Утром именно этого вторника Билли закусывал рольмопсом из селедки и пил горько-сладкий чай. Его матушка вкушала то, что она обычно вкушала на завтрак.
Когда Билли ел, он сидел практически неподвижно. Двигалась лишь его челюсть — медленно и ритмично. Двадцать три движения в минуту. Матушка Билли, напротив, была очень оживленным едоком, склонным к размахиванию руками и гортанным звукам. К отрыжкам и метеоризму. К расшвыриванию еды и громыханию столовыми приборами. Они дополняли друг друга, что естественно для матери и сына.
— Здесь говорится, — сказала мамаша Билли, читая вслух «Дейли-Скетч», — что усы у него стали такими, что без скипидара не обойтись.
Билли проглотил хорошо пережеванный кусок селедки и посмотрел на мать. Славная женщина. Крупная. Не обделенная природой. С пышными формами. С голодухи, наверное, будешь есть ее месяца два, не меньше, конечно, при наличии морозильника для хранения излишков мяса.
— Ой, — сказала мамаша Билли, — я не то прочла. Скипи — имя чревовещателя. У кретина нет усов.
Билли сделал едва заметное движение головой — достаточное лишь, чтобы жидкость из чашки полилась меж губ. Билли только пригубливал горько-сладкий чай, не глотая.
— Эта Африка для тебя, — сказала мамаша Билли. — Могила для белых и родной дом для черных. Кстати, ты покормил бабушку?
Билли опустил веки. Конечно, он покормил бабушку. Он всегда кормил бабушку. Кормить бабушку его обязанность. Ему это очень нравилось. В конце концов он ее любил.
Билли держал бабушку в чемодане.
Чемодан был большим, с просверленными в крышке дырками. Нет, ни о каких изуверствах и тому подобное речь не идет. Просто экономия места. Когда-то бабушка Билли занимала очень много места. Ее кровать была самой большой в доме и самой удобной. Теперь Билли делил ее с мамой.
А бабушка жила в чемодане под кроватью.
По выходным Билли вытаскивал бабушку, мыл и переодевал. Не каждый мальчик был так внимателен к своей бабушке, как Билли.
Но и не у каждого мальчика была такая бабушка, как у Билли.
В молодости она танцевала мамбу с Фредериком Аустерлицем, играла на сцене вместе с Сарой Бер-нар, блистала на приемах и светских раутах.
Теперь она состарилась, ослабела и высохла, потеряла способность говорить и двигаться. Оглохла и ослепла. Ее ела моль и грызли крысы.
Но Билли всегда находил для нее время, хотя и не сострадал ей.
— По-видимому, — продолжала мамаша Билли, тряся газетенкой, — у валлийцев нет никакого представления о Velcro. Однажды мы с твоим отцом были в Северном Уэльсе. Твой отец высокий человек, а валлийцы очень низкорослы. Прямо пигмеи какие-то. Словом, карлики. Твоего отца они просто боготворили. Мэр Гарлеха подарил ему пару подтяжек, которые мерцали в темноте. По-моему, что-то связанное с минералами.
Билли сделал глоток горько-сладкого чая, его адамово яблоко заколыхалось.
— Тебе бы понравился Уэльс, Билли, — сказала его мамаша. — Много места для мебели и никакого Velcro, путающегося под ногами.
Билли улыбнулся одними глазами. Раздался звонок в дверь.
— Это, наверное, почтальон, — сказала мамаша Билли. — Его манера.
Она плеснула себе в чашку кофе, плюхнула молока и энергично помешала ложечкой. Шлеп, шлеп, шлеп, затопали ее большие ноги по кафельному полу веранды. Нет, она не встала — откинулась на спинку стула и громко пукнула.
В дверь снова позвонили. Затем еще. Потом стихло. Очевидно, почтальон обходил дом, чтобы зайти через сад.
— У меня пакет для мистера Уильяма Барнеса, — сказал почтальон. — Необходимо расписаться.
Билли посмотрел на маму. Крупная женщина тяжело заерзала на плетеном стуле. Она обычно не питала симпатии к служащим, особенно теперь, будучи голой. Но у нее всегда находилось время для почтальона или носильщика, пока их ногти на руках оставались чистыми.
Мамаша Билли стыдливо расстелила «Дейли-Скетч» у себя на коленях и махнула рукой служителю королевской почты.
Служитель королевской почты был немногословен.
— Это для вашего сына, — сказал он. — Расписаться должен он.
Билли повернул голову на двадцать три градуса и произнес свои первые за сегодняшний день слова:
— От кого?
Почтальон посмотрел на пакет.
— От«НекрософтИндастриз», — сказал он. — Из Брентфорда, Мидлсекс.
Билли задумчиво кивнул и поднялся на ноги. Он перепрыгнул через перила веранды, выполнил сальто с кувырком и замер перед почтальоном.
— Ручку, — сказал Билли, протягивая руку. Почтальон вручил Билли пакет, повертел в руках дощечку и ручку.
— Вашей матери не следовало бы, — пробормотал он.
Билли расписался над пунктирной линией и вернул ручку с дощечкой почтальону.
— Пошел ты… Письмоносец ретировался.
Билли вернулся на свое место на веранде и сел. На ветках щебетали птички, среди роз гудели шмели, а солнце разливало на всех свою благодать.
Наверху, в чемодане под кроватью, бабушка Билли сосала свои беззубые десны и грезила Фредериком Аустерлицем.
— Ты думал над тем, чтобы найти работу? — спросила мамаша Билли во время обеда, который по случаю вторника проходил в оранжерее.
Билли посасывал суп через соломинку. Не думал он ни о какой работе.
— У тебя прекрасное образование, сынок, — сказала одетая в цветастый фартук мамаша. — Имея школьный аттестат и университетский диплом, сидишь затворником. А ведь тебе уже двадцать три. Ты нигде не бываешь, подружек у тебя нет. А в школе тебя так хвалили. Ты ведь мог себя показать. Неужели нельзя найти работу по душе?
Билли поднял брови. Тема «работа» всплывала каждый вторник. Вот почему он считал, что небольшие изменения в маме во вторник не повредили бы.
— Так что, сынок? — не отступала мамаша Билли.
— Нет, — ответил Билли. — У меня важные дела.
— Опять «в другом месте»?
— Ну да.
— Но если у тебя дела в другом месте, почему ты никогда туда не ходишь?
Билли постучал костлявым пальцем себе в правый висок.
— Другое место может быть ближе, чем ты думаешь, — ответил он.
Во время чая, который по случаю вторника проходил в буфете под лестницей, мамаша Билли спросила:
— Что было в пакете, который принесли сегодня утром?
— Не знаю, — ответил Билли. — Я его еще не вскрывал.
