Страница:
Когда они подъехали к дому, уже смеркалось. Навстречу им вышел дворецкий Петерсон и сообщил, что графа куда-то вызвали по неотложным делам, а вдовствующая графиня в настоящий момент ужинает со своим другом. Кэтрин отправила его распорядиться насчет комнат и пошла вверх по лестнице, таща за собой Джули. После ее отъезда детская комната совершенно преобразилась и стала походить на жилище сказочных эльфов. Белые стены комнаты были расписаны забавными картинками, а на полках вокруг камина стояли и лежали всевозможные игрушки. Кэтрин быстро развела огонь в камине, и в комнате стало тепло. Робби вскоре посапывал под пушистым одеялом в своей колыбельке, а Джули устроилась в стоящей рядом кроватке.
Абигейль, чьи слезы высохли после обещания Кэтрин позаботиться о переводе молодого лакея в Лондон, принялась за ужин, который принесли в детскую. Взяв с нее слово, позвать ее, если кто-то из детей будет часто шмыгать носом (последняя часть их путешествия прошла под холодным, проливным дождем), Кэтрин пошла вниз, в комнату, которую определил для нее Петерсон. Эта спальня была смежной с комнатами графа. Бедный Фрэдди! Выбор Петерсона, совпавший с ее намерением, не оставил ему никаких шансов.
— Уже пора, — произнесла Мириам, стремительно входя на следующее утро в комнату. Она вошла без стука, не заботясь о манерах и внешнем виде. Графиня была взбешена настолько, что, попадись ей сейчас Фрэдди, она могла бы задушить его собственными руками. — Представляешь, что этот идиот, мой сын, затеял? Он сказал что сразу после оформления документов о правах детей уедет в Америку! Боже правый, неужели он так никогда и не поумнеет?
— Мы с ним в этом почти не отличаемся, — произнесла Кэтрин, разглядывая свои пальцы. Оказалось, что за время путешествия она совершенно обгрызла два ногтя и серьезно испортила третий.
— Что же мне делать с вами? — воскликнула графиня и эмоционально, как француженка, всплеснула руками.
— Поможешь мне?
Если бы пятый граф Монкриф видел взгляды, которым обменялись женщины, он наверняка бы постарался поскорее уехать. Но в данный момент ему было не до поездки. Он вел переговоры о весьма прибыльных перевозках рома. Небольшие разногласия возникли, когда Фрэдди наотрез отказался от предложения чуть изменить маршрут и взять на борт еще и рабов.
Вечер у него был плотно расписан, а переговоры тянулись медленно и без особого успеха: то ли из-за неуступчивости партнера, то ли из-за рассеянности графа. Рассеянность превратилась в настоящий бич с тех пор, как он встретил эту женщину. Почему чем меньше он видит Кэтрин, тем чаще думает о ней? Будь все это проклято!
Как выяснилось, последнюю фразу он произнес вслух. Громкое ругательство?! В ходе обсуждения сделок с графом Монкрифом такого еще никогда не случалось. О его хладнокровии при переговорах даже в самых сложных случаях ходили легенды. То, что такой человек не смог сдержать свое недовольство, обескуражило всех сидевших за столом. Все решили, что раз задуманная сделка вызывает столь бурную реакцию у графа, она требует дополнительной работы. Сорвавшиеся с его языка слова в одно мгновение перечеркнули все его усилия. Оплошность была непростительной.
К своему городскому дому Фрэдди подъехал в весьма раздраженном настроении и довольно поздно. Начало вечера не предвещало ничего хорошего. Не хватало только нарваться на матушку, явно готовящую скандал. Он быстро поднялся по лестнице, стараясь выработать план действий, а еще лучше вообще избежать разговора с Мириам.
Граф уже почти прикоснулся к ручке двери своей комнаты, когда появилась Мириам. На ней была ослепительно белая ночная рубашка с блестками, сверкавшими при свете свечей, что делало ее похожей на снежную королеву. Фрэдди склонил голову, отдавая должное ее великолепию. Что-что, а выглядела его мама для своих лет весьма неплохо! В ответ она царственно улыбнулась и лишь затем приступила к окончательному разрушению его планов на этот вечер.
— Рада тебе сообщить, сын мой, — произнесла она изысканным и холодным тоном снежной королевы, — что у нас гостья. Твоя жена приехала, — закончила она как бы между прочим.
Кэтрин выглядела прекрасно, но не так привлекательно, как в их последнюю ночь. Он проснулся рядом с ней очень рано и обругал себя последними словами. Не было сомнений, что она пришла к нему только из-за страсти, и напрасно он подумал о чем-то большем. О, если бы рассвет так и не наступил и он мог бы оставить ее в своей комнате навсегда! Фрэдди чуть было не сжал ее в объятиях, чтобы разбудить и молить о словах, которые так и не были произнесены ею. О словах любви и стремлении связать навсегда их жизни. Он так жаждал их в то утро, но был уверен, что лишь только Кэтрин откроет глаза, все опять пойдет по-прежнему: они вернутся к своим дурацким играм и противоборству.
Будь все проклято!
Это пока она спит, можно убеждать себя, что не обычная похоть и скука, а любовь привела ее в эту постель. Стоит только Кэтрин открыть сияющие волшебным светом глаза и улыбнуться своей неотразимой улыбкой, мечты мгновенно рассеются, и все будет как прежде. Она вышла за него замуж из-за детей, а не по любви. Сам по себе он ей безразличен! Он для нее надежный банк, респектабельный отец ее детей, спутник, который может сопровождать, когда надо куда-нибудь поехать, гарантия безопасности ее будущего. Но не более. Кэтрин никогда не простит ему его грехов. Да и он вряд ли когда-нибудь решится молить о прощении.
Впервые в своей жизни Фрэдди ощутил, что не в силах что-либо изменить ни сейчас, ни в будущем. Это было неприятное, мучительное чувство — знать, что никакие мольбы, просьбы и поступки не смогут помочь. У него есть деньги и обширные поместья, он знатен, здоров и недурен собой. Но все это ничего не стоит в этой проклятой ситуации.
Он так и будет избегать встреч с ней и притворяться, что она ему безразлична. А Кэтрин не будет искать с ним любовных свиданий до очередного раза, когда ее здоровая женская плоть потребует своего.
Будь все проклято!
— Мы не хотим задерживать тебя, — прервала его размышления графиня, направляясь вниз по лестнице вслед за Кэтрин.
