Райс Патриция. Бумажная луна

   — Я хочу, чтобы ты вернулась. Все эти годы я держался только благодаря тебе. Когда было трудно, я видел перед глазами твое лицо и говорил себе, что нельзя сдаваться. Я много работал и вот теперь приехал за тобой. Посмотри, как он тебя заставляет жить! Ты создана для другого, Дженис. Этот скупой мерзавец владеет банком, полным денег, а тебе приходится жить, как последней нищенке. Ты не можешь здесь оставаться! Я верну тебя и ребенка к цивилизации, там твое место.
   «Интересно, сколько он репетировал эту речь?» — подумала Дженис. Только сейчас до нее дошло, что все красивые слова, которые он ей когда-то говорил, были всего-навсего заученными фразами из его книги обольщения. Прошло уже столько лет, но ей все-таки хотелось надеяться, что между ними действительно что-то было, что он в самом деле хотел к ней вернуться. Разочарование оставило горечь во рту, но проглотить его сейчас было легче, когда у нее было будущее. Ей так хотелось, чтобы Питер был здесь!
   — Меня уже не купишь на лошадиный помет, Стивен. Я научилась выбрасывать его с дороги лопатой. Я счастлива замужем, и у меня нет ни малейшего желания бросать своего мужа. Ты опоздал. Если бы ты был хотя бы наполовину мужчиной, то приехал бы за мной после того, как соблазнил меня. Но ты бросил меня, и я никогда не прощу тебе этого. Вбей это себе в башку и убирайся!
   Бетси собирала свои краски. Дженис осторожно передвинулась в ее сторону, собираясь встать между Стивеном и своей дочерью.
   — Ты не права, Дженис. Я возвращался за тобой, но твой отец сказал, что ты уехала. Я приезжал позже, но ты исчезла. Тогда мне нечего было тебе предложить, я просто хотел увидеться с тобой снова. После этого дела у меня пошли еще хуже, и я решил, что тебе будет лучше без меня. Ты красивая женщина. Я знал, что стоит тебе только пожелать, и любой мужчина будет твоим. Я хотел как лучше для тебя.
   — Рассказывай это другой пятнадцатилетней девочке, Стивен! — устало сказала Дженис, не выпуская Бетси из поля зрения. — С тех пор я прошла все круги ада и больше не верю в то, чего не могу увидеть своими глазами. А сейчас я вижу своими глазами обыкновенную кучу лошадиного помета.
   Она никогда ни с кем не говорила в таком тоне, но не знала, как еще заставить его понять: она хочет, чтобы он ушел, и сию же минуту.
   — Хорошо, испытай меня! Давай я останусь здесь и буду тебе помогать, пока не вернется твой муж, если он вообще вернется. В городке поговаривают, что он исчез. Так что не гони меня раньше времени, я еще могу тебе пригодиться.
   Это был удар ниже пояса. Удар, который вызвал к жизни все ее страхи и разрушил все так тщательно возводимые баррикады. Боль зазвенела у Дженис в груди, на глаза навернулись слезы, и все же она не собиралась сдаваться. Питер должен быть жив! В другое она просто отказывалась верить.
   — Считаю до десяти и иду за ружьем. Раз! — Она направилась к Бетси. — Два.
   При счете «пять» она уже почти бежала.
   Схватив Бетси за руку, она быстро пошла к дому за ружьем. Стивен уже запрыгнул на своего коня и улыбнулся девочке, глядя на нее сверху вниз:
   — Привет, Бетси! Ты так же красива, как и твоя мама, знаешь об этом? Хочешь, я привезу тебе леденцов?
   Дженис очень хотелось взять в руки ружье. Она втолкнула Бетси в дом и четко сказала:
   — Десять.
   Он ускакал раньше, чем ей пришлось на глазах у дочери взяться за ружье.

