Страница:
— Но сейчас уже нет?
— После смерти Лукреции фильму стали повсеместно приписывать всевозможные странности и некую фатальность, и в какой-то момент он получил статус андерграундного и оккультного. К сожалению, все связывали его с легендой — Конрад Кляйн и Лео Драйер, жестоко убитые в Ашвуде, и Лукреция, совершившая это эффектное самоубийство, — так что никто больше не относится к фильму беспристрастно. Это позор, потому что кино действительно замечательное. Оно было чем-то новым и местами очень дерзким. Режиссеру удалось добиться жуткого эффекта.
— Вы видели фильм?
— Да, я смотрела его, когда училась в университете.
— Его сейчас показывают публике? По телевидению, например?
— Думаю, нет. Иногда его демонстрируют на кинофестивалях или в авангардных киноклубах. В одном из таких клубов я его и посмотрела.
Когда Люси училась на втором курсе в Дюрхаме, считалось модным быть почитателями фильмов — черных детективов и мрачных лент немецкого экспрессионизма. Ее всегда слегка злило, что потеря девственности будет всю жизнь ассоциироваться у нее с Орсоном Уэллсом и музыкой из «Третьего человека». Инспектору Флетчер она сказала:
— Фильм, возможно, немного тяжеловат для современных зрителей, поэтому его не смотрят... О нет, подождите, один из спутниковых каналов показывал его несколько лет назад. Они предложили его зрителям как антикварное кино. «Предвестник бури» или «Макбет эры немого кино», — говорилось в анонсе.
Инспектор, видимо, записала это, а потом спросила:
— Итак, значит, сейчас еще существуют копии фильма?
— Да, определенно, — сказала Люси, чувствуя себя более уверенно. — Не очень много, да и те, которые есть, сейчас уже потрепанные. Это был тысяча девятьсот двадцать восьмой или тысяча девятьсот тридцатый год, поэтому основой был старый нитрированный целлулоид, а он иногда разлагается без перезаписи. Пленка просто склеивается. — Она сделала паузу, а потом добавила: — Но фильм все еще существует. Вы хотите посмотреть?
— Да, я бы хотела. Это можно организовать?
— Я думаю, в «Квандам филмс» есть копия, но если нет, я, скорее всего, смогу взять ее у одной из конкурирующих компаний, — сказала Люси, хотя она точно знала, что копия была, потому что она искала ее в течение целой недели, когда пришла в компанию. — А как насчет музыки для фона, написанной моим дедом? Я имею в виду Конрада Кляйна. Его личность обычно находится в тени Лукреции, но в свое время он был одаренным композитором. Вы хотите послушать музыку?
— Ну, если это можно устроить, то да. Но, в принципе, мне нужно посмотреть фильм. — Пауза. Люси ждала, надеясь узнать, что может скрываться за всем этим, но Флетчер просто сказала: — Мы не знаем точно, есть ли связь между делом об этих старых убийствах и смертью Трикси Смит, но хотим учесть каждую возможность.
— И начинаете с просмотра «Альрауне», — сказала Люси.
— Да.
— Убийца в некоторой степени скопировал последнюю сцену «Альрауне», да?
— Звучит так, как будто вы читаете бульварную прессу, мисс Трент. Очень неразумно. Как скоро вы сможете дать мне знать о просмотре фильма?
— Я займусь этим прямо сейчас, — ответила Люси, — и я перезвоню вам. Если возникнут какие-то проблемы, вы можете воззвать к могуществу британской полиции.
— А что делать с показом? Полиция использует новейшие технологии, но я не знаю, сможем ли мы показать пленку семидесятилетней давности, сделанную из... из чего, вы сказали, она была сделана?
— Из нитрированного целлулоида. На самом деле много старых фильмов довольно успешно записаны на DVD. Правда, я думаю, с «Альрауне» этого не делали, так что вам, вероятно, понадобятся старые проекторы. Но это не проблема. Я думаю, что смогу организовать для вас просмотр. У нас тут есть пара смотровых комнат, и в самую большую можно посадить около десяти человек. Этого будет достаточно?
— Да, я думаю, да. Большое вам спасибо. Буду ждать от вас новостей.
— Будет показ, — сказала Флетчер своему помощнику сержанту, после того как Люси перезвонила и сказала, что, как она и думала, пленка принадлежала «Квандам», хотя ее еще не реставрировали. — Но я все же хочу, чтобы ты проработал весь это список киноклубов. Если кто-то недавно брал «Альрауне» с фон Вольф в главной роли, я хочу об этом знать.
Сержант Трендл сказал, что докладывать о киноклубах пока нечего, и спросил, зачем им нужно смотреть фильм.
— Я хочу точно знать, насколько близко к фильму наш убийца скопировал эту знаменитую финальную сцену, — сказала Флетчер. — Если окажется, что он знает каждую деталь в фильме, это может дать нам ниточку. Не может быть, чтобы очень уж много людей видели фильм, только не в наши дни. И у нас есть список спутниковых компаний, да? Люси Трент сказала, что один из каналов показывал фильм несколько лет назад. Если восемь или десять лет назад, тогда это к делу не относится, а если всего пару лет назад, мы можем начать собирать списки пользователей. Да, я знаю, что это нудно, но думай об этом как о варианте опросов «от двери к двери», только сидя в кресле. — Она нахмурилась, а потом сказала: — Думаю, мы организуем этот показ в субботу вечером, если в «Квандам» согласятся.
Трендл, который с опаской отнесся к идее просмотра немого фильма «Альрауне», спросил, кто должен быть на просмотре. Только их люди, да?
— Нет, — сказала Дженни. — Я хочу понаблюдать за несколькими людьми, пока фильм будет идти. Люси Трент придется там быть, конечно. Это частично из вежливости, потому что она работает в «Квандам», но не надо забывать, что она внучка Лукреции фон Вольф. Она знает фильм, и она видела его, когда училась в университете.
— Мы ведь ее не подозреваем, так?
— Сейчас мы подозреваем всех. Но я не думаю, что она причастна. А теперь послушай: вот те, кого я хочу там видеть. Только не ошибись и не придумывай мне потом никаких отговорок, сержант. Те трое, которые нашли тело Трикси Смит: Франческа Холланд, Майкл Соллис и этот наглый ирландец.
— Адвокат?
— Адвокат, — усмехнулась Дженни. — Он никого не уважающий дьявол, хотя, надо сказать, он квалифицированный никого не уважающий дьявол. На самом деле у него хорошая репутация, когда доходит до законов криминалистики, — в Ассоциации юристов очень хорошо о нем отзываются, — он просто тигр в зале суда, я видела его в действии. Конечно, знаменитое умение ирландцев владеть своим языком..
Сержант Трендл, проверявший список предыдущих владельцев Ашвуда, сказал, что, похоже, Лайам Дэвлин предоставил им подлинную информацию о земле.
— В большинстве своем ею владели краткосрочные предприниматели, которые считали, что они заключают отличную сдел1су, а потом, когда понимали, что это была совсем не отличная сделка, долго не могли избавиться от этой земли.
— Мы так и думали. Я думаю, Дэвлин чист, но мы должны позвать его на этот эксперимент с фильмом, хотя лучше иметь при себе щепотку соли, когда разговариваешь с ним. Ты читал когда-нибудь Шекспира, Трендл?
Трендл сказал, что не читал.
— Есть такая строчка в одной из пьес: «Первым делом убьем всех юристов»[10], — сказала инспектор. — Запомни это. Всегда следи за юристом, Трендл.
Сержант Трендл, который с трудом ладил с инспектором, когда она была в таком настроении, предложил, если уж они заговорили о юристах, позвать и второго.
— Эдмунд Фэйн? — мягко сказала Флетчер, — О да, я хочу, чтобы он тоже был там.
— Вам он не нравится?
— Я не доверяю ему, Трендл. Так что мне плевать, придется ли тебе взывать к Великой хартии вольностей или к европейскому Закону о правах человека, но сделай так, чтобы они там были.
Эдмунд был не очень рад, когда ему позвонил сержант Трендл и вежливо попросил приехать на «Квандам фильме» в субботу днем с целью посмотреть знаменитую «Альрауне» фон Вольф.
Эдмунд считал абсурдным показывать фильм. На самом деле он вообще считал, что фильм был утерян много лет назад. Он не был утерян? Никогда не был утерян? О, хорошо, Эдмунд, в принципе, особо не интересовался этими старомодными фильмами и книгами. Но, конечно, если полиция настаивает, он приедет.
Вообще-то он даже обрадовался, поняв, что снова увидит Люси, и, по правде говоря, это может быть интересно — посмотреть на нее в ее профессиональной среде. Будет ли на ней узкий черный деловой костюм? И будет ли возможно поужинать с ней после просмотра? Может быть, она снова пригласит его к себе. Его мысли умчались в будущее, и он увидел их вдвоем, сидящих за маленьким столиком в глубокой оконной нише, а потом перемещающихся к этой мягкой софе у камина... А потом?.. Неожиданно он почувствовал сильное удовольствие при мысли, что его отец спал с бабушкой Люси много лет назад, а сам Эдмунд вечером в субботу может переспать с Люси. В этом была какая симметрия, и это ему нравилось. Я не повторяю то, что ты сделал, сказал он образу Криспина у себя в голове. Я действительно не повторяю.
«Нет? — насмешливо спросил голос Криспина. — Что бы ты ни пытался сделать, симметрия слегка смещена. Но, в любом случае, давай направимся туда, дорогой мальчик. Внучка Лукреции... О да, Эдмунд, о да, давай направимся туда...»
Эдмунд набрал номер Люси и рассказал о звонке Трендла. Он не собирался ехать на машине. Все эти пробки и парковка в Лондоне в субботу... Он поедет поездом в двенадцать тридцать. Поезд придет как раз около двух, и он сможет съесть по пути в поезде свой ланч.
— Но я не знаю, что делать потом. Может быть, мы перекусим где-нибудь вместе? Последний поезд назад отходит в десять, так что у меня будет много времени.
— О, какая жалость, — тут же сказала Люси, — я занята после просмотра. Но ты можешь легко сесть на поезд в шесть пятнадцать, да?
— Думаю, да, — с досадой сказал Эдмунд. — Приеду домой довольно поздно и ничего не поем до половины девятого. Ничего не поделаешь.
Люси чувствовала себя виноватой, солгав Эдмунду, что занята, но она также чувствовала облегчение, что предотвратила возможность провести с ним вечер. Днем он наверняка будет всем надоедать, отпуская острые замечания относительно собственного деликатного пищеварения и относительного того, как он съел сэндвич Британской железной дороги на ланч и допоздна не приедет домой поужинать. О, проклятый Эдмунд, раздраженно подумала Люси. Я отказываюсь чувствовать себя виноватой из-за него. Он может прекрасно съесть что-нибудь перед тем как поехать назад. Компания расположен в самом центре Сохо, ради бога, там еда на каждом шагу!
И по крайней мере не будет ошеломляюще незнакомых приемов обольщения со стороны Эдмунда, с которыми нужно бороться, или резких объятий над кофеваркой, которые нужно отражать. Люси была не уверена, что она сможет справиться с влюбленным Эдмундом и увидеть Лукрецию в роли Альрауне в один и тот же день.
Глава 25
— После смерти Лукреции фильму стали повсеместно приписывать всевозможные странности и некую фатальность, и в какой-то момент он получил статус андерграундного и оккультного. К сожалению, все связывали его с легендой — Конрад Кляйн и Лео Драйер, жестоко убитые в Ашвуде, и Лукреция, совершившая это эффектное самоубийство, — так что никто больше не относится к фильму беспристрастно. Это позор, потому что кино действительно замечательное. Оно было чем-то новым и местами очень дерзким. Режиссеру удалось добиться жуткого эффекта.
— Вы видели фильм?
— Да, я смотрела его, когда училась в университете.
— Его сейчас показывают публике? По телевидению, например?
— Думаю, нет. Иногда его демонстрируют на кинофестивалях или в авангардных киноклубах. В одном из таких клубов я его и посмотрела.
Когда Люси училась на втором курсе в Дюрхаме, считалось модным быть почитателями фильмов — черных детективов и мрачных лент немецкого экспрессионизма. Ее всегда слегка злило, что потеря девственности будет всю жизнь ассоциироваться у нее с Орсоном Уэллсом и музыкой из «Третьего человека». Инспектору Флетчер она сказала:
— Фильм, возможно, немного тяжеловат для современных зрителей, поэтому его не смотрят... О нет, подождите, один из спутниковых каналов показывал его несколько лет назад. Они предложили его зрителям как антикварное кино. «Предвестник бури» или «Макбет эры немого кино», — говорилось в анонсе.
Инспектор, видимо, записала это, а потом спросила:
— Итак, значит, сейчас еще существуют копии фильма?
— Да, определенно, — сказала Люси, чувствуя себя более уверенно. — Не очень много, да и те, которые есть, сейчас уже потрепанные. Это был тысяча девятьсот двадцать восьмой или тысяча девятьсот тридцатый год, поэтому основой был старый нитрированный целлулоид, а он иногда разлагается без перезаписи. Пленка просто склеивается. — Она сделала паузу, а потом добавила: — Но фильм все еще существует. Вы хотите посмотреть?
— Да, я бы хотела. Это можно организовать?
— Я думаю, в «Квандам филмс» есть копия, но если нет, я, скорее всего, смогу взять ее у одной из конкурирующих компаний, — сказала Люси, хотя она точно знала, что копия была, потому что она искала ее в течение целой недели, когда пришла в компанию. — А как насчет музыки для фона, написанной моим дедом? Я имею в виду Конрада Кляйна. Его личность обычно находится в тени Лукреции, но в свое время он был одаренным композитором. Вы хотите послушать музыку?
— Ну, если это можно устроить, то да. Но, в принципе, мне нужно посмотреть фильм. — Пауза. Люси ждала, надеясь узнать, что может скрываться за всем этим, но Флетчер просто сказала: — Мы не знаем точно, есть ли связь между делом об этих старых убийствах и смертью Трикси Смит, но хотим учесть каждую возможность.
— И начинаете с просмотра «Альрауне», — сказала Люси.
— Да.
— Убийца в некоторой степени скопировал последнюю сцену «Альрауне», да?
— Звучит так, как будто вы читаете бульварную прессу, мисс Трент. Очень неразумно. Как скоро вы сможете дать мне знать о просмотре фильма?
— Я займусь этим прямо сейчас, — ответила Люси, — и я перезвоню вам. Если возникнут какие-то проблемы, вы можете воззвать к могуществу британской полиции.
— А что делать с показом? Полиция использует новейшие технологии, но я не знаю, сможем ли мы показать пленку семидесятилетней давности, сделанную из... из чего, вы сказали, она была сделана?
— Из нитрированного целлулоида. На самом деле много старых фильмов довольно успешно записаны на DVD. Правда, я думаю, с «Альрауне» этого не делали, так что вам, вероятно, понадобятся старые проекторы. Но это не проблема. Я думаю, что смогу организовать для вас просмотр. У нас тут есть пара смотровых комнат, и в самую большую можно посадить около десяти человек. Этого будет достаточно?
— Да, я думаю, да. Большое вам спасибо. Буду ждать от вас новостей.
— Будет показ, — сказала Флетчер своему помощнику сержанту, после того как Люси перезвонила и сказала, что, как она и думала, пленка принадлежала «Квандам», хотя ее еще не реставрировали. — Но я все же хочу, чтобы ты проработал весь это список киноклубов. Если кто-то недавно брал «Альрауне» с фон Вольф в главной роли, я хочу об этом знать.
Сержант Трендл сказал, что докладывать о киноклубах пока нечего, и спросил, зачем им нужно смотреть фильм.
— Я хочу точно знать, насколько близко к фильму наш убийца скопировал эту знаменитую финальную сцену, — сказала Флетчер. — Если окажется, что он знает каждую деталь в фильме, это может дать нам ниточку. Не может быть, чтобы очень уж много людей видели фильм, только не в наши дни. И у нас есть список спутниковых компаний, да? Люси Трент сказала, что один из каналов показывал фильм несколько лет назад. Если восемь или десять лет назад, тогда это к делу не относится, а если всего пару лет назад, мы можем начать собирать списки пользователей. Да, я знаю, что это нудно, но думай об этом как о варианте опросов «от двери к двери», только сидя в кресле. — Она нахмурилась, а потом сказала: — Думаю, мы организуем этот показ в субботу вечером, если в «Квандам» согласятся.
Трендл, который с опаской отнесся к идее просмотра немого фильма «Альрауне», спросил, кто должен быть на просмотре. Только их люди, да?
— Нет, — сказала Дженни. — Я хочу понаблюдать за несколькими людьми, пока фильм будет идти. Люси Трент придется там быть, конечно. Это частично из вежливости, потому что она работает в «Квандам», но не надо забывать, что она внучка Лукреции фон Вольф. Она знает фильм, и она видела его, когда училась в университете.
— Мы ведь ее не подозреваем, так?
— Сейчас мы подозреваем всех. Но я не думаю, что она причастна. А теперь послушай: вот те, кого я хочу там видеть. Только не ошибись и не придумывай мне потом никаких отговорок, сержант. Те трое, которые нашли тело Трикси Смит: Франческа Холланд, Майкл Соллис и этот наглый ирландец.
— Адвокат?
— Адвокат, — усмехнулась Дженни. — Он никого не уважающий дьявол, хотя, надо сказать, он квалифицированный никого не уважающий дьявол. На самом деле у него хорошая репутация, когда доходит до законов криминалистики, — в Ассоциации юристов очень хорошо о нем отзываются, — он просто тигр в зале суда, я видела его в действии. Конечно, знаменитое умение ирландцев владеть своим языком..
Сержант Трендл, проверявший список предыдущих владельцев Ашвуда, сказал, что, похоже, Лайам Дэвлин предоставил им подлинную информацию о земле.
— В большинстве своем ею владели краткосрочные предприниматели, которые считали, что они заключают отличную сдел1су, а потом, когда понимали, что это была совсем не отличная сделка, долго не могли избавиться от этой земли.
— Мы так и думали. Я думаю, Дэвлин чист, но мы должны позвать его на этот эксперимент с фильмом, хотя лучше иметь при себе щепотку соли, когда разговариваешь с ним. Ты читал когда-нибудь Шекспира, Трендл?
Трендл сказал, что не читал.
— Есть такая строчка в одной из пьес: «Первым делом убьем всех юристов»[10], — сказала инспектор. — Запомни это. Всегда следи за юристом, Трендл.
Сержант Трендл, который с трудом ладил с инспектором, когда она была в таком настроении, предложил, если уж они заговорили о юристах, позвать и второго.
— Эдмунд Фэйн? — мягко сказала Флетчер, — О да, я хочу, чтобы он тоже был там.
— Вам он не нравится?
— Я не доверяю ему, Трендл. Так что мне плевать, придется ли тебе взывать к Великой хартии вольностей или к европейскому Закону о правах человека, но сделай так, чтобы они там были.
Эдмунд был не очень рад, когда ему позвонил сержант Трендл и вежливо попросил приехать на «Квандам фильме» в субботу днем с целью посмотреть знаменитую «Альрауне» фон Вольф.
Эдмунд считал абсурдным показывать фильм. На самом деле он вообще считал, что фильм был утерян много лет назад. Он не был утерян? Никогда не был утерян? О, хорошо, Эдмунд, в принципе, особо не интересовался этими старомодными фильмами и книгами. Но, конечно, если полиция настаивает, он приедет.
Вообще-то он даже обрадовался, поняв, что снова увидит Люси, и, по правде говоря, это может быть интересно — посмотреть на нее в ее профессиональной среде. Будет ли на ней узкий черный деловой костюм? И будет ли возможно поужинать с ней после просмотра? Может быть, она снова пригласит его к себе. Его мысли умчались в будущее, и он увидел их вдвоем, сидящих за маленьким столиком в глубокой оконной нише, а потом перемещающихся к этой мягкой софе у камина... А потом?.. Неожиданно он почувствовал сильное удовольствие при мысли, что его отец спал с бабушкой Люси много лет назад, а сам Эдмунд вечером в субботу может переспать с Люси. В этом была какая симметрия, и это ему нравилось. Я не повторяю то, что ты сделал, сказал он образу Криспина у себя в голове. Я действительно не повторяю.
«Нет? — насмешливо спросил голос Криспина. — Что бы ты ни пытался сделать, симметрия слегка смещена. Но, в любом случае, давай направимся туда, дорогой мальчик. Внучка Лукреции... О да, Эдмунд, о да, давай направимся туда...»
Эдмунд набрал номер Люси и рассказал о звонке Трендла. Он не собирался ехать на машине. Все эти пробки и парковка в Лондоне в субботу... Он поедет поездом в двенадцать тридцать. Поезд придет как раз около двух, и он сможет съесть по пути в поезде свой ланч.
— Но я не знаю, что делать потом. Может быть, мы перекусим где-нибудь вместе? Последний поезд назад отходит в десять, так что у меня будет много времени.
— О, какая жалость, — тут же сказала Люси, — я занята после просмотра. Но ты можешь легко сесть на поезд в шесть пятнадцать, да?
— Думаю, да, — с досадой сказал Эдмунд. — Приеду домой довольно поздно и ничего не поем до половины девятого. Ничего не поделаешь.
Люси чувствовала себя виноватой, солгав Эдмунду, что занята, но она также чувствовала облегчение, что предотвратила возможность провести с ним вечер. Днем он наверняка будет всем надоедать, отпуская острые замечания относительно собственного деликатного пищеварения и относительного того, как он съел сэндвич Британской железной дороги на ланч и допоздна не приедет домой поужинать. О, проклятый Эдмунд, раздраженно подумала Люси. Я отказываюсь чувствовать себя виноватой из-за него. Он может прекрасно съесть что-нибудь перед тем как поехать назад. Компания расположен в самом центре Сохо, ради бога, там еда на каждом шагу!
И по крайней мере не будет ошеломляюще незнакомых приемов обольщения со стороны Эдмунда, с которыми нужно бороться, или резких объятий над кофеваркой, которые нужно отражать. Люси была не уверена, что она сможет справиться с влюбленным Эдмундом и увидеть Лукрецию в роли Альрауне в один и тот же день.
Глава 25
— Господь Всемогущий! — сказал Лайам Дэвлин, оглядывая кинопроектор, установленный для просмотра «Альрауне». — Вы уверены, что для того, чтобы включить эту штуку, нужно электричество? Если вы скажете мне, что она работает по принципу волшебного светового маячка, я не удивлюсь.
Дэвлин опоздал на просмотр, и Эдмунд считал это доказательством того, каким пустым человеком был Дэвлин. Черные волосы Дэвлина более чем когда-либо нуждались в расческе, не говоря уж о стрижке, на нем были кордовые брюки[11], старый свитер и длинный плащ, который выглядел так, как будто его гладили в темноте. Эдмунду было досадно, что Майкл Соллис очень дружелюбно пожал руку Дэвлину. То, что Эдмунд помнил о Соллисе с похорон Деборы Фэйн, говорило, что Соллис не мог иметь много общего с этим позорящим всех Дэвлином. Эдмунд также заметил, что все присутствующие женщины слегка распрямились, когда вошел Дэвлин, все, включая Люси. Это сильно раздражало Эдмунда, и он довольно резко заметил, что Дэвлин опоздал к началу просмотра на добрых двадцать минут.
— Да, я опоздал, — согласился Лайам, — и я прошу прощения, потому что точность — вежливость королей, хотя я не думаю, что конкретный король, который сказал это, когда-либо пытался проехать по Лондону в субботу днем. Это почти столь же коварное занятие, как пересечение Стикса, хотя вообще-то со Стиксом все гораздо легче, потому что вы можете подкупить паромщика, чтобы не стоять в очереди. Я могу сесть куда-нибудь, раз уж я здесь?
— Садитесь, куда хотите, — сказала инспектор Флетчер, и Лайам оглядел комнату, а потом сел рядом с Люси.
— Вы внучка развратной баронессы, — сказал он, и Эдмунд счел это замечание неуместным, но Люси, казалось, не возражала, — так что, если этот фильм очень уж претендует на интеллектуальность и в нем полно скрытых смыслов, вы сможете по ходу дела объяснить мне все это. Я на самом деле никогда не видел Лукрецию фон Вольф в кино, да я вообще ни разу не видел немого кино, раз уж мы об этом заговорили. Хотя я, — неожиданно добавил он, — где-то слышал музыку Конрада Кляйна, и она невероятно хороша.
Он секунду глядел на Люси, а потом сказал:
— Он ваш дедушка?
— Это никогда не было доказано, но мы уверены, что да, — спокойно сказала Люси, а Эдмунд сжал зубы, услышав такое бестактное замечание. Люси посмотрела на инспектора: — У меня есть музыка, написанная Конрадом Кляйном в качестве фона для «Альрауне». Это старая виниловая запись, будет потрескивать, ведь она почти такая же старая, как фильм. Она была записана вскоре после премьеры, но я слушала ее, и мне кажется, имеет смысл ее включить. Я знаю, вы говорили, что нет большой необходимости слушать ее, но раз это возможно, я решила, что надо ее захватить. Мы можем поставить ее в патефон, когда начнется фильм, и, если нам повезет, она будет идти синхронно с пленкой.
— Я бы хотел послушать, — тут же сказал Лайам, — если инспектор Флетчер не возражает.
— И я бы хотел, — это был Майкл Соллис.
— Конечно, давайте послушаем, — сказала Флетчер и кивнула работнику студии, который увлеченно рассказывал сержанту Трендлу об остановке, действии, зубчатых колесах и выходе.
Свет выключили, хотя было не так темно, как в кинозалах. Эдмунд считал, это было из-за того, что персоналу «Квандам» приходится делать заметки, пока они смотрят фильмы. Их рассадили в беспорядке. Всего несколько стульев стояло вокруг пары столов, хотя на одном из столов был компьютерный терминал. В комнате, конечно, не было окон, и экран занимал три четверти дальней стены. Однако Люси позаботилась о том, чтобы принесли чай и кофе, и Эдмунд считал, что это уже кое-что.
Когда пластинку установили в патефон, через динамики прорвался короткий треск, и проектор зажужжал, начав крутить пленку. На экране показалась вспышка света, а потом там появился пучок белого света, тут же сменившийся символом немецкой киностудии.
Люси думала, что сможет абсолютно спокойно смотреть этот фильм, но, как только зазвучала музыка Конрада Кляйна, ее сердце больно забилось в груди, и она снова поняла, что кусочек давно ушедшего мира вот-вот должен был снова предстать перед ними. В прошлом есть такое, что нужно оставить в покое, думала она. Что-то, чему нужно позволить умереть, и, мне кажется, это как раз оно.
Первые сцены фильма показались ей более мрачными, чем она помнила, или, возможно, тогда она была просто слишком молода, чтобы почувствовать эту темноту. Однако теперь она была готова, и она была взволнована. Как суть фильма повлияла на то, что последовало после? Ведь на ум неизбежно приходила параллель между сумасшедшим создателем Альрауне и ужасными попытками нацистов вмешиваться в развитие человеческой жизни — эксперименты на евреях и на близнецах... Удивительно, что фильм предвосхитил их на десять лет, думала Люси.
Само зачатие Альрауне в тени виселиц выглядело почти целомудренным по сравнению с некоторыми сценами из современных фильмов, но все равно это было невероятно вызывающе, и сама музыка в этот момент была сексуальна. Она была ритмична, и с романтичной точки зрения могла быть биением сердца влюбленного, а с комичной стороны — звуком скрипящих пружин кровати. А потом, послушав музыку вновь, можно было решить, что это звук виселицы, скрипевшей и колыхавшейся от веса тела повешенного убийцы... «Как бы я хотела быть с вами знакомой! — сказала Люси призраку Конрада Кляйна. — Семья считала, что вы всегда были слегка в тени Лукреции, но я думаю, вы бы мне очень понравились».
Сцены перетекали одна в другую — для человека, привыкшего к технологиям двадцать первого века, переходы были не до конца плавными, но монтаж был достаточно мягким, чтобы не раздражать. Люси стало интересно, работает ли эксперимент инспектора Флетчер, каким бы он ни был. Она оглядела комнату. Лицо Майкла Соллиса частично было в тени. Он мало говорил, когда приехал, но, казалось, был рад снова увидеть Люси. Майкл смотрел фильм с интересом. Он сидел рядом с Франческой Холланд, коллегой Трикси Смит, которая подняла тревогу, когда Трикси исчезла. Люси подумала, что Франческа не была очень красивой, но ее лицо было из того рода лиц, на которые хочется глядеть все время. Она внимательно смотрела фильм, и, когда проститутка, которая была матерью Альрауне, обращалась с речью к ученому, Люси увидела, как они с Майклом обменялись понимающими улыбками, как будто обоим эта сцена что-то напомнила или они увидели в ней какую-то аллегорию.
Справа от Люси сидел Эдмунд. Он смотрел фильм поверх очков, и в его взгляде читалось едва скрываемое неодобрение.
Лайам Дэвлин справа от Люси смотрел фильм с неожиданным вниманием. Но, словно почувствовав взгляд Люси, он слегка повернул голову, чтобы взглянуть на нее, и улыбнулся ей слегка иронично. У него был подвижный рот, как у большинства ирландцев, и очень сообразительные, очень понятливые глаза. Люси моргнула и резко повернулась назад к экрану, на котором ученый, уже понимая ужасные результаты своего эксперимента с виселицами, среди ночи нес свое хмурое и бездушное дитя, чтобы оставить его под присмотром монахинь. Музыка следовала за ним по пятам слабой крадущейся угрозой, звуча так, словно сердце бьется о ребра. Кадр с женским монастырем, стены которого должны были стать оградой, был хорошо продуман, и казалось.
что ученый с ребенком стоял в тумане в каком-то непонятном лесу.
А потом, без каких-либо предварительных пояснений, появилась она. Лукреция фон Вольф двадцати одного или двадцати двух лет от роду. Ее лицо мерцало и дрожало на пленке, ее движения были слегка резкими из-за ручной камеры, использующейся в те дни. Но она была харизматична и очень сексуальна. Люси вновь поняла, как невероятно сексуальна была ее бабушка.
Когда инспектор Флетчер неожиданно наклонилась и спросила:
— Мы можем остановить этот кадр? — несколько человек подпрыгнули от неожиданности.
— Разумеется, — сказал один из работников студии, и последовал громкий щелчок. Лукреция, подобно Клеопатре, откинулась на спинку какого-то шезлонга и приготовилась к тому, чтобы быть соблазненной монастырским учителем музыки, смотрела на мир пренебрежительно, полухищно-полустрастно. Ее черные шелковистые волосы струились вокруг ее лица, и актер, игравший учителя музыки, стоял перед ней на коленях, с обожанием глядя ей в лицо.
— Ох, бабушка, — прошептала Люси, — почему ты не могла вязать свитера и посещать собрания дамского клуба или заниматься садоводством, как делают все остальные бабушки?
— Однако эта замечательная сцена заслуживает уважения, — сказал Лайам, все еще не отводя взгляд от экрана, — режиссер одной ногой твердо стоит на земле.
— Старый закон цензуры, — весело сказала Люси.
— Конечно. Ты не многого добьешься, если не будешь одной ногой твердо стоять на земле.
Эдмунд нахмурился, как будто подумал, что это было еще одно сомнительное замечание, но остальные усмехнулись.
— Она была сногсшибательной женщиной, — задумчиво сказал Лайам. — Я не понимал, какой она была потрясающей. На самом деле...
— Да?
Он нахмурился:
— О, я просто подумал, что неожиданно мне стала вполне понятна ее репутация. По-моему, говорили, что у нее была интрижка с фон Риббентропом перед началом Второй мировой? Или это еще одна сплетня?
— Меня уже ничего не удивит, — сказала Люси. — Риббентроп был продавцом шампанского до Второй мировой, да? А Лукреция никогда не была особо разборчива, и она действительно знала толк в шампанском. — «Прости, бабушка, но ты сама вызвала этот разговор».
Справедливость заставила Люси добавить:
— Слухи, распускаемые шпионами, конечно же, никогда не были подтверждены.
— Я не знаю насчет шпионов, но выглядит это так, что я не удивлюсь, если узнаю, что она затащила в постель весь Третий рейх, и всех за одну ночь, — заметил Лайам.
Эдмунд нетерпеливо хмыкнул, и инспектор обернулась к работнику студии:
— Спасибо, мы продолжим, если позволите. Я просто хотела взглянуть на лица.
Когда фильм пошел дальше, Люси увидела, как Эдмунд поставил свою чашку кофе на стол и откинулся в кресле с видом скучающей покорности.
Эдмунду было скучно, но он смирился. Он ничуть не боялся этого странного эксперимента, так как знал, что ему не о чем беспокоиться. Нигде не было ничего такого, что могло бы связать его со смертью Трикси, и было точно понятно, что эта женщина, эта инспектор Дженни Флетчер, просто оглядывается в темноте. Ищет улики внутри фильма, но она ничего не найдет, потому что здесь ничего нет. Он будет рад, когда шарада закончится и можно будет поехать домой, хотя было очень жаль, что не удастся провести этот уютный вечер за ужином с Люси.
Что же до фильма, этого очевидно шумно появившегося творения раннего киноискусства, то Эдмунд просто не видел в нем смысла. Если бы вы спросили его, он бы ответил, что «Альрауне» был всего лишь мрачной серостью, непонятной историей, а актеры вели себя бессмысленно и переигрывали. Он украдкой взглянул на часы и увидел, что им предстоит просидеть еще полчаса. Чтобы занять себя чем-то, он тайком оглядел сидящих. Казалось, все они смотрели с интересом, а Люси была почти очарована фильмом, и это раздражало Эдмунда.
Франческа Холланд тоже была поглощена фильмом. Эдмунд разглядывал ее какое-то время, вспомнив, что она жила в одной квартире с Трикси Смит. Интересно, могли ли они разговаривать о том, что исследовала Трикси? Наверное, ты не станешь жить под одной крышей с человеком, не вспоминая о своей работе. «Что у нас сегодня на ужин? Ох, кстати, я узнала, кто на самом деле убил Конрада Кляйна...» Или: «Твоя очередь забирать вещи из химчистки, и я говорила тебе, что у Лукреции фон Вольф был роман с молодым человеком по имени Криспин Фэйн...» Теперь, когда Эдмунд подумал об этом, он понял, что именно так все и могло быть. Была ли Франческа реально опасна? Он решил, что, скорее всего, нет. Но за Франческой Холланд надо следить.
Майкл Соллис сидел в конце короткого ряда кресел, слегка откинувшись назад, положив одну руку на подлокотник кресла. Эдмунд уже собирался снова посмотреть на экран, когда Соллис чуть-чуть повернул голову, чтобы сказать что-то Франческе. На его профиль упал слабый луч света, и Эдмунд замер, глядя на него, тут же забыв о двигавшихся на экране лицах и обо всех людях, находящихся в комнате. Где-то глубоко внутри его мозга что-то начинало шевелиться, и он подумал: я знаю этот профиль. Эти глаза, слегка широковатый рот — я где-то это видел. Но где? И еще: почему это меня так беспокоит? — думал он. Ну, Майкл Соллис напоминает клиента или кого-то, кого он видел по телевизору, или человека, который работает у ксерокса в офисе. Ну и что?
Но, как только он отвернулся и снова взглянул на экран, трепещущая напряженность возросла. Мысли Эдмунда путались, и он отчаянно пытался уловить сходство. В этом есть что-то подозрительное. Что-то, что мне нужно вычислить. Кто-то, кого мне нужно вычислить. Пот выступил у него на лбу, он промокнул его платком, сделав это очень осторожно, как будто он слегка касается носа, потому что у него легкий насморк, и продолжая не отрываясь смотреть на экран. Сейчас он быстро взглянет на Соллиса, и все станет ясно как божий день.
Эдмунд взглянул на экран: на фоне горящего дома были Лукреция и ученый. Все выглядело очень неубедительно и по-детски: кто угодно мог понять, что дом сделан из картона и фанеры.
Теперь Лукреция была центральной фигурой. Она переигрывала, прикрывая рот рукой в классическом жесте шока и страха, а потом неожиданно глядя прямо в камеру. Ее глаза сузились и блестели, губы изогнулись в ухмылке. На ней был толстый слой косметики, а Эдмунд считал это очень неприличным. Эти черные накрашенные глаза и какая-то черная блестящая помада. Он осмелился бы сказать, что во времена Лукреции это было модно и дерзко, но, по его мнению, это не было привлекательно.
Краем глаза он заметил, как Майкл Соллис снова повернул голову... И теперь Эдмунд смотрел прямо на Соллиса. И сейчас, шокированный настолько, что ему показалось, будто его желудок сжали рукой изнутри, он понял, кого напоминал ему Соллис.
Фильм близился к концу, и судьба ученого уже была предрешена под музыку, которую Эдмунд счел чересчур пышной. Но он очень смутно понял, что происходило в фильме, хотя внимательно смотрел развязку, когда Лукреция фон Вольф в роли Альрауне убила своего создателя.
("Глаза, Эдмунд,— сказал ребенок — привидение Альрауне в тот день в Ашвуде. — Нет другого пути... Помни глаза, Эдмунд, помни смерть...")
Несколько человек снова подпрыгнули на месте, когда инспектор Флетчер холодным беспристрастным тоном сказала:
Дэвлин опоздал на просмотр, и Эдмунд считал это доказательством того, каким пустым человеком был Дэвлин. Черные волосы Дэвлина более чем когда-либо нуждались в расческе, не говоря уж о стрижке, на нем были кордовые брюки[11], старый свитер и длинный плащ, который выглядел так, как будто его гладили в темноте. Эдмунду было досадно, что Майкл Соллис очень дружелюбно пожал руку Дэвлину. То, что Эдмунд помнил о Соллисе с похорон Деборы Фэйн, говорило, что Соллис не мог иметь много общего с этим позорящим всех Дэвлином. Эдмунд также заметил, что все присутствующие женщины слегка распрямились, когда вошел Дэвлин, все, включая Люси. Это сильно раздражало Эдмунда, и он довольно резко заметил, что Дэвлин опоздал к началу просмотра на добрых двадцать минут.
— Да, я опоздал, — согласился Лайам, — и я прошу прощения, потому что точность — вежливость королей, хотя я не думаю, что конкретный король, который сказал это, когда-либо пытался проехать по Лондону в субботу днем. Это почти столь же коварное занятие, как пересечение Стикса, хотя вообще-то со Стиксом все гораздо легче, потому что вы можете подкупить паромщика, чтобы не стоять в очереди. Я могу сесть куда-нибудь, раз уж я здесь?
— Садитесь, куда хотите, — сказала инспектор Флетчер, и Лайам оглядел комнату, а потом сел рядом с Люси.
— Вы внучка развратной баронессы, — сказал он, и Эдмунд счел это замечание неуместным, но Люси, казалось, не возражала, — так что, если этот фильм очень уж претендует на интеллектуальность и в нем полно скрытых смыслов, вы сможете по ходу дела объяснить мне все это. Я на самом деле никогда не видел Лукрецию фон Вольф в кино, да я вообще ни разу не видел немого кино, раз уж мы об этом заговорили. Хотя я, — неожиданно добавил он, — где-то слышал музыку Конрада Кляйна, и она невероятно хороша.
Он секунду глядел на Люси, а потом сказал:
— Он ваш дедушка?
— Это никогда не было доказано, но мы уверены, что да, — спокойно сказала Люси, а Эдмунд сжал зубы, услышав такое бестактное замечание. Люси посмотрела на инспектора: — У меня есть музыка, написанная Конрадом Кляйном в качестве фона для «Альрауне». Это старая виниловая запись, будет потрескивать, ведь она почти такая же старая, как фильм. Она была записана вскоре после премьеры, но я слушала ее, и мне кажется, имеет смысл ее включить. Я знаю, вы говорили, что нет большой необходимости слушать ее, но раз это возможно, я решила, что надо ее захватить. Мы можем поставить ее в патефон, когда начнется фильм, и, если нам повезет, она будет идти синхронно с пленкой.
— Я бы хотел послушать, — тут же сказал Лайам, — если инспектор Флетчер не возражает.
— И я бы хотел, — это был Майкл Соллис.
— Конечно, давайте послушаем, — сказала Флетчер и кивнула работнику студии, который увлеченно рассказывал сержанту Трендлу об остановке, действии, зубчатых колесах и выходе.
Свет выключили, хотя было не так темно, как в кинозалах. Эдмунд считал, это было из-за того, что персоналу «Квандам» приходится делать заметки, пока они смотрят фильмы. Их рассадили в беспорядке. Всего несколько стульев стояло вокруг пары столов, хотя на одном из столов был компьютерный терминал. В комнате, конечно, не было окон, и экран занимал три четверти дальней стены. Однако Люси позаботилась о том, чтобы принесли чай и кофе, и Эдмунд считал, что это уже кое-что.
Когда пластинку установили в патефон, через динамики прорвался короткий треск, и проектор зажужжал, начав крутить пленку. На экране показалась вспышка света, а потом там появился пучок белого света, тут же сменившийся символом немецкой киностудии.
Люси думала, что сможет абсолютно спокойно смотреть этот фильм, но, как только зазвучала музыка Конрада Кляйна, ее сердце больно забилось в груди, и она снова поняла, что кусочек давно ушедшего мира вот-вот должен был снова предстать перед ними. В прошлом есть такое, что нужно оставить в покое, думала она. Что-то, чему нужно позволить умереть, и, мне кажется, это как раз оно.
Первые сцены фильма показались ей более мрачными, чем она помнила, или, возможно, тогда она была просто слишком молода, чтобы почувствовать эту темноту. Однако теперь она была готова, и она была взволнована. Как суть фильма повлияла на то, что последовало после? Ведь на ум неизбежно приходила параллель между сумасшедшим создателем Альрауне и ужасными попытками нацистов вмешиваться в развитие человеческой жизни — эксперименты на евреях и на близнецах... Удивительно, что фильм предвосхитил их на десять лет, думала Люси.
Само зачатие Альрауне в тени виселиц выглядело почти целомудренным по сравнению с некоторыми сценами из современных фильмов, но все равно это было невероятно вызывающе, и сама музыка в этот момент была сексуальна. Она была ритмична, и с романтичной точки зрения могла быть биением сердца влюбленного, а с комичной стороны — звуком скрипящих пружин кровати. А потом, послушав музыку вновь, можно было решить, что это звук виселицы, скрипевшей и колыхавшейся от веса тела повешенного убийцы... «Как бы я хотела быть с вами знакомой! — сказала Люси призраку Конрада Кляйна. — Семья считала, что вы всегда были слегка в тени Лукреции, но я думаю, вы бы мне очень понравились».
Сцены перетекали одна в другую — для человека, привыкшего к технологиям двадцать первого века, переходы были не до конца плавными, но монтаж был достаточно мягким, чтобы не раздражать. Люси стало интересно, работает ли эксперимент инспектора Флетчер, каким бы он ни был. Она оглядела комнату. Лицо Майкла Соллиса частично было в тени. Он мало говорил, когда приехал, но, казалось, был рад снова увидеть Люси. Майкл смотрел фильм с интересом. Он сидел рядом с Франческой Холланд, коллегой Трикси Смит, которая подняла тревогу, когда Трикси исчезла. Люси подумала, что Франческа не была очень красивой, но ее лицо было из того рода лиц, на которые хочется глядеть все время. Она внимательно смотрела фильм, и, когда проститутка, которая была матерью Альрауне, обращалась с речью к ученому, Люси увидела, как они с Майклом обменялись понимающими улыбками, как будто обоим эта сцена что-то напомнила или они увидели в ней какую-то аллегорию.
Справа от Люси сидел Эдмунд. Он смотрел фильм поверх очков, и в его взгляде читалось едва скрываемое неодобрение.
Лайам Дэвлин справа от Люси смотрел фильм с неожиданным вниманием. Но, словно почувствовав взгляд Люси, он слегка повернул голову, чтобы взглянуть на нее, и улыбнулся ей слегка иронично. У него был подвижный рот, как у большинства ирландцев, и очень сообразительные, очень понятливые глаза. Люси моргнула и резко повернулась назад к экрану, на котором ученый, уже понимая ужасные результаты своего эксперимента с виселицами, среди ночи нес свое хмурое и бездушное дитя, чтобы оставить его под присмотром монахинь. Музыка следовала за ним по пятам слабой крадущейся угрозой, звуча так, словно сердце бьется о ребра. Кадр с женским монастырем, стены которого должны были стать оградой, был хорошо продуман, и казалось.
что ученый с ребенком стоял в тумане в каком-то непонятном лесу.
А потом, без каких-либо предварительных пояснений, появилась она. Лукреция фон Вольф двадцати одного или двадцати двух лет от роду. Ее лицо мерцало и дрожало на пленке, ее движения были слегка резкими из-за ручной камеры, использующейся в те дни. Но она была харизматична и очень сексуальна. Люси вновь поняла, как невероятно сексуальна была ее бабушка.
Когда инспектор Флетчер неожиданно наклонилась и спросила:
— Мы можем остановить этот кадр? — несколько человек подпрыгнули от неожиданности.
— Разумеется, — сказал один из работников студии, и последовал громкий щелчок. Лукреция, подобно Клеопатре, откинулась на спинку какого-то шезлонга и приготовилась к тому, чтобы быть соблазненной монастырским учителем музыки, смотрела на мир пренебрежительно, полухищно-полустрастно. Ее черные шелковистые волосы струились вокруг ее лица, и актер, игравший учителя музыки, стоял перед ней на коленях, с обожанием глядя ей в лицо.
— Ох, бабушка, — прошептала Люси, — почему ты не могла вязать свитера и посещать собрания дамского клуба или заниматься садоводством, как делают все остальные бабушки?
— Однако эта замечательная сцена заслуживает уважения, — сказал Лайам, все еще не отводя взгляд от экрана, — режиссер одной ногой твердо стоит на земле.
— Старый закон цензуры, — весело сказала Люси.
— Конечно. Ты не многого добьешься, если не будешь одной ногой твердо стоять на земле.
Эдмунд нахмурился, как будто подумал, что это было еще одно сомнительное замечание, но остальные усмехнулись.
— Она была сногсшибательной женщиной, — задумчиво сказал Лайам. — Я не понимал, какой она была потрясающей. На самом деле...
— Да?
Он нахмурился:
— О, я просто подумал, что неожиданно мне стала вполне понятна ее репутация. По-моему, говорили, что у нее была интрижка с фон Риббентропом перед началом Второй мировой? Или это еще одна сплетня?
— Меня уже ничего не удивит, — сказала Люси. — Риббентроп был продавцом шампанского до Второй мировой, да? А Лукреция никогда не была особо разборчива, и она действительно знала толк в шампанском. — «Прости, бабушка, но ты сама вызвала этот разговор».
Справедливость заставила Люси добавить:
— Слухи, распускаемые шпионами, конечно же, никогда не были подтверждены.
— Я не знаю насчет шпионов, но выглядит это так, что я не удивлюсь, если узнаю, что она затащила в постель весь Третий рейх, и всех за одну ночь, — заметил Лайам.
Эдмунд нетерпеливо хмыкнул, и инспектор обернулась к работнику студии:
— Спасибо, мы продолжим, если позволите. Я просто хотела взглянуть на лица.
Когда фильм пошел дальше, Люси увидела, как Эдмунд поставил свою чашку кофе на стол и откинулся в кресле с видом скучающей покорности.
Эдмунду было скучно, но он смирился. Он ничуть не боялся этого странного эксперимента, так как знал, что ему не о чем беспокоиться. Нигде не было ничего такого, что могло бы связать его со смертью Трикси, и было точно понятно, что эта женщина, эта инспектор Дженни Флетчер, просто оглядывается в темноте. Ищет улики внутри фильма, но она ничего не найдет, потому что здесь ничего нет. Он будет рад, когда шарада закончится и можно будет поехать домой, хотя было очень жаль, что не удастся провести этот уютный вечер за ужином с Люси.
Что же до фильма, этого очевидно шумно появившегося творения раннего киноискусства, то Эдмунд просто не видел в нем смысла. Если бы вы спросили его, он бы ответил, что «Альрауне» был всего лишь мрачной серостью, непонятной историей, а актеры вели себя бессмысленно и переигрывали. Он украдкой взглянул на часы и увидел, что им предстоит просидеть еще полчаса. Чтобы занять себя чем-то, он тайком оглядел сидящих. Казалось, все они смотрели с интересом, а Люси была почти очарована фильмом, и это раздражало Эдмунда.
Франческа Холланд тоже была поглощена фильмом. Эдмунд разглядывал ее какое-то время, вспомнив, что она жила в одной квартире с Трикси Смит. Интересно, могли ли они разговаривать о том, что исследовала Трикси? Наверное, ты не станешь жить под одной крышей с человеком, не вспоминая о своей работе. «Что у нас сегодня на ужин? Ох, кстати, я узнала, кто на самом деле убил Конрада Кляйна...» Или: «Твоя очередь забирать вещи из химчистки, и я говорила тебе, что у Лукреции фон Вольф был роман с молодым человеком по имени Криспин Фэйн...» Теперь, когда Эдмунд подумал об этом, он понял, что именно так все и могло быть. Была ли Франческа реально опасна? Он решил, что, скорее всего, нет. Но за Франческой Холланд надо следить.
Майкл Соллис сидел в конце короткого ряда кресел, слегка откинувшись назад, положив одну руку на подлокотник кресла. Эдмунд уже собирался снова посмотреть на экран, когда Соллис чуть-чуть повернул голову, чтобы сказать что-то Франческе. На его профиль упал слабый луч света, и Эдмунд замер, глядя на него, тут же забыв о двигавшихся на экране лицах и обо всех людях, находящихся в комнате. Где-то глубоко внутри его мозга что-то начинало шевелиться, и он подумал: я знаю этот профиль. Эти глаза, слегка широковатый рот — я где-то это видел. Но где? И еще: почему это меня так беспокоит? — думал он. Ну, Майкл Соллис напоминает клиента или кого-то, кого он видел по телевизору, или человека, который работает у ксерокса в офисе. Ну и что?
Но, как только он отвернулся и снова взглянул на экран, трепещущая напряженность возросла. Мысли Эдмунда путались, и он отчаянно пытался уловить сходство. В этом есть что-то подозрительное. Что-то, что мне нужно вычислить. Кто-то, кого мне нужно вычислить. Пот выступил у него на лбу, он промокнул его платком, сделав это очень осторожно, как будто он слегка касается носа, потому что у него легкий насморк, и продолжая не отрываясь смотреть на экран. Сейчас он быстро взглянет на Соллиса, и все станет ясно как божий день.
Эдмунд взглянул на экран: на фоне горящего дома были Лукреция и ученый. Все выглядело очень неубедительно и по-детски: кто угодно мог понять, что дом сделан из картона и фанеры.
Теперь Лукреция была центральной фигурой. Она переигрывала, прикрывая рот рукой в классическом жесте шока и страха, а потом неожиданно глядя прямо в камеру. Ее глаза сузились и блестели, губы изогнулись в ухмылке. На ней был толстый слой косметики, а Эдмунд считал это очень неприличным. Эти черные накрашенные глаза и какая-то черная блестящая помада. Он осмелился бы сказать, что во времена Лукреции это было модно и дерзко, но, по его мнению, это не было привлекательно.
Краем глаза он заметил, как Майкл Соллис снова повернул голову... И теперь Эдмунд смотрел прямо на Соллиса. И сейчас, шокированный настолько, что ему показалось, будто его желудок сжали рукой изнутри, он понял, кого напоминал ему Соллис.
Фильм близился к концу, и судьба ученого уже была предрешена под музыку, которую Эдмунд счел чересчур пышной. Но он очень смутно понял, что происходило в фильме, хотя внимательно смотрел развязку, когда Лукреция фон Вольф в роли Альрауне убила своего создателя.
("Глаза, Эдмунд,— сказал ребенок — привидение Альрауне в тот день в Ашвуде. — Нет другого пути... Помни глаза, Эдмунд, помни смерть...")
Несколько человек снова подпрыгнули на месте, когда инспектор Флетчер холодным беспристрастным тоном сказала: