Страница:
Глаза Бартоломью сузились и стали похожи на куски черного льда. Он нахмурился:
– Я не знаю, наверное, какая-то ошибка.
Пожилой джентльмен, высокий, но довольно крепкого телосложения, который стоял рядом с Кельвином, наклонился к стойке бара и обратился к Бартоломью:
– Прошу прощения…
Джентльмен показался Бартоломью знакомым, что-то очень знакомое было в его губах и подбородке. Но Бартоломью был уверен, что раньше они не встречались. На висках лысеющей головы незнакомца пробивалась седина, но лицо было еще довольно моложавым, а усы темными и пышными. – Простите меня, но если я правильно услышал то, о чем вы говорили, – сказал незнакомец, – то я могу ответить на ваш вопрос. Когда вы услышите мой ответ, то, возможно, захотите помочь мне, но я боюсь, что людям на маяке угрожает серьезная опасность.
У Бартоломью волосы встали дыбом на голове. Слова этого незнакомца, произнесенные в конце дня, заполненного внутренним страхом, который всегда был предвестником беды, были сказаны слишком вовремя, чтобы быть простым совпадением. Адреналин уже вовсю бежал по венам Бартоломью, Ужас сжал его мышцы, а голос зазвучал остро и холодно, как лезвие ножа.
– Я не знаю, кто вы, мистер, но у вас есть тридцать секунд на то, чтобы все мне выложить.
Незнакомец таки уложился в отведенное время, излагая ясно и четко, как человек, который знает, как следует убеждать других и обращать их в свою веру.
Два часа спустя Бартоломью уже мчался через темноту по долине вокруг Тилламука. Небольшая группа людей мчалась вместе с ним. Ветер бросал холодный дождь ему в лицо, ухудшая видимость и замедляя бег лошади, которую ему одолжил Кельвин. Он несся во весь опор к заливу, пришпоривая коня и скрипя зубами от досады. Если что-нибудь случится с Эри, он никогда не простит себе то, что его не было рядом с ней, то, что он не сумел защитить ее. Кельвин был прав, такая любовь, как у них с Эри, случается слишком редко, чтобы просто так выпускать ее. Ему не нужно было уезжать от нее.
Он проклинал свое невезение, которое и накликало этот зюйд-вест, дувший уже несколько дней подряд. Он молился снова и снова: «Только бы не опоздать!»
Хотя Бартоломью трудно было назвать опытным наездником, его природная способность работать с животными помогала ему наладить контакт между ним и лошадью, которая мчала его к любимой женщине. Человек и лошадь, казалось, слились в единое целое, в грациозную, эффектную гармонию. Своими бедрами он чувствовал, как мышцы коня растягивались, сжимались и снова растягивались. Вдалеке показался залив. В этот момент порыв ветра едва не сбросил Бартоломью с коня. Он прижался к шее лошади, чтобы не упасть и чтобы уменьшить сопротивление ветра.
Если бы не шторм, он и его люди уже высадились бы на берег в Барнагате. Бартоломью проклинал трусость Большого Чарли, который отказался перевезти их на другой берег в такой шторм. На пререкания с ним ушли ценные минуты, еще какое-то время ушло на то, чтобы взять у доктора Уиллса оружие и лошадей. В такую погоду обычная восьмичасовая поездка через гору к Нетартс, а потом к берегу и к мысу займет вдвое больше времени. Сплошные ^осложнения. Но шторм не успокоится еще два-три дня. А Бартоломью не мог ждать столько времени.
В заливе пришлось притормозить, пересекая поток воды, и Бартоломью снова разразился проклятиями. Вода прибывала и уже доходила всадникам до колен. Берега размокли от дождя, что создавало дополнительные трудности. Бартоломью проклинал дождь, а затем и всю воду.
«Пожалуйста, Господи, сохрани Эри в безопасности, пока я смогу доехать до нее».
Новый смотритель держал руку Эри слишком долго, поглаживая ее большим пальцем. Чувствуя себя неудобно от этой нежеланной ласки, Эри попыталась выдернуть руку у него из ладони, но он еще сильнее сжал ее.
– У тебя такие же глаза, как и у твоей матери, – сказал он с сильным акцентом.
Мороз, который не имел ничего общего с ледяным дождем на улице, пробежал у нее по коже. Случилось то, чего она боялась больше всего на свете.
– Красавица Деметрия была надеждой всех нас, пока это проклятая английская собака не опозорил ее. Кицалавенис? – последнее слово он произнес по-гречески. – Ты понимаешь меня, детка?
Внутренне сжавшись, она ответила:
– Да, я понимаю.
– Ах, – вырвался у него выдох радости от того, что Эри понимала по-гречески. – По крайней мере, эта шлюха – твоя мама – научила тебя родному языку. И ты знаешь, кто я, хотя мы никогда раньше не встречались. Я счастлив. Ты возродишь честь семьи, несмотря на то, что ты родилась внебрачным ребенком.
– Не смей оскорблять мою маму! – на этот раз Эри говорила по-английски. – Я не внебрачный ребенок. Мои родители были женаты.
– Нет, это был незаконный брак, – закричал Ксенос, – они не были обвенчаны в церкви!
– Церковь – не Бог, дядя Ксенос, – ответила она, вытирая с лица капельки дождя. – И ты тоже не Бог. У тебя нет права мстить. Оставь это Богу. Это его право, а не твое.
Сим смотрел то на Эри, то на ее дядю. Затем он сказал гневно:
– Ты соврал мне?! Ты приехал не для того, чтобы заменить смотрителя?!
– Нет, он приехал за мной, – сказала Эри, – Причард, Сим, оставьте нас вдвоем. Мы должны о многом поговорить с дядей.
– Минутку, Эри, – возразил Причард. – Я в первый раз встретил твоего родственника.
Он протянул маленькому человеку руку, не обращая внимания на зловещую атмосферу, окружавшую эту встречу: – Я – Причард Монтир, муж Эри.
Ксенос презрительно посмотрел на него, не обращая внимания на протянутую руку.
– Я опоздал? – спросил он Эри. – Ты вышла замуж за этого человека?!
– Да, и ты уже ничего не сможешь изменить. Так что лучше бросай свою вендетту, дядя Ксенос, и возвращайся домой, в Грецию. Ты и так принес нашей семье достаточно горя.
– Вы венчались в греческой православной церкви?
– Нет, но…
– Тогда это незаконный брак. И он не имеет никаких законных последствий.
– Эй, – вмешался Причард, – что вы хотите сказать? Ксенос не обратил внимания на слова молодого человека.
Ненависть вспыхнула в его голубых глазах, его рот искривился в гримасу:
– Да, я вернусь в Грецию. Но я предстану перед своим отцом, твоим дедушкой, только с гордостью. А сделать это можно только тогда, когда честь семьи Полассис, которую украл этот английский пес, соблазнив мою глупую сестру, будет восстановлена.
