Страница:
Она вся расслабилась, позволяя ласковым словам омыть все страхи, и пламя желания вновь охватило ее. Она вся двинулась ему навстречу, с неожиданной острой радостью услышала его стон, когда он проник в нее глубже. Было немного больно и неудобно, но вместе с тем внутри возникало радостное волнение от понимания того, что этим проникновением он заполняет в ней какую-то пустоту.
Алекс двигался медленно и ритмично, словно подготавливая ее к тому, что скоро ей самой захочется большего. Потом, всматриваясь в ее лицо и пытаясь угадать это, сделал последний толчок.
Эвелин дернулась в его руках, вся задрожала, ощутив его в себе уже полностью, до самой глубины. Он замер, давая ей время привыкнуть; Эвелин открыла глаза и встретилась с его внимательным взглядом. И в этот момент она узнала о нем больше, чем за все время знакомства. Сердце ее словно рванулось из груди, готовое соединиться с его сердцем. В глазах его были печаль… и нежность. Ей захотелось любить его, держать в объятиях, сказать, что все хорошо. Но все, что она могла сейчас, — это притянуть его к себе для поцелуя. Ее тело само скажет то, что невозможно выразить словами.
Дрожь перешла в лихорадочное желание движения. Ее губы буквально впились в губы Алекса, и внезапная дрожь его сильного тела напомнила, что его терпение на исходе. Эвелин чуть не вскрикнула, когда он отстранился и вновь устремился внутрь. Вскоре уже не было причин бояться. Он словно увлек ее за собой, заставляя почувствовать то, чем был переполнен сам, обучая ритму своего желания.
Если бы она могла представить, что все будет так, то никогда бы не согласилась. Теперь не только он владел ее телом, но и она — его, отвечая на всякое его движение, пока могучий ритм, заложенный в обоих, не сделал их единым целым и не поднял до восторга сладостной пытки, которая должна была вот-вот кончиться, иначе уничтожила бы обоих, сожгла. Шумное дыхание Алекса будто срослось с ее стонами, и, ощутив его последний, сотрясший все тело толчок, Эвелин почувствовала, как внутрь огненной лавой пролилось его семя, переплавляя ее всю в иное, новое существо.
Потом они лежали тихо, не шевелясь. Немалый вес Алекса просто вдавил ее в матрац, но она не возражала. Обвив руками его шею, она наслаждалась этим теплом и уютом. В том месте, где они соединились, еще болело, но она не хотела отпускать его.
Ничто не может продолжаться вечно. Алекс наконец пошевелился, привстал и осторожно откатился в сторону, как бы стараясь не помять ее. Эвелин ощутила, как воздух холодит живот, повернулась вслед за Алексом, не выпуская его из объятий, чувствуя рядом его наготу, но уже не смущаясь этого. Алекс обнимал ее так, словно делал это всю жизнь. И она уже не могла представить, что когда-то все было не так.
Эвелин уловила его вопросительный взгляд, и слабая улыбка тронула ее губы. Она коснулась пальцем щеки, провела рукой по волосам и спросила чуть лукаво:
— Не слишком быстро для тебя?
И тогда Алекс улыбнулся именно той улыбкой, от которой по телу бежали мурашки, и захотелось целовать его до тех пор, пока все не повторится вновь. Ну почему он не мог почаще улыбаться так? Эвелин прильнула к его груди.
— Можешь делать, как самой больше нравится. Я приспособлюсь как-нибудь…
Алекс поглаживал ее по спине, вновь прижимая к себе всеми изгибами тела. Тело его вновь искало близости, но он понимал, что нужно подождать, дать успокоиться боли, которую ей причинил. Он с умилением думал о мужестве, с которым она все перенесла. Алекс принялся нежно целовать ее волосы и, когда Эвелин уткнулась лицом ему в плечо, набросил на нее одеяло.
— Я не спешу. У нас еще есть время. Вся жизнь…
Это было первой трещинкой в том уютном коконе, который окружил Эвелин. Она хотела спать. Все тело расслабилось в благодатной истоме, ей нужно было впитать все множество ощущений этой близости. Она еще чувствовала внутри его тепло. Не время было сейчас… Но она не могла не ответить.
— И все же я не выйду за тебя, Алекс, — пробормотала она ему в плечо.
Его рука перестала поглаживать ее волосы, потом, взяв за плечо, отстранила. Он должен был видеть ее лицо.
— А у тебя теперь нет выбора. Я говорил тебе. Может, ты уже носишь моего ребенка. Я не собираюсь потерять этого…
Он уже жалел о словах, которые вырвались против воли. Как это получилось? Она сняла, отшвырнула прочь все преграды и запоры, которыми он отгородил от других то, что было внутри. Сделала его беспомощным, уязвимым. В этот момент он ненавидел ее. В глазах его мелькнула угроза.
Но Эвелин поняла только, что причинила ему боль. Опять он оказывался совсем не таким, как она представляла. Но разбираться в этом именно сейчас не хотелось.
— У тебя был ребенок? — спросила она.
Да, Эвелин умела ударить в самое больное место. Сон как рукой сняло. Алекс откинулся на подушки. К чему сейчас все ворошить? Но если это заставит ее хоть что-то понять… Он должен вновь стерпеть давно забытую боль, чтобы счастье было возможным. Для него. И для нее. Он начал невнятно, с трудом подбирая слова.
Это была его шестнадцатая весна. Алекс уже во всех отношениях перерос своего домашнего учителя, но тому, во-первых, некуда было уйти, а во-вторых, до него как-то не доходила мысль о собственной бесполезности. Алекс хотел уехать в Оксфорд, но мать почему-то противилась этому, используя какие-то не очень резонные доводы. А ему уже все опротивело дома, он искал выхода своей бурной энергии.
С некоторых пор к ним зачастил еще некий сэр Хью. Причины его визитов не интересовали импульсивного и упрямого юнца. Поэтому, когда однажды мать призвала Алекса к себе в то время, когда у нее был сэр Хью, он не слишком обеспокоился. Она любила показывать сына своим друзьям, всегда одевала его по последней моде, и Алекс подозревал, что с матерью мог случиться припадок, если бы он явился без галстука или с неправильно застегнутыми пуговицами. Поскольку она была самым родным ему человеком, Алекс старался угождать матери, но с годами это все больше его раздражало.
И когда мать объявила, что сэр Хью попросил ее руки, она с таким же успехом могла объявить, что сегодня у них на обед будет луна в желе. Всю жизнь она твердила Алексу, каким злым и несносным человеком был его отец и что она никогда больше не позволит ни одному мужчине распоряжаться собой. Единственным мужчиной в ее жизни был Алекс. Правда, в последнее время они не очень ладили. Ее попытки по всем поводам вмешиваться в его жизнь надоели, и Алекс уже подумывал, что с этим надо что-то делать. Но решение в виде толстого старого сэра Хью Алекса вовсе не устраивало.
