Страница:
— Спасибо, Джереми. Вы очень милы! — Взгляд Кэтрин заметно потеплел.
Джереми покраснел, и девушка отвернулась, чтобы еще больше не смущать молодого человека.
— Вообще-то я пришел попрощаться.
— Попрощаться? Но вы же только что приехали!
— Да, — угрюмо произнес он. — Но после вчерашнего вечера чем я буду дальше от Фрэдди, тем будет лучше для нас обоих.
— Я слышала, как вы ссорились.
— Ссорились? Да это было настоящее сражение! О, простите, Кэтрин! — Джереми опять покраснел.
— Все нормально, Джереми. Мы уже выяснили, что несдержанность — одна из ваших дурных привычек, не так ли?
— Несдержанность и постоянные разногласия с братом. Об этом я, по-моему, забыл сказать. Да?
Девушка улыбнулась и кивнула головой.
— И в чем же вы с ним не сходитесь? Если, конечно, вы можете сказать об этом мне.
— Почему нет? Правда, все так запутано… — Он пригладил свои непокорные каштановые волосы. — Отец оставил мне все имения, кроме родового, которое принадлежит Фрэдди. Понимаете? Оставил мне имения, но не оставил денег на их содержание.
— Но в таком положении находится довольно много людей, — спокойно заметила девушка.
— К сожалению. Но у них нет такого Фрэдди, как мой брат.
— Он не хочет помочь вам? — удивилась Кэтрин. Это противоречило впечатлению девушки о графе.
— Напротив. Он хочет сделать меня своим наследником, передать мне все деньги и помогать получать доходы от них, — почти простонал он.
— По-моему, это очень благородно с его стороны, Джереми. Что вас смущает?
— Ничего, кроме Фрэдди. Он подчиняет своей полной власти все, чем владеет, — пытался объяснить Джереми. — Я не желаю быть его наследником, не хочу выпрашивать, каждый фартинг, я не хочу постоянно объяснять каждый свой поступок, совершенный без его ведома! Называйте это гордостью, называйте независимостью, не в этом дело, Кэтрин. — Он посмотрел умоляющим взглядом на нее, пытаясь найти понимание. — Я хочу жить собственной жизнью, свободной от Фрэдди. Если бы Фрэдди не зарабатывал так много денег в последние десять лет, мы бы не имели того, что имеем сейчас. И Фрэдди прекрасно понимает свою заслугу.
— Но вы же можете жениться на богатой наследнице и оказаться в таком же положении, — вполне разумно сказала Кэтрин и подхватила Джули, которая опять поползла к траве.
— В этом есть различие.
— В чем же разница, Джереми? Чем отличаются деньги, принадлежащие вашей семье, от тех, которые достанутся вам в результате женитьбы?
— Я допускаю, что для вас разницы нет, — произнес он, опустил глаза и стал беспокойно выдергивать траву, — а для меня все гораздо сложнее.
— Почему?
— Потому, что у меня уже есть богатая невеста, и, откровенно говоря, ее богатство не имеет для меня большого значения. Но для ее семьи далеко не безразлично, что я богатый землевладелец и бедняк одновременно.
— А вас, конечно, привлекают к ней не только деньги?
— Кэтрин! — серьезно начал говорить Джереми. — Даже если бы у нее вообще не было денег, это ничего не меняет. Я готов сам зарабатывать деньги, даже если придется трудиться для этого целыми днями, как Фрэдди. Я уверен в этом, ради Бет я смогу. Фрэдди страшно рассердился, узнав, что я хочу сейчас жениться. Он считает, что я еще слишком молод. Можете себе представить? Говорит, что следует подождать по крайней мере еще лет пять. А я не хочу ждать! Я все равно женюсь, даже если отец Бет не даст за ней ни пенни.
— А Бет с вами согласна?
— Настолько, что предложила бежать, — признался он, счастливо улыбнувшись.
— Похоже, что ваша юная леди подала отличную идею.
Кэтрин взяла Джули за пухленькую ножку и пощекотала пятку. Та залилась таким звонким смехом, что молодой человек отвлекся от своих невеселых мыслей и невольно посмотрел в их сторону. Однако девушка отвела глаза.
— Очень часто, Джереми, в наши планы вторгаются посторонние и разрушают их. Стройте ваше счастье, где вы хотите и когда вы хотите.
— Конечно! И если мы с Бет сделаем это, то причиной семейного скандала буду я, а не Фрэдди, как обычно.
— Расскажите мне наконец, почему ваш брат приобрел столь скандальную известность. Ведь это связано не только с Джули.
Последние слова девушка произнесла почти шепотом, склонившись к головке девочки.
— Дело в том, что Фрэдди живет по собственным законам, — улыбнулся Джереми. — А это раздражает многих людей. Кроме того, большинство из высшего общества никогда не простят ему, что он стал так фантастически богат. Если бы он приобрел состояние за карточным столом или спекуляцией, это было бы для них приемлемым. Но Фрэдди занимается торговлей и владеет фабриками. Причем он не просто является владельцем фабрик, но и лично управляет ими. Не говоря уж о том, что он презирает мнение света. Он не женился на Селесте, даже когда ее отец вызвал его на дуэль. Он открыто критиковал английские власти за отношение к Наполеону, говорил, что мы заслужили Ватерлоо, потому что было преступной глупостью оставить этого человека в живых.
— Теперь многое понятно, — отозвалась Кэтрин.
— Ко всему прочему Фрэдди никогда не лицемерит. Если ему что-то не нравится в вас, он сразу покажет. Его во многом можно обвинять, но только не в двуличии. Как говорит мама, он не из тех, кто пытается сгладить глупость дураков.
Выходит, не только у нее граф Монкриф создает столь противоречивое впечатление. Эта мысль обрадовала Кэтрин, на душе немного потеплело. Нет, конечно, то, что она почувствовала, никак нельзя было назвать жалостью. Жалеть графа никому бы и в голову не пришло. Скорее это походило на сочувствие. В конце концов он вступил в противоречие с тем самым сословием, которое породило и сделало его таким. А вот то, что граф Монкриф ни в грош не ставит чужое мнение о себе, ей следует запомнить.
Как бы то ни было, Кэтрин стала думать о своем хозяине лучше, и настроение ее улучшилось. Заглянув на кухню, она улыбнулась кухарке и поблагодарила ее за вкусное печенье.
— Джули оно очень понравилось, Нора.
— Мои ребятишки тоже находят его неплохим, мисс. Я рада, что Джули одобрила мою стряпню. — Женщина занялась сковородой с тарталетками, повернувшись к плите, явно не желая продолжать разговор.
Кэтрин давно отметила странное отношение Норы ко всему, что касалось Джули. Это была добрая женщина с золотым сердцем, она хорошо относилась к Джули, но с какой-то скованностью. О причине этого нетрудно было догадаться. С точки зрения Кэтрин, было непонятно, как можно переносить на ребенка отношение к его родителям, их внебрачной связи. Для самой Джули сейчас это не имеет никакого значения.
Граф стоял в прихожей и снимал перчатки, когда Кэтрин вошла в холл и направилась к лестнице. Она торопилась искупать Джули перед сном. Они одновременно подошли к лестнице и почти столкнулись друг с другом, Кэтрин улыбнулась и извинилась. Она впервые со времени их знакомства вежливо с ним заговорила:
— Прошу прощения, сэр, — произнесла Кэтрин c улыбкой. — Я совершенно не собиралась мешать вам подниматься по собственной лестнице.
Она посмотрела на Джули, которая беспокойно вертелась в ее руках. Личико и ладошки малышки были все еще перепачканы крошками от печенья, несмотря на все старания Кэтрин ликвидировать остатки недавней трапезы.
— Ваша дочь не столь изысканна и изящна, как ее отец, — добавила девушка, прикрывая девочку локтем и оглядывая графа.
Несмотря на то что Фрэдди только что вернулся с верховой прогулки, одежда на нем была безукоризненно чистой и выглядел он так, будто все утро провел дома. И только растрепавшиеся на затылке волосы да завитки, упавшие на лоб, говорили об обратном.
— Пришлось немного потренировать Грома, — пояснил он, взглянув на Кэтрин с любопытством. — Опасаюсь, что Джереми его совершенно испортил.
Они одновременно шагнули на ступеньку вверх.
— О, конь, наверное, теперь вздрагивает при каждой звуке и все время нервничает?
— Откуда вам это известно?
— У моего отца была неплохая конюшня. Однажды случилось так, что нам потребовался священник, а ехать было некому. Пришлось посылать человека на лошади, который едва умел ездить верхом. Отцу потом пришлось затратить не менее двух недель, чтобы Эпикитус стал опять доверять всаднику.
— Эпикитус?
— Отец любил давать необычные имена. Например, для наших овец, пока стадо не было большим, он придумывал очень милые клички. Особенно мне нравились прозвища баранов.
— И как же он их называл? — спросил граф, отмечая, что на лице Кэтрин не появляется столь уже привычное упрямое выражение.
— О, это все довольно глупо на самом деле.
— Продолжайте, Кэтрин. Терпеть не могу людей, которые начинают рассказ, но никогда не заканчивают его. Ну так как же звали ваших баранов?
— Диоген, Зевс, Морфей и еще в том же роде. Ах да, Приам, — тихо сказала она, с трудом сохраняя на лице улыбку.
Хохот графа наверняка был слышен даже на кухне.
— Это был баран, высматривающий благородную овечку, — превосходный баран, сонный баран, да еще и мужественный баран?
— Да, я думаю, что так, — ответила девушка, и ее улыбка стала более открытой.
Они стояли уже наверху. Граф с удивлением обнаружил, что даже не помнит, как они поднимались по ступенькам, — так он был очарован новым выражением лица Кэтрин. Вновь — и не в первый раз — он подумал, что хочет узнать как можно больше об этой девушке. Судя по ее изящной грации, правильной речи и образованности, она явно из благородной зажиточной семьи, а вместе с тем вынуждена трудиться, зарабатывая себе на жизнь. Что стоит за спиной этой девушки, которая свободно рассуждает о греческой мифологии и с любовью говорит о лошадях? Он совершенно не предполагал наличие у воспитательницы таких манер. Она обращается с кухаркой так же, как и с Джереми. Ее отношение к графу никогда не отличалось дружелюбием, не считая, правда, сегодняшнего разговора.
Кэтрин между тем ощущала, как с каждой минутой улетучивается ее расположение к графу, уступая место прежней нервной настороженности. Как могла она опять забыть о его опасном очаровании? Граф стоял слишком близко и, похоже, насмехался над ней. Как она могла вообразить, что этот высокомерный человек может испытывать к кому-то добрые чувства!
— Кэтрин…
Граф произнес это тихим, мягким голосом и в то же время со скрытой угрозой. Кэтрин почувствовала, как по ее спине пробежала дрожь, и она напряглась, словно струна.
— Да? — произнесла она на удивление для самой себя спокойным голосом, мечтая о том, чтобы граф отошел от нее и дал ей возможность пройти. Джули, уставшая от солнца и игр, уже спала у нее на руках, тяжело навалившись ей на шею. Но это совершенно не остановило ее отца.
— Ничего, — произнес граф. — Просто Кэтрин, — неожиданно он наклонился и, прежде чем девушка могла что-либо предпринять, поцеловал ее в пульсирующую на шее жилку, а затем губы его опустились ниже, под платье, у которого почему-то оказалась расстегнутой верхняя пуговица.
Позднее Кэтрин говорила себе, что она не оттолкнула графа только потому, что у нее на руках была Джули. Она доказывала себе, что не запрокидывала голову и не желала, чтобы подольше продлилось блаженное ощущение, которое дарили его нежные губы и горячий влажный язык. А еще она отказывалась признать, что ошеломленно стояла, будучи не в силах произнести ни слова, когда граф тихо засмеялся, ласково потрепал Джули по щечке и с кошачьей грацией спустился вниз по лестнице.
Обманывать себя Кэтрин научилась мастерски.
Глава 4
Джереми покраснел, и девушка отвернулась, чтобы еще больше не смущать молодого человека.
— Вообще-то я пришел попрощаться.
— Попрощаться? Но вы же только что приехали!
— Да, — угрюмо произнес он. — Но после вчерашнего вечера чем я буду дальше от Фрэдди, тем будет лучше для нас обоих.
— Я слышала, как вы ссорились.
— Ссорились? Да это было настоящее сражение! О, простите, Кэтрин! — Джереми опять покраснел.
— Все нормально, Джереми. Мы уже выяснили, что несдержанность — одна из ваших дурных привычек, не так ли?
— Несдержанность и постоянные разногласия с братом. Об этом я, по-моему, забыл сказать. Да?
Девушка улыбнулась и кивнула головой.
— И в чем же вы с ним не сходитесь? Если, конечно, вы можете сказать об этом мне.
— Почему нет? Правда, все так запутано… — Он пригладил свои непокорные каштановые волосы. — Отец оставил мне все имения, кроме родового, которое принадлежит Фрэдди. Понимаете? Оставил мне имения, но не оставил денег на их содержание.
— Но в таком положении находится довольно много людей, — спокойно заметила девушка.
— К сожалению. Но у них нет такого Фрэдди, как мой брат.
— Он не хочет помочь вам? — удивилась Кэтрин. Это противоречило впечатлению девушки о графе.
— Напротив. Он хочет сделать меня своим наследником, передать мне все деньги и помогать получать доходы от них, — почти простонал он.
— По-моему, это очень благородно с его стороны, Джереми. Что вас смущает?
— Ничего, кроме Фрэдди. Он подчиняет своей полной власти все, чем владеет, — пытался объяснить Джереми. — Я не желаю быть его наследником, не хочу выпрашивать, каждый фартинг, я не хочу постоянно объяснять каждый свой поступок, совершенный без его ведома! Называйте это гордостью, называйте независимостью, не в этом дело, Кэтрин. — Он посмотрел умоляющим взглядом на нее, пытаясь найти понимание. — Я хочу жить собственной жизнью, свободной от Фрэдди. Если бы Фрэдди не зарабатывал так много денег в последние десять лет, мы бы не имели того, что имеем сейчас. И Фрэдди прекрасно понимает свою заслугу.
— Но вы же можете жениться на богатой наследнице и оказаться в таком же положении, — вполне разумно сказала Кэтрин и подхватила Джули, которая опять поползла к траве.
— В этом есть различие.
— В чем же разница, Джереми? Чем отличаются деньги, принадлежащие вашей семье, от тех, которые достанутся вам в результате женитьбы?
— Я допускаю, что для вас разницы нет, — произнес он, опустил глаза и стал беспокойно выдергивать траву, — а для меня все гораздо сложнее.
— Почему?
— Потому, что у меня уже есть богатая невеста, и, откровенно говоря, ее богатство не имеет для меня большого значения. Но для ее семьи далеко не безразлично, что я богатый землевладелец и бедняк одновременно.
— А вас, конечно, привлекают к ней не только деньги?
— Кэтрин! — серьезно начал говорить Джереми. — Даже если бы у нее вообще не было денег, это ничего не меняет. Я готов сам зарабатывать деньги, даже если придется трудиться для этого целыми днями, как Фрэдди. Я уверен в этом, ради Бет я смогу. Фрэдди страшно рассердился, узнав, что я хочу сейчас жениться. Он считает, что я еще слишком молод. Можете себе представить? Говорит, что следует подождать по крайней мере еще лет пять. А я не хочу ждать! Я все равно женюсь, даже если отец Бет не даст за ней ни пенни.
— А Бет с вами согласна?
— Настолько, что предложила бежать, — признался он, счастливо улыбнувшись.
— Похоже, что ваша юная леди подала отличную идею.
Кэтрин взяла Джули за пухленькую ножку и пощекотала пятку. Та залилась таким звонким смехом, что молодой человек отвлекся от своих невеселых мыслей и невольно посмотрел в их сторону. Однако девушка отвела глаза.
— Очень часто, Джереми, в наши планы вторгаются посторонние и разрушают их. Стройте ваше счастье, где вы хотите и когда вы хотите.
— Конечно! И если мы с Бет сделаем это, то причиной семейного скандала буду я, а не Фрэдди, как обычно.
— Расскажите мне наконец, почему ваш брат приобрел столь скандальную известность. Ведь это связано не только с Джули.
Последние слова девушка произнесла почти шепотом, склонившись к головке девочки.
— Дело в том, что Фрэдди живет по собственным законам, — улыбнулся Джереми. — А это раздражает многих людей. Кроме того, большинство из высшего общества никогда не простят ему, что он стал так фантастически богат. Если бы он приобрел состояние за карточным столом или спекуляцией, это было бы для них приемлемым. Но Фрэдди занимается торговлей и владеет фабриками. Причем он не просто является владельцем фабрик, но и лично управляет ими. Не говоря уж о том, что он презирает мнение света. Он не женился на Селесте, даже когда ее отец вызвал его на дуэль. Он открыто критиковал английские власти за отношение к Наполеону, говорил, что мы заслужили Ватерлоо, потому что было преступной глупостью оставить этого человека в живых.
— Теперь многое понятно, — отозвалась Кэтрин.
— Ко всему прочему Фрэдди никогда не лицемерит. Если ему что-то не нравится в вас, он сразу покажет. Его во многом можно обвинять, но только не в двуличии. Как говорит мама, он не из тех, кто пытается сгладить глупость дураков.
Выходит, не только у нее граф Монкриф создает столь противоречивое впечатление. Эта мысль обрадовала Кэтрин, на душе немного потеплело. Нет, конечно, то, что она почувствовала, никак нельзя было назвать жалостью. Жалеть графа никому бы и в голову не пришло. Скорее это походило на сочувствие. В конце концов он вступил в противоречие с тем самым сословием, которое породило и сделало его таким. А вот то, что граф Монкриф ни в грош не ставит чужое мнение о себе, ей следует запомнить.
Как бы то ни было, Кэтрин стала думать о своем хозяине лучше, и настроение ее улучшилось. Заглянув на кухню, она улыбнулась кухарке и поблагодарила ее за вкусное печенье.
— Джули оно очень понравилось, Нора.
— Мои ребятишки тоже находят его неплохим, мисс. Я рада, что Джули одобрила мою стряпню. — Женщина занялась сковородой с тарталетками, повернувшись к плите, явно не желая продолжать разговор.
Кэтрин давно отметила странное отношение Норы ко всему, что касалось Джули. Это была добрая женщина с золотым сердцем, она хорошо относилась к Джули, но с какой-то скованностью. О причине этого нетрудно было догадаться. С точки зрения Кэтрин, было непонятно, как можно переносить на ребенка отношение к его родителям, их внебрачной связи. Для самой Джули сейчас это не имеет никакого значения.
Граф стоял в прихожей и снимал перчатки, когда Кэтрин вошла в холл и направилась к лестнице. Она торопилась искупать Джули перед сном. Они одновременно подошли к лестнице и почти столкнулись друг с другом, Кэтрин улыбнулась и извинилась. Она впервые со времени их знакомства вежливо с ним заговорила:
— Прошу прощения, сэр, — произнесла Кэтрин c улыбкой. — Я совершенно не собиралась мешать вам подниматься по собственной лестнице.
Она посмотрела на Джули, которая беспокойно вертелась в ее руках. Личико и ладошки малышки были все еще перепачканы крошками от печенья, несмотря на все старания Кэтрин ликвидировать остатки недавней трапезы.
— Ваша дочь не столь изысканна и изящна, как ее отец, — добавила девушка, прикрывая девочку локтем и оглядывая графа.
Несмотря на то что Фрэдди только что вернулся с верховой прогулки, одежда на нем была безукоризненно чистой и выглядел он так, будто все утро провел дома. И только растрепавшиеся на затылке волосы да завитки, упавшие на лоб, говорили об обратном.
— Пришлось немного потренировать Грома, — пояснил он, взглянув на Кэтрин с любопытством. — Опасаюсь, что Джереми его совершенно испортил.
Они одновременно шагнули на ступеньку вверх.
— О, конь, наверное, теперь вздрагивает при каждой звуке и все время нервничает?
— Откуда вам это известно?
— У моего отца была неплохая конюшня. Однажды случилось так, что нам потребовался священник, а ехать было некому. Пришлось посылать человека на лошади, который едва умел ездить верхом. Отцу потом пришлось затратить не менее двух недель, чтобы Эпикитус стал опять доверять всаднику.
— Эпикитус?
— Отец любил давать необычные имена. Например, для наших овец, пока стадо не было большим, он придумывал очень милые клички. Особенно мне нравились прозвища баранов.
— И как же он их называл? — спросил граф, отмечая, что на лице Кэтрин не появляется столь уже привычное упрямое выражение.
— О, это все довольно глупо на самом деле.
— Продолжайте, Кэтрин. Терпеть не могу людей, которые начинают рассказ, но никогда не заканчивают его. Ну так как же звали ваших баранов?
— Диоген, Зевс, Морфей и еще в том же роде. Ах да, Приам, — тихо сказала она, с трудом сохраняя на лице улыбку.
Хохот графа наверняка был слышен даже на кухне.
— Это был баран, высматривающий благородную овечку, — превосходный баран, сонный баран, да еще и мужественный баран?
— Да, я думаю, что так, — ответила девушка, и ее улыбка стала более открытой.
Они стояли уже наверху. Граф с удивлением обнаружил, что даже не помнит, как они поднимались по ступенькам, — так он был очарован новым выражением лица Кэтрин. Вновь — и не в первый раз — он подумал, что хочет узнать как можно больше об этой девушке. Судя по ее изящной грации, правильной речи и образованности, она явно из благородной зажиточной семьи, а вместе с тем вынуждена трудиться, зарабатывая себе на жизнь. Что стоит за спиной этой девушки, которая свободно рассуждает о греческой мифологии и с любовью говорит о лошадях? Он совершенно не предполагал наличие у воспитательницы таких манер. Она обращается с кухаркой так же, как и с Джереми. Ее отношение к графу никогда не отличалось дружелюбием, не считая, правда, сегодняшнего разговора.
Кэтрин между тем ощущала, как с каждой минутой улетучивается ее расположение к графу, уступая место прежней нервной настороженности. Как могла она опять забыть о его опасном очаровании? Граф стоял слишком близко и, похоже, насмехался над ней. Как она могла вообразить, что этот высокомерный человек может испытывать к кому-то добрые чувства!
— Кэтрин…
Граф произнес это тихим, мягким голосом и в то же время со скрытой угрозой. Кэтрин почувствовала, как по ее спине пробежала дрожь, и она напряглась, словно струна.
— Да? — произнесла она на удивление для самой себя спокойным голосом, мечтая о том, чтобы граф отошел от нее и дал ей возможность пройти. Джули, уставшая от солнца и игр, уже спала у нее на руках, тяжело навалившись ей на шею. Но это совершенно не остановило ее отца.
— Ничего, — произнес граф. — Просто Кэтрин, — неожиданно он наклонился и, прежде чем девушка могла что-либо предпринять, поцеловал ее в пульсирующую на шее жилку, а затем губы его опустились ниже, под платье, у которого почему-то оказалась расстегнутой верхняя пуговица.
Позднее Кэтрин говорила себе, что она не оттолкнула графа только потому, что у нее на руках была Джули. Она доказывала себе, что не запрокидывала голову и не желала, чтобы подольше продлилось блаженное ощущение, которое дарили его нежные губы и горячий влажный язык. А еще она отказывалась признать, что ошеломленно стояла, будучи не в силах произнести ни слова, когда граф тихо засмеялся, ласково потрепал Джули по щечке и с кошачьей грацией спустился вниз по лестнице.
Обманывать себя Кэтрин научилась мастерски.
Глава 4
Джереми уехал вскоре после обеда на спокойной лошади, а не на Громе, с которым он измучился, добираясь сюда. На душе у Кэтрин стало совсем беспокойно. Дом с его отъездом вдруг показался ей слишком тесным. Только сейчас она осознала, что, кроме нее и графа, в нем находятся только слуги, полностью подчиняющиеся ему. За этой пришли в голову и другие не менее тревожные мысли. Стараясь отвлечься от доводящих до отчаяния размышлений, она вышла из дома и направилась к конюшням.
Обращаться с лошадьми она научилась еще ребенком. Занятиям верховой ездой ее родители придавали большое значение, не меньше, чем вышиванию и изучению латинского языка. Позднее Кэтрин поняла, что большое внимание к ее образованию объяснялось не только тем, что она была единственным ребенком в семье, но и благодаря убеждениям отца. «Если ты родилась женщиной, то это не значит, что ты можешь думать только о пустяках», — часто говорил он. При этом он всегда подмигивал жене. Хмурое лицо мамы разглаживалось, и на нем появлялась улыбка. Она кивала головой и глубоко вздыхала.
Верховая езда была для Кэтрин одним из тех занятий, которые возвращали ее в счастливое, беззаботное детство. Таким же любимым занятием являлось для нее чтение. Но возможностей заниматься ими в последнее время у нее почти не было. После смерти родителей Кэтрин практически все распродала, чтобы расплатиться с огромными долгами. Мертонвуд не мог похвастаться обширной и разнообразной библиотекой, и уже к концу первого месяца девушка прочитала все, что нашла в ней интересного.
Но зато в конюшне сейчас находились две отличные лошади: знакомый ей Гром и еще один великолепный жеребец, необычайной красоты и размеров, явно предназначенный только для графа. Она отвела сочувственный взгляд от нервно вздрагивающего Грома и посмотрела с интересом на Монти. Оба коня, как видно, были одной и той же породы. Они имели одинаковый окрас, сильные холки и схожие размеры в обхвате. Оба были не из тех лошадей, на которых удобно совершать неспешные прогулки по парку. Такие кони рождаются для быстрой езды, требующей много сил и выносливости. Кэтрин отдала бы все свои скудные накопления, лишь бы поскакать верхом на Монти.
Некоторое время Кэтрин стояла и рассматривала прекрасное создание, наслаждаясь красотой его форм и грацией движений, говоривших о бесспорной чистоте породы. Белая звездочка на лбу была единственным пятном на черной атласной шкуре. Устремленный на него восхищенный взгляд девушки благородное животное встретило равнодушно. Монти лишь, слегка раздув ноздри, фыркнул и занялся отрубями, специально приготовленными для него.
Кэтрин осторожно поставила одну ногу на нижнюю перекладину стойла и, ухватившись рукой за верхнюю, подтянулась. Оказавшись таким образом ближе к лошади, она извлекла свободной рукой из кармана яблоко, которое заранее выпросила у кухарки, и протянула его Монти.
— Ах ты мой красавец! — подбодрила она коня, когда тот плавно повернул голову и откусил лежащее на ее ладони яблоко.
Он ел предложенное угощение с разборчивостью герцога и грациозностью принца крови.
— Ну и что ты будешь делать, мой милый мальчик, — ласково проговорила она, когда Монти снял губами с ладони последний кусочек, — увидев, что у меня больше ничего нет? Сразу отвернешься от меня?
— Вы, наверное, брали уроки у Джереми, как можно испортить моего скакуна?
Она должна была удивиться, услышав его голос, или вздрогнуть, увидев его стоящим так близко. Но этого не произошло. Она пришла сюда не для того, чтобы найти его. Просто Джули дремала, в доме она чувствовала себя неуютно, а день был таким опьяняюще прекрасным, что совершенно не хотелось спорить.
— Никто не сможет испортить этого великолепного коня. Он смотрится королем среди своих подданных, — ответила она, опять поворачиваясь к Монти.
Конь перестал тыкаться губами в ее ладонь и посмотрел на них большими коричневыми глазами почти с человеческим любопытством.
Граф встал рядом с Кэтрин и ухватился за верхнюю перекладину. Позы их теперь были одинаковы. Но как не похожи были эти двое людей! Он возвышался над ней на целую голову, почти загораживая своей мощной фигурой стойло. Граф стоял со своей обычной беспечностью, а она с большим трудом старалась скрыть внутреннее напряжение. На графе был великолепный костюм, слишком дорогой для деревни. Ее наряд вполне мог принадлежать деревенской моднице. Однако оба они в полной неподвижности молча смотрели на великолепного обитателя стойла, задавая про себя вопросы друг другу и даже давая на них молчаливые ответы. Граф хотел спросить, где она научилась так спокойно общаться с лошадьми, особенно с такими своенравными, как Монти. Кэтрин желала бы рассказать ему о своем отце и о его любви к животным. Он очень хотел узнать о ее воспитании: письмо матери относительно новой воспитательницы было слишком сухим и обтекаемым. Графа даже удивлял столь сильный интерес к этой юной женщине. Подобное, конечно, случалось с ним и раньше, но довольно редко.
Наступил момент, когда они оба смогли обнаружить немало общего в их столь разном прошлом; оказалось, что у них были почти одни и те же мечты и надежды. Только молодого, жизнерадостного Фрэдди жизнь превратила в нынешнего, закованного в непробиваемую броню графа Монкрифа. А множество юношеских ошибок и ощутимый страх перед будущим заставляли Кэтрин глубоко прятать свои чувства. Жизнь, однако, слишком сложна и переменчива, она постоянно то разлучает, то снова сближает двух родственных по духу людей. И тогда вопреки рассудку они стремятся друг к другу снова и снова. Кэтрин поняла это всем сердцем, когда манжета графа коснулась ее запястья. Нежный аромат ее тела, смешанный с запахом сена и лошадей, щекотал ноздри графа. Она неотрывно смотрела на его слегка растрепавшиеся на затылке волосы, а он не мог отвести взгляд от ее побелевших пальцев, обхвативших серую перекладину стойла.
Наконец девушка спустилась вниз и отряхнула ладонью юбку из грубой хлопковой ткани. Кэтрин стояла и рассматривала пол конюшни, который был усыпан сеном и весь покрыт выбоинами от лошадиных копыт.
«Какие длинные и густые у нее ресницы, — подумал граф. — Они будто специально созданы для того, чтобы прятать глаза».
Дыхание Кэтрин стало прерывистым. Сердце графа учащенно забилось.
«Как у мальчишки!» — удивился граф и тут же взял себя в руки.
— Вы ведете себе рискованно, Кэтрин, — произнес он вслух бесстрастным тоном.
Граф сказал правду. Кэтрин не могла чувствовать себя в безопасности около него и сама понимала это. И дело не в том, что он не мог преодолеть вспыхнувшую страсть, и не в нескольких месяцах воздержания. Это было бы слишком простым объяснением. С ним происходило что-то непонятное и не поддающееся контролю. Он хотел ее и ясно осознавал это. Он хотел овладеть ею прямо сейчас, на глазах у своего жеребца, наброситься на нее и ласкать до тех пор, пока не запрокинется ее голова и она не застонет от боли и наслаждения. Он мечтал, как она будет шептать его имя, царапать в упоении его грудь ногтями и покусывать плечо своими белоснежными зубами. А Кэтрин молила Бога, чтобы граф ушел. Если бы он ушел сразу, тогда она бы не задела его подолом широкой юбки, проверяя, насколько велика опасность. Если бы она не прикоснулась к нему, она бы не почувствовала этого обволакивающего тепла, которое исходило от него. Теперь что-то незримое связывало их, нечто темное и запретное, и такое же чарующее, как вкус тающего на языке горького шоколада.
— Это опасно, — повторил граф.
Слова графа должны были предостеречь ее. Но нет… Вместо этого они обещали наслаждение и блаженство. Взгляд его обещал еще больше. Она не шевельнулась, когда он сделал шаг и подошел к ней почти вплотную. Отбросив последние укоры совести, она опустила руки и посмотрела на него.
Она почувствовала, как горячая кровь бросилась ей в голову, в висках застучало, а сердце учащенно забилось. У нее даже онемели кончики пальцев. Кэтрин хотелось впиться в него губами и даже слегка укусить его. О Боже, что же с ней делается?
Губы девушки затрепетали, а ведь он еще даже не поцеловал ее. Он просто стоял слишком близко. Всего лишь дюйм разделял их. Только дюйм, да еще принципы, выработанные житейской мудростью.
— Иди ко мне, Кэтрин, — мягко произнес граф и положил руки ей на плечи.
Он не притянул ее к себе, но и не оттолкнул. Они по-прежнему стояли как бы каждый сам по себе, но его руки уже связывали их.
— Нет, — возразила Кэтрин, отвечая на его влекущий взгляд.
Ее широко раскрытые глаза напоминали ему взгляд попавшего в капкан молодого олененка. Не в состоянии выдержать его, Фрэдди опустил голову и посмотрел на ее слегка приоткрытые розовые губы. Ему захотелось ощутить ее дыхание.
— Нам обоим сразу станет легче, если ты произнесешь слово «да».
Кэтрин улыбнулась и быстро опустила голову, желая скрыть улыбку. Насколько же властолюбив этот человек! Хочет соблазнить, не прикладывая для этого никаких усилий.
Один палец графа коснулся ее подбородка, другой скользнул по губам.
— Вы хотите показаться легкомысленной сейчас? — Его улыбка выражала насмешливое обвинение.
— На самом деле мне хочется не улыбаться, а убежать, милорд. Моя душа ушла в пятки.
Но желание убежать сразу же улетучилось после его прикосновения. Ее умоляющий шепот был прерван нежным поцелуем. Он ласково прикоснулся губами к ее рту и провел по нему языком. Его поцелуй становился все горячее. Ловя аромат ее дыхания, он прикусил нижнюю губу девушки и нежно загладил крохотную ранку языком. Его ладони гладили ее щеки; его чуткие пальцы переплелись с ее волосами, еще сильнее прижимая к себе ее пылающее лицо. Руки Кэтрин обвились вокруг его шеи.
Поцелуй продолжался чуть ли не вечность. Наконец граф поднял лицо, и она почувствовала его горячее, тяжелое дыхание на своих волосах. Его пробудившаяся страсть была настолько сильна, что он даже испытывал мучительную боль в сердце. Такого никогда не было в его жизни. Его влекло к ней настолько непреодолимо, что в этот момент он был готов отдать за нее весь мир. И то, что они находились в конюшне среди лошадей, и то, что сюда могли неожиданно войти, не имело никакого значения. Слишком поздно было думать об этом. Слишком поздно!
Граф наклонил голову и снова нашел ее губы, с юношеской трепетностью ощущая ее напрягшуюся грудь. Он припал губами к ее рту, ощущая его нежность и сладость. Из груди Кэтрин вырвался легкий стон, который она не могла сдержать из-за нахлынувших на нее чувств.
— Иди ко мне, Кэтрин! — повторил он. На секунду воцарилось молчание. Вдруг девушка резко вырвалась из его объятий и с силой ударилась о перегородку стойла. Тихое ржание Монти нарушило напряженную тишину.
— Нет! — воскликнула Кэтрин, с трудом сдерживая охватившую ее панику.
Граф прочел этот ответ в ее янтарных глазах. Но было в ее взгляде еще и то, что не позволило ему остановить ее, когда она побежала к выходу. Это был страх.
Ночью Кэтрин почти не сомкнула глаз. Она была даже рада, когда Абигейль среди ночи позвала ее к девочке. В детской испуганная Сара пыталась успокоить заплаканную малышку. Кэтрин смазала воспаленные десны малышки гвоздичным маслом, знаком отправила кормилицу спать и отнесла ребенка в свою комнату. Она довольно долго расхаживала из угла в угол, пока утомленная Джули не задремала у нее на руках. Вид крошечного открытого ротика, прижатого к ее груди, напомнил ей слова графа, которые следовало бы забыть. В ее воображении его голова с упавшим на лоб локоном угольно-черных волос покоилась на ее груди, а губы нежно целовали ее сосок. Наваждение! Он — настоящий демон!
Он опутал ее словами, которые все время преследуют ее. Она даже на расстоянии чувствовала его влияние. Хотя почему она обвиняет его, не себя? В памяти снова раздался голос ее гувернантки: «Если ты всегда будешь вести себя как настоящая леди, какой я тебя воспитала, с тобой ничего не случится». Кэтрин не сомневалась в этом.
Сейчас граф находит удовольствие в своем положении изгнанника, но он всегда сможет вернуться в общество, когда пожелает. А она? Она не может изменить свое прошлое и никогда не войдет в этот избранный круг. Слишком много постыдного было в ее жизни, а ее поступки были ужасны.
Словесные перепалки с графом были возбуждающими. Возбуждающими и опасными. И ведь она хорошо знала цену этой опасности и расплаты за нее.
Кэтрин обвиняла только себя. Стоило мужчине обнять ее, как она тут же растаяла в его теплых объятиях. Она забыла все предупреждения, все наставления, полученные за годы своего воспитания. Общество требует иногда высокую цену за желание быть любимой и защищенной.
Она была слишком одинокой, когда встретила Дэвида. И она влюбилась. Нет, это была не любовь, а скорее благодарность за внимание, за восхищение ею, за обещание жениться, за уверенность в своем счастливом будущем. Хотеть в жизни так много, а получить так мало было обидно. Но быть довольной этим малым и называть это любовью просто стыдно. В конце их романа Кэтрин испытывала только это чувство. Не было ни пыла в сердце, который, по утверждению поэтов, сопровождает любовь, ни даже вспышек страсти при встречах. Нет, поцелуи Дэвида никогда не были так сладки, как те недавние у конского стойла.
Граф Монкриф был опасен, порочен и одновременно очарователен со всеми своими грехами и пороками. Он с легкостью сумел пробудить в ней дремавшую страсть.
На самом деле Кэтрин Сандерсон была совсем не такой практичной женщиной, какой пыталась казаться. Она была эмоциональна, опрометчива и часто совершала необдуманные поступки. Да и Дэвид многому научил ее. Она узнала, как приятны бывают прикосновения мужчины, как теплы объятия, обещающие наслаждение. Кэтрин всегда прислушивалась к голосу своего сердца.
Обращаться с лошадьми она научилась еще ребенком. Занятиям верховой ездой ее родители придавали большое значение, не меньше, чем вышиванию и изучению латинского языка. Позднее Кэтрин поняла, что большое внимание к ее образованию объяснялось не только тем, что она была единственным ребенком в семье, но и благодаря убеждениям отца. «Если ты родилась женщиной, то это не значит, что ты можешь думать только о пустяках», — часто говорил он. При этом он всегда подмигивал жене. Хмурое лицо мамы разглаживалось, и на нем появлялась улыбка. Она кивала головой и глубоко вздыхала.
Верховая езда была для Кэтрин одним из тех занятий, которые возвращали ее в счастливое, беззаботное детство. Таким же любимым занятием являлось для нее чтение. Но возможностей заниматься ими в последнее время у нее почти не было. После смерти родителей Кэтрин практически все распродала, чтобы расплатиться с огромными долгами. Мертонвуд не мог похвастаться обширной и разнообразной библиотекой, и уже к концу первого месяца девушка прочитала все, что нашла в ней интересного.
Но зато в конюшне сейчас находились две отличные лошади: знакомый ей Гром и еще один великолепный жеребец, необычайной красоты и размеров, явно предназначенный только для графа. Она отвела сочувственный взгляд от нервно вздрагивающего Грома и посмотрела с интересом на Монти. Оба коня, как видно, были одной и той же породы. Они имели одинаковый окрас, сильные холки и схожие размеры в обхвате. Оба были не из тех лошадей, на которых удобно совершать неспешные прогулки по парку. Такие кони рождаются для быстрой езды, требующей много сил и выносливости. Кэтрин отдала бы все свои скудные накопления, лишь бы поскакать верхом на Монти.
Некоторое время Кэтрин стояла и рассматривала прекрасное создание, наслаждаясь красотой его форм и грацией движений, говоривших о бесспорной чистоте породы. Белая звездочка на лбу была единственным пятном на черной атласной шкуре. Устремленный на него восхищенный взгляд девушки благородное животное встретило равнодушно. Монти лишь, слегка раздув ноздри, фыркнул и занялся отрубями, специально приготовленными для него.
Кэтрин осторожно поставила одну ногу на нижнюю перекладину стойла и, ухватившись рукой за верхнюю, подтянулась. Оказавшись таким образом ближе к лошади, она извлекла свободной рукой из кармана яблоко, которое заранее выпросила у кухарки, и протянула его Монти.
— Ах ты мой красавец! — подбодрила она коня, когда тот плавно повернул голову и откусил лежащее на ее ладони яблоко.
Он ел предложенное угощение с разборчивостью герцога и грациозностью принца крови.
— Ну и что ты будешь делать, мой милый мальчик, — ласково проговорила она, когда Монти снял губами с ладони последний кусочек, — увидев, что у меня больше ничего нет? Сразу отвернешься от меня?
— Вы, наверное, брали уроки у Джереми, как можно испортить моего скакуна?
Она должна была удивиться, услышав его голос, или вздрогнуть, увидев его стоящим так близко. Но этого не произошло. Она пришла сюда не для того, чтобы найти его. Просто Джули дремала, в доме она чувствовала себя неуютно, а день был таким опьяняюще прекрасным, что совершенно не хотелось спорить.
— Никто не сможет испортить этого великолепного коня. Он смотрится королем среди своих подданных, — ответила она, опять поворачиваясь к Монти.
Конь перестал тыкаться губами в ее ладонь и посмотрел на них большими коричневыми глазами почти с человеческим любопытством.
Граф встал рядом с Кэтрин и ухватился за верхнюю перекладину. Позы их теперь были одинаковы. Но как не похожи были эти двое людей! Он возвышался над ней на целую голову, почти загораживая своей мощной фигурой стойло. Граф стоял со своей обычной беспечностью, а она с большим трудом старалась скрыть внутреннее напряжение. На графе был великолепный костюм, слишком дорогой для деревни. Ее наряд вполне мог принадлежать деревенской моднице. Однако оба они в полной неподвижности молча смотрели на великолепного обитателя стойла, задавая про себя вопросы друг другу и даже давая на них молчаливые ответы. Граф хотел спросить, где она научилась так спокойно общаться с лошадьми, особенно с такими своенравными, как Монти. Кэтрин желала бы рассказать ему о своем отце и о его любви к животным. Он очень хотел узнать о ее воспитании: письмо матери относительно новой воспитательницы было слишком сухим и обтекаемым. Графа даже удивлял столь сильный интерес к этой юной женщине. Подобное, конечно, случалось с ним и раньше, но довольно редко.
Наступил момент, когда они оба смогли обнаружить немало общего в их столь разном прошлом; оказалось, что у них были почти одни и те же мечты и надежды. Только молодого, жизнерадостного Фрэдди жизнь превратила в нынешнего, закованного в непробиваемую броню графа Монкрифа. А множество юношеских ошибок и ощутимый страх перед будущим заставляли Кэтрин глубоко прятать свои чувства. Жизнь, однако, слишком сложна и переменчива, она постоянно то разлучает, то снова сближает двух родственных по духу людей. И тогда вопреки рассудку они стремятся друг к другу снова и снова. Кэтрин поняла это всем сердцем, когда манжета графа коснулась ее запястья. Нежный аромат ее тела, смешанный с запахом сена и лошадей, щекотал ноздри графа. Она неотрывно смотрела на его слегка растрепавшиеся на затылке волосы, а он не мог отвести взгляд от ее побелевших пальцев, обхвативших серую перекладину стойла.
Наконец девушка спустилась вниз и отряхнула ладонью юбку из грубой хлопковой ткани. Кэтрин стояла и рассматривала пол конюшни, который был усыпан сеном и весь покрыт выбоинами от лошадиных копыт.
«Какие длинные и густые у нее ресницы, — подумал граф. — Они будто специально созданы для того, чтобы прятать глаза».
Дыхание Кэтрин стало прерывистым. Сердце графа учащенно забилось.
«Как у мальчишки!» — удивился граф и тут же взял себя в руки.
— Вы ведете себе рискованно, Кэтрин, — произнес он вслух бесстрастным тоном.
Граф сказал правду. Кэтрин не могла чувствовать себя в безопасности около него и сама понимала это. И дело не в том, что он не мог преодолеть вспыхнувшую страсть, и не в нескольких месяцах воздержания. Это было бы слишком простым объяснением. С ним происходило что-то непонятное и не поддающееся контролю. Он хотел ее и ясно осознавал это. Он хотел овладеть ею прямо сейчас, на глазах у своего жеребца, наброситься на нее и ласкать до тех пор, пока не запрокинется ее голова и она не застонет от боли и наслаждения. Он мечтал, как она будет шептать его имя, царапать в упоении его грудь ногтями и покусывать плечо своими белоснежными зубами. А Кэтрин молила Бога, чтобы граф ушел. Если бы он ушел сразу, тогда она бы не задела его подолом широкой юбки, проверяя, насколько велика опасность. Если бы она не прикоснулась к нему, она бы не почувствовала этого обволакивающего тепла, которое исходило от него. Теперь что-то незримое связывало их, нечто темное и запретное, и такое же чарующее, как вкус тающего на языке горького шоколада.
— Это опасно, — повторил граф.
