Райнов Богомил. Умирать — в крайнем случае

   — Значит, вы не видели, что произошло в подвале?
   — Я не мог видеть. Могу только предполагать.
   — А на чем основываются ваши предположения?
   — Мистер Дрейк сказал: «Оставьте его Марку». А Марк — это его наемный убийца.
   — Ваши предположения правильны, — помолчав, заявляет хозяин кабинета. — Сегодня утром тело Ларкина было извлечено из Темзы. С двумя пулями в сердце.
   Мортон берет в руки каминные щипцы с длинной ручкой и, пододвигая наполовину сгоревшее полено к раскаленным углям, следит рассеянным взглядом за фейерверком искр. Помолчав, он говорит:
   — Предполагаю, что Ларкин был вам достаточно антипатичен, чтобы вы за него заступились.
   — В общем-то да — по-моему, его действительно нельзя причислить к людям, которые могли бы вызвать внезапный прилив симпатии. Но это не значит, что он был мне антипатичен, скорее я бы сказал безразличен, хотя о покойниках так не говорят. Будь у меня хоть один шанс, я бы попытался его спасти.
   — А почему вы хотели его спасти?
   — Да потому, что это безумие — восстанавливать против себя ЦРУ.
   — Гм… — мычит Мортон. — Почему же вы все-таки не попытались?
   — Вы не знаете Дрейка.
   Мортон смотрит на меня своими задумчивыми карими глазами, под которыми набрякли мешки. Этот Мортон, видимо, привык действовать осмотрительно, не торопясь. И вообще он производит на меня впечатление осторожного и сообразительного сыщика, который не чета элементарным типам вроде Ларкина. И внешность у него не отталкивающая. Мортон даже как-то располагает к себе вежливостью, обходительностью, мягким голосом и выражением лица, на котором светится благосклонное участие.
   — Я достаточно хорошо знаю Дрейка, — говорит хозяин кабинета. — Он просто старый осел… Только из тех ослов, которые мнят себя пронырами и которым даже удается создать такое впечатление у других. И все же он просто старый осел. А убийство Ларкина — последняя глупость, которую ему суждено было сделать на этом свете.
   Для внесения полной ясности Мортон добавляет:
   — С Дрейком кончено, мистер Питер, хотя он все еще не подозревает об этом. А вот что прикажете делать с вами…
   Он смотрит на меня в упор, но я как ни в чем не бывало наблюдаю за игрой огня в камине. В кабинете воцаряется тишина, которую время от времени нарушает потрескивание горящих поленьев.
   — Разве вас не волнует этот вопрос? — вырывается у Мортона.
   — Уже нет.
   — Как, неужели вы свыклись с мыслью о смерти? — не унимается дотошный Мортон.
   — Люди моей профессии быстро привыкают к этой мысли, сэр. Впрочем, не думаю, что мне предстоит умереть в ближайшем будущем.
   — Вы так уверены? Почему?
   — Потому что если вас все еще интересует операция с героином, то вам без меня не обойтись. Дрейк только финансирует покупку наркотика, но организовать его доставку и вообще провести всю эту операцию могу только я. Вы можете заменить Дрейка кем угодно, но меня вам заменить некем.
   — А я-то думал, что незаменимых людей не бывает.
   — С философской точки зрения — да. Но, насколько я знаю, ваша организация не занимается решением философских вопросов.
   — Впрочем, это идея, — заявляет Мортон, немного подумав. — Мы, пожалуй, действительно могли бы использовать вас. При условии, конечно, что вы прямо не замешаны в убийстве Ларкина.
   — Я отнюдь не настаиваю, чтобы вы меня использовали, — говорю я. — Что же касается убийства, то я предпочитаю держаться в стороне. Я профессионал, а профессионалы моего ранга обходятся без пистолетов.
   — Ну, если вы не настаиваете… — задумчиво произносит Мортон и умолкает. Затем уже другим тоном он спрашивает: — А почему вы не хотите, чтобы мы вас использовали?
