Страница:
Наконец она была внутри. Захлопнув за собой дверь, она упала на холодный пол. Ее грудь высоко вздымалась – она пыталась отдышаться. Когда она смогла двигаться, она стала шарить замерзшими руками в поисках спичек и фонаря. После нескольких попыток ей удалось зажечь фитиль и, кутая свое замерзшее тело в одеяло, которое она оставила здесь утром, она поднесла руки ближе к пламени фонаря.
Рассеивающая линза, чтобы оставаться прозрачной, требовала чистки и полировки каждый день, но Эри слишком устала, чтобы выполнять еще и эту работу. Зная, что она должна осмотреть все, чтобы убедиться, что маяк работает нормально, она заставила себя подняться вверх по лестнице. Как только она ступила на платформу, идущую вокруг медленно вращающейся линзы, сильный луч света едва не ослепил ее. Она закрыла глаза руками, чтобы защититься от ослепляющего луча, не зная, что в этот самый момент камень, выпущенный бушующими волнами, уже летит в нее.
Бартоломью благословлял ветер, который разогнал туман и дал им возможность работать быстрее – расчищать завал на дороге. Поскольку он был единственным, кто хоть когда-то в жизни работал с древесиной, то на то, чтобы распилить бревно и откинуть его части с дороги, подсовывая под них толстые ветки и используя их как рычаги, ушел почти целый день. Работа продвигалась медленно, и люди проклинали этот лес и придорожный папоротник.
Еще до того как они закончили, вновь подул сильный ветер и закапал дождь. Сухая одежда, которую они надели только утром уже промокла до нитки.
Расстроенные и ворчащие люди продолжали свой путь.
Камень разбил стеклянную стену, осыпав все вокруг градом осколков. Эри вскрикнула и попыталась закрыться руками от стекла. В этот момент она получила удар в бедро, такой сильный, что он сбил ее с ног. Камень скатился с платформы, ударил одну из нижних призм линзы и подкатился к ее ногам.
Эри в отчаянии застонала. На бедре у нее точно будет синяк, а блуза и рубашка были порваны во многих местах. Но больше всего она беспокоилась за разбитое стекло. Хотя запасные стекла специально для таких случаев лежали на складе, она и представить не могла, как его вставлять.
Слава Господу, сама драгоценная линза почти не пострадала. Маяк продолжал работать.
Эри пошла вниз – подыскать что-нибудь, чем можно закрыть дыру в окне, пока не будет вставлено новое стекло. Все, что она нашла, была стопка старых газет. Но они никак не годились для этой цели. Не найдя ничего лучшего, она взяла их в охапку и понесла наверх. Эри попыталась закрыть дыру несколькими слоями бумаги так плотно, как это только возможно. Когда она закончила, все ее руки были в ссадинах от разбитого стекла.
А над ее головой по железной кровле гремел ветер, выгибая железные листы то в одну, то в другую сторону. Море кипело, как котел старой ведьмы. В бриллиантовом свете гигантского фонаря Эри видела, как на поверхности волн вздымаются буруны пены. На протяжении этой долгой ночи море бросало в маяк еще несколько камней. Они с грохотом бились о стены, но ни один из них больше не попал в стекло. Эри была благодарна и за это.
Она знала, что в полночь ей снова придется идти за керосином. Сейчас, в шторм и туман, маяк горел день и ночь, расходуя гораздо больше топлива, чем обычно, когда днем огонь тушили. Ее дорога будет холодной, мокрой и опасной. Сначала она хотела обмотаться в одеяло, но потом подумала, что сухое одеяло понадобится ей больше, чем та защита от дождя и холода, которую можно достичь лишь на короткое время.
Ей показалось, что прошла вечность, когда она наконец втянула ведра с керосином внутрь маяка и упала на пол от усталости. Понимая, что она должна быстро сменить одежду и согреться, Эри поднялась уже через несколько секунд и попыталась найти одеяло. Всю ночь она беспокоилась о своих пациентах, которые остались в доме совсем одни, но резкий ветер и отсутствие одежды делали крайне затруднительной любую ее попытку добраться до дома до того, как стихнет шторм.
В предрассветный час она проснулась, почувствовав, что линза перестала вращаться.
– Пожалуйста, – кричала она в изнеможении и растерянности, – не надо больше проблем!
Но никто ее не слушал. Она заново завела механизм, но он не заработал. Линза так и осталась без движения. После нескольких минут безрезультатной работы Эри осознала, что линза может вращаться, только когда она сама будет вращать ее вручную.
Рассвет принес только небольшое прояснение неба и никакого облегчения в ее труде. Шторм немного поутих, но не настолько, чтобы она могла покинуть маяк.
Мышцы ее натруженных рук болели, как и ушибленное бедро, на котором появился огромный синяк. Занозы от деревянного мостика, ожоги от веревки, за которую она держалась, и ссадины от битого стекла жгли ее руки так, что она не могла ни к чему прикоснуться. Бессонница и беспокойство за Причарда и Сима не давали ее сомкнуть глаза. Веки болели так, как будто кто-то засыпал под них песок. Но она все равно поворачивала, поворачивала и поворачивала фонарь.
Когда ей захотелось в туалет, то она остановила движения линзы и сбежала вниз на второй этаж. Потом она выпила немного воды, запасы которой хранились на маяке, и снова потащила свое уставшее тело вверх по ступенькам.
Дождь монотонно стучал по металлической крыше и стеклянным окнам, но ветер был уже не такой сильный, как в предыдущие дни. Эри размышляла, стоит ли ей потушить маяк, когда услышала далекий звук. «Опять дух Хестер», – сказала себе Эри. Но голос был глубокий и мужской, а не высокий и пронзительный, какой был у Хестер.
Кто-то выкрикивал ее имя.
И лай. Она услышала собачий лай. Отвернувшись от линзы, она всматривалась вдаль сквозь легкую дымку. Там, по мостику, шли два человека и Аполлон.
Оба они показались ей знакомыми, но это были не Причард с Симом. Один был плотный, а второй высокий и…
Слезы брызнули у нее из глаз, сердце ее наполнилось радостью, а его имя застыло у нее на губах. Она припала лицом и ладонями к запотевшему стеклу, как в детстве, и беззвучно зарыдала.
Бартоломью! Бартоломью! Бартоломью!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ЭПИЛОГ
Примечание автора
Рассеивающая линза, чтобы оставаться прозрачной, требовала чистки и полировки каждый день, но Эри слишком устала, чтобы выполнять еще и эту работу. Зная, что она должна осмотреть все, чтобы убедиться, что маяк работает нормально, она заставила себя подняться вверх по лестнице. Как только она ступила на платформу, идущую вокруг медленно вращающейся линзы, сильный луч света едва не ослепил ее. Она закрыла глаза руками, чтобы защититься от ослепляющего луча, не зная, что в этот самый момент камень, выпущенный бушующими волнами, уже летит в нее.
Бартоломью благословлял ветер, который разогнал туман и дал им возможность работать быстрее – расчищать завал на дороге. Поскольку он был единственным, кто хоть когда-то в жизни работал с древесиной, то на то, чтобы распилить бревно и откинуть его части с дороги, подсовывая под них толстые ветки и используя их как рычаги, ушел почти целый день. Работа продвигалась медленно, и люди проклинали этот лес и придорожный папоротник.
Еще до того как они закончили, вновь подул сильный ветер и закапал дождь. Сухая одежда, которую они надели только утром уже промокла до нитки.
Расстроенные и ворчащие люди продолжали свой путь.
Камень разбил стеклянную стену, осыпав все вокруг градом осколков. Эри вскрикнула и попыталась закрыться руками от стекла. В этот момент она получила удар в бедро, такой сильный, что он сбил ее с ног. Камень скатился с платформы, ударил одну из нижних призм линзы и подкатился к ее ногам.
Эри в отчаянии застонала. На бедре у нее точно будет синяк, а блуза и рубашка были порваны во многих местах. Но больше всего она беспокоилась за разбитое стекло. Хотя запасные стекла специально для таких случаев лежали на складе, она и представить не могла, как его вставлять.
Слава Господу, сама драгоценная линза почти не пострадала. Маяк продолжал работать.
Эри пошла вниз – подыскать что-нибудь, чем можно закрыть дыру в окне, пока не будет вставлено новое стекло. Все, что она нашла, была стопка старых газет. Но они никак не годились для этой цели. Не найдя ничего лучшего, она взяла их в охапку и понесла наверх. Эри попыталась закрыть дыру несколькими слоями бумаги так плотно, как это только возможно. Когда она закончила, все ее руки были в ссадинах от разбитого стекла.
А над ее головой по железной кровле гремел ветер, выгибая железные листы то в одну, то в другую сторону. Море кипело, как котел старой ведьмы. В бриллиантовом свете гигантского фонаря Эри видела, как на поверхности волн вздымаются буруны пены. На протяжении этой долгой ночи море бросало в маяк еще несколько камней. Они с грохотом бились о стены, но ни один из них больше не попал в стекло. Эри была благодарна и за это.
Она знала, что в полночь ей снова придется идти за керосином. Сейчас, в шторм и туман, маяк горел день и ночь, расходуя гораздо больше топлива, чем обычно, когда днем огонь тушили. Ее дорога будет холодной, мокрой и опасной. Сначала она хотела обмотаться в одеяло, но потом подумала, что сухое одеяло понадобится ей больше, чем та защита от дождя и холода, которую можно достичь лишь на короткое время.
Ей показалось, что прошла вечность, когда она наконец втянула ведра с керосином внутрь маяка и упала на пол от усталости. Понимая, что она должна быстро сменить одежду и согреться, Эри поднялась уже через несколько секунд и попыталась найти одеяло. Всю ночь она беспокоилась о своих пациентах, которые остались в доме совсем одни, но резкий ветер и отсутствие одежды делали крайне затруднительной любую ее попытку добраться до дома до того, как стихнет шторм.
В предрассветный час она проснулась, почувствовав, что линза перестала вращаться.
– Пожалуйста, – кричала она в изнеможении и растерянности, – не надо больше проблем!
Но никто ее не слушал. Она заново завела механизм, но он не заработал. Линза так и осталась без движения. После нескольких минут безрезультатной работы Эри осознала, что линза может вращаться, только когда она сама будет вращать ее вручную.
Рассвет принес только небольшое прояснение неба и никакого облегчения в ее труде. Шторм немного поутих, но не настолько, чтобы она могла покинуть маяк.
Мышцы ее натруженных рук болели, как и ушибленное бедро, на котором появился огромный синяк. Занозы от деревянного мостика, ожоги от веревки, за которую она держалась, и ссадины от битого стекла жгли ее руки так, что она не могла ни к чему прикоснуться. Бессонница и беспокойство за Причарда и Сима не давали ее сомкнуть глаза. Веки болели так, как будто кто-то засыпал под них песок. Но она все равно поворачивала, поворачивала и поворачивала фонарь.
Когда ей захотелось в туалет, то она остановила движения линзы и сбежала вниз на второй этаж. Потом она выпила немного воды, запасы которой хранились на маяке, и снова потащила свое уставшее тело вверх по ступенькам.
Дождь монотонно стучал по металлической крыше и стеклянным окнам, но ветер был уже не такой сильный, как в предыдущие дни. Эри размышляла, стоит ли ей потушить маяк, когда услышала далекий звук. «Опять дух Хестер», – сказала себе Эри. Но голос был глубокий и мужской, а не высокий и пронзительный, какой был у Хестер.
Кто-то выкрикивал ее имя.
И лай. Она услышала собачий лай. Отвернувшись от линзы, она всматривалась вдаль сквозь легкую дымку. Там, по мостику, шли два человека и Аполлон.
Оба они показались ей знакомыми, но это были не Причард с Симом. Один был плотный, а второй высокий и…
Слезы брызнули у нее из глаз, сердце ее наполнилось радостью, а его имя застыло у нее на губах. Она припала лицом и ладонями к запотевшему стеклу, как в детстве, и беззвучно зарыдала.
Бартоломью! Бартоломью! Бартоломью!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
При виде Бартоломью, идущего к маяку, Эри забыла о своей порванной одежде. Она забыла о навалившихся на нее обязанностях смотрителя, забыла о боли, которую причиняло ушибленное бедро, о стертых коленях, о поцарапанных руках. Забыв обо всем и только помня о своей отчаянной любви к нему, Эри сбежала вниз по ступенькам и открыла дверь. Не чувствуя ни яростного ветра, ни ледяного дождя, она побежала дальше по деревянным ступенькам, ведущим к верхнему утесу.
Он увидел ее и помахал ей рукой.
– Господи, – прошептал он, глядя на растрепанную женщину, бегущую к нему. Та немногая одежда, которая еще оставалась на ней, была порвана и перепачкана. Ее волосы беспорядочно ниспадали на ее обнаженные плечи и спину. Рубашка на одном бедре была разорвана, а на коже виднелся большой красновато-коричневый синяк. У Бартоломью в голове появилась ужасная мысль: «Похоже, она упала с этого проклятого утеса, а потом долго выползала наверх».
– Иди к ней, – сказал человек, стоящий рядом с ним.
Бартоломью колебался.
– Но вы…
– Сейчас она видит только тебя. Иди к ней, я подожду тебя здесь. Мне кажется, что за последнее время это не первый шок, который она переживает. Но мы постараемся, чтобы этот принес ей больше радости, чем предыдущие.
Эри бежала к нему навстречу, вытянув вперед руки, и звала его. Не говоря больше ни слова, Бартоломью побежал к ней.
Эри вся светилась от счастья. Даже теперь, забрызганный и неухоженный, он казался ей таким прекрасным, что ей хотелось рыдать от радости. Такой большой, сильный и живой! Он не бросил ее. Он был здесь, он пришел за ней и принес ей покой, защиту и радость. Через минуту она оказалась в его больших, сильных и теплых руках.
– Бартоломью! О Господи, это ты, это действительно ты!
– Да, моя маленькая нимфа, это действительно я.
Бартоломью сильно прижал ее к себе и закрыл глаза, позволив своему телу и душе наслаждаться теплом ее тела. Он захотел еще раз убедиться, что она жива и здорова. Эри обняла его за талию, и та сила, с которой она прижималась к нему, лучше всяких слов говорила, что ее чувства к нему не изменились с их последней встречи. После долгой паузы он слегка отстранился от нее, чтобы посмотреть ей в лицо. Слезы вперемешку с каплями дождя текли у нее по щекам, но она улыбалась все той же очаровательной улыбкой, которая сводила его с ума.
Вдруг ее улыбка пропала.
– Приходил дядя Ксенос, – сказала она. – Мы думали, что это новый смотритель. Он ранил Причарда.
– Я знаю, знаю.
Он снова ее обнял. Ее рубашка полностью промокла. Сквозь тонкую ткань, обтягивающую грудь, он увидел ее соски, внезапно осознав, что начинает возбуждаться. Злясь на несвоевременность реакций своего тела, он снял с себя плотный плащ и завернул в него Эри.
– С нами приехал доктор Уилле. Они с Кельвином уже позаботились о Причарде и Симе. Пойдем в дом, пока ты не умерла от холода.
Он взял ее за руку. Эри ойкнула и выдернула ладонь у него из руки. Нежно он взял ее ладонь и осмотрел ее.
– Дьявол! Эри, что же я наделал, оставив тебя на милость этого ублюдка?! Твой распрекрасный муж не может защитить тебя, как…
– Он недолго останется моим мужем, – она прижала указательный палец к его губам, – и он был великолепен, когда бросился защищать меня от дяди Ксеноса.
Сердце Бартоломью замерло:
– Что ты сказала?!
Ее улыбка стала шире, и ему до безумия захотелось поцеловать ее дерзкую родинку над верхней губой.
Хотя она и догадывалась о том, что он хочет услышать от нее, Эри не могла удержаться, чтобы немного не подразнить его. Она просунула руки в рукава плаща, который он накинул на нее, и вдыхала его запах.
– Я сказала, что он защищал меня…
– Нет, не это!
– Ты имеешь в виду мою фразу о том, что он недолго останется моим мужем? – Эри была спокойна, как море погожим солнечным днем. Затем она засмеялась и стала на цыпочки, чтобы поцеловать его. – Он любит другую, Бартоломью. Свою девушку в городе. Ее зовут…
– Нетти, – закончил он за нее. Она улыбнулась:
– Ты знал?
– А как еще мог я пренебречь теми клятвами, которыми вы обменялись, и любить тебя тогда в лесу?
Удивление Эри сменилось гневом. Ее глаза вспыхнули, как драгоценные камни.
– Тогда почему ты бросил меня? Почему ты уехал, не сказав ни слова, темной ночью, как преступник?
– Я оставил Симу письмо, разве ты его не?..
– Ах да, письмо… Так поступают только трусы. Да, он отдал мне твое письмо, – Эри сделала два шага в сторону, развернулась к нему и указала на него обвиняющим пальцем, который был едва виден из рукава его плаща, слишком большого для нее. – Ты разбил мне сердце этим ужасным письмом. Я думала, что ты любишь меня, а ты…
В один шаг Бартоломью оказался рядом с ней. Крепко прижав ее к груди, он начал шептать ей на ушко:
– Я люблю, люблю тебя, моя маленькая нимфа. Господь свидетель, только ты живешь в моем сердце, ты – моя душа. Разве ты не знаешь это сама?
Ее руки обвились вокруг его талии, и она прижалась к его теплому телу.
– Да, я знаю, – произнесла она со вздохом облегчения. Бартоломью взял ее за подбородок и поднял ее голову так, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
– Ты знаешь об этом?
– Женись на мне, Бартоломью. Пообещай, что женишься на мне.
Ее незабываемые голубые глаза пронзительно смотрели, казалось, в его душу.
– Эри, я…
Она схватила его обеими руками за рубашку.
– Возражения не принимаются. Ты только что сказал, что любишь меня. И я люблю тебя больше жизни. Теперь мы оба свободны, и я хочу прожить с тобой всю свою жизнь.
Громкий смех вырывался у него из груди.
– Я и не пытался возражать, нимфа. Разве ты не знаешь, что это мужчина должен предлагать женщине выйти за него замуж, а не наоборот?
– Только если она слишком труслива, чтобы все взять в свои собственные руки. А я не хочу давать тебе ни малейшего шанса снова сбежать от меня. Пожалуйста, прекрати дразнить меня и скажи, что ты женишься на мне.
Он сразу перестал смеяться и сказал серьезно, глядя в ее бездонные глаза:
– Да, я женюсь на тебе. И я до конца своих дней буду любить и боготворить тебя, – он поцеловал ее озорной носик. – Понадобится сотня лет, чтобы воспеть твои глаза и твой взгляд… – его губы слились с ее губами, а его руки нырнули под плащ и нашли там упругие полушария ее груди, – двести лет, чтобы насладиться каждой грудью, а потом…
Сзади кто-то нарочито громко прочистил горло.
Бартоломью одернул руки и повернулся лицом к человеку, который хотел поприветствовать Эри и о существовании которого он совсем забыл.
– Извини, Бартоломью, но здесь становится сыро и, кроме того, я стал терять терпение, – сказал человек.
Эри на мгновение замерла, а потом бросилась вперед:
– Папа?!
Скотт Джефферсон, или Джеффри Скотт улыбался.
– Да, дорогая, это я, – он раскрыл свои объятия. – Ну, ты будешь меня обнимать, или же теперь ты обнимаешь только Бартоломью?
– О, папа! – она бросилась к нему. По лицу ее катились слезы.
Скотт долго держал Эри в своих объятьях, а она со всей силой прижималась к любимому лицу. Влага навернулась в больших глазах адвоката. Глядя на это, Бартоломью почувствовал, что у него тоже ком встал в горле. Наконец рыдания Эри прекратились.
– Я думала, что тебя уже нет в живых, – ее голос дрожал от переполнявших ее чувств. – Дядя Луи…
– Он знал, что, если бы он не сказал тебе это, ты бы никогда не ушла от меня, дорогая. Он устроил похороны с пустым гробом, чтобы ввести в заблуждение Ксеноса, и решил, что в Орегоне тебе будет безопаснее. Поэтому он и придумал для тебя весь этот план, – Скотт отодвинул от себя дочь и строго посмотрел на нее. – Если бы он знал о твоем идиотском плане выйти замуж за первого встречного, он никогда бы не отпустил тебя. Может, спрячемся куда-нибудь от этого дождя?
Эри смотрела на отца, не двигаясь.
– Он должен был мне все рассказать! Ты знаешь, что я пережила, когда думала, что тебя убили? Я готова задушить его своими собственными руками! Как он мог так со мной поступить, папа?!
– Мы иногда совершаем странные, необъяснимые поступки, думая, что так мы защищаем тех, кого любим, – он через плечо посмотрел на Бартоломью:
– Не правда ли, молодой человек?
Бартоломью покачал головой в знак согласия:
– Да, сэр, как вы правы!
Эри улыбнулась, сначала отцу, а потом Бартоломью.
– Господи, на что я жалуюсь! Вчера я не была уверена, что доживу до сегодняшнего дня. Но дожила, и два моих самых любимых человека вернулись ко мне.
– Ладно, – примирительным тоном сказал ее отец, – теперь, когда весь мир вновь стал для тебя цветным и ярким, пойдемте в дом. А по дороге расскажи мне, почему это ты гуляешь на улице в нижнем белье и почему у тебя такой вид, как будто тебя на веревке волокли по земле сто километров.
– Я бы тоже хотел услышать то, что ты ответишь, – добавил Бартоломью, подхватив ее на руки и направляясь к тропинке, ведущей вниз.
– Я могу идти сама, Бартоломью, – несмело возразила она. – И, если ты еще не заметил, дождь уже прекратился.
– Да, но судя по тому, как ты выглядишь, я не уверен, что ты сможешь дойти домой до того, как упадешь от усталости. Кроме того, я так давно не держал тебя в руках, что никак не могу утолить эту жажду.
Надежно устроившись в теплых руках Бартоломью, Эри повернулась к отцу:
– Не удивляйся, папа, этот человек еще не мой муж, но я собираюсь провести с ним всю оставшуюся жизнь.
Скотт снисходительно улыбался:
– Мне нравится твой выбор. Мы много говорили с этим человеком, пока ехали сюда. Я сказал ему, что глупо было уезжать от тебя. Если мужчина находит женщину, которую он любит, то все средства хороши, чтобы завоевать ее. Даже если он знает, что в будущем ему придется заплатить за это дорогой ценой. Уж я-то знаю, – его улыбка пропала с лица, и он помрачнел.
– О папа, – заплакала Эри.
– Не плачь больше, – пригрозил ей Скотт. – Я только сожалею о том, что меня не было рядом с тобой, когда ты больше всего во мне нуждалась. Но хватит об этом. А теперь я хочу, чтобы ты мне рассказала, что здесь произошло.
– И я бы не прочь узнать, – добавил Бартоломью, – но говори быстро, а то когда мы попадем в дом, я сразу же уложу тебя в постель…
– Бартоломью!
– Дай мне закончить. Я хочу, чтобы доктор Уилле внимательно тебя осмотрел. И еще я хочу, чтобы ты немного отдохнула.
– Я хочу есть, и я не лягу в постель, не искупавшись.
– Господи, да ты упрямая женщина!
– Это я чистосердечно признаю, – заговорщицки подмигнула она отцу.
– Я не собираюсь быть твоим козлом отпущения, милая, – запротестовал Скотт. – Твоя мать тоже была упрямой. А теперь рассказывай. Если Бартоломью и дальше будет так двигать своими длинными ногами, то мы дойдем до дома еще до того, как ты произнесешь первое предложение. Причард и Сим уже рассказали о том, что произошло, когда появился Ксенос. И с того времени ты смотришь за маяком. Но что случилось с твоей одеждой?
Она подробно рассказала им обо всем, что ей пришлось пережить за последние два дня. Она уже дошла до того места, когда механизм сломался и гигантская линза остановилась, когда Бартоломью пронес ее в ворота и понес ее к порогу своего, а не ее дома.
– Бартоломью, это же твой дом!
– Я помню об этом, – спокойно ответил он, даже не моргнув глазом, нежно держа ее в руках. – С этого момента это теперь и твой дом. Ты больше не будешь ночевать в доме Причарда, а я не буду больше ночевать без тебя. Но спать мы будем в разных кроватях, конечно, – добавил он, чтобы пощадить уши ее отца, который шел за ними.
Скотт понимающе улыбнулся Бартоломью и громко прочистил горло.
– Я, пожалую, схожу за доктором Уиллсом, пока ты здесь будешь спорить со своей будущей женой о том, что сначала: постель или ванная.
– Конечно, ванная, папа, – сказала Эри, – так что приводи доктора через полчаса.
– Нет, лучше прямо сейчас, – тон Бартоломью был подозрительно мягким.
Когда он внес ее в дом, он сказал ей внезапно охрипшим голосом:
– Орел, помнишь об этом, нимфа? Это значит, что я больше и сильнее.
Но она задиристо ответила:
– А кто из нас более упрям?
Той же ночью, когда отец Эри уснул на мансарде, Бартоломью вошел в свою старую спальню и тихонько закрыл за собой дверь. Ложась в постель, он с нежностью посмотрел на женщину, которая уже спала под покрывалом. Ее фигурку освещали мириады звезд, заполнивших чистое, темное небо, на котором не осталось ни малейшего следа прошедших штормов.
Доктор Уилле сказал, что раны Эри заживут через несколько дней. Он прописал ей несколько дней отдыха и вернулся к своих пациентам, в дом помощника смотрителя. У Сима было сотрясение мозга, но он потихоньку поправлялся, и доктор сказал, что все обойдется без серьезных последствий. Из плеча Причарда извлекли пулю. Его жар прошел, и Бартоломью долго разговаривал с ним о будущем.
Бартоломью сел на край матраца и легонько погладил родинку над верхней губой. Эри открыла глаза и улыбнулась.
– Не возражаешь против моей компании? – полушепотом спросил он.
Ее улыбка стала шире.
– Против твоей не возражаю, – предвкушение сладко засосало у нее под ложечкой, когда она смотрела, как его большие руки, расстегивали пуговицы на рубашке. Мышцы играли на его груди, покрытой темными волосами, – он снял одежду и бросил ее на пол. Когда он стал расстегивать брюки, тепло волной пробежало по ней, и сон как рукой сняло.
Бартоломью видел, как ее глаза заблестели, увидел, как она выгнулась под одеялом и как се лицо осветила улыбка хищника, который знает, что его вторая половина страстно желает его. Гордая улыбка собственника.
У Эри перехватило дыхание, когда он сбросил брюки и остановился перед кроватью. Она смотрела на его обнаженную первобытную красоту. Когда она смогла наконец вздохнуть, она подняла одеяло в немой просьбе, и он нырнул к ней.
Они долго смотрели друг на друга: ее стройное белое тело, оголенное до пояса, грациозное и прекрасное; его мускулистые широкие плечи, как у какого-нибудь древнего языческого божества.
– Бартоломью, – наконец прошептала она.
В ответ он положил ладонь ей на грудь, чтобы она почувствовала, как он дрожит.
– Я весь в огне. Я так хочу тебя! Как будто боги проверяют, смогу ли я выдержать. И если не смогу, то ты исчезнешь, просто растворишься в воздухе, как фея или нимфа.
Ее голос зазвучал в темноте мягко, но уверенно:
– Я не фея и не нимфа. Я просто женщина, которая отдала свое сердце мужчине и которая сейчас хочет отдать ему свое тело.
– Господи, как же я тебя люблю!
Его губы нашли ее. Его уши услышали гортанный звук, похожий на урчание кошки, на который отозвалось все его тело. Этого легкого прикосновения было достаточно, чтобы зажечь огонь желания, чтобы он разгорелся ярким костром. Те чувственные воспоминания и фантазии, которые по ночам снились им с той их встречи в домике Апхемов – по новому расцвеченные тем их днем в лесу, после которого прошло уже чуть больше недели, – теперь ожили, когда их губы и руки искали, находили, дразнили и дарили удовольствие друг другу.
Хотя они подарили друг другу свои сердца уже давно, сейчас они принадлежали друг другу по-новому – открыто, честно. И потому, что теперь к их любви больше не примешивались стыд или чувство вины, страсть, пылающая между ними, казалась до боли новой и по-новому драгоценной. Для Эри это было воплощение всех ее самых сокровенных мечтаний. Теперь она знала, что у нее есть сильный мужчина, который сможет повести ее за собой: защитник, добытчик, друг, любовник и любимый. Где бы ни была Деметрия Скотт в этот момент, она наверняка улыбалась.
А для мужчины, который лежал сейчас в постели рядом с ней, годы одиночества, холода, разочарования и нужды отошли в сторону, как отходит шелуха от семян, когда те готовы развиваться и вырастать в сильное, большое, прекрасное зеленое растение.
И, когда он погрузился в теплое зовущее тело Эри, он знал, что жизнь – и он вместе с ней – никогда больше не будут такими, какими они были до этого.
Бартоломью Нун почувствовал себя заново рожденным.
Он увидел ее и помахал ей рукой.
– Господи, – прошептал он, глядя на растрепанную женщину, бегущую к нему. Та немногая одежда, которая еще оставалась на ней, была порвана и перепачкана. Ее волосы беспорядочно ниспадали на ее обнаженные плечи и спину. Рубашка на одном бедре была разорвана, а на коже виднелся большой красновато-коричневый синяк. У Бартоломью в голове появилась ужасная мысль: «Похоже, она упала с этого проклятого утеса, а потом долго выползала наверх».
– Иди к ней, – сказал человек, стоящий рядом с ним.
Бартоломью колебался.
– Но вы…
– Сейчас она видит только тебя. Иди к ней, я подожду тебя здесь. Мне кажется, что за последнее время это не первый шок, который она переживает. Но мы постараемся, чтобы этот принес ей больше радости, чем предыдущие.
Эри бежала к нему навстречу, вытянув вперед руки, и звала его. Не говоря больше ни слова, Бартоломью побежал к ней.
Эри вся светилась от счастья. Даже теперь, забрызганный и неухоженный, он казался ей таким прекрасным, что ей хотелось рыдать от радости. Такой большой, сильный и живой! Он не бросил ее. Он был здесь, он пришел за ней и принес ей покой, защиту и радость. Через минуту она оказалась в его больших, сильных и теплых руках.
– Бартоломью! О Господи, это ты, это действительно ты!
– Да, моя маленькая нимфа, это действительно я.
Бартоломью сильно прижал ее к себе и закрыл глаза, позволив своему телу и душе наслаждаться теплом ее тела. Он захотел еще раз убедиться, что она жива и здорова. Эри обняла его за талию, и та сила, с которой она прижималась к нему, лучше всяких слов говорила, что ее чувства к нему не изменились с их последней встречи. После долгой паузы он слегка отстранился от нее, чтобы посмотреть ей в лицо. Слезы вперемешку с каплями дождя текли у нее по щекам, но она улыбалась все той же очаровательной улыбкой, которая сводила его с ума.
Вдруг ее улыбка пропала.
– Приходил дядя Ксенос, – сказала она. – Мы думали, что это новый смотритель. Он ранил Причарда.
– Я знаю, знаю.
Он снова ее обнял. Ее рубашка полностью промокла. Сквозь тонкую ткань, обтягивающую грудь, он увидел ее соски, внезапно осознав, что начинает возбуждаться. Злясь на несвоевременность реакций своего тела, он снял с себя плотный плащ и завернул в него Эри.
– С нами приехал доктор Уилле. Они с Кельвином уже позаботились о Причарде и Симе. Пойдем в дом, пока ты не умерла от холода.
Он взял ее за руку. Эри ойкнула и выдернула ладонь у него из руки. Нежно он взял ее ладонь и осмотрел ее.
– Дьявол! Эри, что же я наделал, оставив тебя на милость этого ублюдка?! Твой распрекрасный муж не может защитить тебя, как…
– Он недолго останется моим мужем, – она прижала указательный палец к его губам, – и он был великолепен, когда бросился защищать меня от дяди Ксеноса.
Сердце Бартоломью замерло:
– Что ты сказала?!
Ее улыбка стала шире, и ему до безумия захотелось поцеловать ее дерзкую родинку над верхней губой.
Хотя она и догадывалась о том, что он хочет услышать от нее, Эри не могла удержаться, чтобы немного не подразнить его. Она просунула руки в рукава плаща, который он накинул на нее, и вдыхала его запах.
– Я сказала, что он защищал меня…
– Нет, не это!
– Ты имеешь в виду мою фразу о том, что он недолго останется моим мужем? – Эри была спокойна, как море погожим солнечным днем. Затем она засмеялась и стала на цыпочки, чтобы поцеловать его. – Он любит другую, Бартоломью. Свою девушку в городе. Ее зовут…
– Нетти, – закончил он за нее. Она улыбнулась:
– Ты знал?
– А как еще мог я пренебречь теми клятвами, которыми вы обменялись, и любить тебя тогда в лесу?
Удивление Эри сменилось гневом. Ее глаза вспыхнули, как драгоценные камни.
– Тогда почему ты бросил меня? Почему ты уехал, не сказав ни слова, темной ночью, как преступник?
– Я оставил Симу письмо, разве ты его не?..
– Ах да, письмо… Так поступают только трусы. Да, он отдал мне твое письмо, – Эри сделала два шага в сторону, развернулась к нему и указала на него обвиняющим пальцем, который был едва виден из рукава его плаща, слишком большого для нее. – Ты разбил мне сердце этим ужасным письмом. Я думала, что ты любишь меня, а ты…
В один шаг Бартоломью оказался рядом с ней. Крепко прижав ее к груди, он начал шептать ей на ушко:
– Я люблю, люблю тебя, моя маленькая нимфа. Господь свидетель, только ты живешь в моем сердце, ты – моя душа. Разве ты не знаешь это сама?
Ее руки обвились вокруг его талии, и она прижалась к его теплому телу.
– Да, я знаю, – произнесла она со вздохом облегчения. Бартоломью взял ее за подбородок и поднял ее голову так, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
– Ты знаешь об этом?
– Женись на мне, Бартоломью. Пообещай, что женишься на мне.
Ее незабываемые голубые глаза пронзительно смотрели, казалось, в его душу.
– Эри, я…
Она схватила его обеими руками за рубашку.
– Возражения не принимаются. Ты только что сказал, что любишь меня. И я люблю тебя больше жизни. Теперь мы оба свободны, и я хочу прожить с тобой всю свою жизнь.
Громкий смех вырывался у него из груди.
– Я и не пытался возражать, нимфа. Разве ты не знаешь, что это мужчина должен предлагать женщине выйти за него замуж, а не наоборот?
– Только если она слишком труслива, чтобы все взять в свои собственные руки. А я не хочу давать тебе ни малейшего шанса снова сбежать от меня. Пожалуйста, прекрати дразнить меня и скажи, что ты женишься на мне.
Он сразу перестал смеяться и сказал серьезно, глядя в ее бездонные глаза:
– Да, я женюсь на тебе. И я до конца своих дней буду любить и боготворить тебя, – он поцеловал ее озорной носик. – Понадобится сотня лет, чтобы воспеть твои глаза и твой взгляд… – его губы слились с ее губами, а его руки нырнули под плащ и нашли там упругие полушария ее груди, – двести лет, чтобы насладиться каждой грудью, а потом…
Сзади кто-то нарочито громко прочистил горло.
Бартоломью одернул руки и повернулся лицом к человеку, который хотел поприветствовать Эри и о существовании которого он совсем забыл.
– Извини, Бартоломью, но здесь становится сыро и, кроме того, я стал терять терпение, – сказал человек.
Эри на мгновение замерла, а потом бросилась вперед:
– Папа?!
Скотт Джефферсон, или Джеффри Скотт улыбался.
– Да, дорогая, это я, – он раскрыл свои объятия. – Ну, ты будешь меня обнимать, или же теперь ты обнимаешь только Бартоломью?
– О, папа! – она бросилась к нему. По лицу ее катились слезы.
Скотт долго держал Эри в своих объятьях, а она со всей силой прижималась к любимому лицу. Влага навернулась в больших глазах адвоката. Глядя на это, Бартоломью почувствовал, что у него тоже ком встал в горле. Наконец рыдания Эри прекратились.
– Я думала, что тебя уже нет в живых, – ее голос дрожал от переполнявших ее чувств. – Дядя Луи…
– Он знал, что, если бы он не сказал тебе это, ты бы никогда не ушла от меня, дорогая. Он устроил похороны с пустым гробом, чтобы ввести в заблуждение Ксеноса, и решил, что в Орегоне тебе будет безопаснее. Поэтому он и придумал для тебя весь этот план, – Скотт отодвинул от себя дочь и строго посмотрел на нее. – Если бы он знал о твоем идиотском плане выйти замуж за первого встречного, он никогда бы не отпустил тебя. Может, спрячемся куда-нибудь от этого дождя?
Эри смотрела на отца, не двигаясь.
– Он должен был мне все рассказать! Ты знаешь, что я пережила, когда думала, что тебя убили? Я готова задушить его своими собственными руками! Как он мог так со мной поступить, папа?!
– Мы иногда совершаем странные, необъяснимые поступки, думая, что так мы защищаем тех, кого любим, – он через плечо посмотрел на Бартоломью:
– Не правда ли, молодой человек?
Бартоломью покачал головой в знак согласия:
– Да, сэр, как вы правы!
Эри улыбнулась, сначала отцу, а потом Бартоломью.
– Господи, на что я жалуюсь! Вчера я не была уверена, что доживу до сегодняшнего дня. Но дожила, и два моих самых любимых человека вернулись ко мне.
– Ладно, – примирительным тоном сказал ее отец, – теперь, когда весь мир вновь стал для тебя цветным и ярким, пойдемте в дом. А по дороге расскажи мне, почему это ты гуляешь на улице в нижнем белье и почему у тебя такой вид, как будто тебя на веревке волокли по земле сто километров.
– Я бы тоже хотел услышать то, что ты ответишь, – добавил Бартоломью, подхватив ее на руки и направляясь к тропинке, ведущей вниз.
– Я могу идти сама, Бартоломью, – несмело возразила она. – И, если ты еще не заметил, дождь уже прекратился.
– Да, но судя по тому, как ты выглядишь, я не уверен, что ты сможешь дойти домой до того, как упадешь от усталости. Кроме того, я так давно не держал тебя в руках, что никак не могу утолить эту жажду.
Надежно устроившись в теплых руках Бартоломью, Эри повернулась к отцу:
– Не удивляйся, папа, этот человек еще не мой муж, но я собираюсь провести с ним всю оставшуюся жизнь.