Фрэдди молча застыл на месте, наблюдая за двумя удаляющимися женскими фигурами.
В переполненном бальном зале, несмотря на холодную погоду, было душно. Кэтрин и Мириам сидели на мягкой кушетке у стены и молча изнывали от жары. Молодая графиня потягивала теплую наливку, совершенно не ощущая вкуса. Ожидание, как известно, одно из самых утомительных занятий. Приходилось то и дело отказывать бесчисленным желающим пригласить ее на очередной танец и объяснять, что с минуты на минуту должен появиться муж.
Этот вечер был заполнен не только тоскливым ожиданием. Были и приятные сюрпризы. Джереми и Бет неожиданно решили поехать вместе с ними на бал к Раверстонам. По дороге Кэтрин с удовольствием поговорила с Джереми и убедилась, что новоявленный наследник герцогского состояния остался таким же честным и открытым, способным на благородные поступки. Кэтрин с радостью наблюдала за нежными отношениями любящих молодых супругов, но сердце ее болезненно сжималось при мысли, что ей подобное не суждено.
Но самый большой сюрприз преподнес им Дункан Маккоркл. Он подошел к ним на балу, обменялся приветствиями с Мириам, наклонился к Кэтрин и незаметно сунул ей в руку сложенный листок бумаги.
— Полагаю, вам это пригодится, — загадочно произнес он и увел танцевать Мириам.
Короткая записка, в которую был вложен еще один листок с адресом, была написана по-французски и удивила Кэтрин.
К полуночи стало ясно, что Фрэдди не приедет. Мириам жестом руки подозвала младшего сына. Джереми подошел к ним, ловко обходя толпившихся вокруг гостей. Через минуту, попрощавшись с окружившими ее подругами, подошла и Бет. Один взгляд на лицо Кэтрин сказал им больше любых слов.
— Мне очень жаль, Кэт, — попробовал успокоить ее Джереми, не зная, что называет ее тем же именем, что и старший брат.
Кэтрин, весь вечер надеявшаяся, что Фрэдди все-таки приедет за ней, была раздосадована, но не хотела показывать это. Она улыбнулась, но улыбка вышла жалкой и притворной. А из попытки заверить Джереми, что с ней все в порядке, и вовсе ничего не вышло. Она вдруг задрожала, и родственники поспешили побыстрее проводить ее к карете, опасаясь, что сама она дойти не сможет. В груди Кэтрин все бурлило. Она с трудом сдерживала рыдания, опасаясь, что если расплачется, то не остановится уже до тех пор, пока не выплачет все скопившиеся за последние недели слезы. Разрыдаться в переполненном зале хотелось меньше всего, но сил не могло хватит надолго.
Это было видно по глазам Кэтрин. Быстро переглянувшись, Джереми, Бет и Мириам поспешили усадить ее в карету.
Как всегда, их встретил Петерсон и сообщил, что граф хотел бы побеседовать с супругой сразу же, как только она вернется. Кэтрин нашла Фрэдди в кабинете. Он сидел за столом и тщательно перебирал стопки бумаг. Некоторые из них он укладывал в большой дорожный сундук, другие откладывал в сторону. Фрэдди не оторвался от своего занятия, когда она вошла. В комнате воцарилась гробовая тишина.
Кэтрин какое-то время наблюдала за изящными движениями его пальцев, затем перевела взгляд на плечи. Даже на фоне огромного старинной работы стула, на котором сидел муж, его фигура была значительной и сильной. Одет он был в свою обычную рабочую одежду: белую рубашку, заправленную в черные брюки. Волосы упали в живописном беспорядке на лоб. Она чуть было не протянула руку, чтобы поправить сбившиеся пряди или прикоснуться кончиками пальцев к его щекам. Остановило ее не смущение, а внезапно охвативший страх. Кэтрин почему-то с ужасом подумала, что если она прикоснется к Фрэдди, то не сможет выслушать его. Шевельнувшееся в груди недоброе предчувствие побудило к действию.
— Ты уезжаешь?
— Да.
Тон ответа был почти нежным. Голос звучал мягко и приятно. Такой же была и его улыбка. Наверное, так же говорил и улыбался Иуда перед своим предательством.
— Куда?
— Разве это имеет значение?
Плечи Фрэдди дернулись. Он опустил глаза, боясь встретиться со взглядом жены. Было невыносимо заглянуть в них, а затем покинуть ее навсегда.
— Я старался, Кэтрин, — произнес он тем же мягким, спокойным голосом, — дать тебе все, что только пожелаешь. Единственное, о чем я просил взамен, была возможность жить с моими детьми. Я думал, что этого мне будет достаточно. Но, как я теперь понял, мне нужно больше.
«Гораздо больше», — добавил он про себя. Его губы дрогнули, и мягкая улыбка превратилась в печальную усмешку.
— Я не понимаю.
— Не понимаешь, в самом деле?
— Другая женщина? Ты полюбил другую?
Фрэдди усмехнулся. Когда ему было влюбляться? Впрочем, время было. Этот месяц без нее кажется больше года.
— Нет, Кэтрин. Хочешь — верь, хочешь — не верь, другой у меня нет.
В том-то и беда, хотелось добавить ему. Но он сдержался. Это уже его проблема.
— Так куда же ты едешь?
— В Америку, — ответил Фрэдди в надежде, что это предотвратит дальнейшие вопросы. — Если точнее, то в Индиану. Один из моих друзей основал там коммуну. В ней все пытаются жить как одна семья. Идея несколько сомнительная, как мне кажется.
— Но почему именно сейчас?..
— Так надо, Кэтрин, — угрюмо произнес он, с той же грустной улыбкой и ледяным блеском в глазах. — Если я не уеду сейчас, я могу возненавидеть тебя.
Кэтрин вздрогнула, а и без того широко раскрытые ее глаза стали еще больше.
Ни малейшего сквозняка не ощущалось в комнате. Все замерло. Со стороны сцена могла показаться на редкость мирной и спокойной.
Фрэдди оценивающе посмотрел на свою жену. Красивая золотоволосая женщина, скорее девушка, выглядела слишком молодой для того, чтобы быть матерью одного ребенка и опекуншей другого. Темные глаза Кэтрин смотрели на него вопросительно, щеки горели… От смущения? Огорчения? Недовольства? Прекрасная, холодная Кэт. Как она нужна ему! Но ей самой нужны только спокойствие и уверенность в своей правоте. Пусть Господь решает, права она или нет. И пусть по ночам согревает ее ощущение невинности.