Слова графа должны были предостеречь ее. Но нет… Вместо этого они обещали наслаждение и блаженство. Взгляд его обещал еще больше. Она не шевельнулась, когда он сделал шаг и подошел к ней почти вплотную. Отбросив последние укоры совести, она опустила руки и посмотрела на него.
Она почувствовала, как горячая кровь бросилась ей в голову, в висках застучало, а сердце учащенно забилось. У нее даже онемели кончики пальцев. Кэтрин хотелось впиться в него губами и даже слегка укусить его. О Боже, что же с ней делается?
Губы девушки затрепетали, а ведь он еще даже не поцеловал ее. Он просто стоял слишком близко. Всего лишь дюйм разделял их. Только дюйм, да еще принципы, выработанные житейской мудростью.
— Иди ко мне, Кэтрин, — мягко произнес граф и положил руки ей на плечи.
Он не притянул ее к себе, но и не оттолкнул. Они по-прежнему стояли как бы каждый сам по себе, но его руки уже связывали их.
— Нет, — возразила Кэтрин, отвечая на его влекущий взгляд.
Ее широко раскрытые глаза напоминали ему взгляд попавшего в капкан молодого олененка. Не в состоянии выдержать его, Фрэдди опустил голову и посмотрел на ее слегка приоткрытые розовые губы. Ему захотелось ощутить ее дыхание.
— Нам обоим сразу станет легче, если ты произнесешь слово «да».
Кэтрин улыбнулась и быстро опустила голову, желая скрыть улыбку. Насколько же властолюбив этот человек! Хочет соблазнить, не прикладывая для этого никаких усилий.
Один палец графа коснулся ее подбородка, другой скользнул по губам.
— Вы хотите показаться легкомысленной сейчас? — Его улыбка выражала насмешливое обвинение.
— На самом деле мне хочется не улыбаться, а убежать, милорд. Моя душа ушла в пятки.
Но желание убежать сразу же улетучилось после его прикосновения. Ее умоляющий шепот был прерван нежным поцелуем. Он ласково прикоснулся губами к ее рту и провел по нему языком. Его поцелуй становился все горячее. Ловя аромат ее дыхания, он прикусил нижнюю губу девушки и нежно загладил крохотную ранку языком. Его ладони гладили ее щеки; его чуткие пальцы переплелись с ее волосами, еще сильнее прижимая к себе ее пылающее лицо. Руки Кэтрин обвились вокруг его шеи.
Поцелуй продолжался чуть ли не вечность. Наконец граф поднял лицо, и она почувствовала его горячее, тяжелое дыхание на своих волосах. Его пробудившаяся страсть была настолько сильна, что он даже испытывал мучительную боль в сердце. Такого никогда не было в его жизни. Его влекло к ней настолько непреодолимо, что в этот момент он был готов отдать за нее весь мир. И то, что они находились в конюшне среди лошадей, и то, что сюда могли неожиданно войти, не имело никакого значения. Слишком поздно было думать об этом. Слишком поздно!
Граф наклонил голову и снова нашел ее губы, с юношеской трепетностью ощущая ее напрягшуюся грудь. Он припал губами к ее рту, ощущая его нежность и сладость. Из груди Кэтрин вырвался легкий стон, который она не могла сдержать из-за нахлынувших на нее чувств.
— Иди ко мне, Кэтрин! — повторил он. На секунду воцарилось молчание. Вдруг девушка резко вырвалась из его объятий и с силой ударилась о перегородку стойла. Тихое ржание Монти нарушило напряженную тишину.
— Нет! — воскликнула Кэтрин, с трудом сдерживая охватившую ее панику.
Граф прочел этот ответ в ее янтарных глазах. Но было в ее взгляде еще и то, что не позволило ему остановить ее, когда она побежала к выходу. Это был страх.
Ночью Кэтрин почти не сомкнула глаз. Она была даже рада, когда Абигейль среди ночи позвала ее к девочке. В детской испуганная Сара пыталась успокоить заплаканную малышку. Кэтрин смазала воспаленные десны малышки гвоздичным маслом, знаком отправила кормилицу спать и отнесла ребенка в свою комнату. Она довольно долго расхаживала из угла в угол, пока утомленная Джули не задремала у нее на руках. Вид крошечного открытого ротика, прижатого к ее груди, напомнил ей слова графа, которые следовало бы забыть. В ее воображении его голова с упавшим на лоб локоном угольно-черных волос покоилась на ее груди, а губы нежно целовали ее сосок. Наваждение! Он — настоящий демон!
Он опутал ее словами, которые все время преследуют ее. Она даже на расстоянии чувствовала его влияние. Хотя почему она обвиняет его, не себя? В памяти снова раздался голос ее гувернантки: «Если ты всегда будешь вести себя как настоящая леди, какой я тебя воспитала, с тобой ничего не случится». Кэтрин не сомневалась в этом.
Сейчас граф находит удовольствие в своем положении изгнанника, но он всегда сможет вернуться в общество, когда пожелает. А она? Она не может изменить свое прошлое и никогда не войдет в этот избранный круг. Слишком много постыдного было в ее жизни, а ее поступки были ужасны.
Словесные перепалки с графом были возбуждающими. Возбуждающими и опасными. И ведь она хорошо знала цену этой опасности и расплаты за нее.
Кэтрин обвиняла только себя. Стоило мужчине обнять ее, как она тут же растаяла в его теплых объятиях. Она забыла все предупреждения, все наставления, полученные за годы своего воспитания. Общество требует иногда высокую цену за желание быть любимой и защищенной.
Она была слишком одинокой, когда встретила Дэвида. И она влюбилась. Нет, это была не любовь, а скорее благодарность за внимание, за восхищение ею, за обещание жениться, за уверенность в своем счастливом будущем. Хотеть в жизни так много, а получить так мало было обидно. Но быть довольной этим малым и называть это любовью просто стыдно. В конце их романа Кэтрин испытывала только это чувство. Не было ни пыла в сердце, который, по утверждению поэтов, сопровождает любовь, ни даже вспышек страсти при встречах. Нет, поцелуи Дэвида никогда не были так сладки, как те недавние у конского стойла.
Граф Монкриф был опасен, порочен и одновременно очарователен со всеми своими грехами и пороками. Он с легкостью сумел пробудить в ней дремавшую страсть.
На самом деле Кэтрин Сандерсон была совсем не такой практичной женщиной, какой пыталась казаться. Она была эмоциональна, опрометчива и часто совершала необдуманные поступки. Да и Дэвид многому научил ее. Она узнала, как приятны бывают прикосновения мужчины, как теплы объятия, обещающие наслаждение. Кэтрин всегда прислушивалась к голосу своего сердца.