Райс Патриция. Грезы наяву

   Думая о женщине, которая ждала его внизу, Алекс был готов сам не зная на что. Понимал только, что не сможет удержать ее долго, если не изменит своих привычек. Она не из тех, кто безропотно сидит и ждет, пока муж вернется из борделя. Она привыкла к тесному кругу родственников и друзей, которые ценили ее личные качества, уважали ее независимость. А что он мог ей предложить? Круг пустых бутылок из-под бренди?.. Ему предстояло найти замену ее привычному окружению, сделать ее счастливой.
   И вдруг осознав, что бесконечная череда мыслей лезет ему в голову потому, что он боится и не хочет потерять Эвелин, Алекс глубоко засунул руки в карманы дождевика и, подняв лицо вверх, стал смотреть в небо, разыскивая на нем хотя бы смутный след луны… Лунные мечты. Он выругался про себя. Он уже знал, какими они могли быть обманчивыми и иллюзорными.
   Если он за всю жизнь так и не смог понять себя, то как он мог разобраться в ее сердце?
   Эвелин, не дождавшись его, заснула от усталости. Стараясь двигаться осторожно, чтобы не потревожить ее, он снял бриджи, рубашку и, укрывшись отдельным одеялом, прилег на краю кровати. Будет нелегко провести так все свадебное путешествие, но сегодня он пришел для себя к нескольким выводам. Главный из них заключался в том, что он не хотел ни в чем, даже в самом малом, принуждать эту женщину к чему бы то ни было.
   Он знал, что мог бы опять обольстить ее, сделать так, что ни о каком разводе не шло бы речи. Знал, что мог привязать ее к себе на всю жизнь рождением ребенка. Но впервые в жизни он поклялся, что все это произойдет только по ее воле. Сейчас она считалась его женой только по названию. Но если он хотел, чтобы она стала его настоящей женой, для этого нужно очень постараться. И впереди было достаточно времени, чтобы решить, хочет он этого на самом деле или нет. Закрыв глаза, он постарался заснуть.
   Когда Эвелин проснулась на следующее утро, Алекса уже не было рядом. Постаравшись выбросить все связанное с ним из головы, она быстро встала и оделась. Видимо, он решил до конца разыгрывать из себя джентльмена, и ей ничего не оставалось, как изображать леди.
   В столовой она нашла только лорда Грэнвилла и мать. Граф сообщил, что Алекс решил показать Джейкобу корабль. Сам он выглядел бледным и частенько покашливал. Эвелин сразу сказала, чтобы граф обратил внимание на свой кашель, в чем ее горячо поддержала Аманда. Вдвоем они убедили его отправиться к себе в каюту, выпить рому и полежать под теплым одеялом. Там, под их неусыпным надзором, он и заснул.
   А женщины, в тревоге от предстоящей встречи с Лондоном, достали швейные принадлежности и начали колдовать над своими нарядами. Это давало им возможность не без пользы провести время, а заодно и вдоволь наговориться, а то в последние, наполненные суматохой недели было не до того.
   Когда Алекс вернулся и нашел их уютно устроившимися в углу кают-компании, он повернулся, чтобы выйти и не мешать им, но Эвелин его окликнула. С улыбкой она протянула ему моток яркой пряжи.
   — Займись и ты чем-нибудь полезным, дорогой муженек. Если мне приходится проводить время, как настоящей леди, за рукоделием, то твоя прямая обязанность — развлекать нас.
   Что ж, бывают на земле занятия и похуже, подумал он, со вздохом усаживаясь на стул. Сам он, в здравом уме, раньше никогда бы не занялся чем-либо подобным, но теперь, ради того, чтобы наладить отношения с Эвелин, стоило попробовать.
   Два дня спустя, когда студеный северный ветер выморозил весь такелаж, за обеденным столом наконец появился таинственный пассажир. Гораздо больше озабоченный отношениями с Эвелин и здоровьем графа, Алекс как-то не обратил внимания, когда капитан сказал ему, что взял пассажира в свободную каюту. Но когда в час обеда к столу вышел Томас Хэндерсон, у Алекса возникла необходимость произнести про себя такую тираду, что самому стало стыдно.
   Адвокат вежливо поклонился дамам, зато Алексу едва кивнул.
   — Прошу прощения, мой желудок не совсем безропотно переносит качку, но я все же решил объявиться. Простите, что не сделал этого раньше. Надеюсь, остальные чувствуют себя лучше, чем я?
