Рейнхард Люк. Трансформация

   – Немыслимо.
   – Конечно, немыслимо. Я ничего другого и не говорил. Скоро ты будешь иметь возможность видеть, как люди один за другим будут выходить на эту платформу с напряжением, усталостью, головной болью. Я попрошу их пронаблюдать и воспроизвести свою усталость, напряжение, головную боль, и они исчезнут. Совершенно немыслимо. Полная чушь. Однако работает.
   – Я поверю, когда увижу.
   – НЕ ВЕРЬ, СКОЛЬКО БЫ РАЗ ТЫ НИ ВИДЕЛ, – кричит тренер в лицо Дэвиду, – переживи, если увидишь.
   – Ясно, что я этого не увижу, поэтому семантические различия…
   – ЕБАЛ Я ТВОИ СЕМАНТИЧЕСКИЕ РАЗЛИЧИЯ. Я говорю о РЕАЛЬНЫХ различиях, и только твоя жопная рассудочность не дает тебе этого понять.
   – Я не собираюсь с тобой спорить, – говорит Дэвид и садится.
   – Вы приспосабливаетесь, – говорит тренер, – здесь вы не можете победить. Никто, кроме меня, не может здесь победить. Кроме тех случаев, когда я вам позволю победить. Вам всем должно быть совершенно ясно, что вы – жопы, а я – БОГ. Только жопы спорят с Богом. Я могу разрешить и вам быть Богами, но только позже. Спасибо, Дэвид. Мария?
   (Аплодисменты.)
   – Ты хочешь сказать, что когда сегодня утром мне хотелось вырвать, я должна была не сопротивляться, а рвать?
   – Когда ты почувствовала тошноту, ты, вероятно, впала в панику и попыталась что-то изменить, верно?
   – Да.
   – И что-то случилось?
   – Стало хуже.
   – СТАЛО ХУЖЕ. ЭТО УСУГУБИЛОСЬ, ЖОПЫ… Что случилось, когда я показал, как пользоваться пакетом?
   Мария секунду размышляет.
   – Ну… меня постепенно перестало тошнить.
   – Прекрасно. Что ты пережила после того, как села?
   Мария снова молчит.
   – Я отчетливо помню, какой чистой мне показалась внутренность пакета. Я также помню, что отметила, что пакет достаточно большой, чтобы вместить… все, что я могла дать… я также почувствовала, что им очень просто пользоваться…
   – Продолжай.
   – И… я больше не хотела рвать. (Тишина.)
   – Она больше не хотела рвать. Вы знаете почему? Кто-нибудь из вас, жоп, знает почему? Чак?
   – Потому, что она была эмоционально потрясена, и злость подавила тошноту, – говорит Чак.
   – ГОВНО, – рычит тренер. – Мария, ты злилась на меня?
   – Нет, – отвечает Мария.
   – Нет. Тогда почему Марию вдруг перестало тошнить? Анджела?
   – Потому, что… я думаю, я поняла, – неуверенно начинает Анджела. – Потому что когда она увидела, что пакет достаточно большой и она может им воспользоваться, и что – это кажется мне важным – тебе все равно, вырвет ее или нет, она могла свободно рвать.
   Она могла не сопротивляться.
   – Да, – говорит Дон со странной мягкостью, – она могла не сопротивляться… – и вдруг кричит: – ОНА МОГЛА НЕ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ, ЖОПЫ! Она приняла это, прикоснулась к этому – и оно исчезло.
   Он стоит в центре платформы и нейтрально глядит на аудиторию почти полминуты.
   – Спасибо, Анджела. Спасибо, Мария. Все громко аплодируют.
   – Попытка изменить переживание усугубляет его. Воспроизведение переживания, приятие, пребывание в нем, наблюдение заставляют его исчезнуть. Это говно. Это чушь. Но работает. Да, Джери.
   Джери – большой мужчина, который отстаивал свою веру в Бога:
   – Я обычно злюсь на людей, которые пытаются оттеснить других, главным образом меня. Злость в большинстве случаев оправданна, но сегодня утром я понял, что мне лучше не думать о правоте и не злиться.