— Я хотел быть с тобой, — мягко сказал Фрэдди, — я жаждал твоего присутствия рядом со мной, искал твоей дружбы и расположения. Я скучал по Кэт, а получил холодное, деспотичное существо по имени Кэтрин. Куда девалась моя Кэт, хотел бы я знать?
— Она никуда не девалась.
— О, это неправда, она покинула меня! — В улыбке его угадывались горький юмор и ирония над собой.
— Тебе не хочется узнать, зачем я приехала в Лондон?
Фрэдди провел пальцами по волосам.
— Продолжить боевые действия? Однако если одна из противоборствующих сторон не жаждет участвовать компании, воевать неинтересно, Кэтрин. А я не хочу больше играть в эти игры.
— Почему ты уехал от меня в то утро?
«Как всегда, торопишься расставить все точки? Прямая, нетерпеливая Кэтрин. Потому, дорогая моя девочка, что у нас было почти все, но только почти».
Что, интересно, она скажет, если узнает, что он уже почти желал оставить ее целомудренно-непорочной? Жить рядом, удовлетворяя иногда ее страстные порывы, оказалось даже больнее, чем вовсе не касаться ее. Ему было нужно не только ее тело. Он хотел ее сердца, желал, чтобы она думала о нем и полностью доверяла. Какой же он был глупец!
— Можешь не беспокоиться, денег у тебя будет столько, что хватит на две жизни, — произнес он, предпочитая не отвечать на поставленный вопрос. — У тебя останется Монкриф, графский титул и двое любящих тебя малюток. Муж тебе не будет досаждать. А о нем ты и сейчас не очень беспокоишься, не так ли? — Мягкость тона сменилась металлическими нотками. Но Фрэдди быстро взял себя в руки и постарался скрасить жестокие слова улыбкой. — Мы станем чудесной, хотя и необычной семейной парой, Кэтрин: как бы супруги, но как бы и нет. Самое лучшее решение для тебя, полагаю.
— А не хотел бы ты его обсудить со мной?
— Нет, — тихо, почти нежно произнес он. Кэтрин сделала шаг вперед и ухватилась пальцами за край стола. Чтобы сохранить равновесие? Чтобы быть ближе к нему? Фрэдди тоже положил руки на стол.
— А как же дети?
— Ах да, дети! Честно скажу, они единственное, что заставляет меня сожалеть об отъезде. Я полюбил их. Но любовь моя не настолько безумна, чтобы прожить всю жизнь в военном лагере. Я хочу мира. Знаю, что для многих это покажется старомодным и смешным, но если уж мне суждено участвовать в боевых действиях, я бы не хотел по крайней мере, чтобы ареной сражений стал мой собственный дом. Наши ночи любви были более чем великолепны, Кэтрин, но этого недостаточно. Я не желаю, чтобы мои дети росли так же, как я: с отцом, болезненно возбуждающимся при виде любого существа в юбке, с которым он не успел переспать, и матерью, глаза которой постоянно заполнены болью и грустью. Лучше иметь одного из родителей, который излучает любовь, дорогая, чем двоих, которые дымятся от ненависти друг к другу.
— Я люблю тебя, Фрэдди!
Четыре коротких слова. Но как трудно было произнести их! Она сжигала за собой мосты и смирила собственную гордыню. Это была обращенная к мужу мольба остаться. Четыре слова. Боже правый, оказывается, можно вместить все свои страхи и желания в такую короткую фразу!
Граф внешне почти не отреагировал на ее признание, он даже не шевельнулся. Но реакция была, и лучше бы ей ослепнуть, чем видеть жалость в его глазах и, что еще хуже, появившуюся на мгновение легкую улыбку.
— Давай обойдемся без сцен и признаний в том, чего нет. Пойми, я не могу поверить тебе. Слова слишком легковесны. Ценны лишь поступки. А наши действия говорят сами за себя, не правда ли? — Фрэдди повернулся, взял с полки какую-то книгу и сжал ее холодными, онемевшими пальцами. — Я ошибся в тебе, Кэтрин, и прошу простить меня за это. Прости меня, если можешь, и за все мои грехи. — На его лице появилась нежная улыбка, которая никак не подходила его словам. — Я уже достаточно наказан за свои ошибки. Не хочу, чтобы ты продолжала казнить меня за них.
— Неужели все, что бы я ни сказала, будет бесполезным? — произнесла она переполненным мольбой голосом и протягивая к нему руки.
Она навсегда запомнила мелькнувшую в его зеленых глазах печаль и ласковую улыбку на лице. Фрэдди скрестил руки на груди и посмотрел на жену так, будто увидел ее впервые после долгой разлуки. Взгляд его был нежным и мягким, в нем читались понимание, симпатия и еще какая-то непонятная, затаенная боль. Он пронизывал ее, этот взгляд, гипнотизируя и лишая воли.
— Кэтрин, — произнес он тихо, таким привычным ей низким грудным голосом, — не знаю, говорил ли я тебе раньше, что ты совершенно не чувствуешь время. Ты произнесла сегодня прекрасные слова. Но сделала это слишком поздно, слов теперь уже недостаточно.
Своими большими шагами он прошел к двери и начал медленно открывать ее. На какое-то мгновение он замер и оглянулся, чтобы последний раз взглянуть на Кэтрин. Она стояла к нему спиной, не желая показывать слезы, которые не смогла сдержать, несмотря на все усилия.
— Я уже терял тебя однажды. Это было очень больно… — Голос его звучал мягко, и в нем не было ни малейших признаков гнева. — Надеюсь, что второй раз переживу это легче.
Мягкий стук возвестил о том, что дверь за графом Монкрифом закрылась.
Глава 25
Абигейль, чьи слезы высохли после обещания Кэтрин позаботиться о переводе молодого лакея в Лондон, принялась за ужин, который принесли в детскую. Взяв с нее слово, позвать ее, если кто-то из детей будет часто шмыгать носом (последняя часть их путешествия прошла под холодным, проливным дождем), Кэтрин пошла вниз, в комнату, которую определил для нее Петерсон. Эта спальня была смежной с комнатами графа. Бедный Фрэдди! Выбор Петерсона, совпавший с ее намерением, не оставил ему никаких шансов.
— Уже пора, — произнесла Мириам, стремительно входя на следующее утро в комнату. Она вошла без стука, не заботясь о манерах и внешнем виде. Графиня была взбешена настолько, что, попадись ей сейчас Фрэдди, она могла бы задушить его собственными руками. — Представляешь, что этот идиот, мой сын, затеял? Он сказал что сразу после оформления документов о правах детей уедет в Америку! Боже правый, неужели он так никогда и не поумнеет?
— Мы с ним в этом почти не отличаемся, — произнесла Кэтрин, разглядывая свои пальцы. Оказалось, что за время путешествия она совершенно обгрызла два ногтя и серьезно испортила третий.
— Что же мне делать с вами? — воскликнула графиня и эмоционально, как француженка, всплеснула руками.
— Поможешь мне?
Если бы пятый граф Монкриф видел взгляды, которым обменялись женщины, он наверняка бы постарался поскорее уехать. Но в данный момент ему было не до поездки. Он вел переговоры о весьма прибыльных перевозках рома. Небольшие разногласия возникли, когда Фрэдди наотрез отказался от предложения чуть изменить маршрут и взять на борт еще и рабов.
Вечер у него был плотно расписан, а переговоры тянулись медленно и без особого успеха: то ли из-за неуступчивости партнера, то ли из-за рассеянности графа. Рассеянность превратилась в настоящий бич с тех пор, как он встретил эту женщину. Почему чем меньше он видит Кэтрин, тем чаще думает о ней? Будь все это проклято!
Как выяснилось, последнюю фразу он произнес вслух. Громкое ругательство?! В ходе обсуждения сделок с графом Монкрифом такого еще никогда не случалось. О его хладнокровии при переговорах даже в самых сложных случаях ходили легенды. То, что такой человек не смог сдержать свое недовольство, обескуражило всех сидевших за столом. Все решили, что раз задуманная сделка вызывает столь бурную реакцию у графа, она требует дополнительной работы. Сорвавшиеся с его языка слова в одно мгновение перечеркнули все его усилия. Оплошность была непростительной.
К своему городскому дому Фрэдди подъехал в весьма раздраженном настроении и довольно поздно. Начало вечера не предвещало ничего хорошего. Не хватало только нарваться на матушку, явно готовящую скандал. Он быстро поднялся по лестнице, стараясь выработать план действий, а еще лучше вообще избежать разговора с Мириам.
Граф уже почти прикоснулся к ручке двери своей комнаты, когда появилась Мириам. На ней была ослепительно белая ночная рубашка с блестками, сверкавшими при свете свечей, что делало ее похожей на снежную королеву. Фрэдди склонил голову, отдавая должное ее великолепию. Что-что, а выглядела его мама для своих лет весьма неплохо! В ответ она царственно улыбнулась и лишь затем приступила к окончательному разрушению его планов на этот вечер.
— Рада тебе сообщить, сын мой, — произнесла она изысканным и холодным тоном снежной королевы, — что у нас гостья. Твоя жена приехала, — закончила она как бы между прочим.
Кэтрин выглядела прекрасно, но не так привлекательно, как в их последнюю ночь. Он проснулся рядом с ней очень рано и обругал себя последними словами. Не было сомнений, что она пришла к нему только из-за страсти, и напрасно он подумал о чем-то большем. О, если бы рассвет так и не наступил и он мог бы оставить ее в своей комнате навсегда! Фрэдди чуть было не сжал ее в объятиях, чтобы разбудить и молить о словах, которые так и не были произнесены ею. О словах любви и стремлении связать навсегда их жизни. Он так жаждал их в то утро, но был уверен, что лишь только Кэтрин откроет глаза, все опять пойдет по-прежнему: они вернутся к своим дурацким играм и противоборству.
Будь все проклято!
Это пока она спит, можно убеждать себя, что не обычная похоть и скука, а любовь привела ее в эту постель. Стоит только Кэтрин открыть сияющие волшебным светом глаза и улыбнуться своей неотразимой улыбкой, мечты мгновенно рассеются, и все будет как прежде. Она вышла за него замуж из-за детей, а не по любви. Сам по себе он ей безразличен! Он для нее надежный банк, респектабельный отец ее детей, спутник, который может сопровождать, когда надо куда-нибудь поехать, гарантия безопасности ее будущего. Но не более. Кэтрин никогда не простит ему его грехов. Да и он вряд ли когда-нибудь решится молить о прощении.
Впервые в своей жизни Фрэдди ощутил, что не в силах что-либо изменить ни сейчас, ни в будущем. Это было неприятное, мучительное чувство — знать, что никакие мольбы, просьбы и поступки не смогут помочь. У него есть деньги и обширные поместья, он знатен, здоров и недурен собой. Но все это ничего не стоит в этой проклятой ситуации.
Он так и будет избегать встреч с ней и притворяться, что она ему безразлична. А Кэтрин не будет искать с ним любовных свиданий до очередного раза, когда ее здоровая женская плоть потребует своего.
Будь все проклято!
— Мы не хотим задерживать тебя, — прервала его размышления графиня, направляясь вниз по лестнице вслед за Кэтрин.
Фрэдди молча застыл на месте, наблюдая за двумя удаляющимися женскими фигурами.
В переполненном бальном зале, несмотря на холодную погоду, было душно. Кэтрин и Мириам сидели на мягкой кушетке у стены и молча изнывали от жары. Молодая графиня потягивала теплую наливку, совершенно не ощущая вкуса. Ожидание, как известно, одно из самых утомительных занятий. Приходилось то и дело отказывать бесчисленным желающим пригласить ее на очередной танец и объяснять, что с минуты на минуту должен появиться муж.
Этот вечер был заполнен не только тоскливым ожиданием. Были и приятные сюрпризы. Джереми и Бет неожиданно решили поехать вместе с ними на бал к Раверстонам. По дороге Кэтрин с удовольствием поговорила с Джереми и убедилась, что новоявленный наследник герцогского состояния остался таким же честным и открытым, способным на благородные поступки. Кэтрин с радостью наблюдала за нежными отношениями любящих молодых супругов, но сердце ее болезненно сжималось при мысли, что ей подобное не суждено.
Но самый большой сюрприз преподнес им Дункан Маккоркл. Он подошел к ним на балу, обменялся приветствиями с Мириам, наклонился к Кэтрин и незаметно сунул ей в руку сложенный листок бумаги.
— Полагаю, вам это пригодится, — загадочно произнес он и увел танцевать Мириам.
Короткая записка, в которую был вложен еще один листок с адресом, была написана по-французски и удивила Кэтрин.
К полуночи стало ясно, что Фрэдди не приедет. Мириам жестом руки подозвала младшего сына. Джереми подошел к ним, ловко обходя толпившихся вокруг гостей. Через минуту, попрощавшись с окружившими ее подругами, подошла и Бет. Один взгляд на лицо Кэтрин сказал им больше любых слов.
— Мне очень жаль, Кэт, — попробовал успокоить ее Джереми, не зная, что называет ее тем же именем, что и старший брат.
Кэтрин, весь вечер надеявшаяся, что Фрэдди все-таки приедет за ней, была раздосадована, но не хотела показывать это. Она улыбнулась, но улыбка вышла жалкой и притворной. А из попытки заверить Джереми, что с ней все в порядке, и вовсе ничего не вышло. Она вдруг задрожала, и родственники поспешили побыстрее проводить ее к карете, опасаясь, что сама она дойти не сможет. В груди Кэтрин все бурлило. Она с трудом сдерживала рыдания, опасаясь, что если расплачется, то не остановится уже до тех пор, пока не выплачет все скопившиеся за последние недели слезы. Разрыдаться в переполненном зале хотелось меньше всего, но сил не могло хватит надолго.
Это было видно по глазам Кэтрин. Быстро переглянувшись, Джереми, Бет и Мириам поспешили усадить ее в карету.
Как всегда, их встретил Петерсон и сообщил, что граф хотел бы побеседовать с супругой сразу же, как только она вернется. Кэтрин нашла Фрэдди в кабинете. Он сидел за столом и тщательно перебирал стопки бумаг. Некоторые из них он укладывал в большой дорожный сундук, другие откладывал в сторону. Фрэдди не оторвался от своего занятия, когда она вошла. В комнате воцарилась гробовая тишина.
Кэтрин какое-то время наблюдала за изящными движениями его пальцев, затем перевела взгляд на плечи. Даже на фоне огромного старинной работы стула, на котором сидел муж, его фигура была значительной и сильной. Одет он был в свою обычную рабочую одежду: белую рубашку, заправленную в черные брюки. Волосы упали в живописном беспорядке на лоб. Она чуть было не протянула руку, чтобы поправить сбившиеся пряди или прикоснуться кончиками пальцев к его щекам. Остановило ее не смущение, а внезапно охвативший страх. Кэтрин почему-то с ужасом подумала, что если она прикоснется к Фрэдди, то не сможет выслушать его. Шевельнувшееся в груди недоброе предчувствие побудило к действию.
— Ты уезжаешь?
— Да.
Тон ответа был почти нежным. Голос звучал мягко и приятно. Такой же была и его улыбка. Наверное, так же говорил и улыбался Иуда перед своим предательством.
— Куда?
— Разве это имеет значение?
Плечи Фрэдди дернулись. Он опустил глаза, боясь встретиться со взглядом жены. Было невыносимо заглянуть в них, а затем покинуть ее навсегда.
— Я старался, Кэтрин, — произнес он тем же мягким, спокойным голосом, — дать тебе все, что только пожелаешь. Единственное, о чем я просил взамен, была возможность жить с моими детьми. Я думал, что этого мне будет достаточно. Но, как я теперь понял, мне нужно больше.
«Гораздо больше», — добавил он про себя. Его губы дрогнули, и мягкая улыбка превратилась в печальную усмешку.
— Я не понимаю.
— Не понимаешь, в самом деле?
— Другая женщина? Ты полюбил другую?
Фрэдди усмехнулся. Когда ему было влюбляться? Впрочем, время было. Этот месяц без нее кажется больше года.
— Нет, Кэтрин. Хочешь — верь, хочешь — не верь, другой у меня нет.
В том-то и беда, хотелось добавить ему. Но он сдержался. Это уже его проблема.
— Так куда же ты едешь?
— В Америку, — ответил Фрэдди в надежде, что это предотвратит дальнейшие вопросы. — Если точнее, то в Индиану. Один из моих друзей основал там коммуну. В ней все пытаются жить как одна семья. Идея несколько сомнительная, как мне кажется.
— Но почему именно сейчас?..
— Так надо, Кэтрин, — угрюмо произнес он, с той же грустной улыбкой и ледяным блеском в глазах. — Если я не уеду сейчас, я могу возненавидеть тебя.
Кэтрин вздрогнула, а и без того широко раскрытые ее глаза стали еще больше.
Ни малейшего сквозняка не ощущалось в комнате. Все замерло. Со стороны сцена могла показаться на редкость мирной и спокойной.
Фрэдди оценивающе посмотрел на свою жену. Красивая золотоволосая женщина, скорее девушка, выглядела слишком молодой для того, чтобы быть матерью одного ребенка и опекуншей другого. Темные глаза Кэтрин смотрели на него вопросительно, щеки горели… От смущения? Огорчения? Недовольства? Прекрасная, холодная Кэт. Как она нужна ему! Но ей самой нужны только спокойствие и уверенность в своей правоте. Пусть Господь решает, права она или нет. И пусть по ночам согревает ее ощущение невинности.
— Я хотел быть с тобой, — мягко сказал Фрэдди, — я жаждал твоего присутствия рядом со мной, искал твоей дружбы и расположения. Я скучал по Кэт, а получил холодное, деспотичное существо по имени Кэтрин. Куда девалась моя Кэт, хотел бы я знать?
— Она никуда не девалась.
— О, это неправда, она покинула меня! — В улыбке его угадывались горький юмор и ирония над собой.
— Тебе не хочется узнать, зачем я приехала в Лондон?
Фрэдди провел пальцами по волосам.
— Продолжить боевые действия? Однако если одна из противоборствующих сторон не жаждет участвовать компании, воевать неинтересно, Кэтрин. А я не хочу больше играть в эти игры.
— Почему ты уехал от меня в то утро?
«Как всегда, торопишься расставить все точки? Прямая, нетерпеливая Кэтрин. Потому, дорогая моя девочка, что у нас было почти все, но только почти».
Что, интересно, она скажет, если узнает, что он уже почти желал оставить ее целомудренно-непорочной? Жить рядом, удовлетворяя иногда ее страстные порывы, оказалось даже больнее, чем вовсе не касаться ее. Ему было нужно не только ее тело. Он хотел ее сердца, желал, чтобы она думала о нем и полностью доверяла. Какой же он был глупец!
— Можешь не беспокоиться, денег у тебя будет столько, что хватит на две жизни, — произнес он, предпочитая не отвечать на поставленный вопрос. — У тебя останется Монкриф, графский титул и двое любящих тебя малюток. Муж тебе не будет досаждать. А о нем ты и сейчас не очень беспокоишься, не так ли? — Мягкость тона сменилась металлическими нотками. Но Фрэдди быстро взял себя в руки и постарался скрасить жестокие слова улыбкой. — Мы станем чудесной, хотя и необычной семейной парой, Кэтрин: как бы супруги, но как бы и нет. Самое лучшее решение для тебя, полагаю.
— А не хотел бы ты его обсудить со мной?
— Нет, — тихо, почти нежно произнес он. Кэтрин сделала шаг вперед и ухватилась пальцами за край стола. Чтобы сохранить равновесие? Чтобы быть ближе к нему? Фрэдди тоже положил руки на стол.
— А как же дети?
— Ах да, дети! Честно скажу, они единственное, что заставляет меня сожалеть об отъезде. Я полюбил их. Но любовь моя не настолько безумна, чтобы прожить всю жизнь в военном лагере. Я хочу мира. Знаю, что для многих это покажется старомодным и смешным, но если уж мне суждено участвовать в боевых действиях, я бы не хотел по крайней мере, чтобы ареной сражений стал мой собственный дом. Наши ночи любви были более чем великолепны, Кэтрин, но этого недостаточно. Я не желаю, чтобы мои дети росли так же, как я: с отцом, болезненно возбуждающимся при виде любого существа в юбке, с которым он не успел переспать, и матерью, глаза которой постоянно заполнены болью и грустью. Лучше иметь одного из родителей, который излучает любовь, дорогая, чем двоих, которые дымятся от ненависти друг к другу.
— Я люблю тебя, Фрэдди!
Четыре коротких слова. Но как трудно было произнести их! Она сжигала за собой мосты и смирила собственную гордыню. Это была обращенная к мужу мольба остаться. Четыре слова. Боже правый, оказывается, можно вместить все свои страхи и желания в такую короткую фразу!
Граф внешне почти не отреагировал на ее признание, он даже не шевельнулся. Но реакция была, и лучше бы ей ослепнуть, чем видеть жалость в его глазах и, что еще хуже, появившуюся на мгновение легкую улыбку.
— Давай обойдемся без сцен и признаний в том, чего нет. Пойми, я не могу поверить тебе. Слова слишком легковесны. Ценны лишь поступки. А наши действия говорят сами за себя, не правда ли? — Фрэдди повернулся, взял с полки какую-то книгу и сжал ее холодными, онемевшими пальцами. — Я ошибся в тебе, Кэтрин, и прошу простить меня за это. Прости меня, если можешь, и за все мои грехи. — На его лице появилась нежная улыбка, которая никак не подходила его словам. — Я уже достаточно наказан за свои ошибки. Не хочу, чтобы ты продолжала казнить меня за них.
— Неужели все, что бы я ни сказала, будет бесполезным? — произнесла она переполненным мольбой голосом и протягивая к нему руки.
Она навсегда запомнила мелькнувшую в его зеленых глазах печаль и ласковую улыбку на лице. Фрэдди скрестил руки на груди и посмотрел на жену так, будто увидел ее впервые после долгой разлуки. Взгляд его был нежным и мягким, в нем читались понимание, симпатия и еще какая-то непонятная, затаенная боль. Он пронизывал ее, этот взгляд, гипнотизируя и лишая воли.
— Кэтрин, — произнес он тихо, таким привычным ей низким грудным голосом, — не знаю, говорил ли я тебе раньше, что ты совершенно не чувствуешь время. Ты произнесла сегодня прекрасные слова. Но сделала это слишком поздно, слов теперь уже недостаточно.
Своими большими шагами он прошел к двери и начал медленно открывать ее. На какое-то мгновение он замер и оглянулся, чтобы последний раз взглянуть на Кэтрин. Она стояла к нему спиной, не желая показывать слезы, которые не смогла сдержать, несмотря на все усилия.
— Я уже терял тебя однажды. Это было очень больно… — Голос его звучал мягко, и в нем не было ни малейших признаков гнева. — Надеюсь, что второй раз переживу это легче.
Мягкий стук возвестил о том, что дверь за графом Монкрифом закрылась.
Глава 25
— Не хотите же вы, черт побери, сказать, что она бросила детей?!
Последовавшие за этим вопросом вздохи и всхлипывания слились в какой-то кошмар. Фрэдди на секунду показалось, что он еще спит и видит страшный сон. Но, к сожалению, он не спал. На рассвете мать весьма бесцеремонно разбудила его с таким видом, что ему показалось, будто она собирается ткнуть кулаком ему в лицо. Сейчас графиня стояла у постели и со стоном рыдала.
— Скажете вы мне наконец, что случилась или… — Завершить угрозу помешала дочка. Жалобно посмотрев на него блестящими от слез глазами, она забралась на колени и уткнулась лицом в отцовскую шею.
— Мама попрощалась с нами, — пробормотала Джули, хлюпая носом у ворота его рубашки.
Сердце Фрэдди болезненно сжалось. Он вопросительно посмотрел на графиню. Та, вытирая текущие по щекам слезы, утвердительно кивнула головой. Было видно, каких усилий стоит ей сдерживать рыдания. Но ее старания не добавили тишины в спальне графа. Сидящий на руках Абигейль Робби заверещал во всю силу своих легких, требуя поменять мокрые пеленки.
Где же, черт возьми, Кэтрин?
Ответ этой загадки мог быть в записке, которую всунула ему в руку мать. Она вошла в его комнату вместе с плачущими Джули, Абигейль и мокрым Робби. Он повернулся, взял отложенное ранее послание и, борясь с дурным предчувствием и суеверным страхом, развернул бумагу Кэтрин — наказание за грехи, посланное ему Небом. С чего это он возомнил, что может уехать, не прочитав ее записки?
Почему, будь все проклято, он не уехал еще вчера?
Пожалуй, ему ничего не остается делать, как только убить ее. Нет, это будет слишком легким наказанием. Прежде он постарается, чтобы она испытала такие же адские страдания, которые причинила ему.
Записка, как всегда, была немногословной и четкой:
«Дорогой Фрэдди,
Ты победил.
Говори им, пожалуйста, что я люблю их».
Нет, он должен убить ее! Но сначала надо ее разыскать. Но прежде всего необходимо одеться.
— Выйдите все! — потребовал он таким голосом, что даже старая графиня безропотно повиновалась. Не шевельнулась только Джули, уставившаяся на отца расширенными от страха глазенками. — Я должен собраться, чтобы отправиться на поиски мамы, киска, — сказал он ей, ласково улыбнувшись.
Девочка доверчиво улыбнулась в ответ — слова отца поставили пошатнувшийся мир на место.
Фрэдди с хмурым видом закрыл за всхлипывающими женщинами дверь и в очередной раз подумал, что жене его придется ответить на множество вопросов. Но какова истинная причина ее бегства? Несколько слов записки отнюдь не были уступкой. Это скорее был вызов. Ладно, скоро разберемся. Хорошо, черт побери, хоть не надо тратить времени на сборы. К отъезду уже все готово.
Зима во Франции ничуть не лучше, чем в Англии, подумал Фрэдди, дрожащий как осиновый лист. Но снег, к счастью, еще не занес все дороги, впереди начали различаться признаки человеческого жилья, а до цели путешествия оставалось не более чем полдня пути.
«Глупая женщина! Чертова баба! Безмозглая деревенщина!»
Эти и десятки других ругательств, которые он намеревался обрушить на жену, были единственным, что скрашивало ему это путешествие. Он шептал их на каждом повороте, представляя, как гневно выскажет все это Кэтрин. Чувствовал он себя отвратительно. Пронизывающий до костей холод и сырость довели до того, что он уже с трудом сдерживал свое раздражение. Окоченевшими руками Фрэдди еле удерживал промерзшие поводья лошади, которую удалось найти в небольшом городке, где он останавливался. Если бы не эта кляча, сидеть бы ему за жарким в той мрачной гостинице, где провел ночь. Фрэдди раздраженно хмыкнул. Он был голоден. За весь день граф довольствовался только французским сыром, напоминающим замороженный ил, и хлебом, не уступающим в твердости подметкам его сапог.
Ничего, женушка ответит и за это, когда он ее найдет, Ждать осталось недолго.
Любовник матери (об этом Фрэдди догадался по глазам Мириам и озорным искрам во взгляде Дункана) с неохотой признался, что он после разговора с Жаком начал собирать сведения о семье Кэтрин. В конце концов Дункан сообщил главное: во Франции у Кэтрин есть дедушка, которого очень обрадовало известие о существовании внучки. «Чертов француз! Проклятый Дункан! Дурацкая лошадь!»
Занятый своими мыслями, граф без удивления заметил, что уже подъехал к перекрестку Верденской дороги. Указатели на французских дорогах было, пожалуй, единственным, что ему нравилось в этом путешествии. Он свернул налево и поскакал к возвышающемуся вдалеке на холме замку. Даже сквозь снег и сумерки приближающегося вечера можно было разглядеть его величие и красоту. Чуть ли не знаменитый Версаль, черт побери! Разыскивая такой дворец, жена его, без сомнения, изрядно помоталась по стране, тем более что французские крестьяне «любят» своих господ почти так же, как англичане французов. Он уже убедился в этом, блуждая от деревни к деревне по всей Франции.
Граф скосил глаза в сторону и недоверчиво заморгал. Но мираж не исчез. Впереди к очередному повороту бегущей вверх извилистой дороги приближался небольшой дорожный экипаж черного цвета, на козлах которого сидел скрючившийся от холода кучер.
Фрэдди пришпорил лошадь, обещая завалить ее овсом, если она не падет прежде, чем догонит карету. Через несколько минут он поравнялся с удивленно взглянувшим на него кучером и задал на ломаном французском языке два вопроса. Первый ответ был утвердительный, а второй — более расплывчатый. Но Фрэдди подбодрил парня, отсыпав ему в ладонь горсть золотых монет, и попросил заодно пожалеть его усталую, но, как оказалось, надежную лошадь и ехать помедленнее.
Кэтрин почувствовала, что карета изменила направление, но не обратила на это никакого внимания. Каким образом они достигнут цели путешествия, ее интересовало так же мало, как и то, из какой точки Франции оно начнется. Каждая оставшаяся позади миля все дальше отделяла ее от Фрэдди, и хотя ее положение, а тем паче деньги могли помочь продвигаться гораздо быстрее, легче бы ей от этого не стало. Облегчение могли бы принести мир и спокойствие. Но их не было ни в мыслях, ни в сердце. Фрэдди, как выяснилось, тоже мечтал о мире. Она, наверное, уже в тысячный раз за последние три дня, постаралась отогнать мысли о нем. Не исключено, что ей придется заниматься этим всю оставшуюся жизнь. Стало страшно. А если он не обратит внимания на ее поступок, так же как и на попытку поговорить с ним на балу? Что, если в этой игре у нее вообще нет шансов? Сказал же он, что уже слишком поздно. Может, он прав?
Экипаж остановился. Она отдернула тяжелую занавеску, но не увидела ничего, кроме смутных очертаний какой-то деревянной лачуги, едва различимой из-за снега и сгущающихся сумерек. Кэтрин подумала уже было, что угодила в какую-то ловушку, как вдруг дверца распахнулась, и раздался шутливый голос, заставивший вздрогнуть и бешено забиться ее сердце.
— Добрый вечер, мадам супруга! — приветствовал ее граф с низким поклоном.
Кэтрин застыла с открытым ртом, не в силах отыскать слова для ответа.
— Наша Кэт лишилась дара речи? — пошутил Фрэдди, и в его грустных глазах мелькнули веселые искорки.
Последовавшие за этим вопросом вздохи и всхлипывания слились в какой-то кошмар. Фрэдди на секунду показалось, что он еще спит и видит страшный сон. Но, к сожалению, он не спал. На рассвете мать весьма бесцеремонно разбудила его с таким видом, что ему показалось, будто она собирается ткнуть кулаком ему в лицо. Сейчас графиня стояла у постели и со стоном рыдала.
— Скажете вы мне наконец, что случилась или… — Завершить угрозу помешала дочка. Жалобно посмотрев на него блестящими от слез глазами, она забралась на колени и уткнулась лицом в отцовскую шею.
— Мама попрощалась с нами, — пробормотала Джули, хлюпая носом у ворота его рубашки.
Сердце Фрэдди болезненно сжалось. Он вопросительно посмотрел на графиню. Та, вытирая текущие по щекам слезы, утвердительно кивнула головой. Было видно, каких усилий стоит ей сдерживать рыдания. Но ее старания не добавили тишины в спальне графа. Сидящий на руках Абигейль Робби заверещал во всю силу своих легких, требуя поменять мокрые пеленки.
Где же, черт возьми, Кэтрин?
Ответ этой загадки мог быть в записке, которую всунула ему в руку мать. Она вошла в его комнату вместе с плачущими Джули, Абигейль и мокрым Робби. Он повернулся, взял отложенное ранее послание и, борясь с дурным предчувствием и суеверным страхом, развернул бумагу Кэтрин — наказание за грехи, посланное ему Небом. С чего это он возомнил, что может уехать, не прочитав ее записки?
Почему, будь все проклято, он не уехал еще вчера?
Пожалуй, ему ничего не остается делать, как только убить ее. Нет, это будет слишком легким наказанием. Прежде он постарается, чтобы она испытала такие же адские страдания, которые причинила ему.
Записка, как всегда, была немногословной и четкой:
«Дорогой Фрэдди,
Ты победил.
Говори им, пожалуйста, что я люблю их».
Нет, он должен убить ее! Но сначала надо ее разыскать. Но прежде всего необходимо одеться.
— Выйдите все! — потребовал он таким голосом, что даже старая графиня безропотно повиновалась. Не шевельнулась только Джули, уставившаяся на отца расширенными от страха глазенками. — Я должен собраться, чтобы отправиться на поиски мамы, киска, — сказал он ей, ласково улыбнувшись.
Девочка доверчиво улыбнулась в ответ — слова отца поставили пошатнувшийся мир на место.
Фрэдди с хмурым видом закрыл за всхлипывающими женщинами дверь и в очередной раз подумал, что жене его придется ответить на множество вопросов. Но какова истинная причина ее бегства? Несколько слов записки отнюдь не были уступкой. Это скорее был вызов. Ладно, скоро разберемся. Хорошо, черт побери, хоть не надо тратить времени на сборы. К отъезду уже все готово.
Зима во Франции ничуть не лучше, чем в Англии, подумал Фрэдди, дрожащий как осиновый лист. Но снег, к счастью, еще не занес все дороги, впереди начали различаться признаки человеческого жилья, а до цели путешествия оставалось не более чем полдня пути.
«Глупая женщина! Чертова баба! Безмозглая деревенщина!»
Эти и десятки других ругательств, которые он намеревался обрушить на жену, были единственным, что скрашивало ему это путешествие. Он шептал их на каждом повороте, представляя, как гневно выскажет все это Кэтрин. Чувствовал он себя отвратительно. Пронизывающий до костей холод и сырость довели до того, что он уже с трудом сдерживал свое раздражение. Окоченевшими руками Фрэдди еле удерживал промерзшие поводья лошади, которую удалось найти в небольшом городке, где он останавливался. Если бы не эта кляча, сидеть бы ему за жарким в той мрачной гостинице, где провел ночь. Фрэдди раздраженно хмыкнул. Он был голоден. За весь день граф довольствовался только французским сыром, напоминающим замороженный ил, и хлебом, не уступающим в твердости подметкам его сапог.
Ничего, женушка ответит и за это, когда он ее найдет, Ждать осталось недолго.
Любовник матери (об этом Фрэдди догадался по глазам Мириам и озорным искрам во взгляде Дункана) с неохотой признался, что он после разговора с Жаком начал собирать сведения о семье Кэтрин. В конце концов Дункан сообщил главное: во Франции у Кэтрин есть дедушка, которого очень обрадовало известие о существовании внучки. «Чертов француз! Проклятый Дункан! Дурацкая лошадь!»
Занятый своими мыслями, граф без удивления заметил, что уже подъехал к перекрестку Верденской дороги. Указатели на французских дорогах было, пожалуй, единственным, что ему нравилось в этом путешествии. Он свернул налево и поскакал к возвышающемуся вдалеке на холме замку. Даже сквозь снег и сумерки приближающегося вечера можно было разглядеть его величие и красоту. Чуть ли не знаменитый Версаль, черт побери! Разыскивая такой дворец, жена его, без сомнения, изрядно помоталась по стране, тем более что французские крестьяне «любят» своих господ почти так же, как англичане французов. Он уже убедился в этом, блуждая от деревни к деревне по всей Франции.
Граф скосил глаза в сторону и недоверчиво заморгал. Но мираж не исчез. Впереди к очередному повороту бегущей вверх извилистой дороги приближался небольшой дорожный экипаж черного цвета, на козлах которого сидел скрючившийся от холода кучер.
Фрэдди пришпорил лошадь, обещая завалить ее овсом, если она не падет прежде, чем догонит карету. Через несколько минут он поравнялся с удивленно взглянувшим на него кучером и задал на ломаном французском языке два вопроса. Первый ответ был утвердительный, а второй — более расплывчатый. Но Фрэдди подбодрил парня, отсыпав ему в ладонь горсть золотых монет, и попросил заодно пожалеть его усталую, но, как оказалось, надежную лошадь и ехать помедленнее.
Кэтрин почувствовала, что карета изменила направление, но не обратила на это никакого внимания. Каким образом они достигнут цели путешествия, ее интересовало так же мало, как и то, из какой точки Франции оно начнется. Каждая оставшаяся позади миля все дальше отделяла ее от Фрэдди, и хотя ее положение, а тем паче деньги могли помочь продвигаться гораздо быстрее, легче бы ей от этого не стало. Облегчение могли бы принести мир и спокойствие. Но их не было ни в мыслях, ни в сердце. Фрэдди, как выяснилось, тоже мечтал о мире. Она, наверное, уже в тысячный раз за последние три дня, постаралась отогнать мысли о нем. Не исключено, что ей придется заниматься этим всю оставшуюся жизнь. Стало страшно. А если он не обратит внимания на ее поступок, так же как и на попытку поговорить с ним на балу? Что, если в этой игре у нее вообще нет шансов? Сказал же он, что уже слишком поздно. Может, он прав?
Экипаж остановился. Она отдернула тяжелую занавеску, но не увидела ничего, кроме смутных очертаний какой-то деревянной лачуги, едва различимой из-за снега и сгущающихся сумерек. Кэтрин подумала уже было, что угодила в какую-то ловушку, как вдруг дверца распахнулась, и раздался шутливый голос, заставивший вздрогнуть и бешено забиться ее сердце.
— Добрый вечер, мадам супруга! — приветствовал ее граф с низким поклоном.
Кэтрин застыла с открытым ртом, не в силах отыскать слова для ответа.
— Наша Кэт лишилась дара речи? — пошутил Фрэдди, и в его грустных глазах мелькнули веселые искорки.