Рейн Сара. Корни зла

   Быстро сменившийся кадр показал Альрауне, стоявшую перед домом. В огромных глазах, направленных на фигуру матери, читался ужас; она укусила кулак, чтобы подавить собственные крики. А музыка возрастала, словно по спирали, то панически взвизгивая подобно сирене, то пульсируя подобно кипящей крови в венах сгоравшей женщины... Пылающее в ночном небе пламя — деревянный фасад дома, который построили для этой сцены и подожгли, и проститутка-манекен, которым управляли, двигая конец стальной палки. Все немного волновались, но Алиса считала, что сцена получилась весьма убедительной.
   И теперь наконец в кадре появилась комната, которую Альрауне приготовила для ученого: комната с бархатной обивкой и стелющимися растениями, обрамляющими шелковое ложе... В фильме буквально дословно воспроизвели мрачную кульминационную сцену из книги Эверса. Алиса ничего не могла с собой поделать, вновь почувствовав себя в роли Альрауне, которая приближалась к приготовленной комнате смерти с блестящим стилетом в руке. Вынимай его медленно, говорили Алисе во время съемок. Иди к двери кошачьей походкой, таящей в себе какую-то угрозу. Конечно, не будет никаких звуков, но люди почувствуют твои шаги. Топ-топ, я собираюсь убить... Подними стилет, когда будешь подходить к двери; зрителям надо увидеть, как он блеснет на свету, надо показать им, что ты намерена убить.
   Алиса подалась вперед, вцепившись в кресло, понимая, что она выглядит нелепо, но крошечная частичка внутри нее надеялась, что каким-то невероятным образом все может закончиться хорошо, что Альрауне может не совершить этот самый последний ужасный акт...
   Конечно же, чуда не произошло. Музыка Конрада наполняла зал, эхом повторяла движения разума, отравленного и изъеденного необходимостью мстить, и в ее ритме слышались шаги Альрауне. Топ-топ, я собираюсь убить... И снова, второй раз за этот вечер, Алиса ощутила странное предчувствие каких-то грядущих событий...
   Альрауне подняла стилет, ученый повернул голову, его глаза расширились от ужаса, и стилет, блеснув на свету, вонзился ему в лицо... Раз... Два...
   Кричащая музыка достигла невероятных высот, и появился последний шокирующий кадр. Музыка замирала в длинном и ужасном стоне, а человек, создавший Альрауне, в беспомощной агонии хватался руками за темные окровавленные дыры, где когда-то были его глаза...
   Альрауне смотрела на ученого несколько секунд, потом взяла его за руку и заботливо усадила в большое кресло с высокой спинкой. Пока он бился в предсмертных судорогах, она, словно пытаясь жутким образом подражать тому, что видела все эти годы в монастыре, зажгла церковные свечи и поставила с двух сторон от него. Жертвоприношение. Ритуал. Темное пламя возвышалось, отбрасывая на умирающего колдовские тени.
   Альрауне окинула взглядом комнату и поправила одну из свечей. Потом она села на пол у ног своего создателя, смотря, как он умирает.
   Только когда в зале включили свет, Алиса снова осознала, что находится в переполненном людьми кинотеатре, и почувствовала взгляды, направленные на нее, — полувосхищенные-полузавистливые. Очень мрачный фильм, говорили люди. Действительно очень мрачный и гораздо более шокирующий, чем тот, в котором играла Бригитта Хельм^[8] несколько лет назад. Очень волнующий. И эта последняя сцена. ...А, этого не было в книге? Эта сцена была самой правдивой, и теперь я чувствую себя какой-то расстроенной. И мы должны сами понять, умер ученый от нападения Альрауне или нет? О, это оставили воображению зрителя, да? Очень современно. Стоит ли подать шампанское в фойе прямо сейчас? О да, конечно. И легкий ужин? Икра и копченая лососина? Ну, это будет очень кстати.
   Необходимо было, как всегда, оставаться спокойной и немного высокомерной, равнодушной к вниманию и любопытным взглядам. Но вообще-то, думала Алиса, делая маленький глоток шампанского, сейчас я люблю каждый миг, хотя и не должна позволить кому-либо увидеть это. И все же где-то глубоко-глубоко сидело беспокойство, которое редко покидало ее, что все это может исчезнуть. Если бы меня узнали — если бы я столкнулась с одним из тех, кто бывал в доме, где я служила горничной, или даже с одним из мужчин тех постыдных, позорных ночей у собора Святого Стефана...
   Я могу быть где угодно, в какой угодно компании, думала она, и неожиданно кто-то может обвиняюще указать на меня пальцем и сказать: "Но это же совсем не настоящая баронесса. Это всего лишь какая-то незаметная служанка, которая выросла в английской деревеньке, а теперь она обезьянничает, притворяется, что она великолепна, богата и красива; теперь она пьет шампанское, как будто привыкла к этому, носит дорогую одежду вместо той, которая соответствует ее положению... «Что мне делать, если это случится?» — думала Алиса.
   Она не будет думать об этом. Она всегда будет сохранять маску Лукреции, и она позаботится о том, чтобы никто никогда не увидел связи между ослепительной баронессой и маленькой горничной с каштановыми волосами, которая когда-то продавала свое тело на улицах Вены, лишь бы только не голодать.

Глава 18

   Было довольно странно, как это слово, тайна, продолжало вертеться в голове, пока Эдмунд обедал в квартире Люси. Эдмунд всегда считал, что Криспин был единственным, кто знал о тайнах семьи, но после того вечера он несколько раз поймал себя на подобных размышлениях. «Я думала, Ашвуд будет последним местом, куда ты захочешь поехать...» — сказала Люси. А когда Эдмунд спросил почему, она ответила: «Ну, из-за Криспина...»
   Как много Люси могла знать о Криспине? О тайнах?
   Они играли в игру под названием «Тайны» в тот вечер много лет назад, когда умерли родители Люси. Эдмунда пригласили на выходные. Мать Люси, светлое существо, порхающее по жизни словно бабочка, любила наполнять дом гостями, и она сказала, что Эдмунд просто обязан прийти, он ведь все равно приезжает из Бристоля на время осенних каникул? Конечно же, он мог приехать: делу время, потехе час, не забывай старую мудрость, Эдмунд.
   Игра на вечеринке, устроенная Марианной Трент в тот вечер, была своеобразным гибридом: смесью старомодных «Убийство» и «Сардина». Все должны прятаться в темноте (что будет сопровождаться приятной игривостью, сказала Марианна) и пытаться ускользнуть от назначенного на эту роль убийцы (он должен быть ужасно жутким). Это было собственное изобретение Марианны: суперигра под названием «Тайный убийца», и это всем безумно понравится.
   Тематическая вечеринка была посвящена 1920-м годам, и это означало, что женщины могли надеть эти ненормальные платья с бахромой, а Марианна получила возможность выставить на всеобщее обозрение усыпанную драгоценностями повязку на голову и боа из перьев, в то время как раздраженные такой задумкой мужчины должны были явиться в смокингах. Будет приятный ужин, и Брюс последит за напитками; он смешает смертельный «Сайдкар», а у них будут «Уайт Лейдис» или «Манхэттен» с закусками.
   — Она пытается подражать Лукреции, — сказала Дебора, услышав, как Марианна все это планирует, — она всегда пытается, а я не хочу, чтоб она это делала, потому что никто никогда не воссоздаст Лукрецию. Вы можете думать, что Брюсу это надоест, правда, но он такой же ненормальный, как она. Мне кажется, именно поэтому они и поженились. Родственные души. Потом она станет давать людям прозвища Банти или Хьюго и просить Люси называть ее «дорогая мам-си». Что-нибудь из пьес Сомерсета Моэма или Ноэля Коварда.
