Страница:
Герта сдержала слово, и в замке появились новые лица. За столом теперь прислуживали несколько человек. Вино по-прежнему поставлялось в избытке, но сегодня Филипп запретил пить без меры: наутро ему и его людям предстояло отправиться в путь.
Эльвина услышала его распоряжения и вопросительно посмотрела на Филиппа. Он печально улыбнулся.
— Мы и так слишком задержались, на рассвете надо отправляться в Лондон, чтобы устроить мои дела и благополучно доставить сюда твоего сына.
— Разве я не могу поехать с тобой, Филипп? Каждый день, проведенный без ребенка, надрывает мне сердце. Я была бы счастлива находиться с тобой, когда его вернут.
Филипп нахмурился.
— Хватит рисковать. Нельзя допустить, чтобы жизнь любого из нас подвергалась опасности, а когда мы не вместе, угроза возрастает. Я знаю, что в первой попытке убить меня виновен Раймонд, но в ядах он едва ли сведущ. Я еще не во всем разобрался, и все же мне будет спокойнее, если ты останешься здесь, в этих стенах.
— Филипп, если тебе или ребенку что-либо угрожает во время этой поездки, я отправлюсь с тобой. Ты не знаешь, каково сидеть и ждать, пока другие сделают то, что не терпится сделать тебе самой. Я довольно ждала, Филипп. Если ты не возьмешь меня с собой, я отправлюсь в Данстон сама.
— Эльвина, ты должна думать о ребенке, которого носишь сейчас, и о тех, кого еще будешь носить. Отправившись в Данстон, ты всех их принесешь в жертву.
Эльвина подняла глаза, и Филипп увидел, что она плачет. Ее слезы тронули его до глубины души.
— Я могу рожать вам лишь бастардов, милорд, да и их не рожу, если вас у меня отберут. Бастардам не дано владеть землями Данстона или Сент-Обена. Только у нашего первенца есть надежда на будущее. Я выполнила все, о чем вы просили меня, ради него. Я согласилась даже называться вашей шлюхой. Но больше я не в силах покорно исполнять вашу волю. Ребенок в опасности, а оставаясь здесь, я ничем не способна ему помочь.
В одном Эльвина была права. Дело намного быстрее продвинулось бы вперед, если бы он представил ее королю. Тогда Генрих пожелал бы выслушать ее историю, после чего, да поможет им Бог, они вернулись бы и атаковали Данстон до того, как леди Равенна разузнает о том, где Филипп. Если Генрих все же не даст ему разрешения развестись, он все равно заберет у Равенны ребенка. Но до тех пор, пока леди Равенне ничего не известно о его планах, ребенок в Данстоне находится в большей безопасности, чем если бы Филипп перевез его сюда, в Сент-Обен. Самое страшное начнется потом. А в том, что страшное случится, Филипп не сомневался. Он знал, на что способна его коварная супруга. И все же колебался.
— Хотя мой наследник очень много для меня значит, я не хочу потерять тебя и ребенка, которого ты носишь. Я оставлю большую часть своих людей здесь и постараюсь быстрее доскакать до Лондона. Но скачка не пойдет на пользу тебе и ребенку.
Эльвина встала и подошла к нему.
— Мои дети научатся ездить на лошади еще до рождения. Так же было со мной. Если моей матери удалось довезти меня из Святой земли до берегов Нормандии, я вполне способна совершить более короткое путешествие.
Филипп обнял Эльвину за талию, заглянул в ее любящие глаза и понял, что уже не в силах расстаться с ней. Он возьмет ее к королю и представит так, как она того заслуживает.
— Ты вздорная девчонка, и я вижу, что тебе нельзя доверять: чуть с глаз долой — и ты что-то натворишь. Эй, пойди сюда, Гандальф, — сказал Филипп, сделав нетерпеливый жест.
Крестьянин сидел на дальнем конце стола, но по давней привычке присматривал и за Элис, и за Эльвиной.
— Что вам угодно, господин?
— Эльвина едет со мной на рассвете. До сих пор ты хорошо защищал ее, и я благодарю тебя за это, но, с твоего разрешения, я принимаю у тебя обязанности и надеюсь справиться не хуже.
Гандальф уловил иронию в словах Филиппа и напряженно взглянул на Эльвину.
— Я предлагаю тебе лучшую службу, чем быть пехотинцем в моем войске, — продолжал Филипп. — Эльвина говорит, что ты выращивал урожай в два раза больше, чем твои соседи. Это правда?
— Моя госпожа слишком добра, но я не стану отрицать ее слов.
— Леди известна своими предательскими приемами, но я не могу обвинить ее в нечестности. Если она говорит правду, то ты мне нужнее на моей земле, чем в армии. Отправляйся в Данстон в качестве управляющего. Если ты научишь моих людей выращивать урожай, то выиграют и они, и я, и твоя доля соответственно возрастет. Когда приедешь в Данстон, поставь Тильду в известность о наших планах. Возможно, ей придется взять ребенка из замка и позаботиться о его безопасности до того момента, пока я вернусь в Данстон в качестве господина либо Эльвина в качестве госпожи. Ты понял меня?
— Я понял, господин, и сделаю все, о чем вы просите, с радостью. Могу я обратиться к вам с просьбой?
Филипп кивнул.
— Элис хотела бы прислуживать миледи. Я бы вернулся в Данстон с ней, чтобы она там ждала возвращения миледи. Если вы позволите.
Филипп взглянул на Эльвину.
— Гандальф, да ты отъявленный мошенник! Делал вид, что служишь мне из любви, а сам тем временем ухлестывал за другой? Отчего ты ничего мне не говорил? — рассмеялась Эльвина.
Гандальф смело посмотрел на свою госпожу.
— Стали бы вы слушать какого-то простолюдина, если и хозяина Сент-Обена ни в грош не ставите? Я с радостью снимаю с себя обязанность охранять вас. А Элис не только симпатичная, но и горячая и послушная.
— Даже зная, кем она была, ты готов жениться на ней?
Смотри, не обмани Элис, я этого не допущу, — ответила Эльвина.
— Она хорошая женщина и ни с кем не была, кроме меня, эти последние несколько месяцев. Сомневаюсь, что Элис возьмется за старое, если примет предложение бедняка с большой семьей, которую надо содержать. У нас все серьезно.
Филипп дружелюбно кивнул.
— Ты теперь не бедняк, а управляющий моими землями, так что тебе вполне по силам найти себе жену с приданым. Но если ты все же решил свалять дурака и надеть хомут на шею, я позабочусь о том, чтобы мой управляющий привел невесту в более подходящее место, чем в дом к своей матери. Ты доволен?
— Более чем.
