна видит его? Девушка пытливо вглядывалась в лица Личфилда и Виктора Дейли и не замечала ни следа удивления, ни малейшего признака того, что они видят нечто необыкновенное. Итак, Жак. появляется лишь для нее! Она повернулась к нему…
— Спой для меня, Белла, — тихо и ласково попросил фантом. — Иди ко мне, та cherie…
В гипнотизирующей интонации его слов слышались эротичные нотки. Никогда прежде в своей жизни Белла не испытывала такого откровенного и горячего плотского желания. Она заметалась в позолоченной клетке, птица, которая рвется на волю. Ей хотелось упасть в объятия. Не будь вокруг крепких прутьев, она бы ринулась к нему… Но опять — уже в который раз — мгновенно исчез, оставив в душе девушки смутное томление.
Беллу разбудил запах роз.
День генеральной репетиции «Калейдоскопа» совпал с днем рождения Беллы. Ей исполнялось двадцать пять. Томно-сладкий густой аромат разбудил девушку рано утром. Она привстала на постели и повернулась к ночному столику. Там в хрустальной вазе красовалась дюжина великолепных алых роз, перевязанных ленточкой, к которым была прикреплена открытка.
Нежность пронзила сердце Беллы. Она быстро схватила открытку и прочитала: «Нашей дорогой дочке Белле. Поздравляем с днем рождения. Любящие тебя папа и мама».
Глаза налились слезами. Белла нагнулась, чтобы вдохнуть аромат цветов. Ах, какая прелесть эта бабушка! Порой Белла забывала, что родители погибли шесть лет назад — каждый год она получала поздравительную открытку и цветы на день рождения.
Разумеется, Белла отлично понимала, что с того света цветов не присылают, что это проделки бабушки — да благословит Господь ее доброе сердце!
Белла накинула халат, сунула ноги в тапочки и побежала в бабушкину комнату. Но комната была пуста, кровать заправлена. Девушка устремилась на первый этаж.
В кухне ее порадовало приятное зрелище: Изабелла в бледно-сером шелковом платье сидела в инвалидной коляске за столом, с аппетитом ела свои любимые пирожки и запивала их соком. Белла отметила про себя, что цвет лица у бабушки получше, да и выглядит она бодрее обычного, хотя, конечно, по-прежнему легка как былинка.
— Погляди-ка, кто вскочил с постели ни свет ни заря! — весело воскликнула Белла.
Изабелла улыбнулась внучке и приветливо помахала хрупкой рукой.
— Доброе утро, дорогая. С днем рождения!
Белла наклонилась и поцеловала ее в щеку.
— Спасибо. Мне стукнуло двадцать пять, и теперь я могу официально претендовать на титул старой девы.
— Фу~у! — шутливо поморщилась бабушка. — Вы, нынешняя молодежь, не торопитесь со свадьбой.
Белла налила себе чашку кофе со сливками.
— Как приятно видеть тебя здесь, внизу, — сказала она.
— Я едва дождалась, когда Иетта наконец привезла меня, — со счастливой улыбкой отозвалась бабушка. — Сегодня удачный день. Да и как я могу плохо себя чувствовать в день рождения внучки!
Белла присела напротив бабушки и ласково сказала:
— Я хочу поблагодарить тебя. Ведь это ты прислала мне цветы от имени мамы и папы?
— Я? — Бабушка изобразила на лице возмущение, но ее глаза смеялись. — Тысячу раз говорила тебе: к этим розам я не имею ни малейшего отношения. Они прибывают каждый год в твой день рождения неизвестно откуда.
— А я тысячу раз говорила, что ни вот столько не верю тебе.
Изабелла улыбнулась и перевела разговор на другое:
— Как провела ночь, дорогая? Наверное, глаз не сомкнула?
— Нет, можно сказать, спала как дитя, — ответила Белла, отпивая кофе. — В конце концов это только генеральная репетиция, а я всего-навсего хористка. Правда, я участвую в двух номерах — изображаю птичку в клетке и валькирию, но не пою. От самого страшного — сольной партии — я, слава Богу, избавлена.
— Какое там слава Богу! — решительно запротестовала бабушка. — Ты должна солировать!
— Следующая постановка — «Дон Карлос», — сказала Белла, — И я подумала… отчего бы мне не опробоваться в роли Голоса с небес?
— Хитрющая! Чтобы спеть партию из-за кулис? Ты должна бороться за роль Елизаветы! Белла взглянула на бабушку с укором.
— Уверенность надо обретать шаг за шагом. А Голос с небес как-никак сольная партия.
— Ну хорошо, — кивнула бабушка. — Пусть будет шаг за шагом. Только я бы предпочла, чтоб твои шаги были семимильными.
Белла невольно погрустнела.
— Я думала, что у тебя сегодня удачный день и отличное настроение.
Изабелла потянулась вперед, положила руку на запястье внучки и ласково заглянула ей в глаза.
— Деточка, для меня удачный день — это когда не нужно посылать за священником. Временами я чувствую, что Господь не забирает меня к себе только для того, чтоб я услышала тебя на большой сцене в ведущей роли.
— В таком случае, ба, жить тебе придется долго-предолго, чему я буду очень и очень рада, — сказала Белла бодро, хотя сердце у нее трепетало от волнения. — Ты приедешь на генеральную репетицию?
— Нет, уж я дождусь завтрашней премьеры.
— Лесли Личфилду сегодня не позавидуешь — ведь приглашена почти вся местная пресса.
— Ну, я верю, ты лицом в грязь не ударишь. — Изабелла вынула в кармана крохотную замшевую коробочку, положила ее на стол и подтолкнула в сторону внучки. — Кстати, насчет премьеры. Вот тебе кое-что на счастье. Надень как амулет. К сожалению, ты рано вскочила, и я не успела завернуть в цветную обертку и перевязать бантиком. Главные подарки ждут тебя вечером, как и большой праздничный торт.
— Ах, ба, не стоило так хлопотать, — сказала Белла, беря коробочку.
Бабушка отмахнулась:
— Какие там хлопоты! Все легло на бедняжку Иетту. Открывай свой первый сегодняшний подарок.