   Эвелин едва коснулась протянутой руки адвоката. Но, взглянув на хмуро усмехнувшегося Алекса, вдруг испытала неожиданную радость. Теперь она, посредством симпатичного законника, сможет заставить Хэмптона немного ревновать. И решив не упускать момент, предложила Томасу место рядом с собой.
   — Вы не говорили, что собираетесь в Англию, Томас. Что заставило вас присоединиться к нам?
   Она так мило улыбнулась адвокату, что была тотчас вознаграждена яростным взглядом Алекса.
   — У меня есть там кое-какие вложения, за ними нужно приглядывать. Кроме того, я хотел обсудить с некоторыми своими друзьями ваше дело, может быть, добиться его пересмотра. Не могу смириться с той несправедливостью, с которой обошлись с вами.
   — Мой кузен и я сможем сами справиться с этим, Хэндерсон, — мрачно отозвался Алекс, поднимаясь со стула и подходя к ним. — Но с вашими друзьями, точно, стоит поговорить, чтобы они не чесали языки по поводу Эвелин.
   Он сел рядом с Эвелин, с другой стороны, и, обняв ее за плечи, наклонился к незваному гостю. Не желая с самого начала быть яблоком раздора, Эвелин поспешила сменить тему.
   — Как себя чувствует граф, Алекс? Он выйдет к обеду?
   Хэмптон еще больше нахмурился.
   — Его немного знобит, он сказал, что лучше останется у себя. Боюсь, он простудился в нетопленом губернаторском замке. Там было чертовски холодно.
   — А сейчас в его каюте тепло? Туда нужно поставить жаровню.
   — Уже поставили. Сейчас он спит. Думаю, ничего серьезного. Если мы привезем его домой больного, графиня снимет с меня голову. Они женаты почти пять лет, а до сих пор ведут себя как новобрачные.
   Алекс продолжал с теплотой говорить о графе, но Эвелин расслышала в его голосе тревожные нотки и подняла на него глаза. Она понимала Алекса: граф был практически всей его семьей, но сейчас в его голосе звучали и другие опасения. Атекс не раз говорил, что граф проживет еще сто лет и им нечего беспокоиться о титулах и поместьях, но сейчас до него, похоже, вдруг дошло, что Эверетт тоже смертен.
   А что если они вдруг прибудут в Лондон уже как граф и графиня Грэнвилл?

Глава 24

   К концу первой недели плавания самые мрачные предчувствия Алекса стали подтверждаться. Холодная, промозглая погода ухудшала состояние графа, он почти не вставал с постели. Алекс приказал повесить в каюте графа гамак и спал теперь там. Аманда и Эвелин по очереди дежурили возле больного.
   Граф был терпеливым пациентом, но не любил болеть. Он стоически переносил все процедуры в надежде поскорее выздороветь, но болезнь, похоже, крепко вцепилась в него и не желала отпускать.
   Однажды вечером, на второй неделе плавания, Алекс, зайдя в каюту графа, нашел его в горячечном бреду. Он сразу велел разыскать Эвелин и Аманду.
   — Эта жаровня ни черта не помогает. Нужно перенести его… Эвелин только кивнула.
   — Да, нужно перенести его в нашу каюту. Там мы сможем лучше ухаживать за ним, а главное — там не так сыро.
   Алекс понимал, что иного она и не могла сказать, но все-таки усмехнулся про себя, подумав, с какой поспешностью она отказалась от их брачного ложа, которым они ни разу не воспользовались. Хрупкая надежда на это, возникшая у него в начале путешествия, с болезнью графа рассыпалась в прах. А он еще надеялся, что у него впереди целые годы, чтобы убедить ее, что графиней быть не так уж страшно… Теперь же, видя страх в ее глазах, Алекс понимал, что никаких лет впереди нет.
   Граф был слишком слаб, чтобы протестовать. Приходя в себя, он постоянно просил пить, но в сознание приходил все реже. Хэмптон, если не сидел возле постели больного, постоянно расхаживал по палубе. Он не мог смириться и ненавидел себя за свою беспомощность перед чем-то неосязаемым и неотвратимым, что называется судьбой. Единственным утешением его были внимание и участие Эвелин. Она словно забыла о прежних раздорах и готова была по первому слову исполнить все, о чем он просил. Постоянное беспокойство о больном не оставляло ни времени, ни сил для мыслей о себе. Они чувствовали, что перед лицом вечной, неодолимой силы должны держаться подле друг друга, стать единым целым.