Степенный, рассудительный Гандальф радостно улыбнулся и взглянул на Эльвину.
— Тильда обрадуется, что вы приняли такое решение. Мы позаботимся о том, чтобы с ребенком ничего не случилось. Езжайте с Богом.
Эльвина украдкой смахнула слезу, глядя вслед Гандальфу, а Филипп торопливо встал.
— Все будет хорошо, вот увидишь.
Но он ничего не обещал. Будущее по-прежнему тонуло в густом тумане.
Глава 20
Эльвина услышала его распоряжения и вопросительно посмотрела на Филиппа. Он печально улыбнулся.
— Мы и так слишком задержались, на рассвете надо отправляться в Лондон, чтобы устроить мои дела и благополучно доставить сюда твоего сына.
— Разве я не могу поехать с тобой, Филипп? Каждый день, проведенный без ребенка, надрывает мне сердце. Я была бы счастлива находиться с тобой, когда его вернут.
Филипп нахмурился.
— Хватит рисковать. Нельзя допустить, чтобы жизнь любого из нас подвергалась опасности, а когда мы не вместе, угроза возрастает. Я знаю, что в первой попытке убить меня виновен Раймонд, но в ядах он едва ли сведущ. Я еще не во всем разобрался, и все же мне будет спокойнее, если ты останешься здесь, в этих стенах.
— Филипп, если тебе или ребенку что-либо угрожает во время этой поездки, я отправлюсь с тобой. Ты не знаешь, каково сидеть и ждать, пока другие сделают то, что не терпится сделать тебе самой. Я довольно ждала, Филипп. Если ты не возьмешь меня с собой, я отправлюсь в Данстон сама.
— Эльвина, ты должна думать о ребенке, которого носишь сейчас, и о тех, кого еще будешь носить. Отправившись в Данстон, ты всех их принесешь в жертву.
Эльвина подняла глаза, и Филипп увидел, что она плачет. Ее слезы тронули его до глубины души.
— Я могу рожать вам лишь бастардов, милорд, да и их не рожу, если вас у меня отберут. Бастардам не дано владеть землями Данстона или Сент-Обена. Только у нашего первенца есть надежда на будущее. Я выполнила все, о чем вы просили меня, ради него. Я согласилась даже называться вашей шлюхой. Но больше я не в силах покорно исполнять вашу волю. Ребенок в опасности, а оставаясь здесь, я ничем не способна ему помочь.
В одном Эльвина была права. Дело намного быстрее продвинулось бы вперед, если бы он представил ее королю. Тогда Генрих пожелал бы выслушать ее историю, после чего, да поможет им Бог, они вернулись бы и атаковали Данстон до того, как леди Равенна разузнает о том, где Филипп. Если Генрих все же не даст ему разрешения развестись, он все равно заберет у Равенны ребенка. Но до тех пор, пока леди Равенне ничего не известно о его планах, ребенок в Данстоне находится в большей безопасности, чем если бы Филипп перевез его сюда, в Сент-Обен. Самое страшное начнется потом. А в том, что страшное случится, Филипп не сомневался. Он знал, на что способна его коварная супруга. И все же колебался.
— Хотя мой наследник очень много для меня значит, я не хочу потерять тебя и ребенка, которого ты носишь. Я оставлю большую часть своих людей здесь и постараюсь быстрее доскакать до Лондона. Но скачка не пойдет на пользу тебе и ребенку.
Эльвина встала и подошла к нему.
— Мои дети научатся ездить на лошади еще до рождения. Так же было со мной. Если моей матери удалось довезти меня из Святой земли до берегов Нормандии, я вполне способна совершить более короткое путешествие.
Филипп обнял Эльвину за талию, заглянул в ее любящие глаза и понял, что уже не в силах расстаться с ней. Он возьмет ее к королю и представит так, как она того заслуживает.
— Ты вздорная девчонка, и я вижу, что тебе нельзя доверять: чуть с глаз долой — и ты что-то натворишь. Эй, пойди сюда, Гандальф, — сказал Филипп, сделав нетерпеливый жест.
Крестьянин сидел на дальнем конце стола, но по давней привычке присматривал и за Элис, и за Эльвиной.
— Что вам угодно, господин?
— Эльвина едет со мной на рассвете. До сих пор ты хорошо защищал ее, и я благодарю тебя за это, но, с твоего разрешения, я принимаю у тебя обязанности и надеюсь справиться не хуже.
Гандальф уловил иронию в словах Филиппа и напряженно взглянул на Эльвину.
— Я предлагаю тебе лучшую службу, чем быть пехотинцем в моем войске, — продолжал Филипп. — Эльвина говорит, что ты выращивал урожай в два раза больше, чем твои соседи. Это правда?
— Моя госпожа слишком добра, но я не стану отрицать ее слов.
— Леди известна своими предательскими приемами, но я не могу обвинить ее в нечестности. Если она говорит правду, то ты мне нужнее на моей земле, чем в армии. Отправляйся в Данстон в качестве управляющего. Если ты научишь моих людей выращивать урожай, то выиграют и они, и я, и твоя доля соответственно возрастет. Когда приедешь в Данстон, поставь Тильду в известность о наших планах. Возможно, ей придется взять ребенка из замка и позаботиться о его безопасности до того момента, пока я вернусь в Данстон в качестве господина либо Эльвина в качестве госпожи. Ты понял меня?
— Я понял, господин, и сделаю все, о чем вы просите, с радостью. Могу я обратиться к вам с просьбой?
Филипп кивнул.
— Элис хотела бы прислуживать миледи. Я бы вернулся в Данстон с ней, чтобы она там ждала возвращения миледи. Если вы позволите.
Филипп взглянул на Эльвину.
— Гандальф, да ты отъявленный мошенник! Делал вид, что служишь мне из любви, а сам тем временем ухлестывал за другой? Отчего ты ничего мне не говорил? — рассмеялась Эльвина.
Гандальф смело посмотрел на свою госпожу.
— Стали бы вы слушать какого-то простолюдина, если и хозяина Сент-Обена ни в грош не ставите? Я с радостью снимаю с себя обязанность охранять вас. А Элис не только симпатичная, но и горячая и послушная.
— Даже зная, кем она была, ты готов жениться на ней?
Смотри, не обмани Элис, я этого не допущу, — ответила Эльвина.
— Она хорошая женщина и ни с кем не была, кроме меня, эти последние несколько месяцев. Сомневаюсь, что Элис возьмется за старое, если примет предложение бедняка с большой семьей, которую надо содержать. У нас все серьезно.
Филипп дружелюбно кивнул.
— Ты теперь не бедняк, а управляющий моими землями, так что тебе вполне по силам найти себе жену с приданым. Но если ты все же решил свалять дурака и надеть хомут на шею, я позабочусь о том, чтобы мой управляющий привел невесту в более подходящее место, чем в дом к своей матери. Ты доволен?
— Более чем.
Степенный, рассудительный Гандальф радостно улыбнулся и взглянул на Эльвину.
— Тильда обрадуется, что вы приняли такое решение. Мы позаботимся о том, чтобы с ребенком ничего не случилось. Езжайте с Богом.
Эльвина украдкой смахнула слезу, глядя вслед Гандальфу, а Филипп торопливо встал.
— Все будет хорошо, вот увидишь.
Но он ничего не обещал. Будущее по-прежнему тонуло в густом тумане.
Глава 20
Едва рассвело, из ворот замка выехала группа всадников. Они ехали молча, стараясь не привлекать к себе внимания. Эльвина, одетая в отороченный мехом бледно-голубой плащ, прятала под капюшоном свои серебристые кудри. Ее изящная серая лошадь казалась крохотной на фоне массивных боевых коней, на, которых скакали воины. Однако лошадка бежала бойко, и Эльвина держалась наравне с остальными, не отставая ни на шаг и тогда, когда, выехав на широкую дорогу, кавалькада пустилась в галоп.
К вечеру от усталости под глазами ее залегли круги, но ближе к ночи, когда всадники спешились и разбили лагерь, Эльвина принялась готовить мужчинам ужин. Филипп дал ей в помощь лучших своих бойцов и с усмешкой наблюдал, как эти могучие и суровые воины послушно, словно дети, выполняют распоряжения миниатюрной юной женщины. Впрочем, сравнение с малыми детьми не совсем подходило: Эльвина рождала в сердцах мужчин не одно лишь почтение. Младший из рыцарей взирал на нее с обожанием и благоговением. Каким секретом, позволявшим превращать в податливый воск очерствевшие, непривычные к нежным чувствам сердца вояк, владела эта кудесница? Но разве Филипп сам не был в их числе? Не часто он задумывался о мотивах своих поступков. С удивлением Филипп признался себе в том, что женщины, колдуньи, орудие дьявола, которых он до определенной поры презирал, считая созданными лишь для того, чтобы скрасить мужчине жизнь или, вернее, искушать его на пути греха, по сути управляли его, Филиппа, жизнью. Столько лет избегать силков, что так умело плетут представительницы слабого пола, и вдруг попасть в капкан, откуда только чудо позволит выбраться! Он не только оказался женат на самой настоящей ведьме, но и отдал душу и сердце лесной нимфе. Эльвина заколдовала его, и, сколько ни трудись, все равно ему не избавиться от наваждения. Ведьму он отвадит от себя, если сможет, но вот вторую…
Филипп вздохнул и сделал добрый глоток из фляги. Для каждого человека наступает время остепениться, осесть, да и лучшей девчонки, чтобы грела ему постель, он все равно не найдет. Филиппа, конечно, не радовало то, что дети Эльвины останутся бастардами. Однако если она будет рядом с ним, с этим можно смириться. Никогда Филипп не верил в романтические бредни, но и не принадлежал к числу тех, кто стремится упрочить свое положение браком по расчету. На примере собственных родителей Филипп видел: оковы брака слишком тяжелы и мучительны, чтобы наслаждаться создаваемыми им преимуществами. И все же он повязал себя по рукам и ногам: с женой не хотел жить, а другая была ему недоступна.
Да, Эльвина оставалась недоступной. Филипп не мог жениться на ней, потому что был женат на другой, и, значит, в любое время Эльвина могла исчезнуть из его жизни. Филипп не имел никаких прав удержать ее. Он принимал как должное то, что она оставалась с ним из-за ребенка, а это было с его стороны довольно легкомысленно. Вот если бы они были связаны именем Господа или словами любви… Да, он дал слово содержать и охранять ее, но она-то не связывала себя никакими обещаниями! Филипп дал Эльвине слово, что не станет принуждать ее спать с ним, если она того не пожелает. Проклятие, девчонка опять заставила его свалять дурака!
И все же она по своей воле легла с ним этой ночью, а он и не мечтал ни о чем другом, как слиться с ней воедино телом и душой. Эльвина отдавала ему себя всю, без остатка, и, не говоря красивых слов и не давая обещаний, заставляла Филиппа верить в то, что никогда не уйдет от него. И он верил ей.
Итак, полпути позади. Скоро Лондон. Филипп был мысленно уже там. А между тем как раз в это время одинокий всадник подъезжал к Данстону. Вот и ворота замка. Весь в дорожной пыли, усталый после бешеной скачки, он снял наконец шлем, откинул кожаный капюшон и угрюмо огляделся.
Навстречу ему поспешила согбенная старуха в черном, и всадник помрачнел еще больше. Он требовал встречи с госпожой, а не с прислугой. Он ехал сюда, чтобы отомстить своему обидчику, а наставить рога сэру Филиппу — чем не месть? Но вместо леди Равенны его вышла встречать Марта, и это свидетельствовало о том, что планам его не суждено осуществиться так быстро, как он того желал.
С хмурым видом Раймонд проследовал за Мартой в темную нишу.
— Дурак! — гневно зашипела она. — Зачем явился сюда среди бела дня? Не знаешь, что ли, что здесь полно шпионов Филиппа?
Раймонд безразлично пожал плечами. Могла бы предложить ему с дороги хотя бы хлеба и воды.
Он провел в седле много часов и сильно проголодался, но хозяйка Данстона не отличалась гостеприимством.
— Филипп знает, что я напал на него во время битвы. Раз эта маленькая чертовка вернула его к жизни, не пронюхать об этом он не мог. Кроме того, ему известно и кое-что похуже. Так что я крепко влип. Филипп скачет в Лондон, и только черти в аду знают, что у него там за дела. Мне нужны деньги, чтобы вернуться в Нормандию. Если меня поймают, я расскажу все, что о вас знаю. Имей в виду.
— В Лондон, говоришь? — прищурилась Марта. — Откуда тебе это известно? И почему ты не в Сент-Обене? Тебе вполне хватило бы времени, чтобы угробить девчонку. За пару месяцев ты мог бы по крайней мере подчинить ее себе.
Раймонд терял терпение. Ворчанье Марты действовало ему на нервы.
— Филипп явился как раз в тот момент, когда я собирался отправить маленькую ведьму в ад. Очевидно, эту шлюху он желает куда сильнее, чем собственную жену.
Марта выругалась. Этот недоумок имел доступ туда, куда Марта при всем своем желании попасть не могла. Сколько ни ворожи. Раймонд не выполнил той единственной задачи, которую перед ним поставили. Впрочем, и ее, Марты, попытка покончить с сэром Филиппом и его шлюхой закончилась неудачей. Эти двое, наверное, заговоренные. Марта понимала, что следует действовать быстро. Не то леди Равенна отошлет ее от себя. Или, что тоже возможно, саму леди Равенну отправят куда-нибудь подальше.
— Они не должны вернуться из Лондона живыми. Убей Филиппа, и девчонка твоя. Никто не заметит ее исчезновения, кроме этой стервы в детской, а о Тильде я позабочусь сама. Филипп опасен нам всем. Он запросто может устроить так, что всех нас повесят. А денег ты не получишь, покуда не сделаешь то, для чего тебя наняли.
Раймонд рассвирепел:
— Я уже рисковал собственной шеей ради того, чтобы заполучить девку и обещанное тобой золото. Едва ли мне удастся спастись и на этот раз. С чего бы все начинать сначала? Не отдадите обещанного, я…
В этот момент от стены отделилась тень и приблизилась к Раймонду. Высокая, одетая в черное женщина заговорила с ним многообещающим хриплым шепотком, слегка царапая его по груди длинными острыми ногтями.
— Хочешь, я покажу тебе, ради чего ты должен рисковать, сэр Раймонд?
Марта незаметно удалилась. Колдовство леди Равенны было недоступно Марте в силу возраста, так зачем путаться под ногами у колдуньи помоложе, мешая ей обольщать глупца? У Марты были свои методы. Пора приниматься за работу. Несколько капель снадобья, добавленного в вино, да еще чуть-чуть женского очарования, и к утру Раймонд с готовностью возьмется исполнить приговор.
Марта прищелкнула языком, представив, как Раймонд берет эту девчонку над истекающим кровью телом Филиппа. Долго Эльвине не протянуть, особенно после того как Раймонд отведает напитка, который Марта приготовит для него и даст с собой. Напитка, превращающего самого кроткого самца в похотливого дьявола. Жаль, что ей, Марте, не доведется это увидеть.
Хотя почему бы и нет?
Кавалькада провела в дороге и весь следующий день, не давая коням отдыха, но зато к ночи они выехали на берег реки. На другом берегу раскинулся Лондон. Оставалось только переправиться через Темзу, но Филипп, видя, как устала Эльвина, приказал встать лагерем на ночь. Король подождет до утра.
Оба не могли уснуть. Филипп прижимал Эльвину к себе, и она положила голову ему на грудь. Цель была так близка, стоило лишь руку протянуть. Она прижалась к нему потеснее и положила его ладонь к себе на живот. Ребенок шевельнулся, и Филипп почувствовал, что сердце его тает. В этот миг оковы вокруг его сердца замкнулись. Никто не мог превратить его в раба, но эти оковы он надел на свое сердце сам — по собственной воле и без всякого принуждения.
Рано утром Филипп отправил к Генри гонца, извещающего о его прибытии. Ответ короля при шел довольно скоро, и Филипп приказал сворачивать лагерь. Кавалькада въезжала в город.
Эльвина с любопытством осматривалась, но Лондон не произвел на нее особого впечатления. На континенте, куда она приезжала с отцом и матерью, города выглядели посолиднее и побогаче. Лондон был застроен в основном деревянными домами. Загорись один, и целые улицы займутся пламенем. Европа давно уже оделась камнем, наученная горьким опытом частых и разрушительных пожаров. Дома в Лондоне в основном поднимались не выше второго этажа, а те, что принадлежали гражданам побогаче, хоть и были повыше, почему-то жались друг к другу. Второй этаж нависал над первым, затеняя и без того темные, тесные и кривые улочки.
Но церкви отличались великолепием. Построенные из кирпича и камня, они упирались остроконечными шпилями в осеннее хмурое небо. Королевский дворец перестраивался, словно пытаясь сравняться в своем величии с соборами и церквами. Эльвина знала, что своим преображением дворец обязан новому королю Генриху, ценившему солидные каменные сооружения.
Филипп помог Эльвине сойти с лошади у стен Уайтхолла. Эльвину охватила растерянность. Зачем она приехала сюда? Да, на ней была одежда из дорогих тканей, не принадлежавшая ей. Как не принадлежал ей тот, с кем вместе приехала сюда Эльвина. Кто она такая, чтобы являться к королю? Ей стало страшно.
Филипп в конце пути стал каким-то отчужденным, мыслями он был не с ней, и Эльвина понимала, что виной тому — предстоящая встреча с королем. Филиппа мало привлекали придворные увеселения, он мечтал поскорее закончить дело и вернуться к себе в Сент-Обен. Он нетерпеливо потянул Эльвину за руку, и она нехотя последовала за ним.
В тот момент, когда Филипп и Эльвина вошли в зал, Генрих вел ожесточенный спор с высоким джентльменом с нездоровым цветом лица и лишь махнул гостям рукой в знак приветствия.
Молодой король был невысок, но крепко сбит. Крупная голова его прочно сидела на бычьей шее.
Широкая мускулистая грудь вполне соответствовала по пропорциям размеру головы, так что, несмотря на тучность, он производил впечатление хорошо сложенного мужчины. Эльвина удивленно взирала на королевский наряд. Чувствовалось, что Генрих презирает портных и ненавидит примерки. Многие находящиеся в зале повернули головы при появлении Филиппа и Эльвины, но Филипп отвечал на приветствия лишь кивком головы. Вскоре публика утратила интерес к гостям, и про Эльвину забыли бы, если бы не сэр Джеффри, внезапно появившийся возле нее.
— Вижу, Филипп наконец решил показать вам двор, моя прекрасная леди. Вы не находите, что здесь несколько уютнее, чем в Сент-Обене? Или вы еще не осмотрелись?
— Сэр Джеффри, в этот момент я готова оказаться где угодно, только не здесь. Отпустите мою руку, не то она и в самом деле начнет дрожать, если уже сейчас не дрожит. Король сердится на этого человека? Почему он так спорит с ним?
Эльвина нервно куталась в плащ под недвусмысленно горячим взглядом сэра Джеффри и хмурым Филиппа.
— Это канцлер короля Томас Беккет. Генрих спорит с ним по богословским вопросам, заставляя беднягу Беккета отчаянно защищать те самые принципы, от которых тот открещивался в начале спора.
Джеффри от души веселился, наблюдая, как Филипп словно из опасения, что у него отнимут его сокровище, покрепче прижал к себе Эльвину. Чем мрачнее становился Филипп, тем откровеннее лучились смехом темные глаза сэра Джеффри.
— Они играют словами, словно два юнца, только-только обнаружившие в себе способность острить. Может, для Генриха в его возрасте такие забавы простительны, но Томас, в его-то годы и при его-то мудрости, мог бы не давать юнцу сбить себя с толку. Жалко смотреть на почтенного человека, который мечется, словно рыба, вытащенная из воды.