   В действительности, я очень хорошо научился это контролировать. У меня очень самодовольный босс, и когда он мне приказывает, мне хочется сказать, что это нечестно. Откровенно, мне хочется дать ему в зубы. Но вместо этого я говорю «да, сэр» и делаю то, что он хочет. Я, как бешеный, считаю вдохи-выдохи и думаю о выпивке. Злость взята под контроль. Когда она возникает, я успешно превращаю ее во что-то другое, что позволит мне потом не сожалеть о содеянном.
   – И ты каждый раз пытаешься сопротивляться своей злости?
   – Конечно, – говорит Джери, – и у меня получается.
   – И твоя злость усугубляется? (Молчание.)
   – Да… – неуверенно говорит Джери, – но не так, как…
   – ТЫ ПРАВ, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ, ОНА УСУГУБЛЯЕТСЯ! ОНА БУДЕТ УСУГУБЛЯТЬСЯ ДО КОНЦА ТВОЕЙ ЕБАНОЙ ЖИЗНИ, И ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ!
   – Но я изменил ее, – настаивает Джери со смущенным видом.
   – Ты ее модифицировал. Но она осталась. Она не исчезла.
   – А что я должен делать? Разорвать начальника на куски?
   – Перестань сопротивляться своей злости и начни наблюдать. Перестань пытаться от нее избавиться, будь с ней, прикоснись ко всему – физическим ощущениям, чувствам, отношениям.
   – Какая от этого польза?
   – Никакой, кроме той, что твоя злость, вероятно, исчезнет.
   – Ух.
   – Смотри. Все вы знаете, что годами пытались изменить свою жизнь, и она НЕ ИЗМЕНИЛАСЬ. Что было, то и осталось. Дело не в вашей слабости, не в том, что вы плохо старались. Дело в том, что вы жопы, вот и все. У вас неправильный метод. Если вам что-то не нравится в себе или других, то все, что надо делать, – это просто наблюдать, переживать, прикасаться. Ты говоришь, что твой босс – раздражительный, самодовольный мерзавец? ПРЕКРАСНО! Замечательно! Посмотри, сколько специфических проявлений его раздражительности, самодовольства, мерзости ты сможешь обнаружить и пережить. Он тебя злит? Великолепно! Как именно? Что это такое – злость? Взвесь ее, измерь. Посмотри, какого она цвета. Посмотри, на какие мышцы она действует, какие вызывает ощущения в каких частях тела. Действительно прикоснись к своим ощущениям и чувствам, связанным с боссом. Ты знаешь, что случится?
   – У меня заболит голова, – говорит Джери. (Смех.)
   – Это как раз то, что обычно бывает, правильно?
   – Это то, что всегда бывает.
   – А ты знаешь, что хочет сказать твоя голова? Она хочет сказать: «ПЕРЕСТАНЬ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ И ОБРАТИ ВНИМАНИЕ».
   – Ты хочешь сказать, что босс перестанет быть самодовольным гадом?
   – Ты перестанешь воспринимать его как самодовольного гада.
   Джери хмурится.
   – Но ведь ты сказал, что именно к этому надо прикоснуться.
   – Правильно.
   – Но если мы к этому прикасаемся, то как мы можем перестать это переживать?
   – Единственный способ перестать что-либо переживать – к этому надо прикоснуться. Это совершенно невозможный парадокс – если ты что-то полностью пережил, то переживание исчезнет и появится новое.
   – Я никак не пойму.
   – Это потому, что ты в своем жопном уме. Я не хочу, чтобы ты это понимал. Понимание – приз для дураков. Это надо попробовать и пережить. Ты можешь даже пере-пережить свою жопность.
   Джери напрягается.
   – Может быть, это ты – жопа, – говорит он.
   – Отлично. А теперь прикоснись к своей злости. Смотри на то, что ты переживешь прямо сейчас.
   – Ты – тупой фашист!
   – ЭТО НЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ, ЖОПА! – Кричит Тренер, подходя к Джери. – ЭТО ВЕРОВАНИЕ! СМОТРИ! СМОТРИ НА СВОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ! Я хочу, чтобы ты наблюдал и прикасался к тому, что ты сейчас чувствуешь.