Они оба приводили множество разумных доводов, но Алекс вдруг обратил внимание на то, как этот жирный старик смотрел на его изящную и все еще очень привлекательную мать. И ему захотелось изо всей силы заехать кулаком в физиономию похотливому старому козлу.
Когда они замолчали, ожидая его одобрения, он только и сказал:
— Прекрасно. А почему бы и нет?
Развернулся и вышел из комнаты.
Он все же до конца не верил. Но когда через месяц они поженились и отправились в свадебное путешествие, планируя вернуться оттуда уже в дом баронета, Алекс почувствовал себя покинутым. Он понял, что один на всем белом свете. Рядом был учитель, целая армия слуг, готовых исполнить любое его желание. Но он был один.
Пока однажды в его жизни не появилась Бесс. Пухленькая, с полными ручками, веселой улыбкой и золотистыми кудряшками. Они были примерно одного возраста, но она имела опыт в любовных утехах. Зато он был сообразительнее. Но это не имело никакого значения, когда в летней духоте сеновала они открывали все новые способы услаждения своих юных тел. При воспоминании об этом запах свежего сена до сих пор заполнял его ноздри.
Она была хороша, они вместе учились всему. Она без стеснения рассказывала, как, при необходимости, ею пользовался отец. Но уверяла, что удовольствие получала только от встреч с Алексом. Он ревновал и приказывал ей ночевать в поместье, не ходить домой. Правда, он не был уверен, что она так и делала. Комнаты прислуги располагались на верхнем этаже, и он никак не мог решиться пойти проверить, опасаясь выставить себя на посмешище конюхам и горничным. Он только чувствовал, что ей с ним хорошо, и ни о чем другом не думал.
К тому времени, когда молодожены вернулись из своего путешествия, Алекс уже решил никуда не уезжать. Мать выслушала это равнодушно, она вообще выглядела утомленной, похудевшей и опиралась на руку супруга. И Алекса это почему-то не удивило.
К концу лета Бесс начала полнеть. Она была беременна. Они часто без всякого стыда любовались ее пухнущим животом. Этот ребенок был тем, что они сумели сделать вместе, своеобразным символом их взрослости. Когда Алекс попросил ее выйти за него замуж, она, отделываясь смешками, снова потянула его с собой в сено. Ее отяжелевшие груди были искушением, которому он не мог противостоять, и она этим пользовалась. А ему достаточно было знать, что только он владеет ею. Доказательством того был ребенок.
Но однажды он не обнаружил ее нигде в поместье. Испугавшись, что за нею пришел отец, Алекс, сходя с ума от беспокойства, поскакал в деревню. Но отец Бесс не очень его испугался. Он лишь смерил Алекса насмешливым взглядом, сплюнул на землю и сказал, что Бесс благополучно вышла замуж за отца своего ребенка.
Алексу казалось, что он сходит с ума. Ему едва минуло семнадцать лет. Но на всей земле у него не осталось никого. И ничего. Поместье матери принадлежало теперь сэру Хыо, и Алекс жил там только из милости. И даже его безумная ярость не могла ничего изменить в том, что творилось вокруг.
Он все же разыскал Бесс. Погожим сентябрьским днем, когда воздух был прозрачен и свеж, а солнце светило так ярко, что ему пришлось надвинуть шляпу иа самые глаза, он опять напился с конюхами, но алкоголь не принес облегчения. Когда он подъезжал к солидному каменному дому, окруженному амбарами, сараями и прочим, он уже знал, что Бесс — это прошлое. Но все же отказывался верить. Он спешился и отправился искать ее только ради того, чтобы доказать себе, что все кончено.
Она была уже на шестом месяце и еще больше расцвела. Встретила его теми же страстными поцелуями, позволила потрогать грудь и живот, но в ответ на предложение уехать лишь рассмеялась.
— Зачем? — спросила она с веселой улыбкой, окинув широким жестом кресло-качалку у очага, уютную, просторную гостиную добротного фермерского дома. — Ты мне сможешь дать все это?
Он дал ей любовь и ребенка, но больше не мог дать ничего. И она это знала. Он пытался протестовать. Пригрозил, что расскажет все ее мужу. Он клял ее и молил, но она смотрела равнодушно. Ее муж был уверен, что это его ребенок. От первой жены у него не было детей, и он так хотел этого. Это будет его ребенок. А может, так оно и есть. Кто знает…
До Алекса не сразу дошло. В течение долгих недель он по кускам, по осколкам, собирал все воедино. Она предала его. И никогда не любила… Через некоторое время пришла пора ехать в Оксфорд. Сэр Хью почти насильно отослал его туда. Его не было дома, когда Бесс родила. А потом он уже не возвращался домой.
Пьянство, безудержные развлечения с женщинами, постоянные долги привели к тому, что дома его совсем не ждали, и он постепенно забыл туда дорогу. Содержания, которое высылал отчим, хватало на оплату небольшой квартиры в Лондоне. А за расточительные привычки Алекс привык не платить. Кредиторы знали, что он единственный наследник престарелого графа Грэнвилла. И терпеливо ждали…
Алекс замолчал, не вполне уверенный в том, что его еще слушают. Чужие воспоминания могут усыпить кого угодно. Эвелин не спала, но и не сказала ничего. Не стоило рассказывать ей обо всех лживых шлюхах, которых он менял одну за другой. Он стал находить какое-то удовлетворение, обнаруживая, что следующая ничем не лучше предыдущей. И замужние женщины ничем от них не отличались. Они все изменяли мужьям. Если не с ним, так с другими. Это он затвердил навек. Это стало верой, образом жизни. Он не видел в этом ничего предосудительного. Пока не встретил Эвелин. И теперь, держа ее в своих объятиях, вдруг понял, что не может делить ее ни с кем. А то, как он жил до сих пор…
Но об этом не хотелось думать. Он опять хотел только ее. Он осторожно повернулся.
Эвелин лежала с широко раскрытыми до пугающей, фиолетовой темноты глазами и внимательно смотрела на него.
— Я бы смогла полюбить тебя, Алекс. Но ты никогда не сможешь полюбить меня.
Глава 16
Алекс двигался медленно и ритмично, словно подготавливая ее к тому, что скоро ей самой захочется большего. Потом, всматриваясь в ее лицо и пытаясь угадать это, сделал последний толчок.
Эвелин дернулась в его руках, вся задрожала, ощутив его в себе уже полностью, до самой глубины. Он замер, давая ей время привыкнуть; Эвелин открыла глаза и встретилась с его внимательным взглядом. И в этот момент она узнала о нем больше, чем за все время знакомства. Сердце ее словно рванулось из груди, готовое соединиться с его сердцем. В глазах его были печаль… и нежность. Ей захотелось любить его, держать в объятиях, сказать, что все хорошо. Но все, что она могла сейчас, — это притянуть его к себе для поцелуя. Ее тело само скажет то, что невозможно выразить словами.
Дрожь перешла в лихорадочное желание движения. Ее губы буквально впились в губы Алекса, и внезапная дрожь его сильного тела напомнила, что его терпение на исходе. Эвелин чуть не вскрикнула, когда он отстранился и вновь устремился внутрь. Вскоре уже не было причин бояться. Он словно увлек ее за собой, заставляя почувствовать то, чем был переполнен сам, обучая ритму своего желания.
Если бы она могла представить, что все будет так, то никогда бы не согласилась. Теперь не только он владел ее телом, но и она — его, отвечая на всякое его движение, пока могучий ритм, заложенный в обоих, не сделал их единым целым и не поднял до восторга сладостной пытки, которая должна была вот-вот кончиться, иначе уничтожила бы обоих, сожгла. Шумное дыхание Алекса будто срослось с ее стонами, и, ощутив его последний, сотрясший все тело толчок, Эвелин почувствовала, как внутрь огненной лавой пролилось его семя, переплавляя ее всю в иное, новое существо.
Потом они лежали тихо, не шевелясь. Немалый вес Алекса просто вдавил ее в матрац, но она не возражала. Обвив руками его шею, она наслаждалась этим теплом и уютом. В том месте, где они соединились, еще болело, но она не хотела отпускать его.
Ничто не может продолжаться вечно. Алекс наконец пошевелился, привстал и осторожно откатился в сторону, как бы стараясь не помять ее. Эвелин ощутила, как воздух холодит живот, повернулась вслед за Алексом, не выпуская его из объятий, чувствуя рядом его наготу, но уже не смущаясь этого. Алекс обнимал ее так, словно делал это всю жизнь. И она уже не могла представить, что когда-то все было не так.
Эвелин уловила его вопросительный взгляд, и слабая улыбка тронула ее губы. Она коснулась пальцем щеки, провела рукой по волосам и спросила чуть лукаво:
— Не слишком быстро для тебя?
И тогда Алекс улыбнулся именно той улыбкой, от которой по телу бежали мурашки, и захотелось целовать его до тех пор, пока все не повторится вновь. Ну почему он не мог почаще улыбаться так? Эвелин прильнула к его груди.
— Можешь делать, как самой больше нравится. Я приспособлюсь как-нибудь…
Алекс поглаживал ее по спине, вновь прижимая к себе всеми изгибами тела. Тело его вновь искало близости, но он понимал, что нужно подождать, дать успокоиться боли, которую ей причинил. Он с умилением думал о мужестве, с которым она все перенесла. Алекс принялся нежно целовать ее волосы и, когда Эвелин уткнулась лицом ему в плечо, набросил на нее одеяло.
— Я не спешу. У нас еще есть время. Вся жизнь…
Это было первой трещинкой в том уютном коконе, который окружил Эвелин. Она хотела спать. Все тело расслабилось в благодатной истоме, ей нужно было впитать все множество ощущений этой близости. Она еще чувствовала внутри его тепло. Не время было сейчас… Но она не могла не ответить.
— И все же я не выйду за тебя, Алекс, — пробормотала она ему в плечо.
Его рука перестала поглаживать ее волосы, потом, взяв за плечо, отстранила. Он должен был видеть ее лицо.
— А у тебя теперь нет выбора. Я говорил тебе. Может, ты уже носишь моего ребенка. Я не собираюсь потерять этого…
Он уже жалел о словах, которые вырвались против воли. Как это получилось? Она сняла, отшвырнула прочь все преграды и запоры, которыми он отгородил от других то, что было внутри. Сделала его беспомощным, уязвимым. В этот момент он ненавидел ее. В глазах его мелькнула угроза.
Но Эвелин поняла только, что причинила ему боль. Опять он оказывался совсем не таким, как она представляла. Но разбираться в этом именно сейчас не хотелось.
— У тебя был ребенок? — спросила она.
Да, Эвелин умела ударить в самое больное место. Сон как рукой сняло. Алекс откинулся на подушки. К чему сейчас все ворошить? Но если это заставит ее хоть что-то понять… Он должен вновь стерпеть давно забытую боль, чтобы счастье было возможным. Для него. И для нее. Он начал невнятно, с трудом подбирая слова.
Это была его шестнадцатая весна. Алекс уже во всех отношениях перерос своего домашнего учителя, но тому, во-первых, некуда было уйти, а во-вторых, до него как-то не доходила мысль о собственной бесполезности. Алекс хотел уехать в Оксфорд, но мать почему-то противилась этому, используя какие-то не очень резонные доводы. А ему уже все опротивело дома, он искал выхода своей бурной энергии.
С некоторых пор к ним зачастил еще некий сэр Хью. Причины его визитов не интересовали импульсивного и упрямого юнца. Поэтому, когда однажды мать призвала Алекса к себе в то время, когда у нее был сэр Хью, он не слишком обеспокоился. Она любила показывать сына своим друзьям, всегда одевала его по последней моде, и Алекс подозревал, что с матерью мог случиться припадок, если бы он явился без галстука или с неправильно застегнутыми пуговицами. Поскольку она была самым родным ему человеком, Алекс старался угождать матери, но с годами это все больше его раздражало.
И когда мать объявила, что сэр Хью попросил ее руки, она с таким же успехом могла объявить, что сегодня у них на обед будет луна в желе. Всю жизнь она твердила Алексу, каким злым и несносным человеком был его отец и что она никогда больше не позволит ни одному мужчине распоряжаться собой. Единственным мужчиной в ее жизни был Алекс. Правда, в последнее время они не очень ладили. Ее попытки по всем поводам вмешиваться в его жизнь надоели, и Алекс уже подумывал, что с этим надо что-то делать. Но решение в виде толстого старого сэра Хью Алекса вовсе не устраивало.
Они оба приводили множество разумных доводов, но Алекс вдруг обратил внимание на то, как этот жирный старик смотрел на его изящную и все еще очень привлекательную мать. И ему захотелось изо всей силы заехать кулаком в физиономию похотливому старому козлу.
Когда они замолчали, ожидая его одобрения, он только и сказал:
— Прекрасно. А почему бы и нет?
Развернулся и вышел из комнаты.
Он все же до конца не верил. Но когда через месяц они поженились и отправились в свадебное путешествие, планируя вернуться оттуда уже в дом баронета, Алекс почувствовал себя покинутым. Он понял, что один на всем белом свете. Рядом был учитель, целая армия слуг, готовых исполнить любое его желание. Но он был один.
Пока однажды в его жизни не появилась Бесс. Пухленькая, с полными ручками, веселой улыбкой и золотистыми кудряшками. Они были примерно одного возраста, но она имела опыт в любовных утехах. Зато он был сообразительнее. Но это не имело никакого значения, когда в летней духоте сеновала они открывали все новые способы услаждения своих юных тел. При воспоминании об этом запах свежего сена до сих пор заполнял его ноздри.
Она была хороша, они вместе учились всему. Она без стеснения рассказывала, как, при необходимости, ею пользовался отец. Но уверяла, что удовольствие получала только от встреч с Алексом. Он ревновал и приказывал ей ночевать в поместье, не ходить домой. Правда, он не был уверен, что она так и делала. Комнаты прислуги располагались на верхнем этаже, и он никак не мог решиться пойти проверить, опасаясь выставить себя на посмешище конюхам и горничным. Он только чувствовал, что ей с ним хорошо, и ни о чем другом не думал.
К тому времени, когда молодожены вернулись из своего путешествия, Алекс уже решил никуда не уезжать. Мать выслушала это равнодушно, она вообще выглядела утомленной, похудевшей и опиралась на руку супруга. И Алекса это почему-то не удивило.
К концу лета Бесс начала полнеть. Она была беременна. Они часто без всякого стыда любовались ее пухнущим животом. Этот ребенок был тем, что они сумели сделать вместе, своеобразным символом их взрослости. Когда Алекс попросил ее выйти за него замуж, она, отделываясь смешками, снова потянула его с собой в сено. Ее отяжелевшие груди были искушением, которому он не мог противостоять, и она этим пользовалась. А ему достаточно было знать, что только он владеет ею. Доказательством того был ребенок.
Но однажды он не обнаружил ее нигде в поместье. Испугавшись, что за нею пришел отец, Алекс, сходя с ума от беспокойства, поскакал в деревню. Но отец Бесс не очень его испугался. Он лишь смерил Алекса насмешливым взглядом, сплюнул на землю и сказал, что Бесс благополучно вышла замуж за отца своего ребенка.
Алексу казалось, что он сходит с ума. Ему едва минуло семнадцать лет. Но на всей земле у него не осталось никого. И ничего. Поместье матери принадлежало теперь сэру Хыо, и Алекс жил там только из милости. И даже его безумная ярость не могла ничего изменить в том, что творилось вокруг.
Он все же разыскал Бесс. Погожим сентябрьским днем, когда воздух был прозрачен и свеж, а солнце светило так ярко, что ему пришлось надвинуть шляпу иа самые глаза, он опять напился с конюхами, но алкоголь не принес облегчения. Когда он подъезжал к солидному каменному дому, окруженному амбарами, сараями и прочим, он уже знал, что Бесс — это прошлое. Но все же отказывался верить. Он спешился и отправился искать ее только ради того, чтобы доказать себе, что все кончено.
Она была уже на шестом месяце и еще больше расцвела. Встретила его теми же страстными поцелуями, позволила потрогать грудь и живот, но в ответ на предложение уехать лишь рассмеялась.
— Зачем? — спросила она с веселой улыбкой, окинув широким жестом кресло-качалку у очага, уютную, просторную гостиную добротного фермерского дома. — Ты мне сможешь дать все это?
Он дал ей любовь и ребенка, но больше не мог дать ничего. И она это знала. Он пытался протестовать. Пригрозил, что расскажет все ее мужу. Он клял ее и молил, но она смотрела равнодушно. Ее муж был уверен, что это его ребенок. От первой жены у него не было детей, и он так хотел этого. Это будет его ребенок. А может, так оно и есть. Кто знает…
До Алекса не сразу дошло. В течение долгих недель он по кускам, по осколкам, собирал все воедино. Она предала его. И никогда не любила… Через некоторое время пришла пора ехать в Оксфорд. Сэр Хью почти насильно отослал его туда. Его не было дома, когда Бесс родила. А потом он уже не возвращался домой.
Пьянство, безудержные развлечения с женщинами, постоянные долги привели к тому, что дома его совсем не ждали, и он постепенно забыл туда дорогу. Содержания, которое высылал отчим, хватало на оплату небольшой квартиры в Лондоне. А за расточительные привычки Алекс привык не платить. Кредиторы знали, что он единственный наследник престарелого графа Грэнвилла. И терпеливо ждали…
Алекс замолчал, не вполне уверенный в том, что его еще слушают. Чужие воспоминания могут усыпить кого угодно. Эвелин не спала, но и не сказала ничего. Не стоило рассказывать ей обо всех лживых шлюхах, которых он менял одну за другой. Он стал находить какое-то удовлетворение, обнаруживая, что следующая ничем не лучше предыдущей. И замужние женщины ничем от них не отличались. Они все изменяли мужьям. Если не с ним, так с другими. Это он затвердил навек. Это стало верой, образом жизни. Он не видел в этом ничего предосудительного. Пока не встретил Эвелин. И теперь, держа ее в своих объятиях, вдруг понял, что не может делить ее ни с кем. А то, как он жил до сих пор…
Но об этом не хотелось думать. Он опять хотел только ее. Он осторожно повернулся.
Эвелин лежала с широко раскрытыми до пугающей, фиолетовой темноты глазами и внимательно смотрела на него.
— Я бы смогла полюбить тебя, Алекс. Но ты никогда не сможешь полюбить меня.
Глава 16
Словно оглушенный, еще не веря, он смотрел в широко раскрытые глаза Эвелин. Его исповедь не вызвала ни слез сожаления, ни горьких упреков за растраченные годы. Он сам теперь не знал, на что надеялся. Он мог бы рассказать о себе вещи похуже, но подозревал, что Эвелин и так считает его не самым сдержанным и добропорядочным человеком на свете. И все же зачем-то она произнесла эти слова!
— Я не просил Вас любить меня, — сказал он, с притворным равнодушием откидываясь на подушку. Эта чертовка умела задеть за живое! И сейчас он не знал, сколько ему понадобится времени, чтобы привыкнуть к этому.
Эвелин лежала молча, не находя ответа на больно уколовшие слова. Он открыл ей свою душу, и она приняла это. Но почему он не хочет понять и ее? Глупый вопрос. Он ей только что ответил. Потому, что Эвелин сама никогда не сможет принять его целиком. Он ненавидел женщин, не доверял им. И все же к ней он что-то испытывал, иначе ни за что не предложил бы выйти замуж.
Хотя какое это имело значение? Все, что он сказал, лишь укрепило ее уверенность, что ни о какой женитьбе не может быть и речи. Он никогда не полюбит ее, не будет доверять ей; раны, которые нанесли ему когда-то, исцелить невозможно. И она не сможет уехать в другую страну, столкнуться там один на один с чуждым укладом жизни, не чувствуя хотя бы малой поддержки мужа, его любви. Это немыслимо.
— Вот именно, — проговорила Эвелин. — Так что я буду делать так, как мне нравится.
И не видя больше смысла лежать рядом с ним обнаженной, поднялась и стала разыскивать свою одежду. Алекс взял ее за руку.
— И куда ты собралась?
— Прямо в ад, ясное дело… Но прежде хочу одеться.
Она хотела высвободиться, но он, приподнявшись на локте, притянул ее к себе. И Эвелин пришлось взглянуть в его хмурое лицо.
— Ночь только началась. До утра еще далеко… Надеюсь, то, что мы сделали, не показалось тебе слишком ужасным?
Его рука вдавила спину Эвелин в подушку. Конечно, он был сильнее. Она могла опять сказать ему что-то обидное, но это лишь еще больше разозлило бы его. Кроме того, она не хотела причинять ему боль, как это делали другие женщины. Она не хотела, чтобы Алекс равнял ее с остальными. К чему это все приведет в итоге, она представить не могла, но разве человек понимает все, что делает?
Теперь в его поцелуях не было нежности, жесткие пальцы причиняли боль, обхватывая плечи. Но она не собиралась позволить ему взять себя силой. На его совести и так слишком много провинностей. Не стоило добавлять к ним новые. Она сама, забыв недавний стыд, опять хотела этого, но не так, не с ожесточением.
Эвелин запустила пальцы в его густые, жесткие волосы и вся изогнулась ему навстречу, губы ее раскрылись, словно впуская его. Алекс сдавленно застонал, и весь гнев как-то разом вышел из него. Теперь он с благодарностью принимал утешение, которое она предлагала ему.
И он утонул в ее нежности, забыв старые обиды, которые, высказав, легче забыть. Теперь он хотел смыть с себя старую скверну, стать иным, и Эвелин давала ему шанс. Она могла быть грубой и циничной в ответ на его цинизм, но в этом она была невинна, словно дыханье ветерка. Он почувствовал это, едва прикоснувшись к ней, ловил несказанную прелесть ее безыскусных поцелуев. Она отдавалась ему вся, не оставляя ничего про запас, не требуя ничего взамен, лишь бы только вновь окунуться в волшебство их полного слияния.
Неистовое желание почти испугало самого Алекса. Он слишком хорошо знал силу сжигающего огня. Но сейчас и он был иным. Не только слепая страсть руководила им — она была удовлетворена. С ним творилось что-то непонятное, он подчинялся глубинному зову, который повелевал овладеть этой женщиной, сделать ее своей, только своей. У него было достаточно опыта, он знал, что с первого раза дети получаются редко, но сейчас им руководило именно желание наполнить ее собой, зачать ребенка.
Когда Алекс вошел внутрь, Эвелин вскрикнула, но в крике этом было больше торжества, чем боли. Он знал, что слишком спешит, но сдержать себя не мог. Он знал, что причиняет ей боль, но она задержала дыхание и безропотно подчинилась. Теперь Алекс, взволнованный ее страстью, утонувший в ней, чувствовал только ее ответные движения. И вот все вокруг исчезло, и в целом мире остались лишь они, потом и это стало единым целым.
Вцепившись в его руки, все еще сжимавшие ее бедра, Эвелин вся содрогалась от волн экстаза, пронизывающих ее. Алекс застыл в позе триумфально завершившего свое дело завоевателя. Эвелин слышала его прерывистое дыхание, сама дышала коротко и часто. Боль была ничто по сравнению с восторгом, и Эвелин вдруг испугалась, что именно этим он сможет привязать се к себе. Что ни с кем больше она не сможет испытать подобного. И крохотная слезинка скатилась по ее щеке.
Алекс наконец шевельнулся, перевернулся на спину, увлекая ее за собой. Эвелин стала целовать его, ощущая на губах солоноватый пот, выступивший на его груди. Теперь она знала, что любит его. Но в этом и была вся безнадежность. Что бы ни случилось, она не должна полюбить такого бессердечного эгоиста, как Алекс. Но теперь, похоже, было поздно.
Он лежал молча, поглаживая ее волосы, и Эвелин шепнула ему в плечо:
— А ты точно знал, что ребенок был твой? Ты его видел когда-нибудь?..
Алекс на мгновение замер, но ответил без колебаний:
— Родилась девочка. Сейчас она чуть постарше Джейкоба. У нее нет ни братьев, ни сестер… И я ее никогда не видел.
В его голосе слышалась боль, старые обиды не забылись. Если бы он увидел этого ребенка и убедился, что это его дочь, Алекс не смог бы оставить ее там. Легче не знать и не думать. Эвелин со вздохом поцеловала его могучее плечо. К сожалению, физическая сила — плохая защита от душевных ран.
Слова могли привести только к новым перепалкам, поэтому больше они не разговаривали. Алекс продолжал держать ее в объятиях, пока она не заснула. Может, будет у них еще много таких ночей, но сейчас он хотел, чтобы эта длилась как можно дольше. Он хотел помнить ее невинность, доверчивость, которые окутывали его сейчас таким уютным облаком. И что бы там ни случилось дальше, он хотел верить ей.
Эвелин пробудилась на рассвете от крика сойки за окном. И сразу же поняла, что все еще лежит в объятиях Алекса на его голой груди и ноги их сплелись. Его широкие ладони не отпускали ее и готовы были защитить от всего на свете. Они лежали лицом к лицу, и ему наверняка было нелегко всю ночь держать ее так, у себя на руке.
Она осторожно высвободила ноги. Разгоряченная кожа ощутила холодок, и проснулась боль… там, внутри. Но вместе с ней проснулись и воспоминания. То, о чем сейчас не стоило вспоминать.
От объятий Алекса освободиться оказалось сложнее. В его дыхании что-то изменилось, и Эвелин взглянула в его лицо. Опушенные густыми ресницами, его темные глаза смотрели на нее, но еще без всякого выражения.
— Доброе утро, — прошептала она, почувствовав смущение. И сразу ощутила разницу между его телом и своим.
Он не сказал ничего, просто поцеловал ее в висок и притянул к себе. Эвелин с готовностью придвинулась, радостно ощутив его объятия. За окном светало, розовые отсветы заскользили по стенам, по их коже. А они лежали вместе. Если бы они были женаты, такое могло бы происходить каждый день. Почему все не может быть так просто?
— Нам пора домой. Мама сойдет с ума, — наконец сказала она, собравшись с духом.
— А я как раз подумал, что, может, нам вообще не возвращаться?.. Хотя проблемы этим не решить.
Алекс отпустил ее, но задержал на мгновение на подушках, чтобы еще раз рассмотреть. Фиалковые глаза смотрели на него с непривычной робостью, когда он гладил ее маленькую нежную грудь, потом провел рукой ниже, по линии бедра, к тому месту, где в самом низу живота темнели волосы. Он опять хотел ее, но теперь мог и подождать, пока она не захочет сама.
— Очень болит?
Нежность в его голосе поразила Эвелин. Она думала, что он спросит совсем о другом. Или, может, он хотел ее уже меньше, чем она его? Она улыбнулась чуть нервно, все еще ощущая его руку там.
— Думаю, выживу. Но что сумею пройти двадцать миль, не обещаю…
— Да, лучше нам найти кого-нибудь, кто бы подвез… Во всяком случае, нужно двигаться.
Алекс убрал руку и принялся нашаривать у кровати бриджи.
— И лучше тебе одеться побыстрее… Не могу сказать, насколько у меня хватит благородства и сдержанности.
Ей не хотелось вылезать из-под теплого одеяла, уходить из его объятий куда-то в холод, но нужно привыкать обходиться без него. Заставив себя, она соскользнула на пол и стала разыскивать свою одежду.
Облачившись в бриджи, Алекс присоединился к ней. Взгляд Эвелин невольно то и дело скользил по тому месту на его бриджах, которого до вчерашней ночи как бы и не существовало. Она, конечно, знала, что мальчики внешне отличаются от девочек. Но что с возрастом эти отличия могут стать настолько существенными, не представляла. И сейчас созерцание этого места под его бриджами заставляло ее быстрее разыскивать одежду.
Она поспешно натянула сорочку и под изучающим взглядом Алекса принялась завязывать ленты. Отказалась, когда он предложил помочь с чулками. Лучше пусть о себе позаботится.
Алекс коротко рассмеялся, притянул ее к себе и поцеловал.
— Мне вообще-то нравятся женщины с норовом, но ты иногда просто беспощадна. Надеюсь, со временем научимся щадить друг друга…
— Не думаю, что мой норов остановил бы Вас… Я вовсе не беспощадна, просто сейчас не время.
Эвелин сердито натянула рубашку, потом схватила с пола юбку, пока он не решил, что время уже настало. Юбка была измята, но Эвелин даже смотреть на нее не стала.
Алекс вытащил густую волну ее волос из-за ворота и рассыпал по плечам. Они доставали почти до талин и в солнечных лучах переливались богатством оттенков каштаново-рыжего.
— Одному из нас сейчас нужно сохранять благоразумие. Не идет из головы целая тысяча вещей, которые мы не успели попробовать…
— Тысяча? — Она взглянула не него скептически.
Вот теперь его ухмылка стала дьявольской, именно такой, какую она боялась увидеть прошлой ночью. Он окинул ее оценивающим взглядом, который был красноречивее всяких слов.
— По меньшей мере. Ты думаешь, что существует только один способ делать это? Напомни мне как-нибудь, я покажу…
Эвелин вспыхнула, припомнив все, что было между ними, и отвернулась. Она не должна позволять ему думать, что все может быть так, иначе дело кончится ребенком. Завязывая юбку, она не могла отделаться от этой мысли и невольно провела пальцами по тому месту, где, может быть, уже… Нет, ничего там не может быть! Стала припоминать, сколько времени это заняло у подруг после замужества. Но это не слишком воодушевило. У Сьюзан ребенок родился через шесть месяцев после свадьбы. Мэри, правда, угадала — девять месяцев, день в день. Но сколько они занимались этим до свадьбы, Эвелин не знала.
Не позволяя себе думать, что одна ночь может сломать всю ее жизнь, Эвелин закончила одеваться и постаралась хоть как-то уложить волосы.
Алекс все время стоял у нее за спиной и мешал. Кончилось тем, что она просто стянула волосы лентой на затылке. Он взял пышное каштановое облако в ладони и поцеловал.
— Ты мне так нравишься с распущенными волосами. В тот день, когда я впервые увидел тебя, мне захотелось сдернуть эту ленту и посмотреть, как они рассыплются по подушке… Теперь я видел. Но не думаю, что когда-нибудь насмотрюсь…
Его слова будоражили больше, чем прикосновения. Ей пришлось вспомнить, что он наверняка уже не раз говорил женщинам подобные слова. Многим женщинам. Она поцеловала его почти бесстрастно, но где-то, в самой глубине, ей пришлось сдержаться.
Когда они спускались по лестнице, кухарка доложила, что их лошади чудесным образом нашлись. Вместо того чтобы обрадоваться такой вести, Алекс заметно помрачнел. Эвелин тревожно взглянула на него, пытаясь понять, винит ли он ее, но лицо Хэмптона было непроницаемо.
Ехали они, почти не разговаривая, каждый был погружен в собственные мысли. Было начало октября, и клены вдоль дороги выступали во всем богатстве багряно-желтых уборов. Но то, что произошло между ними ночью, затмевало собой все, даже это великолепие. Каждый неверный шаг наемной клячи отдавался в теле Эвелин болью воспоминаний. Она украдкой взглядывала на четкий профиль Алекса, бесстрастно и привычно покачивавшегося в седле, и уже не могла поверить, что все это случилось на самом деле. Сейчас, в резком свете дня, он казался таким красивым и в то же время далеким. Настоящий лорд. Неужели всего несколько часов назад она лежала голая под ним, в его постели? От этой мысли стало тоскливо и неуютно.
Еще она не могла поверить, что отказалась выйти за него замуж. Но сейчас, глядя на его надменно-аристократический вид, понимала, что поступила правильно. Она не могла позволить себе разрушить его жизнь, войдя в нее. Ему показалось, что он любит ее, так что своим отказом Эвелин уязвила его гордость. Это пройдет. Зато она любила его слишком сильно, чтобы сделать несчастным на всю жизнь… Она не могла стать графиней, жить в Лондоне. А он хотел именно этого. Это была его жизнь, его среда. А она, после нескольких лет в тюрьме, забудет его, постарается начать жизнь заново. Оставит склады Джейкобу и матери, а сама уедет в Нью-Йорк или Филадельфию. Начнет все с нуля. У нее получится… Должно получиться.
— Я не просил Вас любить меня, — сказал он, с притворным равнодушием откидываясь на подушку. Эта чертовка умела задеть за живое! И сейчас он не знал, сколько ему понадобится времени, чтобы привыкнуть к этому.
Эвелин лежала молча, не находя ответа на больно уколовшие слова. Он открыл ей свою душу, и она приняла это. Но почему он не хочет понять и ее? Глупый вопрос. Он ей только что ответил. Потому, что Эвелин сама никогда не сможет принять его целиком. Он ненавидел женщин, не доверял им. И все же к ней он что-то испытывал, иначе ни за что не предложил бы выйти замуж.
Хотя какое это имело значение? Все, что он сказал, лишь укрепило ее уверенность, что ни о какой женитьбе не может быть и речи. Он никогда не полюбит ее, не будет доверять ей; раны, которые нанесли ему когда-то, исцелить невозможно. И она не сможет уехать в другую страну, столкнуться там один на один с чуждым укладом жизни, не чувствуя хотя бы малой поддержки мужа, его любви. Это немыслимо.
— Вот именно, — проговорила Эвелин. — Так что я буду делать так, как мне нравится.
И не видя больше смысла лежать рядом с ним обнаженной, поднялась и стала разыскивать свою одежду. Алекс взял ее за руку.
— И куда ты собралась?
— Прямо в ад, ясное дело… Но прежде хочу одеться.
Она хотела высвободиться, но он, приподнявшись на локте, притянул ее к себе. И Эвелин пришлось взглянуть в его хмурое лицо.
— Ночь только началась. До утра еще далеко… Надеюсь, то, что мы сделали, не показалось тебе слишком ужасным?
Его рука вдавила спину Эвелин в подушку. Конечно, он был сильнее. Она могла опять сказать ему что-то обидное, но это лишь еще больше разозлило бы его. Кроме того, она не хотела причинять ему боль, как это делали другие женщины. Она не хотела, чтобы Алекс равнял ее с остальными. К чему это все приведет в итоге, она представить не могла, но разве человек понимает все, что делает?
Теперь в его поцелуях не было нежности, жесткие пальцы причиняли боль, обхватывая плечи. Но она не собиралась позволить ему взять себя силой. На его совести и так слишком много провинностей. Не стоило добавлять к ним новые. Она сама, забыв недавний стыд, опять хотела этого, но не так, не с ожесточением.
Эвелин запустила пальцы в его густые, жесткие волосы и вся изогнулась ему навстречу, губы ее раскрылись, словно впуская его. Алекс сдавленно застонал, и весь гнев как-то разом вышел из него. Теперь он с благодарностью принимал утешение, которое она предлагала ему.
И он утонул в ее нежности, забыв старые обиды, которые, высказав, легче забыть. Теперь он хотел смыть с себя старую скверну, стать иным, и Эвелин давала ему шанс. Она могла быть грубой и циничной в ответ на его цинизм, но в этом она была невинна, словно дыханье ветерка. Он почувствовал это, едва прикоснувшись к ней, ловил несказанную прелесть ее безыскусных поцелуев. Она отдавалась ему вся, не оставляя ничего про запас, не требуя ничего взамен, лишь бы только вновь окунуться в волшебство их полного слияния.
Неистовое желание почти испугало самого Алекса. Он слишком хорошо знал силу сжигающего огня. Но сейчас и он был иным. Не только слепая страсть руководила им — она была удовлетворена. С ним творилось что-то непонятное, он подчинялся глубинному зову, который повелевал овладеть этой женщиной, сделать ее своей, только своей. У него было достаточно опыта, он знал, что с первого раза дети получаются редко, но сейчас им руководило именно желание наполнить ее собой, зачать ребенка.
Когда Алекс вошел внутрь, Эвелин вскрикнула, но в крике этом было больше торжества, чем боли. Он знал, что слишком спешит, но сдержать себя не мог. Он знал, что причиняет ей боль, но она задержала дыхание и безропотно подчинилась. Теперь Алекс, взволнованный ее страстью, утонувший в ней, чувствовал только ее ответные движения. И вот все вокруг исчезло, и в целом мире остались лишь они, потом и это стало единым целым.
Вцепившись в его руки, все еще сжимавшие ее бедра, Эвелин вся содрогалась от волн экстаза, пронизывающих ее. Алекс застыл в позе триумфально завершившего свое дело завоевателя. Эвелин слышала его прерывистое дыхание, сама дышала коротко и часто. Боль была ничто по сравнению с восторгом, и Эвелин вдруг испугалась, что именно этим он сможет привязать се к себе. Что ни с кем больше она не сможет испытать подобного. И крохотная слезинка скатилась по ее щеке.
Алекс наконец шевельнулся, перевернулся на спину, увлекая ее за собой. Эвелин стала целовать его, ощущая на губах солоноватый пот, выступивший на его груди. Теперь она знала, что любит его. Но в этом и была вся безнадежность. Что бы ни случилось, она не должна полюбить такого бессердечного эгоиста, как Алекс. Но теперь, похоже, было поздно.
Он лежал молча, поглаживая ее волосы, и Эвелин шепнула ему в плечо:
— А ты точно знал, что ребенок был твой? Ты его видел когда-нибудь?..
Алекс на мгновение замер, но ответил без колебаний:
— Родилась девочка. Сейчас она чуть постарше Джейкоба. У нее нет ни братьев, ни сестер… И я ее никогда не видел.
В его голосе слышалась боль, старые обиды не забылись. Если бы он увидел этого ребенка и убедился, что это его дочь, Алекс не смог бы оставить ее там. Легче не знать и не думать. Эвелин со вздохом поцеловала его могучее плечо. К сожалению, физическая сила — плохая защита от душевных ран.
Слова могли привести только к новым перепалкам, поэтому больше они не разговаривали. Алекс продолжал держать ее в объятиях, пока она не заснула. Может, будет у них еще много таких ночей, но сейчас он хотел, чтобы эта длилась как можно дольше. Он хотел помнить ее невинность, доверчивость, которые окутывали его сейчас таким уютным облаком. И что бы там ни случилось дальше, он хотел верить ей.
Эвелин пробудилась на рассвете от крика сойки за окном. И сразу же поняла, что все еще лежит в объятиях Алекса на его голой груди и ноги их сплелись. Его широкие ладони не отпускали ее и готовы были защитить от всего на свете. Они лежали лицом к лицу, и ему наверняка было нелегко всю ночь держать ее так, у себя на руке.
Она осторожно высвободила ноги. Разгоряченная кожа ощутила холодок, и проснулась боль… там, внутри. Но вместе с ней проснулись и воспоминания. То, о чем сейчас не стоило вспоминать.
От объятий Алекса освободиться оказалось сложнее. В его дыхании что-то изменилось, и Эвелин взглянула в его лицо. Опушенные густыми ресницами, его темные глаза смотрели на нее, но еще без всякого выражения.
— Доброе утро, — прошептала она, почувствовав смущение. И сразу ощутила разницу между его телом и своим.
Он не сказал ничего, просто поцеловал ее в висок и притянул к себе. Эвелин с готовностью придвинулась, радостно ощутив его объятия. За окном светало, розовые отсветы заскользили по стенам, по их коже. А они лежали вместе. Если бы они были женаты, такое могло бы происходить каждый день. Почему все не может быть так просто?
— Нам пора домой. Мама сойдет с ума, — наконец сказала она, собравшись с духом.
— А я как раз подумал, что, может, нам вообще не возвращаться?.. Хотя проблемы этим не решить.
Алекс отпустил ее, но задержал на мгновение на подушках, чтобы еще раз рассмотреть. Фиалковые глаза смотрели на него с непривычной робостью, когда он гладил ее маленькую нежную грудь, потом провел рукой ниже, по линии бедра, к тому месту, где в самом низу живота темнели волосы. Он опять хотел ее, но теперь мог и подождать, пока она не захочет сама.
— Очень болит?
Нежность в его голосе поразила Эвелин. Она думала, что он спросит совсем о другом. Или, может, он хотел ее уже меньше, чем она его? Она улыбнулась чуть нервно, все еще ощущая его руку там.
— Думаю, выживу. Но что сумею пройти двадцать миль, не обещаю…
— Да, лучше нам найти кого-нибудь, кто бы подвез… Во всяком случае, нужно двигаться.
Алекс убрал руку и принялся нашаривать у кровати бриджи.
— И лучше тебе одеться побыстрее… Не могу сказать, насколько у меня хватит благородства и сдержанности.
Ей не хотелось вылезать из-под теплого одеяла, уходить из его объятий куда-то в холод, но нужно привыкать обходиться без него. Заставив себя, она соскользнула на пол и стала разыскивать свою одежду.
Облачившись в бриджи, Алекс присоединился к ней. Взгляд Эвелин невольно то и дело скользил по тому месту на его бриджах, которого до вчерашней ночи как бы и не существовало. Она, конечно, знала, что мальчики внешне отличаются от девочек. Но что с возрастом эти отличия могут стать настолько существенными, не представляла. И сейчас созерцание этого места под его бриджами заставляло ее быстрее разыскивать одежду.
Она поспешно натянула сорочку и под изучающим взглядом Алекса принялась завязывать ленты. Отказалась, когда он предложил помочь с чулками. Лучше пусть о себе позаботится.
Алекс коротко рассмеялся, притянул ее к себе и поцеловал.
— Мне вообще-то нравятся женщины с норовом, но ты иногда просто беспощадна. Надеюсь, со временем научимся щадить друг друга…
— Не думаю, что мой норов остановил бы Вас… Я вовсе не беспощадна, просто сейчас не время.
Эвелин сердито натянула рубашку, потом схватила с пола юбку, пока он не решил, что время уже настало. Юбка была измята, но Эвелин даже смотреть на нее не стала.
Алекс вытащил густую волну ее волос из-за ворота и рассыпал по плечам. Они доставали почти до талин и в солнечных лучах переливались богатством оттенков каштаново-рыжего.
— Одному из нас сейчас нужно сохранять благоразумие. Не идет из головы целая тысяча вещей, которые мы не успели попробовать…
— Тысяча? — Она взглянула не него скептически.
Вот теперь его ухмылка стала дьявольской, именно такой, какую она боялась увидеть прошлой ночью. Он окинул ее оценивающим взглядом, который был красноречивее всяких слов.
— По меньшей мере. Ты думаешь, что существует только один способ делать это? Напомни мне как-нибудь, я покажу…
Эвелин вспыхнула, припомнив все, что было между ними, и отвернулась. Она не должна позволять ему думать, что все может быть так, иначе дело кончится ребенком. Завязывая юбку, она не могла отделаться от этой мысли и невольно провела пальцами по тому месту, где, может быть, уже… Нет, ничего там не может быть! Стала припоминать, сколько времени это заняло у подруг после замужества. Но это не слишком воодушевило. У Сьюзан ребенок родился через шесть месяцев после свадьбы. Мэри, правда, угадала — девять месяцев, день в день. Но сколько они занимались этим до свадьбы, Эвелин не знала.
Не позволяя себе думать, что одна ночь может сломать всю ее жизнь, Эвелин закончила одеваться и постаралась хоть как-то уложить волосы.
Алекс все время стоял у нее за спиной и мешал. Кончилось тем, что она просто стянула волосы лентой на затылке. Он взял пышное каштановое облако в ладони и поцеловал.
— Ты мне так нравишься с распущенными волосами. В тот день, когда я впервые увидел тебя, мне захотелось сдернуть эту ленту и посмотреть, как они рассыплются по подушке… Теперь я видел. Но не думаю, что когда-нибудь насмотрюсь…
Его слова будоражили больше, чем прикосновения. Ей пришлось вспомнить, что он наверняка уже не раз говорил женщинам подобные слова. Многим женщинам. Она поцеловала его почти бесстрастно, но где-то, в самой глубине, ей пришлось сдержаться.
Когда они спускались по лестнице, кухарка доложила, что их лошади чудесным образом нашлись. Вместо того чтобы обрадоваться такой вести, Алекс заметно помрачнел. Эвелин тревожно взглянула на него, пытаясь понять, винит ли он ее, но лицо Хэмптона было непроницаемо.
Ехали они, почти не разговаривая, каждый был погружен в собственные мысли. Было начало октября, и клены вдоль дороги выступали во всем богатстве багряно-желтых уборов. Но то, что произошло между ними ночью, затмевало собой все, даже это великолепие. Каждый неверный шаг наемной клячи отдавался в теле Эвелин болью воспоминаний. Она украдкой взглядывала на четкий профиль Алекса, бесстрастно и привычно покачивавшегося в седле, и уже не могла поверить, что все это случилось на самом деле. Сейчас, в резком свете дня, он казался таким красивым и в то же время далеким. Настоящий лорд. Неужели всего несколько часов назад она лежала голая под ним, в его постели? От этой мысли стало тоскливо и неуютно.
Еще она не могла поверить, что отказалась выйти за него замуж. Но сейчас, глядя на его надменно-аристократический вид, понимала, что поступила правильно. Она не могла позволить себе разрушить его жизнь, войдя в нее. Ему показалось, что он любит ее, так что своим отказом Эвелин уязвила его гордость. Это пройдет. Зато она любила его слишком сильно, чтобы сделать несчастным на всю жизнь… Она не могла стать графиней, жить в Лондоне. А он хотел именно этого. Это была его жизнь, его среда. А она, после нескольких лет в тюрьме, забудет его, постарается начать жизнь заново. Оставит склады Джейкобу и матери, а сама уедет в Нью-Йорк или Филадельфию. Начнет все с нуля. У нее получится… Должно получиться.