Джеффри удивился, услышав такую тираду от обычно немногословного Филиппа. Он хотел ответить в том же ключе, но чья-то рука легла ему на плечо, бесцеремонно отодвигая в сторону от Филиппа.
— Пропусти меня, Джеффри. Я хочу полюбоваться красавицей, которую привел сюда Филипп, до того как ты испепелишь ее взглядом или Филипп обрушит стены этого дворца нам на головы. Простите, миледи, что не встретил вас как подобает. Итак, Филипп?
Генрих вел себя с истинно королевским величием, и Филипп почтительно поклонился.
— Сэр, я хотел бы представить Эльвину, дочь Ферфакса. Голос Филиппа звенел от напряжения. И Джеффри, и король разом обернулись к Эльвине.
Эльвина сделала реверанс. Ее появление при дворе без служанки или компаньонки говорило о ее положении больше, чем любые слова. Всем было очевидно, что она — не жена своему спутнику.
Генрих подал Эльвине руку, помогая встать. Король пристально смотрел на нее, словно оценивал. Она подумала о том, что, оставшись в плаще, поступила мудро. Широкие складки скрадывали округлившийся живот. Хотя от взгляда этого человека вряд ли что укроется. Как бы там ни было, Эльвина гордо вскинула голову, не желая показать, что унижена этим пристальным вниманием. Генрих улыбнулся.
— Эта не даст себя в обиду, Филипп. Где ты нашел ее?
Эльвина, покраснев, шагнула поближе к Филиппу, словно искала его покровительства. В том, что Генрих догадался о ее положении, она не сомневалась.
Филипп стал еще мрачнее.
— Об этом я и хотел поговорить, сэр, но только, если можно, наедине.
У Генриха брови поползли вверх от такой дерзости, но, зная, что Филипп не из тех, кто злоупотребляет королевским покровительством, кивнул и, обернувшись к Джеффри, сказал:
— Покажи нашей гостье женскую половину дворца. Она проделала немалый путь и, очевидно, нуждается в отдыхе.
Вот так, не слишком церемонясь, ее отослали прочь. А чего еще она ждала? Вполуха слушая очередную любезность Джеффри, Эльвина улыбалась. Не вполне, впрочем, искренне.
— …и королева с огромным удовольствием выслушает историю вашего романа из ваших же уст. Пойдемте, вам понравится Элеонора. Уж во всяком случае, с ней вам будет веселее, чем с Филиппом. Не велика радость любоваться его мрачной миной.
Филипп захлопнул за собой дверь, и Генрих повернулся к нему. Окно располагалось за спиной короля. Филипп отчетливо видел лишь силуэт монарха, но выражение его лица оставалось неразличимым.
— Где ваша супруга, Филипп? Почему вы привезли сюда любовницу, не представив жены?
— Это длинная история, сэр, но надеюсь, у вас хватит терпения выслушать ее.
Генриха удручала роль слушателя. Жизнь била в нем ключом, и он начал нетерпеливо расхаживать по комнате, переставляя книги на полках, выглядывая в окно, меняя местами предметы на столе. В это время Филипп вкратце описал обстоятельства его первой встречи с Эльвиной и то, что он затем узнал о ее происхождении. Историю вынужденного брака Филиппа Генрих хорошо знал. В конце своего рассказа Филипп достал из складок туники свиток и подал его королю.
— Вот отчет Шовена о том, что ему стало известно о поведении моей жены. Все это слухи. Никаких доказательств у меня нет.
Генрих взял свиток из рук своего вассала, но читать не стал.
— Если доказательств нет, что заставляет тебя думать, будто девчонка говорит правду?
Филипп стиснул зубы. Он был силен в бою, но не в словопрениях. Как мог он описать неподкупно-честный взгляд своей возлюбленной? Как мог доказать королю ее невинность? Генрих просил о невозможном.
— Сэр, вы должны поговорить с ней сами, если сомневаетесь в моих словах. Я не верил ее рассказу, пока мне не пришлось в него поверить.
— Это она, ваша любовница, отправила мне послание, когда вы были ранены? Стиль письма не похож на стиль сэра Алека, а посланник доложил мне, что писала она под его диктовку.
Филипп усмехнулся.
— Я ничего не знаю о письме, но сэр Алек, должно быть, сильно за меня беспокоился, если позволил Эльвине написать вам. О чем это говорит, судить вам.
Король, кажется, немного успокоился. Он понимал, что видит перед собой не одуревшего от страсти простофилю, но человека, пришедшего по серьезному делу. Припомнив, как эта хрупкая девушка жалась к Филиппу и с каким вызовом во взгляде Сент-Обен представил ее, Генрих предпринял новую атаку:
— Кто она, сэр Сент-Обен? Не много найдется женщин у нас в стране, кто так хорошо владел бы пером.
Теперь в окно смотрел Филипп. Его охватило неприятное предчувствие. Казалось, раскрыв тайну происхождения Эльвины, он навлечет беду. Но по справедливости он обязан был это сделать. Необходимо было убедить Генриха, что Эльвина, а не леди Равенна настоящая мать его наследника. А там уж можно просить об остальном.
— Она дочь Ричарда Ферфакса, покойного графа Данстона, мой господин.
— У вас есть доказательства? — не веря своим ушам спросил Генрих.
Филипп снял с шеи цепь и подал ее королю.
— Эта вещь принадлежала отцу Эльвины. У меня остались кое-какие воспоминания о дворе вашей матери, где я встречал Эльвину. Отца ее я знал лично. Это кольцо и мои собственные воспоминания вполне убеждают меня в том, что она действительно дочь Ферфакса. Титул, вероятно, можно считать утраченным — дед ее погиб в то время, когда Ричард находился в крестовом походе, а земли Ферфаксов присвоил себе один из приспешников Стефана.
В словах Филиппа звучала горькая ирония. Женщина, на которой он был женат, не только не рожала его ребенка, но и носила присвоенный титул. Да и права на землю были у нее незаконные. Филипп знал, что Генрих был вправе распоряжаться такими землями по своему усмотрению. Догадывался он и о том, что такой самовольный захват собственности король сочтет вопиющим беззаконием. Что-то дрогнуло в монаршей душе.
Генрих с задумчивым видом вернул кольцо с фамильным гербом Филиппу.
— Если то, что вы говорите, правда, девушка — дочь моего верного поданного, порядочного и храброго человека. Она заслуживает лучшей участи, чем уготовила для нее судьба. Я поговорю с ней.
Филипп смотрел на Генриха с благодарностью.
— Вы сами увидите, что все правда, сэр. Манеры Эльвины и речь выдают ее благородное происхождение. — Филипп улыбнулся. — Она унаследовала и нрав отца. Викинг в платье. Не думайте, что сможете пополнить ею список ваших королевских побед. Она носит не только моего ребенка, но и кинжал за поясом, а в том, что она умеет им владеть, я убедился на собственной шкуре. К моему сожалению, — добавил Филипп, помолчав.
Генрих окинул Филиппа оценивающим взглядом.
— Двое бастардов от дочери графа. Я думал, вы более сдержанны в том, что касается женщин, Филипп.
Филипп пожал плечами:
К вечеру от усталости под глазами ее залегли круги, но ближе к ночи, когда всадники спешились и разбили лагерь, Эльвина принялась готовить мужчинам ужин. Филипп дал ей в помощь лучших своих бойцов и с усмешкой наблюдал, как эти могучие и суровые воины послушно, словно дети, выполняют распоряжения миниатюрной юной женщины. Впрочем, сравнение с малыми детьми не совсем подходило: Эльвина рождала в сердцах мужчин не одно лишь почтение. Младший из рыцарей взирал на нее с обожанием и благоговением. Каким секретом, позволявшим превращать в податливый воск очерствевшие, непривычные к нежным чувствам сердца вояк, владела эта кудесница? Но разве Филипп сам не был в их числе? Не часто он задумывался о мотивах своих поступков. С удивлением Филипп признался себе в том, что женщины, колдуньи, орудие дьявола, которых он до определенной поры презирал, считая созданными лишь для того, чтобы скрасить мужчине жизнь или, вернее, искушать его на пути греха, по сути управляли его, Филиппа, жизнью. Столько лет избегать силков, что так умело плетут представительницы слабого пола, и вдруг попасть в капкан, откуда только чудо позволит выбраться! Он не только оказался женат на самой настоящей ведьме, но и отдал душу и сердце лесной нимфе. Эльвина заколдовала его, и, сколько ни трудись, все равно ему не избавиться от наваждения. Ведьму он отвадит от себя, если сможет, но вот вторую…
Филипп вздохнул и сделал добрый глоток из фляги. Для каждого человека наступает время остепениться, осесть, да и лучшей девчонки, чтобы грела ему постель, он все равно не найдет. Филиппа, конечно, не радовало то, что дети Эльвины останутся бастардами. Однако если она будет рядом с ним, с этим можно смириться. Никогда Филипп не верил в романтические бредни, но и не принадлежал к числу тех, кто стремится упрочить свое положение браком по расчету. На примере собственных родителей Филипп видел: оковы брака слишком тяжелы и мучительны, чтобы наслаждаться создаваемыми им преимуществами. И все же он повязал себя по рукам и ногам: с женой не хотел жить, а другая была ему недоступна.
Да, Эльвина оставалась недоступной. Филипп не мог жениться на ней, потому что был женат на другой, и, значит, в любое время Эльвина могла исчезнуть из его жизни. Филипп не имел никаких прав удержать ее. Он принимал как должное то, что она оставалась с ним из-за ребенка, а это было с его стороны довольно легкомысленно. Вот если бы они были связаны именем Господа или словами любви… Да, он дал слово содержать и охранять ее, но она-то не связывала себя никакими обещаниями! Филипп дал Эльвине слово, что не станет принуждать ее спать с ним, если она того не пожелает. Проклятие, девчонка опять заставила его свалять дурака!
И все же она по своей воле легла с ним этой ночью, а он и не мечтал ни о чем другом, как слиться с ней воедино телом и душой. Эльвина отдавала ему себя всю, без остатка, и, не говоря красивых слов и не давая обещаний, заставляла Филиппа верить в то, что никогда не уйдет от него. И он верил ей.
Итак, полпути позади. Скоро Лондон. Филипп был мысленно уже там. А между тем как раз в это время одинокий всадник подъезжал к Данстону. Вот и ворота замка. Весь в дорожной пыли, усталый после бешеной скачки, он снял наконец шлем, откинул кожаный капюшон и угрюмо огляделся.
Навстречу ему поспешила согбенная старуха в черном, и всадник помрачнел еще больше. Он требовал встречи с госпожой, а не с прислугой. Он ехал сюда, чтобы отомстить своему обидчику, а наставить рога сэру Филиппу — чем не месть? Но вместо леди Равенны его вышла встречать Марта, и это свидетельствовало о том, что планам его не суждено осуществиться так быстро, как он того желал.
С хмурым видом Раймонд проследовал за Мартой в темную нишу.
— Дурак! — гневно зашипела она. — Зачем явился сюда среди бела дня? Не знаешь, что ли, что здесь полно шпионов Филиппа?
Раймонд безразлично пожал плечами. Могла бы предложить ему с дороги хотя бы хлеба и воды.
Он провел в седле много часов и сильно проголодался, но хозяйка Данстона не отличалась гостеприимством.
— Филипп знает, что я напал на него во время битвы. Раз эта маленькая чертовка вернула его к жизни, не пронюхать об этом он не мог. Кроме того, ему известно и кое-что похуже. Так что я крепко влип. Филипп скачет в Лондон, и только черти в аду знают, что у него там за дела. Мне нужны деньги, чтобы вернуться в Нормандию. Если меня поймают, я расскажу все, что о вас знаю. Имей в виду.
— В Лондон, говоришь? — прищурилась Марта. — Откуда тебе это известно? И почему ты не в Сент-Обене? Тебе вполне хватило бы времени, чтобы угробить девчонку. За пару месяцев ты мог бы по крайней мере подчинить ее себе.
Раймонд терял терпение. Ворчанье Марты действовало ему на нервы.
— Филипп явился как раз в тот момент, когда я собирался отправить маленькую ведьму в ад. Очевидно, эту шлюху он желает куда сильнее, чем собственную жену.
Марта выругалась. Этот недоумок имел доступ туда, куда Марта при всем своем желании попасть не могла. Сколько ни ворожи. Раймонд не выполнил той единственной задачи, которую перед ним поставили. Впрочем, и ее, Марты, попытка покончить с сэром Филиппом и его шлюхой закончилась неудачей. Эти двое, наверное, заговоренные. Марта понимала, что следует действовать быстро. Не то леди Равенна отошлет ее от себя. Или, что тоже возможно, саму леди Равенну отправят куда-нибудь подальше.
— Они не должны вернуться из Лондона живыми. Убей Филиппа, и девчонка твоя. Никто не заметит ее исчезновения, кроме этой стервы в детской, а о Тильде я позабочусь сама. Филипп опасен нам всем. Он запросто может устроить так, что всех нас повесят. А денег ты не получишь, покуда не сделаешь то, для чего тебя наняли.
Раймонд рассвирепел:
— Я уже рисковал собственной шеей ради того, чтобы заполучить девку и обещанное тобой золото. Едва ли мне удастся спастись и на этот раз. С чего бы все начинать сначала? Не отдадите обещанного, я…
В этот момент от стены отделилась тень и приблизилась к Раймонду. Высокая, одетая в черное женщина заговорила с ним многообещающим хриплым шепотком, слегка царапая его по груди длинными острыми ногтями.
— Хочешь, я покажу тебе, ради чего ты должен рисковать, сэр Раймонд?
Марта незаметно удалилась. Колдовство леди Равенны было недоступно Марте в силу возраста, так зачем путаться под ногами у колдуньи помоложе, мешая ей обольщать глупца? У Марты были свои методы. Пора приниматься за работу. Несколько капель снадобья, добавленного в вино, да еще чуть-чуть женского очарования, и к утру Раймонд с готовностью возьмется исполнить приговор.
Марта прищелкнула языком, представив, как Раймонд берет эту девчонку над истекающим кровью телом Филиппа. Долго Эльвине не протянуть, особенно после того как Раймонд отведает напитка, который Марта приготовит для него и даст с собой. Напитка, превращающего самого кроткого самца в похотливого дьявола. Жаль, что ей, Марте, не доведется это увидеть.
Хотя почему бы и нет?
Кавалькада провела в дороге и весь следующий день, не давая коням отдыха, но зато к ночи они выехали на берег реки. На другом берегу раскинулся Лондон. Оставалось только переправиться через Темзу, но Филипп, видя, как устала Эльвина, приказал встать лагерем на ночь. Король подождет до утра.
Оба не могли уснуть. Филипп прижимал Эльвину к себе, и она положила голову ему на грудь. Цель была так близка, стоило лишь руку протянуть. Она прижалась к нему потеснее и положила его ладонь к себе на живот. Ребенок шевельнулся, и Филипп почувствовал, что сердце его тает. В этот миг оковы вокруг его сердца замкнулись. Никто не мог превратить его в раба, но эти оковы он надел на свое сердце сам — по собственной воле и без всякого принуждения.
Рано утром Филипп отправил к Генри гонца, извещающего о его прибытии. Ответ короля при шел довольно скоро, и Филипп приказал сворачивать лагерь. Кавалькада въезжала в город.
Эльвина с любопытством осматривалась, но Лондон не произвел на нее особого впечатления. На континенте, куда она приезжала с отцом и матерью, города выглядели посолиднее и побогаче. Лондон был застроен в основном деревянными домами. Загорись один, и целые улицы займутся пламенем. Европа давно уже оделась камнем, наученная горьким опытом частых и разрушительных пожаров. Дома в Лондоне в основном поднимались не выше второго этажа, а те, что принадлежали гражданам побогаче, хоть и были повыше, почему-то жались друг к другу. Второй этаж нависал над первым, затеняя и без того темные, тесные и кривые улочки.
Но церкви отличались великолепием. Построенные из кирпича и камня, они упирались остроконечными шпилями в осеннее хмурое небо. Королевский дворец перестраивался, словно пытаясь сравняться в своем величии с соборами и церквами. Эльвина знала, что своим преображением дворец обязан новому королю Генриху, ценившему солидные каменные сооружения.
Филипп помог Эльвине сойти с лошади у стен Уайтхолла. Эльвину охватила растерянность. Зачем она приехала сюда? Да, на ней была одежда из дорогих тканей, не принадлежавшая ей. Как не принадлежал ей тот, с кем вместе приехала сюда Эльвина. Кто она такая, чтобы являться к королю? Ей стало страшно.
Филипп в конце пути стал каким-то отчужденным, мыслями он был не с ней, и Эльвина понимала, что виной тому — предстоящая встреча с королем. Филиппа мало привлекали придворные увеселения, он мечтал поскорее закончить дело и вернуться к себе в Сент-Обен. Он нетерпеливо потянул Эльвину за руку, и она нехотя последовала за ним.
В тот момент, когда Филипп и Эльвина вошли в зал, Генрих вел ожесточенный спор с высоким джентльменом с нездоровым цветом лица и лишь махнул гостям рукой в знак приветствия.
Молодой король был невысок, но крепко сбит. Крупная голова его прочно сидела на бычьей шее.
Широкая мускулистая грудь вполне соответствовала по пропорциям размеру головы, так что, несмотря на тучность, он производил впечатление хорошо сложенного мужчины. Эльвина удивленно взирала на королевский наряд. Чувствовалось, что Генрих презирает портных и ненавидит примерки. Многие находящиеся в зале повернули головы при появлении Филиппа и Эльвины, но Филипп отвечал на приветствия лишь кивком головы. Вскоре публика утратила интерес к гостям, и про Эльвину забыли бы, если бы не сэр Джеффри, внезапно появившийся возле нее.
— Вижу, Филипп наконец решил показать вам двор, моя прекрасная леди. Вы не находите, что здесь несколько уютнее, чем в Сент-Обене? Или вы еще не осмотрелись?
— Сэр Джеффри, в этот момент я готова оказаться где угодно, только не здесь. Отпустите мою руку, не то она и в самом деле начнет дрожать, если уже сейчас не дрожит. Король сердится на этого человека? Почему он так спорит с ним?
Эльвина нервно куталась в плащ под недвусмысленно горячим взглядом сэра Джеффри и хмурым Филиппа.
— Это канцлер короля Томас Беккет. Генрих спорит с ним по богословским вопросам, заставляя беднягу Беккета отчаянно защищать те самые принципы, от которых тот открещивался в начале спора.
Джеффри от души веселился, наблюдая, как Филипп словно из опасения, что у него отнимут его сокровище, покрепче прижал к себе Эльвину. Чем мрачнее становился Филипп, тем откровеннее лучились смехом темные глаза сэра Джеффри.
— Они играют словами, словно два юнца, только-только обнаружившие в себе способность острить. Может, для Генриха в его возрасте такие забавы простительны, но Томас, в его-то годы и при его-то мудрости, мог бы не давать юнцу сбить себя с толку. Жалко смотреть на почтенного человека, который мечется, словно рыба, вытащенная из воды.
Джеффри удивился, услышав такую тираду от обычно немногословного Филиппа. Он хотел ответить в том же ключе, но чья-то рука легла ему на плечо, бесцеремонно отодвигая в сторону от Филиппа.
— Пропусти меня, Джеффри. Я хочу полюбоваться красавицей, которую привел сюда Филипп, до того как ты испепелишь ее взглядом или Филипп обрушит стены этого дворца нам на головы. Простите, миледи, что не встретил вас как подобает. Итак, Филипп?
Генрих вел себя с истинно королевским величием, и Филипп почтительно поклонился.
— Сэр, я хотел бы представить Эльвину, дочь Ферфакса. Голос Филиппа звенел от напряжения. И Джеффри, и король разом обернулись к Эльвине.
Эльвина сделала реверанс. Ее появление при дворе без служанки или компаньонки говорило о ее положении больше, чем любые слова. Всем было очевидно, что она — не жена своему спутнику.
Генрих подал Эльвине руку, помогая встать. Король пристально смотрел на нее, словно оценивал. Она подумала о том, что, оставшись в плаще, поступила мудро. Широкие складки скрадывали округлившийся живот. Хотя от взгляда этого человека вряд ли что укроется. Как бы там ни было, Эльвина гордо вскинула голову, не желая показать, что унижена этим пристальным вниманием. Генрих улыбнулся.
— Эта не даст себя в обиду, Филипп. Где ты нашел ее?
Эльвина, покраснев, шагнула поближе к Филиппу, словно искала его покровительства. В том, что Генрих догадался о ее положении, она не сомневалась.
Филипп стал еще мрачнее.
— Об этом я и хотел поговорить, сэр, но только, если можно, наедине.
У Генриха брови поползли вверх от такой дерзости, но, зная, что Филипп не из тех, кто злоупотребляет королевским покровительством, кивнул и, обернувшись к Джеффри, сказал:
— Покажи нашей гостье женскую половину дворца. Она проделала немалый путь и, очевидно, нуждается в отдыхе.
Вот так, не слишком церемонясь, ее отослали прочь. А чего еще она ждала? Вполуха слушая очередную любезность Джеффри, Эльвина улыбалась. Не вполне, впрочем, искренне.
— …и королева с огромным удовольствием выслушает историю вашего романа из ваших же уст. Пойдемте, вам понравится Элеонора. Уж во всяком случае, с ней вам будет веселее, чем с Филиппом. Не велика радость любоваться его мрачной миной.
Филипп захлопнул за собой дверь, и Генрих повернулся к нему. Окно располагалось за спиной короля. Филипп отчетливо видел лишь силуэт монарха, но выражение его лица оставалось неразличимым.
— Где ваша супруга, Филипп? Почему вы привезли сюда любовницу, не представив жены?
— Это длинная история, сэр, но надеюсь, у вас хватит терпения выслушать ее.
Генриха удручала роль слушателя. Жизнь била в нем ключом, и он начал нетерпеливо расхаживать по комнате, переставляя книги на полках, выглядывая в окно, меняя местами предметы на столе. В это время Филипп вкратце описал обстоятельства его первой встречи с Эльвиной и то, что он затем узнал о ее происхождении. Историю вынужденного брака Филиппа Генрих хорошо знал. В конце своего рассказа Филипп достал из складок туники свиток и подал его королю.
— Вот отчет Шовена о том, что ему стало известно о поведении моей жены. Все это слухи. Никаких доказательств у меня нет.
Генрих взял свиток из рук своего вассала, но читать не стал.
— Если доказательств нет, что заставляет тебя думать, будто девчонка говорит правду?
Филипп стиснул зубы. Он был силен в бою, но не в словопрениях. Как мог он описать неподкупно-честный взгляд своей возлюбленной? Как мог доказать королю ее невинность? Генрих просил о невозможном.
— Сэр, вы должны поговорить с ней сами, если сомневаетесь в моих словах. Я не верил ее рассказу, пока мне не пришлось в него поверить.
— Это она, ваша любовница, отправила мне послание, когда вы были ранены? Стиль письма не похож на стиль сэра Алека, а посланник доложил мне, что писала она под его диктовку.
Филипп усмехнулся.
— Я ничего не знаю о письме, но сэр Алек, должно быть, сильно за меня беспокоился, если позволил Эльвине написать вам. О чем это говорит, судить вам.
Король, кажется, немного успокоился. Он понимал, что видит перед собой не одуревшего от страсти простофилю, но человека, пришедшего по серьезному делу. Припомнив, как эта хрупкая девушка жалась к Филиппу и с каким вызовом во взгляде Сент-Обен представил ее, Генрих предпринял новую атаку:
— Кто она, сэр Сент-Обен? Не много найдется женщин у нас в стране, кто так хорошо владел бы пером.
Теперь в окно смотрел Филипп. Его охватило неприятное предчувствие. Казалось, раскрыв тайну происхождения Эльвины, он навлечет беду. Но по справедливости он обязан был это сделать. Необходимо было убедить Генриха, что Эльвина, а не леди Равенна настоящая мать его наследника. А там уж можно просить об остальном.
— Она дочь Ричарда Ферфакса, покойного графа Данстона, мой господин.
— У вас есть доказательства? — не веря своим ушам спросил Генрих.
Филипп снял с шеи цепь и подал ее королю.
— Эта вещь принадлежала отцу Эльвины. У меня остались кое-какие воспоминания о дворе вашей матери, где я встречал Эльвину. Отца ее я знал лично. Это кольцо и мои собственные воспоминания вполне убеждают меня в том, что она действительно дочь Ферфакса. Титул, вероятно, можно считать утраченным — дед ее погиб в то время, когда Ричард находился в крестовом походе, а земли Ферфаксов присвоил себе один из приспешников Стефана.
В словах Филиппа звучала горькая ирония. Женщина, на которой он был женат, не только не рожала его ребенка, но и носила присвоенный титул. Да и права на землю были у нее незаконные. Филипп знал, что Генрих был вправе распоряжаться такими землями по своему усмотрению. Догадывался он и о том, что такой самовольный захват собственности король сочтет вопиющим беззаконием. Что-то дрогнуло в монаршей душе.
Генрих с задумчивым видом вернул кольцо с фамильным гербом Филиппу.
— Если то, что вы говорите, правда, девушка — дочь моего верного поданного, порядочного и храброго человека. Она заслуживает лучшей участи, чем уготовила для нее судьба. Я поговорю с ней.
Филипп смотрел на Генриха с благодарностью.
— Вы сами увидите, что все правда, сэр. Манеры Эльвины и речь выдают ее благородное происхождение. — Филипп улыбнулся. — Она унаследовала и нрав отца. Викинг в платье. Не думайте, что сможете пополнить ею список ваших королевских побед. Она носит не только моего ребенка, но и кинжал за поясом, а в том, что она умеет им владеть, я убедился на собственной шкуре. К моему сожалению, — добавил Филипп, помолчав.
Генрих окинул Филиппа оценивающим взглядом.
— Двое бастардов от дочери графа. Я думал, вы более сдержанны в том, что касается женщин, Филипп.
Филипп пожал плечами: