Страница:
– Мисс Скотт утверждает, что мои фазаны другой породы, они отличаются от той, к каковой их причисляют здесь, в Орегоне, – сказал он, не собираясь признавать свою вину под грозным взором Хестер.
– Даже так? – Хестер выглядела так, как будто жевала незрелую, зеленую хурму. – Не понимаю, почему это тебя удивляет. Маленькая дрянь воображает, что она королева Лир.
– Король Лир, Хестер. И на тот случай, если ты строишь планы сбросить мисс Скотт с ее трона, помни, что я сказал тебе о том, что я сделаю, если ты будешь создавать проблемы для нее и Причарда.
Бартоломью прошел мимо нее в гостиную и сел на софу, стоящую перед камином. Мгновение спустя в комнату вошла Хестер и принялась полировать свою этажерку палисандрового дерева, которую он купил ей в Портленде. В камине весело горел огонь. Хотя уже наступил март. и фактически пришла весна, ветры на побережье были по-зимнему холодными. Бартоломью уперся локтями в колени и протянул руки к теплу. Наверху скрипнули половицы; значит, скоро Эри сбежит вниз по ступенькам.
Без сомнения, Хестер останется в комнате, делая вид, что протирает уродливые безделушки, которые уже загромождали ее новое приобретение. Бартоломью предпочитал простые, удобные полки таким вычурным и бесполезным изделиям, но он знал, что французское название приведет ее в восторг. Вещи, в понимании Хестер, имели только одну ценность – производить впечатление на гостей. Единственным исключением был коллекционный чайный сервиз китайского фарфора, который она хранила в буфете в столовой, никогда не используя его по назначению.
– Вот она, Бартоломью, – в гостиной появилась Эри. Не заметив Хестер, она с размаху уселась на софу и с фамильярностью, выдававшей близкое общение, разложила раскрытую книгу у него на коленях. Тоненьким пальчиком она ткнула в страницу, а улыбка, которую она ему послала, могла бы сэкономить не один литр керосина, если бы Бартоломью придумал, как передать энергию этой улыбки на большое оптическое стекло в башне маяка.
– Смотрите, – сказала она. – Phasianustorquatus, более известный как китайский ожерельчатый фазан.
Она придвинулась ближе, чтобы поднять его руку и перевернуть страницу.
– А вот и Phasianuscolchicusmongolicus, монгольский фазан. Видите разницу?
– Черт возьми, мне придется написать моим покупателям и сообщить им правильное название, – он рассмеялся, забыв о присутствии своей жены. – Знаете, меня высекут за это. Предполагается, что я хорош» разбираюсь в фазанах.
– Но так оно и есть, – Эри положила свою руку поверх его, – Не ваша вина, что вас ввело в заблуждение…
Звук разбившегося вдребезги фарфора заставил их поднять головы и оглянуться. Хестер опустилась на колени, подбирая остатки фарфоровой статуэтки, с которой она стирала пыль. На ее лице была написана ярость, и Бартоломью понял, что это чувство не имело ничего общего с потерей статуэтки.
– О… Хестер, – Эри поднялась и отошла от чужого мужа. – Какая жалость! Похоже, что у вас разбилась коллекционная фигурка мейссенского фарфора.
Хестер издала нечленораздельный звук, но ничего не сказала.
– Я показывала мистеру Нуну атлас птиц, – продолжала Эри. – Давайте смотреть вместе, картинки просто замечательные. Художественным оформлением атласа занимался герцог Стансберри. Я читала, что это весьма уважаемый в Британии орнитолог и художник.
– Нет, благодарю вас, – произнесла Хестер своим самым высокомерным тоном. – У меня есть более конструктивные методы времяпровождения, чем следовать иллюстрации птиц.
Эри скорчила гримаску, услышав, как неправильно Хестер употребляет слова. Та положила осколки фарфора на стол, стоящий в простенке между окнами, и засуетилась вокруг папоротника, как будто потеряв интерес к находящимся в комнате людям. Эри подошла к ней, прижимая книгу к груди, явно подыскивая способ сделать женщине приятное.
– Вы прекрасно умеете обращаться с цветами, Хестер. Какой замечательный папоротник! Моя мама непременно попросила бы у вас дать ей отросток.
– Не тратьте мое время на такую ерунду. Это Бартоломью поставил его здесь, – Хестер хлопнула ладонью по листьям, с которыми возилась минутой раньше. – Снаружи целый лес забит зеленью, и я считаю, что этот папоротник даром не нужен.
Эри подумала, какими жалкими выглядят попытки этой женщины казаться человеком, каким она не была. Пo-видимому, у Хестер были на то свои причины; они есть у каждого.
– Это чудесное растение украшает вашу гостиную и оттеняет всю эту изящную мебель, Хестер. Оно подчеркивает ваш хороший вкус, – Эри надеялась, что Хестер будет приятно услышать, что у нее есть свои несомненные достоинства.
– Ха! Вы такая же… непросвещенная, как и он. Это никакая не гостиная, хотя вам никогда не удастся предоставить его признать это. Это жилая комната. Что касается моей изящной обстановки, то в этой комнате нет даже двух предметов, которые подходят друг другу по стилю. Диван в стиле рококо, из красного дерева. Этот дамский стул принадлежит эпохе Ренессанса Луи XV, а вот эти боковые стулья из Истлейка сделаны из орехового дерева, – она метнула на мужа презрительный взгляд. – На жалованье смотрителя комнату достойно не обставишь.
Бартоломью поднялся на ноги.
– Хестер, «предоставить» – значит, отдать что-либо в чье-то распоряжение. А сейчас, прошу прощения, меня в кабинете ждет работа. Спасибо, что показали мне книгу, Эри.
Эри с удовольствием поколотила бы его за недостаток понимания и предупредительности, но вместо этого протянула ему том со словами:
– Вот, почитайте на досуге, мистер Нун. У меня есть карманный путеводитель, которым я пользуюсь большую часть времени, так что этот мне не понадобится.
Чувствуя неодобрение Эри, Бартоломью кивнул и взял книгу. Если бы мог, он бы взял свои грубоватые слова назад! То, что он поддразнивал жену и издевался над нею, не способствовало уменьшению напряженности в отношениях между ними, и ему стало стыдно.
У себя в кабинете он опустился в кресло за столом и прижал к лицу книгу. Кожаный переплет излучал тепло тела Эри там, где она прижимала его к груди. Запах ландыша заполнил его существо.
То, что Эри до свадьбы будет жить в его доме, превратило существование Бартоломью в рай и ад одновременно. Он ежеминутно ощущал ее присутствие везде, даже когда шел в ванную, ощущал запах ландыша и живую непосредственность молодости, которая составляла сущность этой девушки. Иногда, вот как сейчас, он закрывал глаза и представлял себе, что не существует больше никого, кроме них с Эри, и они живут в одном доме, разговаривают, смеются, едят вместе. Если бы он только мог взять ее к себе в постель, как он проделывал это в своем воображении каждый раз, залезая под простыни, то жизнь действительно превратилась бы в рай.
Но каким бы прекрасным мечтам он ни предавался, в них всегда умудрялась вмешаться Хестер, своим резким, сварливым голосом и постоянными жалобами она возвращала его к действительности.
Рай и ад. И он совсем не был уверен, что, когда Эри выйдет замуж и станет жить в своем собственном доме, его существование станет легче. Как вообще он сможет привыкнуть к мысли, что она спит в постели другого мужчины? Смириться с тем, что это будет Причард, а не он, кто мог бы каждую ночь наслаждаться ее телом, а потом просыпаться рядом с ней утром и знать, что до конца дней своих он будет все так же счастлив!
Платон утверждал, что душевное здоровье важнее физического, что зло и порок хуже смерти и что совершить несправедливость – хуже, чем пострадать от нее. Бартоломью готов был признать правоту последнего утверждения, но в том, что касается состояния его здоровья, он начинал верить, что и на душе у него было бы намного лучше, если бы только он мог погрузиться в священные глубины тела Эри.
Несомненно, что если бы Господь Бог хотел, чтобы мужчина обходился без плотских утех, он сделал бы так, чтобы человек не желал их так сильно, что рисковал сойти с ума, не удовлетворив свои желания. Что даже смерть становилась предпочтительнее жизни без радости, без любви.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
– Даже так? – Хестер выглядела так, как будто жевала незрелую, зеленую хурму. – Не понимаю, почему это тебя удивляет. Маленькая дрянь воображает, что она королева Лир.
– Король Лир, Хестер. И на тот случай, если ты строишь планы сбросить мисс Скотт с ее трона, помни, что я сказал тебе о том, что я сделаю, если ты будешь создавать проблемы для нее и Причарда.
Бартоломью прошел мимо нее в гостиную и сел на софу, стоящую перед камином. Мгновение спустя в комнату вошла Хестер и принялась полировать свою этажерку палисандрового дерева, которую он купил ей в Портленде. В камине весело горел огонь. Хотя уже наступил март. и фактически пришла весна, ветры на побережье были по-зимнему холодными. Бартоломью уперся локтями в колени и протянул руки к теплу. Наверху скрипнули половицы; значит, скоро Эри сбежит вниз по ступенькам.
Без сомнения, Хестер останется в комнате, делая вид, что протирает уродливые безделушки, которые уже загромождали ее новое приобретение. Бартоломью предпочитал простые, удобные полки таким вычурным и бесполезным изделиям, но он знал, что французское название приведет ее в восторг. Вещи, в понимании Хестер, имели только одну ценность – производить впечатление на гостей. Единственным исключением был коллекционный чайный сервиз китайского фарфора, который она хранила в буфете в столовой, никогда не используя его по назначению.
– Вот она, Бартоломью, – в гостиной появилась Эри. Не заметив Хестер, она с размаху уселась на софу и с фамильярностью, выдававшей близкое общение, разложила раскрытую книгу у него на коленях. Тоненьким пальчиком она ткнула в страницу, а улыбка, которую она ему послала, могла бы сэкономить не один литр керосина, если бы Бартоломью придумал, как передать энергию этой улыбки на большое оптическое стекло в башне маяка.
– Смотрите, – сказала она. – Phasianustorquatus, более известный как китайский ожерельчатый фазан.
Она придвинулась ближе, чтобы поднять его руку и перевернуть страницу.
– А вот и Phasianuscolchicusmongolicus, монгольский фазан. Видите разницу?
– Черт возьми, мне придется написать моим покупателям и сообщить им правильное название, – он рассмеялся, забыв о присутствии своей жены. – Знаете, меня высекут за это. Предполагается, что я хорош» разбираюсь в фазанах.
– Но так оно и есть, – Эри положила свою руку поверх его, – Не ваша вина, что вас ввело в заблуждение…
Звук разбившегося вдребезги фарфора заставил их поднять головы и оглянуться. Хестер опустилась на колени, подбирая остатки фарфоровой статуэтки, с которой она стирала пыль. На ее лице была написана ярость, и Бартоломью понял, что это чувство не имело ничего общего с потерей статуэтки.
– О… Хестер, – Эри поднялась и отошла от чужого мужа. – Какая жалость! Похоже, что у вас разбилась коллекционная фигурка мейссенского фарфора.
Хестер издала нечленораздельный звук, но ничего не сказала.
– Я показывала мистеру Нуну атлас птиц, – продолжала Эри. – Давайте смотреть вместе, картинки просто замечательные. Художественным оформлением атласа занимался герцог Стансберри. Я читала, что это весьма уважаемый в Британии орнитолог и художник.
– Нет, благодарю вас, – произнесла Хестер своим самым высокомерным тоном. – У меня есть более конструктивные методы времяпровождения, чем следовать иллюстрации птиц.
Эри скорчила гримаску, услышав, как неправильно Хестер употребляет слова. Та положила осколки фарфора на стол, стоящий в простенке между окнами, и засуетилась вокруг папоротника, как будто потеряв интерес к находящимся в комнате людям. Эри подошла к ней, прижимая книгу к груди, явно подыскивая способ сделать женщине приятное.
– Вы прекрасно умеете обращаться с цветами, Хестер. Какой замечательный папоротник! Моя мама непременно попросила бы у вас дать ей отросток.
– Не тратьте мое время на такую ерунду. Это Бартоломью поставил его здесь, – Хестер хлопнула ладонью по листьям, с которыми возилась минутой раньше. – Снаружи целый лес забит зеленью, и я считаю, что этот папоротник даром не нужен.
Эри подумала, какими жалкими выглядят попытки этой женщины казаться человеком, каким она не была. Пo-видимому, у Хестер были на то свои причины; они есть у каждого.
– Это чудесное растение украшает вашу гостиную и оттеняет всю эту изящную мебель, Хестер. Оно подчеркивает ваш хороший вкус, – Эри надеялась, что Хестер будет приятно услышать, что у нее есть свои несомненные достоинства.
– Ха! Вы такая же… непросвещенная, как и он. Это никакая не гостиная, хотя вам никогда не удастся предоставить его признать это. Это жилая комната. Что касается моей изящной обстановки, то в этой комнате нет даже двух предметов, которые подходят друг другу по стилю. Диван в стиле рококо, из красного дерева. Этот дамский стул принадлежит эпохе Ренессанса Луи XV, а вот эти боковые стулья из Истлейка сделаны из орехового дерева, – она метнула на мужа презрительный взгляд. – На жалованье смотрителя комнату достойно не обставишь.
Бартоломью поднялся на ноги.
– Хестер, «предоставить» – значит, отдать что-либо в чье-то распоряжение. А сейчас, прошу прощения, меня в кабинете ждет работа. Спасибо, что показали мне книгу, Эри.
Эри с удовольствием поколотила бы его за недостаток понимания и предупредительности, но вместо этого протянула ему том со словами:
– Вот, почитайте на досуге, мистер Нун. У меня есть карманный путеводитель, которым я пользуюсь большую часть времени, так что этот мне не понадобится.
Чувствуя неодобрение Эри, Бартоломью кивнул и взял книгу. Если бы мог, он бы взял свои грубоватые слова назад! То, что он поддразнивал жену и издевался над нею, не способствовало уменьшению напряженности в отношениях между ними, и ему стало стыдно.
У себя в кабинете он опустился в кресло за столом и прижал к лицу книгу. Кожаный переплет излучал тепло тела Эри там, где она прижимала его к груди. Запах ландыша заполнил его существо.
То, что Эри до свадьбы будет жить в его доме, превратило существование Бартоломью в рай и ад одновременно. Он ежеминутно ощущал ее присутствие везде, даже когда шел в ванную, ощущал запах ландыша и живую непосредственность молодости, которая составляла сущность этой девушки. Иногда, вот как сейчас, он закрывал глаза и представлял себе, что не существует больше никого, кроме них с Эри, и они живут в одном доме, разговаривают, смеются, едят вместе. Если бы он только мог взять ее к себе в постель, как он проделывал это в своем воображении каждый раз, залезая под простыни, то жизнь действительно превратилась бы в рай.
Но каким бы прекрасным мечтам он ни предавался, в них всегда умудрялась вмешаться Хестер, своим резким, сварливым голосом и постоянными жалобами она возвращала его к действительности.
Рай и ад. И он совсем не был уверен, что, когда Эри выйдет замуж и станет жить в своем собственном доме, его существование станет легче. Как вообще он сможет привыкнуть к мысли, что она спит в постели другого мужчины? Смириться с тем, что это будет Причард, а не он, кто мог бы каждую ночь наслаждаться ее телом, а потом просыпаться рядом с ней утром и знать, что до конца дней своих он будет все так же счастлив!
Платон утверждал, что душевное здоровье важнее физического, что зло и порок хуже смерти и что совершить несправедливость – хуже, чем пострадать от нее. Бартоломью готов был признать правоту последнего утверждения, но в том, что касается состояния его здоровья, он начинал верить, что и на душе у него было бы намного лучше, если бы только он мог погрузиться в священные глубины тела Эри.
Несомненно, что если бы Господь Бог хотел, чтобы мужчина обходился без плотских утех, он сделал бы так, чтобы человек не желал их так сильно, что рисковал сойти с ума, не удовлетворив свои желания. Что даже смерть становилась предпочтительнее жизни без радости, без любви.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
По настоянию Хестер в последние несколько дней большую часть времени Эри проводила за приведением своего будущего дома в божеский вид. И хотя само здание было построено всего год назад, домашние труды двух живших в нем холостяков явно оставляли желать лучшего. Главной целью Хестер, конечно, было стремление держать на расстоянии ее мужа и их молодую гостью. Бартоломью понимал, что так будет лучше для всех, и все-таки чувство одиночества и ощущение утраты просто захлестывали его. Жизнь для него потеряла всякий смысл.
Наступила пятница. Завтра Эри и Причард станут мужем и женой. Эта мысль причинила ему такую боль, что Бартоломью показалось, что он умирает. По правде говоря, он хотел, чтобы это случилось на самом деле. Только самообладание, приобретенное за долгие годы, когда он научился стоически переживать самые невыносимые ситуации, и привычка скрывать свои эмоции за стеной апатии и равнодушия дали ему возможность подняться в башню маяка и приветствовать своего племянника.
Причард ждал его. В этом не было ничего необычного; парень всегда с нетерпением ждал смены, но с приездом Эри он стал еще более нетерпеливым. Бартоломью не мог винить его за это. И тем не менее, это его раздражало.
Сегодня юноша возился с канатом, ругаясь сквозь зубы и пытаясь развязать морской узел. Явно работа Сима. Старый морской волк постоянно хотел сделать из Причарда стоящего моряка – по мнению Сима, лучшее, что может получиться из мужчины. «Напрасная трата времени», – подумал Бартоломью. Если Сим был старой рабочей лошадкой, то Причард скорее походил на молодую морскую выдру, всегда стремящуюся плыть по течению и кувыркаться в волнах, он абсолютно не заботился о том, откуда берется хлеб на его столе. Причард поднял голову, когда его дядя вошел в башню.
– Привет, дядя Бартоломью.
Бартоломью кивнул и осторожно покосился на юношу. Последний раз племянник именовал его полным именем, когда просил забрать Эри па железнодорожной станции.
– Возникли какие-то проблемы с прожектором? – спросил Бартоломью в надежде избежать душевных излияний Причарда.
– Нет. Похоже, надвигается шторм, – Причард бросил заниматься канатом и швырнул его на потрепанный морской рундук.
– Ничего удивительного для марта месяца, – Бартоломью направился к винтовой металлической лесенке, которая вела к прожектору, надеясь, что он неправильно истолковал задумчивость своего племянника. Он успел дойти до третьей ступеньки.
– Дядя Бартоломью, могу я тебя спросить кое о чем? Выругавшись про себя, Бартоломью остановился.
– В чем дело?
– Я просто подумал, что, если… – он отвернулся, чтобы поднять кусочек отвалившейся краски, чувствуя себя явно не в своей тарелке. – Тетя Хестер считает, что я должен покопаться в прошлом Эри. Она говорит, что такая молодая и красивая девушка, как Эри, вряд ли бы согласилась выйти замуж за незнакомого человека, если бы у нее не было… отягчающих обстоятельств.
Бартоломью стиснул зубы, чтобы сдержать нецензурные выражения, которые пришли ему на ум, когда он понял, что именно его жена стоит за грядущими неприятностями.
– Мне не хотелось бы прямо спрашивать Эри об этом. Это было бы грубо, как ты думаешь? – Причард щелчком стряхнул с ногтей хлопья краски и уселся за стол, в котором смотрители хранили журналы записи вахт. – Но в чем-то тетя Хестер права, как мне кажется, поэтому я подумал, может быть.
Эри рассказывала тебе что-нибудь… во время вашей поездки из Портленда… что может объяснить, почему она согласилась выйти за меня замуж.
Бартоломью остановился прямо напротив юноши, буравя его проницательным взглядом, пока Причард не заерзал на стуле.
– Причард, я знаю, что ты не хотел бы плохо думать о своей тетке, но в данном случае, – Причард открыл было рот, но Бартоломью заставил его промолчать, подняв руку, – даю тебе слово, что в Хестер говорит ревность. Мисс Скотт недавно потеряла отца и осталась одна во всем мире. Что еще делать в таких обстоятельствах молодой женщине, как не выйти замуж? Ей всего восемнадцать; ей нужен кто-нибудь, кто заботился бы о ней.
Причард согласно кивнул, но Бартоломью видел, что он по-прежнему обеспокоен. Если бы парень был умнее, то он бы понял, что Эри Скотт слишком независима для того, чтобы выйти замуж из боязни одиночества. Бартоломью не осмеливался сказать Причарду правду. Если Хестер узнает о тех неприятностях, которые может причинить дядя Эри, то она воспользуется ими, чтобы запугать своего племянника и заставить его отослать Эри обратно. Бартоломью не мог допустить этой возможности. Видеть ее живущей по соседству, с другим мужчиной, – адское испытание для него, но потерять ее навсегда было бы еще хуже.
– Ты не считаешь, что она могла впутаться… в историю? – спросил Причард.
– Совершенно исключено. Поговори с ней, дай ей шанс объясниться. Я бы назвал это честным, а не грубым поступком. И я уверен, что ты пойме1пь, говорит ли она правду или нет.
Это была ложь; Бартоломью не дал бы и гроша ломаного за способность юноши распознать правду. Во всяком случае, недомолвки и увертки своей тетки Причард не распознавал никогда. Но стоило сыграть на самолюбии юноши, чтобы предотвратить эту последнюю попытку Хестер помешать завтрашней свадьбе.
Причард ухмыльнулся.
– Ты прав, дядя Барт. Я поговорю с Эри сегодня вечером, – он уставился в пол, щеки его залила краска. – А ведь она красивая, правда? Большего я не мог и желать, честное слово! В ней есть какая-то свежесть, которая не позволяет предположить, что она может сделать что-либо недостойное.
В другое время мысль об Эри как о чопорной, благопристойной деве вызвала бы у Бартоломью, улыбку, но интимный, собственнический тон Причарда заставил его сжать кулаки. Он повернулся спиной к лестнице и начал медленно спускаться, стиснув зубы, чтобы не взорваться. Но так просто уйти ему не удалось.
– Подожди, – позвал его Причард. – Я хочу поговорить с тобой еще кое о чем.
Бартоломью закрыл глаза и потер затылок, где начинала пульсировать боль.
– О чем?
Причард снова был на ногах, он взволнованно расхаживал по узкому пространству между столом и дверью. Бартоломью охватила паника, когда шестое чувство подсказало ему, что юноша собирается спросить его о чем-то очень личном.
– Я не знаю, как сказать, но… – Причард беспомощно поднял руку и выпалил остальное – я никогда еще не был с женщиной, поэтому мне нужны какие-нибудь подсказки или…
Черт возьми!
– Ты хочешь сказать, что не знаешь, как…
– Святой Гектор! Дядя Барт, я провел достаточно времени с животными и не раз слышал, как говорят об этом мужчины, так что знаю, как это делается. Но как мне к ней подойти? Я имею в виду, знает ли она, что от нее требуется, или я сначала должен ей все объяснить? Должен ли я надеть ночную рубашку или…
У Бартоломью заныло сердце при мысли о том, что в брачную ночь его нимфу будет неумело лапать мужчина, который, благодаря Бартоломью, был более невинным, чем она сама. Ради нее он должен дать юноше несколько советов, но это будет самой тягостной обязанностью, с которой когда-либо сталкивался Бартоломью.
Причард грыз ноготь и разговаривал сам с собой, уставясь в пол.
– Я думаю, что если свет не будет гореть, я могу лечь в постель голым. Она, конечно, наденет ночную сорочку, – подняв голову, он добавил:
– Следует ли мне снять с нее сорочку, или мы должны проделать это одетыми? Правильно ли будет, если я дотронусь до нее? – на юном лице Причарда отражались смущение и страдание. – Я не хочу испугать ее, дядя Барт, но я никогда еще не видел женщины. Обнаженной, то есть. И я хочу ее увидеть. И еще я хочу потрогать ее.
Каждое слово, как нож, вонзалось в сердце Бартоломью. Он старался держаться в тени, зная, что вся кровь отхлынула у него от лица и оно по цвету могло сравниться с выбеленными стенами вокруг него. На него нахлынули воспоминания: мягкость полных грудей Эри, вкус ее розовых сосков, запах ландыша, сладкое благословенное тепло между ее бедер. Тело его отреагировало незамедлительно, вызвав прилив крови в паху. Затем перед ним возник образ Причарда, ласкающего ее неуклюжими, невежественными лапами, влезающего на нее…
Бартоломью тряхнул головой, чтобы отогнать кошмарные видения, и глубоко втянул воздух, пытаясь овладеть собой.
– Она будет знать, чего ожидать, Причард. Просто не торопи ее и не торопись сам; убедись, что она готова и возбуждена, —прежде чем…
– Убедиться, что она возбуждена? Но я так понимаю, что приличные женщины не ощущают ничего, кроме отвращения, когда мужчина берет их.
Бартоломью вздохнул/
– Не думаешь ли ты, что они не способны чувствовать? Они могут получать такое же удовольствие от секса, как и мы. Просто им надо уделить больше внимания и подготовить их.
Причард нахмурился в явном затруднении.
– Но как я узнаю, что она готова?
Внутри у Бартоломью все кипело от необходимости вести такой интимный разговор с мужчиной, которому суждено стать мужем Эри. Если бы у Бартоломью был сын, однажды ему пришлось бы завести подобный разговор, но тогда все было бы по-другому. И, поскольку у него никогда не будет своих детей, – еще одно обстоятельство, о котором он так сильно сожалел, – у него не было нужды практиковаться.
– Ты потрогаешь ее пальцами, – сказал он холодным тихим тоном, который показал бы более дальновидному человеку, что он почти потерял терпение.
У Причарда глаза полезли на лоб:
– Вы имеете в виду… пощупать ее? Там, внизу?
– Да, Причард, именно это я и имею в виду.
– Ощутить что?
– Естественную увлажняющую жидкость, которую выделяет ее тело во время подготовки к акту. Если ее не будет, целуй ее, ласкай ее, шепчи ей, какая она красивая. Делай то, что кажется естественным. И в будущем избавь меня от этих расспросов.
С этими словами Бартоломью затопал вверх по ступенькам, не дожидаясь новых вопросов. Его шаги на металлической лесенке гулко звучали в восьмиугольной башне, и лишь когда дверь за ним захлопнулась, Бартоломью остановился и, крепко ухватившись за перила, закрыл глаза и стал молиться, чтобы Господь дал ему силы.
Когда Эри вышла на заднее крыльцо, Причард подбрасывал в воздух и ловил бейсбольный мяч. Как только юноша увидел ее, то поспешил к ней, бросив мяч, который ударился о землю и откатился в сторону.
– Эри! Я надеялся, что вы выйдете. Она с удивлением поглядела на него.
– Разумеется, я вышла. Вы просили меня об этом, помните?
– Да, но… – он оборвал предложение на полуслове и откровенно залюбовался ее нежным лицом. Вдруг он схватил ее за руку и потащил с собой за дом. Прижав ее к стене дровяного сарая, он с силой прижал свои губы к ее рту. Эри уперлась руками ему в грудь и отвернулась.
– Причард!
– Эри, не сердитесь. Я должен был сделать это. Да вы и сами поцеловали меня в самый первый день, так что это должно вам нравиться.
– Я возражаю не против того, что вы поцеловали меня, а против того, что вы сделали мне больно.
– Простите меня, я постараюсь быть нежнее.
Он наклонил голову, собираясь поцеловать ее снова, и она отвернулась, по-прежнему упираясь руками ему в грудь.
– Причард, что подумают ваша тетя или Бартоломью, если увидят нас?
– Но мы уже почти женаты. Завтра в это время мы уже будем мужем и женой.
– Даже супруги не целуются, на людях.
Он недовольно скривился:
– Мы не на людях; мы за домом. Тетя Хестер занимается штопкой, дядя Барт несет вахту на маяке, а старый Сим спит. Нас никто не видит.
– Дело не в этом.
– А в чем?
Эри оказалась в затруднительном положении. Дело было в том, что ей не нравились его тяжелые, мокрые поцелуи, но она не хотела обидеть его, прямо сказав об этом.
– Как вы сказали, завтра мы поженимся. Уж столько-то вы наверняка можете подождать.
– Святой Гектор, Эри! Я и так ждал целую жизнь. Один раз я ведь могу вас поцеловать?
Эри тихонько вздохнула.
– Да, я думаю, да. Очень хорошо, но только я вас поцелую сама, чтобы показать вам, что мне это нравится.
Он с готовностью кивнул и наклонил голову ниже, вытянув губы и закрыв глаза. Эри положила руки ему на плечи и позволила взять себя за талию.
Чуть-чуть приоткройте рот, пусть ваши губы будут мягкими.
Он повиновался. Эри прижалась губами к его губам. На одну секунду ей показалось, что она целует Бартоломью. Пульс ее участился, и нервы зазвенели. Он задышал часто-часто, когда ее язык проник к нему в рот, чтобы ощутить его вкус, он застонал и так крепко прижал ее к себе, что она почувствовала его возбуждение даже сквозь одежду.
Вкус был совсем другой. Тело было совсем другим. Затем рука пробралась между их телами и больно вцепилась в ее грудь. Мечты Эри о Бартоломью быстро исчезли. Эри отвернула голову в сторону. Он напряженно смотрел на нее, учащенно дыша.
– Вы чертовски хорошо целуетесь. Где вы этому научились?
Ошеломленная, она ответила:
– Я просто хотела почувствовать вкус вашего поцелуя.
– Ну и как? – он придвинулся ближе, улыбаясь во весь рот. – Мне тоже понравилось пробовать вас на вкус.
Он крепко прижал ее к себе, и она позволила ему еще один поцелуй, надеясь, что он забудет о своем вопросе относительно ее опытности. Пронзительный, раздраженный голос Хестер, выкрикивающий ее имя, оторвал их друг от друга. Он неохотно отпустил ее.
– Должно быть, тете Хестер нужна помощь. Знаете, вам нужно быть немножко поэнергичнее. Она говорит, что с появлением еще одного человека работы значительно прибавилось, и я не думаю, что она чувствует себя так хорошо, как старается казаться.
Эри открыла от удивления рот и, ошеломленная, уставилась на него.
– Вы имеете виду, что того, что я дою коров, сбиваю масло, стираю и помогаю готовить, недостаточно?
– Вы делали все это?
– Да, я делала все это, и сегодня утром, и каждое утро с тех пор, как я приехала сюда. Я также убираю свою комнату, мою посуду и помогаю стирать пыль и мыть полы. И, наконец, я подготавливала наши комнаты к свадьбе.
Причард пожал плечами:
– Тогда я ничего не понимаю. Почему же тетя Хестер жалуется, если вы все время ей помогаете?
– Может быть, на самом деле она хочет, чтобы я выполняла всю работу по дому за себя и за нее, – ответила Эри.
– Перестаньте, Эри. Вы понимаете, тетя Хестер уже старая и, как я уже говорил, она плохо себя чувствует.
Услышав новые визгливые крики Хестер, Эри проглотила едкий ответ, который вертелся у нее на языке.
– Я должна идти. Спокойной ночи, Причард.
– Мы не могли бы прогуляться после того, как вы сделаете то, что она от вас хочет? – спросил он, когда Эри поспешно удалялась.
Она не ответила. Без сомнения, он хотел остаться с ней наедине, чтобы снова терзать ее. Эри покачала головой и выбранила себя за такие мысли. Меньше чем через двадцать четыре часа он станет ее мужем. Если ей не нравились его мелкие приставания сейчас, то что же она будет делать, когда ляжет с ним в постель?
Ею овладело тягостное ощущение – такое с ней было только раз, когда дядя Лу сказал ей, что ее отец скончался, и она не посмела вернуться домой, боясь, что дядя Ксенос может найти ее. Тогда она отогнала от себя эти мысли, предвкушая предстоящее приключение, путешествие через всю страну, знакомство с новыми людьми и жизнь на новом месте. Теперь приключение закончилось. По крайней мере здесь она будет находиться рядом с Бартоломью. Она не сможет обнять его, испытать удивительное магическое чувство, когда его руки касаются ее тела, но она сможет говорить с ним, видеть его. И со временем она, конечно, научится наслаждаться поцелуями Причарда и тем, как его руки будут дотрагиваться до нее.
Почему-то последняя мысль вызвала у нее непреодолимое желание расплакаться.
– Еще до рассвета пойдет дождь, – сказал старый Сим, войдя в башню маяка. Он повесил свой плащ, вынул их кармана трубку и приготовился зажечь ее. – Ветер повернулся к югу.
Бартоломью не было нужды слушать окончание поговорки. «Когда ветер поворачивает к югу, дождь идет за ним по кругу». И спорить он тоже не собирался. Сим был прав; завтрашний день будет холодным и сырым. Не лучшее предзнаменование в день свадьбы Эри.
– Думаешь, сильно задует? – спросил он, закончив делать записи в вахтенном журнале.
Сим подошел к висящему на стене барометру:
– Когда он падает вот так, готовься к свистопляске. А когда поднимается, можешь запускать воздушного змея, – он вынул изо рта трубку, сделанную из кукурузного початка, и постучал черенком по стеклу барометра. – Барометр говорит, что на завтра можно готовить змея к запуску.
Бартоломью улыбнулся.
– Если бы не дождь, ты хотел сказать?
Ссутулившийся старик ответил ему неразборчивым ворчанием. Сладкий аромат табака наполнил воздух. Бартоломью положил ручку рядом с чернильницей, промокнул страницу, на которой делал записи, и закрыл журнал. Сим начинал свою смену с обычного ежедневного ритуала: повесить плащ, раскурить трубку и проверить барометр. Но если и существовал кто-либо, кому не нужны были приборы для предсказания погоды, то это и был этот старый, согнутый старик в мешковатых брюках и с трубкой из початка кукурузы, торчащей из-под густых, небрежно подстриженных усов.
Наступила пятница. Завтра Эри и Причард станут мужем и женой. Эта мысль причинила ему такую боль, что Бартоломью показалось, что он умирает. По правде говоря, он хотел, чтобы это случилось на самом деле. Только самообладание, приобретенное за долгие годы, когда он научился стоически переживать самые невыносимые ситуации, и привычка скрывать свои эмоции за стеной апатии и равнодушия дали ему возможность подняться в башню маяка и приветствовать своего племянника.
Причард ждал его. В этом не было ничего необычного; парень всегда с нетерпением ждал смены, но с приездом Эри он стал еще более нетерпеливым. Бартоломью не мог винить его за это. И тем не менее, это его раздражало.
Сегодня юноша возился с канатом, ругаясь сквозь зубы и пытаясь развязать морской узел. Явно работа Сима. Старый морской волк постоянно хотел сделать из Причарда стоящего моряка – по мнению Сима, лучшее, что может получиться из мужчины. «Напрасная трата времени», – подумал Бартоломью. Если Сим был старой рабочей лошадкой, то Причард скорее походил на молодую морскую выдру, всегда стремящуюся плыть по течению и кувыркаться в волнах, он абсолютно не заботился о том, откуда берется хлеб на его столе. Причард поднял голову, когда его дядя вошел в башню.
– Привет, дядя Бартоломью.
Бартоломью кивнул и осторожно покосился на юношу. Последний раз племянник именовал его полным именем, когда просил забрать Эри па железнодорожной станции.
– Возникли какие-то проблемы с прожектором? – спросил Бартоломью в надежде избежать душевных излияний Причарда.
– Нет. Похоже, надвигается шторм, – Причард бросил заниматься канатом и швырнул его на потрепанный морской рундук.
– Ничего удивительного для марта месяца, – Бартоломью направился к винтовой металлической лесенке, которая вела к прожектору, надеясь, что он неправильно истолковал задумчивость своего племянника. Он успел дойти до третьей ступеньки.
– Дядя Бартоломью, могу я тебя спросить кое о чем? Выругавшись про себя, Бартоломью остановился.
– В чем дело?
– Я просто подумал, что, если… – он отвернулся, чтобы поднять кусочек отвалившейся краски, чувствуя себя явно не в своей тарелке. – Тетя Хестер считает, что я должен покопаться в прошлом Эри. Она говорит, что такая молодая и красивая девушка, как Эри, вряд ли бы согласилась выйти замуж за незнакомого человека, если бы у нее не было… отягчающих обстоятельств.
Бартоломью стиснул зубы, чтобы сдержать нецензурные выражения, которые пришли ему на ум, когда он понял, что именно его жена стоит за грядущими неприятностями.
– Мне не хотелось бы прямо спрашивать Эри об этом. Это было бы грубо, как ты думаешь? – Причард щелчком стряхнул с ногтей хлопья краски и уселся за стол, в котором смотрители хранили журналы записи вахт. – Но в чем-то тетя Хестер права, как мне кажется, поэтому я подумал, может быть.
Эри рассказывала тебе что-нибудь… во время вашей поездки из Портленда… что может объяснить, почему она согласилась выйти за меня замуж.
Бартоломью остановился прямо напротив юноши, буравя его проницательным взглядом, пока Причард не заерзал на стуле.
– Причард, я знаю, что ты не хотел бы плохо думать о своей тетке, но в данном случае, – Причард открыл было рот, но Бартоломью заставил его промолчать, подняв руку, – даю тебе слово, что в Хестер говорит ревность. Мисс Скотт недавно потеряла отца и осталась одна во всем мире. Что еще делать в таких обстоятельствах молодой женщине, как не выйти замуж? Ей всего восемнадцать; ей нужен кто-нибудь, кто заботился бы о ней.
Причард согласно кивнул, но Бартоломью видел, что он по-прежнему обеспокоен. Если бы парень был умнее, то он бы понял, что Эри Скотт слишком независима для того, чтобы выйти замуж из боязни одиночества. Бартоломью не осмеливался сказать Причарду правду. Если Хестер узнает о тех неприятностях, которые может причинить дядя Эри, то она воспользуется ими, чтобы запугать своего племянника и заставить его отослать Эри обратно. Бартоломью не мог допустить этой возможности. Видеть ее живущей по соседству, с другим мужчиной, – адское испытание для него, но потерять ее навсегда было бы еще хуже.
– Ты не считаешь, что она могла впутаться… в историю? – спросил Причард.
– Совершенно исключено. Поговори с ней, дай ей шанс объясниться. Я бы назвал это честным, а не грубым поступком. И я уверен, что ты пойме1пь, говорит ли она правду или нет.
Это была ложь; Бартоломью не дал бы и гроша ломаного за способность юноши распознать правду. Во всяком случае, недомолвки и увертки своей тетки Причард не распознавал никогда. Но стоило сыграть на самолюбии юноши, чтобы предотвратить эту последнюю попытку Хестер помешать завтрашней свадьбе.
Причард ухмыльнулся.
– Ты прав, дядя Барт. Я поговорю с Эри сегодня вечером, – он уставился в пол, щеки его залила краска. – А ведь она красивая, правда? Большего я не мог и желать, честное слово! В ней есть какая-то свежесть, которая не позволяет предположить, что она может сделать что-либо недостойное.
В другое время мысль об Эри как о чопорной, благопристойной деве вызвала бы у Бартоломью, улыбку, но интимный, собственнический тон Причарда заставил его сжать кулаки. Он повернулся спиной к лестнице и начал медленно спускаться, стиснув зубы, чтобы не взорваться. Но так просто уйти ему не удалось.
– Подожди, – позвал его Причард. – Я хочу поговорить с тобой еще кое о чем.
Бартоломью закрыл глаза и потер затылок, где начинала пульсировать боль.
– О чем?
Причард снова был на ногах, он взволнованно расхаживал по узкому пространству между столом и дверью. Бартоломью охватила паника, когда шестое чувство подсказало ему, что юноша собирается спросить его о чем-то очень личном.
– Я не знаю, как сказать, но… – Причард беспомощно поднял руку и выпалил остальное – я никогда еще не был с женщиной, поэтому мне нужны какие-нибудь подсказки или…
Черт возьми!
– Ты хочешь сказать, что не знаешь, как…
– Святой Гектор! Дядя Барт, я провел достаточно времени с животными и не раз слышал, как говорят об этом мужчины, так что знаю, как это делается. Но как мне к ней подойти? Я имею в виду, знает ли она, что от нее требуется, или я сначала должен ей все объяснить? Должен ли я надеть ночную рубашку или…
У Бартоломью заныло сердце при мысли о том, что в брачную ночь его нимфу будет неумело лапать мужчина, который, благодаря Бартоломью, был более невинным, чем она сама. Ради нее он должен дать юноше несколько советов, но это будет самой тягостной обязанностью, с которой когда-либо сталкивался Бартоломью.
Причард грыз ноготь и разговаривал сам с собой, уставясь в пол.
– Я думаю, что если свет не будет гореть, я могу лечь в постель голым. Она, конечно, наденет ночную сорочку, – подняв голову, он добавил:
– Следует ли мне снять с нее сорочку, или мы должны проделать это одетыми? Правильно ли будет, если я дотронусь до нее? – на юном лице Причарда отражались смущение и страдание. – Я не хочу испугать ее, дядя Барт, но я никогда еще не видел женщины. Обнаженной, то есть. И я хочу ее увидеть. И еще я хочу потрогать ее.
Каждое слово, как нож, вонзалось в сердце Бартоломью. Он старался держаться в тени, зная, что вся кровь отхлынула у него от лица и оно по цвету могло сравниться с выбеленными стенами вокруг него. На него нахлынули воспоминания: мягкость полных грудей Эри, вкус ее розовых сосков, запах ландыша, сладкое благословенное тепло между ее бедер. Тело его отреагировало незамедлительно, вызвав прилив крови в паху. Затем перед ним возник образ Причарда, ласкающего ее неуклюжими, невежественными лапами, влезающего на нее…
Бартоломью тряхнул головой, чтобы отогнать кошмарные видения, и глубоко втянул воздух, пытаясь овладеть собой.
– Она будет знать, чего ожидать, Причард. Просто не торопи ее и не торопись сам; убедись, что она готова и возбуждена, —прежде чем…
– Убедиться, что она возбуждена? Но я так понимаю, что приличные женщины не ощущают ничего, кроме отвращения, когда мужчина берет их.
Бартоломью вздохнул/
– Не думаешь ли ты, что они не способны чувствовать? Они могут получать такое же удовольствие от секса, как и мы. Просто им надо уделить больше внимания и подготовить их.
Причард нахмурился в явном затруднении.
– Но как я узнаю, что она готова?
Внутри у Бартоломью все кипело от необходимости вести такой интимный разговор с мужчиной, которому суждено стать мужем Эри. Если бы у Бартоломью был сын, однажды ему пришлось бы завести подобный разговор, но тогда все было бы по-другому. И, поскольку у него никогда не будет своих детей, – еще одно обстоятельство, о котором он так сильно сожалел, – у него не было нужды практиковаться.
– Ты потрогаешь ее пальцами, – сказал он холодным тихим тоном, который показал бы более дальновидному человеку, что он почти потерял терпение.
У Причарда глаза полезли на лоб:
– Вы имеете в виду… пощупать ее? Там, внизу?
– Да, Причард, именно это я и имею в виду.
– Ощутить что?
– Естественную увлажняющую жидкость, которую выделяет ее тело во время подготовки к акту. Если ее не будет, целуй ее, ласкай ее, шепчи ей, какая она красивая. Делай то, что кажется естественным. И в будущем избавь меня от этих расспросов.
С этими словами Бартоломью затопал вверх по ступенькам, не дожидаясь новых вопросов. Его шаги на металлической лесенке гулко звучали в восьмиугольной башне, и лишь когда дверь за ним захлопнулась, Бартоломью остановился и, крепко ухватившись за перила, закрыл глаза и стал молиться, чтобы Господь дал ему силы.
Когда Эри вышла на заднее крыльцо, Причард подбрасывал в воздух и ловил бейсбольный мяч. Как только юноша увидел ее, то поспешил к ней, бросив мяч, который ударился о землю и откатился в сторону.
– Эри! Я надеялся, что вы выйдете. Она с удивлением поглядела на него.
– Разумеется, я вышла. Вы просили меня об этом, помните?
– Да, но… – он оборвал предложение на полуслове и откровенно залюбовался ее нежным лицом. Вдруг он схватил ее за руку и потащил с собой за дом. Прижав ее к стене дровяного сарая, он с силой прижал свои губы к ее рту. Эри уперлась руками ему в грудь и отвернулась.
– Причард!
– Эри, не сердитесь. Я должен был сделать это. Да вы и сами поцеловали меня в самый первый день, так что это должно вам нравиться.
– Я возражаю не против того, что вы поцеловали меня, а против того, что вы сделали мне больно.
– Простите меня, я постараюсь быть нежнее.
Он наклонил голову, собираясь поцеловать ее снова, и она отвернулась, по-прежнему упираясь руками ему в грудь.
– Причард, что подумают ваша тетя или Бартоломью, если увидят нас?
– Но мы уже почти женаты. Завтра в это время мы уже будем мужем и женой.
– Даже супруги не целуются, на людях.
Он недовольно скривился:
– Мы не на людях; мы за домом. Тетя Хестер занимается штопкой, дядя Барт несет вахту на маяке, а старый Сим спит. Нас никто не видит.
– Дело не в этом.
– А в чем?
Эри оказалась в затруднительном положении. Дело было в том, что ей не нравились его тяжелые, мокрые поцелуи, но она не хотела обидеть его, прямо сказав об этом.
– Как вы сказали, завтра мы поженимся. Уж столько-то вы наверняка можете подождать.
– Святой Гектор, Эри! Я и так ждал целую жизнь. Один раз я ведь могу вас поцеловать?
Эри тихонько вздохнула.
– Да, я думаю, да. Очень хорошо, но только я вас поцелую сама, чтобы показать вам, что мне это нравится.
Он с готовностью кивнул и наклонил голову ниже, вытянув губы и закрыв глаза. Эри положила руки ему на плечи и позволила взять себя за талию.
Чуть-чуть приоткройте рот, пусть ваши губы будут мягкими.
Он повиновался. Эри прижалась губами к его губам. На одну секунду ей показалось, что она целует Бартоломью. Пульс ее участился, и нервы зазвенели. Он задышал часто-часто, когда ее язык проник к нему в рот, чтобы ощутить его вкус, он застонал и так крепко прижал ее к себе, что она почувствовала его возбуждение даже сквозь одежду.
Вкус был совсем другой. Тело было совсем другим. Затем рука пробралась между их телами и больно вцепилась в ее грудь. Мечты Эри о Бартоломью быстро исчезли. Эри отвернула голову в сторону. Он напряженно смотрел на нее, учащенно дыша.
– Вы чертовски хорошо целуетесь. Где вы этому научились?
Ошеломленная, она ответила:
– Я просто хотела почувствовать вкус вашего поцелуя.
– Ну и как? – он придвинулся ближе, улыбаясь во весь рот. – Мне тоже понравилось пробовать вас на вкус.
Он крепко прижал ее к себе, и она позволила ему еще один поцелуй, надеясь, что он забудет о своем вопросе относительно ее опытности. Пронзительный, раздраженный голос Хестер, выкрикивающий ее имя, оторвал их друг от друга. Он неохотно отпустил ее.
– Должно быть, тете Хестер нужна помощь. Знаете, вам нужно быть немножко поэнергичнее. Она говорит, что с появлением еще одного человека работы значительно прибавилось, и я не думаю, что она чувствует себя так хорошо, как старается казаться.
Эри открыла от удивления рот и, ошеломленная, уставилась на него.
– Вы имеете виду, что того, что я дою коров, сбиваю масло, стираю и помогаю готовить, недостаточно?
– Вы делали все это?
– Да, я делала все это, и сегодня утром, и каждое утро с тех пор, как я приехала сюда. Я также убираю свою комнату, мою посуду и помогаю стирать пыль и мыть полы. И, наконец, я подготавливала наши комнаты к свадьбе.
Причард пожал плечами:
– Тогда я ничего не понимаю. Почему же тетя Хестер жалуется, если вы все время ей помогаете?
– Может быть, на самом деле она хочет, чтобы я выполняла всю работу по дому за себя и за нее, – ответила Эри.
– Перестаньте, Эри. Вы понимаете, тетя Хестер уже старая и, как я уже говорил, она плохо себя чувствует.
Услышав новые визгливые крики Хестер, Эри проглотила едкий ответ, который вертелся у нее на языке.
– Я должна идти. Спокойной ночи, Причард.
– Мы не могли бы прогуляться после того, как вы сделаете то, что она от вас хочет? – спросил он, когда Эри поспешно удалялась.
Она не ответила. Без сомнения, он хотел остаться с ней наедине, чтобы снова терзать ее. Эри покачала головой и выбранила себя за такие мысли. Меньше чем через двадцать четыре часа он станет ее мужем. Если ей не нравились его мелкие приставания сейчас, то что же она будет делать, когда ляжет с ним в постель?
Ею овладело тягостное ощущение – такое с ней было только раз, когда дядя Лу сказал ей, что ее отец скончался, и она не посмела вернуться домой, боясь, что дядя Ксенос может найти ее. Тогда она отогнала от себя эти мысли, предвкушая предстоящее приключение, путешествие через всю страну, знакомство с новыми людьми и жизнь на новом месте. Теперь приключение закончилось. По крайней мере здесь она будет находиться рядом с Бартоломью. Она не сможет обнять его, испытать удивительное магическое чувство, когда его руки касаются ее тела, но она сможет говорить с ним, видеть его. И со временем она, конечно, научится наслаждаться поцелуями Причарда и тем, как его руки будут дотрагиваться до нее.
Почему-то последняя мысль вызвала у нее непреодолимое желание расплакаться.
– Еще до рассвета пойдет дождь, – сказал старый Сим, войдя в башню маяка. Он повесил свой плащ, вынул их кармана трубку и приготовился зажечь ее. – Ветер повернулся к югу.
Бартоломью не было нужды слушать окончание поговорки. «Когда ветер поворачивает к югу, дождь идет за ним по кругу». И спорить он тоже не собирался. Сим был прав; завтрашний день будет холодным и сырым. Не лучшее предзнаменование в день свадьбы Эри.
– Думаешь, сильно задует? – спросил он, закончив делать записи в вахтенном журнале.
Сим подошел к висящему на стене барометру:
– Когда он падает вот так, готовься к свистопляске. А когда поднимается, можешь запускать воздушного змея, – он вынул изо рта трубку, сделанную из кукурузного початка, и постучал черенком по стеклу барометра. – Барометр говорит, что на завтра можно готовить змея к запуску.
Бартоломью улыбнулся.
– Если бы не дождь, ты хотел сказать?
Ссутулившийся старик ответил ему неразборчивым ворчанием. Сладкий аромат табака наполнил воздух. Бартоломью положил ручку рядом с чернильницей, промокнул страницу, на которой делал записи, и закрыл журнал. Сим начинал свою смену с обычного ежедневного ритуала: повесить плащ, раскурить трубку и проверить барометр. Но если и существовал кто-либо, кому не нужны были приборы для предсказания погоды, то это и был этот старый, согнутый старик в мешковатых брюках и с трубкой из початка кукурузы, торчащей из-под густых, небрежно подстриженных усов.