Открыв крышку, Белла обнаружила в коробочке прелестную золотую брошь-медальон изысканной формы и тонкой работы с рельефным изображением Купидона и Психеи в перламутровом обрамлении. На обратной стороне медальона была надпись: «Белле с любовью. Бабушка. 3 июля 1996».
— Ба, да эта вещица стоит целое состояние! — воскликнула Белла, растроганная подарком. — Но это же твоя брошь!.. Мне кажется, я помню, что ты носила ее, когда я была совсем маленькой!
Изабелла кивнула с задумчиво-грустным выражением на лице.
Моя матушка подарила мне эту брошь, когда мне исполнилось семнадцать. Никогда не забуду ее слов: «Изабелла, дарю тебе Купидона в предчувствии того, что любовь скоро придет в твою жизнь». — Тут бабушка просияла. — И она оказалась права! Не прошло и года, как я встретила Антонио.
— Какая прелестная история, — выдохнула Белла. — Однако я не хочу, чтобы ты расставалась с памятным подарком.
— Глупости! — перебила бабушка. — Эта вещица издавна предназначена для тебя. С тех пор как умер Антонио, я перестала носить ее. Для меня она лишилась своего главного смысла.
Уловив в голосе бабушки смесь горечи и сладости воспоминаний, Белла понимающе кивнула и нежно погладила рельеф на броши.
— Стало быть, ба, ты предчувствуешь скорое появление внуков?
Изабелла рассмеялась.
— Ну, как только ты утвердишься в роли примадонны, твои мысли непременно повернутся в сторону любви, семьи и детей.
Белла подавила улыбку. Ее мысли уже повернулись в сторону любви, правда, любви в высшей степени странной. Но вот касательно примадонны — тут по-прежнему заминка.
— Я обязательно надену ее на сегодняшнюю репетицию, — сказала Белла. — Для «Пташки в позолоченной клетке» я собиралась надеть камею, но твой замечательный подарок будет уместней. Надену брошь, а в руке у меня будет одна из дюжины при сланных тобой прекрасных роз.
— Присланных твоими родителями, — упрямо поправила бабушка.
Белла улыбнулась, но решила больше не перечить ей,
— Спасибо, бабушка, — сказала она, — я очень-очень рада.
— Не стоит благодарности, деточка, — Тут Изабелла вдруг щелкнула пальцами. — Совсем из головы вон! Этот милый, воспитанный юноша Джон Рэндолф звонил сегодня опять спозаранку. Хотел поздравить тебя с днем рождения, но я сказала, что ты еще спишь.
— А-а, — вскричала Белла, — так вот почему ты решила подарить мне свою брошь!
— Я решила, что для любовного амулета самое время, — смущенно согласилась бабушка.
— Пора бы Джону прекратить свои звонки!
— Но почему? Он, судя по всему, очень положительный юноша.
— Положительный! Рассчитывает на летнюю интрижку.
Изабелла подмигнула внучке.
— Что ж, летняя интрижка тоже хорошее дело!
— Белла притворно возмутилась:
— Бабушка! Как ты можешь!
— Изабелла от души рассмеялась.
Нет, я не думаю, что ты когда-нибудь забудешь о своей любви, — с искренней серьезностью сказала Белла. — Но мне кажется, в наше время мужчины не имеют понятия о том, что такое романтика. Все отношения они сводят к сексу. Потому-то Джон и не интересует меня — никакой тонкости. — Она брезгливо передернула плечами. — А впрочем, я ощущаю новый поворот в своей жизни.
— Благодаря призраку одного влюбленного тенора?
Белла рассмеялась.
— Бабушка, ты неисправима! Но если по совести, то да, призрак Жака Лефевра и впрямь заинтриговал меня не на шутку. Вчера я опять слышала, как он поет «Старую милую песню любви». Я искала его за кули сами, но так и не нашла.
— Ты уверена, деточка, что это был именно Жак Лефевр?
— О да! — энергично кивнула Белла. — Его голос такой… Нет, я не посмею сравнить его голос с папиным или дедушкиным, однако он… он… Словом, ничего подобного я никогда прежде не слышала!
— Я знаю, он хочет тебя умыкнуть, — подмигнула бабушка, поддразнивая Беллу. — Но ты не смей убегать с ним, пока не споешь для меня сольную партию со сцены «Сент-Чарлз-опера».
— Бабушка, — пообещала Белла, — если Жак Лефевр когда-либо схватит меня в охапку и утащит за тридевять земель, я обещаю улизнуть от него любым способом и спеть для тебя такое соло, что театр рухнет от аплодисментов!
Небесно-синий новый занавес открылся под жидкие аплодисменты немногочисленной публики, приглашенной на генеральную репетицию «Калейдоскопа». Белла стояла среди хористов в глубине сцены. На заднике был изображен залитый лунным светом парк викторианской эпохи. Зрительный зал теперь было не узнать: все чисто, свежепокрашено, везде блеск позолоты, новые кресла, обтянутые шикарным синим бархатом.
В центре сцены на небольшом нарядном бельведере стояли обнявшись Виктор Дейли и Анна Мария Бернард. На каждом был наряд с характерными для беспечных 90-х деталями: восхитительный алый плащ-накидка на Анне Марии и полосатый просторный пиджак, соломенная шляпа и короткие гетры на Викторе. Когда отзвучали короткие аплодисменты, дирижер взмахнул палочкой, и оркестр заиграл вступление, а через некоторое время Дейли и Бернард запели веселый, мелодичный дуэт «После бала».
При звуках старинного вальса настроение Беллы поднялось и упоительное наслаждение унесло ее мысли в другую эпоху. Этому мечтательному воспарению способствовала и ее одежда: белая викторианская блузка, щедро обшитая рюшем, и длинная сиреневая юбка. У горла на блузке красовалась бабушкина брошь. В руке Белла держала одну из алых роз, подаренных ей утром. Словом, она была полностью одета для номера «Пташка в позолоченной клетке», который шел вторым в программе.
В зрительном зале сидело лишь несколько десятков зрителей — журналисты, кое-кто из крупных новоорлеанских чиновников. Однако Белла с радостью заметила, что они наблюдали за сценой с большим интересом.
По знаку дирижера Белла запела вместе с хором. По завершении номера раздались аплодисменты и одобрительные выкрики. Сопрано и тенор раскланялись.
«Ну, пока все слава Богу, — подумала Белла. — Теперь надо не заблудиться в темноте с включенным „калейдоскопом“ и вовремя попасть в клетку. Только не дрейфить!»
Едва услышав начало знакомого романса «Старая милая песня любви», Белла вся напряглась, закружилась голова. На первых репетициях с «калейдоскопом» она надеялась, что постепенно головокружение и растерянность пройдут, но не тут-то было! Похоже, со временем ее неловкость не только не уменьшилась, но появился даже страх перед мельтешением пятен света.
Вот почему при первом же скрипе «калейдоскопа» сердце Беллы ушло в пятки. Она подняла взгляд на хрустальный шар и встала как вкопанная, ошарашенная ударившими в глаза огнями. Казалось, она вот-вот потеряет равновесие. Белла с ужасом наблюдала, как хористы быстро удаляются, бросая ее одну на сцене, а с колосников спускается клетка. Канат поскрипывал, ролики шуршали. Наконец клетка коснулась пола. До нее было чудовищно далеко, а кругом словно падали тысячи метеоритов…
Белла глубоко вдохнула и устремилась вперед.
И в то же мгновение услышала сзади неподражаемый тенор Жака, куда-то зовущий ее.
Она замерла и повернулась. Никого. Зато направление было потеряно. Еще долгую секунду Белла испуганно озиралась, окончательно потеряв голову и ощущая себя беспомощной пылинкой в вихре света. Куда «калейдоскоп» повернет, туда ее и понесет. Белла схватила себя за виски, и слезы брызнули из ее глаз.
Но тут случилось чудо — кружение прекратилось. Вспыхнул яркий свет, и Белла обнаружила себя на краю сцены. Но, Боже, совсем другой сцены! В зрительном зале сидели люди в викторианских вечерних нарядах: мужчины — в полосатых пиджаках с бабочками, женщины — в платьях с высокими воротниками, в причудливых шляпках с цветами. Из оркестровой ямы на нее таращился дирижер с огромными бакенбардами. Рука с палочкой вознесена, будто он ожидает сигнала начать.
Начать что?
В зрительном зале раздались смешки. Белла была смертельно напугана. Совершенно ясно, что она стоит сцене и один из самых страшных ее кошмаров стал явью — ей предстоит петь соло. Но она не знает ни текста, ни мелодии. И даже того, в каком зале выступает!
И тут у самого ее уха опять зазвучал вкрадчивый шепот:
— Спой для меня, Белла.
Девушка резко повернулась, чтобы наконец поймать его. И он был рядом, в костюме тореадора, и он не был призраком — все контуры его тела были четки, как у любого нормального человека. Она быстро-быстро заморгала, отчаянное головокружение усиливалось, и она чувствовала, что вот-вот упадет.
— Белла!
Кто-то крепко схватил ее за руку. Девушка вздрогнула. Совсем рядом со своим лицом она различила искаженное лицо Хэнка, рабочего сцены. Вокруг по-прежнему кружились огни. Белла тупо уставилась на Хэнка.
— Белла, не стой столбом, — быстро зашептал тот. — Иди в клетку! И Бога ради, смотри, куда идешь!
Белла шагнула по направлению к клетке и тут же споткнулась. Хэнк мгновенно подхватил ее под руку.
— С тобой все нормально? — испуганным шепотом спросил он.
Она кивнула.
— Нормально. Только обалдела от этих огоньков.
— И не говори.
Хэнк схватил Беллу за талию, подвел к клетке, втолкнул внутрь и закрыл дверцу на защелку. Клетка немедленно взлетела над сценой. И тут же вспыхнул яркий свет. Белла с горестной улыбкой и розой в руке стояла в позолоченной тюрьме, а Виктор Дейли — элегантный в полосатом пиджаке, соломенной шляпе и гетрах — изливал в песне свою тоску. Беллу окатила новая волна страха: да-да, именно так были одеты зрители-мужчины в том зале в тот короткий момент, когда она выпала из нынешнего времени. Полосатые пиджаки — крик моды девяностых!
Пока клетка раскачивалась, а Виктор Дейли пел про несчастную пташку, Белла лихорадочно соображала, что же с ней случилось. Происшедшее было настолько живо, настолько осязаемо, что она ни секунды не сомневалась, будто это галлюцинация, навеянная страхом заблудиться на сцене и самым жалким образом опозориться. Она могла поклясться, что на несколько мгновений была перенесена в другую эпоху. И секунду-другую видела Жака — в костюме тореадора, живого, из плоти и крови Почему в костюме тореадора?
Господи, разве не было написано в той статье, что труппа «Сент-Чарлз-опера» в конце прошлого века до «Калейдоскопа» ставила «Кармен»?!
Ее затрясло от волнения. Неужели она и в самом деле путешествовала во времени — и оказалась лицом к лицу со зрительным залом девятнадцатого века? Но разве I возможно? О нет, нет! Теперь Белла уже отказывалась верить и реальность происшедшего. Просто она слишком долго думала про те времена, а газета подсказала воображению кое-какие детали, вот и случилось, что атмосфера театра столетней давности целиком завладела ею. И под воздействием гипнотического эффекта «калейдоскопа» и навязчивых страхов с ней случилось что-то очень короткого сна наяву.
— Деточка, такое ощущение, что мыслями ты далеко-далеко.
На следующий день после генеральной репетиции около полудня Белла сидела с бабушкой в эркере ее комнаты. Изабелла дремала в кресле-качалке, а внучка расположилась на пуфе и смотрела через окно на птицу кардинала, который что-то грустно щебетал с ветки высокого мирта.
Белла улыбнулась внезапно проснувшейся бабушке.
— Да и ты была не близко, ба. Я думала, ты спишь.
Изабелла зевнула.
— Я предпочитаю ловить каждое мгновение последних дней.
Белла нежно коснулась ее руки.
— Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую — и это уже хорошо. Впрочем, шутки в сторону! Я непременно буду на сегодняшней премьере. — Тут бабушка ласково и чуть застенчиво улыбнулась: — Думаешь, я тебя скоро покину?
— Не надо меня покидать, — сказала Белла, и сердце у нее сжалось от волнения.
— Да, деточка, это будет тебе больно — теперь, когда нет твоих родителей.
— Не хочу выглядеть непочтительной по отношению к маме и папе. Но наша с тобой близость… Она совсем особенная.
Бабушка согласно кивнула.
— Хотя я тоже тиранила тебя не меньше Кармиты и Марио. Тоже заставляла тебя петь. Порой думаю: а вдруг я ошибалась? Но слыша твой чудный голосок, я и помыслить не могла, что твоя судьба не будет связана с оперным театром.
Белла задумчиво сдвинула брови.
— Ты уверена, ба, что поездка на премьеру не повредит твоему здоровью?
— Ни за что на свете не пропущу такое событие! — Бабушка пытливо заглянула в глаза. — — Да, никак, тебя что-то тревожит?
— Ты видишь меня насквозь.
— Ну так выкладывай. Никогда не поверю, ты боишься петь в хоре. Или что от качания в клетке у тебя морская болезнь!
Белла рассмеялась.
— Нет, до морской болезни дело не дошло, во время смены декораций от бликов хрустального шара у меня кружится голова.
Изабелла нахмурилась.
— Напрасно они выдумали это. Деточка, весьма опасная затея!
— — Ну так было в постановке конца прошлого века
— Не думаю, что можно ставить сомнительные интересы искусства выше техники безопасности!
Белла рассеянно кивнула.
— Знаешь, ба, что вертится у меня в голове?
— Да, деточка?
— Только не удивляйся… Не может ли воссоздание быть таким точным, что оно незаметно превращается в первоначальную постановку?
— Вот так идея! — воскликнула Изабелла. — Ну-ка признавайся, ты опять видела театральное пpивидение?
— Хуже. Прошлым вечером во время затемнения для смены декораций произошло нечто очень странно.
— Ну-ну?
Растерянный взгляд Беллы встретился с ясным глазами бабушки, исполненными любопытства.
— Мне кажется, что во время вращения хрустального шара я на несколько мгновений перенеслась на сто лет назад.
— Но это же замечательно!
— Не столько замечательно, сколько чудно. Не которые детали происшедшего только сейчас всплывают в памяти. Я оказалась на сцене того же «Сент-Чарлз-опера», только выглядела она несколько иначе. Занавес не синий, а бордовый. Стены и потолок зрительного зала более темного оттенка, нежели сейчас. Да, теперь я отчетливо припоминаю шипение газовых люстр. У дирижера в оркестровой яме был такой не обычный вид, да и публика в зале… Мужчины с усами, женщины в длинных платьях, наподобие тех, что сшили нам для «Калейдоскопа»…
— Боже правый! — ахнула бабушка с выражением ребенка, слушающего увлекательную сказку.
— Я стояла у самого края сцены, и дирижер явно ждал от меня знака — я была в ужасе. И тут услышала пение Жака Лефевра. Я быстро повернулась в сторону голоса, и мне показалось, что я вижу его во плоти — в костюме тореадора. — Белла поежилась. — И через полмгновения я вернулась в настоящее.
Бабушка всплеснула руками.
— Я так и знала! — воскликнула она.
— — Что ты знала?
— Что Жак Лефевр намеревается умыкнуть тебя! Я ведь тебе так прямо и говорила: этот проходимец хочет тебя украсть! — Бабушкины глаза сияли.
Белла рассмеялась.
Белла по-настоящему рассердилась:
— Послушай, если я и пташка в какой-то там клетке, я не хочу, чтобы меня обсуждали всякие доморощенные психологи! У моей бабушки очень слабое здоровье, да и других забот полно. Так что отвечать нежными трелями на ржание жеребцов вроде тебя у меня нет ни времени, ни желания.
Джон смутился и виновато улыбнулся..
— Ладно, Белла, не кипятись. Извини.
Она молча разглядывала зеленые берега.
— Я так понимаю, с уик-эндом я пролетел? — произнес Джон.
— А разве я что-то обещала?
Он разочарованно вздохнул.
Белла рассердилась прежде всего потому, что в словах Джона содержалась правда. Она действительно была эмоционально далека от людей. Сексуальность девушки подавляли те же страхи, которые не позволяли ей в полную силу реализовать певческий талант. Это ведь такая редкость — девственница в двадцать четыре года. В последние годы она один или два раза была на грани того, чтобы отдаться. Случались бойкие и обаятельные ухажеры, которых не хотелось отвергать. Однако в самый последний момент Белла все-таки останавливалась. Это как с пением, когда она выходила на сцену, полная решимости, но затем ноги становились ватными — и все.
Однако вот что странно: рядом с призраком Жака Лефевра она не чувствовала этой зажатости. Когда он смотрел на нее чувственным взором или пленял чудесным пением, у нее не возникало желания поскорее удрать. Не потому ли она так раскрепощалась в присутствии сверхъестественного существа, что рядом с ним ощущала себя в безопасности, ибо ее разум твердил, что увлечься призраком — сущий вздор, нелепица. Думая сейчас об этом, она озадаченно покачала головой.
Иногда она задумывалась: что будет, если oна избавится от страха перед сценой? Если она сможет наслаждаться любовью к музыке, не произойдет ли то же самое с другими чувствами, пока закрытыми для нее? Ее психотерапевт полагал, что именно так и случится. Такая перспектива пугала Беллу и одновременно манила. Освободиться от всех страхов и комплексов — значит дать себе волю, закусить удила и ринуться в жизнь, где неизбежны и неудачи, и горькие разочарования.
Но лишь в присутствии уверенного в себе и знающего в жизни толк Жака Лефевра, призрака оперы ей хотелось махнуть на все рукой и утратить привычный самоконтроль.
— Запомни, от тебя требуется только одно: держать в руке розу и выглядеть удрученной, — наставлял Лесли Личфилд из первого ряда.
— Да, мистер Личфилд, — кротко отвечала Белла. — Но я бы выглядела более удрученной, у меня в руке живая роза.
За кулисами раздался дружный смех хористов.
На следующее утро после стычки с Джоном на прогулочном пароходике Белла опять сидела на своем «насесте» — в позолоченной клетке, подвешенной над сценой на стальном канате. В руке у нее была бутафорская пластиковая роза, а на лице — бутафорская печаль. Сейчас на Белле были шорты и футболка, но уже на след; щей неделе после окончательной примерки она окажется в клетке в подобающем наряде — в длинной викторианской юбке и в белой блузке с оборками.
На изрядном расстоянии от девушки в центре сцены стоял Виктор Дейли — кареглазый мужчина лет сорока, высокий и стройный, внешне привлекательный, с проседью в каштановых волосах. В оркестровой яме дирижер ждал от режиссера сигнала начать, а артисты наблюдали за происходящим из-за кулис.
— Готова раскачиваться? — спросил Личфилд.
— Готова, — отозвалась Белла, ни жива ни мертва.
Личфилд посмотрел на колосники и крикнул, сложив руки рупором:
— Эй, наверху, готовы?
— Так точно, сэр! — крикнул кто-то из механиков.
Личфилд кивнул дирижеру, и тот взмахнул палочкой. Оркестр начал вступление к «Пташке в позолоченной клетке». Белла ощутила, как клетка покачивается, и услышала тихий скрип каната. Виктор сделал несколько шагов в ее сторону, приложил руку к сердцу и запел серенаду.
Сладостно-горестная мелодия находила живейший отклик в сердце Беллы. Сейчас наконец-то она бы ответила на обращенные к ней мольбы…
До нее вдруг окончательно дошел смысл слов, сказанных вчера Джоном. Да, ее терзает мысль, что она действительно заперта в позолоченной клетке, прутья которой — многочисленные страхи. Боится не только петь во весь голос, но и любить и жить в полную меру. Удастся ли ей когда-либо вырваться на волю?
И вдруг, словно вызванный горькими размышлениями, перед ней возник Жак Лефевр. Он стоял на краю сцены и протягивал к ней руки. Белла снова поразилась властной силе его взгляда, проникающего прямо в душу. От волнения сердце забилось скорее, дыхание стало прерывистым. Неужели она одна видит его? Девушка пытливо вглядывалась в лица Личфилда и Виктора Дейли и не замечала ни следа удивления, ни малейшего признака того, что они видят нечто необыкновенное. Итак, Жак. появляется лишь для нее! Она повернулась к нему…
— Спой для меня, Белла, — тихо и ласково попросил фантом. — Иди ко мне, та cherie…
В гипнотизирующей интонации его слов слышались эротичные нотки. Никогда прежде в своей жизни Белла не испытывала такого откровенного и горячего плотского желания. Она заметалась в позолоченной клетке, птица, которая рвется на волю. Ей хотелось упасть в объятия. Не будь вокруг крепких прутьев, она бы ринулась к нему… Но опять — уже в который раз — мгновенно исчез, оставив в душе девушки смутное томление.
Беллу разбудил запах роз.
День генеральной репетиции «Калейдоскопа» совпал с днем рождения Беллы. Ей исполнялось двадцать пять. Томно-сладкий густой аромат разбудил девушку рано утром. Она привстала на постели и повернулась к ночному столику. Там в хрустальной вазе красовалась дюжина великолепных алых роз, перевязанных ленточкой, к которым была прикреплена открытка.
Нежность пронзила сердце Беллы. Она быстро схватила открытку и прочитала: «Нашей дорогой дочке Белле. Поздравляем с днем рождения. Любящие тебя папа и мама».
Глаза налились слезами. Белла нагнулась, чтобы вдохнуть аромат цветов. Ах, какая прелесть эта бабушка! Порой Белла забывала, что родители погибли шесть лет назад — каждый год она получала поздравительную открытку и цветы на день рождения.
Разумеется, Белла отлично понимала, что с того света цветов не присылают, что это проделки бабушки — да благословит Господь ее доброе сердце!
Белла накинула халат, сунула ноги в тапочки и побежала в бабушкину комнату. Но комната была пуста, кровать заправлена. Девушка устремилась на первый этаж.
В кухне ее порадовало приятное зрелище: Изабелла в бледно-сером шелковом платье сидела в инвалидной коляске за столом, с аппетитом ела свои любимые пирожки и запивала их соком. Белла отметила про себя, что цвет лица у бабушки получше, да и выглядит она бодрее обычного, хотя, конечно, по-прежнему легка как былинка.
— Погляди-ка, кто вскочил с постели ни свет ни заря! — весело воскликнула Белла.
Изабелла улыбнулась внучке и приветливо помахала хрупкой рукой.
— Доброе утро, дорогая. С днем рождения!
Белла наклонилась и поцеловала ее в щеку.
— Спасибо. Мне стукнуло двадцать пять, и теперь я могу официально претендовать на титул старой девы.
— Фу~у! — шутливо поморщилась бабушка. — Вы, нынешняя молодежь, не торопитесь со свадьбой.
Белла налила себе чашку кофе со сливками.
— Как приятно видеть тебя здесь, внизу, — сказала она.
— Я едва дождалась, когда Иетта наконец привезла меня, — со счастливой улыбкой отозвалась бабушка. — Сегодня удачный день. Да и как я могу плохо себя чувствовать в день рождения внучки!
Белла присела напротив бабушки и ласково сказала:
— Я хочу поблагодарить тебя. Ведь это ты прислала мне цветы от имени мамы и папы?
— Я? — Бабушка изобразила на лице возмущение, но ее глаза смеялись. — Тысячу раз говорила тебе: к этим розам я не имею ни малейшего отношения. Они прибывают каждый год в твой день рождения неизвестно откуда.
— А я тысячу раз говорила, что ни вот столько не верю тебе.
Изабелла улыбнулась и перевела разговор на другое:
— Как провела ночь, дорогая? Наверное, глаз не сомкнула?
— Нет, можно сказать, спала как дитя, — ответила Белла, отпивая кофе. — В конце концов это только генеральная репетиция, а я всего-навсего хористка. Правда, я участвую в двух номерах — изображаю птичку в клетке и валькирию, но не пою. От самого страшного — сольной партии — я, слава Богу, избавлена.
— Какое там слава Богу! — решительно запротестовала бабушка. — Ты должна солировать!
— Следующая постановка — «Дон Карлос», — сказала Белла, — И я подумала… отчего бы мне не опробоваться в роли Голоса с небес?
— Хитрющая! Чтобы спеть партию из-за кулис? Ты должна бороться за роль Елизаветы! Белла взглянула на бабушку с укором.
— Уверенность надо обретать шаг за шагом. А Голос с небес как-никак сольная партия.
— Ну хорошо, — кивнула бабушка. — Пусть будет шаг за шагом. Только я бы предпочла, чтоб твои шаги были семимильными.
Белла невольно погрустнела.
— Я думала, что у тебя сегодня удачный день и отличное настроение.
Изабелла потянулась вперед, положила руку на запястье внучки и ласково заглянула ей в глаза.
— Деточка, для меня удачный день — это когда не нужно посылать за священником. Временами я чувствую, что Господь не забирает меня к себе только для того, чтоб я услышала тебя на большой сцене в ведущей роли.
— В таком случае, ба, жить тебе придется долго-предолго, чему я буду очень и очень рада, — сказала Белла бодро, хотя сердце у нее трепетало от волнения. — Ты приедешь на генеральную репетицию?
— Нет, уж я дождусь завтрашней премьеры.
— Лесли Личфилду сегодня не позавидуешь — ведь приглашена почти вся местная пресса.
— Ну, я верю, ты лицом в грязь не ударишь. — Изабелла вынула в кармана крохотную замшевую коробочку, положила ее на стол и подтолкнула в сторону внучки. — Кстати, насчет премьеры. Вот тебе кое-что на счастье. Надень как амулет. К сожалению, ты рано вскочила, и я не успела завернуть в цветную обертку и перевязать бантиком. Главные подарки ждут тебя вечером, как и большой праздничный торт.
— Ах, ба, не стоило так хлопотать, — сказала Белла, беря коробочку.
Бабушка отмахнулась:
— Какие там хлопоты! Все легло на бедняжку Иетту. Открывай свой первый сегодняшний подарок.
Открыв крышку, Белла обнаружила в коробочке прелестную золотую брошь-медальон изысканной формы и тонкой работы с рельефным изображением Купидона и Психеи в перламутровом обрамлении. На обратной стороне медальона была надпись: «Белле с любовью. Бабушка. 3 июля 1996».
— Ба, да эта вещица стоит целое состояние! — воскликнула Белла, растроганная подарком. — Но это же твоя брошь!.. Мне кажется, я помню, что ты носила ее, когда я была совсем маленькой!
Изабелла кивнула с задумчиво-грустным выражением на лице.
Моя матушка подарила мне эту брошь, когда мне исполнилось семнадцать. Никогда не забуду ее слов: «Изабелла, дарю тебе Купидона в предчувствии того, что любовь скоро придет в твою жизнь». — Тут бабушка просияла. — И она оказалась права! Не прошло и года, как я встретила Антонио.
— Какая прелестная история, — выдохнула Белла. — Однако я не хочу, чтобы ты расставалась с памятным подарком.
— Глупости! — перебила бабушка. — Эта вещица издавна предназначена для тебя. С тех пор как умер Антонио, я перестала носить ее. Для меня она лишилась своего главного смысла.
Уловив в голосе бабушки смесь горечи и сладости воспоминаний, Белла понимающе кивнула и нежно погладила рельеф на броши.
— Стало быть, ба, ты предчувствуешь скорое появление внуков?
Изабелла рассмеялась.
— Ну, как только ты утвердишься в роли примадонны, твои мысли непременно повернутся в сторону любви, семьи и детей.
Белла подавила улыбку. Ее мысли уже повернулись в сторону любви, правда, любви в высшей степени странной. Но вот касательно примадонны — тут по-прежнему заминка.
— Я обязательно надену ее на сегодняшнюю репетицию, — сказала Белла. — Для «Пташки в позолоченной клетке» я собиралась надеть камею, но твой замечательный подарок будет уместней. Надену брошь, а в руке у меня будет одна из дюжины при сланных тобой прекрасных роз.
— Присланных твоими родителями, — упрямо поправила бабушка.
Белла улыбнулась, но решила больше не перечить ей,
— Спасибо, бабушка, — сказала она, — я очень-очень рада.
— Не стоит благодарности, деточка, — Тут Изабелла вдруг щелкнула пальцами. — Совсем из головы вон! Этот милый, воспитанный юноша Джон Рэндолф звонил сегодня опять спозаранку. Хотел поздравить тебя с днем рождения, но я сказала, что ты еще спишь.
— А-а, — вскричала Белла, — так вот почему ты решила подарить мне свою брошь!
— Я решила, что для любовного амулета самое время, — смущенно согласилась бабушка.
— Пора бы Джону прекратить свои звонки!
— Но почему? Он, судя по всему, очень положительный юноша.
— Положительный! Рассчитывает на летнюю интрижку.
Изабелла подмигнула внучке.
— Что ж, летняя интрижка тоже хорошее дело!
— Белла притворно возмутилась:
— Бабушка! Как ты можешь!
— Изабелла от души рассмеялась.
* * *
— Отчего вы, молодые, воображаете, что люди за шестьдесят уже отрастили крылышки? Думаешь, мы уже забыли, что такое любовь?Нет, я не думаю, что ты когда-нибудь забудешь о своей любви, — с искренней серьезностью сказала Белла. — Но мне кажется, в наше время мужчины не имеют понятия о том, что такое романтика. Все отношения они сводят к сексу. Потому-то Джон и не интересует меня — никакой тонкости. — Она брезгливо передернула плечами. — А впрочем, я ощущаю новый поворот в своей жизни.
— Благодаря призраку одного влюбленного тенора?
Белла рассмеялась.
— Бабушка, ты неисправима! Но если по совести, то да, призрак Жака Лефевра и впрямь заинтриговал меня не на шутку. Вчера я опять слышала, как он поет «Старую милую песню любви». Я искала его за кули сами, но так и не нашла.
— Ты уверена, деточка, что это был именно Жак Лефевр?
— О да! — энергично кивнула Белла. — Его голос такой… Нет, я не посмею сравнить его голос с папиным или дедушкиным, однако он… он… Словом, ничего подобного я никогда прежде не слышала!
— Я знаю, он хочет тебя умыкнуть, — подмигнула бабушка, поддразнивая Беллу. — Но ты не смей убегать с ним, пока не споешь для меня сольную партию со сцены «Сент-Чарлз-опера».
— Бабушка, — пообещала Белла, — если Жак Лефевр когда-либо схватит меня в охапку и утащит за тридевять земель, я обещаю улизнуть от него любым способом и спеть для тебя такое соло, что театр рухнет от аплодисментов!
Небесно-синий новый занавес открылся под жидкие аплодисменты немногочисленной публики, приглашенной на генеральную репетицию «Калейдоскопа». Белла стояла среди хористов в глубине сцены. На заднике был изображен залитый лунным светом парк викторианской эпохи. Зрительный зал теперь было не узнать: все чисто, свежепокрашено, везде блеск позолоты, новые кресла, обтянутые шикарным синим бархатом.
В центре сцены на небольшом нарядном бельведере стояли обнявшись Виктор Дейли и Анна Мария Бернард. На каждом был наряд с характерными для беспечных 90-х деталями: восхитительный алый плащ-накидка на Анне Марии и полосатый просторный пиджак, соломенная шляпа и короткие гетры на Викторе. Когда отзвучали короткие аплодисменты, дирижер взмахнул палочкой, и оркестр заиграл вступление, а через некоторое время Дейли и Бернард запели веселый, мелодичный дуэт «После бала».
При звуках старинного вальса настроение Беллы поднялось и упоительное наслаждение унесло ее мысли в другую эпоху. Этому мечтательному воспарению способствовала и ее одежда: белая викторианская блузка, щедро обшитая рюшем, и длинная сиреневая юбка. У горла на блузке красовалась бабушкина брошь. В руке Белла держала одну из алых роз, подаренных ей утром. Словом, она была полностью одета для номера «Пташка в позолоченной клетке», который шел вторым в программе.
В зрительном зале сидело лишь несколько десятков зрителей — журналисты, кое-кто из крупных новоорлеанских чиновников. Однако Белла с радостью заметила, что они наблюдали за сценой с большим интересом.
По знаку дирижера Белла запела вместе с хором. По завершении номера раздались аплодисменты и одобрительные выкрики. Сопрано и тенор раскланялись.
«Ну, пока все слава Богу, — подумала Белла. — Теперь надо не заблудиться в темноте с включенным „калейдоскопом“ и вовремя попасть в клетку. Только не дрейфить!»
Едва услышав начало знакомого романса «Старая милая песня любви», Белла вся напряглась, закружилась голова. На первых репетициях с «калейдоскопом» она надеялась, что постепенно головокружение и растерянность пройдут, но не тут-то было! Похоже, со временем ее неловкость не только не уменьшилась, но появился даже страх перед мельтешением пятен света.
Вот почему при первом же скрипе «калейдоскопа» сердце Беллы ушло в пятки. Она подняла взгляд на хрустальный шар и встала как вкопанная, ошарашенная ударившими в глаза огнями. Казалось, она вот-вот потеряет равновесие. Белла с ужасом наблюдала, как хористы быстро удаляются, бросая ее одну на сцене, а с колосников спускается клетка. Канат поскрипывал, ролики шуршали. Наконец клетка коснулась пола. До нее было чудовищно далеко, а кругом словно падали тысячи метеоритов…
Белла глубоко вдохнула и устремилась вперед.
И в то же мгновение услышала сзади неподражаемый тенор Жака, куда-то зовущий ее.
Она замерла и повернулась. Никого. Зато направление было потеряно. Еще долгую секунду Белла испуганно озиралась, окончательно потеряв голову и ощущая себя беспомощной пылинкой в вихре света. Куда «калейдоскоп» повернет, туда ее и понесет. Белла схватила себя за виски, и слезы брызнули из ее глаз.
Но тут случилось чудо — кружение прекратилось. Вспыхнул яркий свет, и Белла обнаружила себя на краю сцены. Но, Боже, совсем другой сцены! В зрительном зале сидели люди в викторианских вечерних нарядах: мужчины — в полосатых пиджаках с бабочками, женщины — в платьях с высокими воротниками, в причудливых шляпках с цветами. Из оркестровой ямы на нее таращился дирижер с огромными бакенбардами. Рука с палочкой вознесена, будто он ожидает сигнала начать.
Начать что?
В зрительном зале раздались смешки. Белла была смертельно напугана. Совершенно ясно, что она стоит сцене и один из самых страшных ее кошмаров стал явью — ей предстоит петь соло. Но она не знает ни текста, ни мелодии. И даже того, в каком зале выступает!
И тут у самого ее уха опять зазвучал вкрадчивый шепот:
— Спой для меня, Белла.
Девушка резко повернулась, чтобы наконец поймать его. И он был рядом, в костюме тореадора, и он не был призраком — все контуры его тела были четки, как у любого нормального человека. Она быстро-быстро заморгала, отчаянное головокружение усиливалось, и она чувствовала, что вот-вот упадет.
— Белла!
Кто-то крепко схватил ее за руку. Девушка вздрогнула. Совсем рядом со своим лицом она различила искаженное лицо Хэнка, рабочего сцены. Вокруг по-прежнему кружились огни. Белла тупо уставилась на Хэнка.
— Белла, не стой столбом, — быстро зашептал тот. — Иди в клетку! И Бога ради, смотри, куда идешь!
Белла шагнула по направлению к клетке и тут же споткнулась. Хэнк мгновенно подхватил ее под руку.
— С тобой все нормально? — испуганным шепотом спросил он.
Она кивнула.
— Нормально. Только обалдела от этих огоньков.
— И не говори.
Хэнк схватил Беллу за талию, подвел к клетке, втолкнул внутрь и закрыл дверцу на защелку. Клетка немедленно взлетела над сценой. И тут же вспыхнул яркий свет. Белла с горестной улыбкой и розой в руке стояла в позолоченной тюрьме, а Виктор Дейли — элегантный в полосатом пиджаке, соломенной шляпе и гетрах — изливал в песне свою тоску. Беллу окатила новая волна страха: да-да, именно так были одеты зрители-мужчины в том зале в тот короткий момент, когда она выпала из нынешнего времени. Полосатые пиджаки — крик моды девяностых!
Пока клетка раскачивалась, а Виктор Дейли пел про несчастную пташку, Белла лихорадочно соображала, что же с ней случилось. Происшедшее было настолько живо, настолько осязаемо, что она ни секунды не сомневалась, будто это галлюцинация, навеянная страхом заблудиться на сцене и самым жалким образом опозориться. Она могла поклясться, что на несколько мгновений была перенесена в другую эпоху. И секунду-другую видела Жака — в костюме тореадора, живого, из плоти и крови Почему в костюме тореадора?
Господи, разве не было написано в той статье, что труппа «Сент-Чарлз-опера» в конце прошлого века до «Калейдоскопа» ставила «Кармен»?!
Ее затрясло от волнения. Неужели она и в самом деле путешествовала во времени — и оказалась лицом к лицу со зрительным залом девятнадцатого века? Но разве I возможно? О нет, нет! Теперь Белла уже отказывалась верить и реальность происшедшего. Просто она слишком долго думала про те времена, а газета подсказала воображению кое-какие детали, вот и случилось, что атмосфера театра столетней давности целиком завладела ею. И под воздействием гипнотического эффекта «калейдоскопа» и навязчивых страхов с ней случилось что-то очень короткого сна наяву.
— Деточка, такое ощущение, что мыслями ты далеко-далеко.
На следующий день после генеральной репетиции около полудня Белла сидела с бабушкой в эркере ее комнаты. Изабелла дремала в кресле-качалке, а внучка расположилась на пуфе и смотрела через окно на птицу кардинала, который что-то грустно щебетал с ветки высокого мирта.
Белла улыбнулась внезапно проснувшейся бабушке.
— Да и ты была не близко, ба. Я думала, ты спишь.
Изабелла зевнула.
— Я предпочитаю ловить каждое мгновение последних дней.
Белла нежно коснулась ее руки.
— Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую — и это уже хорошо. Впрочем, шутки в сторону! Я непременно буду на сегодняшней премьере. — Тут бабушка ласково и чуть застенчиво улыбнулась: — Думаешь, я тебя скоро покину?
— Не надо меня покидать, — сказала Белла, и сердце у нее сжалось от волнения.
— Да, деточка, это будет тебе больно — теперь, когда нет твоих родителей.
— Не хочу выглядеть непочтительной по отношению к маме и папе. Но наша с тобой близость… Она совсем особенная.
Бабушка согласно кивнула.
— Хотя я тоже тиранила тебя не меньше Кармиты и Марио. Тоже заставляла тебя петь. Порой думаю: а вдруг я ошибалась? Но слыша твой чудный голосок, я и помыслить не могла, что твоя судьба не будет связана с оперным театром.
Белла задумчиво сдвинула брови.
— Ты уверена, ба, что поездка на премьеру не повредит твоему здоровью?
— Ни за что на свете не пропущу такое событие! — Бабушка пытливо заглянула в глаза. — — Да, никак, тебя что-то тревожит?
— Ты видишь меня насквозь.
— Ну так выкладывай. Никогда не поверю, ты боишься петь в хоре. Или что от качания в клетке у тебя морская болезнь!
Белла рассмеялась.
— Нет, до морской болезни дело не дошло, во время смены декораций от бликов хрустального шара у меня кружится голова.
Изабелла нахмурилась.
— Напрасно они выдумали это. Деточка, весьма опасная затея!
— — Ну так было в постановке конца прошлого века
— Не думаю, что можно ставить сомнительные интересы искусства выше техники безопасности!
Белла рассеянно кивнула.
— Знаешь, ба, что вертится у меня в голове?
— Да, деточка?
— Только не удивляйся… Не может ли воссоздание быть таким точным, что оно незаметно превращается в первоначальную постановку?
— Вот так идея! — воскликнула Изабелла. — Ну-ка признавайся, ты опять видела театральное пpивидение?
— Хуже. Прошлым вечером во время затемнения для смены декораций произошло нечто очень странно.
— Ну-ну?
Растерянный взгляд Беллы встретился с ясным глазами бабушки, исполненными любопытства.
— Мне кажется, что во время вращения хрустального шара я на несколько мгновений перенеслась на сто лет назад.
— Но это же замечательно!
— Не столько замечательно, сколько чудно. Не которые детали происшедшего только сейчас всплывают в памяти. Я оказалась на сцене того же «Сент-Чарлз-опера», только выглядела она несколько иначе. Занавес не синий, а бордовый. Стены и потолок зрительного зала более темного оттенка, нежели сейчас. Да, теперь я отчетливо припоминаю шипение газовых люстр. У дирижера в оркестровой яме был такой не обычный вид, да и публика в зале… Мужчины с усами, женщины в длинных платьях, наподобие тех, что сшили нам для «Калейдоскопа»…
— Боже правый! — ахнула бабушка с выражением ребенка, слушающего увлекательную сказку.
— Я стояла у самого края сцены, и дирижер явно ждал от меня знака — я была в ужасе. И тут услышала пение Жака Лефевра. Я быстро повернулась в сторону голоса, и мне показалось, что я вижу его во плоти — в костюме тореадора. — Белла поежилась. — И через полмгновения я вернулась в настоящее.
Бабушка всплеснула руками.
— Я так и знала! — воскликнула она.
— — Что ты знала?
— Что Жак Лефевр намеревается умыкнуть тебя! Я ведь тебе так прямо и говорила: этот проходимец хочет тебя украсть! — Бабушкины глаза сияли.
Белла рассмеялась.