   — Потому что эта операция потеряла для меня всякий смысл. Меня интересует контрабанда, а у вас, как мне кажется, совсем другие интересы. Меня занимают торговые операции, получение прибыли, а у вас, насколько я могу судить, интересы чисто политические.
   — Вы думаете, что политика не может приносить прибыль? — цедит сквозь зубы хозяин, рассматривая меня со сдержанным любопытством.
   — Возможно, кое-кому и приносит, раз столько людей занимается политикой. Каждому, как говорится, свое.
   — Конечно, мы бы могли вас ликвидировать, — мягко замечает Мортон после новой паузы. — Вы слишком надеетесь на свою незаменимость, однако забываете, что вас некем заменить всего лишь в одной, притом незначительной операции. И что мы можем легко поставить крест и на вас, и на самой операции.
   Он продолжает наблюдать за мной, словно ему доставляет удовольствие видеть, как я реагирую на его слова. Думаю, что как объект исследования я не представляю особой ценности.
   — Откровенно говоря, мистер Питер, лично я с удовольствием поставил бы крест на этой проклятой операции и занялся своим делом. И, если бы я имел привычку делать все, что мне взбредет в голову, вы в эту минуту уже находились бы в компании с Ларкиным, который, да простит меня бог, действительно не обладал даром вызывать симпатии у окружающих.
   Мортон молча подкидывает в камин пару поленьев.
   — Но я стараюсь не поддаваться чувствам, а слушаться голоса разума. Когда мне в руки попадается вещь, на первый взгляд бесполезная, я все же не спешу выбрасывать ее, а стараюсь придумать, как ее можно использовать. Точно так же я поступлю с вами. По сути, сейчас передо мной стоит важный вопрос: можно вас как-то использовать или нет. А от ответа на этот вопрос зависит все остальное.
   — Позвольте заметить, что я формирую этот вопрос несколько иначе: что я буду иметь, если соглашусь работать на вас?
   — Вы получите обещанные два процента. Неважно от кого — от нас или от Дрейка, — успокаивает меня Мортон, который, оказывается, неплохо осведомлен о моих делах.
   — Да, но какая мне от них польза, если в конце концов в качестве награды вы удостоите меня пули в лоб?
   — Наконец-то я слышу рассуждения разумного человека, — одобрительно кивает головой хозяин кабинета. — И поскольку наш разговор становится все более содержательным, позвольте сказать вам следующее: дело не в деньгах, мистер Питер, хотя деньги нужны любому из нас. Азартному игроку деньги ни к чему: ведь он все равно их тут же спустит. Ваша ситуация еще более неутешительна, поскольку вы рискуете не только деньгами, но и головой.
   Помолчав, он бросает давно погасший окурок и, чтобы дать мне время обдумать услышанное, берет из стоящей на столике коробки новую сигару и прикуривает ее от массивной серебряной зажигалки.
   — Эта операция пройдет и забудется, как многие другие. А вместе с ней следовало бы и вам уйти в небытие, получив, как вы выразились, награду. Но если вы проявите мудрость и добрую волю, я предложу вам постоянную работу, которая избавит вас от печальной участи азартного игрока и от неизбежного краха.
   Наступает новая пауза, и в кабинете вновь воцаряется тишина, нарушаемая лишь треском горящих поленьев. Я сосредоточенно думаю, то есть всем видом демонстрирую напряженную работу ума.
   — Ваше предложение довольно соблазнительно, — говорю я. — Но это пока что одни слова.
   — Совершенно верно, — соглашается Мортон. — Эти слова могут так и остаться словами. Все зависит от того, как вы справитесь с вашим первым заданием. Первое задание — это ваш вступительный экзамен, мистер Питер.
   — Понимаю, — говорю я. — Что ж, я готов.
   Мортон только теперь вспоминает о своих обязанностях хозяина.