Скотт снисходительно улыбался:
– Мне нравится твой выбор. Мы много говорили с этим человеком, пока ехали сюда. Я сказал ему, что глупо было уезжать от тебя. Если мужчина находит женщину, которую он любит, то все средства хороши, чтобы завоевать ее. Даже если он знает, что в будущем ему придется заплатить за это дорогой ценой. Уж я-то знаю, – его улыбка пропала с лица, и он помрачнел.
– О папа, – заплакала Эри.
– Не плачь больше, – пригрозил ей Скотт. – Я только сожалею о том, что меня не было рядом с тобой, когда ты больше всего во мне нуждалась. Но хватит об этом. А теперь я хочу, чтобы ты мне рассказала, что здесь произошло.
– И я бы не прочь узнать, – добавил Бартоломью, – но говори быстро, а то когда мы попадем в дом, я сразу же уложу тебя в постель…
– Бартоломью!
– Дай мне закончить. Я хочу, чтобы доктор Уилле внимательно тебя осмотрел. И еще я хочу, чтобы ты немного отдохнула.
– Я хочу есть, и я не лягу в постель, не искупавшись.
– Господи, да ты упрямая женщина!
– Это я чистосердечно признаю, – заговорщицки подмигнула она отцу.
– Я не собираюсь быть твоим козлом отпущения, милая, – запротестовал Скотт. – Твоя мать тоже была упрямой. А теперь рассказывай. Если Бартоломью и дальше будет так двигать своими длинными ногами, то мы дойдем до дома еще до того, как ты произнесешь первое предложение. Причард и Сим уже рассказали о том, что произошло, когда появился Ксенос. И с того времени ты смотришь за маяком. Но что случилось с твоей одеждой?
Она подробно рассказала им обо всем, что ей пришлось пережить за последние два дня. Она уже дошла до того места, когда механизм сломался и гигантская линза остановилась, когда Бартоломью пронес ее в ворота и понес ее к порогу своего, а не ее дома.
– Бартоломью, это же твой дом!
– Я помню об этом, – спокойно ответил он, даже не моргнув глазом, нежно держа ее в руках. – С этого момента это теперь и твой дом. Ты больше не будешь ночевать в доме Причарда, а я не буду больше ночевать без тебя. Но спать мы будем в разных кроватях, конечно, – добавил он, чтобы пощадить уши ее отца, который шел за ними.
Скотт понимающе улыбнулся Бартоломью и громко прочистил горло.
– Я, пожалую, схожу за доктором Уиллсом, пока ты здесь будешь спорить со своей будущей женой о том, что сначала: постель или ванная.
– Конечно, ванная, папа, – сказала Эри, – так что приводи доктора через полчаса.
– Нет, лучше прямо сейчас, – тон Бартоломью был подозрительно мягким.
Когда он внес ее в дом, он сказал ей внезапно охрипшим голосом:
– Орел, помнишь об этом, нимфа? Это значит, что я больше и сильнее.
Но она задиристо ответила:
– А кто из нас более упрям?
Той же ночью, когда отец Эри уснул на мансарде, Бартоломью вошел в свою старую спальню и тихонько закрыл за собой дверь. Ложась в постель, он с нежностью посмотрел на женщину, которая уже спала под покрывалом. Ее фигурку освещали мириады звезд, заполнивших чистое, темное небо, на котором не осталось ни малейшего следа прошедших штормов.
Доктор Уилле сказал, что раны Эри заживут через несколько дней. Он прописал ей несколько дней отдыха и вернулся к своих пациентам, в дом помощника смотрителя. У Сима было сотрясение мозга, но он потихоньку поправлялся, и доктор сказал, что все обойдется без серьезных последствий. Из плеча Причарда извлекли пулю. Его жар прошел, и Бартоломью долго разговаривал с ним о будущем.
Бартоломью сел на край матраца и легонько погладил родинку над верхней губой. Эри открыла глаза и улыбнулась.
– Не возражаешь против моей компании? – полушепотом спросил он.
Ее улыбка стала шире.
– Против твоей не возражаю, – предвкушение сладко засосало у нее под ложечкой, когда она смотрела, как его большие руки, расстегивали пуговицы на рубашке. Мышцы играли на его груди, покрытой темными волосами, – он снял одежду и бросил ее на пол. Когда он стал расстегивать брюки, тепло волной пробежало по ней, и сон как рукой сняло.
Бартоломью видел, как ее глаза заблестели, увидел, как она выгнулась под одеялом и как се лицо осветила улыбка хищника, который знает, что его вторая половина страстно желает его. Гордая улыбка собственника.
У Эри перехватило дыхание, когда он сбросил брюки и остановился перед кроватью. Она смотрела на его обнаженную первобытную красоту. Когда она смогла наконец вздохнуть, она подняла одеяло в немой просьбе, и он нырнул к ней.
Они долго смотрели друг на друга: ее стройное белое тело, оголенное до пояса, грациозное и прекрасное; его мускулистые широкие плечи, как у какого-нибудь древнего языческого божества.
– Бартоломью, – наконец прошептала она.
В ответ он положил ладонь ей на грудь, чтобы она почувствовала, как он дрожит.
– Я весь в огне. Я так хочу тебя! Как будто боги проверяют, смогу ли я выдержать. И если не смогу, то ты исчезнешь, просто растворишься в воздухе, как фея или нимфа.
Ее голос зазвучал в темноте мягко, но уверенно:
– Я не фея и не нимфа. Я просто женщина, которая отдала свое сердце мужчине и которая сейчас хочет отдать ему свое тело.
– Господи, как же я тебя люблю!
Его губы нашли ее. Его уши услышали гортанный звук, похожий на урчание кошки, на который отозвалось все его тело. Этого легкого прикосновения было достаточно, чтобы зажечь огонь желания, чтобы он разгорелся ярким костром. Те чувственные воспоминания и фантазии, которые по ночам снились им с той их встречи в домике Апхемов – по новому расцвеченные тем их днем в лесу, после которого прошло уже чуть больше недели, – теперь ожили, когда их губы и руки искали, находили, дразнили и дарили удовольствие друг другу.
Хотя они подарили друг другу свои сердца уже давно, сейчас они принадлежали друг другу по-новому – открыто, честно. И потому, что теперь к их любви больше не примешивались стыд или чувство вины, страсть, пылающая между ними, казалась до боли новой и по-новому драгоценной. Для Эри это было воплощение всех ее самых сокровенных мечтаний. Теперь она знала, что у нее есть сильный мужчина, который сможет повести ее за собой: защитник, добытчик, друг, любовник и любимый. Где бы ни была Деметрия Скотт в этот момент, она наверняка улыбалась.
А для мужчины, который лежал сейчас в постели рядом с ней, годы одиночества, холода, разочарования и нужды отошли в сторону, как отходит шелуха от семян, когда те готовы развиваться и вырастать в сильное, большое, прекрасное зеленое растение.
И, когда он погрузился в теплое зовущее тело Эри, он знал, что жизнь – и он вместе с ней – никогда больше не будут такими, какими они были до этого.
Бартоломью Нун почувствовал себя заново рожденным.
ЭПИЛОГ
– Мама, мама!
Дверь распахнулась, и в кухню вбежала маленькая девочка.
– Что там? – спросила Эри, отвернувшись от мойки, в которой она мыла горох.
– Я нарвала тебе цветов, – сказала пятилетняя дочка, протягивая ей запачканной ручонкой букет.
Эри нежно улыбнулась, принимая букет маленьких белых цветов.
– Ты принесла мне цветы, Деми! Они такие красивые. Где ты нашла их?
– Я не могу тебе сказать этого, мама. Это секрет.
Эри улыбнулась, когда маленькая дочка побежала на улицу к своей старшей сестре, которая сидела на пороге и смотрела, как в ящике три маленьких енота прижимались к своей маме. Две головки склонились над ящиком прямо под окном кухни – цвет их волос был настолько же разным, насколько различались характеры обладательниц этих пышных грив. Восьмилетняя светловолосая Марта-Анна была послушным и воспитанным ребенком, тогда как темноволосая Деметрия, которую мама ласково называла Деми, была непоседливой, дерзкой и упрямой.
Рядом с девочками сидел Аполлон – постоянный их телохранитель. За прошедшие девять лет, с тех пор как Эри нашла его в лесу полудиким и полуголодным, пес стал намного спокойнее. Как бы прочитав ее мысли, он поднял свою лохматую голову и посмотрел на Эри, зевнул и положил голову на лапы.
Эри не слишком хотела выяснять, где Деми нарвала эти цветы. У нее на родине они росли повсюду, а здесь, на мысе, было только одно место, где росли эти белье цветы, которые она так любила.
Лесные нимфы. Как они смеялись с Бартоломью, когда через год обнаружили эти цветы там, на той волшебной поляне, где они в первый раз занимались любовью!
Столько воды утекло с тех пор. Бартоломью опять стал главным смотрителем. Причард женился на Нетти и успешно продолжал работу над созданием своей собственной бейсбольной командой. Чтобы быть поближе к дочери и внучкам, Джеффри Скотт переехал в Тилламук и открыл адвокатскую контору.
О головокружительных подробностях его первого дела до сих пор болтали в городе за чашкой чая. Тогда его клиентка встала перед судьей и бесстыдно потребовала расторжения брака, заявив, что, хотя ее брак и был фиктивным, она беременна от другого человека. Кроме того, муж женщины заявил, что является отцом ребенка, матерью которого будет некая Нетти Тиббс, известная в городе как «гулящая». Бормоча что-то про распутное и необдуманное поведение теперешней молодежи, судья немедленно объявил брак Эри Скотт и Причарда Монтира расторгнутым. В пятницу, 3 июля 1891 года, Эри стала миссис Бартоломью Нун.
Старый Сим, как будто бы отказываясь жить в следующем столетии со всеми изменениями, которые оно принесёт, такими, как телефон или безлошадные повозки, тихо умер от сердечного приступа в канун Рождества 1899 года. Его старая трубка так и осталась зажатой у него в руке. Каждый раз, когда Эри вспоминает об этом, у нее на глаза наворачиваются слезы.
Но год 1900 был примечательным для семьи Нунов не только тем, что это было началом нового века. Через несколько недель после Нового года они уехали с маяка. Закончив наконец заочные курсы ветеринарии, Бартоломью решил работать в ветеринарной клинике Роберта Нуна, по специальности «птицы и дикие животные».
Предстоящий переезд вызывал у Эри смешанные чувства. Кейп-Мирс все эти годы был для нее не просто домом – это был стиль жизни. Это была свобода. Это была любовь. Но, тем не менее, жизнь в городе имела свои преимущества, и она это понимала. Там ей будет проще продолжать свою работу по защите прав женщин. Кроме того, она могла бы еще и продолжать работу Хестер в организации с длинным названием «Женщины Тилламука за умеренность».
– О чем это ты опять задумалась?
Эри повернулась к мужу, который стоял у двери. Ее губы расплылись в улыбке. За все эти годы не изменилось только одно – он оставался таким же красивым, как тогда, когда она впервые увидела его. Тогда он стоял на платформе, окутанный паром паровоза, доставившего ее в Орегон на свадьбу с человеком, которого она никогда до этого не видела.
Бартоломью смотрел на нее, и его темные глаза стали еще темнее, и она знала почему. Где-то глубоко внутри она почувствовала легкое пощипывание, тепло волной покатилось по животу.
Он медленно пересек комнату и остановился рядом с ней.
– Ты смотришь на меня глазами, полными огня, миссис Нун.
– Правда? – подразнила она его. – Какого огня?
– Того, который мне больше всего по душе.
Он опустил глаза и увидел цветы, которые она держала в руке, сразу же узнав их.
– Ты была на поляне без меня?
– Хм. А что, если и была?
Бартоломью привлек ее к себе. Его голос стал низким и хриплым, когда он прижался лицом к ее шее.
– Говоришь, ты была там одна? А лучше всего вообще не ходить туда без меня.
Отведя назад голову, чтобы ее было лучше видно, Эри бедром прижалась к мужу и почувствовала, как что-то твердое уперлось в псе. Он застонал и ладонью нашел ее грудь.
– А нужно ли нам ждать до годовщины, чтобы сходить на поляну в этом году? – он языком провел по ее шее, затем коснулся мочки уха и улыбнулся, когда она вздрогнула. Я мог бы провести полдня с моей сладкой нимфой, раздев ее донага. Только чур, не прятаться под одеяло и не сдерживать стонов от прикосновений к маленькому вкусному ушку.
– Маленькие ушки сейчас за дверью, мистер Нун. Руки Бартоломью упали вниз, и он виновато посмотрел в сторону порога.
– А что касается нашей поляны, – продолжала Эри, – то, боюсь, это уже больше не секрет. Это Деми принесла мне цветы.
Она сдержала его вздох разочарования, прижав указательный палец к его губам.
– Нетти пригласила наших девочек на день рождения Джорджа. Я думаю, что когда они будут заняты своими делами, то не заметят, как мы выскользнем из дома в лес.
Бартоломью улыбнулся.
– Когда?
Освободившись из его объятий, Эри подошла к двери и открыла ее.
– Деми, Марта-Анна, уже пора идти в гости. Не забудьте сначала вымыть руки. Нетти приготовила вам шоколадный торт и мороженое.
В тот момент, когда она вошла в дом, Бартоломью обнял ее и поцеловал в такие желанные губы.
– Я люблю тебя, Эри Нун.
– Я тоже люблю тебя, Бартоломью.
Несмотря на все перемены, которые принесло время, чайки продолжают кружиться и кричать над берегом, по которому Бартоломью бежал за Эри к тропинке, ведущей через лес. Киты и морские котики, альбатросы и морские львы приходят и уходят. Штормы сотрясают здание маяка и утес, на котором оно зиждется. Лето сменяет весну, а солнце каждый день садится за оранжевый горизонт.
На поляне, спрятанной в чаще леса, где испещренные древними знаками сосны уходят ввысь неба, голубого, как незабываемые глаза Эри, все так же растут цветы, наполняя воздух своим ароматом. Здесь, где однажды цветы соединили влюбленных, они и поныне ласкают их, и их любовь не проходит с годами, а лишь становится все больше и больше, ведь так было предначертано судьбой. И это будет продолжаться до скончания века.
Ибо настоящая любовь никогда не умирает.
Дверь распахнулась, и в кухню вбежала маленькая девочка.
– Что там? – спросила Эри, отвернувшись от мойки, в которой она мыла горох.
– Я нарвала тебе цветов, – сказала пятилетняя дочка, протягивая ей запачканной ручонкой букет.
Эри нежно улыбнулась, принимая букет маленьких белых цветов.
– Ты принесла мне цветы, Деми! Они такие красивые. Где ты нашла их?
– Я не могу тебе сказать этого, мама. Это секрет.
Эри улыбнулась, когда маленькая дочка побежала на улицу к своей старшей сестре, которая сидела на пороге и смотрела, как в ящике три маленьких енота прижимались к своей маме. Две головки склонились над ящиком прямо под окном кухни – цвет их волос был настолько же разным, насколько различались характеры обладательниц этих пышных грив. Восьмилетняя светловолосая Марта-Анна была послушным и воспитанным ребенком, тогда как темноволосая Деметрия, которую мама ласково называла Деми, была непоседливой, дерзкой и упрямой.
Рядом с девочками сидел Аполлон – постоянный их телохранитель. За прошедшие девять лет, с тех пор как Эри нашла его в лесу полудиким и полуголодным, пес стал намного спокойнее. Как бы прочитав ее мысли, он поднял свою лохматую голову и посмотрел на Эри, зевнул и положил голову на лапы.
Эри не слишком хотела выяснять, где Деми нарвала эти цветы. У нее на родине они росли повсюду, а здесь, на мысе, было только одно место, где росли эти белье цветы, которые она так любила.