– Отец ничего не крал у вас, – закричала Эри, – он любил маму, а она любила его.
– Любовь! – дядя Ксенос плюнул на землю. – Вот как я ценю любовь! А ты – дитя, что ты можешь знать о любви?!
Эри съежилась. Ее бриллиантово-голубые глаза, как и у дяди, потемнели.
– Я знаю о любви больше, чем ты когда-либо будешь знать. Твое сердце слишком холодное, чтобы чувствовать любовь. А я уже испытала ее шипы, – слезы затуманили ее взор. Она стряхнула их и высоко подняла голову. – И ее радость.
Улыбнувшись, Причард взял ее за руку:
– Эри, ты говоришь о любви ко мне?! Эри выдернула руку у него из ладони:
– Не вмешивайся, Причард. Это тебя не касается.
Обиженный и смущенный, Причард уставился на нее:
– Но ведь ты моя жена, кто еще?..
Ксенос посмотрел на него:
– Эй, малыш, а ты вообще забудь, что у тебя была жена. Другую себе найдешь, – он попытался взять Эри за плечи и заставить ее пойти с собой. Взгляд, который он бросил на двух мужчин, как будто ввел их в оцепенение. – Пошли, ты идешь со мной.
– Нет! – она вывернулась из его объятья и подвинулась ближе в краю скалы. Она не доверяла дяде Ксеносу. Он убьет ее, как только они отойдут от маяка.
Порывы ветра продували ее юбки, прижимая их к ее ногам так, что ей пришлось бы наклониться, чтобы удержать равновесие, если ее толкнут назад. Ветер по-звериному завывал у нее в ушах, как будто насмехаясь над ней. У нее мелькнула сумасшедшая мысль – броситься в объятья ветра, чтобы он перенес ее на другой берег, над этими бушующими, дикими волнами.
Ксенос посмотрел на нее.
– Ты сделаешь так, как я сказал. Ни одна женщина не посмела ослушаться Ксеноса Полассиса.
Ни одна греческая женщина – может быть, – ответила Эри, – но я американская женщина, и я свободный человек. Я сама выбираю себе мужа, сама выбираю, где я буду жить и… – она посмотрела через плечо на бушующее море внизу, – если мне суждено умереть сегодня, я сама выберу, как я уйду.
Ксенос поднял руку. Хотел ли он ударить ее или помочь ветру, подтолкнув ее со скалы, она так и не узнала. Старый Сим сделал шаг вперед и схватил его за руку.
– Не торопись, парень. Не люблю встревать в чужие дела, как весло в чужую лодку, но я не позволю тебе обидеть девчушку.
Ксенос разразился греческими проклятиями.
– Не понимаю, – протестовал Причард, – что здесь происходит?
– Ясно же, как день, всем, кроме такого олуха, как ты, – пробормотал Сим, – дядя девчушки вбил себе в башку мысль – забрать с собой твою жену. И поэтому она приехала к нам – в первое же убежище, которое ей подвернулось. Бартоломью рассказал мне об этом перед тем, как уехать отсюда.
Причард посмотрел на Эри:
– Ты приехала сюда, чтобы спрятаться от дяди? Я твой муж, Эри. Почему ты рассказала обо всем дяде Барту, а не мне?
Эри тяжело вздохнула:
– Я не хотела пугать тебя, Причард. В твоем брачном объявлении говорилось, что невесте придется жить вдали от города. Я надеялась, что дядя Ксенос не найдет меня здесь.
Все, что Причард услышал, было то, что она не хотела пугать его! Эти слова поразили его в самое уязвимое место! Его трусость так очевидна для всех, что даже она заметила ее? Она не сомневалась, рассказывать ли дяде Барту о своих страхах. Ярость захлестнула Причарда. Ярость на жену, которая слишком легко разобралась в нем, ярость на дядю за то, что Причард так и не сумел стать таким, как он, несмотря на все свое желание. А больше всего – ярость на самого себя.
– Извини, Причард. Как мой единственный живой родственник, он мог легко обратиться в суд и стать моим законным опекуном, – она виновато посмотрела в лицо своему мужу. – Мне нужен был муж – человек, который смог бы защитить меня.
Причард выпрямился и расправил плечи. По каким бы причинам Эри ни откликнулась на его объявление, чтобы там она ни думала о его смелости, но сейчас она принадлежала ему. Хотя бы раз он докажет всем, что может действовать храбро и с честью.
– И у тебя есть человек, который может защитить тебя! – он подошел к Ксеносу и посмотрел ему прямо в глаза:
– Извините сэр, но вы никуда не уведете мою жену!
Из уст Ксеносу полился поток греческих ругательств. Одной рукой он схватил Эри, а другой полез под плащ. Когда Сим сделал шаг, чтобы вмешаться, Ксенос вытащил пистолет и ударил старика по голове. Сим рухнул на землю, его старая трубка упала в грязь. Эри закричала. Она хотела подбежать к Симу, но Ксенос отбросил ее назад.
– Уйди с дороги, если не хочешь получить тоже! – предупредил Ксенос Причарда. – Почти двадцать лет своей жизни я потратил на то, чтобы вернуть семье честь, чтобы отец простил меня за то, что я плохо следил за сестрой и позволил ей опозориться. Много раз возвращался я в Грецию с позором, потому что не мог найти Деметрию. А теперь я стар. Я заслужил право вернуться домой. Сидеть в плаза, попивая с друзьями узо, танцевать, смотреть, как растут внуки. Правда ведь?
Причард тяжело сглотнул слюну, глядя на холодный ствол пистолета, направленный на него. У него начали трястись колени, но он не двигался.
– Эри – моя жена, сэр. Вы не можете забрать ее у меня.
– Вы не венчались в церкви. В глазах Бога ваш брак незаконный. А теперь отойди в сторону, а не то я буду стрелять.
– Пожалуйста, делай, как он говорит, – попыталась уговорить мужа Эри, но Причард как будто прирос к земле. Этот дурак позволит убить себя, точно так же, как и ее отец!
Злоба кипела в ней. Зная, что плюнуть означает в Греции самое страшное оскорбление, она неожиданно даже для самой себя произнесла:
– Я плюю на тебя, дядя Ксенос. Я – твоя племянница, твоя родственница. А ты ценишь меня ниже своих коз. Почему я должна отдавать свою жизнь, чтобы этим осчастливить какого-то старикашку в Греции?! Чтобы он простил тебя и позволил тебе делать то, что ты хочешь?!
– Аркетта! Хватит, женщина! – прокричал он ей в ответ. – Я старик. Имей к этому уважение.
– Почему это я должна иметь к тебе уважение? Ты гонялся за моими родителями и лишил мою мать родины, – слезы текли по ее щекам, когда она кричала ему все это. – Ты свел в могилу мою мать своей ненавистью и местью. Но тебе и этого было мало! Ты убил моего отца. Я ненавижу тебя, ты слышишь меня? Все, что делал в своей жизни мой отец, он делал с любовью. И это наполняло его жизнь добротой и радостью. Кто дал тебе право отнять у него жизнь?
В ярости она бросилась на Ксеноса. Она царапала его залитое дождем лицо, слишком разозленная, чтобы бояться пистолета, который он держал в руке.
– Ты убил его, черт тебя подери! Ты убил его!!!
Причард попытался оттащить ее в строну, а Ксенос закрывал лицо руками.
– Господи, Эри, ты хочешь, чтобы он нас застрелил?
– Мне плевать, мне все равно! – она прижалась лицом к Причарду и позволила слезам, боли, которую она хранила в себе с того дня, когда убили ее отца, вылиться наружу. – Он забрал у меня отца. Мой дом, моих друзей, все, что было у меня в жизни! Я даже не могла прийти на похороны отца!
– Аркетта! Заставь ее замолчать! – требовал Ксенос.
– Как ты нашел меня? Как ты здесь оказался? – кричала Эри.
Ксенос усмехнулся и приложил указательный палец к виску.
– Я хитростью проник в дом этого человека… как это называется по-английски?, адвоката, да адвоката. И нашел там бумагу, в которой говорилось: Эри Скотт, Кейл-Мирс, маяк, Орегон. Когда я приехал, то вошел в таверну, чтобы спросить, как добраться до маяка. Ко мне подошел здоровый мужик и поприветствовал меня. Он сказал, что рад видеть нового смотрителя, который заменит его. Я в свое время работал на корабле и похож на моряка. Наверное, он спутал меня с кем-то, кого он ждал. И я сказал себе, а вот и шанс преподнести маленький сюрприз моей веселой племяннице.
Эри застонала:
– Бартоломью!
– Да, – сказал Ксенос, – именно так звали того человека, который направил меня сюда. – Он по-шутовски поклонился. – Когда я вернусь домой, я закажу молебен во здравие этого Бартоломью.
Его слова напомнили Эри рассказы ее матери о том, как некоторые люди боятся, когда их проклинают. Вырвавшись из объятий мужа, Эри посмотрела дяде Ксеносу прямо в глаза со всей яростью, ненавистью, которая может только быть у человека в ее положении.
– Я проклинаю тебя, Ксенос Полассис. Это грех – перекладывать прегрешения отцов на головы детей, ты слышишь меня? Грех. Ты поступаешь несправедливо, и ты ответишь за это, я обещаю тебе. Плутарх был прав, подлость всегда оборачивается унижением! Я только молюсь о том, чтобы увидеть это. Чтобы и твоя кончина была такой же кровавой и безжалостной, как убийство моего отца.
– Охи! Нет! – Ксенос побледнел, – я делал только то, что было справедливо.
Эри театрально направила на него проклинающий палец:
– Ты сделал то, что угодно дьяволу, и я проклинаю тебя за это, Ксенос Полассис. Если только ты уйдешь и никогда не вернешься, ты сможешь избежать этого проклятия.
Растерянный, Ксенос попытался восстановить контроль над ситуацией, который ускользал от него, как песок сквозь пальцы.
– Проклинай меня, сколько тебе хочется, но ты ничего ни изменишь. Если ты хочешь, чтобы этот человек, которого ты называешь своим мужем, и старик остались живы, прикажи им отойти в сторону. А потом ты пойдешь со мной.
– Охи! Нет! – Эри смотрела на него со спокойным безразличием.
Вне себя от ярости, Ксенос взорвался. Воздух зазвенел от звука пощечины, ^дар отбросил голову Эри назад, и она отступила на шаг к обрыву.
Неожиданно у Причарда появились силы, о которых он и не подозревал. Палец Ксеноса на спусковом крючке дернулся, когда кулак молодого человека врезался ему в нос. Пистолет выстрелил. Эри громко вскрикнула.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
– Я не знаю, наверное, какая-то ошибка.
Пожилой джентльмен, высокий, но довольно крепкого телосложения, который стоял рядом с Кельвином, наклонился к стойке бара и обратился к Бартоломью:
– Прошу прощения…
Джентльмен показался Бартоломью знакомым, что-то очень знакомое было в его губах и подбородке. Но Бартоломью был уверен, что раньше они не встречались. На висках лысеющей головы незнакомца пробивалась седина, но лицо было еще довольно моложавым, а усы темными и пышными. – Простите меня, но если я правильно услышал то, о чем вы говорили, – сказал незнакомец, – то я могу ответить на ваш вопрос. Когда вы услышите мой ответ, то, возможно, захотите помочь мне, но я боюсь, что людям на маяке угрожает серьезная опасность.
У Бартоломью волосы встали дыбом на голове. Слова этого незнакомца, произнесенные в конце дня, заполненного внутренним страхом, который всегда был предвестником беды, были сказаны слишком вовремя, чтобы быть простым совпадением. Адреналин уже вовсю бежал по венам Бартоломью, Ужас сжал его мышцы, а голос зазвучал остро и холодно, как лезвие ножа.
– Я не знаю, кто вы, мистер, но у вас есть тридцать секунд на то, чтобы все мне выложить.
Незнакомец таки уложился в отведенное время, излагая ясно и четко, как человек, который знает, как следует убеждать других и обращать их в свою веру.
Два часа спустя Бартоломью уже мчался через темноту по долине вокруг Тилламука. Небольшая группа людей мчалась вместе с ним. Ветер бросал холодный дождь ему в лицо, ухудшая видимость и замедляя бег лошади, которую ему одолжил Кельвин. Он несся во весь опор к заливу, пришпоривая коня и скрипя зубами от досады. Если что-нибудь случится с Эри, он никогда не простит себе то, что его не было рядом с ней, то, что он не сумел защитить ее. Кельвин был прав, такая любовь, как у них с Эри, случается слишком редко, чтобы просто так выпускать ее. Ему не нужно было уезжать от нее.
Он проклинал свое невезение, которое и накликало этот зюйд-вест, дувший уже несколько дней подряд. Он молился снова и снова: «Только бы не опоздать!»
Хотя Бартоломью трудно было назвать опытным наездником, его природная способность работать с животными помогала ему наладить контакт между ним и лошадью, которая мчала его к любимой женщине. Человек и лошадь, казалось, слились в единое целое, в грациозную, эффектную гармонию. Своими бедрами он чувствовал, как мышцы коня растягивались, сжимались и снова растягивались. Вдалеке показался залив. В этот момент порыв ветра едва не сбросил Бартоломью с коня. Он прижался к шее лошади, чтобы не упасть и чтобы уменьшить сопротивление ветра.
