Страница:
– Здорово она его обставляет, а? – сказал Биггер.
– Еще бы. Он думает только о деньгах, вот и не видит, что у него под носом делается, – сказал Джек. – Уж эти богатые дамочки!
– Известно. А она ничего штучка, ей-богу, – сказал Биггер. – Слушай, а может, я, если пойду на это место, попаду вот к таким, а? Может, придется их возить на машине…
– Наверняка даже, – сказал Джек. – Дурак ты: понятно, иди. Мало ли что может быть. У меня мать ходила поденно к одним богатым белым, так ты б послушал, что только она про них рассказывала…
– А что? – живо спросил Биггер.
– Говорит, эти белые барыни с кем хочешь готовы лечь в постель, хоть со стриженым пуделем. Бывает, что даже с шоферами путаются. Смотри, может, у тебя там столько дела будет, что не справишься, так ты тогда меня зови на подмогу…
Они засмеялись. Картина между тем продолжалась. На экране появился зал ночного клуба, переполненный кружащимися парами, и послышались звуки джаза. Молодая миллионерша танцевала со своим любовником и улыбалась ему.
– Хотел бы я разок попасть в такое место, – вслух подумал Биггер. – Просто попробовать.
– Дурак, да там бы все разбежались от одного твоего вида, – сказал Джек. – Подумали бы, что это горилла удрала из зоологического сада и нарядилась в смокинг.
Они нагнули головы и долго хохотали, не пытаясь сдерживаться. Когда Биггер наконец выпрямился и посмотрел на экран, рослый лакей подавал молодой миллионерше и ее любовнику какой-то напиток в высоких хрустальных бокалах.
– У таких, верно, и матрасы набиты долларовыми бумажками, – сказал Биггер.
– Знаешь, им даже не приходится ворочаться во сне, – сказал Джек. – Ночью у постели стоит лакей и, как услышит, что барин вздохнул, так сейчас же легонько его на другой бок и перекатывает…
Они опять засмеялись, но сразу смолкли. Танцевальная музыка вдруг сменилась низким рокочущим тремоло, и миллионерша повернулась и стала смотреть на дверь зала, откуда слышались крик и шум.
– Держу пари, что это муж идет, – сказал Джек.
– Факт, – сказал Биггер.
Какой-то молодой человек, растрепанный, с блуждающими глазами, стал проталкиваться сквозь толпу лакеев и танцующих.
– Сумасшедший какой-то, что ли, – сказал Джек.
– Чего ему здесь надо? – спросил Биггер, как будто его лично оскорбило вторжение беспокойного незнакомца.
– А черт его знает, – пробормотал Джек, озабоченно глядя на экран.
Биггер увидел, как растрепанный человек увернулся от лакеев и побежал прямо к столику молодой миллионерши. Музыка оборвалась, кавалеры и дамы в панике разбежались по углам. Послышались крики: «Держите его! Хватайте его!» Растрепанный молодой человек остановился в нескольких шагах от столика, засунул руку за борт пиджака и вытащил какой-то черный предмет. Раздались пронзительные возгласы: «У него бомба! Держите его!» Биггер увидел, как любовник миллионерши одним прыжком очутился на середине зала, высоко вскинул руки и поймал бомбу на лету, после того как растрепанный человек ее бросил. Миллионерша упала в обморок, а любовник вышвырнул бомбу в окно, разбив при этом два стекла. Биггер увидел белую вспышку за окном и услышал оглушительный взрыв. Потом на экране опять появился растрепанный человек, он лежал на полу, и десятка полтора рук его держали. Он услышал, как одна из женщин воскликнула: «Он коммунист!»
– Слушай, Джек!
– Угу?
– Что такое коммунист?
– Коммунист – это красный, что ты, не знаешь?
– Хорошо, ну а что такое «красный»?
– А черт его знает. По-моему, это такие люди, которые живут в России.
– Безумные они все, что ли?
– Да вроде. Ты слушай. Он хотел убить кого-то.
На экране растрепанный человек рыдал, стоя на коленях, и вперемежку с проклятиями стонал: «Я хотел убить его!» Выяснилось, что растрепанный бомбометатель – из левых, он принял любовника миллионерши за ее мужа и хотел его убить.
– Они, видно, не любят богатых, – сказал Джек.
– Еще бы, – сказал Биггер. – Про них только и слышно – то хотели убить кого-то, то взрыв устроить.
Кадры быстро сменялись, и теперь молодая миллионерша в приливе раскаяния говорила своему любовнику, что она благодарна ему за спасение ей жизни, но то, что произошло, заставило ее понять, что она нужна мужу. Что, если б это был он? – жалобно восклицала она.
– Она вернется к своему старику, – сказал Биггер.
– Ну да, – сказал Джек. – Надо же им поцеловаться в конце.
Биггер увидел машину, в которой молодая миллионерша спешила домой к мужу. После долгих объятий и поцелуев они поклялись простить друг друга и никогда больше не расставаться.
– Как ты думаешь, на самом деле так бывает? – спросил Биггер, полный мыслей о жизни, которую он никогда не видал.
– Понятно. У богатых вот так и бывает, – сказал Джек.
– Интересно, этот тип, у которого я буду работать, тоже такой богатый? – спросил Биггер.
– Может быть, – сказал Джек.
– Черт! Что-то мне захотелось пойти на эту работу, – сказал Биггер.
– А ты иди. Мало ли что может случиться.
Они засмеялись. Биггер повернулся к экрану, но не видел, что там происходит. Он по-новому, с особым возбуждением думал о своей будущей работе. Правда ли все то, что он слышал о богатых белых? Похожи ли его будущие хозяева на тех людей, которых он видел в фильме? Если да, то он все это увидит вблизи, изнутри, так сказать, узнает всю подноготную. На экране замелькали первые кадры «Торговца Хорна», и он увидел голых черных мужчин и женщин, извивающихся в бешеной пляске, и услышал глухой стук тамтама, но африканское празднество расплывалось перед его глазами, уступая место образам белых мужчин и женщин в черных и белых костюмах, которые смеялись, разговаривали, пели и танцевали. Это были умные люди: они умели загребать деньги, целые кучи денег. Может быть, если он у них станет работать, случится что-нибудь неожиданное и часть этих денег достанется ему? Он присмотрится, как они делают это. Ведь это просто такая игра, и белые умеют играть в нее. А потом богатые белые не так плохо относятся к неграм; это бедные белые их ненавидят. Они потому ненавидят негров, что не сумели тоже нахапать денег. Мать всегда говорила ему, что богатые белые предпочитают негров бедным белым. Он подумал, что, если б он был бедным белым и не сумел нахапать денег, его стоило бы повесить. Бедные белые – дураки. Только богатые белые умны, и они знают, как обходиться с людьми. Он вспомнил историю, которую ему кто-то рассказывал, про шофера-негра, который женился на богатой белой девушке, и родители девушки дали им много денег и спровадили их за границу.
Да, этим местом у Долтонов швыряться не стоит. Может быть, мистер Долтон – миллионер. Может быть, у него есть дочка, у которой горячая кровь, может быть, она любит сорить деньгами, и когда-нибудь ей захочется прокатиться на Южную сторону, посмотреть, что там есть интересного. А может быть, у нее есть тайная любовь, и он один будет знать об этом, так как ему придется возить ее на свидания; и она даст ему много денег, чтобы он молчал.
Какой же он дурак – затеять грабеж у Блюма как раз тогда, когда представился случай получить хорошую работу. Как он раньше не подумал об этом! Зачем рисковать попусту, когда есть столько других шансов, верных шансов. Сорвется что-нибудь – и он потеряет работу, а может быть, еще и в тюрьму угодит. В конце концов, очень ему нужно грабить эту лавку. Он нахмурился в темноте зала, прислушиваясь к грохоту тамтама и выкрикам черных людей, бешено пляшущих на воле. Черных людей, которые живут на родной земле, в знакомом и понятном мире, не зная напряжения и страха.
– Идем, Биггер, – сказал Джек. – Пора.
– Мм…
– Без двадцати три.
Он встал и двинулся в темноте между рядами, ступая по невидимому мягкому ковру. Он почти не видел картины, но ему было все равно. Когда он вышел в фойе, он вспомнил о Гэсе и о Блюме, и сейчас же у него снова сжалось внутри.
– Шикарная картина, верно?
– Да, уж это настоящий боевик, – сказал Биггер.
Он быстро шагал рядом с Джеком, пока они не дошли до Тридцать девятой улицы.
– Надо все-таки захватить револьверы, – сказал Биггер.
– Захватим.
– У нас еще есть пятнадцать минут.
– Вот и порядок.
– Пока.
Он шел домой, чувствуя, как растет в нем страх. Дойдя до своего подъезда, он остановился в нерешительности. Он не хотел грабить Блюма: он боялся. Но теперь выхода уже не было. Он бесшумно поднялся по лестнице и вставил ключ в замок; дверь тихо открылась, и он услышал пение матери за занавеской.
– Это ты, Биггер?
Он выскочил на площадку, хлопнул дверью и бегом спустился по лестнице. Не останавливаясь, пробежал через коридор и, распахнув дверь парадного, очутился на улице. Жгучий ком, от которого было тесно под ложечкой и в груди, все разрастался и тяжелел. Он стал дышать ртом. Он дошел до биллиардной Дока, остановился у двери и заглянул. Джек и Джо играли на биллиарде, который стоял последним, в глубине комнаты. Гэса не было. Напряжение, сковывавшее его, слегка ослабло, и он проглотил слюну. Он оглянулся на улицу, посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую: прохожих было мало, и полисмена нигде не было видно. Часы в витрине напротив показывали без двенадцати три. Значит, так, надо входить. Он поднял левую руку и медленным, долгим движением вытер пот со лба. Он постоял еще минуту, потом вошел и твердым шагом направился к последнему биллиарду. Он не заговаривал с Джеком и с Джо, и они тоже молчали. Дрожащими пальцами он вынул сигарету, закурил и стал смотреть, как отполированные шары катались и стукались на зеленом суконном поле, отталкивались от упругих бортов и падали в лузы. Он почувствовал, что должен сказать что-нибудь и тем остановить растущее стеснение в груди. Резким движением он швырнул сигарету в плевательницу и, выпустив из своих черных ноздрей две параллельные струйки синего дыма, крикнул хрипло:
– Джек, пари на двадцать пенсов, что ты промажешь!
Джек не ответил. Шар прокатился по прямой через весь биллиард и лег в угловую лузу.
– Вот и проиграл, – сказал Джек.
– Нет, теперь поздно, – сказал Биггер. – Ты не принял пари, значит, ты проиграл.
Он говорил не глядя. Все его тело томилось по острому ощущению, достаточно сильному и властному, чтобы нарушить сковавший его столбняк. До трех часов оставалось только десять минут, а Гэса все не было. Если Гэс еще задержится, будет поздно. И Гэс это знал. Если идти на такое дело, ясно, что надо покончить с ним раньше, чем хозяйки начнут выходить за покупками к ужину, и воспользоваться тем временем, когда полисмен находится на другом конце квартала.
– Вот сволочь! – сказал Биггер. – Я так и знал!
– Придет сейчас, – сказал Джек.
– Ох, так бы, кажется, и вырезал его подлое сердце из груди, – сказал Биггер, играя ножом в кармане.
– Может быть, он за какой-нибудь девчонкой увязался, – сказал Джо.
– Он просто трусит, – сказал Биггер. – Боится грабить белого лавочника.
Шары на биллиарде стучали. Джек стал натирать свой кий мелом, и скребущий звук заставил Биггера до боли стиснуть зубы. Он не выносил этого звука: у пего являлось такое ощущение, как будто он что-то режет ножом.
– Если из-за него у нас сорвется, я его так отделаю, что он долго помнить будет, – сказал Биггер. – Какого дьявола он опаздывает? Нельзя опаздывать, это плохая примета. Посмотрите на настоящих ребят. Слыхали, чтоб они когда-нибудь опаздывали? Они работают как часы!
– Гэс не хуже других, – сказал Джо. – Он никогда от нас не отстает.
– Да ну, заткни свою плевательницу, – сказал Биггер.
– Опять ты начинаешь, Биггер, – сказал Джо. – Гэс только сегодня утром про это говорил. Слишком уж ты беснуешься, когда нужно дело делать…
– Кто, я беснуюсь? – сказал Биггер.
– Не выйдет сегодня, сделаем завтра, – сказал Джек.
– Завтра воскресенье, болван!
– Биггер, ну тебя к чертям в самом деле. Чего ты орешь? – сказал Джек вполголоса.
Биггер посмотрел на Джека долгим, испытующим взглядом, потом скривил рот и отвернулся.
– Правда, ты бы еще на улицу вышел кричать про наши дела, – добавил Джек более миролюбивым тоном.
Биггер подошел к большому зеркальному окну и стал смотреть на улицу. Вдруг его замутило. В конце квартала показался Гэс. Все мышцы у него напряглись. Он понял, что сейчас что-нибудь сделает Гэсу, он только еще не знал что. Гэс подходил ближе, слышно было, как он насвистывает: «Ах, ах, сломалась карусель…» Дверь распахнулась.
– Здорово, Биггер, – сказал Гэс.
Биггер не ответил. Гэс прошел мимо него, направляясь к последнему биллиарду. Биггер изогнулся и с силой пнул его сзади ногой. Гэс рухнул сразу, лицом вперед. Тогда, со странным выражением в глазах – видно было, что он смотрит и на Гэса, лежащего на полу, и на Джека и Джо у последнего биллиарда, и на Дока, который медленно обводил их всех почти веселым беглым взглядом, – Биггер засмеялся, сначала тихонько, потом громче, сильнее, истерически, точно в горле у него, булькая, кипела вода и стремилась выплеснуться наружу. Гэс поднялся на ноги и стоял неподвижно, рот его был полуоткрыт, глаза стали совсем черные от ненависти.