Лесные нимфы. Как они смеялись с Бартоломью, когда через год обнаружили эти цветы там, на той волшебной поляне, где они в первый раз занимались любовью!
Столько воды утекло с тех пор. Бартоломью опять стал главным смотрителем. Причард женился на Нетти и успешно продолжал работу над созданием своей собственной бейсбольной командой. Чтобы быть поближе к дочери и внучкам, Джеффри Скотт переехал в Тилламук и открыл адвокатскую контору.
О головокружительных подробностях его первого дела до сих пор болтали в городе за чашкой чая. Тогда его клиентка встала перед судьей и бесстыдно потребовала расторжения брака, заявив, что, хотя ее брак и был фиктивным, она беременна от другого человека. Кроме того, муж женщины заявил, что является отцом ребенка, матерью которого будет некая Нетти Тиббс, известная в городе как «гулящая». Бормоча что-то про распутное и необдуманное поведение теперешней молодежи, судья немедленно объявил брак Эри Скотт и Причарда Монтира расторгнутым. В пятницу, 3 июля 1891 года, Эри стала миссис Бартоломью Нун.
Старый Сим, как будто бы отказываясь жить в следующем столетии со всеми изменениями, которые оно принесёт, такими, как телефон или безлошадные повозки, тихо умер от сердечного приступа в канун Рождества 1899 года. Его старая трубка так и осталась зажатой у него в руке. Каждый раз, когда Эри вспоминает об этом, у нее на глаза наворачиваются слезы.
Но год 1900 был примечательным для семьи Нунов не только тем, что это было началом нового века. Через несколько недель после Нового года они уехали с маяка. Закончив наконец заочные курсы ветеринарии, Бартоломью решил работать в ветеринарной клинике Роберта Нуна, по специальности «птицы и дикие животные».
Предстоящий переезд вызывал у Эри смешанные чувства. Кейп-Мирс все эти годы был для нее не просто домом – это был стиль жизни. Это была свобода. Это была любовь. Но, тем не менее, жизнь в городе имела свои преимущества, и она это понимала. Там ей будет проще продолжать свою работу по защите прав женщин. Кроме того, она могла бы еще и продолжать работу Хестер в организации с длинным названием «Женщины Тилламука за умеренность».
– О чем это ты опять задумалась?
Эри повернулась к мужу, который стоял у двери. Ее губы расплылись в улыбке. За все эти годы не изменилось только одно – он оставался таким же красивым, как тогда, когда она впервые увидела его. Тогда он стоял на платформе, окутанный паром паровоза, доставившего ее в Орегон на свадьбу с человеком, которого она никогда до этого не видела.
Бартоломью смотрел на нее, и его темные глаза стали еще темнее, и она знала почему. Где-то глубоко внутри она почувствовала легкое пощипывание, тепло волной покатилось по животу.
Он медленно пересек комнату и остановился рядом с ней.
– Ты смотришь на меня глазами, полными огня, миссис Нун.
– Правда? – подразнила она его. – Какого огня?
– Того, который мне больше всего по душе.
Он опустил глаза и увидел цветы, которые она держала в руке, сразу же узнав их.
– Ты была на поляне без меня?
– Хм. А что, если и была?
Бартоломью привлек ее к себе. Его голос стал низким и хриплым, когда он прижался лицом к ее шее.
– Говоришь, ты была там одна? А лучше всего вообще не ходить туда без меня.
Отведя назад голову, чтобы ее было лучше видно, Эри бедром прижалась к мужу и почувствовала, как что-то твердое уперлось в псе. Он застонал и ладонью нашел ее грудь.
– А нужно ли нам ждать до годовщины, чтобы сходить на поляну в этом году? – он языком провел по ее шее, затем коснулся мочки уха и улыбнулся, когда она вздрогнула. Я мог бы провести полдня с моей сладкой нимфой, раздев ее донага. Только чур, не прятаться под одеяло и не сдерживать стонов от прикосновений к маленькому вкусному ушку.
– Маленькие ушки сейчас за дверью, мистер Нун. Руки Бартоломью упали вниз, и он виновато посмотрел в сторону порога.
– А что касается нашей поляны, – продолжала Эри, – то, боюсь, это уже больше не секрет. Это Деми принесла мне цветы.
Она сдержала его вздох разочарования, прижав указательный палец к его губам.
– Нетти пригласила наших девочек на день рождения Джорджа. Я думаю, что когда они будут заняты своими делами, то не заметят, как мы выскользнем из дома в лес.
Бартоломью улыбнулся.
– Когда?
Освободившись из его объятий, Эри подошла к двери и открыла ее.
– Деми, Марта-Анна, уже пора идти в гости. Не забудьте сначала вымыть руки. Нетти приготовила вам шоколадный торт и мороженое.
В тот момент, когда она вошла в дом, Бартоломью обнял ее и поцеловал в такие желанные губы.
– Я люблю тебя, Эри Нун.
– Я тоже люблю тебя, Бартоломью.
Несмотря на все перемены, которые принесло время, чайки продолжают кружиться и кричать над берегом, по которому Бартоломью бежал за Эри к тропинке, ведущей через лес. Киты и морские котики, альбатросы и морские львы приходят и уходят. Штормы сотрясают здание маяка и утес, на котором оно зиждется. Лето сменяет весну, а солнце каждый день садится за оранжевый горизонт.
На поляне, спрятанной в чаще леса, где испещренные древними знаками сосны уходят ввысь неба, голубого, как незабываемые глаза Эри, все так же растут цветы, наполняя воздух своим ароматом. Здесь, где однажды цветы соединили влюбленных, они и поныне ласкают их, и их любовь не проходит с годами, а лишь становится все больше и больше, ведь так было предначертано судьбой. И это будет продолжаться до скончания века.
Ибо настоящая любовь никогда не умирает.
Примечание автора
Хотя все персонажи в «Навеки моя» жили только в моем воображении, все, что касается судьи Оуэна Денни и его попыток разводить китайского фазана в Орегоне, правда. Сегодня, благодаря судье Денни и фермам, основанным в 1911 году около городов Корваллис и Херминстон, штат Орегон, китайского фазана можно встретить в любом штате США, он стал таким же американским, как и любимый Бартоломью яблочный пирог.
Маяк на мысе Мире был впервые зажжен первого января 1890 года. В 1895 между маяком и уклоном верхнего утеса была построена обогреваемая мастерская, которая к тому времени стала необходима. В том же году скользкий деревянный мостик был заменен на железный. В 1910 маяк был заменен на более совершенный, работающий на парах нефти, а в 1934 на электрический. 1 апреля 1963 года на мысе был установлен автоматический маяк, а старый навеки отправлен в отставку.
Сегодня зданий амбара, домов, нефтехранилища и мастерской уже нет. Только духи далекого прошлого, о котором никто не узнает, живут на утесе, открытом для всех ветров, и в белой башне маяка на мысе Мире. Да еще в воображении тех, кто пытается услышать в голосах прошлого чувства, которые испытывали здесь люди, и драмы, которые здесь разыгрывались.
Маяк на мысе Мире был впервые зажжен первого января 1890 года. В 1895 между маяком и уклоном верхнего утеса была построена обогреваемая мастерская, которая к тому времени стала необходима. В том же году скользкий деревянный мостик был заменен на железный. В 1910 маяк был заменен на более совершенный, работающий на парах нефти, а в 1934 на электрический. 1 апреля 1963 года на мысе был установлен автоматический маяк, а старый навеки отправлен в отставку.
Сегодня зданий амбара, домов, нефтехранилища и мастерской уже нет. Только духи далекого прошлого, о котором никто не узнает, живут на утесе, открытом для всех ветров, и в белой башне маяка на мысе Мире. Да еще в воображении тех, кто пытается услышать в голосах прошлого чувства, которые испытывали здесь люди, и драмы, которые здесь разыгрывались.