Если бы не шторм, он и его люди уже высадились бы на берег в Барнагате. Бартоломью проклинал трусость Большого Чарли, который отказался перевезти их на другой берег в такой шторм. На пререкания с ним ушли ценные минуты, еще какое-то время ушло на то, чтобы взять у доктора Уиллса оружие и лошадей. В такую погоду обычная восьмичасовая поездка через гору к Нетартс, а потом к берегу и к мысу займет вдвое больше времени. Сплошные ^осложнения. Но шторм не успокоится еще два-три дня. А Бартоломью не мог ждать столько времени.
В заливе пришлось притормозить, пересекая поток воды, и Бартоломью снова разразился проклятиями. Вода прибывала и уже доходила всадникам до колен. Берега размокли от дождя, что создавало дополнительные трудности. Бартоломью проклинал дождь, а затем и всю воду.
«Пожалуйста, Господи, сохрани Эри в безопасности, пока я смогу доехать до нее».
Новый смотритель держал руку Эри слишком долго, поглаживая ее большим пальцем. Чувствуя себя неудобно от этой нежеланной ласки, Эри попыталась выдернуть руку у него из ладони, но он еще сильнее сжал ее.
– У тебя такие же глаза, как и у твоей матери, – сказал он с сильным акцентом.
Мороз, который не имел ничего общего с ледяным дождем на улице, пробежал у нее по коже. Случилось то, чего она боялась больше всего на свете.
– Красавица Деметрия была надеждой всех нас, пока это проклятая английская собака не опозорил ее. Кицалавенис? – последнее слово он произнес по-гречески. – Ты понимаешь меня, детка?
Внутренне сжавшись, она ответила:
– Да, я понимаю.
– Ах, – вырвался у него выдох радости от того, что Эри понимала по-гречески. – По крайней мере, эта шлюха – твоя мама – научила тебя родному языку. И ты знаешь, кто я, хотя мы никогда раньше не встречались. Я счастлив. Ты возродишь честь семьи, несмотря на то, что ты родилась внебрачным ребенком.
– Не смей оскорблять мою маму! – на этот раз Эри говорила по-английски. – Я не внебрачный ребенок. Мои родители были женаты.
– Нет, это был незаконный брак, – закричал Ксенос, – они не были обвенчаны в церкви!
– Церковь – не Бог, дядя Ксенос, – ответила она, вытирая с лица капельки дождя. – И ты тоже не Бог. У тебя нет права мстить. Оставь это Богу. Это его право, а не твое.
Сим смотрел то на Эри, то на ее дядю. Затем он сказал гневно:
– Ты соврал мне?! Ты приехал не для того, чтобы заменить смотрителя?!
– Нет, он приехал за мной, – сказала Эри, – Причард, Сим, оставьте нас вдвоем. Мы должны о многом поговорить с дядей.
– Минутку, Эри, – возразил Причард. – Я в первый раз встретил твоего родственника.
Он протянул маленькому человеку руку, не обращая внимания на зловещую атмосферу, окружавшую эту встречу: – Я – Причард Монтир, муж Эри.
Ксенос презрительно посмотрел на него, не обращая внимания на протянутую руку.
– Я опоздал? – спросил он Эри. – Ты вышла замуж за этого человека?!
– Да, и ты уже ничего не сможешь изменить. Так что лучше бросай свою вендетту, дядя Ксенос, и возвращайся домой, в Грецию. Ты и так принес нашей семье достаточно горя.
– Вы венчались в греческой православной церкви?
– Нет, но…
– Тогда это незаконный брак. И он не имеет никаких законных последствий.
– Эй, – вмешался Причард, – что вы хотите сказать? Ксенос не обратил внимания на слова молодого человека.
Ненависть вспыхнула в его голубых глазах, его рот искривился в гримасу:
– Да, я вернусь в Грецию. Но я предстану перед своим отцом, твоим дедушкой, только с гордостью. А сделать это можно только тогда, когда честь семьи Полассис, которую украл этот английский пес, соблазнив мою глупую сестру, будет восстановлена.
– Отец ничего не крал у вас, – закричала Эри, – он любил маму, а она любила его.
– Любовь! – дядя Ксенос плюнул на землю. – Вот как я ценю любовь! А ты – дитя, что ты можешь знать о любви?!
Эри съежилась. Ее бриллиантово-голубые глаза, как и у дяди, потемнели.
– Я знаю о любви больше, чем ты когда-либо будешь знать. Твое сердце слишком холодное, чтобы чувствовать любовь. А я уже испытала ее шипы, – слезы затуманили ее взор. Она стряхнула их и высоко подняла голову. – И ее радость.
Улыбнувшись, Причард взял ее за руку:
– Эри, ты говоришь о любви ко мне?! Эри выдернула руку у него из ладони:
– Не вмешивайся, Причард. Это тебя не касается.
Обиженный и смущенный, Причард уставился на нее:
– Но ведь ты моя жена, кто еще?..
Ксенос посмотрел на него:
– Эй, малыш, а ты вообще забудь, что у тебя была жена. Другую себе найдешь, – он попытался взять Эри за плечи и заставить ее пойти с собой. Взгляд, который он бросил на двух мужчин, как будто ввел их в оцепенение. – Пошли, ты идешь со мной.
– Нет! – она вывернулась из его объятья и подвинулась ближе в краю скалы. Она не доверяла дяде Ксеносу. Он убьет ее, как только они отойдут от маяка.
Порывы ветра продували ее юбки, прижимая их к ее ногам так, что ей пришлось бы наклониться, чтобы удержать равновесие, если ее толкнут назад. Ветер по-звериному завывал у нее в ушах, как будто насмехаясь над ней. У нее мелькнула сумасшедшая мысль – броситься в объятья ветра, чтобы он перенес ее на другой берег, над этими бушующими, дикими волнами.
Ксенос посмотрел на нее.
– Ты сделаешь так, как я сказал. Ни одна женщина не посмела ослушаться Ксеноса Полассиса.
Ни одна греческая женщина – может быть, – ответила Эри, – но я американская женщина, и я свободный человек. Я сама выбираю себе мужа, сама выбираю, где я буду жить и… – она посмотрела через плечо на бушующее море внизу, – если мне суждено умереть сегодня, я сама выберу, как я уйду.
Ксенос поднял руку. Хотел ли он ударить ее или помочь ветру, подтолкнув ее со скалы, она так и не узнала. Старый Сим сделал шаг вперед и схватил его за руку.
– Не торопись, парень. Не люблю встревать в чужие дела, как весло в чужую лодку, но я не позволю тебе обидеть девчушку.
Ксенос разразился греческими проклятиями.
– Не понимаю, – протестовал Причард, – что здесь происходит?
– Ясно же, как день, всем, кроме такого олуха, как ты, – пробормотал Сим, – дядя девчушки вбил себе в башку мысль – забрать с собой твою жену. И поэтому она приехала к нам – в первое же убежище, которое ей подвернулось. Бартоломью рассказал мне об этом перед тем, как уехать отсюда.
Причард посмотрел на Эри:
– Ты приехала сюда, чтобы спрятаться от дяди? Я твой муж, Эри. Почему ты рассказала обо всем дяде Барту, а не мне?
Эри тяжело вздохнула:
– Я не хотела пугать тебя, Причард. В твоем брачном объявлении говорилось, что невесте придется жить вдали от города. Я надеялась, что дядя Ксенос не найдет меня здесь.
Все, что Причард услышал, было то, что она не хотела пугать его! Эти слова поразили его в самое уязвимое место! Его трусость так очевидна для всех, что даже она заметила ее? Она не сомневалась, рассказывать ли дяде Барту о своих страхах. Ярость захлестнула Причарда. Ярость на жену, которая слишком легко разобралась в нем, ярость на дядю за то, что Причард так и не сумел стать таким, как он, несмотря на все свое желание. А больше всего – ярость на самого себя.
– Извини, Причард. Как мой единственный живой родственник, он мог легко обратиться в суд и стать моим законным опекуном, – она виновато посмотрела в лицо своему мужу. – Мне нужен был муж – человек, который смог бы защитить меня.
Причард выпрямился и расправил плечи. По каким бы причинам Эри ни откликнулась на его объявление, чтобы там она ни думала о его смелости, но сейчас она принадлежала ему. Хотя бы раз он докажет всем, что может действовать храбро и с честью.
– И у тебя есть человек, который может защитить тебя! – он подошел к Ксеносу и посмотрел ему прямо в глаза:
– Извините сэр, но вы никуда не уведете мою жену!
Из уст Ксеносу полился поток греческих ругательств. Одной рукой он схватил Эри, а другой полез под плащ. Когда Сим сделал шаг, чтобы вмешаться, Ксенос вытащил пистолет и ударил старика по голове. Сим рухнул на землю, его старая трубка упала в грязь. Эри закричала. Она хотела подбежать к Симу, но Ксенос отбросил ее назад.
– Уйди с дороги, если не хочешь получить тоже! – предупредил Ксенос Причарда. – Почти двадцать лет своей жизни я потратил на то, чтобы вернуть семье честь, чтобы отец простил меня за то, что я плохо следил за сестрой и позволил ей опозориться. Много раз возвращался я в Грецию с позором, потому что не мог найти Деметрию. А теперь я стар. Я заслужил право вернуться домой. Сидеть в плаза, попивая с друзьями узо, танцевать, смотреть, как растут внуки. Правда ведь?
Причард тяжело сглотнул слюну, глядя на холодный ствол пистолета, направленный на него. У него начали трястись колени, но он не двигался.
– Эри – моя жена, сэр. Вы не можете забрать ее у меня.
– Вы не венчались в церкви. В глазах Бога ваш брак незаконный. А теперь отойди в сторону, а не то я буду стрелять.
– Пожалуйста, делай, как он говорит, – попыталась уговорить мужа Эри, но Причард как будто прирос к земле. Этот дурак позволит убить себя, точно так же, как и ее отец!
Злоба кипела в ней. Зная, что плюнуть означает в Греции самое страшное оскорбление, она неожиданно даже для самой себя произнесла:
– Я плюю на тебя, дядя Ксенос. Я – твоя племянница, твоя родственница. А ты ценишь меня ниже своих коз. Почему я должна отдавать свою жизнь, чтобы этим осчастливить какого-то старикашку в Греции?! Чтобы он простил тебя и позволил тебе делать то, что ты хочешь?!
– Аркетта! Хватит, женщина! – прокричал он ей в ответ. – Я старик. Имей к этому уважение.
– Почему это я должна иметь к тебе уважение? Ты гонялся за моими родителями и лишил мою мать родины, – слезы текли по ее щекам, когда она кричала ему все это. – Ты свел в могилу мою мать своей ненавистью и местью. Но тебе и этого было мало! Ты убил моего отца. Я ненавижу тебя, ты слышишь меня? Все, что делал в своей жизни мой отец, он делал с любовью. И это наполняло его жизнь добротой и радостью. Кто дал тебе право отнять у него жизнь?
В ярости она бросилась на Ксеноса. Она царапала его залитое дождем лицо, слишком разозленная, чтобы бояться пистолета, который он держал в руке.
– Ты убил его, черт тебя подери! Ты убил его!!!
Причард попытался оттащить ее в строну, а Ксенос закрывал лицо руками.
– Господи, Эри, ты хочешь, чтобы он нас застрелил?
– Мне плевать, мне все равно! – она прижалась лицом к Причарду и позволила слезам, боли, которую она хранила в себе с того дня, когда убили ее отца, вылиться наружу. – Он забрал у меня отца. Мой дом, моих друзей, все, что было у меня в жизни! Я даже не могла прийти на похороны отца!
– Аркетта! Заставь ее замолчать! – требовал Ксенос.
– Как ты нашел меня? Как ты здесь оказался? – кричала Эри.
Ксенос усмехнулся и приложил указательный палец к виску.
– Я хитростью проник в дом этого человека… как это называется по-английски?, адвоката, да адвоката. И нашел там бумагу, в которой говорилось: Эри Скотт, Кейл-Мирс, маяк, Орегон. Когда я приехал, то вошел в таверну, чтобы спросить, как добраться до маяка. Ко мне подошел здоровый мужик и поприветствовал меня. Он сказал, что рад видеть нового смотрителя, который заменит его. Я в свое время работал на корабле и похож на моряка. Наверное, он спутал меня с кем-то, кого он ждал. И я сказал себе, а вот и шанс преподнести маленький сюрприз моей веселой племяннице.
Эри застонала:
– Бартоломью!
– Да, – сказал Ксенос, – именно так звали того человека, который направил меня сюда. – Он по-шутовски поклонился. – Когда я вернусь домой, я закажу молебен во здравие этого Бартоломью.
Его слова напомнили Эри рассказы ее матери о том, как некоторые люди боятся, когда их проклинают. Вырвавшись из объятий мужа, Эри посмотрела дяде Ксеносу прямо в глаза со всей яростью, ненавистью, которая может только быть у человека в ее положении.
– Я проклинаю тебя, Ксенос Полассис. Это грех – перекладывать прегрешения отцов на головы детей, ты слышишь меня? Грех. Ты поступаешь несправедливо, и ты ответишь за это, я обещаю тебе. Плутарх был прав, подлость всегда оборачивается унижением! Я только молюсь о том, чтобы увидеть это. Чтобы и твоя кончина была такой же кровавой и безжалостной, как убийство моего отца.
– Охи! Нет! – Ксенос побледнел, – я делал только то, что было справедливо.
Эри театрально направила на него проклинающий палец:
– Ты сделал то, что угодно дьяволу, и я проклинаю тебя за это, Ксенос Полассис. Если только ты уйдешь и никогда не вернешься, ты сможешь избежать этого проклятия.
Растерянный, Ксенос попытался восстановить контроль над ситуацией, который ускользал от него, как песок сквозь пальцы.
– Проклинай меня, сколько тебе хочется, но ты ничего ни изменишь. Если ты хочешь, чтобы этот человек, которого ты называешь своим мужем, и старик остались живы, прикажи им отойти в сторону. А потом ты пойдешь со мной.
– Охи! Нет! – Эри смотрела на него со спокойным безразличием.
Вне себя от ярости, Ксенос взорвался. Воздух зазвенел от звука пощечины, ^дар отбросил голову Эри назад, и она отступила на шаг к обрыву.
Неожиданно у Причарда появились силы, о которых он и не подозревал. Палец Ксеноса на спусковом крючке дернулся, когда кулак молодого человека врезался ему в нос. Пистолет выстрелил. Эри громко вскрикнула.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Страх безраздельно владел Бартоломью, он проклинал, молился и снова проклинал. Раскисшая дорога была тяжела даже для его уверенно идущей гнедой. Он притормозил, чтобы отставшие могли догнать его. Кельвин верхом на крапчатой кобыле тащился рядом. Ему приходилось громко кричать, чтобы его голос был слышен среди скрипа деревьев, завываний ветра и шума дождя. – Лошадь доктора устала, Барт, да и остальные скоро падут, если не дать им хоть немного отдохнуть.
– Я знаю, – прозвучал сердитый ответ. – Давай свернем с дороги в лес, где можно будет хоть как-то укрыться от дождя. Пусть отдохнут час. Но не больше!
Кельвин с трудом уговорил Бартоломью дождаться окончания обещанного часа отдыха, после этого все вскочили в седла и понеслись по утопающей в грязи дороге. Некоторые отставали. Бартоломью злился на каждую проволочку, поторапливая остальных. Их отряд продолжал движение. Несколько человек тихо переговаривались о чем-то между собой. Бартоломью не слышал их. Он был слишком поглощен беспокойством и раздумьями.
Кельвин был прав. Каким же глупцом он был, когда отдал любимую женщину в руки другого без малейшей на то причины! Самоотрицание и самоотречение так глубоко вросли в него, что он уже не давал себе труда задуматься, насколько это правильно. С тупым упорством осла он позволил ложному чувству чести отвести себя от любимой. Теперь он со стыдом понимал, насколько мало заботился он о чувствах Эри, как мало верил он в ее способность самой принимать решения и выбирать свой путь. Своего мужчину.
Она отдала ему свое сердце и свое девственное тело. Почему он ушел от нее? Кельвин обвинил его в том, что он сбежал, не зная, что делать со счастьем. В чем-то брат был прав – счастья в его жизни было немного.
– Всю свою жизнь ты только давал, давал и давал, пока наконец ты совсем не забыл, как принимать и как брать, – говорил ему Кельвин, тыкая пальцев в его грудь. – Ты прав, пришло время меняться, но изнутри, что намного тяжелее. Забота о других – это хорошо. Но ты не должен позволить, чтобы это было самым важным при принятии решений. Господь не поднесет нам счастье на серебряном блюдце, если мы сами будем делать себя несчастными. Мы должны доказать, что заслуживаем счастье. Мы должны уметь принимать дары для себя и для тех, кого мы любим.
Простые слова, в которых и заключается правда жизни. Сейчас, когда Бартоломью на своем гнедом тащился по дороге, утопая в грязи, он чувствовал, как будто на него навалилась гора. Страх давил на плечи и разрывал сердце. Когда он не проклинал капризы Матушки Природы, он молился. Молился о том, что они делали на маяке не так, молился, чтобы, когда они приедут, он нашел свою нимфу целой и невредимой.
Выстрел пистолета оглушил Эри, дым разъедал ей глаза. Как сквозь туман, она увидела, как зашатался ее муж. Выстрел почти сбросил его со скалы, но он смог удержаться на ногах. С гримасой боли на лице он схватился за плечо. Темно-красная жидкость капала между пальцев и стекала вниз по рукаву, быстро теряя яркость от дождевой воды. Он бледнел на глазах. Его взгляд был обращен к Эри, как будто ожидая, что она все исправит. Затем его ноги подкосились, и он рухнул на землю.
– Причард! – Эри попыталась найти его пульс, но в этот момент кто-то грубо поднял ее на ноги, и она почувствовала холодную сталь револьвера у своего виска. Она почувствовала запах пороха до того, как ветер развеял его.
– Теперь твоя очередь, – прошептал Ксенос ей прямо в ухо, – наконец-то позор семьи Полассис будет смыт.
Дождь заливал ей лицо и одежду, прижимая платье к ее стройному телу. Она попыталась освободиться:
– Отпусти меня. Ты ранил моего мужа. Ему нужно помочь. – С ним ничего бы не случилось, если бы ты слушала то, что я говорил тебе. Его смерть на твоей совести, маленькая английская стерва. – Ты мерзавец!
Ксенос скорчился от боли, когда она ударила его каблуком по лодыжке. Греческие проклятия наполнили воздух. Она попыталась схватить выпавший пистолет, но он оттолкнул его в сторону. Сердце стучало у нее в висках, почти заглушая шум шторма. Он был маленького роста, но жилистый и сильный. Слишком сильный для Эри. Она поскользнулась в грязи, и он смог схватить ее за талию.
Еще раз она почувствовала прикосновение холодного металла к своему телу. Звук взведенного курка утонул в раскатах грома; потрясшего землю. Молния на мгновение осветила все вокруг. В свете вспышки она увидела бушующее море, которое она успела полюбить. «Последнее, что я вижу», – подумала Эри, ожидая выстрела.
«О, Бартоломью, как я смогу больше никогда тебя не видеть?»
Вдруг что-то большое вылетело к ним из темноты, толкнув Ксеноса в грудь. Эри отлетела в сторону и упала спиной на землю. Рядом послышалось зловещее рычание. Она подняла голову и увидела, как Аполлон погрузил зубы в руку Ксеноса, в которой он держал пистолет.
Испугавшись, что пса могут застрелить, Эри крикнула ему: «Назад!», но собака не послушалась.
Ксенос отступал назад, пытаясь освободиться от яростно сжатых собачьих зубов. Низкое деревянное ограждение, построенное полукругом вокруг башни маяка, доставало ему до колен. Он неожиданно натолкнулся на ограждение. Эри вскрикнула.
Целую вечность Ксенос Полассис стоял на краю пропасти, прогнувшись назад и балансируя руками, чтобы сохранить равновесие. Ветер завывал, как тысячи заблудших душ. Ткань его плаща надувалась ветром, как парус корабля. На его темном лице возникло выражение ужаса, когда новый порыв воздуха безжалостно низверг его в ад.
Нагнувшись над потерявшим сознание мужем, Эри уткнулась лицом в его руки. Эхо повторило крик ужаса Ксеноса Полассиса. Аполлон передними лапами вскочил ей на плечи, скуля.
– Аполлон, что бы я без тебя делала?! Хвала Господу, что Бартоломью так и не нашел твоего прежнего хозяина, – она крепко обняла его, не обращая внимания на его мокрый, грязный мех.
Причард застонал. Она отпустила собаку и нагнулась к мужу осмотреть его рану. Пуля попала в плечо, под ключицу. Его ресницы вздрогнули, и он открыл глаза.
– Господи, Эри, как больно!
– Я знаю, рана сильно кровоточит, – она подняла юбку, оторвала от нее длинную полосу и скрутила ткань. Приложив ее к ране, она сказала:
– Прижми крепко, это остановит кровь. Я посмотрю, как там Сим.
– Он подстрелил меня! До сих под не могу поверить в это.
– Знаю, знаю. Все будет в порядке. Я позабочусь о тебе.
Уголки его рта поднялись в слабой улыбке.
– Я не испугался его, ты видела, Эри? Я правда его не испугался!
– Да, Причард, ты был просто великолепен!
От нового приступа боли он закрыл глаза.
– Великолепен… не испугался… – бормотал он.
Эри подошла к тому месту, где в мокрой траве лежал Сим. Она с облегчением вздохнула, когда поняла, что пульс у него устойчивый, хотя и немного слабоват. Рана на виске была неглубокой, но сильно кровоточила. Она оторвала еще одну полосу от юбки и наложила повязку.
– Эри?!
Она обернулась. Причард всматривался в нее сквозь полосы дождя.
– С ним все в порядке? – попытался он перекричать ветер.
– Рана неглубокая, но он все еще без сознания, – она посмотрела на крутые ступеньки, ведущие на верхний уровень утеса. – Мне как-то нужно будет перенести вас обоих в дом. Уже темно, и шторм крепчает. Еще нужно, чтобы маяк продолжал работать.
– А не легче ли будет перенести его на маяк? Мы можем перенести его в дом позже, когда шторм успокоится. Может быть, к тому времени он и сам сможет идти.
Эри с удивлением посмотрела на него. Что произошло с тем маленьким плаксивым мальчиком, за которого она выходила замуж? Он не только беспокоился о ком-то другом, он даже не жаловался на боль. А она знала, такая рана, наверняка, сильно болела.
– А что, если его рана серьезнее, чем она выглядит? – спросила она. – Вам обоим будет удобнее в доме. К тому же там находятся все медикаменты.
– Возьми лошадь, веревки и пару одеял. Мы потянем его на носилках. – Причард попытался сесть и вскрикнул – волна боли прокатилась по его груди. Эри поторопилась к нему и заставила его снова лечь.
– У тебя снова начнется кровотечение, если ты начнешь двигаться слишком быстро. Лежи здесь и отдыхай, а я приведу лошадей и принесу одеяла.
– Тебе понадобится помощь.
– Ничего, я справлюсь, Аполлон поможет мне.
Ей понадобилось немного времени, чтобы пройти эти триста ярдов до дома, взять одеяла и веревку и запрячь одну из лошадей, стоящих в сарае, но ей показалось, что прошло несколько часов. Она даже не стала переодеваться в сухое, подозревая, что когда она вернется, то снова будет все мокрая. Она привязала коня к ограждению рядом с верхними ступеньками, взяла одеяла и пошла вниз, к мужчинам.
– Ты не подумала захватить немного бренди? – спросил ее Причард, когда она склонилась, чтобы завернуть его в одеяло. – Я совсем продрог.
Она протянула руку и положила кожаную флягу в его ладонь. Причард отпил, закашлялся, потом снова отпил и вернул ей флягу.
– Влей немного в рот старому Симу. Это поможет ему поддержать температуру. Он тоже, наверное, замерз.
Кивнув, Эри пошла к старику. Трудно сказать, сколько бренди она влила ему в рот, а сколько разлила мимо. Причард смотрел, как она пыталась перетянуть Сима на одеяло, которое она постелила рядом. Превозмогая боль, он подошел к ней.
– Я знаю, – прозвучал сердитый ответ. – Давай свернем с дороги в лес, где можно будет хоть как-то укрыться от дождя. Пусть отдохнут час. Но не больше!
Кельвин с трудом уговорил Бартоломью дождаться окончания обещанного часа отдыха, после этого все вскочили в седла и понеслись по утопающей в грязи дороге. Некоторые отставали. Бартоломью злился на каждую проволочку, поторапливая остальных. Их отряд продолжал движение. Несколько человек тихо переговаривались о чем-то между собой. Бартоломью не слышал их. Он был слишком поглощен беспокойством и раздумьями.
Кельвин был прав. Каким же глупцом он был, когда отдал любимую женщину в руки другого без малейшей на то причины! Самоотрицание и самоотречение так глубоко вросли в него, что он уже не давал себе труда задуматься, насколько это правильно. С тупым упорством осла он позволил ложному чувству чести отвести себя от любимой. Теперь он со стыдом понимал, насколько мало заботился он о чувствах Эри, как мало верил он в ее способность самой принимать решения и выбирать свой путь. Своего мужчину.
Она отдала ему свое сердце и свое девственное тело. Почему он ушел от нее? Кельвин обвинил его в том, что он сбежал, не зная, что делать со счастьем. В чем-то брат был прав – счастья в его жизни было немного.
– Всю свою жизнь ты только давал, давал и давал, пока наконец ты совсем не забыл, как принимать и как брать, – говорил ему Кельвин, тыкая пальцев в его грудь. – Ты прав, пришло время меняться, но изнутри, что намного тяжелее. Забота о других – это хорошо. Но ты не должен позволить, чтобы это было самым важным при принятии решений. Господь не поднесет нам счастье на серебряном блюдце, если мы сами будем делать себя несчастными. Мы должны доказать, что заслуживаем счастье. Мы должны уметь принимать дары для себя и для тех, кого мы любим.
Простые слова, в которых и заключается правда жизни. Сейчас, когда Бартоломью на своем гнедом тащился по дороге, утопая в грязи, он чувствовал, как будто на него навалилась гора. Страх давил на плечи и разрывал сердце. Когда он не проклинал капризы Матушки Природы, он молился. Молился о том, что они делали на маяке не так, молился, чтобы, когда они приедут, он нашел свою нимфу целой и невредимой.
Выстрел пистолета оглушил Эри, дым разъедал ей глаза. Как сквозь туман, она увидела, как зашатался ее муж. Выстрел почти сбросил его со скалы, но он смог удержаться на ногах. С гримасой боли на лице он схватился за плечо. Темно-красная жидкость капала между пальцев и стекала вниз по рукаву, быстро теряя яркость от дождевой воды. Он бледнел на глазах. Его взгляд был обращен к Эри, как будто ожидая, что она все исправит. Затем его ноги подкосились, и он рухнул на землю.
– Причард! – Эри попыталась найти его пульс, но в этот момент кто-то грубо поднял ее на ноги, и она почувствовала холодную сталь револьвера у своего виска. Она почувствовала запах пороха до того, как ветер развеял его.
– Теперь твоя очередь, – прошептал Ксенос ей прямо в ухо, – наконец-то позор семьи Полассис будет смыт.
Дождь заливал ей лицо и одежду, прижимая платье к ее стройному телу. Она попыталась освободиться:
– Отпусти меня. Ты ранил моего мужа. Ему нужно помочь. – С ним ничего бы не случилось, если бы ты слушала то, что я говорил тебе. Его смерть на твоей совести, маленькая английская стерва. – Ты мерзавец!
Ксенос скорчился от боли, когда она ударила его каблуком по лодыжке. Греческие проклятия наполнили воздух. Она попыталась схватить выпавший пистолет, но он оттолкнул его в сторону. Сердце стучало у нее в висках, почти заглушая шум шторма. Он был маленького роста, но жилистый и сильный. Слишком сильный для Эри. Она поскользнулась в грязи, и он смог схватить ее за талию.
Еще раз она почувствовала прикосновение холодного металла к своему телу. Звук взведенного курка утонул в раскатах грома; потрясшего землю. Молния на мгновение осветила все вокруг. В свете вспышки она увидела бушующее море, которое она успела полюбить. «Последнее, что я вижу», – подумала Эри, ожидая выстрела.
«О, Бартоломью, как я смогу больше никогда тебя не видеть?»
Вдруг что-то большое вылетело к ним из темноты, толкнув Ксеноса в грудь. Эри отлетела в сторону и упала спиной на землю. Рядом послышалось зловещее рычание. Она подняла голову и увидела, как Аполлон погрузил зубы в руку Ксеноса, в которой он держал пистолет.
Испугавшись, что пса могут застрелить, Эри крикнула ему: «Назад!», но собака не послушалась.
Ксенос отступал назад, пытаясь освободиться от яростно сжатых собачьих зубов. Низкое деревянное ограждение, построенное полукругом вокруг башни маяка, доставало ему до колен. Он неожиданно натолкнулся на ограждение. Эри вскрикнула.
Целую вечность Ксенос Полассис стоял на краю пропасти, прогнувшись назад и балансируя руками, чтобы сохранить равновесие. Ветер завывал, как тысячи заблудших душ. Ткань его плаща надувалась ветром, как парус корабля. На его темном лице возникло выражение ужаса, когда новый порыв воздуха безжалостно низверг его в ад.
Нагнувшись над потерявшим сознание мужем, Эри уткнулась лицом в его руки. Эхо повторило крик ужаса Ксеноса Полассиса. Аполлон передними лапами вскочил ей на плечи, скуля.
– Аполлон, что бы я без тебя делала?! Хвала Господу, что Бартоломью так и не нашел твоего прежнего хозяина, – она крепко обняла его, не обращая внимания на его мокрый, грязный мех.
Причард застонал. Она отпустила собаку и нагнулась к мужу осмотреть его рану. Пуля попала в плечо, под ключицу. Его ресницы вздрогнули, и он открыл глаза.
– Господи, Эри, как больно!
– Я знаю, рана сильно кровоточит, – она подняла юбку, оторвала от нее длинную полосу и скрутила ткань. Приложив ее к ране, она сказала:
– Прижми крепко, это остановит кровь. Я посмотрю, как там Сим.
– Он подстрелил меня! До сих под не могу поверить в это.
– Знаю, знаю. Все будет в порядке. Я позабочусь о тебе.
Уголки его рта поднялись в слабой улыбке.
– Я не испугался его, ты видела, Эри? Я правда его не испугался!
– Да, Причард, ты был просто великолепен!
От нового приступа боли он закрыл глаза.
– Великолепен… не испугался… – бормотал он.
Эри подошла к тому месту, где в мокрой траве лежал Сим. Она с облегчением вздохнула, когда поняла, что пульс у него устойчивый, хотя и немного слабоват. Рана на виске была неглубокой, но сильно кровоточила. Она оторвала еще одну полосу от юбки и наложила повязку.
– Эри?!
Она обернулась. Причард всматривался в нее сквозь полосы дождя.
– С ним все в порядке? – попытался он перекричать ветер.
– Рана неглубокая, но он все еще без сознания, – она посмотрела на крутые ступеньки, ведущие на верхний уровень утеса. – Мне как-то нужно будет перенести вас обоих в дом. Уже темно, и шторм крепчает. Еще нужно, чтобы маяк продолжал работать.
– А не легче ли будет перенести его на маяк? Мы можем перенести его в дом позже, когда шторм успокоится. Может быть, к тому времени он и сам сможет идти.
Эри с удивлением посмотрела на него. Что произошло с тем маленьким плаксивым мальчиком, за которого она выходила замуж? Он не только беспокоился о ком-то другом, он даже не жаловался на боль. А она знала, такая рана, наверняка, сильно болела.
– А что, если его рана серьезнее, чем она выглядит? – спросила она. – Вам обоим будет удобнее в доме. К тому же там находятся все медикаменты.
– Возьми лошадь, веревки и пару одеял. Мы потянем его на носилках. – Причард попытался сесть и вскрикнул – волна боли прокатилась по его груди. Эри поторопилась к нему и заставила его снова лечь.
– У тебя снова начнется кровотечение, если ты начнешь двигаться слишком быстро. Лежи здесь и отдыхай, а я приведу лошадей и принесу одеяла.
– Тебе понадобится помощь.
– Ничего, я справлюсь, Аполлон поможет мне.
Ей понадобилось немного времени, чтобы пройти эти триста ярдов до дома, взять одеяла и веревку и запрячь одну из лошадей, стоящих в сарае, но ей показалось, что прошло несколько часов. Она даже не стала переодеваться в сухое, подозревая, что когда она вернется, то снова будет все мокрая. Она привязала коня к ограждению рядом с верхними ступеньками, взяла одеяла и пошла вниз, к мужчинам.
– Ты не подумала захватить немного бренди? – спросил ее Причард, когда она склонилась, чтобы завернуть его в одеяло. – Я совсем продрог.
Она протянула руку и положила кожаную флягу в его ладонь. Причард отпил, закашлялся, потом снова отпил и вернул ей флягу.
– Влей немного в рот старому Симу. Это поможет ему поддержать температуру. Он тоже, наверное, замерз.
Кивнув, Эри пошла к старику. Трудно сказать, сколько бренди она влила ему в рот, а сколько разлила мимо. Причард смотрел, как она пыталась перетянуть Сима на одеяло, которое она постелила рядом. Превозмогая боль, он подошел к ней.