Глава 31

   — У нас достаточно золота, чтобы выплатить долг, Маллони. Скоро пойдет снег. Зимой мы здесь все равно ничего не найдем, так что давай-ка выбираться отсюда, пока не поздно. Если начнется буран, у нас не хватит ни сил, ни продуктов, чтобы переждать его.
   Вскинув на плечо кирку, Таунсенд взвесил на ладони кисет с золотом. Глаза его потемнели, когда он взглянул на напарника. Стоял такой холод, что изо рта шел пар, а Маллони весь истекал потом. Он был болен, еле поднимал кирку и все-таки продолжал тщетно долбить по камню.
   — Я не могу вернуться таким же нищим, каким пришел, — упрямо пробормотал Маллони, шатаясь от слабости.
   — Твоей жене будет лучше, если она увидит тебя живым и нищим, чем мертвым и богатым, — осторожно заметил Таунсенд.
   Он не много знал о семье Маллони и о его прошлом, но о многом догадывался и не был уверен в том, что новоявленная миссис Маллони ему понравится.
   — Нет, я не могу так с ней поступить. Мне надо добыть золото, я обещал!
   Таунсенд терпеливо ждал, пока Питер выместит на неумолимом камне очередной приступ ярости. Когда он все-таки повалился на колени и не смог подняться, Таунсенд вырвал кирку из его рук:
   — Идем! Я отведу тебя обратно в город, пока мы оба здесь не погибли.
   Маллони так исхудал, что превратился практически в скелет, и все же, когда Таунсенд попытался его поднять, у него хватило сил оттолкнуть его и снова схватиться за кирку. Таунсенд только успел увернуться, когда Питер со всего размаху метнул свое орудие в скалу.
   — Будь проклят такой Бог, который кормит воров и морит голодом честных людей! — крикнул он в холодный горный воздух.
   Кирка вонзилась в грязевой карман, да так и осталась высоко в скале, за пределами досягаемости.
   Таунсенд был не совсем согласен с проклятием друга. Он бы не стал формулировать именно так и все же терпеливо помог Питеру подняться, когда тот снова упал. Им предстоял долгий путь вниз, а эти тучи были очень похожи на снежные.
 
   Дженис не спалось. Она лежала в постели, глядя на лунный свет, который проникал в спальню сквозь неплотно задернутые занавески. После захода солнца подул резкий холодный ветер, и в дом через многочисленные щели и трещины ворвались сквозняки. Вот когда она впервые подумала об отступлении. Питер должен был уже вернуться. Она не могла рисковать здоровьем Бетси, оставаясь в горах на зиму. К тому же ее очень тревожило появление Стивена. Надо было переезжать куда-то в более безопасное место.
   Словно во сне, она вдруг услышала топот лошадиных копыт. Она желала услышать их и услышала — призрачные, мучительные звуки, от которых на душе делалось еще горше. Она так сильно мечтала, чтобы Питер вернулся, что теперь грезила наяву. Крепко вцепившись пальцами в тяжелое ватное одеяло, Дженис пыталась прогнать слуховые галлюцинации.
   Но они не исчезали, наоборот, топот становился все отчетливее, все ближе. Вот уже у самой двери.
   Внезапно испугавшись, Дженис вскочила с постели и схватила дробовик, который теперь все время держала под рукой. Она давно научилась стрелять. Но у Дженис не было достаточно патронов, чтобы потренироваться в стрельбе по мишеням. Она не знала, сможет ли попасть в цель, но готова попробовать.
   Дженис пробежала босиком по холодному полу к двери. Сквозняки пронизывали ее тело, а страх льдом сковывал каждое движение. Она не знала, кто там, но с хорошими намерениями по ночам не ходят. Дженис навела ружье на входную дверь.
   Мужской голос грубо выругался. На крыльце послышался глухой стук, будто упало что-то тяжелое. Казалось, что это пьяный ломится в дверь.
   Незнакомый голос мягко позвал через дверь:
   — Я видел дым из трубы. Здесь есть кто-нибудь? Миссис Маллони, это вы? Помогите мне внести вашего мужа!