– Потише там, ребята, – сказал Док, выглянув из-за своей стойки и сейчас же прячась снова.
– Ты зачем меня ударил? – спросил Гэс.
– Захотел и ударил, – ответил Биггер.
Гэс посмотрел на Биггера исподлобья. Джо и Джек оперлись на свои кии и молча наблюдали.
– Ох и отделаю я тебя как-нибудь на днях, – пригрозил Гэс.
– А ну повтори, что ты сказал, – крикнул Биггер.
Док, смеясь, выпрямился и кивнул Биггеру:
– Отстань от парнишки, Биггер.
Гэс повернулся и пошел к крайнему биллиарду. Биггер одним прыжком нагнал его и ухватил за ворот:
– Я тебе сказал, повтори!
– Хватит, Биггер! – сдавленно прохрипел Гэс, падая на колени.
– Ты мне не указывай, хватит или не хватит!
Какой-то мускул в нем спружинил, и он увидел свой кулак, опустившийся на голову Гэса; он ударил, прежде чем осознал это.
– Не бей его, – сказал Джек.
– Я убью его, – сказал Биггер сквозь зубы и, потянув за воротник, еще сильнее сдавил Гэсу горло.
– Ну… ну… пусти, – хрипел Гэс, силясь высвободиться.
– А ты вырвись, – сказал Биггер, крепче сжимая пальцы.
Гэс стоял на коленях и не шевелился. Вдруг, точно лопнула тетива на туго натянутом луке, он вскочил, вывернулся из рук Биггера и бросился бежать. Биггера качнуло к стене, на миг у него прервалось дыхание. Но тотчас же его рука сделала быстрое, никем не замеченное движение; блеснуло лезвие ножа. Он подался вперед, гибко, как кидающийся на добычу зверь, выбросил левую ногу, и Гэс, споткнувшись, полетел на пол. Гэс попытался встать, по Биггер уже сидел на нем верхом, держа в руке раскрытый нож.
– Вставай! Вставай, я тебе сейчас глотку перережу!
Гэс лежал и не шевелился.
– Ну ладно, Биггер, – сказал Гэс, сдаваясь. – Пусти.
– Ты что, смеяться надо мной вздумал?
– Нет, – сказал Гэс, едва разжимая губы.
– Счастье твое, если нет, – сказал Биггер.
Выражение его лица смягчилось немного, и свирепый блеск в налитых кровью глазах погас. Но он все еще не двигался и не закрывал ножа. Наконец он поднялся на ноги.
– Вставай! – сказал он.
– Биггер!
– Хочешь, чтоб я тебе перерезал глотку?
Он опять наклонился и приставил нож к шее Гэса. Гэс не шевелился, и его большие черные глаза глядели умоляюще. Биггер не был удовлетворен; напряжение уже снова стягивало его мышцы.
– Вставай! Больше просить не буду!
Гэс медленно поднялся. Биггер поднес обнаженное лезвие к самым губам Гэса.
– На, оближи, – сказал Биггер. Во всем теле у него кололо от возбуждения.
У Гэса глаза наполнились слезами.
– Оближи, говорю! Ты думаешь, я с тобой в игрушки играю?
Гэс огляделся по сторонам, не поворачивая головы, только водя глазами в немой мольбе о помощи. Но никто не двигался с места. Биггер медленно заносил левую руку, сжатую в кулак. Губы Гэса протянулись к ножу, он высунул язык и дотронулся до лезвия. Губы Гэса дрожали, и по щекам текли слезы.
– Хо-хо-хо-хо-хо! – засмеялся Док.
– Да оставь его, Биггер, – крикнул Джек.
Биггер смотрел на Гэса, и губы у него кривились нехорошей усмешкой.
– Слушай, Биггер, ты уже его достаточно напугал, – сказал Док.
Биггер не отвечал. Свирепый блеск вновь появился в его глазах: у него рождалась новая мысль.
– Руки вверх, ну, живо! – скомандовал он.
Гэс проглотил слюну и высоко вытянул руки вверх по стене.
– Оставь его, Биггер, – нерешительно окликнул Джо.
– Не вмешивайся, – сказал Биггер.
Он засунул острие ножа Гэсу за пазуху и всей рукой описал дугу, словно вырезал круг.
– Хочешь, я тебе сейчас пуп вырежу?
Гэс не отвечал. Пот катился у него но вискам. Нижняя губа отвисла.
– Подбери губы, слюнтяй!
Гэс не шевельнул ни одним мускулом. Биггер сильнее нажал ножом на живот.
– Биггер! – хрипло выдохнул Гэс.
– Закрой рот!
Гэс закрыл рот. Док захохотал. Джек и Джо тоже захохотали. Тогда Биггер отступил на шаг и взглянул на Гэса с усмешкой.
– Ах ты, шут гороховый, – сказал он. – Опусти руки и садись на этот стул. – Он подождал, пока Гэс сел. – Другой раз будешь знать, как опаздывать.
– Еще не поздно, Биггер. Мы успеем…
– Заткнись! Уже поздно! – повелительно перебил Биггер.
Биггер повернулся, чтобы уйти, но, услышав резкий шорох за спиной, остановился. Гэс вскочил на ноги, схватил с биллиарда шар и, не то всхлипнув, не то выругавшись, швырнул в него. Биггер успел заслонить лицо, и удар пришелся ему в кисть руки. Он зажмурил глаза, когда шар мелькнул перед ним в воздухе, а когда он открыл их, то увидел, что Гэс бежит к внутренней двери, и в ту же секунду услышал, как шар упал и покатился по полу. Острая боль пронизала руку. Он бросился вперед, рыча:
– А, сукин сын!
Он споткнулся о кий, валявшийся на полу, и упал.
– Ну, Биггер, может, хватит? – сказал Док смеясь.
Джек и Джо тоже смеялись. Биггер встал и обернулся к ним, придерживая ушибленную руку. Глаза его покраснели, взгляд был полон безмолвной ненависти.
– Перестаньте гоготать, – сказал он.
– Не сходи с ума, парень, – сказал Док.
– Перестаньте гоготать, – повторил Биггер, доставая из кармана нож.
– Смотри ты у меня, – предостерег его Док.
– Биггер, Биггер, – сказал Джек, пятясь к внутренней двери.
– Теперь уж ты все испортил, – сказал Джо. – Да тебе, верно, того и надо было.
– К дьяволу! – закричал Биггер, заглушая голос Джо.
Док полез под стойку, и, когда поднялся, в руке у него было зажато что-то, чего он не показывал. Он стоял и смеялся. У Биггера в углах рта показалась пена. Он шагнул к биллиарду, не сводя глаз с Дока. Широкими размашистыми движениями он принялся резать зеленое сукно. При этом он все время смотрел Доку в лицо.
– Ах ты, зараза! – крикнул Док. – Пристрелить бы тебя на месте, честное слово! Убирайся вон, пока я полисмена не позвал.
Биггер не торопясь, медленно пошел к выходу, глядя на Дока и сжимая в руке открытый нож. На пороге он оглянулся. Джека и Джо уже не было в комнате.
– Сейчас же убирайся! – сказал Док и показал ему револьвер.
– А что, не нравится? – спросил Биггер.
– Убирайся, пока я тебя не пристрелил, слышишь! – сказал Док. – И чтоб духу твоего здесь больше не было!
Док сердился, и Биггер струсил. Он закрыл свой нож, положил его в карман и вышел на улицу. Яркое солнце заставило его зажмуриться, все в нем было напряжено до того, что он с трудом дышал. Пройдя полквартала, он поравнялся с лавкой Блюма; он скосил глаза на витрину и увидал, что покупателей в лавке нет и Блюм сидит один. Да, они успели бы ограбить лавку, даже сейчас еще успели бы. Он обманул Гэса и Джо и Джека. Он пошел дальше. Полисмена нигде не было видно. Да, они легко могли ограбить лавку и убежать. Он надеялся, что его драка с Гэсом заслонила то, что он хотел скрыть. По крайней мере после этой драки он чувствовал себя равным им всем. И Доку тоже. Разве он не изрезал его биллиард и не заставил его взяться за револьвер?
Его томило желание остаться одному, он прошел еще квартал и свернул в переулок. Вдруг он начал смеяться, тихо, судорожно; он остановился и почувствовал что-то влажное, теплое у себя на щеке; и он смахнул это. «Господи, – прошептал он, – я досмеялся до слез». Он тщательно вытер лицо рукавом и минуты две стоял неподвижно, разглядывая тень телефонного столба на мостовой. Потом он сразу выпрямился, перевел дух и пошел дальше. Ладно, хватит! Он споткнулся, попав ногой в выбоину на тротуаре. А, черт! Дойдя до конца переулка, он снова повернул и медленно шагал по залитой солнцем улице, глубоко засунув руки в карманы и угрюмо повесив голову.
Он пришел домой, уселся в кресло у окошка и задумчиво стал смотреть на облака.
– Это ты, Биггер? – окликнула мать из-за занавески.
– Я, – сказал он.
– Зачем это ты приходил недавно и сейчас же опять убежал?
– Ни за чем.
– Смотри, сынок, хоть теперь будь поосторожнее.
– Господи, мама! Оставь ты меня в покое.
Несколько минут он прислушивался к шлепанью белья о стиральную доску, потом рассеянно уставился в окно, вспоминая, какое у него было чувство, когда он дрался с Гэсом в биллиардной. Он был доволен, что через час надо идти договариваться насчет этого места у Долтонов. Товарищи опротивели ему, он знал – то, что случилось сегодня, положило конец его участию в их делах. Точно человек, который с сожалением и без всякой надежды созерцает обрубок ампутированной руки или ноги, он знал, что страх перед белым хозяином лавки побудил его затеять эту драку с Гэсом; он знал лишь каким-то смутным чутьем, не воспринимая этого в форме четкой и ясной мысли. Инстинкт подсказал ему в его смятении, что лучше избить Гэса и сорвать весь план грабежа, чем пойти против белого человека с револьвером в руке. Но он загнал глубоко внутрь это ощущение страха; его воля к жизни зависела от того, удается ли ему скрыть свой страх от своего сознания. Он избил Гэса потому, что Гэс запоздал: такова была версия, которая согласовалась с его чувствами, и он не пытался оправдать себя в собственных глазах или в глазах товарищей. Для этого он их недостаточно высоко ставил; он не считал себя ответственным перед ними за свои поступки, хотя они должны были принимать в задуманном грабеже такое же участие, как он. Это было для него обычно. Сколько он себя помнил, он никогда ни перед кем не чувствовал ответственности. Как только обстоятельства складывались так, что к нему предъявляли какие-то требования, он восставал. Так он жил, он проводил свои дни, стараясь преодолевать или удовлетворять властные стремления, царившие в мире, который внушал ему страх.
В окно было видно, как солнечные лучи догорали над гребнями крыш и на землю легли первые тени сумерек. Время от времени по улице пробегал трамвай. В дальнем углу комнаты шипела заржавелая батарея. Весь день было ясно по-весеннему; но сейчас серые облака медленно затягивали солнце. Зажглись, все разом, уличные фонари, и небо потемнело и придвинулось к крышам.
Он чувствовал под рубашкой металлический холод револьвера, прижатого к голому телу; надо было встать и положить его на место, под матрас. Нет! Пусть останется при нем. Он возьмет его с собой туда, к Долтонам. Ему будет как-то спокойнее, если он его возьмет; он не собирался пускать его в ход, да, в сущности, ему нечего было и бояться, но он испытывал какую-то тревогу и недоверие, ему казалось, что лучше будет взять его с собой. Он идет к белым людям, так пусть и нож и револьвер будут при нем, это поможет ему чувствовать себя равным им, придаст ему сознание своей полноценности. Потом он нашел разумное оправдание этому: чтобы попасть в дом Долтонов, он должен пройти через район, населенный белыми. Правда, за последнее время не было слышно о каких-либо избиениях негров, но это всегда возможно.
Где-то на часах пробило пять. Он вздохнул, встал на ноги, широко зевнул и потянулся изо всех сил, расправляя онемевшее тело. Он снял с вешалки пальто, так как на улице стало холоднее; взял кепку. Он пошел к двери на цыпочках, стараясь выскользнуть незаметно для матери. Но как только он повернул ключ, она окликнула его:
– Биггер!
Он опустил руку и нахмурился:
– Да, мама?
– Ты идешь насчет этой работы?
– Да.
– Что ж ты ничего не поел?
– У меня уже времени нет.
Она подошла к двери, вытирая передником мыльные руки:
– На вот двадцать пять центов, купи себе что-нибудь.
– Ладно.
– И смотри берегись, сынок.
Он вышел и зашагал на юг, к Сорок шестой улице, а потом свернул на восток. Так значит, через несколько минут он увидит, похожи ли эти Долтоны, его будущие хозяева, на тех людей, которых он сегодня видел в кино. Но когда он шел по широким и тихим улицам района белых, эта перспектива показалась ему гораздо менее заманчивой и интригующей, чем утром. Дома, мимо которых он проходил, были высокие, в окнах горел мягкий свет. Улицы были почти пусты, только иногда проносился, мягко шурша шинами, быстроходный автомобиль. Это был чуждый и холодный мир, мир ревниво оберегаемых тайн белых. Покоем, чванством и уверенностью веяло от этих домов. Он дошел до бульвара Дрексель и стал искать номер 4605. Наконец он увидел его и остановился перед высокой черной чугунной оградой, ощущая знакомое стеснение в груди. Все то, что он чувствовал в кино, исчезло, остались только страх и пустота.
– Еще бы. Он думает только о деньгах, вот и не видит, что у него под носом делается, – сказал Джек. – Уж эти богатые дамочки!
– Известно. А она ничего штучка, ей-богу, – сказал Биггер. – Слушай, а может, я, если пойду на это место, попаду вот к таким, а? Может, придется их возить на машине…
– Наверняка даже, – сказал Джек. – Дурак ты: понятно, иди. Мало ли что может быть. У меня мать ходила поденно к одним богатым белым, так ты б послушал, что только она про них рассказывала…
– А что? – живо спросил Биггер.
– Говорит, эти белые барыни с кем хочешь готовы лечь в постель, хоть со стриженым пуделем. Бывает, что даже с шоферами путаются. Смотри, может, у тебя там столько дела будет, что не справишься, так ты тогда меня зови на подмогу…
Они засмеялись. Картина между тем продолжалась. На экране появился зал ночного клуба, переполненный кружащимися парами, и послышались звуки джаза. Молодая миллионерша танцевала со своим любовником и улыбалась ему.
– Хотел бы я разок попасть в такое место, – вслух подумал Биггер. – Просто попробовать.
– Дурак, да там бы все разбежались от одного твоего вида, – сказал Джек. – Подумали бы, что это горилла удрала из зоологического сада и нарядилась в смокинг.
Они нагнули головы и долго хохотали, не пытаясь сдерживаться. Когда Биггер наконец выпрямился и посмотрел на экран, рослый лакей подавал молодой миллионерше и ее любовнику какой-то напиток в высоких хрустальных бокалах.
– У таких, верно, и матрасы набиты долларовыми бумажками, – сказал Биггер.
– Знаешь, им даже не приходится ворочаться во сне, – сказал Джек. – Ночью у постели стоит лакей и, как услышит, что барин вздохнул, так сейчас же легонько его на другой бок и перекатывает…
Они опять засмеялись, но сразу смолкли. Танцевальная музыка вдруг сменилась низким рокочущим тремоло, и миллионерша повернулась и стала смотреть на дверь зала, откуда слышались крик и шум.
– Держу пари, что это муж идет, – сказал Джек.
– Факт, – сказал Биггер.
Какой-то молодой человек, растрепанный, с блуждающими глазами, стал проталкиваться сквозь толпу лакеев и танцующих.
– Сумасшедший какой-то, что ли, – сказал Джек.
– Чего ему здесь надо? – спросил Биггер, как будто его лично оскорбило вторжение беспокойного незнакомца.
– А черт его знает, – пробормотал Джек, озабоченно глядя на экран.
Биггер увидел, как растрепанный человек увернулся от лакеев и побежал прямо к столику молодой миллионерши. Музыка оборвалась, кавалеры и дамы в панике разбежались по углам. Послышались крики: «Держите его! Хватайте его!» Растрепанный молодой человек остановился в нескольких шагах от столика, засунул руку за борт пиджака и вытащил какой-то черный предмет. Раздались пронзительные возгласы: «У него бомба! Держите его!» Биггер увидел, как любовник миллионерши одним прыжком очутился на середине зала, высоко вскинул руки и поймал бомбу на лету, после того как растрепанный человек ее бросил. Миллионерша упала в обморок, а любовник вышвырнул бомбу в окно, разбив при этом два стекла. Биггер увидел белую вспышку за окном и услышал оглушительный взрыв. Потом на экране опять появился растрепанный человек, он лежал на полу, и десятка полтора рук его держали. Он услышал, как одна из женщин воскликнула: «Он коммунист!»
– Слушай, Джек!
– Угу?
– Что такое коммунист?
– Коммунист – это красный, что ты, не знаешь?
– Хорошо, ну а что такое «красный»?
– А черт его знает. По-моему, это такие люди, которые живут в России.
– Безумные они все, что ли?
– Да вроде. Ты слушай. Он хотел убить кого-то.
На экране растрепанный человек рыдал, стоя на коленях, и вперемежку с проклятиями стонал: «Я хотел убить его!» Выяснилось, что растрепанный бомбометатель – из левых, он принял любовника миллионерши за ее мужа и хотел его убить.
– Они, видно, не любят богатых, – сказал Джек.
– Еще бы, – сказал Биггер. – Про них только и слышно – то хотели убить кого-то, то взрыв устроить.
Кадры быстро сменялись, и теперь молодая миллионерша в приливе раскаяния говорила своему любовнику, что она благодарна ему за спасение ей жизни, но то, что произошло, заставило ее понять, что она нужна мужу. Что, если б это был он? – жалобно восклицала она.
– Она вернется к своему старику, – сказал Биггер.
– Ну да, – сказал Джек. – Надо же им поцеловаться в конце.
Биггер увидел машину, в которой молодая миллионерша спешила домой к мужу. После долгих объятий и поцелуев они поклялись простить друг друга и никогда больше не расставаться.
– Как ты думаешь, на самом деле так бывает? – спросил Биггер, полный мыслей о жизни, которую он никогда не видал.
– Понятно. У богатых вот так и бывает, – сказал Джек.
– Интересно, этот тип, у которого я буду работать, тоже такой богатый? – спросил Биггер.
– Может быть, – сказал Джек.
– Черт! Что-то мне захотелось пойти на эту работу, – сказал Биггер.
– А ты иди. Мало ли что может случиться.
Они засмеялись. Биггер повернулся к экрану, но не видел, что там происходит. Он по-новому, с особым возбуждением думал о своей будущей работе. Правда ли все то, что он слышал о богатых белых? Похожи ли его будущие хозяева на тех людей, которых он видел в фильме? Если да, то он все это увидит вблизи, изнутри, так сказать, узнает всю подноготную. На экране замелькали первые кадры «Торговца Хорна», и он увидел голых черных мужчин и женщин, извивающихся в бешеной пляске, и услышал глухой стук тамтама, но африканское празднество расплывалось перед его глазами, уступая место образам белых мужчин и женщин в черных и белых костюмах, которые смеялись, разговаривали, пели и танцевали. Это были умные люди: они умели загребать деньги, целые кучи денег. Может быть, если он у них станет работать, случится что-нибудь неожиданное и часть этих денег достанется ему? Он присмотрится, как они делают это. Ведь это просто такая игра, и белые умеют играть в нее. А потом богатые белые не так плохо относятся к неграм; это бедные белые их ненавидят. Они потому ненавидят негров, что не сумели тоже нахапать денег. Мать всегда говорила ему, что богатые белые предпочитают негров бедным белым. Он подумал, что, если б он был бедным белым и не сумел нахапать денег, его стоило бы повесить. Бедные белые – дураки. Только богатые белые умны, и они знают, как обходиться с людьми. Он вспомнил историю, которую ему кто-то рассказывал, про шофера-негра, который женился на богатой белой девушке, и родители девушки дали им много денег и спровадили их за границу.
Да, этим местом у Долтонов швыряться не стоит. Может быть, мистер Долтон – миллионер. Может быть, у него есть дочка, у которой горячая кровь, может быть, она любит сорить деньгами, и когда-нибудь ей захочется прокатиться на Южную сторону, посмотреть, что там есть интересного. А может быть, у нее есть тайная любовь, и он один будет знать об этом, так как ему придется возить ее на свидания; и она даст ему много денег, чтобы он молчал.
Какой же он дурак – затеять грабеж у Блюма как раз тогда, когда представился случай получить хорошую работу. Как он раньше не подумал об этом! Зачем рисковать попусту, когда есть столько других шансов, верных шансов. Сорвется что-нибудь – и он потеряет работу, а может быть, еще и в тюрьму угодит. В конце концов, очень ему нужно грабить эту лавку. Он нахмурился в темноте зала, прислушиваясь к грохоту тамтама и выкрикам черных людей, бешено пляшущих на воле. Черных людей, которые живут на родной земле, в знакомом и понятном мире, не зная напряжения и страха.
– Идем, Биггер, – сказал Джек. – Пора.
– Мм…
– Без двадцати три.
Он встал и двинулся в темноте между рядами, ступая по невидимому мягкому ковру. Он почти не видел картины, но ему было все равно. Когда он вышел в фойе, он вспомнил о Гэсе и о Блюме, и сейчас же у него снова сжалось внутри.
– Шикарная картина, верно?
– Да, уж это настоящий боевик, – сказал Биггер.
Он быстро шагал рядом с Джеком, пока они не дошли до Тридцать девятой улицы.
– Надо все-таки захватить револьверы, – сказал Биггер.
– Захватим.
– У нас еще есть пятнадцать минут.
– Вот и порядок.
– Пока.
Он шел домой, чувствуя, как растет в нем страх. Дойдя до своего подъезда, он остановился в нерешительности. Он не хотел грабить Блюма: он боялся. Но теперь выхода уже не было. Он бесшумно поднялся по лестнице и вставил ключ в замок; дверь тихо открылась, и он услышал пение матери за занавеской.
Он на цыпочках вошел в комнату, приподнял свой матрас у изголовья, вытащил револьвер и сунул его за пазуху. Только он взялся за ручку двери, мать перестала петь.
Боже, я хочу быть доброй христианкой
Всей душой, всей душой.
Боже, я хочу быть доброй христианкой
Всей душой, всей душой.
– Это ты, Биггер?
Он выскочил на площадку, хлопнул дверью и бегом спустился по лестнице. Не останавливаясь, пробежал через коридор и, распахнув дверь парадного, очутился на улице. Жгучий ком, от которого было тесно под ложечкой и в груди, все разрастался и тяжелел. Он стал дышать ртом. Он дошел до биллиардной Дока, остановился у двери и заглянул. Джек и Джо играли на биллиарде, который стоял последним, в глубине комнаты. Гэса не было. Напряжение, сковывавшее его, слегка ослабло, и он проглотил слюну. Он оглянулся на улицу, посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую: прохожих было мало, и полисмена нигде не было видно. Часы в витрине напротив показывали без двенадцати три. Значит, так, надо входить. Он поднял левую руку и медленным, долгим движением вытер пот со лба. Он постоял еще минуту, потом вошел и твердым шагом направился к последнему биллиарду. Он не заговаривал с Джеком и с Джо, и они тоже молчали. Дрожащими пальцами он вынул сигарету, закурил и стал смотреть, как отполированные шары катались и стукались на зеленом суконном поле, отталкивались от упругих бортов и падали в лузы. Он почувствовал, что должен сказать что-нибудь и тем остановить растущее стеснение в груди. Резким движением он швырнул сигарету в плевательницу и, выпустив из своих черных ноздрей две параллельные струйки синего дыма, крикнул хрипло:
– Джек, пари на двадцать пенсов, что ты промажешь!
Джек не ответил. Шар прокатился по прямой через весь биллиард и лег в угловую лузу.
– Вот и проиграл, – сказал Джек.
– Нет, теперь поздно, – сказал Биггер. – Ты не принял пари, значит, ты проиграл.
Он говорил не глядя. Все его тело томилось по острому ощущению, достаточно сильному и властному, чтобы нарушить сковавший его столбняк. До трех часов оставалось только десять минут, а Гэса все не было. Если Гэс еще задержится, будет поздно. И Гэс это знал. Если идти на такое дело, ясно, что надо покончить с ним раньше, чем хозяйки начнут выходить за покупками к ужину, и воспользоваться тем временем, когда полисмен находится на другом конце квартала.
– Вот сволочь! – сказал Биггер. – Я так и знал!
– Придет сейчас, – сказал Джек.
– Ох, так бы, кажется, и вырезал его подлое сердце из груди, – сказал Биггер, играя ножом в кармане.
– Может быть, он за какой-нибудь девчонкой увязался, – сказал Джо.
– Он просто трусит, – сказал Биггер. – Боится грабить белого лавочника.
Шары на биллиарде стучали. Джек стал натирать свой кий мелом, и скребущий звук заставил Биггера до боли стиснуть зубы. Он не выносил этого звука: у пего являлось такое ощущение, как будто он что-то режет ножом.
– Если из-за него у нас сорвется, я его так отделаю, что он долго помнить будет, – сказал Биггер. – Какого дьявола он опаздывает? Нельзя опаздывать, это плохая примета. Посмотрите на настоящих ребят. Слыхали, чтоб они когда-нибудь опаздывали? Они работают как часы!
– Гэс не хуже других, – сказал Джо. – Он никогда от нас не отстает.
– Да ну, заткни свою плевательницу, – сказал Биггер.
– Опять ты начинаешь, Биггер, – сказал Джо. – Гэс только сегодня утром про это говорил. Слишком уж ты беснуешься, когда нужно дело делать…
– Кто, я беснуюсь? – сказал Биггер.
– Не выйдет сегодня, сделаем завтра, – сказал Джек.
– Завтра воскресенье, болван!
– Биггер, ну тебя к чертям в самом деле. Чего ты орешь? – сказал Джек вполголоса.
Биггер посмотрел на Джека долгим, испытующим взглядом, потом скривил рот и отвернулся.
– Правда, ты бы еще на улицу вышел кричать про наши дела, – добавил Джек более миролюбивым тоном.
Биггер подошел к большому зеркальному окну и стал смотреть на улицу. Вдруг его замутило. В конце квартала показался Гэс. Все мышцы у него напряглись. Он понял, что сейчас что-нибудь сделает Гэсу, он только еще не знал что. Гэс подходил ближе, слышно было, как он насвистывает: «Ах, ах, сломалась карусель…» Дверь распахнулась.
– Здорово, Биггер, – сказал Гэс.
Биггер не ответил. Гэс прошел мимо него, направляясь к последнему биллиарду. Биггер изогнулся и с силой пнул его сзади ногой. Гэс рухнул сразу, лицом вперед. Тогда, со странным выражением в глазах – видно было, что он смотрит и на Гэса, лежащего на полу, и на Джека и Джо у последнего биллиарда, и на Дока, который медленно обводил их всех почти веселым беглым взглядом, – Биггер засмеялся, сначала тихонько, потом громче, сильнее, истерически, точно в горле у него, булькая, кипела вода и стремилась выплеснуться наружу. Гэс поднялся на ноги и стоял неподвижно, рот его был полуоткрыт, глаза стали совсем черные от ненависти.
– Потише там, ребята, – сказал Док, выглянув из-за своей стойки и сейчас же прячась снова.
– Ты зачем меня ударил? – спросил Гэс.
– Захотел и ударил, – ответил Биггер.
Гэс посмотрел на Биггера исподлобья. Джо и Джек оперлись на свои кии и молча наблюдали.
– Ох и отделаю я тебя как-нибудь на днях, – пригрозил Гэс.
– А ну повтори, что ты сказал, – крикнул Биггер.
Док, смеясь, выпрямился и кивнул Биггеру:
– Отстань от парнишки, Биггер.
Гэс повернулся и пошел к крайнему биллиарду. Биггер одним прыжком нагнал его и ухватил за ворот:
– Я тебе сказал, повтори!
– Хватит, Биггер! – сдавленно прохрипел Гэс, падая на колени.
– Ты мне не указывай, хватит или не хватит!
Какой-то мускул в нем спружинил, и он увидел свой кулак, опустившийся на голову Гэса; он ударил, прежде чем осознал это.
– Не бей его, – сказал Джек.
– Я убью его, – сказал Биггер сквозь зубы и, потянув за воротник, еще сильнее сдавил Гэсу горло.
– Ну… ну… пусти, – хрипел Гэс, силясь высвободиться.
– А ты вырвись, – сказал Биггер, крепче сжимая пальцы.
Гэс стоял на коленях и не шевелился. Вдруг, точно лопнула тетива на туго натянутом луке, он вскочил, вывернулся из рук Биггера и бросился бежать. Биггера качнуло к стене, на миг у него прервалось дыхание. Но тотчас же его рука сделала быстрое, никем не замеченное движение; блеснуло лезвие ножа. Он подался вперед, гибко, как кидающийся на добычу зверь, выбросил левую ногу, и Гэс, споткнувшись, полетел на пол. Гэс попытался встать, по Биггер уже сидел на нем верхом, держа в руке раскрытый нож.
– Вставай! Вставай, я тебе сейчас глотку перережу!
Гэс лежал и не шевелился.
– Ну ладно, Биггер, – сказал Гэс, сдаваясь. – Пусти.
– Ты что, смеяться надо мной вздумал?
– Нет, – сказал Гэс, едва разжимая губы.
– Счастье твое, если нет, – сказал Биггер.
Выражение его лица смягчилось немного, и свирепый блеск в налитых кровью глазах погас. Но он все еще не двигался и не закрывал ножа. Наконец он поднялся на ноги.
– Вставай! – сказал он.
– Биггер!
– Хочешь, чтоб я тебе перерезал глотку?
Он опять наклонился и приставил нож к шее Гэса. Гэс не шевелился, и его большие черные глаза глядели умоляюще. Биггер не был удовлетворен; напряжение уже снова стягивало его мышцы.
– Вставай! Больше просить не буду!
Гэс медленно поднялся. Биггер поднес обнаженное лезвие к самым губам Гэса.
– На, оближи, – сказал Биггер. Во всем теле у него кололо от возбуждения.
У Гэса глаза наполнились слезами.
– Оближи, говорю! Ты думаешь, я с тобой в игрушки играю?
Гэс огляделся по сторонам, не поворачивая головы, только водя глазами в немой мольбе о помощи. Но никто не двигался с места. Биггер медленно заносил левую руку, сжатую в кулак. Губы Гэса протянулись к ножу, он высунул язык и дотронулся до лезвия. Губы Гэса дрожали, и по щекам текли слезы.
– Хо-хо-хо-хо-хо! – засмеялся Док.
– Да оставь его, Биггер, – крикнул Джек.
Биггер смотрел на Гэса, и губы у него кривились нехорошей усмешкой.
– Слушай, Биггер, ты уже его достаточно напугал, – сказал Док.
Биггер не отвечал. Свирепый блеск вновь появился в его глазах: у него рождалась новая мысль.
– Руки вверх, ну, живо! – скомандовал он.
Гэс проглотил слюну и высоко вытянул руки вверх по стене.
– Оставь его, Биггер, – нерешительно окликнул Джо.
– Не вмешивайся, – сказал Биггер.
Он засунул острие ножа Гэсу за пазуху и всей рукой описал дугу, словно вырезал круг.
– Хочешь, я тебе сейчас пуп вырежу?
Гэс не отвечал. Пот катился у него но вискам. Нижняя губа отвисла.
– Подбери губы, слюнтяй!
Гэс не шевельнул ни одним мускулом. Биггер сильнее нажал ножом на живот.
– Биггер! – хрипло выдохнул Гэс.
– Закрой рот!
Гэс закрыл рот. Док захохотал. Джек и Джо тоже захохотали. Тогда Биггер отступил на шаг и взглянул на Гэса с усмешкой.
– Ах ты, шут гороховый, – сказал он. – Опусти руки и садись на этот стул. – Он подождал, пока Гэс сел. – Другой раз будешь знать, как опаздывать.
– Еще не поздно, Биггер. Мы успеем…
– Заткнись! Уже поздно! – повелительно перебил Биггер.
Биггер повернулся, чтобы уйти, но, услышав резкий шорох за спиной, остановился. Гэс вскочил на ноги, схватил с биллиарда шар и, не то всхлипнув, не то выругавшись, швырнул в него. Биггер успел заслонить лицо, и удар пришелся ему в кисть руки. Он зажмурил глаза, когда шар мелькнул перед ним в воздухе, а когда он открыл их, то увидел, что Гэс бежит к внутренней двери, и в ту же секунду услышал, как шар упал и покатился по полу. Острая боль пронизала руку. Он бросился вперед, рыча:
– А, сукин сын!
Он споткнулся о кий, валявшийся на полу, и упал.
– Ну, Биггер, может, хватит? – сказал Док смеясь.
Джек и Джо тоже смеялись. Биггер встал и обернулся к ним, придерживая ушибленную руку. Глаза его покраснели, взгляд был полон безмолвной ненависти.
– Перестаньте гоготать, – сказал он.
– Не сходи с ума, парень, – сказал Док.
– Перестаньте гоготать, – повторил Биггер, доставая из кармана нож.
– Смотри ты у меня, – предостерег его Док.
– Биггер, Биггер, – сказал Джек, пятясь к внутренней двери.
– Теперь уж ты все испортил, – сказал Джо. – Да тебе, верно, того и надо было.
– К дьяволу! – закричал Биггер, заглушая голос Джо.
Док полез под стойку, и, когда поднялся, в руке у него было зажато что-то, чего он не показывал. Он стоял и смеялся. У Биггера в углах рта показалась пена. Он шагнул к биллиарду, не сводя глаз с Дока. Широкими размашистыми движениями он принялся резать зеленое сукно. При этом он все время смотрел Доку в лицо.
– Ах ты, зараза! – крикнул Док. – Пристрелить бы тебя на месте, честное слово! Убирайся вон, пока я полисмена не позвал.
Биггер не торопясь, медленно пошел к выходу, глядя на Дока и сжимая в руке открытый нож. На пороге он оглянулся. Джека и Джо уже не было в комнате.
– Сейчас же убирайся! – сказал Док и показал ему револьвер.
– А что, не нравится? – спросил Биггер.
– Убирайся, пока я тебя не пристрелил, слышишь! – сказал Док. – И чтоб духу твоего здесь больше не было!
Док сердился, и Биггер струсил. Он закрыл свой нож, положил его в карман и вышел на улицу. Яркое солнце заставило его зажмуриться, все в нем было напряжено до того, что он с трудом дышал. Пройдя полквартала, он поравнялся с лавкой Блюма; он скосил глаза на витрину и увидал, что покупателей в лавке нет и Блюм сидит один. Да, они успели бы ограбить лавку, даже сейчас еще успели бы. Он обманул Гэса и Джо и Джека. Он пошел дальше. Полисмена нигде не было видно. Да, они легко могли ограбить лавку и убежать. Он надеялся, что его драка с Гэсом заслонила то, что он хотел скрыть. По крайней мере после этой драки он чувствовал себя равным им всем. И Доку тоже. Разве он не изрезал его биллиард и не заставил его взяться за револьвер?
Его томило желание остаться одному, он прошел еще квартал и свернул в переулок. Вдруг он начал смеяться, тихо, судорожно; он остановился и почувствовал что-то влажное, теплое у себя на щеке; и он смахнул это. «Господи, – прошептал он, – я досмеялся до слез». Он тщательно вытер лицо рукавом и минуты две стоял неподвижно, разглядывая тень телефонного столба на мостовой. Потом он сразу выпрямился, перевел дух и пошел дальше. Ладно, хватит! Он споткнулся, попав ногой в выбоину на тротуаре. А, черт! Дойдя до конца переулка, он снова повернул и медленно шагал по залитой солнцем улице, глубоко засунув руки в карманы и угрюмо повесив голову.
Он пришел домой, уселся в кресло у окошка и задумчиво стал смотреть на облака.
– Это ты, Биггер? – окликнула мать из-за занавески.
– Я, – сказал он.
– Зачем это ты приходил недавно и сейчас же опять убежал?
– Ни за чем.
– Смотри, сынок, хоть теперь будь поосторожнее.
– Господи, мама! Оставь ты меня в покое.
Несколько минут он прислушивался к шлепанью белья о стиральную доску, потом рассеянно уставился в окно, вспоминая, какое у него было чувство, когда он дрался с Гэсом в биллиардной. Он был доволен, что через час надо идти договариваться насчет этого места у Долтонов. Товарищи опротивели ему, он знал – то, что случилось сегодня, положило конец его участию в их делах. Точно человек, который с сожалением и без всякой надежды созерцает обрубок ампутированной руки или ноги, он знал, что страх перед белым хозяином лавки побудил его затеять эту драку с Гэсом; он знал лишь каким-то смутным чутьем, не воспринимая этого в форме четкой и ясной мысли. Инстинкт подсказал ему в его смятении, что лучше избить Гэса и сорвать весь план грабежа, чем пойти против белого человека с револьвером в руке. Но он загнал глубоко внутрь это ощущение страха; его воля к жизни зависела от того, удается ли ему скрыть свой страх от своего сознания. Он избил Гэса потому, что Гэс запоздал: такова была версия, которая согласовалась с его чувствами, и он не пытался оправдать себя в собственных глазах или в глазах товарищей. Для этого он их недостаточно высоко ставил; он не считал себя ответственным перед ними за свои поступки, хотя они должны были принимать в задуманном грабеже такое же участие, как он. Это было для него обычно. Сколько он себя помнил, он никогда ни перед кем не чувствовал ответственности. Как только обстоятельства складывались так, что к нему предъявляли какие-то требования, он восставал. Так он жил, он проводил свои дни, стараясь преодолевать или удовлетворять властные стремления, царившие в мире, который внушал ему страх.
В окно было видно, как солнечные лучи догорали над гребнями крыш и на землю легли первые тени сумерек. Время от времени по улице пробегал трамвай. В дальнем углу комнаты шипела заржавелая батарея. Весь день было ясно по-весеннему; но сейчас серые облака медленно затягивали солнце. Зажглись, все разом, уличные фонари, и небо потемнело и придвинулось к крышам.
Он чувствовал под рубашкой металлический холод револьвера, прижатого к голому телу; надо было встать и положить его на место, под матрас. Нет! Пусть останется при нем. Он возьмет его с собой туда, к Долтонам. Ему будет как-то спокойнее, если он его возьмет; он не собирался пускать его в ход, да, в сущности, ему нечего было и бояться, но он испытывал какую-то тревогу и недоверие, ему казалось, что лучше будет взять его с собой. Он идет к белым людям, так пусть и нож и револьвер будут при нем, это поможет ему чувствовать себя равным им, придаст ему сознание своей полноценности. Потом он нашел разумное оправдание этому: чтобы попасть в дом Долтонов, он должен пройти через район, населенный белыми. Правда, за последнее время не было слышно о каких-либо избиениях негров, но это всегда возможно.
Где-то на часах пробило пять. Он вздохнул, встал на ноги, широко зевнул и потянулся изо всех сил, расправляя онемевшее тело. Он снял с вешалки пальто, так как на улице стало холоднее; взял кепку. Он пошел к двери на цыпочках, стараясь выскользнуть незаметно для матери. Но как только он повернул ключ, она окликнула его:
– Биггер!
Он опустил руку и нахмурился:
– Да, мама?
– Ты идешь насчет этой работы?
– Да.
– Что ж ты ничего не поел?
– У меня уже времени нет.
Она подошла к двери, вытирая передником мыльные руки:
– На вот двадцать пять центов, купи себе что-нибудь.
– Ладно.
– И смотри берегись, сынок.
Он вышел и зашагал на юг, к Сорок шестой улице, а потом свернул на восток. Так значит, через несколько минут он увидит, похожи ли эти Долтоны, его будущие хозяева, на тех людей, которых он сегодня видел в кино. Но когда он шел по широким и тихим улицам района белых, эта перспектива показалась ему гораздо менее заманчивой и интригующей, чем утром. Дома, мимо которых он проходил, были высокие, в окнах горел мягкий свет. Улицы были почти пусты, только иногда проносился, мягко шурша шинами, быстроходный автомобиль. Это был чуждый и холодный мир, мир ревниво оберегаемых тайн белых. Покоем, чванством и уверенностью веяло от этих домов. Он дошел до бульвара Дрексель и стал искать номер 4605. Наконец он увидел его и остановился перед высокой черной чугунной оградой, ощущая знакомое стеснение в груди. Все то, что он чувствовал в кино, исчезло, остались только страх и пустота.