Райнов Богомил. Тайфуны с ласковыми именами

   — Это и есть твоя мечта?
   — Торговать табаком? Ты опять путаешь меня с кем-то, Пьер. То я для тебя американский феномен, то фрау Пульфер.
   — Вот там, сразу за перекрестком, небольшая развилка, — говорю я. — Свернешь направо и остановишься.
   — Мы же едем в Лозанну?
   — Свернешь направо и остановишься, — повторяю я.
   — Ага, поняла! Ну и хитрец…
   Мои наблюдения в зеркало заднего вида пока ничего особенного не дали, однако немудрено и ошибиться, особенно если у того, кто тащится следом, чуть больше интеллекта, как выражается Флора. Так что невредно пропустить идущий за нами поток машин — а вдруг кто-нибудь от самой Женевы нас сопровождает.
   Мы остановились на небольшом проселке, скрытом тенистыми деревьями. Заметить нас с шоссе не так просто, зато мы можем преспокойно вести наблюдение. И хотя мы успели выкурить по сигарете, ничего подозрительного на шоссе я не обнаружил.
   — Выруливай, — говорю. — И остановись где-нибудь у вокзала. Да по возможности не на виду у всего города.
   — Видали, как он мною командует! — бормочет Флора, изумленная моим нахальством.
   Однако выруливает на шоссе и десять минут спустя останавливается — в строгом соответствии с указаниями — на глухой улочке позади вокзала.
   Мы входим в отель «Терминюс».
   — Господин и госпожа Лоран, — сообщаю человеку за окошком регистратуры.
   Человек разглядывает нас с видимым интересом, в особенности, конечно, Флору.
   — На сколько дней?
   — О, только на один вечер, — торопится предупредить моя дама, хотя ее информация в корне неверна: мы и до вечера не собираемся оставаться.
   Человек подает мне ключ, велит слуге проводить нас и сам все так же взглядом провожает Флору до лифта.
   Пока моя временная супруга освежается под душем, я делаю два телефонных звонка, стараясь не перекрывать своим голосом шум льющейся из крана воды. Сперва я звоню в авиакомпанию и прошу связать меня с господином Спрингом. Опять неосторожность с моей стороны, но, когда до финиша осталось не так много, а обстоятельства складываются не лучшим образом, осторожничать не приходится.
   — Я бы хотел спросить… — говорю в трубку.
   — Да?
   Смысл вопросительной интонации вполне ясен, по крайней мере для меня: Борислав сумел все же отправить в Центр вынутые из кассеты досье. Торжествующе вешаю трубку — прервали, дескать, окаянные.
   — Кому ты звонишь, мой мальчик? — Флора высовывает из ванной мокрое лицо.
   — Пытаюсь связаться с тем человеком, помнишь, я тебе говорил…
   Она не возражает, но на всякий случай забывает закрыть дверь. Важнейшая часть операции закончена. Теперь можно отдохнуть. И продолжать без того гнетущего чувства, будто играешь на средства, взятые из государственной казны.
   Набираю другой номер. Флора, конечно, закрыла кран, чтобы лучше слышать.
   — Мосье Арон?.. Это Лоран, вы, должно быть, слышали обо мне… Да-да, было бы очень приятно. Где бы вы предложили встретиться? Словом, где можно хорошо поесть? Я, признаться, плохо знаю ваш город… Да, да… Чудесно!.. Ровно в час…
   — Надо было ему сказать, что приедешь с женой, — напоминает Флора.
   — Он заметит тебя и без предупреждения. Но боюсь, твой приход может все испортить…
   Какое-то время мы спорим: Флора горит желанием присутствовать на предстоящей встрече, однако мысль, что ее любопытство может погубить все дело, смиряет ее.
   — Хорошо, мой мальчик, — уступает она в конце концов. — Послушаюсь тебя и на этот раз, хоть я терпеть не могу, когда мною командуют. Но не воображай, что я предоставляю тебе полную свободу. Я буду в том же зале, только за другим столом. И постарайся распрощаться с этим Ароном внутри помещения, потому что на улице тебя будет ждать твоя крошка Флора. Надеюсь, ты запомнил: отныне мы неразлучны!
   Ужасная женщина.
   В ресторан «Два голубя» мы с Флорой входим вместе, но она располагается за отдельным столиком возле окна, что побуждает меня занять место в противоположном углу. Народу здесь немного: сегодня рабочий день, да и цены тут дай бог.
   Моя дама бросает на меня взгляд, полный укоризны, а я прикидываюсь рассеянным и время от времени посматриваю на входную дверь. Дистанция между нашими столиками, видно, не нравится Флоре. Пускай. Не хватало еще, чтоб она сидела где-нибудь поблизости и подслушивала.
   Но вот в зале появляется седой человечек в сером костюме, он озирается по сторонам — вероятно, пытается кого-то найти. Я решаюсь помочь ему и, приподнявшись, взглядом приглашаю к себе.
   — Мосье Арон?
   — Мосье Лоран?
   Предоставляю гостю самому ознакомиться с меню. Для мосье Арона это, вероятно, необычный случай — прийти в такой ресторан и иметь возможность удовлетворить свои гастрономические вожделения. Стоит ли уточнять, что они сосредоточены на самых дорогих блюдах, но тут уж я достаточно натренирован — школа моего Бенато.
   Пока гость изучает меню, я окидываю беглым взглядом его самого. Многолетний канцелярский труд сделал этого человека немного сутулым. Большой горбатый нос свисает вниз, как будто все годы вместе с хозяином усердно всматривался в бумаги. Маленькие влажные глаза вооружены очками с толстенными стеклами, которые он снимает только затем, чтобы заменить другими, для дальнего расстояния. В ходе обеда я имею удовольствие убедиться, что его постоянное внимание к оптике не ограничивается сменой очков, а сказывается еще и в том, что он постоянно двигает их то вперед, то назад, по широкой переносице, весьма удобной для таких операций.
   Серый костюм гостя выглядит в общем прилично, однако, если посмотреть более придирчиво, нетрудно заметить, что он уже на грани приличия: все «невралгические точки» — локти, спина и, вероятно, другие места — достаточно потерты. Подобные следы заметного упадка видны на сорочке, вышедшем из моды галстуке и ботинках. Но если у вас закрадывается мысль, что приметы обветшалости свойственны также и психике мосье Арона, то вы будете неприятно удивлены: он нисколько не утратил своих духовных способностей, особенно ту из них, которую принято считать самой необходимой, — сообразительность. В этом я убеждаюсь с первых же слов, когда метрдотель удаляется, чтобы сделать необходимые распоряжения.
   — Ваш друг довольно подробно разъяснил мне, куда направлены ваши интересы, — говорит мосье Арон, совершенно сознательно переступая досадное предисловие вроде: «Нравится ли вам наш город?» да «Какое впечатление произвел на вас кафедральный собор?»
   — Я очень рад. Это позволит нам сэкономить время.
   — Не знаю… Не уверен… — осторожно возражает гость. — Должен вам сказать, у меня возникли некоторые сомнения. Я имею в виду профессиональную тайну и прочее. Мы люди старого поколения, мосье Лоран…
   — Именно это внушает мне доверие, — спешу я пощекотать его самолюбие. — Старое поколение не то что новое.
   Но щекотка, как видно, не оказывает желаемого действия.
   — Приятно слышать. Однако, может быть, именно этим и вызваны мои сомнения.
   — Что вас так смущает? — стараюсь его подбодрить. — Вам скоро на пенсию.
   — Да. Это еще одно основание проявлять осмотрительность.
   Как бы в подтверждение сказанного он сменяет очки для чтения другими, позволяющими видеть дальше, только взгляд его обращен не на меня, а скользит мимо, туда, где сидит Флора. Словом, Сусанна и сладострастные старцы, как говорит моя квартирантка.
   — Ничто ей не грозит, вашей пенсии, — продолжаю я успокаивать гостя. — В лучшем случае что-нибудь прибавится к ней.
   — Что-нибудь… — недоверчиво вздыхает мосье Арон и снова предельно сосредоточивается. — Это ваше «что-нибудь» мне ничего не говорит. Люди моего поколения привыкли выражаться более определенно.
   — Надеюсь, единица с тремя нулями звучит достаточно определенно?
   — Да, но и весьма обескураживающе. Как вам известно, единица — самая маленькая из всех возможных цифр.
   — А нули позади нее…
   — Нули есть нули, без них, конечно, не обойтись.
   Он, вероятно, собирается выдать еще какое-нибудь оскорбление в адрес единицы, но в этот момент кельнер приносит для мосье Арона черную икру, а мне — заурядные ломтики копченого окорока, потому что, если один из команды идет на безоглядное расточительство, другому приходится балансировать на грани скупости.
   Пока мы расправляемся с закуской, кельнер снова начинает суетиться возле нашего стола, вооруженный всякими спиртовками и сковородками, чтобы закончить у нас на глазах сложное приготовление основного блюда. Блюдо это, говоря между нами, кусок обычной телятины, приправленный какими-то там изысканными соусами, а в качестве гарнира кладут грибы, мелкие кусочки мяса и не помню что еще — и все это только для того, чтобы пришлепнуть к простому блюду какое-нибудь диковинное название и заломить невероятную цену.
   Наконец кельнер подносит нам в строгом соответствии с ритуалом фирменную достопримечательность и прохаживается в сторонке, что позволяет мне вернуться к прерванной беседе.
   — А могу ли я знать, как вы сами представляете интересующую нас цифру?
   Гость методично дожевывает ломтик филе, добавляет для вкуса грибочек, отпивает «бордо» девятьсот пятьдесят какого-то там года и лишь после этого отвечает:
   — Я ее представляю как нечто действительно способное толкнуть разумного человека на риск…
   — Но тут вообще нет риска.
   — Вы так считаете? — укоризненно качает головой мосье Арон. — Для вас, молодых, существует лишь один риск — тюрьма. А запятнанное достоинство? А попранная честь?
   Раз в ход пошли такие громкие слова, значит, цена будет изрядная. Дети и те знают, что честь и достоинство дешево не продаются.
   Пускай, думаю, гость сперва насытится как следует да выпьет еще два-три бокала вина, может, тогда станет сговорчивей. Старик действительно оживляется, но причина не столько во мне, сколько во Флоре, а та, как бы почувствовав, что на нее обращают внимание, вызывающе закинула ногу на ногу, оголив свои импозантные бедра, и с равнодушным видом курит ту вкусную сигарету, которая венчает обед и с которой так приятно кофейничать.
   — Мне кажется, эту молодую даму я вижу впервые… — бормочет мосье Арон, меняя, уж не знаю в который раз, свои очки.
   Он произносит эту фразу таким тоном, словно является завсегдатаем «Двух голубей» и со всеми здешними посетителями на короткой ноге. Я не считаю нужным отвечать, поскольку я здесь человек случайный и у меня, естественно, нет оснований быть знакомым с дамой.
   — Я так и не услышал от вас, как вы сами представляете себе цифру, — пробую напомнить ему во время кофе.
   — Мое представление, мосье Лоран, основательно тяготеет к семерке. Говорят, будто семь — еврейское число, но никуда не денешься: я еврей по отцу, так что для меня это число в какой-то мере вопрос национальной гордости.
   — Если не ошибаюсь, в Библии нередко встречается и цифра три, — пытаюсь я возразить.
   Однако он решительно качает головой: в Библии, как и в любой большой книге, могут встречаться самые различные цифры, однако всему миру известно, что истинно еврейское число — семь, и не случайно поэтому он не обращается к числу девять, которое тоже почитается в Священном писании.
   Наконец после долгих дружеских пререканий мы останавливаемся на числе довольно-таки безличном, но удобном для нас обоих — пять.
   — Вы только не забывайте, что в цифру пять входит и ключ, — спешу я предупредить собеседника.
   — Ключ? Какой ключ? — удивляется мосье Арон и даже приподнимает очки, чтобы получше разглядеть меня и убедиться, что собеседника не хватил солнечный удар. Он так удивляется, как будто все это время мы толковали не о сооружениях с замками и ключами, а об охране окружающей среды.
   — Ключ от сейфа, — наивно поясняю я.
   Мосье Арон не склонен скрывать, что мои слова звучат действительно наивно, потому что к сейфу имеет отношение совсем другая фирма, где у него есть один знакомый, правда, человек исключительно трудный, и потом, дело это очень старое, и поиски дубликата будут сопряжены с немалыми трудностями, а раз так, то о пятерке не может быть и речи, и даже кабалистическое число семь довольно мизерно, так что нам следует прямо и решительно переходить к девятке.
   Флора издали следит за нашим оживленным разговором, она уже сама не своя от этого оживления и от того, что мы, очевидно, буксуем на месте; при иных обстоятельствах я, наверное, пригласил бы ее к нам, чтобы старик мог увидеть ее поближе и размяк малость, но в данный момент я даже думать об этом не решаюсь: это означало бы впустить волка в кошару.
   Наконец-то после долгого торга мы сошлись на компромиссном решении, которое, как и следовало ожидать, выражается именно семеркой — это еврейское число, после того как на него было израсходовано столько слюны, мы обнимаем с чувством облегчения.
   Оказывается, вопреки невероятным трудностям, с которыми связаны поиски ключа, он может быть доставлен уже во второй половине дня, самое позднее — к шести часам вечера. Я даже подозреваю, что он и сейчас находится в одном из карманов гостя, и если мосье Арон не пожелал его вытащить, то лишь с единственной целью — вытрясти из меня дополнительно пару тысчонок.
   — Достоинство тайника, — начинает наконец старик выкладывать свою информацию, — состоит в том, что он не фигурирует в первоначальном плане постройки и, следовательно, не может быть обнаружен при рассмотрении плана. Имейте в виду, господин, это железобетонный бункер, врытый глубоко в землю и непосредственно примыкающий к зданию. Этот бункер — плод горячего воображения бывшего владельца дома и стоил ему немалых денег. Хозяин, как видно, опасался, что даже нейтральная Швейцария может стать жертвой бомбардировок — сооружение относится именно к периоду войны. Несколько лет спустя новый владелец, мосье Гораноф, решает использовать убежище для других целей, и работа по его реконструкции была возложена на нашу фирму. Должен вам сказать без всякого пристрастия, выполнена она была поистине образцово, уж я в этом разбираюсь. Монолитная железобетонная стена между бункером и подвалом — поначалу непроницаемая — приобрела способность перемещаться по невидимым рельсам и приводиться в действие нажатием на кнопку. Вы скажете: а где же кнопка? Для кнопки тоже сумели найти кардинальное решение: она спрятана в одном из кранов парового отопления. Удалив ручку крана, нажимаешь на кнопку, покоящуюся внутри, и готово — тяжелая массивная стена, словно по мановению волшебной палочки, сдвигается в сторону, и перед тобой открывается внутреннее помещение бункера. Гениально, не правда ли?
   — А сейф?
   — О, сейф никакой загадки не представляет, если у тебя в кармане ключ. Но весь вопрос в том, как добраться до сейфа или, если угодно, как оградить его от посторонних. Именно этот вопрос наша фирма решила самым кардинальным образом!
   Мосье Арон смотрит на меня с видом победителя, как будто все то, о чем он рассказал, — его личная заслуга. Потом его взгляд, скользнув через мое плечо, снижается, чтобы опуститься, вероятно, на объемистые бедра Флоры. Но очень скоро он опускается еще ниже, возвращается к нашему столу, мосье Арон даже очки спешно меняет, потому что, несмотря на близорукость, он видит какие-то оранжевые листочки, сложенные вдвое и каким-то таинственным образом оказавшиеся возле его руки. Мосье Арон не такой неопытный человек, чтобы считать их, хотя это не мешает ему тут же безошибочно определить:
   — Думаю, здесь три пятьсот.
   — Совершенно точно.
   — Значит, вы должны восполнить недостающее, чтобы стало пять.
   — Однако без ключа ваши сведения не стоят ломаного гроша.
   — А чего стоил бы какой-то голый ключ без моих сведений? — И, заметив мое мучительное колебание, он вносит ясность: — Ключ при всех обстоятельствах ваш.
   — Ладно, — вздыхаю я и достаю банкноты, которые приготовил заранее. Но, прежде чем сунуть их ему под руку, я требую: — Укажите точно место и время встречи.
   — Удобнее всего у меня дома. В шесть.
   — Раньше никак нельзя?
   — Ну, на пятнадцать минут раньше. Дело в том, что в пять я ухожу с работы.
   Я сую ему деньги и одновременно беру его визитную карточку с адресом. Опасаюсь только, что при всем моем старании сделать это незаметно мой жест не ускользнул от внимания Флоры.
   — Итак, без пятнадцати шесть я у вас, — повторяю я во избежание возможных недоразумений. — И если в момент расставания вы услышите от меня что-нибудь еще, то имейте в виду, что это я так, для отвода глаз.
   — Я кое-что понимаю в этих вещах, — с достоинством кивает мосье Арон.
   Я расплачиваюсь, затем мы с гостем по старому мужскому обычаю заходим на минутку в туалет. Мне представляется удобный случай прочитать визитную карточку; запомнив адрес, я рву ее в клочки и спускаю воду. С такой женщиной никогда не знаешь, что тебя…
   Когда мы выходим на улицу, дама, сидевшая за дальним столиком, по странному совпадению тоже выходит следом за нами, сопровождаемая двумя стариками британского вида. Ох эти старцы. И эта Сусанна.
   — Итак, в пять часов перед «Контис», — доверительно, но вполне отчетливо произношу я.
   — Да, перед «Контис»! — негромко отвечает мосье Арон, бросая в мою сторону заговорщический взгляд.
   — Ты мне скажешь в конце концов, что это за тип? — нетерпеливо спрашивает Флора, как только мы трогаемся в сторону отеля.
   — Не обременяй себя пустяками, — внушаю я ей. — Какая тебе разница, кто он, лишь бы дело шло на лад.
   — В таком случае я пойду за ним и сама до всего докопаюсь. Он так пялил на меня глаза, что достаточно одного моего слова…
   Не закончив, она круто поворачивает в обратную сторону, и я нисколько не сомневаюсь, что при ее нахальстве ей ничего не стоит увязаться за ним.
   — Довольно ребячеств, — рычу я и хватаю ее за руку. — Ты же сама слышала — зовут его Арон, он служит в «Нидегер и Пробст».
   — А зачем он тебе понадобился? — продолжает она расспрашивать, неохотно идя со мной.
   — Чтобы заполучить ключ, понимаешь, ключом он должен меня снабдить! Теперь ты удовлетворена?
   — А где замок? — настаивает на своем эта невозможная женщина.
   — Выяснится после обеда. Необходимые сведения плюс ключ — в этом и состоит значение сделки.
   — И все это время вы говорили только о ключе? — любопытствует Флора.
   — Ключ стоит денег, милая. И немалых денег.
   — Видела, как ты сунул что-то в его рукав. Не слепая.
   Мы идем молча, потом она снова спрашивает.
   — Но все же ты должен знать хотя бы приблизительно, где находится замок… В вилле Горанофа или еще где?
   — Естественно, в вилле Горанофа.
   — А зачем он заказывал это устройство аж в Лозанне?
   — Затем, что, наверно, имел в виду людей вроде нас с тобой. И хотел всячески затруднить их задачу. Можешь мне поверить, я потратил немало времени, чтоб нащупать этого Арона.
   Наконец мы возвращаемся в отель. Сняв пиджак, я вытягиваюсь на широченной супружеской кровати, просто так, чтобы немного расслабить мышцы, и на всякий случай незаметно сую под подушку маленький лечебный препарат. Флора тоже собирается малость отдохнуть и, чтобы не измять свое чудесное летнее платье, которое так подчеркивает ее могучие формы, предусмотрительно снимает его, стоя перед зеркалом.
   — При виде этого прозрачного белья у меня создается впечатление, что ты собралась не в деловую поездку, а на стриптиз, — отваживаюсь заметить ей.
   — Деловая женщина всегда должна быть готова к стриптизу, дорогой мой. Не исключено ведь, что он может оказаться и принудительным, — спокойно отвечает Флора.
   — Принудительным? В твоем случае? Не смеши меня.
   Не считая нужным отвечать мне, она продолжает вертеться перед зеркалом — вероятно, не столько осматривая себя, сколько давая мне возможность полюбоваться ею. Что я и делаю, чтобы не обидеть ее.
   Затем она идет ко мне походкой соблазнительницы из старых фильмов, останавливается и говорит:
   — Ты бы разделся, чтобы не измять брюки. Я подчиняюсь, и все с той же целью — чтобы ее не обидеть. Потом, как-то непроизвольно, создается ситуация, которую иные целомудренные авторы обозначают одним или несколькими рядами точек. И мы расслабляемся, чтоб чуток подремать, ведь до пяти еще далеко, да и «Контис» где-то совсем рядом. У меня, разумеется, нет ни малейшего намерения вздремнуть, и нервы мои слишком напряжены, так что я просто слежу, когда моя «супруга» заснет наконец, но она никак не засыпает, ворочается с боку на бок, и я с трепетом ожидаю, что в один прекрасный миг кровать под нами рухнет, сокрушенная беспокойной красавицей.
   — Ты уже потратил на эту операцию столько денег, Пьер… — слышится сонный голос Флоры.
   — Что верно, то верно, — бормочу в ответ.
   — …И потерял столько времени…
   — Что верно, то верно, — повторяю я.
   — …с единственной целью — чтобы меня осчастливить, не правда ли, мой мальчик?
   — Грубовато работаешь, милая. Ты прекрасно знаешь, это не единственная цель. Но я действительно смогу тебя осчастливить. И в силу простого обстоятельства.
   — Какого именно? — спрашивает она, но сонливость ее уже рассеялась.
   — Там, где находится то, что ты ищешь, лежит и нечто другое, интересующее меня. Предельно просто, верно?
   — А что это такое — «нечто другое», Пьер?
   — Бумаги, документы — словом, ерунда, не стоящая выеденного яйца.
   — И ты готов пожертвовать брильянтами ради ерунды?
   — Именно: готов. Как бы невероятно это тебе ни казалось. Неужто ты не допускаешь, что есть вещи важнее денег?
   — Нет. Не могу я допустить подобной глупости, — сознается она. Но вот ее голос снова делается сонным: — Впрочем, все зависит от точки зрения. Ты, наверно, из тех, кто, уйдя с головой в политику, бросают бомбы и стреляются…
   Чтобы она могла спокойно уснуть, я не отвечаю на ее слова и мысленно сосредоточиваюсь на том, что меня ждет. Попросту совещаюсь сам с собой, чтобы стала ясней перспектива. Не знаю, как долго длится совещание, но у меня такое чувство, что Флора уже совсем притихла, и я осторожно просовываю руку под подушку, чтобы добраться до лечебного препарата. Должно быть, ампулка закатилась слишком далеко, раз я не могу нашарить ее рукой. И когда мне кажется, что она уже где-то совсем рядом, надо мной неожиданно нависают пышные груди Флоры.
   — Ты спишь, мой мальчик?
   Эти слова и эти груди — последнее, что я слышал и видел, прежде чем погрузиться в неясный и странный наркотический сон.
   Просыпаюсь я с острой головной болью и отвратительной горечью во рту. Однако мне не сразу удается сообразить, что я проснулся, потому что в голове все еще витают бессвязные образы, и я даже не в состоянии понять, как и почему я оказался в этой незнакомой квартире. Потом наконец я догадываюсь, что это, должно быть, отель «Терминюс», и я вижу над своим лицом покачивающиеся пышные груди Флоры и слышу ее заботливый голос: «Ты спишь, мой мальчик?»
   Усыпила меня моим же собственным снадобьем, кобра этакая. Заметила в зеркале, как я прячу ампулку, и, пока я раздевался, метнула ее под свою подушку.
   Еще не до конца разобравшись, что и как было, я вскакиваю с постели. Вскакиваю, чтобы снова свалиться: жутко кружится голова, тошнит. Только сейчас не время падать в обморок. Снова пытаюсь встать, на сей раз медленно и осторожно. Смотрю на часы, оставленные на столе: семь минут шестого. Слава богу. Неуверенными шагами иду в ванную и становлюсь под душ.
   Немного погодя я уже чувствую, что воскресение наступило. Я мигом одеваюсь, и мне удается установить по некоторым пустяковым признакам: мои карманы тщательно обшарены. Никакой пропажи не обнаруживаю но карманы обшарены. Видимо, искала визитную карточку мосье Арона.
   Я выхожу из отеля и иду по адресу, отпечатавшемуся в моей памяти. Хорошо по крайней мере, что эти наркотики не вытравляют то, что запечатлелось в мозгу, напротив — одним неприятным воспоминанием становится больше.
   Кривая улочка, ведущая в верхние кварталы города, кажется безобразно крутой, но, хотя без пятнадцати шесть еще далеко не наступило, я набираю предельную скорость, потому что при создавшейся ситуации с такой женщиной, как Флора, нельзя быть уверенным ни в чем.
   — Вы чуть поторопились. Я только что с работы, — с ноткой усталости замечает мосье Арон, открывая дверь своей скромной квартиры.
   Как известно, при деловых встречах слишком ранний приход такое же выражение неучтивости, как опоздание. Правда, в данный момент меня заботит не столько учтивость, сколько ключ.
   — Надеюсь, он у вас? — спрашиваю я, ощущая, как в груди шалит усталое сердце.
   Вместо ответа хозяин вытаскивает из жилетного кармана упомянутый предмет, с виду довольно солидный и весьма сложной конфигурации.
   — Надеюсь, это тот самый? — снова спрашиваю я, протягивая руку.
   Мосье Арон деликатным жестом отстраняет ее и говорит с достоинством:
   — Не забывайте, господин, что я принадлежу к старому поколению.
   Хорошо, если обычаи старого поколения оказали тут свое влияние. В подобных сделках, при всех и всяких предосторожностях, иной раз приходится действовать вслепую.
   — Если я не ошибаюсь, между полученной суммой и магическим числом существует некоторый разрыв, и его полагается заполнить, — намекает мне хозяин, продолжая держать ключ на почтительном расстоянии от моей нетерпеливой руки.
   Флора запросто могла устроить мне наиподлейшую пакость, вытащив из кармана деньги. И тогда этот расчетливый человек ни за что на свете не расстался бы со своим ключом. Но ей это не пришло в голову, да и не могла она решиться на такой шаг.