   — Хотите чего-нибудь выпить?
   — Если за компанию — можно.
   Спустя несколько минут горилла в полосатом жилете ставит на столик неизбежную бутылку шотландского виски и столь же неизбежное ведерко со льдом, после чего исчезает из кабинета.
   — А теперь приступим к выяснению сути, — говорит Мортон. — Как вам уже известно из записи, попавшей в руки Дрейка, мы хотим, чтобы следующая партия наркотика была как можно более внушительной. Здесь, конечно, следует учитывать всю сложность возникшей ситуации. Дрейк, вероятно, временно воздержится от отправки новой партии груза. Однако, если вы сумеете каким-нибудь образом убедить его, что все еще есть возможность провести операцию, он может и согласиться. Ваши аргументы должны базироваться вот на чем: нужно провести операцию немедленно, пока ЦРУ не успело сорвать все планы. Вам понятна задача?
   — Вполне.
   — Тогда перейдем ко второй части задания. Нам потребуется точная информация о ходе операции: когда груз будет доставлен пароходом и когда он прибудет в Вену. Информацию о прибытии груза, мне кажется, вам будет получить легко: ведь вы сами отправляете сообщения.
   — Да, их диктует мне Дрейк.
   — Понятно. В таком случае вы должны немедленно сообщить мне их содержание. Итак, остается вторая часть…
   — Самая трудная. Я не имею доступа к корреспонденции Дрейка.
   — Не беспокойтесь, у вас будет доступ, — небрежно бросает Мортон. — Не хочу вас огорчать, но когда подойдет время прибытия сообщения, Дрейка уже не будет в живых.
   Отпив глоток виски, Мортон ставит стакан и добавляет:
   — И вот еще что: вы понимаете, что не только успех операции, но и ваша собственная безопасность полностью зависит теперь от вашего умения держать язык за зубами. И хотя эта вещь элементарная, я обязан напомнить вам об этом.
   Хозяин поднимается, мне не остается ничего другого, как покинуть уютное кресло, поставить стакан на столик и пожать протянутую мне пухлую руку.
   — Не сочтите за признак дурного тона, но все же позвольте полюбопытствовать, с кем я имел честь вести беседу? — спрашиваю я перед тем, как удалиться.
   — Неужели вы не знаете? — удивляется хозяин.
   — Откуда мне знать?
   — Ах да, действительно, — спохватывается он. — Моя фамилия Мортон. Вот номер моего телефона.
   Он берет с письменного стола визитную карточку и подает ее мне со словами:
   — Запомните его. Чем меньше вещественных доказательств, тем лучше.
   — Есть, запомнил, — говорю я, возвращая ему кусочек плотного картона.
   Беседа наша окончена. Но не совсем. Не успеваю я взяться за ручку двери, как сзади раздается бас Мортона:
   — Назовите-ка мой номер.
   Я называю.
   — Значит, с памятью у вас все в порядке Это хорошо. Тогда вы, вероятно, сможете точно вспомнить, как вы провели вечер в прошлую пятницу.
   — В прошлую пятницу? — переспрашиваю я и делаю вид, что копаюсь в своей памяти. — В пятницу вечером я был на том самом месте, где сегодня меня взяли ваши люди.
   — Один или с компанией? — любопытствует хозяин.
   — В обществе дамы, — говорю я.
   — Ну, раз так, не стану лезть вам в душу. Вы что, провели там всю ночь?
   — Нет, к десяти вечера мы пошли в «Еву».
   — А затем?
   — Затем я вернулся в гостиницу.
   — Прямо сразу?
   — А почему бы и нет?
   — Вас кто-нибудь видел?
   — Да. Хозяйка гостиницы, мисс Дорис.
   — В сущности, все это мелочи, — говорит Мортон и дружеским жестом дает понять, что я свободен.
   Я выхожу на улицу, думая о том, что мне нужно немедленно поговорить с Дорис. Дай бог, чтоб меня не опередили.

10

   Пружина действия раскручивется туго; явно, сценарист так и решил, что, он, собственно, хотел сказать, и вообще неясно, есть ли ему что сказать, а режиссер дал полную волю оператору манипулировать камерой, как ему вздумается. И лишь за четверть часа до конца фильма, когда лента уже на исходе, сюжет так закручивается, авторы спешат показать столько событий, что у зрителей начинает кружиться голова. Я имею в виду себя. Судить о других не берусь.
   Потуги творцов фильма сводятся к тому, чтобы показать зрителю будни некого инспектора по уголовным делам, который вовсю старается исполнить свою миссию в его родном Сан-Франциско. Но это ему не удается, потому что, с одной стороны, на него давит преступный мир, а с другой, мешают продажные безвольные шефы. Банальная история со множеством смертей, обильно политая кровью. И ничего удивительного, что после того, как сеанс наконец-то окончился и мы вышли на улицу, Линда с облегчением вздыхает:
   — Некуда деться от этих насилий… — говорит она и раскрывает зонтик, поскольку опять идет дождь…
   Я не очень спешу последовать ее примеру. Вероятно, вы заметили: стоит вам и вашему спутнику раскрыть зонтики, и прогулка испорчена. Поэтому я ограничиваюсь тем, что поднимаю воротник своего плаща и позволяю даме взять меня под руку. После чего мы пускаемся в путь. Естественно, он ведет в Сохо.
   — Некуда деться от этих насилий, — снова повторяет мисс Грей, скорее в виде рассуждения вслух, чем в качестве темы, предложенной для дружеского обсуждения.
   — Что вы хотите: человечество цивилизуется. А цивилизация требует жертв. Те, кто справляются с этим быстрее, вынуждены наказывать более медлительных. Последние же из зависти стреляют в первых.
   — А вы, Питер, из каких?
   — Понятия не имею. Скорее всего, мое место среди клиентов Марка. Может, не в самом начале очереди, а где-то сзади, но это не меняет сути дела.
   — Не понимаю, как можно шутить такими вещами, — вздрагивает моя спутница и невольно прижимается ко мне.
   — А над чем же еще шутить? Человек, сам того не желая, шутит над тем, что его окружает, а как вы сами заметили, нас окружает прежде всего насилие.
   — Вы даже не предполагаете, в какой степени вы правы, — говорит мисс Грей таким тоном, что я настораживаюсь.
   — Как это понимать?
   Вместо ответа она предлагает:
   — Зайдем куда-нибудь, где тепло. Я бы с удовольствием выпила чашку горячего чая.
   «Горячий чай». В моей памяти тут же возникает кондитерская, куда однажды меня пригласил мистер Хиггинс, кстати, также жертва двух опасных сил: преступного мира и собственной продажности.
   Короче говоря, мы заходим в старомодную кондитерскую, которая попадается нам по дороге в «Еву», и уединяемся в скромном уголке. Я заказываю чай для Линды, себе — кофе и тут же осознаю свою ошибку: принесенные нам чай и кофе почти одинаковы по крепости и даже по цвету.
   — Последнее время у вас какой-то подавленный вид, — замечаю я, стоически отпивая глоток подозрительной жидкости.
   — Неужели это заметно?
   — Боюсь, что да.
   — Ах, Питер, я в полной безысходности, — вздыхает Линда.
   И чтобы я не ломал голову в догадках, поясняет:
   — У меня был разговор с Дрейком. Очень долгий и очень неприятный разговор.
   — На какую же тему?
   — Тем было две. Первая была приправлена угрозами, вторая — посулами.
   — Ясное дело. Ну а все-таки, о чем шла речь?
   — Прежде всего он обвинил меня в невыполнении его указаний. Вместо того чтобы играть роль вашей надзирательницы, я стала вашей любовницей. И даже не удосужилась подать ему хоть какую-нибудь мало-мальски интересную информацию о вас.