   Беспокоил Алекса только вид лощеного адвоката, постоянно торчавшего в кают-компании. Вот и сейчас он мило беседовал с его женой. Вид его, и тем более общество, казалось, были вовсе не неприятны Эвелин. Даже изможденность от постоянного недосыпания исчезала с ее лица, когда она видела Хэндерсона. А уж о чем они могли болтать целыми часами, иногда весело пересмеиваясь, Алекс понять не мог. Тем более что у него язык отнимался, когда они оставались вдвоем, и все мысли разбегались врассыпную. Он подумывал порой, не спровадить ли наглого стряпчего невзначай за борт.
   Хэндерсон, конечно, замечал угрюмые взгляды Алекса, но не обращал на них внимания. Вот и сейчас, проводив ироничной усмешкой Хэмптона, набросившего на плечи плащ и отправившегося на палубу, он опять принялся беззаботно болтать с Эвелин. Хотя думал при этом о вещах очень серьезных. Ему во что бы то ни стало и как можно скорее необходимо добраться до проклятого пакета. Но пока Хэндерсон не мог и предположить, где он находится. Разве что воспользоваться напряженностью между новоиспеченными супругами, видимую невооруженным глазом, и внушить Эвелин желание самой докопаться до содержимого пакета. А если еще и совратить молодую супругу под носом самонадеянного Хэмптона! Тем более что иногда ему казалось, что она сама не прочь… по крайней мере — позлить супруга. Лучшего и желать трудно.
   Мысли Эвелин сейча были очень далеко от контрабандистов и всего прочего, с ними связанного. Когда за Алексом захлопнулась дверь, сердце у нее екнуло. Да, она хотела пробудить его ревность болтовней с Хэндерсоном, но добилась, похоже, обратного. Алекс все больше замыкался в себе. Теперь он, видимо, окончательно решил развестись. Эта мысль вовсе не радовала Эвелин. Она все больше убеждалась, что не хочет никакого развода. Представить не могла, что никогда больше не будет его рук, поцелуев, объятий. Кроме того, теперь она точно знала, что никакого ребенка нет. И не будет… От этой мысли на глаза наворачивались слезы, а на душе становилось холодно и пусто.
   — Муж никогда не называл вам имен контрабандистов? Он, кажется, занимался собственным расследованием? — спросил Хэндерсон как бы между прочим, но при этом оставил пасьянс, который начал было раскладывать.
   Эвелин отстраненно покачала в ответ головой. Нужно было идти сменить мать у постели больного.
   — Если у него есть какая-то информация, — не унимался Хэндерсон, — то странно, почему он держит ее в секрете? Может, он сам замешан?
   До Эвелин наконец дошло.
   — Зачем ему тогда заниматься расследованием против себя?
   Хэндерсон был рад, что заставил ее слушать. Он недоуменно пожал плечами.
   — Возможно, чтобы проверить, есть ли настоящие доказательства. Но если он сам не замешан, то почему не хочет исключить вас из числа подозреваемых? Странно.
   Эвелин припомнила, что ей и самой приходило такое в голову, но теперь все это казалось неважным. Она прислушалась, не возвращается ли Алекс.
   — Какое это теперь имеет значение?
   Томас изобразил на лице крайнее изумление.
   — Ну как же? Вы в очень скором времени можете стать графиней. И если просочатся слухи о контрабанде… это поставит вас в крайне щекотливое положение. Если хотите знать мое мнение, то лучше заранее уничтожить все, что может свидетельствовать против вас, подстраховаться. И я смогу помочь вам в этом.
   Эвелин нахмурилась. До нее с трудом доходил смысл речей адвоката — присутствовало в них что-то, вызывавшее смутное беспокойство. Догадки были безумные, но они, тем не менее, проносились в голове. Может ли находиться в пакете что-нибудь против нее? Если даже и так, то Алекс никогда не пойдет на такое. Будет развод и все. Это будет цена ее свободы. Зачем ему втаптывать ее в грязь?
   Она потрясла головой, как бы освобождаясь от наваждения. Но тревожные мысли не оставляли ее. В самом деле, почему он держит эти свидетельства в секрете? Сам говорил, что там есть очень важные факты. Ей все больше не нравилось это.
   Граф продолжал сражаться с болезнью, но силы его уходили, и надежды оставалось все меньше. К концу ноября они преодолели самую суровую часть пути, погода стабилизировалась, но здоровье графа не улучшалось. Постоянные дежурства у его постели измотали всех окружающих. Тем более что само путешествие, с постоянными зимними штормами и пронизывающим холодом, не внушало особой бодрости. Практически все на борту чувствовали себя больными.
   Алекс обычно сидел у постели графа с бутылкой бренди, потому что больше скрасить долгие часы безнадежного ожидания было нечем. Эверетт, все реже приходя в себя, хмурился, наблюдая за настроением наследника, но молчал. Говорить у него не хватало сил. Лишь иногда он спрашивал, где Эвелин. Ему очень не нравилось угрюмое, беспросветное состояние Алекса, все больше погружавшегося в себя.
   — Спит у себя, — отвечал Хэмптон. — Сейчас ночь.
   — Вам бы надо спать вместе… Сейчас твоя главная задача — не оставить наш род без наследников. Или первый уже на подходе?
   Алекс еще больше нахмурился. Он уже знал, что никого на подходе нет. В этом он убедился несколько дней назад, когда Эвелин начала стирать свое белье.
   — Вы еще заведете собственных, Эверетт. Главное сейчас для вас — выбраться из этой кровати. А у меня пока нет особого желания окружить себя выводком сопливых отпрысков, — говорил он, помогая графу сесть на постели и напиться.
   — Дейдра порядком устала от моих попыток. — Грэнвилл отстранил чашку с питьем, прокашлялся и опять прилег на подушки. — Да она и не в том возрасте, и ты это прекрасно знаешь. Так что титул и вся ответственность достанутся тебе. И один ты с этим не справишься.
   — Прежде вас это не особенно заботило. Сколько вам самому понадобилось лет, чтобы вспомнить об этом? — сказал Алекс, не особенно задумываясь, и тут же пожалел. Лицо графа на подушке вдруг сделалось по-стариковски изможденным и беспомощным.
   — Проблемы с наследством могут отнять всю жизнь, — проговорил он медленно. — Но тебе такое не грозит. У тебя прекрасная жена и целая жизнь впереди. Пользуйся всем этим, Алекс… Когда-нибудь и ты состаришься. Пусть твои воспоминания не будут такими горькими…
   В голосе графа сквозила такая печаль, что Алекс отвернулся, чувствуя, как защипало глаза. Он знал историю Эверетта, вынужденного на двадцать лет покинуть дом и семью, по прихоти судьбы женившись на одной женщине, в то время как другая, которую он любил, носила его ребенка на другом краю света. Он так и не знал, пока не умерли они обе, что является наследником графского титула и что у него есть дочь, Элисон. Грэнвилл редко рассказывал о себе, но Алекс понимал, что печальная судьба лежала вечным грузом на сердце графа. Он сам нередко думал, как могла бы повернуться его жизнь, если бы ему пришлось оспаривать у графа права на наследство. Толку в этих раздумьях было мало. Он мог только радоваться тому, что они с Грэнвиллом все же остались друзьями.
   Граф скоро заснул, оставив Алекса наедине с бутылкой бренди и тяжелыми раздумьями. Титул никогда не привлекал Хэмптона. В нем не было жажды власти, он не понимал, почему другие должны простираться ниц у его ног только из-за его происхождения. Но после Эверетта он оставался последним из Хэмптонов, и того, естественно, заботило, чтобы род не прервался. Но теперь оказывалось, что это немало значило и для самого Алекса. Он впервые в жизни чувствовал ответственность за людей, которые жили в графских поместьях. Если не останется наследников, все земли перейдут в казну, и что будет тогда с этими людьми?
   Оказывается, ответственность за абсолютно незнакомых людей лежала на его плечах. Впрочем, он привык за последние пять лет отвечать за подчиненных ему людей, за порученное дело, но бизнес — занятие все-таки коллективное. А за судьбы тех женщин и детей, благосостояние которых целиком зависит от его умения вести хозяйство, будет отвечать только он. Ему все время казалось, что и Эвелин он выбрал случайно, по собственной прихоти. Но теперь его женитьба неожиданно предстала перед ним в новом свете. Он понял, что выбрал из всех именно ту женщину, у которой хватит сил и мужества находиться рядом с ним, помогать нести его бремя. Ока нужна ему гораздо больше, чем он подозревал.
   А тут он вдруг, вот уж точно — по прихоти, отпускает ее на все четыре стороны. Такого дурака еще поискать! Он хочет избавиться от единственной в его жизни женщины, которая способна сказать ему правду в глаза, потому что имеет на это право. Потому что он на самом деле идиот!.. Конечно, между ними были стычки. И всегда будут. Но не бессмысленные склоки, а именно те споры, в которых рождается истина!
   Правда, на корабле им было не до споров, они просто делали то, что от них требовалось. Эвелин все время была вместе с ним, на его стороне. Она молча поддерживала его, понимала его страхи, терпела, когда он не обращал на нее внимания, причинял боль, даже пытался вычеркнуть ее из своей жизни. А подозревала ли она, что Алекс даст скорее отрубить себе руку, чем лишится ее?
   Черт, когда же все это успело произойти? Он никогда ни в ком не нуждался. Слишком больно потом разочаровываться. Эти уроки он усвоил на коленях у своей драгоценной матушки. Любить — означает страдать. Может, он и не любил Эвелин, но она нужна ему как никто другой. И будь он проклят, если позволит ей уйти.
   Убедившись, что граф уснул, Алекс потихоньку вышел из каюты. Постучался в дверь Аманды, давая знать, что теперь ее очередь присматривать за графом… и вдруг с изумлением услышал голоса, доносившиеся из коридора. Потом хлопнула дверь. Он прокрался по коридору и увидел, как возвращается к себе Хэндер-сон. Дикое подозрение, вскормленное собственным богатым опытом, хмелем ударило в голову. С налитыми кровью глазами он кинулся к двери каюты, где теперь находилась Эвелин.
   Пламя в лампе еще мигало, говоря о том, что ее только что внесли в каюту. Но света оказалось достаточно, чтобы он разглядел испуг в ее глазах. Он не сразу отвел взгляд от расширившихся фиалковых глаз и тут только заметил, что Эвелин все еще в вечернем платье, на которое накинут плащ. Он сам за ужином нередко бросал взгляды в сторону довольно откровенного декольте. Но теперь его гораздо больше интересовало, насколько это декольте сумело усладить взоры Хэндерсона.
   Алекс облизал губы и оскалился.
   — Слава богу, ты хоть одета, дорогая. Хвала вашей хваленой пуританской скромности! Но разве я не учил тебя, что заниматься любовью лучше без одежды?
   Под его взглядом Эвелин сняла плащ с плеч и бросила на рундук у себя за спиной.
   — Ты что, с ума сошел? Что-нибудь с твоим кузеном?.. С лордом Грэнвиллом? Давай я пойду к нему. Нельзя оставлять его одного.
   Эвелин хотела пройти мимо, но Алекс не двинулся с места, загораживая проход.
   — Эверетт спокойно спит. Твоя мать пошла присмотреть за ним… Ты не встретила ее? Какая жалость! Где же ты была?.. И подумала ли ты, что может случиться, если я вдруг увижу тут Хэндерсона? Но теперь-то что уж…
   Глядя на нее в упор потемневшим от гнева взглядом, Алекс стал снимать сюртук.
   Эвелин сделала шаг назад, но отступать было некуда, и она уперлась спиной в рундук. Начав догадываться, что имеет в виду Алекс, она поднесла ладонь ко рту. Ей стало страшно.
   — Не знаю, о чем ты говоришь. Капитан Оливер пригласил нас посмотреть, как резвится в лунном свете стадо китов. И нет ничего особенного в том, что Хэндерсон вызвался меня сопроводить.
   — И как часто за последний месяц он сопровождал тебя? Как часто он согревал тебя в объятиях? Вы всегда стояли на палубе голова к голове? Ты думаешь, я слепой или дурак?.. Что бы там между вами ни было, ты все еще моя жена. И я не позволю лживому ублюдку делать из меня посмешище.
   — Алекс! — Ошеломленная обвинениями, Эвелин попробовала оттолкнуть руку, которой он обхватил ее за талию. — Неужели ты действительно думаешь?.. Да чем я дала тебе пово..?
   Не дав ей договорить, он закрыл ей рот своими губами. Пальцы Эвелин судорожно вцепились в шитье на его камзоле, потому что, еще отступив, она потеряла равновесие и стала садиться на узкий рундук. Его внезапная близость обрушилась на нее, лишая не только возможности, но и желания сопротивляться.