Во вторник вечером Билли и его матушка никогда не ужинали вместе. В такие вечера она всегда надевала свой лучший твидовый костюм и куда-то уходила. Билли не знал точно, куда, но подозревал, что, наверное, туда же, куда всегда отлучался и Энди, владелец «Веселого садовника».
Хотя куда конкретно, Билли и понятия не имел.
А если Билли наплевать, то зарасти все травой.
Билли сидел за кухонным столом один. Перед ним лежал вскрытый пакет. Под коричневой оберткой оказалась какая-то непонятная штуковина из белой пластмассы и несколько страниц напечатанного текста.
Билли бережно отложил пластмассовую штуковину в сторону и взял верхнюю страницу.
Серфинг по паутине?
А любому доступно! Разве не круто?
Там с усопшими встретиться? Вопросов нет:
А поможет Некронет.
Нет ничего проще.
А сделать нужно пустяк:
Зайти в базу данных человеческих душ,
Отвернув влево с информационного суперхайвея.
Вы на месте. В стране
Ее виртуальных мертвецов.
Так сделайте свой выбор.
Билли отложил эту страницу и взял следующую.
Уважаемый мистер Барнес.
«Некрософт» хотела бы сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться. «Некрософт» — быстро развивающаяся организация на основе передовой компьютерной технологии. Наши цели высоки, задачи определены.
«Некрософт» намеревается установить новый мировой порядок. Нет, не в политическом смысле. Мы хотим добиться того, чтобы каждый жил в мире, гармонии и счастье.
Наша задача — в течение следующих пяти лет полностью искоренить смерть.
Невозможная затея?
Ничего подобного.
С помощью наших новейших нейросетевых сканеров мы получили возможность заносить память и личные свойства любого индивидуума в Некронет.
Некронет — безграничный и абсолютно доступный виртуальный мир. Занесенные в него люди обретают бессмертие. Их дети, внуки и самые отдаленные потомки получают возможность поддерживать с ними контакт.
Вы обретаете возможность прожить долгую жизнь?
Нет. Вы обретаете возможность прожить множество долгих жизней.
И все это за небольшую плату.
Билли скомкал лист и швырнул на пол. Осталась одна страница. На всякий случай Билли прочел и ее.
ЗАРАБОТАЙ КРУГЛЕНЬКУЮ СУММУ
Как? Смотри ниже.
С вами живет инвалид или немощный старик? Вы любите его и ухаживаете за ним каждый день? Подумайте о возможности отправить его в путешествие длиною в жизнь. Расходы мы берем на себя, а вы получаете денежное вознаграждение. Заманчиво?
Обращайтесь к нам по телефону…
Некоторое время Билли сидел, уставившись в пустоту. Пальцы сами собой нащупали на столе пластмассовую штуковину. На ощупь она была приятной — теплой и эластичной. Он знал, что так будет. Так или примерно так. Письмо или звонок по телефону. Шанс на долгую жизнь в той или иной форме. Но чтобы сегодня…
Впрочем, очень даже неплохо.
На работу Билли не устраивался, хотя и получал много предложений. Он ждал, когда представится Шанс. Он следовал Закону Хьюго Руна: наиболее реальный шанс должен представиться наименее наиболее очевидным способом. А наименее наиболее очевидный способ найти работу — это оставаться дома и ничего не предпринимать.
Билли улыбнулся. В «Некрософте» для него работа найдется. Плюс немалое денежное вознаграждение, когда он отдаст бабушку. Билли хорошо умел читать между строк. Очевидно, «Некрософт» ищет престарелых, а то и немощных людей, которые никому особенно не нужны. Они необходимы для исследований и усовершенствования технологии нейросетевого сканирования. Управляй Билли этим процессом сам, он бы действовал точно так же.
— Скоро я сам буду управлять процессом, — сказал Билли, снимая трубку телефона.
Тайна Восточных Моголов
7
Я очнулся с ужасной болью в голове.
— Как вы себя чувствуете, шеф? — осведомился Барри.
— Хуже некуда. Кто меня ударил?
— Вас ударил Дэнни, шеф.
— Дэнни?
Я потер голову и огляделся. Я лежал в переулке. Самом что ни на есть обычном. Черный ход в бар под неоновой вывеской, пожарная лестница с нижней выдвижной секцией, грязные куски бумаги и картона крутом. Я прислушался.
— Он ушел на обед, — сказал Барри.
— Кто? Дэнни?
— Саксофонист, шеф. Тот самый, который всегда играет у открытого окна, и его унылая музыка придает особую атмосферу таким переулкам, как этот.
— Прекрасно. Но…
— Я здесь, — сказал Дэнни, наклонившись ко мне.
— Не дыши на меня, — сказал я ему. — И отстранись слегка.
— Не слышу благодарности, — сказал Дэнни.
— За то, что вырубил меня?
— За то, что спас тебе жизнь.
— Шутишь или как?
— Нет, шеф, не шутит. Лучше послушайте, что он скажет.
— Я спас тебе жизнь, — сказал Дэнни.
— Ты шутишь или как?
— Вы это уже говорили, шеф.
— О, прошу прощения!
— Я следил за тобой, — сказал Дэнни, слегка отстранившись. — Надоели побои Сесила. Я взял и смылся.
— Крылья из перьев?
— Нет. Я попытался представить себе наименее наиболее вероятный способ побега, но потом понял, что если бы мне удалось представить наименее наиболее вероятный способ побега, то он не был бы наименее наиболее вероятным, потому что очевидно…
— Честно говоря, мне наплевать. Зачем ты меня ударил?
— Я же сказал: чтобы спасти тебе жизнь.
— Шутишь или как?
— Шеф, это уже не смешно.
— Извини, Барри… Дэнни, продолжай, только дыши в сторону.
— Как-то в баре я встретил одного нищего, и он рассказал мне одну историю про тех, кто путешествует автостопом. Короче, есть целый парк автофургонов «фольксваген», и они…
— Слышал, — сказал я.
— О том, как они перерабатывают бездомных?
— Слышал, слышал.
— А слышал похожую историю про бабу, которая прикидывается медсестрой и околачивается у психбольниц в ожидании беглых пациентов?
— Э-э… Нет.
— Так вот. Она отвозит их на машине к себе домой, они входят внутрь, и…
— Дальше не надо. Мне все равно. Спасибо, что вытащил меня.
— Не стоит благодарности, — сказал Дэнни. — Ради меня ты бы сделал то же самое.
— Едва ли.
— Но ты ведь рад, что выбрался оттуда?
— Еще бы.
— В том смысле, что сколько бы ты выдержал?
— В мясорубке? Думаю, не слишком долго.
— Я не о мясорубке. Я про другое. Я про нее.
— Про нее? А она еще хуже?
— В этом-то и штука. Я слышал, что эта чертова баба мурыжит свои жертвы по три месяца.
— Три месяца?
— И делает это с ними снова, и снова, и снова.
— Делает что?
— Трахает их. Заставляет заниматься с ней сексом утром, днем и вечером, словно рабов.
— Не бейте его, шеф.
— Поздно, Барри. — Я хорошенько двинул Дэнни в челюсть справа. Удар отшвырнул его на картон.
— Безмозглый ублюдок!
— Есть и светлые стороны, шеф.
— Какие светлые стороны?
— Если бы вы провели три месяца в качестве исполнителя ее сексуальных прихотей, вы бы никогда не закрыли свое дело.
— Ты прав. — Я с трудом поднялся на ноги, подошел к Дэнни и хорошенько его пнул.
— Этого вычеркиваете, шеф?
— Да, Барри, да.
— Здорово. Куда теперь?
Я кивнул на неоновую вывеску.
— Она ни о чем тебе не говорит? — поинтересовался я.
— На ней написано «выход», шеф. А как еще прикажете понимать?
— Проснись, Барри. Здесь я выступаю как Ласло Вудбайн, в конце главы получивший по голове и очнувшийся в переулке. Вудбайн появлялся лишь в четырех местах, помнишь? Так которое следующее по списку?
— Бар, шеф, где вы проводите время в непринужденных беседах. Этого у вас не отнимешь.
— Последнее замечание я пропускаю мимо ушей. А насчет бара ты прав. Может, угадаешь название?
— Наверное, бар Фанджо, шеф?
— Как всегда, не так ли?
Как всегда. По крайней мере в рассказах о похождениях Ласло Вудбайна. Лучшим приятелем Вудбайна был бармен по имени Фанджо. Вудбайн всегда ходил в его бар, проводил время в непринужденных беседах и выслушивал обстоятельства дела очередной клиентки. Серьезность таких дел не всегда бросалась в глаза, но непременно обнаруживалась впоследствии. Клиентки, как это часто бывает, сначала стеснялись его, но в конце концов он добивался их симпатии, и они помогали ему раскрыть дело. Где бы он ни был, Вудбайн всегда оставался на высоте.
— Так идемте же, — сказал Барри. — Не будем нарушать традицию.
Я толкнул входную дверь и оказался в мрачном коридоре, а оттуда — в не менее мрачном баре.
Я сказал «в не менее мрачном», но это мягко сказано. В баре царила гнетущая атмосфера. То есть в ней не было жизни. Внутри было безрадостно, неуютно и тоскливо… Скорбный, печальный, мрачный и даже траурный бар. Бар, навевавший хандру и уныние, меланхолию и печаль. Бар, вызывающий горечь. Пивная слез. Кабак скорби. Забегаловка…
— Заходи, — сказал Фанджо. — Я недавно сделал ремонт.
Я покосился на толстяка. Он стоял за стойкой, здоровый как боров, и улыбался, как перееханная автомобилем кошка. Фанджо был необъятен, то есть…
— Я сказал, заходи.
— Извини, Фанджо, — сказал я. — Я просто подумал вслух.
— Если это прикол, то отстойный. Мы расхохотались.
Впрочем, не помню, почему. Фанджо пригласил меня к стойке, и я сел прямо напротив него.
— Новые стулья, — заметил я.
— Сорт что надо.
Мы снова расхохотались. Потом перестали.
— Не понимаю, чего мы так веселимся, — сказал Фанджо.
Я снял фетровую шляпу и поправил края.
— Думаю, все дело в игре слов и юморе от сортира, — объяснил я. — Ты сказал «отстойный», я сказал «стул», ты сказал «сорт», как в слове «сортир», и мы засмеялись.
— Мы с тобой два чудака, — сказал Фанджо. Так оно и было.
— Итак, — сказал Фанджо, когда мы кончили смеяться и он налил мне стакан бурбона и подал тарелку чипсов. — Не пора ли нам расстаться со своими стульями и, как раньше, перейти в кресла?
Я посмотрел на кресла Фанджо.
— Чересчур большие. Где ты их купил?
— В «Биг Черс».
— Это самые большие, которые у них были?
— Самые маленькие.
— Понял, — сказал я, хотя ничего не понял.
— Вижу, что понял, — сказал Фанджо. Впрочем, я не поверил.
Мы снова рассмеялись — так, на всякий случай — и я принялся за свои чипсы.
— Ну, — сказал толстяк, — рассказывай, как дела?
— Не дела, а дело. О саквояже.
— О саквояже? — Фанджо присвистнул. — Только и слышу сегодня, что «саквояж».
— Правда?
— Ей-богу. Возьмем хотя бы сегодняшнее утро. Стою я за стойкой, работаю, и вдруг входит парень. Обычный такой. В костюме, галстуке, в начищенных ботинках. Но с головой что-то странное.
— С головой?
— Головка такая маленькая. Размером с апельсин.
— Будет врать-то.
— Клянусь, так и было. Парень заказал пива, но видит, что я на него уставился, и говорит: «Валяй, спрашивай». А я говорю: «О чем?» А он говорит: «О моей голове». А я: «Больно надо». А он: «А я и так скажу». И сказал. «Так было не всегда», — начал парень, показав на свою голову. — «Когда-то я служил главным корабельным старшиной на „Мэри Грей“, первоклассном крейсере, приписанном к Сан-Франциско. Женщины меня никогда не пропускали, и подобная работа была как раз по мне. Элегантная форма и множество одиноких женщин, ищущих любви. Я был нарасхват днем и ночью. Сказка».
— Сукин сын, — сказал я.
— Вот уж точно, — согласился Фанджо. — «Ну вот, — продолжал парень. — Плыть до Сан-Франциско оставалось еще несколько дней, а я крутил с одной молодой богатой наследницей, предпочитавшей заниматься любовью в спасательной шлюпке. Однажды ночью она неудачно повернулась, и я оказался за бортом. Корабль ушел, и я остался один посреди океана. Я думал, что мне конец, но как-то держался на плаву. Я несколько раз терял сознание, когда однажды увидел лодку, а в ней человека, гребущего меч-рыбой, словно веслом. Впрочем, моих криков о помощи он не услышал, а через несколько дней меня выбросило на необитаемый остров. Еды было вдоволь. Я ловил рыбу, ел фрукты и выжил. Но я сходил с ума от одиночества и отсутствия женского общества, так хотелось перепихнуться. И вот однажды, когда я брел вдоль пляжа, я наткнулся на этот саквояж».
— Саквояж? — переспросил я.
— Саквояж вуду, — пояснил Фанджо. — Но продолжу рассказ от лица того парня. «Я его сразу узнал, — сказал парень. — Некоторое время назад я был на Гаити в одном из туземных поселков. Хотел поглазеть на черных девочек, танцующих нагишом. На одном из жертвенников я и приметил точно такой же саквояж. Он был весь покрыт черепами. Жутковатая штуковина».
— Враки, — сказал я.
— Заткнись, — сказал Фанджо. — «Ты освободил меня от саквояжа вуду, — сказала джинья, — в котором я провела в заточении тысячу лет. Чтобы вознаградить тебя, я выполню любое твое желание». Мне нужно было приказать ей помочь мне убраться с этого острова, но я этого не сделал. Передо мной стояла красивая женщина, и я лишь промямлил: «Хочу заняться с тобой любовью». Но красавица покачала головой: «У джиннов нет этих органов». Она показала на свою паховую область. Я был в отчаянии и сказал…
— … Тогда как насчет маленькой головки?
— Верно, — сказал Фаджо. — Как ты догадался?
— Это старая шутка. Ее все знают.
— Я не в курсе, — сказал толстяк. — Так ты считаешь, он все это выдумал?
— Я считаю, что выдумываешь ты.
— Неужели? — Фанджо сунул руку под стойку и вытащил крошечную шляпу. — А что ты скажешь по поводу этого? Он оставил.
Я внимательно осмотрел шляпу.
— Это кукольная шляпа, — сказала я Фанджо. — Точнее, шляпа перчаточной куклы по имени Норрис. Ее придумал художник Альберт Таппер еще в пятидесятых годах. Кроме того, им была написана целая серия книг о приключениях Норриса. Норрис был фурункулом на шее одного владельца ночного клуба и вечно попадал в смешные ситуации. К сожалению, мир еще не был готов к книгам о бубонах, и Альберт умер, став трагической жертвой идиотского несчастного случая, в котором не обошлось без резиновых лент и купальной шапочки. Фанджо присвистнул.
— Похоже, ты разбираешься в сопутствующей продукции, — сказал он.
— Приятель, в моем деле необходимо знать многие мелочи.
— Извините, шеф, — сказал Барри. — Ненавижу вас перебивать, но хоть непринужденная беседа — важная часть методологии Ласло Вудбайна, нутром чую, мы зря теряем здесь время.
— Терпение, Барри. Скоро все прояснится.
— Ладно.
— Жаль, что ты не веришь рассказу о человеке с маленькой головой, — сказал Фанджо. — Может быть, если я покажу тебе саквояж…
— Он оставил саквояж? Саквояж вуду?
— Он сказал, что ему неловко носить его с собой. Сказал, что на него все оборачиваются.
— Немедленно покажи саквояж.
— Конечно, — сказал Фанджо, сунув было руку вниз. — Нет, подожди. Сейчас обслужу этого посетителя.
Я повернулся, чтобы взглянуть на посетителя, и, могу признаться, мне понравилось то, что я увидел.
Она была прекрасна. Божественна. Елена Троянская. Афродита. Венера. Она была грациозна и величава, с повадками львицы. Она была восхитительна, лучезарна и обворожительна, прелестна и соблазнительна…
— Рада, что вы так думаете, — сказала леди и улыбнулась щербатым ртом.
— Дай я сам предложу даме, — сказал я Фанджо, который уже придвигал ей стакан пива.
— Сразу видно — джентльмен. — Леди повернулась в мою сторону и снова улыбнулась.
— Меня зовут Вудбайн, — представился я. — Ласло Вудбайн. — Можно просто Лас.
— Приятно познакомиться, Час.
— Э-э… Лас. Меня зовут Лас.
— О, прошу меня извинить. — Леди склонила голову набок и ударила себя кулаком в правое ухо. — Кусок морковки застрял у меня в левом ухе, — объяснила она. — Вы знаете, как это бывает, когда уплетаешь за обе щеки. Голова оказывается чуть ли не в салатнице.
Я согласился. (Еще как!)
— Я всегда говорю: не упускай возможность нажраться до отвала. — Леди щербато улыбнулась.
— Абсолютно с вами согласен.
— Еще бы.
Обслужив даму, Фанджо повернулся ко мне.
— Еще стаканчик, сэр? — поинтересовался он.
— Хочу взглянуть на саквояж, — сказал я.
— Да, да, конечно… Куда же я его подевал? Пока он искал, я соображал, как разговорить даму.
И посмотреть, к чему это приведет. Ослепить ее своим остроумием. Сделать ее мягкой, как пластилин. Завладеть всеми ее струнами.
— Вы не похожи на толстушку, — сказал я.
— Льстец, — парировала она, закатив мне такую пощечину, что вылетело несколько пломб. — Я вижу тебя насквозь!
Я улыбнулся, вложив в улыбку все свое обаяние.
— Я не мог видеть вас в каком-нибудь фильме?
— Может быть. — Она залпом осушила стакан и вытерла подбородок.
— Точно, видел, — сказал я. — Сейчас вспомню имя.
Леди повернулась в профиль и показала на свой нос.
— Есть, — сказал я. — Вы — Джабба Хатт. Леди врезала мне со всего размаху.
— Казанова, — хихикнула она. — Роковой мужчина.
Я подвигал челюстью. Вроде не сломана.
— У вас хорошо поставлен удар, — сказал я тоном человека, знающего толк в таких вещах. — А как вам вот этот?
И я пнул ее в живот.
Леди согнулась пополам, но быстро выпрямилась.
— Вы очень любезны с дамами, — сказала она и ударила меня головой в лицо.
Я упал, больно ударившись шеей. Однако я знал, что победа будет за мной. Я вскочил на ноги и обрушил на леди табуретку.
— Как думаете, чья возьмет?
— Моя, — сказала леди и выхватила нож.
— Не хотел прерывать воркование двух голубков, — сказал Фанджо, — но я нашел саквояж.
Ногой я выбил у леди нож и ударом по голове поверг ее ниц.
— Сейчас вернусь, дорогая. Фанджо водрузил саквояж на стойку.
— Ну, что скажешь? — поинтересовался он. Я окинул саквояж профессиональным взглядом.
— Боже мой. Думаю, это тот самый. Саквояж был около двадцати дюймов высотой, имел форму саквояжа, был покрыт черепами и отлит из гипса. Мамаша Билли сказала, что я его сразу узнаю, как только увижу. И вот пожалуйста.
Я даже не знал, что сказать. Я искал этот саквояж долгие десять лет. Объездил все от Брэмфилда до Брентфорда. Где только не был. Пересек нехоженые пустыни, бороздил заснеженную тундру, колесил по дорогам и лазил в горы, истоптал не одну пару обуви, побывал во всех частях света, поднимался в воздух и спускался в пропасти…
Когда Билли ел, он сидел практически неподвижно. Двигалась лишь его челюсть — медленно и ритмично. Двадцать три движения в минуту. Матушка Билли, напротив, была очень оживленным едоком, склонным к размахиванию руками и гортанным звукам. К отрыжкам и метеоризму. К расшвыриванию еды и громыханию столовыми приборами. Они дополняли друг друга, что естественно для матери и сына.
— Здесь говорится, — сказала мамаша Билли, читая вслух «Дейли-Скетч», — что усы у него стали такими, что без скипидара не обойтись.
Билли проглотил хорошо пережеванный кусок селедки и посмотрел на мать. Славная женщина. Крупная. Не обделенная природой. С пышными формами. С голодухи, наверное, будешь есть ее месяца два, не меньше, конечно, при наличии морозильника для хранения излишков мяса.
— Ой, — сказала мамаша Билли, — я не то прочла. Скипи — имя чревовещателя. У кретина нет усов.
Билли сделал едва заметное движение головой — достаточное лишь, чтобы жидкость из чашки полилась меж губ. Билли только пригубливал горько-сладкий чай, не глотая.
— Эта Африка для тебя, — сказала мамаша Билли. — Могила для белых и родной дом для черных. Кстати, ты покормил бабушку?
Билли опустил веки. Конечно, он покормил бабушку. Он всегда кормил бабушку. Кормить бабушку его обязанность. Ему это очень нравилось. В конце концов он ее любил.
Билли держал бабушку в чемодане.
Чемодан был большим, с просверленными в крышке дырками. Нет, ни о каких изуверствах и тому подобное речь не идет. Просто экономия места. Когда-то бабушка Билли занимала очень много места. Ее кровать была самой большой в доме и самой удобной. Теперь Билли делил ее с мамой.
А бабушка жила в чемодане под кроватью.
По выходным Билли вытаскивал бабушку, мыл и переодевал. Не каждый мальчик был так внимателен к своей бабушке, как Билли.
Но и не у каждого мальчика была такая бабушка, как у Билли.
В молодости она танцевала мамбу с Фредериком Аустерлицем, играла на сцене вместе с Сарой Бер-нар, блистала на приемах и светских раутах.
Теперь она состарилась, ослабела и высохла, потеряла способность говорить и двигаться. Оглохла и ослепла. Ее ела моль и грызли крысы.
Но Билли всегда находил для нее время, хотя и не сострадал ей.
— По-видимому, — продолжала мамаша Билли, тряся газетенкой, — у валлийцев нет никакого представления о Velcro. Однажды мы с твоим отцом были в Северном Уэльсе. Твой отец высокий человек, а валлийцы очень низкорослы. Прямо пигмеи какие-то. Словом, карлики. Твоего отца они просто боготворили. Мэр Гарлеха подарил ему пару подтяжек, которые мерцали в темноте. По-моему, что-то связанное с минералами.
Билли сделал глоток горько-сладкого чая, его адамово яблоко заколыхалось.
— Тебе бы понравился Уэльс, Билли, — сказала его мамаша. — Много места для мебели и никакого Velcro, путающегося под ногами.
Билли улыбнулся одними глазами. Раздался звонок в дверь.
— Это, наверное, почтальон, — сказала мамаша Билли. — Его манера.
Она плеснула себе в чашку кофе, плюхнула молока и энергично помешала ложечкой. Шлеп, шлеп, шлеп, затопали ее большие ноги по кафельному полу веранды. Нет, она не встала — откинулась на спинку стула и громко пукнула.
В дверь снова позвонили. Затем еще. Потом стихло. Очевидно, почтальон обходил дом, чтобы зайти через сад.
— У меня пакет для мистера Уильяма Барнеса, — сказал почтальон. — Необходимо расписаться.
Билли посмотрел на маму. Крупная женщина тяжело заерзала на плетеном стуле. Она обычно не питала симпатии к служащим, особенно теперь, будучи голой. Но у нее всегда находилось время для почтальона или носильщика, пока их ногти на руках оставались чистыми.
Мамаша Билли стыдливо расстелила «Дейли-Скетч» у себя на коленях и махнула рукой служителю королевской почты.
Служитель королевской почты был немногословен.
— Это для вашего сына, — сказал он. — Расписаться должен он.
Билли повернул голову на двадцать три градуса и произнес свои первые за сегодняшний день слова:
— От кого?
Почтальон посмотрел на пакет.
— От«НекрософтИндастриз», — сказал он. — Из Брентфорда, Мидлсекс.
Билли задумчиво кивнул и поднялся на ноги. Он перепрыгнул через перила веранды, выполнил сальто с кувырком и замер перед почтальоном.
— Ручку, — сказал Билли, протягивая руку. Почтальон вручил Билли пакет, повертел в руках дощечку и ручку.
— Вашей матери не следовало бы, — пробормотал он.
Билли расписался над пунктирной линией и вернул ручку с дощечкой почтальону.
— Пошел ты… Письмоносец ретировался.
Билли вернулся на свое место на веранде и сел. На ветках щебетали птички, среди роз гудели шмели, а солнце разливало на всех свою благодать.
Наверху, в чемодане под кроватью, бабушка Билли сосала свои беззубые десны и грезила Фредериком Аустерлицем.
— Ты думал над тем, чтобы найти работу? — спросила мамаша Билли во время обеда, который по случаю вторника проходил в оранжерее.
Билли посасывал суп через соломинку. Не думал он ни о какой работе.
— У тебя прекрасное образование, сынок, — сказала одетая в цветастый фартук мамаша. — Имея школьный аттестат и университетский диплом, сидишь затворником. А ведь тебе уже двадцать три. Ты нигде не бываешь, подружек у тебя нет. А в школе тебя так хвалили. Ты ведь мог себя показать. Неужели нельзя найти работу по душе?
Билли поднял брови. Тема «работа» всплывала каждый вторник. Вот почему он считал, что небольшие изменения в маме во вторник не повредили бы.
— Так что, сынок? — не отступала мамаша Билли.
— Нет, — ответил Билли. — У меня важные дела.
— Опять «в другом месте»?
— Ну да.
— Но если у тебя дела в другом месте, почему ты никогда туда не ходишь?
Билли постучал костлявым пальцем себе в правый висок.
— Другое место может быть ближе, чем ты думаешь, — ответил он.
Во время чая, который по случаю вторника проходил в буфете под лестницей, мамаша Билли спросила:
— Что было в пакете, который принесли сегодня утром?
— Не знаю, — ответил Билли. — Я его еще не вскрывал.
Во вторник вечером Билли и его матушка никогда не ужинали вместе. В такие вечера она всегда надевала свой лучший твидовый костюм и куда-то уходила. Билли не знал точно, куда, но подозревал, что, наверное, туда же, куда всегда отлучался и Энди, владелец «Веселого садовника».
Хотя куда конкретно, Билли и понятия не имел.
А если Билли наплевать, то зарасти все травой.
Билли сидел за кухонным столом один. Перед ним лежал вскрытый пакет. Под коричневой оберткой оказалась какая-то непонятная штуковина из белой пластмассы и несколько страниц напечатанного текста.
Билли бережно отложил пластмассовую штуковину в сторону и взял верхнюю страницу.
Серфинг по паутине?
А любому доступно! Разве не круто?
Там с усопшими встретиться? Вопросов нет:
А поможет Некронет.
Нет ничего проще.
А сделать нужно пустяк:
Зайти в базу данных человеческих душ,
Отвернув влево с информационного суперхайвея.
Вы на месте. В стране
Ее виртуальных мертвецов.
Так сделайте свой выбор.
Билли отложил эту страницу и взял следующую.
Уважаемый мистер Барнес.
«Некрософт» хотела бы сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться. «Некрософт» — быстро развивающаяся организация на основе передовой компьютерной технологии. Наши цели высоки, задачи определены.
«Некрософт» намеревается установить новый мировой порядок. Нет, не в политическом смысле. Мы хотим добиться того, чтобы каждый жил в мире, гармонии и счастье.
Наша задача — в течение следующих пяти лет полностью искоренить смерть.
Невозможная затея?
Ничего подобного.
С помощью наших новейших нейросетевых сканеров мы получили возможность заносить память и личные свойства любого индивидуума в Некронет.
Некронет — безграничный и абсолютно доступный виртуальный мир. Занесенные в него люди обретают бессмертие. Их дети, внуки и самые отдаленные потомки получают возможность поддерживать с ними контакт.
Вы обретаете возможность прожить долгую жизнь?
Нет. Вы обретаете возможность прожить множество долгих жизней.
И все это за небольшую плату.
Билли скомкал лист и швырнул на пол. Осталась одна страница. На всякий случай Билли прочел и ее.
ЗАРАБОТАЙ КРУГЛЕНЬКУЮ СУММУ
Как? Смотри ниже.
С вами живет инвалид или немощный старик? Вы любите его и ухаживаете за ним каждый день? Подумайте о возможности отправить его в путешествие длиною в жизнь. Расходы мы берем на себя, а вы получаете денежное вознаграждение. Заманчиво?
Обращайтесь к нам по телефону…
Некоторое время Билли сидел, уставившись в пустоту. Пальцы сами собой нащупали на столе пластмассовую штуковину. На ощупь она была приятной — теплой и эластичной. Он знал, что так будет. Так или примерно так. Письмо или звонок по телефону. Шанс на долгую жизнь в той или иной форме. Но чтобы сегодня…
Впрочем, очень даже неплохо.
На работу Билли не устраивался, хотя и получал много предложений. Он ждал, когда представится Шанс. Он следовал Закону Хьюго Руна: наиболее реальный шанс должен представиться наименее наиболее очевидным способом. А наименее наиболее очевидный способ найти работу — это оставаться дома и ничего не предпринимать.
Билли улыбнулся. В «Некрософте» для него работа найдется. Плюс немалое денежное вознаграждение, когда он отдаст бабушку. Билли хорошо умел читать между строк. Очевидно, «Некрософт» ищет престарелых, а то и немощных людей, которые никому особенно не нужны. Они необходимы для исследований и усовершенствования технологии нейросетевого сканирования. Управляй Билли этим процессом сам, он бы действовал точно так же.
— Скоро я сам буду управлять процессом, — сказал Билли, снимая трубку телефона.
Тайна Восточных Моголов
Шикарную тачку я видел вчера:
Вся в золоте — арабские номера.
Шейх за рулем — бурнус, борода.
С потрохами он купит нас, господа.
И девок у них, будто блох у пса;
Им — яхты, отели, дома и леса.
Толчок золотой, золотой телефон —
И хавают бочками Eau de Cologne.
Урок преподал мне один сосунок.
Богатого папы безбедный сынок:
«Ты внаглую прись, коль кишка не тонка».
Попробовал — тут же намяли бока.
7
Бог, должно быть, очень любит рабочий класс — в том смысле, что он у Него получился таким многочисленным.
Антон Лавэй
Я очнулся с ужасной болью в голове.
— Как вы себя чувствуете, шеф? — осведомился Барри.
— Хуже некуда. Кто меня ударил?
— Вас ударил Дэнни, шеф.
— Дэнни?
Я потер голову и огляделся. Я лежал в переулке. Самом что ни на есть обычном. Черный ход в бар под неоновой вывеской, пожарная лестница с нижней выдвижной секцией, грязные куски бумаги и картона крутом. Я прислушался.
— Он ушел на обед, — сказал Барри.
— Кто? Дэнни?
— Саксофонист, шеф. Тот самый, который всегда играет у открытого окна, и его унылая музыка придает особую атмосферу таким переулкам, как этот.
— Прекрасно. Но…
— Я здесь, — сказал Дэнни, наклонившись ко мне.
— Не дыши на меня, — сказал я ему. — И отстранись слегка.
— Не слышу благодарности, — сказал Дэнни.
— За то, что вырубил меня?
— За то, что спас тебе жизнь.
— Шутишь или как?
— Нет, шеф, не шутит. Лучше послушайте, что он скажет.
— Я спас тебе жизнь, — сказал Дэнни.
— Ты шутишь или как?
— Вы это уже говорили, шеф.
— О, прошу прощения!
— Я следил за тобой, — сказал Дэнни, слегка отстранившись. — Надоели побои Сесила. Я взял и смылся.
— Крылья из перьев?
— Нет. Я попытался представить себе наименее наиболее вероятный способ побега, но потом понял, что если бы мне удалось представить наименее наиболее вероятный способ побега, то он не был бы наименее наиболее вероятным, потому что очевидно…
— Честно говоря, мне наплевать. Зачем ты меня ударил?
— Я же сказал: чтобы спасти тебе жизнь.
— Шутишь или как?
— Шеф, это уже не смешно.
— Извини, Барри… Дэнни, продолжай, только дыши в сторону.
— Как-то в баре я встретил одного нищего, и он рассказал мне одну историю про тех, кто путешествует автостопом. Короче, есть целый парк автофургонов «фольксваген», и они…
— Слышал, — сказал я.
— О том, как они перерабатывают бездомных?
— Слышал, слышал.
— А слышал похожую историю про бабу, которая прикидывается медсестрой и околачивается у психбольниц в ожидании беглых пациентов?
— Э-э… Нет.
— Так вот. Она отвозит их на машине к себе домой, они входят внутрь, и…
— Дальше не надо. Мне все равно. Спасибо, что вытащил меня.
— Не стоит благодарности, — сказал Дэнни. — Ради меня ты бы сделал то же самое.
— Едва ли.
— Но ты ведь рад, что выбрался оттуда?
— Еще бы.
— В том смысле, что сколько бы ты выдержал?
— В мясорубке? Думаю, не слишком долго.
— Я не о мясорубке. Я про другое. Я про нее.
— Про нее? А она еще хуже?
— В этом-то и штука. Я слышал, что эта чертова баба мурыжит свои жертвы по три месяца.
— Три месяца?
— И делает это с ними снова, и снова, и снова.
— Делает что?
— Трахает их. Заставляет заниматься с ней сексом утром, днем и вечером, словно рабов.
— Не бейте его, шеф.
— Поздно, Барри. — Я хорошенько двинул Дэнни в челюсть справа. Удар отшвырнул его на картон.
— Безмозглый ублюдок!
— Есть и светлые стороны, шеф.
— Какие светлые стороны?
— Если бы вы провели три месяца в качестве исполнителя ее сексуальных прихотей, вы бы никогда не закрыли свое дело.
— Ты прав. — Я с трудом поднялся на ноги, подошел к Дэнни и хорошенько его пнул.
— Этого вычеркиваете, шеф?
— Да, Барри, да.
— Здорово. Куда теперь?
Я кивнул на неоновую вывеску.
— Она ни о чем тебе не говорит? — поинтересовался я.
— На ней написано «выход», шеф. А как еще прикажете понимать?
— Проснись, Барри. Здесь я выступаю как Ласло Вудбайн, в конце главы получивший по голове и очнувшийся в переулке. Вудбайн появлялся лишь в четырех местах, помнишь? Так которое следующее по списку?
— Бар, шеф, где вы проводите время в непринужденных беседах. Этого у вас не отнимешь.
— Последнее замечание я пропускаю мимо ушей. А насчет бара ты прав. Может, угадаешь название?
— Наверное, бар Фанджо, шеф?
— Как всегда, не так ли?
Как всегда. По крайней мере в рассказах о похождениях Ласло Вудбайна. Лучшим приятелем Вудбайна был бармен по имени Фанджо. Вудбайн всегда ходил в его бар, проводил время в непринужденных беседах и выслушивал обстоятельства дела очередной клиентки. Серьезность таких дел не всегда бросалась в глаза, но непременно обнаруживалась впоследствии. Клиентки, как это часто бывает, сначала стеснялись его, но в конце концов он добивался их симпатии, и они помогали ему раскрыть дело. Где бы он ни был, Вудбайн всегда оставался на высоте.
— Так идемте же, — сказал Барри. — Не будем нарушать традицию.
Я толкнул входную дверь и оказался в мрачном коридоре, а оттуда — в не менее мрачном баре.
Я сказал «в не менее мрачном», но это мягко сказано. В баре царила гнетущая атмосфера. То есть в ней не было жизни. Внутри было безрадостно, неуютно и тоскливо… Скорбный, печальный, мрачный и даже траурный бар. Бар, навевавший хандру и уныние, меланхолию и печаль. Бар, вызывающий горечь. Пивная слез. Кабак скорби. Забегаловка…
— Заходи, — сказал Фанджо. — Я недавно сделал ремонт.
Я покосился на толстяка. Он стоял за стойкой, здоровый как боров, и улыбался, как перееханная автомобилем кошка. Фанджо был необъятен, то есть…
— Я сказал, заходи.
— Извини, Фанджо, — сказал я. — Я просто подумал вслух.
— Если это прикол, то отстойный. Мы расхохотались.
Впрочем, не помню, почему. Фанджо пригласил меня к стойке, и я сел прямо напротив него.
— Новые стулья, — заметил я.
— Сорт что надо.
Мы снова расхохотались. Потом перестали.
— Не понимаю, чего мы так веселимся, — сказал Фанджо.
Я снял фетровую шляпу и поправил края.
— Думаю, все дело в игре слов и юморе от сортира, — объяснил я. — Ты сказал «отстойный», я сказал «стул», ты сказал «сорт», как в слове «сортир», и мы засмеялись.
— Мы с тобой два чудака, — сказал Фанджо. Так оно и было.
— Итак, — сказал Фанджо, когда мы кончили смеяться и он налил мне стакан бурбона и подал тарелку чипсов. — Не пора ли нам расстаться со своими стульями и, как раньше, перейти в кресла?
Я посмотрел на кресла Фанджо.
— Чересчур большие. Где ты их купил?
— В «Биг Черс».
— Это самые большие, которые у них были?
— Самые маленькие.
— Понял, — сказал я, хотя ничего не понял.
— Вижу, что понял, — сказал Фанджо. Впрочем, я не поверил.
Мы снова рассмеялись — так, на всякий случай — и я принялся за свои чипсы.
— Ну, — сказал толстяк, — рассказывай, как дела?
— Не дела, а дело. О саквояже.
— О саквояже? — Фанджо присвистнул. — Только и слышу сегодня, что «саквояж».
— Правда?
— Ей-богу. Возьмем хотя бы сегодняшнее утро. Стою я за стойкой, работаю, и вдруг входит парень. Обычный такой. В костюме, галстуке, в начищенных ботинках. Но с головой что-то странное.
— С головой?
— Головка такая маленькая. Размером с апельсин.
— Будет врать-то.
— Клянусь, так и было. Парень заказал пива, но видит, что я на него уставился, и говорит: «Валяй, спрашивай». А я говорю: «О чем?» А он говорит: «О моей голове». А я: «Больно надо». А он: «А я и так скажу». И сказал. «Так было не всегда», — начал парень, показав на свою голову. — «Когда-то я служил главным корабельным старшиной на „Мэри Грей“, первоклассном крейсере, приписанном к Сан-Франциско. Женщины меня никогда не пропускали, и подобная работа была как раз по мне. Элегантная форма и множество одиноких женщин, ищущих любви. Я был нарасхват днем и ночью. Сказка».
— Сукин сын, — сказал я.
— Вот уж точно, — согласился Фанджо. — «Ну вот, — продолжал парень. — Плыть до Сан-Франциско оставалось еще несколько дней, а я крутил с одной молодой богатой наследницей, предпочитавшей заниматься любовью в спасательной шлюпке. Однажды ночью она неудачно повернулась, и я оказался за бортом. Корабль ушел, и я остался один посреди океана. Я думал, что мне конец, но как-то держался на плаву. Я несколько раз терял сознание, когда однажды увидел лодку, а в ней человека, гребущего меч-рыбой, словно веслом. Впрочем, моих криков о помощи он не услышал, а через несколько дней меня выбросило на необитаемый остров. Еды было вдоволь. Я ловил рыбу, ел фрукты и выжил. Но я сходил с ума от одиночества и отсутствия женского общества, так хотелось перепихнуться. И вот однажды, когда я брел вдоль пляжа, я наткнулся на этот саквояж».
— Саквояж? — переспросил я.
— Саквояж вуду, — пояснил Фанджо. — Но продолжу рассказ от лица того парня. «Я его сразу узнал, — сказал парень. — Некоторое время назад я был на Гаити в одном из туземных поселков. Хотел поглазеть на черных девочек, танцующих нагишом. На одном из жертвенников я и приметил точно такой же саквояж. Он был весь покрыт черепами. Жутковатая штуковина».
— Враки, — сказал я.
— Заткнись, — сказал Фанджо. — «Ты освободил меня от саквояжа вуду, — сказала джинья, — в котором я провела в заточении тысячу лет. Чтобы вознаградить тебя, я выполню любое твое желание». Мне нужно было приказать ей помочь мне убраться с этого острова, но я этого не сделал. Передо мной стояла красивая женщина, и я лишь промямлил: «Хочу заняться с тобой любовью». Но красавица покачала головой: «У джиннов нет этих органов». Она показала на свою паховую область. Я был в отчаянии и сказал…
— … Тогда как насчет маленькой головки?
— Верно, — сказал Фаджо. — Как ты догадался?
— Это старая шутка. Ее все знают.
— Я не в курсе, — сказал толстяк. — Так ты считаешь, он все это выдумал?
— Я считаю, что выдумываешь ты.
— Неужели? — Фанджо сунул руку под стойку и вытащил крошечную шляпу. — А что ты скажешь по поводу этого? Он оставил.
Я внимательно осмотрел шляпу.
— Это кукольная шляпа, — сказала я Фанджо. — Точнее, шляпа перчаточной куклы по имени Норрис. Ее придумал художник Альберт Таппер еще в пятидесятых годах. Кроме того, им была написана целая серия книг о приключениях Норриса. Норрис был фурункулом на шее одного владельца ночного клуба и вечно попадал в смешные ситуации. К сожалению, мир еще не был готов к книгам о бубонах, и Альберт умер, став трагической жертвой идиотского несчастного случая, в котором не обошлось без резиновых лент и купальной шапочки. Фанджо присвистнул.
— Похоже, ты разбираешься в сопутствующей продукции, — сказал он.
— Приятель, в моем деле необходимо знать многие мелочи.
— Извините, шеф, — сказал Барри. — Ненавижу вас перебивать, но хоть непринужденная беседа — важная часть методологии Ласло Вудбайна, нутром чую, мы зря теряем здесь время.
— Терпение, Барри. Скоро все прояснится.
— Ладно.
— Жаль, что ты не веришь рассказу о человеке с маленькой головой, — сказал Фанджо. — Может быть, если я покажу тебе саквояж…
— Он оставил саквояж? Саквояж вуду?
— Он сказал, что ему неловко носить его с собой. Сказал, что на него все оборачиваются.
— Немедленно покажи саквояж.
— Конечно, — сказал Фанджо, сунув было руку вниз. — Нет, подожди. Сейчас обслужу этого посетителя.
Я повернулся, чтобы взглянуть на посетителя, и, могу признаться, мне понравилось то, что я увидел.
Она была прекрасна. Божественна. Елена Троянская. Афродита. Венера. Она была грациозна и величава, с повадками львицы. Она была восхитительна, лучезарна и обворожительна, прелестна и соблазнительна…
— Рада, что вы так думаете, — сказала леди и улыбнулась щербатым ртом.
— Дай я сам предложу даме, — сказал я Фанджо, который уже придвигал ей стакан пива.
— Сразу видно — джентльмен. — Леди повернулась в мою сторону и снова улыбнулась.
— Меня зовут Вудбайн, — представился я. — Ласло Вудбайн. — Можно просто Лас.
— Приятно познакомиться, Час.
— Э-э… Лас. Меня зовут Лас.
— О, прошу меня извинить. — Леди склонила голову набок и ударила себя кулаком в правое ухо. — Кусок морковки застрял у меня в левом ухе, — объяснила она. — Вы знаете, как это бывает, когда уплетаешь за обе щеки. Голова оказывается чуть ли не в салатнице.
Я согласился. (Еще как!)
— Я всегда говорю: не упускай возможность нажраться до отвала. — Леди щербато улыбнулась.
— Абсолютно с вами согласен.
— Еще бы.
Обслужив даму, Фанджо повернулся ко мне.
— Еще стаканчик, сэр? — поинтересовался он.
— Хочу взглянуть на саквояж, — сказал я.
— Да, да, конечно… Куда же я его подевал? Пока он искал, я соображал, как разговорить даму.
И посмотреть, к чему это приведет. Ослепить ее своим остроумием. Сделать ее мягкой, как пластилин. Завладеть всеми ее струнами.
— Вы не похожи на толстушку, — сказал я.
— Льстец, — парировала она, закатив мне такую пощечину, что вылетело несколько пломб. — Я вижу тебя насквозь!
Я улыбнулся, вложив в улыбку все свое обаяние.
— Я не мог видеть вас в каком-нибудь фильме?
— Может быть. — Она залпом осушила стакан и вытерла подбородок.
— Точно, видел, — сказал я. — Сейчас вспомню имя.
Леди повернулась в профиль и показала на свой нос.
— Есть, — сказал я. — Вы — Джабба Хатт. Леди врезала мне со всего размаху.
— Казанова, — хихикнула она. — Роковой мужчина.
Я подвигал челюстью. Вроде не сломана.
— У вас хорошо поставлен удар, — сказал я тоном человека, знающего толк в таких вещах. — А как вам вот этот?
И я пнул ее в живот.
Леди согнулась пополам, но быстро выпрямилась.
— Вы очень любезны с дамами, — сказала она и ударила меня головой в лицо.
Я упал, больно ударившись шеей. Однако я знал, что победа будет за мной. Я вскочил на ноги и обрушил на леди табуретку.
— Как думаете, чья возьмет?
— Моя, — сказала леди и выхватила нож.
— Не хотел прерывать воркование двух голубков, — сказал Фанджо, — но я нашел саквояж.
Ногой я выбил у леди нож и ударом по голове поверг ее ниц.
— Сейчас вернусь, дорогая. Фанджо водрузил саквояж на стойку.
— Ну, что скажешь? — поинтересовался он. Я окинул саквояж профессиональным взглядом.
— Боже мой. Думаю, это тот самый. Саквояж был около двадцати дюймов высотой, имел форму саквояжа, был покрыт черепами и отлит из гипса. Мамаша Билли сказала, что я его сразу узнаю, как только увижу. И вот пожалуйста.
Я даже не знал, что сказать. Я искал этот саквояж долгие десять лет. Объездил все от Брэмфилда до Брентфорда. Где только не был. Пересек нехоженые пустыни, бороздил заснеженную тундру, колесил по дорогам и лазил в горы, истоптал не одну пару обуви, побывал во всех частях света, поднимался в воздух и спускался в пропасти…