   — Надеюсь, это соответствует истине?
   — Да. Однако он использовал это обстоятельство как повод припугнуть меня Марком, тем самым, в очередь к которому, по вашим словам, стоите и вы. «Дорогая, — сказал он мне, — за предательство у меня одно наказание. Возможно, мне недостает воображения, но до сих пор лучшего я не придумал. Не беспокойтесь, я не стану вас мучить. Я просто вас ликвидирую». А когда я спросила, в чем он видит мое предательство — вы ведь один из его людей, — он ответил: «В какой степени Питер мой человек и в какой — нет, как раз вы и должны были выяснить. Во всяком случае, если на этот счет у меня есть некоторые сомнения, я совершенно не сомневаюсь, что вы человек Питера».
   Помолчав, она машинально отпивает глоток чая и продолжает:
   — В сущности, это была только увертюра…
   — А что последовало за ней? Вам предложили занять место Бренды?
   Линда поднимает голову и вопросительно смотрит на меня:
   — Откуда вы знаете?
   — Что еще может захотеть такой человек, как Дрейк, от женщины, убедившись, что она не годится на роль доносчицы?
   — Да, он предложил мне занять вакантное место интимной подруги. И не преминул намекнуть, что это единственная возможность избежать наказания.
   — И вы, разумеется, признались, что любите меня…
   — М-м… что-то в этом роде.
   — На что Дрейк вам ответил: «И продолжайте его любить, кто вам мешает. Я не требую от вас любви, я хочу, чтобы вы со мной спали».
   — Можно подумать, что вы подслушали наш разговор, — говорит Линда.
   — Мне незачем подслушивать. Этот человек сидит у меня в печенках. Разбудите меня среди ночи и спросите: «Что бы сказал Дрейк по поводу того-то и того-то…» и я едва ли ошибусь.
   — Питер, он всех нас держит в руках. Он впился в нас, он нас душит, как этот отвратительный лондонский туман, с той лишь разницей, что туман в Лондоне гораздо менее опасен…
   Мисс Грей берет сигарету.
   — И чем же закончилась ваша беседа? — спрашиваю я, щелкнув зажигалкой.
   — Я объяснила ему, что мне надо подумать. И он проявил великодушие, дав мне маленькую отсрочку.
   — Что же вы тогда повесили нос?
   — Небольшую отсрочку, Питер. Совсем маленькую!
   Я мог бы ей объяснить, что в некоторых ситуациях отсрочка, даже самая маленькая, может оказаться вполне достаточной, но воздерживаюсь от подобного откровения. И поскольку я вождерживаюсь, Линда шепчет:
   — Мне страшно…
   — Собственно, чего вы боитесь? В конце концов, у вас есть выбор: Марк или Дрейк… В подобных случаях человек всегда выбирает из двух зол меньшее.
   — Как вы не понимаете. Да я просто не выношу его… я скорее соглашусь лечь в постель с саламандрой или крокодилом… я не желаю даже скрывать своего отвращения… не сумею этого сделать… так что все равно все кончится Марком…
   — Не драматизируйте положение вещей, — говорю я ей. — Не стоит дрожать заранее. Может, все и обойдется.
   — Не успокаивайте меня, — нервно перебивает она, — а если хотите хоть немного успокоить, сделайте что-нибудь.
   — Но что я должен сделать? Убить Дрейка?
   — Я сказала бы «да», если бы это было возможно. Но поскольку это невозможно… очень вас прошу, не оставляйте меня одну хотя бы несколько ночей, до тех пор, пока я не приму решение.
 
 
   Мы уже почти дошли до ярко освещенного входа в «Еву», и я собираюсь повернуть обратно, чтобы заскочить в отель, как вдруг перед нами вырастает горилла Ал.
   — А я за вами, сэр. Вас вызывает шеф.
   Кивнув Линде на прощание, я направляюсь по коридору к кабинету директора. Дрейк расположился на фиолетовом диване, который некогда занимала грациозная Бренда.
   — А, это вы, Питер, — лениво поднимает на меня глаза рыжий. — Присаживайтесь.
   Я опускаюсь в кресло и, воспользовавшись наступившей паузой, закуриваю. Шеф, похоже, не в форме. Лицо его как всегда пылает, глаза воспалены. Видно, он провел бессонную ночь.
   — Ну, теперь-то вы, надеюсь, довольны, — произносит он наконец, стараясь придать своему тону как можно больше добродушия. — Пророчества древнего фараона больше не будут тревожить ваш сон…
   — Что правда, то правда. И все-таки я не доволен.
   — Вот как? — поднимает брови Дрейк. — Чем же?
   — Думаю, мы поспешили с ликвидацией Ларкина…
   — А что еще нам оставалось делать?
   — Дезинформировать… Выиграть время…
   — А если бы этот номер не прошел? Если бы у него появились свои источники информации? Вы представляете, сколько стоят десять килограммов героина? И чем я рискую в случае провала? В конце концов, за товар плачу я, а не вы!
   — Я просто высказал свои соображения, сэр.
   — Естественно. Все эти дни я тоже много думал. И вызвал вас для того, чтобы сообщить о результате своих размышлений…
   Однако он не спешит с этим, а протягивает руку к бутылке и наливает себе двойную дозу виски. Пробует его и приступает к неизменному ритуалу с сигарой. И только закурив, изволит продолжать:
   — Теперь, когда Ларкина нет среди нас, мы можем исполнить последнее его желание, мой друг. На этот раз ориентироваться на более солидную партию. Килограммов на десять-пятнадцать… Потому что вполне возможно вмешательство этих типов из ЦРУ. Нам нужно сорвать куш побольше, прежде чем они начнут нам мешать.
   — А как быть с реализацией товара?
   — Сбыт обеспечим потом. На такой товар всегда найдутся охотники, это вопрос времени. Самое главное — доставить груз сюда и укрыть его в надежном месте. Что вы скажете на это?
   — Думаю, что нам ничего другого не остается.
   — Большой куш, а потом — выждать! — бормочет себе под нос Дрейк. — Подождем, сколько нужно. А когда все поутихнет, и эти типы забудут о нас, начнем все сначала.
   — Все это чудесно, только вот зачем вам мое мнение, — вставляю я. — Я уверен, что вы уже заказали новую партию.
   — Ах, проныра! — восклицает шеф с преувеличенным восхищением. — Ваше мнение, Питер, служит подтверждением моего. А это не мало.
   Он наклоняется ко мне, с трудом преодолевая сопротивление объемистого живота, и доверительным шепотом сообщает:
   — В сущности, я дал заявку еще в то время, когда Ларкин был жив. И, между нами говоря, по рекомендации самого Ларкина. Ровно на пятнадцать килограммов. Пятнадцать килограммов, вы понимаете?! И вы хотите, чтобы при такой колоссальной партии героина я бы позволил этому мерзавцу и дальше ходить по земле?
   — В таком случае можно полагать, что прибытие товара в Болгарию не гарантировано…
   — Вы угадали снова. Я располагаю уже точными координатами. И вызвал вас, Питер, для того, чтобы вы написали почтовые открытки.
   Дрейк выливает в рот остатки виски и пустым стаканом указывает мне на письменный стол:
   — Так что садитесь вон туда, достаньте открытки и чернила из ящика и беритесь за дело.
   Выполняю его приказания. Обмакнув тонкое перо в пузырек с бесцветной жидкостью, спрашиваю:
   — Что писать?
   Шеф встает и медленно приближается к столу.
   — Пишите: «Фрина», 23 октября, Варна.
   Выполняю и это приказание, нанося текст миниатюрными буквами в предназначенный для марки квадратик.
   Склонившись надо мной, Дрейк внимательно следит за моими действиями. Когда все пять открыток написаны, он замечает:
   — Во всяком случае, должен признать, что вы, Питер, очень хитро все придумали.
   — Что именно?
   — Да вот это: посылаете сообщение, написанное по-болгарски и вашим почерком.
   — Зачем возбуждать у людей ненужные подозрения? Должен вам сказать, что не вижу оснований для вашего раздражения, сэр. Люди верят мне, а не вам по той простой причине, что не знают вас.
   — Меня это ничуть не раздражает, наоборот, я в восторге от вашей ловкости. Хотя в данном случае она ни к чему. Мне кажется, я уже говорил, пока вы мне нужны, у вас не может быть повода для опасений. Я тоже, как вы понимаете, нуждаюсь в верном приятеле.
   И видя, что чернила уже высохли, он добавляет:
   — А теперь наклейте марку и напишите текст.
   «Мою» открытку я посылаю от имени некоего болгарина, пребывающего в Лондоне в командировке. Он подписывается одним именем — иногда это Васко, иногда — Коле, словом, первым пришедшим мне в голову именем. Остальные четыре открытки Дрейк раздает разным людям, которые должны опустить их в различное время дня в разные почтовые ящики, поскольку однообразный текст послания может возбудить подозрение.
   По окончании письменной работы я отдаю открытки шефу и тот кладет их в ящик письменного стола. Заперев ящик на ключ, он говорит мне:
   — А теперь можем пойти посмотреть программу. Надеюсь, что номер Линды еще не снят…
   — А что это за «Фрина»? — спрашиваю я, пропуская мимо ушей его реплику.
   — Я вам говорю о Линде, а вы спрашиваете о Фрине! — недовольно ворчит шеф. — Фрина — греческая торговая фелюга, если вас это так интересует.
   Не знаю, упоминал ли я, что сегодня воскресенье. Но если даже и не упоминал, это ясно и так: зал переполнен. Хорошо, что я с шефом, а иначе остался бы без места. Стентон, который тут же замечает наше появление, усаживает нас на лучшие места, неподалеку от дансинга, демонстрируя при этом подобострастие лакея и ловкость опытного официанта. Счастливчик, не ведающий конфликтов драматического героя, вовремя сообразивший, что в такие времена и в такой обстановке роль верного слуги наиболее безопасна — вот что такое Стентон.
   — Шампанское? — рявкает Дрейк в ответ на вопрос официанта. — Ты за кого нас принимаешь, милейший…
   И когда в нарушение установленного порядка на столике появляется бутылка «Баллантайна», шеф собственноручно наливает в свой стакан двойную дозу виски и после некоторых колебаний разбавляет его крохотным кубиком льда.
   — Эта программа в самом деле тянется слишком долго, — ворчит рыжий, отхлебывая виски и пренебрежительно глядя на дансинг, где в это время знакомая мулатка борется со своей плюшевой зеленой змеей. — Впрочем, Стентон прав: какой смысл тратить деньги на подготовку новых номеров, когда старые еще не вышли в тираж. Хотя, конечно… время от времени…
   Ему, собственно, плевать на все эти номера — и на старые, и на новые, все они не имеют значения, кроме, пожалуй, одного, чья очередь пока не настала. И он разглагольствует только потому, что выпил слишком много и дошел до такого состояния, когда уже не может молчать.
   Шеф с явной досадой следит за тем, как мулатка в бешеном ритме вихляет бедрами, осыпая пол пластмассовыми бананами. Когда наконец-то мулатка удаляется, провожаемая вялыми хлопками, и оркестр замолкает, давая нам возможность снова слышать друг друга, шеф замечает:
   — Нет, эти бесконечные повторения в самом деле начинают досаждать… даже в такой стране, как наша, где чтут традиции…
   — Зачем напрасно тратить средства, — повторяю я его собственную мысль, — ведь вы же знаете, что интересует клиента…