   Дженис совсем заледенела от страха. Она даже не пыталась вникнуть в смысл слов этого человека. Наконец, стряхнув немое оцепенение, она подошла к окну и выглянула во двор.
   Человек, такой же крупный, как и ее муж, стоял на крыльце, пытаясь удержать на ногах мужчину, рука которого то и дело сползала с его плеча. Обе руки незнакомца были заняты неуклюжей тяжестью безжизненного тела, и он никак не мог справиться с дверью. Дженис только мельком взглянула на мужчину, которого он держал, и бросилась открывать дверь.
   Незнакомец буквально ввалился в дом и потащил свою ношу в спальню, буркнув на ходу «спасибо».
   Дженис поспешила завернуть спящую девочку в маленькое стеганое одеяло и переложила ее на пол. Незнакомец сбросил свой груз на теплую постель и наконец вздохнул:
   — Ффу-х, тяжелый, гад! Простите, мэм. — Выпрямившись, он неловко стянул с головы шляпу: — Я Шерман Таунсенд, напарник вашего мужа. Несколько дней назад у него началась горячка, но я не мог заставить его спуститься сюда, пока он не потерял сознание.
   Дженис провела рукой по лбу Питера, почувствовав жар и услышав затрудненное, хриплое дыхание. Страх и тревога отступили — Питер был дома. Он здесь, он жив, она может до него дотронуться! Теперь она выдержит все, что угодно! Она тихо всхлипывала, вытирая пот с его лба.
   — Спасибо, мистер Таунсенд. Сейчас я разведу огонь. Может, если я обмою его теплой водой…
   Когда она обернулась, он был уже у двери.
   — Я сам все сделаю, мэм, заодно и согреюсь — продрог как собака!
   Дженис обрадовалась его уходу. Ей хотелось побыть наедине со своим мужем, чтобы никто не видел ее трясущихся рук и заплаканных глаз. Питер вернулся. Надо радоваться, а она дрожит как осиновый лист, ощупывая его рубашку. Он даже не знал о том, что жена рядом.
   Чуть позже Таунсенд принес ковшик с теплой водой. В спальню уже просочилось немного тепла от камина. Бетси съежилась на полу по другую сторону кровати, но не проснулась. Дженис с благодарностью взяла ковшик.
   — Там на крыльце котелок с тушеным мясом. Разогрейте себе, мистер Таунсенд. А я сейчас пойду приготовлю кофе.
   — Я и сам могу приготовить кофе. Сидите с Питером. Как только рассветет, я поеду вниз за доктором.
   Таунсенд был большим и неуклюжим, но его присутствие ничуть не раздражало Дженис. Напротив, она готова была полюбить его за то, что он говорил такие правильные вещи. Он поедет за доктором. Да, Питеру нужен доктор. Сама она не имела ни малейшего понятия о том, как лечить мужа.
   Она слышала, как Таунсенд вышел на крыльцо за котелком, но как он потом возился на кухне, было уже вне ее сознания. Дженис склонилась над Питером, протирая теплой водой ему лицо. Господи, как холодны его руки! Дженис приложила одну к своей щеке, чтобы согреть. Он беспокойно зашевелил пальцами, и ее всю заколотило, будто это она была в лихорадке и полуобморожена.
   С великим трудом Дженис удалось стянуть с Питера грязную промерзшую одежду. В комнате было темно, и она почти ничего не видела, только чувствовала под своими пальцами его острые ребра. Как он исхудал!
   Дженис провела полотенцем по массивным плечам и предплечьям Питера. В их короткой супружеской жизни было не слишком много прикосновений, и сейчас ей хотелось потрогать его всего, с головы до ног. Но она ограничилась лишь тем, что протерла мужа теплой водой. Питер весь дрожал, и Дженис принялась энергично его растирать. Она нашла еще одно стеганое одеяло и набросила его сверху ватного. Дрожь его начала стихать, но в сознание Питер не приходил.
   Она услышала, как Таунсенд устраивается на ночь. Все еще дрожа — на этот раз не только от страха, но и от холода, — Дженис забралась под одеяла к своему молчаливому мужу. Он снова был для нее чужим — этот человек, который вступил в противоборство с горой, чуть не убив себя из-за какого-то золота. Она не знала, зачем Питер сделал это, и не имела ни малейшего желания строить догадки. Ей просто хотелось, чтобы вернулся тот мужчина, который бесстрашно лазил к ней ночью в башню.
   Дженис пролежала в полудреме остаток ночи, пока не услышала шум в передней. Наспех одевшись, она вышла приготовить завтрак человеку, который привел домой Питера. Таунсенд уже развел огонь и поставил вариться кофе. Увидев ее, он смутился и пошел во двор к лошадям, а хозяйка занялась печеньем и яичницей.
   Пока он завтракал, Дженис вернулась в спальню проверить, как Питер, и разбудить Бетси. Питер беспокойно ворочался, и она заботливо поправила сбившиеся одеяла. Она не знала, есть ли у него смена одежды, и решила перестирать то, что сняла с него ночью.
   Бетси вскрикнула от радости, увидев, что Питер вернулся домой. Дженис не стала говорить, что он болен — пусть девочка думает, что дядя просто спит, — и как только Бетси оделась, выпроводила ее из комнаты. Таунсенд уже мыл свои тарелку и кружку. Увидев Дженис, он смущенно поднял на нее глаза, так же смущенно поблагодарил за завтрак и, спросив про Питера, ретировался к двери, обещав прислать доктора сразу, как только найдет его.
   Сразу, как только найдет его. Дженис не понравились эти слова, но она с улыбкой помахала рукой Таунсенду, исчезнувшему на горной дороге. Сразу, как только найдет. И когда же это случится? Неужели ему придется ехать до самого Гэйджа? Она пожалела о том, что здесь такое безлюдное место и не так просто добраться до людей. Дэниел сейчас ей не поможет.
   Дженис пустила на бульон последний кусок оленины из тех запасов, что ей приносил Мартин, и, усадив Бетси за штопку, вернулась в комнату больного. Питер был еще в горячке, но открыл глаза, услышав ее голос, и выпил воды, которую она подала. И все-таки Дженис сомневалась в том, что он ее узнал.
   — Мы уже богаты? — спросила Бетси, заглядывая в дверь спальни.
   Дженис в это время пыталась напоить Питера бульоном.
   — Не думаю, — ответила она, когда муж наконец открыл рот и взял ложку.
   Питер, казалось, совсем не понимал, где он и что с ним.
   — Ну ладно, мы станем богатыми, как только я начну продавать свои картины, — заверила ее Бетси и вернулась к своим делам по хозяйству.
   Дженис невольно улыбнулась. Наивная детская самоуверенность! Если бы все было так просто!
   В эту ночь она устроила для Бетси постель в комнате у камина. Если они будут жечь огонь много ночей кряду, то скоро кончатся запасы поленьев. Так что, если Мартин не вернется, Дженис придется самой учиться колоть дрова.
   В тишине спальни Дженис надела ночную рубашку и легла под одеяло к Питеру. Тело его пылало, как печка, он то дрожал в ознобе, то исходил потом. Когда ему было холодно, она ложилась к нему поближе, согревая его собой, а когда становилось жарко, протирала мужа холодной водой. Дженис просто не знала, как еще облегчить страдания Питера.
   Когда он начинал особенно беспокойно метаться по постели, Дженис давала ему выпить виски, разведенное с водой. Бутылку оставил Таунсенд как свое единственное медицинское средство. Похоже, оно помогало, Питер на какое-то время успокаивался, и Дженис удавалось немного поспать.
   Она проснулась, услышав хриплый голос Питера. Муж звал ее по имени. Не успела она еще прийти в себя, как его худая, но сильная рука уже лежала на ее груди. Задыхаясь, она попыталась отодвинуться, но он перебросил ногу ей через бедро и впился губами в шею. Он скорее сосал, чем целовал, и Дженис тихо застонала от удовольствия.
   — Дженни! Дженни, — прошептал он, задирая подол ее сорочки.
   Дженис чуть не выпрыгнула из собственной кожи. Питер поцеловал ее грудь. По беспокойным движениям и бессвязной речи она понимала, что муж еще в лихорадочном забытьи, но это нисколько не охлаждало ее пыл. Дженис почувствовала на себе его тело. Это тело искало разрядки, в которой нуждались оба. Она не знала, откуда в Питере взялись силы. Кожа его полыхала, как живой факел.
   По сравнению с их предыдущей близостью это было безумством похоти, но Дженис это уже не волновало. Ее муж вернулся, и она сделает так, чтобы у них все было хорошо. Крепко обняв Питера, она позволила ему воспользоваться ее телом. Она закричала, когда он, утолив свою страсть, оставил ее страсть неутоленной. Дженис уже знала, что полагалось чувствовать в такие моменты, и не почувствовала этого, но зато дала Питеру какое-то умиротворение. Он перекатился на спину и сладко заснул.
   Дженис заснула не сразу. Глупо было с ее стороны позволить ему это. Что, если Питер умрет от горячки, а она забеременеет? Как тогда жить, если она не сможет работать?
   Но наперекор всем страхам сердце ее отчаянно жаждало того крошечного человечка, который, возможно, уже зарождался в ней. Она хотела ребенка от Питера, и поэтому должна заставить Питера выжить.
   Встав на рассвете, Дженис умылась, оделась и пошла готовить завтрак. Питер проснулся от вкусного запаха горячего хлеба. Он лежал на постели, едва в сознании, и умирал от чудовищного голода. В желудке была бездонная пропасть, готовая поглотить вагон еды. Но вот что странно — он чувствовал странное умиротворение.
   Наконец он понял, что ему тепло, сухо и что он лежит на облаке. Еще он понял, что проснулся без болезненной эрекции, которая не давала ему покоя каждое утро на протяжении нескольких месяцев. Бывали дни, когда ему хотелось все бросить и уехать к Дженис, настолько непереносимой была эта мука воздержания. Здесь, в горах, не так просто найти воду, но ему удалось отыскать холодный ручей. В нем он топил свое вожделение. Но едва ли холодный ручей мог дать ему такое чувство блаженной насыщенности, какое он испытывал сейчас.
   Ему было тепло и сладостно хорошо, а теперь еще он почувствовал отчетливый запах секса, идущий от простыней. Черт, где же он? Простыни! Он спал на простынях!
   Питер с усилием открыл глаза и уставился вверх, на бревенчатый потолок. Он узнал знакомые очертания сучка на бревне по правую сторону от кровати. Он у себя дома! И простыни на кровати, и запах пекущегося хлеба…
   Кэт? Нет, не может быть. В городке говорили, что Каталина пару месяцев назад сбежала с каким-то торговцем. Она оставила нижнюю юбку, которую Питер купил ей вечность назад. Он нашел эту юбку, когда заехал домой по дороге в гору, но так и не понял, почему Кэт ее оставила — то ли хотела насмешливо бросить эту юбку ему в лицо, то ли просто передавала данный предмет туалета его следующей любовнице. Женщины всегда были для него загадкой. Все, кроме Дженис. Дженис он понимал.
   Дженис… Питер поморщился и попытался снова забыться сном. Он подвел ее. Оставил ее без дома, без денег и без работы. А теперь еще, как видно, изменил ей с другой женщиной. Питер никогда не сможет объяснить ей этого. Придется взять то золото, что у него есть — его хватит, чтобы выплатить долг, — и ехать объясняться к жене.
   Но в данный момент у него так болела голова! Правда, он не слишком задумывался над какими-то объяснениями в последние месяцы, когда стало очевидно, что в проклятой горе или вовсе нет золота, или оно недоступно. Он продолжал крошить камень с одной отчаянной надеждой, что скала разверзнется адом и поглотит его навеки. Он поставил на карту свое будущее и проиграл. Что тут еще объяснять?
   В животе громко урчало, но он не решался встать с постели и посмотреть, кто там, в соседней комнате. Судя по всему, это вернулась Каталина. Какая другая женщина залезет в постель к голому мужчине? Питер с отвращением подумал о том, что изменил своей чистой жене с какой-то шлюхой. Вряд ли это был самый тяжкий из его грехов. Но рано или поздно придется ответить за все.
   Питер попытался сесть, но это оказалось не так просто — он был слабее, чем думал. Оглядываясь в поисках своей одежды, он почувствовал, как закружилась голова и перед глазами поплыли темные круги. Пока Питер балансировал на краю кровати, стеганое одеяло сползло на пол и он задрожал от холода.
   Усилием воли пытаясь сосредоточиться, Маллони упустил момент волшебного появления феи в дверях спальни. Лишь когда звонкий детский голосок позвал: «Дженис, дядя Питер проснулся!» — лишь тогда он, полуголый и дрожащий, чуть не упав от неожиданности, увидел Бетси.
   Питер огляделся и наконец заметил и занавески на окнах, и чистые полотенца над умывальником, и лоскутный коврик у себя под ногами. Он был дома! Дженис, его жена, была здесь!

Глава 32

   Питер подумал, что в жизни не видел ничего более прекрасного — в дверях спальни стояла Дженис. Ее коса готова была вот-вот рассыпаться, под сияющими глазами пролегли темные тени, а испачканный в муке фартук защищал старенькое платье, которое, даже на его несведущий взгляд, уже не поддавалось штопке. Жена показалась Питеру ангелом.
   — Мне кажется, я не заслужил рая. — Вот и все, что смог вымолвить его непослушный язык.
   Комната поплыла перед его глазами, и Питер рухнул как подкошенный.
   Дженис успела подхватить мужа, осторожно уложила на кровать.
   — Что верно, то верно, рая ты не заслужил, — проговорила она, тщательно подтыкая под него одеяла. — И сейчас ты тем более не попадешь туда, это я тебе обещаю. Только посмей умереть, и я провожу тебя прямо в ад, Питер Маллони!
   Эти слова были скорее мучительной мольбой, чем грубым упреком. Питер глупо улыбался в потолок. Жена не отворачивалась от него, даже когда сердилась! При мысли о том, что скоро Дженис по-настоящему рассердится, улыбка его померкла. Вот тогда и отвернется от него, когда узнает, что Питер не стал богатым и никогда не станет. Он продулся в пух и прах!
   — Я принесла тебе горячего бульона. Ты можешь приподняться на подушки?
   Питер подумал, что лучше умереть от голода, чем сказать ей о том, что они по-прежнему нищие. Для него самого это было не так уж важно. Себе на жизнь он всегда заработает. Но ему невыносимо было увидеть разочарование и страх на лице Дженис. Лучше умереть, чем видеть, как она бросает его!
   Подняв глаза, Питер увидел бледную от волнения Дженис, которая озабоченно суетилась над ним. Нет, он не может так поступить с женой! Придется возвращаться в гору.
   Он послушно попытался сесть. Взгляд его упал на Бетси, и он спросил не своим, хриплым голосом:
   — Где моя ночная рубашка?
   Дженис махнула дочери, чтобы та вышла из спальни, и наклонилась, чтобы поцеловать Питера в лоб. Только сейчас до него дошло, почему сегодня утром он проснулся таким удовлетворенным. Мелькнули обрывочные видения из его лихорадочного забытья.
   — Я люблю тебя, — пробормотал он, притягивая Дженис к себе.
   Питер обхватил ее руками и так и держал, ничуть не заботясь о том, как и почему она здесь, просто радуясь этому.
   Потом он снова погрузился в забытье. Очнулся он оттого, что почувствовал, как Дженис пытается надеть на него рубашку. Объединенными усилиями они справились с этим, после чего Питер так ослабел, что не мог оторвать головы от подушки.