   Люси, которой было всего восемь лет, должна была отправиться в кровать как обычно. Ее комната была наверху, поэтому она будет достаточно далеко от шума вечеринки, чтоб ей не мешали. Они будут заглядывать проведать, как она там, сказала Марианна, но она будет спокойно спать, мой ягненочек.
   Все хвалили тему 1920-х и говорили: разве это не весело вот так одеться, и представьте, мы будем играть в «Убийцу» перед ужином, какой смех, почти как в книге Агаты Кристи. Ох, вы только посмотрите: Марианна расставила фотографии двадцатых и тридцатых годов, и театральные программки, и разные вещички, как умно с ее стороны, и где только она их достала?
   — О, я просто немного поискала вокруг, — отвечала Марианна с наслаждением. — На чердаке море всяких вещей, они лежат в чемоданах, на самом деле никто ничего не выбрасывал уже, наверное, лет сто; мы просто сороки, можно написать целую семейную сагу по этим вещам, если захотеть. И подавитесь, мистер Пэлсуорси.
   Игра «Тайный убийца» требовала, чтобы все представили себе, будто они находятся в доме где-то в центре небытия. Электричество отключилось, и они только что узнали, что среди гостей есть сумасшедший убийца...
   — Это совсем не Агата Кристи, это ремейк «Кошки и канарейки», — сказал кто-то, но ему тут же шикнули успокоиться.
   — И, — продолжала Марианна с притворной суровостью, — всем вам дадут заполненные карточки, которые распределят роли на вечеринке. Там есть таинственная дама, зловещий иностранец, полковник и так далее. О, и дворецкий, конечно же. Кто получит карточку, помеченную крестиком, тот и есть убийца.
   Брюс, мурлыча что-то в хорошем настроении, объяснил, что личность каждого должна сохраняться в секрете, а цель игры заключалась в том, чтобы гости не попались в лапы убийцы, пока свет не зажгут вновь. Они могут ходить по всему дому, ну, кроме комнаты Люси, которая находится на втором этаже, а убийце нужно найти как можно больше людей в темноте и убить их.
   — Как? — резко спросил тот же человек, который говорил, что это «Кошка и канарейка».
   — Ну, схватить жертву за плечо и сказать «Ты труп».
   — Как необычайно вежливо и красиво. Если мне попадется карточка убийцы, я буду делать нечто большее, чем просто хватать за плечо, я вам обещаю.
   Фраза была встречена слегка нервным хихиканьем нескольких дам.
   Марианна сказала, что за свет будет отвечать Брюс. Свет выключится ровно через десять минут после того, как гости вытянут карточки, и они включат свет только через полчаса. Потом все соберутся в гостиной для обсуждения.
   Эдмунд участвовал в игре, согласившись, что это было изумительно жутко. Ужасная игра. Ему нравилась вечеринка; там были одна или две молодые девушки, которым его представили, и все были очень приветливы. Перед тем как выключили свет, он услышал, как одна из пожилых дам спрашивает Марианну, кто этот приятный мальчик. Эдмунд замер: ему понравилось, что его назвали приятным, и он хотел услышать ответ.
   — О, это Эдмунд Фэйн, — сказала Марианна, — он родственник мужа Деб. Изучает юриспруденцию — пока на первом курсе, но говорят, он очень умен. Да, он приятный, не правда ли? Но у него сейчас такой сложный период; бедняжка Эдмунд, самый ужасный отец на свете, вы не поверите, какой ужасный, — ну да, это действительно условие медиков, депрессия или что-то вроде того, и нам всем так жаль. Поэтому я сказала Брюсу: давай дадим бедному мальчику разок повеселиться, подговорим девочек, чтобы они немного с ним пофлиртовали... Я сказала Брюсу: это всего лишь проявление доброты...
   Сучка. Ядовитая сучка. Эдмунд стоял очень тихо. Вокруг него шумела вечеринка, все смеялись, но он был отделен от гостей ледяной злобой. Как будто стеклянная стена выросла между ним и гостями.
   Им было жаль его. Марианна и Брюс Трент жалели его из-за его отца — вот почему его пригласили. «Но у него сейчас такой сложный период; бедняжка Эдмунд...»
   Он слышал, словно издалека, добродушную речь Брюса, вроде бы говорившего о том, что дом открыт для всех, милости просим, но как насчет игры? Время убийств, ха-ха, надеюсь, всем весело, не выпить ли нам еще, перед тем как погасить свет?..
   Напитки сервировали должным образом, карточки выдали и свет погасили как раз по расписанию. Слышны были шорохи, хихиканье, заглушённые взвизгивания, когда гости наступали друг другу на ноги, озабоченные вопросы, что вообще, ради всевышнего, надо тут делать, и пронзительные голоса девушек, говоривших: «О, Генри, где ты?» и «Держи меня за руку».
   Казалось, темнота устремилась на Эдмунда; это была плотная душащая темнота, полная ненавистного шепота... «Но у него сейчас такой сложный период; бедняжка Эдмунд...» «Этот ужасный отец...» «Дадим ему разок повеселиться...»
   Эдмунда знобило, хотя в доме было тепло; он не знал, сможет ли когда-нибудь выкинуть из головы слова Марианны. Он чувствовал, что они, подобно кислоте, разъедают его душу.
   Он забыл, какой живой может быть темнота в доме и как она может наполняться тайным шепотом и жгучими чувствами. Его отец, все больше уходя в свою собственную ужасную внутреннюю темноту, иногда говорил об этом, и, хотя сейчас старик был почти совсем сумасшедшим, позже Эдмунд осознал, что сам понимает его. Раз или два в эти выходные его отец начинал бормотать что-то о своем прошлом, вылавливая из памяти какие-то воспоминания.
   Воспоминания. Когда Эдмунд пересекал холл, фотографии и лица, которые Марианна Трент нашла достаточно интересными и веселыми, чтобы выставить на всеобщее обозрение, появились из окутавшего дом сумрака. Воспоминания. Лукреция фон Вольф и те давно ушедшие чарующие годы. Марианна любила их; она обожала легенду о своей матери, и она всегда пыталась оживить ее, как и говорила Дебора.
   Марианна получит хороший урок, если все эти воспоминания будут сегодня уничтожены. Если каждый кусочек и каждая деталь — все вырезки, фотографии, альбомы Лукреции — будут безвозвратно утеряны; это послужит хорошим наказанием самодовольной сучке за то, что она жалела Эдмунда... «Подговорим девочек, чтобы они немного с ним пофлиртовали... Я сказала Брюсу: это всего лишь проявление доброты...»
   Его сердце билось с сумасшедшей скоростью, нечеткий свет отбрасывал перед ним его тень; Эдмунд стал подниматься по лестнице на чердак.
   Люси послушно пошла спать сразу после восьми часов и лежала, слушая звуки вечеринки, которые смешивались со звуком дождя.
   Ей нравилось лежать в постели и слушать, как дождь бьет в окна и стучит по крыше; появлялось чувство тепла, уюта и защищенности. Мама всегда жаловалась, если шел дождь, когда у нее были вечеринки, потому что ей нравилось, когда люди гуляли по саду с напитками в руках, но сегодня она была довольна дождем. Она сказала, что это привнесет в игру, в которую они будут играть чуть позже, соответствующую атмосферу.
   Вечеринка была довольно шумной. Были слышны взвизгивания и смех. Люси надеялась, что ее отец не будет петь жутко грубую песню, которую он иногда поет на вечеринках, после того как выпьет слишком много. Все всегда слушают ее со смехом, не в силах подавить его, а мама обычно, полу смущаясь и одновременно полусмеясь вместе со всеми, говорит "О, Брюс".
   Но пел папа эту песню или нет, Люси не могла заснуть в таком шуме. Это было не очень важно, потому что завтра суббота и не нужно идти в школу, но Люси уже начинало надоедать просто лежать тут и ничего не делать. Она могла немного почитать книгу, надеясь уснуть, или она могла достать свой альбом для рисования, который можно подпереть коленями, и ее цветные карандаши, или...
   Или она могла воспользоваться этим отличным шансом исследовать чердак — она просто обожала это делать, — только мама с папой не любили, когда Люси туда ходила, потому что на чердаке не было электричества. Люси могла зацепиться за что-нибудь в темноте, боялась мама, не говоря уже о винтовой лестнице, откуда вообще легко свалиться.
   Но сегодня никто не узнает, если она поднимется наверх, и она вылезла из постели, надела халат и тапочки и на цыпочках пошла по лестничной площадке, стараясь двигаться как можно тише. В это время на чердаке может быть немного страшно, но она всегда может вернуться в свою комнату. Люси прошла через маленькую дверь, не забыв нагнуть голову из-за провисшей дубовой балки, о которую все непременно ударялись лбом, если не нагибали голову. И вот она была на чердаке.
   Совсем не страшно. Точно так, как всегда: это будоражащее чувство убранных подальше секретов, запах старого дерева и мебель, отполированная много лет назад средством для полировки, которого сейчас нигде не найдешь. Люси любила все это. Она чувствовала, что везде разбросаны частички прошлого, и, казалось, если хорошенько посмотреть, можно найти их — возможно, внутри старого шкафа, который стоял в углу, или запертыми в одном из ящичков с чайной посудой, или вложенными внутрь швейного столика с шелковым зеленым кармашком у верха, или лежащими под покатой частью крыши в дальнем углу.
   Обычно, чтобы смотреть фотографии в альбомах или читать старые журналы, она брала с собой фонарик, который ей подарили на день рождения. Иногда в этих альбомах или журналах оказывалось что-то о ее бабушке, которая была очень интригующей личностью, потому что бабушку Люси окружали большие тайны. Но сегодня Люси не взяла с собой фонарик, поэтому было очень темно и тихо. Казалось, весь остальной дом тоже очень быстро затих. Думать, что это произошло из-за того, что Люси проскользнула через один из этих волшебных порталов, которые ведут тебя в другие миры, оказалось очень приятным, но дом затих совсем не из-за этого. Дом затих оттого, что все играют в какую-то мамину игру.
   Люси нашла масляную лампу, которая давала достаточно света. Они пользовались ей, когда отключалось электричество или если водопроводчик поднимался сюда делать что-то, что называлось «починить трубы». К основанию лампы были резинкой прицеплены спички. Люси вообще-то не должна была пользоваться спичками, но она же знала, как пользоваться лампой, и она будет осторожна. Она зажгла спичку и поднесла ее к той части лампы, которая называлась фитиль. Там был стеклянный колпак, который нужно было опустить поверх пламени, чтобы оно ничего не подожгло.
   Лампа отбрасывала колеблющиеся желтые пятна света, и это нравилось Люси. Она поставила ее у стены и решила рассмотреть вещи, сложенные под покатой крышей в дальнем углу. Она как раз ползла к коробке старых фотографий — старые фотографии тут были самым лучшим, — когда вдруг услышала звуки у двери, ведущей на чердак. Люси огляделась, потому что казалось, будто кто-то поднялся по винтовой лестнице и очень тихо крался по маленькой лестничной площадке перед дверью. Это могла быть часть маминой игры, хотя мама сказала, что никто не будет подниматься на второй этаж — там была только комната Люси, а весь остальной дом был и так достаточно просторным для гостей. Они повесят небольшую записку внизу у лестницы на второй этаж, чтобы никто не пошел туда, и Люси сможет чувствовать себя в безопасности, когда пойдет спать как обычно.
   Наверное, кто бы это ни был снаружи, он просто не заметил записку. Или, может быть, записка упала. Люси была не то чтобы напутана, но это начинало казаться немного страшным. Лампа все еще горела, но Люси закрыла дверь на чердак, когда вошла, и теперь думала, что, кто бы там ни был, он не увидит ее. И вдруг ее сердце испуганно заколотилось, потому что дверь медленно подалась вперед, и на пыльные половицы упала тень. Люси не видела человека: только тень, огромную, странной формы из-за дрожания света от лампы. Люси думала, что тень окажется мамой или папой, которые увидели, что ее нет в комнате, и пришли искать ее, но они не стали бы так пугающе красться, они бы просто вошли и спросили, здесь ли она.
   Тень не вошла и не окликнула ее. Она просто стояла там, как будто оглядывалась. Люси оставалась абсолютно неподвижной, молилась, чтобы ее было не видно, и с такой силой сжала кулаки, что ногти впились ей в ладони. Большая темная тень могла быть тенью вора. Есть такие воры, которые забираются в дома, когда у хозяев вечеринки. Но ворам не нужны чердаки, правда? Чердак — это всего лишь место, где люди хранят мусор. Люси пыталась решить, стало ли ей легче от этой мысли, как вдруг тень наклонила голову и вошла на чердак. И Люси увидела, кто это был.
   Эдмунд. Ее кузен Эдмунд Фэйн, который приехал на уик-энд, потому что его отец то ли сумасшедший, то ли умирает, то ли что-то еще. Эдмунд, с которым они проводили такие замечательные каникулы у тети Деб, потому что тетя Деб любила, когда они оба были у нее; она хранила для них велосипеды, чтобы они могли кататься по деревне, а еще они устраивали пикники и прогулки на природе. Люси любила, когда тетя Деб по вечерам иногда рассказывала о своей молодости, хотя Эдмунд всегда делал вид, что ему скучно.
   Зачем Эдмунд поднялся сюда в середине вечеринки? И почему он так оглядывал чердак и улыбался сам себе, как будто ему что-то очень нравилось? Люси начинало не нравиться, как он улыбается, — эта улыбка делала его абсолютно другим. Тут он повернул голову и увидел ее, и на секунду страшная улыбка, улыбка не-Эдмунда застыла, будто замерзла, на его лице. Однако, когда он заговорил, его голос был вполне обычным.
   — Люси? — сказал он. — Что ты тут делаешь?
   Его слова не звучали как-то особенно злобно, и он снова выглядел вполне обычным, поэтому Люси выползла из-под покатых балок крыши и объяснила, что не могла уснуть, что хотела пойти сюда и посмотреть старые вещи и фотографии. Не было причин притворяться, и всегда лучше говорить правду.
   — Только я не должна быть тут одна, поэтому будет хорошо, если ты никому не скажешь.
   — Это будет нашей тайной, — сказал Эдмунд, — знаешь, я разбираюсь в тайнах, — и на ужасную секунду другой Эдмунд вернулся и посмотрел на Люси глазами Эдмунда. Но он только сказал: — Я вижу, ты зажгла лампу. Это не очень умно — ты могла устроить тут пожар.
   Что было действительно странно, так это то, что, когда Эдмунд сказал про лампу, Люси почувствовала, что он был не раздражен этим, а очень доволен. Она пробормотала, что была очень аккуратна, когда зажигала спичку и ставила колпак на место.
   — Да, ты была аккуратна. Но я все же потушу ее, — сказал он, — а потом нам лучше пойти вниз.
   Его рука, отбрасывающая длинную тень, приблизилась к лампе. Люси увидела, как его пальцы скользнули по колпаку, так что часть пламени оказалась открытой.
   Между двумя ударами сердца — так быстро, что Люси не увидела, как это произошло, — лампа перевернулась, шипящая линия огня побежала по сухим половицам, и пачка старых газет, перевязанная бечевкой, с легким шипением подхватила языки пламени и запылала.
   Эдмунд сказал:
   — Немедленно иди вниз, Люси. Сейчас же! Скажи им, что случилось, — пусть принесут сюда ведра с водой. Все в порядке, — говорил он, а Люси в ужасе уставилась на языки жадного пламени.
   — Все действительно в порядке — минутное дело. Но иди и скажи им все прямо сейчас, пока я начну тушить его.
   Он схватил ворох старых портьер и подошел, чтобы бросить их на огонь.
   — Ведра с водой, — послушно повторила Люси.
   — Да. Мы можем организовать цепочку из ванной комнаты — будем передавать ведра наверх. Поторопись, но скажи всем, что нет причин для паники. Это просто крохотный пожар.
   Гости начали собираться внизу для следующей части игры «Убийц». Они осторожно выходили из различных укрытий, смеялись, обменивались опытом и спрашивали, что дальше. Обсуждение, да? А потом ужин? О да, посмотрите, Марианна как раз прошла в кухню. Все это было довольно весело. Такая дружелюбная атмосфера, все слегка опьянели, а один или два человека были даже немного более чем дружелюбны, пока прятались в темноте от убийцы, но никто не шумел спьяну и не смущал всех обвинениями в том, что его пощупали в темноте.
   Включение света немного задержали — Брюс должен был это делать, да, хотя его нигде не было видно. Ох, он одна из жертв, правда? Ну, разве вы не знаете, он добьется того, что его прикончат, идиот, добрый старый Брюси.
   Кто-то из гостей нашел под лестницей шкаф с главными выключателями, и послышались вскрики «Ах!», когда свет снова заполнил дом. Гости начали спорить о том, сколько было жертв, а кто-то по-хозяйски заговорил о хабеас корпус, но на него тут же шикнули, потому что это значило что-то другое.
   — Нет, все правильно, это Великая хартия вольностей.
   — О, к черту Хартию вольностей, давайте хабеас еще немного джина, перед тем как начнем искать корпус.
   — Ну, Брюс один из убитых, это мы уже знаем.
   — Однако у убийцы не очень хорошие манеры, если он убивает хозяина дома.
   — Да, но в темноте вы не обязательно знаете, кого убиваете.
   — Это можно считать одним из самых причудливых комментариев в истории... Подождите...
   — Что случилось?
   — Я думаю... нет, я уверена... я чувствую запах дыма.
   — Наверное, это из кухни. Марианна собиралась подавать жареную курицу и рис в пол-одиннадцатого...
   — Нет, это дым, — произнес еще один гость, — и он идет сверху...
   Как раз в этот момент Люси сбежала по лестнице и, задыхаясь, сообщила о пожаре. Она сказало, что они должны наполнить ведра водой и передать их наверх на чердак. И, пожалуйста, делайте это быстро, потому что, хотя Эдмунд сказал, что это был просто крохотный пожар, разгорался он довольно быстро...

Глава 19

   Просто крохотный пожар.
   Сначала все восприняли сообщение Эдмунда Фэйна так, как будто не было никакой особой необходимости очень уж торопиться, а несколько гостей выбежали на улицу, чтобы найти садовый шланг и соединить его с краном в ванной. Кто-то спросил, нужно ли позвонить пожарным, и если да, то звонил ли кто-нибудь... А, кто-то уже позвонил, ох, ну хорошо.
   Хотя это был просто небольшой пожар, нужно было быстро с ним справиться, и хорошо, что Эдмунд Фэйн был тут, потому что Брюс, когда его наконец нашли, был пьян, а Марианна еще ни разу не была в экстремальной ситуации. На самом деле она просто бегала туда-сюда, размахивая руками, отвлекая всех, и кричала: "Кто-нибудь, сделайте что-нибудь!" и «О, Брюс, почему ты должен был именно сегодня столько выпить?»