   Все же она издала болезненный крик, когда Алекс, сжав ее сильнее, приподнял в воздух. Поцелуи были грубыми, требовательными, и ей не оставалось ничего, как только ответить на них. А отвечала ли она против воли, или не совсем, какое это имело сейчас значение? Все обиды последних недель, бессонные ночи, глупые мысли исчезли в один момент, растворились в его объятиях. Руки Эвелин скользили по его плечам, и она не сопротивлялась, когда он повалил ее на рундук и навалился всей тяжестью.
   — Я не позволю Вам вынашивать ублюдков под моим именем, мадам. Если мне суждено иметь наследника, то он будет мой. Плоть от моей собственной плоти… Да, я был дураком, но теперь хватит! Открывайте лавочку, женушка, начнем творить династию!..
   Эвелин слушала его с ужасом, чувствуя запах бренди; она понимала, что его поступками руководит сейчас алкоголь. И если бы она могла, она стала бы сопротивляться. Не кричать же? На крики сбегутся Джейкоб, мать, Хэндерсон и еще непонятно кто. И то унижение, которое она испытывала сейчас, будет ничто по сравнению со стыдом предстать в таком виде перед чужими людьми. Кроме того… Она так хотела его, что не стала бы сопротивляться. Что бы он с ней ни делал…
   Руки Алекса стянули платье почти до пояса, он стал жадно целовать ее грудь, одновременно все выше задирая юбку. Эвелин, вцепившись в его плечи, уже сама искала его губы, хотела этого жара. Ей не было стыдно, когда он, оборвав завязки нижней юбки, отбросил ее в сторону. Вот теперь она была полностью открыта перед ним, так, как он хотел. Но ей было все равно. Уткнувшись лицом в его плечо, она хотела только одного — чтобы это продолжалось дальше.
   Он находился словно в лихорадке, дрожащими руками снимая с себя бриджи, не тратя больше времени на ласки. Эвелин сдавленно вскрикнула и впилась зубами в ткань рубашки, когда он сильным толчком вошел в нее, сразу наполнил до краев и отступил. Как раз тогда, когда она почувствовала, что сейчас просто лопнет, взорвется.
   — девяносто восемь, — прошептал он ей в ухо и опять мощно устремился вперед.
   Она быстро уловила лихорадочный ритм, чувствуя, как все внутри, наливаясь от желания, окружает его плоть, и теперь хотела только выкрикнуть все, что испытывала сейчас. Но тут кто-то постучал в дверь, и встревоженный голос Аманды произнес:
   — Алекс! Идите быстро!.. Он зовет вас. Поспешите!.. Алекс зажмурил глаза, выругался одними губами и вскочил, пока манящая податливость Эвелин не всосала в себя остатки рассудка, не сделала его еще большим дураком, чем он уже был. Эвелин замерла, ощутив внезапный холод и, ничего не соображая, смотрела только, как он торопливо застегивает бриджи. Не сказав ей ни слова, он выбежал вон.

Глава 25

   Несколько дней они избегали друг друга. Алекс проводил все время в капитанской каюте, где мог находиться рядом с кузеном. Он мало спал, почти не ел, восполняя силы только за счет бренди, запасы которого стремительно таяли.
   В свободное время, когда возле больного дежурили другие, Алекс обычно сидел в кают-компании. Находясь тут, он мог быть уверен, что Хэндерсон не уединился снова с его женой. Зато бессонные ночи он целиком посвящал горестным размышлениям.
   Пьянство, в сочетании со злостью и растущим желанием, были смертельной комбинацией. Об этом Алекс догадался на третий день после того, как кончилось бренди. Вместо того чтобы обрести счастье, он перерезал себе глотку. Да и того не сумел сделать как следует, не сумел покончить со всем сразу и теперь медленно истекал кровью. Всякий раз, встречая Эвелин, видя, как испуганно отворачивает она лицо, Алекс цепенел от злости и лютой муки.
   Самое худшее заключалось в том, что им негде было поговорить наедине, выяснить, что же происходит между ними, высказать друг другу все, что накопилось. А накопилось немало. Не распинаться же в своих чувствах перед толпой матросов, перед родственниками и друзьями! Наглухо закрытый котел взаимных обид медленно и неотвратимо закипал.
   Здоровье Эверетта, несмотря на лечение и постоянный уход, не улучшалось. Оставалось уповать только на то, чтобы ему не стало хуже. Алекс про себя решил, что сейчас граф отчаянно цепляется за жизнь, чтобы еще раз увидеть Дейдру и дочь. Но что будет, когда это произойдет? Останутся ли у него тогда силы? И не станет ли эта встреча последней?