   Этот день он помнил плохо. Он хлебал обжигающе горячий бульон и требовал теплого хлеба, который едва мог глотать. Когда у него поднимался жар, его обмывали холодные руки, а когда сотрясал озноб, те же руки укрывали его одеялами. Он отворачивался от воды, но жадно пил разбавленное виски. Жизнь возвращалась к нему, и Питер наконец поверил в это, когда наступил вечер и он ощутил, что с явным нетерпением ждет Дженис.
   Но уснул раньше, чем она легла в постель.
   А проснулся только на рассвете. Приподнявшись на подушках, он увидел, как его мужская плоть приподняла одеяло. Рядом сладко посапывала жена. Он не смел ее будить. Вчера у Дженис был такой изможденный вид, будто она не спала несколько недель. К тому же у него было не больше силы, чем у новорожденного младенца. Надо подождать, пока желание стихнет.
   Но оно не стихало. Питер говорил себе, что они еще не могут позволить себе иметь детей. Он знал, что Дженис страшно переживала из-за того, что еще нет средств, чтобы поднять их на ноги. Но тело яростно требовало акта продолжения рода, и женщина, которую он хотел видеть матерью своего ребенка, безмятежно лежала рядом.
   Конечно, зов тела, который владел им сейчас, имел мало общего с идеей продолжения рода. Если ребенок после этого появится — хорошо. Но в данный момент его намерения были не столь далеко идущими. Ему хотелось обладать женщиной. И еще ему не терпелось выяснить, хочет ли жена его. Дженис была странной женщиной. Она не хотела выходить замуж, не хотела ложиться с ним в постель, не хотела ничего того, чего так отчаянно желал он. И все-таки, когда ему удавалось уговорить ее, она отвечала так страстно. Было приятно сознавать, что Дженис научилась желать его так же, как он желал ее. В такие моменты никакие превратности судьбы не имели значения.
   Питер постарался заснуть, но ничего не получалось. Все тело болело. Осторожно повернувшись, он притянул жену к себе. Она невольно сжалась, попыталась вырваться.
   И проснулась. Питер почувствовал это, хотя она не подала виду. Он погладил ее грудь через фланелевую сорочку. Дженис напряглась, но не отодвинулась. Он развязал ленточку и запустил руку в открывшийся ворот. Прикоснувшись к ее теплой плоти, он чуть не задохнулся от мощной волны, прокатившейся по его чреслам. Она слегка прогнулась, приподнимаясь навстречу его рукам. И Питер, потеряв всякое терпение, вдавил ее в матрас и склонился над ней, целуя грудь. Жена вскрикнула от наслаждения, и он совершенно потерял голову.
   Она горячо отвечала на его поцелуи. Питер упивался этой страстью. Повернувшись на спину, он перекатил ее на себя, чтобы не тратить лишние силы. Теперь она нашла губами его грудь, желая вернуть то удовольствие, которое он ей давал, и стала нежно покусывать его сосок. Питер с трудом удерживался от крика, не в силах больше терпеть эту пытку желанием.
   — Дженис, люби меня! — поцеловав ее в губы, приказал он, а может, взмолился.
   Она, похоже, не поняла, чего хочет муж, но он не замедлил ей показать. Питер чувствовал ее неуверенность, но не мог больше ждать ни секунды и опустил ее на себя.
   Вот и все, чего он хотел. Как только ее теплая плоть охватила его, сразу стало легко. Он приподнял бедра, почувствовав, как Дженис сжалась вокруг него, и осознал, что всегда мечтал быть только здесь.
   Она раскачивалась над ним, стремясь получить наслаждение и деля его с ним.
   — Не уходи, Дженис, — пробормотал он в ее волосы, когда все закончилось. — Никогда не уходи.
   Эти слова относились не только к их физической близости, но Дженис ничего не слышала. Уютно устроившись в его сильных объятиях, она уже спала.