   – Я бешусь.
   – Это ближе. Что именно ты сейчас чувствуешь?
   Джери колеблется и, кажется, начинает себя исследовать.
   – Мышцы напряжены, живот бурлит, и ты – фашист.
   – Хорошо! Два переживания и верование! – говорит тренер.
   Он стоит рядом с Джери и кажется маленьким по сравнению с ним.
   – Какие мышцы напряжены?
   – На руках и челюстях. На животе.
   – Прекрасно. Где на челюстях?
   – Вот здесь… вот эти, – говорит Джери и показывает возле уха.
   – Хорошо. Где на животе?
   – У… здесь, – говорит Джери и показывает повыше пупка.
   – Сколько в глубину?
   – Около двух дюймов.
   – Хорошо. Это боль, тяжесть или что?
   – Это… ух… просто чувство, напряжение.
   – Хорошо. Опиши, что происходит с мышцами рук.
   – Они все еще слегка напряжены.
   – У тебя в руках две ебаные мили мышц! Где именно?
   – В пальцах и вокруг плеч.
   – Прекрасно. Расскажи точнее, какие ощущения у тебя в пальцах.
   Джери шевелит пальцами.
   – Они… уже в порядке.
   – Прекрасно, посмотри снова на живот. Опиши, что ты чувствуешь.
   – Тяжесть выше пупка.
   – Какой она величины?
   – С мяч для гольфа.
   – Сколько в глубину?
   – Должно быть, два дюйма.
   – Прекрасно. Какого она цвета?
   – Цвета?
   – Какого цвета тяжесть?
   Джери долго стоит с опущенной головой, вглядываясь в себя.
   – Нет, не могу сказать.
   – Хорошо. Тогда скажи, какой величины тяжесть сейчас?
   Джери колеблется.
   – Она… ух… там ничего больше нет. Нет тяжести.
   – Я вижу. Ты все еще чувствуешь злость? Джери застенчиво улыбается.
   – Нет.
   – Ты все еще воспринимаешь меня как тупого фашиста?
   Джери улыбается.
   – Когда ты спросил, я почувствовал волну раздражения, но… в основном… нет. Фашист, может быть, но не тупой.
   – Ты прикоснулся к своей злости, и она исчезла?
   Секунду Джери неуверенно переминается с ноги на ногу.
   Затем он трясет головой и усмехается: – Она явно исчезла.
   – Что бы произошло, если бы я пять минут назад попросил тебя взять себя под контроль, превратить свою злость в миролюбие, раздражение – в любовь?
   – Я бы сказал, чтобы ты заткнулся… я бы продолжал злиться…
   – Стало бы хуже?
   – Да…
   – Спасибо.
   Начинается наш второй процесс. Мы садимся, не перекрещивая рук и ног, и следуем инструкции по размещению пространства. Минут через двадцать постоянное фоновое бормотание наших умов – «иама-иама» в ЭСТ– терминах – затихает. Один или два человека плачут, некоторые спят. Мы расслабляем мышцы во лбу, челюстях, языке. Мы глубоко дышим. Мы слушаем длинную декларацию утверждения жизни, которую читает тренер.
   Наконец нас просят представить себе идиллический пляж, на котором мы могли бы чувствовать себя совершенно свободно. Тренер помогает нам увидеть и почувствовать дюны, тростник, ракушки, теплоту песка, линию пены параллельно линии воды, голубое небо с облаками, кусочки дерева, раздавленную банку из-под пива, остатки костра, чаек, кружащихся над разлагающейся рыбой. Он помогает услышать крики чаек, шум прибоя. Включается запись с ритмическим шумом прибоя. Нас просят играть в любые приятные нам игры.
   Наконец наступает долгожданный полуторачасовой перерыв на обед. Как школьники, которых слишком долго держал строгий учитель, ученики разбегаются по прилегающим к отелю улицам.
   Сидя за столами различных ресторанов, рассеянных в окрестностях отеля, многие ученики кажутся несколько подавленными. Трудно сказать, что это – усталость ли после долгого дня или безмятежность, вызванная второй медитацией на наших «пляжах», или смутное подозрение, что все наши обычные застольные разговоры – это все не то, не то, не то…
   * * *
   – Гарольд? Встань. Возьми микрофон, – говорит тренер после перерыва.
   – То, что случилось со мной на пляже, было сперва приятным, а потом пугающим. Я был там, я действительно слышал волны и чувствовал воду. Когда ты сказал играть, я решил играть с двумя своими детьми. Но они не пришли, они не материализовались. Тогда я решил позвать своих приятелей. Никого. Никто не материализовался. Это было жутко. И тогда я понял, что никогда ни с кем не играл. Никогда. Не потому, что они не хотели со мной играть… Это я никогда не играл с ними…
   Барбара: – …Я не понимаю, почему меня тошнит. Оба раза, в обоих процессах, как только ты заканчивал с размещением пространства в ногах, я начинала чувствовать боль в животе. Нет ни мыслей, ни воспоминаний, только тошнота… Почему?
   Дэвид:
   – …Когда ты предложил играть, я неожиданно побежал вдоль пляжа, вдоль линии прибоя. Но ты сказал «играть», и я подумал, что это не
   игра. Я пытался представить себе игру, но я продолжал бежать, это было так живо, я бежал не от чего-то, а к чему-то, просто бежал по своему пляжу.
   Дженифер:
   – …На этот раз я не плакала. Я сидела на песке и смотрела на волны, это было хорошо. Когда пришло время играть, я построила крепость из песка, в жизни я ни-когда.этого не делала. Я построила крепость у самой воды, Я знала, что большая волна все разрушит, но это не имело значения… Я была счастлива. Когда стену смыло, было очень приятно…
   Роберт:
   – Как можно играть на этом ебаном пляже, когда женщина рядом все время дергается? Все это смешно. Проклятая запись грохотала, как поезд. Я только раздражился и все время думал, что это за хуйня…
   Анджела:
   – Я никогда не чувствовала запахов, первый раз в жизни. (Анджела излучает возбуждение и застенчиво улыбается.) Я почувствовала запах. Я знаю, что это покажется странным, но запах разлагающейся рыбы был прекрасен… просто прекрасен.
   Хэнк:
   – Я только хочу сказать, что я ничего не получил от процесса. Я думаю, что зря потратил время. Я главным образом спал…
   Том:
   – Отличный был пляж. Небо было таким голубым, как под травой, я даже чувствовал тепло. Но когда ты сказал играть, я пошел прямо в океан, а потом поплыл. Я не прыгал в прибое, как обычно, а плыл прямо, прямо в ебаный океан, прямо туда… ох, это было тяжело. Хорошо, что ты вернул нас обратно, пока не было уже поздно…
   * * *
   – Все вы убиваете жизнь, – говорит тренер позднее, – все вы пытаетесь измениться. Вы все пытаетесь изменить, что есть, и поэтому не живете тем, что есть. Каждый день своей жизни вы убиваете того, кто вы есть, тем, что не являетесь тем, кто вы есть…
   – Все вы жопы, – говорит он, отхлебнув из металлического термоса, – и ваша ложь о том, где вы есть, не дает вам попасть туда, куда вы хотите попасть.
   Смотрите, предположим, я – хороший, типичный нормальный человек и стою точно в центре платформы. Но, как хороший нормальный человек, я совершенно не представляю, где я нахожусь. Я вру. Я верю, что я радикал, левый. Я вру, что я стою на левой стороне платформы.
   Великолепно! Я стою в центре платформы и вру себе, что я стою в левом переднем углу.
   Смотрите, что получается. Я хочу попасть в правый передний угол платформы. Значит, я должен сделать тридцать шагов на запад… и смотрите, что получается…
   Я ПАДАЮ С ПЛАТФОРМЫ МОРДОЙ ВНИЗ! – кричит тренер и карикатурно изображает падение.
   Вернувшись в центр платформы, он свирепо смотрит на аудиторию.
   – Вы врете. Вы чувствуете, что вы застряли, и хотите вырваться, но вы не можете попасть туда, куда вы хотите попасть, пока не поймете, где вы действительность. Попытка изменения вещей ведет к их усугублению.
   Единственный способ от чего-то избавиться – это наблюдать, обнаружить, что это и где это. Полное переживание вещей ведет к их исчезновению. Сегодня вечером мы устроим маленькие процессы, в которых вы полностью переживете свою усталость или головную боль, и они исчезнут. Это ерунда. Завтра вы переживете действительно важные для своей жизни вещи, и они исчезнут, по крайней мере для некоторых из вас. При наблюдении и воспроизведении вещи исчезают.
   Совершенно невероятно. Полная чушь. Кто первый?
   Волна нервного смеха прокатывается через зал.
   Поднимается несколько рук.
   – Дэвид, – говорит тренер и показывает на высокого, хорошо одетого мужчину, который часто с ним спорит.
   – Мне все еще неясно, – говорит Дэвид. – Почему сопротивление не является лучшей стратегией по отношению к очевидно нежелательным вещам?
   – Хорошо, Дэвид, я вижу, что ты очень умный и рациональный человек и читал про самые разные системы верований. Ты мог бы припомнить, что китайцы знали про все эти вещи пять тысяч лет назад. Они называли это инь-ян. Если кто-то тебя толкает, а ты толкаешь его, вы наверняка будете толкаться вечно. Не может быть темноты без света. Темнота существует только из-за «сопротивления» света. Плохое может существовать только из-за сопротивления «хорошего», а «хорошее» – только из-за сопротивления «плохого». Уничтожь сопротивление, уничтожь полярность, уничтожь попытки что-либо изменить и… Ты получишь ничто. НИЧТО. А когда получил ничто, ты действительно получил кое-что.
   – Ты, кажется, говоришь, что хороший человек должен перестать избегать плохого?
   – Правильно, Дэвид.
   – Это говно.
   – Правильно, Дэвид, а говно – твоя контртеория. Хорошие люди миллионы лет пытаются уничтожить плохое, и это не работает. Это не работает.
   – Это работает лучше, чем не делать ничего.
   – Не так, Дэвид. Я знаю миф о том, что если все будут делать хорошо и избегать плохого, все станет лучше. Но грустная правда состоит в том, что человек, который убивает своего соседа, всегда верит в добро и зло – свое добро и соседское зло…
   Работает ничего-не-делание. Ты, вероятно, пока не можешь этого понять, но даосы знали это тысячи лет назад…
   * * *
   – Прекрасно. Кто хочет, чтобы усталость исчезла?
   Сэм? Поднимайся сюда.
   Сэм, взъерошенный человек с тяжелой походкой, поднимается на платформу. Его глаза красны, и он, действительно, выглядит уставшим. Он садится на один из двух высоких стульев и автоматически обвисает. Он бросает короткий взгляд на тренера и снова смотрит в землю.
   – Сэм, хочешь ли ты, чтобы твоя усталость исчезла?
   – Да, хочу.
   – Прекрасно. Закрой глаза… войди в свое пространство. Скажи, Сэм, ты устал?
   – … Да.
   – Хорошо. Где ты чувствуешь усталость?
   – В плечах.
   – Хорошо. Где еще?
   – В шее… в икрах.
   – Хорошо. Где еще?
   – В плечах… спине… глазах… Глаза устали.
   – Хорошо. Что ты чувствуешь сейчас в плечах?
   – …Тяжесть.
   – Где?
   – …сзади… сверху…
   – Прекрасно. Опиши тяжесть. Сэм сидит прямее, он сконцентрировался на своих внутренних ощущениях.
   – Хорошо… все в порядке… больше ее нет.
   – Прекрасно. Опиши нам, что ты чувствуешь в глазах.
   – Легкое жжение.
   – Хорошо. Точнее.
   – Как маленькие вспышки.
   – Сколько вспышек в секунду?
   – Ммммм… они вроде перестали, – мягко говорит Сэм, внезапно широко открывает глаза и смотрит на аудиторию. – Я чувствую себя отлично, – заключает он.
   – Ты устал?
   – Нет, все прошло. Я чувствую себя отлично.
   – Прекрасно. Спасибо, Сэм.
   Сэм спускается под легкие аплодисменты. Некоторые смотрят скептически. Поднимается несколько рук.
   – Когда вы успели подсадить Сэма? – кричит кто-то.
   Тренер не слышит. Он вызывает Джери, большого человека, чья злость на тренера «исчезла» ранее.
   – Мне кажется, – говорит Джери, – что все, что случилось, это то, что когда Сэм вышел на платформу, он нашел все это интересным, и его усталость со скукой исчезли.
   – Прекрасно, Джери, – говорит тренер и отхлебывает из своего термоса, – я понял. Только помни, что этот процесс должен показать вам, жопам, как мало вы наблюдаете. Понял ли ты, что, когда Сэм сидел, он чувствовал усталость, которая ему, конечно, не нравилась, а когда он вышел на платформу и пронаблюдал ее, то обнаружил, что ее нет?
   – Может быть, но я не уверен, что дело тут в наблюдении.
   – Великолепно. Смешно думать, что, просто описывая усталость, можно от нее избавиться, не так ли?
   – Да.
   – Особенно так быстро.
   – Да.
   – И она может вернуться к Сэму через десять или пятнадцать минут…
   – Правильно.
   – Все это иногда составляет на тренинге проблему. Мы поднимаем людей, которые говорят, что они чувствуют изнеможение уже несколько часов подряд, просим их описать свое состояние, и через тридцать секунд они говорят: «Все прошло, я чувствую себя отлично». Или у человека весь день болит голова, а когда мы просим рассказать, какой величины его головная боль, он говорит: «Какая головная боль?» (Смех.)
   Иногда через полчаса их голова ухитряется снова заболеть. Мы снова их выводим, и… все исчезает. Проблема в том, что ебаный процесс – процесс прекращения усугубляющего сопротивления – работает так быстро, что вы, жопы, решаете, что все это обман.
   Хорошо, давайте составим список причин головной боли. Ты говорил, Беверли, что напряжение вызывает у тебя головную боль. Есть еще причины головной боли? – тренер поворачивается и быстро пишет на доске слово «напряжение».
   – Тим?
   – Перепой.
   – Правильно. Перепой, – тренер пишет на доске слово «перепой».
   Поднимается множество рук.
   – Перенапряжение глаз.
   – Хорошо. Перенапряжение глаз.
   Тренер просит Марсию подняться и помочь ему заисывать. Молодая женщина сначала чувствует неловкость, но быстро проникается важностью задачи и записывает мириады возможных «причин» головной боли.
   – Джон?
   – Злость.
   – Правильно, злость. Энн?
   – Беспокойство.
   – Хорошо. Беспокойство.
   Ассистенты бегают с микрофонами, иногда не успевая вовремя подбежать. Но ученики кричат просто так. Они в безопасности.
   – Да, Майк.
   – Желудочные боли.
   – Разговор с тренером.
   – Правильно, разговор с тренером. Запиши, Марсия. Боб?
   – Удар по башке, – говорит Боб, улыбаясь.
   – Правильно, удар по башке. Кэрол?
   – Перегрев.
   – Правильно. Андреа?
   – Переутомление.
   – Хорошо. Джек, ты не можешь помочь Марсии?
   Джек охотно выходит. Список растет. Причины головной боли бесконечны: ревность, шум, холод, тревога, ненависть, страх, несварение желудка, голод, беспорядок, недосып, депрессия, телевизор, спор с женой, дети, плохие очки, перееб, завтрак с боссом, тесная шапка, вонь…
   – Хорошо, – заключает тренер, – давайте возьмем одну из этих головных болей и устроим процесс, который покажет, что вы не умеете наблюдать. Я не имею в виду хронических головных болей. Я имею в виду боли, которые продолжаются часов пять – шесть. Хочет ли кто-нибудь выйти, сесть на этот стул (он кладет руку на спинку стула) и быть перед группой со своим переживанием головной боли?
   Из большого количества желающих сообщить о причинах головной боли осталось теперь только трое.
   – Хорошо, Джоан. Не хочешь ли ты? – Она выходит на платформу.
   – Как давно у тебя болит голова?
   – Около часа.
   – Хочешь ли ты быть со своим переживанием головной боли перед группой?
   – Да, – спокойно отвечает Джоан.
   Тренер сажает ее на стул.
   – Хочешь ли ты сейчас пережить головную боль перед всеми, и если она исчезнет, то пусть исчезнет, а если останется, то пусть останется?
   – Да.
   – Хорошо, Джоан. Расслабься, закрой глаза, войди в свое пространство.
   Тренер дает ей минуту.
   – Прекрасно. Ты готова?
   – Да, я готова.
   – Джоан, опиши нам свою головную боль. Расскажи о своем переживании.
   – Это как давление в голове.
   – Где в голове?
   – У… позади глаз, позади бровей.
   – Прекрасно. Какой она величины?
   Аудитория сосредотачивается. Джоан секунду думает.
   – Как кирпич. От виска до виска.
   – Какого цвета?
   – Красного.
   – Прекрасно. Какой формы?
   – Продолговатой, с острыми краями.
   – Как далеко за глазами?
   – Около половины дюйма и дюйма два в глубину.
   – Хорошо. Какой величины?
   Джоан сосредотачивается.
   – С кирпич.
   – Какого цвета? (Пауза.)
   – Оранжевого.
   – Хорошо, какой формы?
   – Как округлый гладкий кирпич.
   – Какой величины?
   – Как губка.
   – Прекрасно. Какого цвета? Аудитория притихла.
   – Оранжевого с серым.
   – Какой формы?
   Джоан колеблется.
   – Она тает. Как растаявшее мороженое.
   – Хорошо. Какой величины?
   – Может быть, с мяч для гольфа.
   – Какого цвета? Она колеблется.
   – Желтого с серым.
   – Какой формы?
   – Круглой.
   – Какой величины?
   Джоан молчит почти пятнадцать секунд. В зале полная тишина.
   – Ее почти нет, – удивленно говорит Джоан, – она не больше горошины.
   – Прекрасно. Какого цвета?
   – Ммммм… никакого, она прошла, ее больше нет.
   Джоан открывает глаза, снова закрывает и повторяет:
   – Она прошла.
   – Спасибо, Джоан, – говорит тренер. Аудитория взрывается бурными продолжительными аплодисментами.

День второй: правда освободит тебя

   Слушай, Вернер, вчера я освободился еще от трех верований.
   – Очень хорошо, – улыбаясь сказал Вернер, – и сегодня, насколько мне известно, ты прибавил одно новое.
   – Вернер, если все фиксированные верования – иллюзии, то твое положение о том, что все фиксированные верования – иллюзии, тоже иллюзия.
   – Абсолютно верно.
   – Во что же тогда верить?
   – Именно.
   Кто неправ, если твоя жизнь начинает работать?
   ЭСТ-коан
   * * *
   Следующее утро. Тот же самый зал, тот же самый тренер, те же самые ученики. Даже ассистенты те же самые. Мы ушли отсюда меньше чем восемь часов назад.
   Все – то же самое, и все – другое. Напряжение и страх, которым многие были подвержены большую часть первого дня, теперь менее ощутимы. Люди больше улыбаются и меньше говорят. Когда ассистент Ричард в своей роботоподобной манере начинает говорить о соглашениях, ученики не дрожат, а смеются или хихикают. Тренер на этот раз появляется совершенно неформально. Он смотрит на учеников и говорит «хай!».
   Ученики отвечают ему тем же «хай» либо зевают.
   Прошлый тренинг закончился около часа ночи после исчезновения еще двух головных болей и ответов на большое количество вопросов.
   Дон дал инструкцию, чтобы каждый ученик подумал о каком-либо устойчивом постоянном барьере – эмоции, травме, навязчивом действии, физической боли, привычке, которые хотел бы пере-пережить, как другие ученики пере-переживали свои усталость и головную боль.
   Он также рассказал о трех процессах, которые мы должны были сделать в постели перед сном: