Страница:
– Да, Джон, встань, возьми микрофон.
Джон – пожилой человек лет пятидесяти, седой, в очках, один из немногих при галстуке.
– Когда я был мальчиком, – с достоинством говорит он, – это было много лет назад, я перенес необычную социальную травму. Мне кажется…
– СТОП! СТОП! – громко прерывает тренер. – Ты никогда не переживал социальной травмы за всю свою ебаную жизнь.
– Нет, я переживал, – настаивает Джон, – когда мне было шесть лет…
– СТОП! – снова кричит Дон. Он сходит с платформы и идет к Джону. – Социальная травма – это концепция, идея, обобщение. Что случилось, Джон?
– Я не могу сказать, – нервно говорит Джон, – я имею в виду, что это было довольно неприлично… настоящая социальная травма, и я не хотел бы говорить об этом в таких обстоятельствах.
– ЧТО ЗА ХУЙНЮ ТЫ ГОВОРИШЬ?
– Извини.
– Слушай, Джон, зачем ты встал?
– Я хочу прояснить свою тему.
– Прекрасно. Я понял. Какая у тебя тема?
– Моя тема – это необычная социальная травма, которая годами удручала меня, и…
– СТОП! Джон… слушай, Джон, скажи, что с тобой случилось, когда тебе было шесть лет.
– Я… хорошо… ну… когда мне было шесть лет, я наложил в штаны в церкви.
– И ТЫ ВСЕ ЭТО НОСИШЬ С СОБОЙ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ!
(Громкий долгий смех)
Джон вспыхивает и улыбается. – Это верно. Я никогда не думал, что я смогу сказать… я чувствую, что избавился от этого.
(Смех.)
– Джон, какая у тебя тема? – спрашивает тренер, почему-то не улыбаясь.
– Я не знаю, – отвечает Джон, – все прошло. Теперь мне нужна новая.
(Новый взрыв смеха.)
– Только не здесь, Джон, – говорит тренер, возвращаясь на платформу, – здесь не церковь.
* * *
– Таким образом, элементами переживания являются физические ощущения, позы, выражения лица, точки зрения, чувства, эмоции и образы прошлого. Если ты сохраняешь контакт по крайней мере с одним из этих элементов, можешь быть уверен, что ты жив. Да, Генриэтта?
Генриэтта, полная женщина лет сорока, встает и говорит дрожащим голосом:
– Мне очень жаль, но сегодня у меня такое ощущение, что меня бросили. Это обсуждение тем удручает меня.
Тренер быстро спускается с платформы и идет к ней.
– Ты чувствуешь, что тебя бросили? – резко спрашивает он.
– Да, – неуверенно отвечает она, – это обсуждение тем…
– КОГДА ТЕБЯ БРОСИЛИ, ГЕНРИЭТТА? – вдруг Кричит он.
– Я не понимаю, – оцепенев от ужаса, говорит она, я имела в виду интеллектуально…
– Закрой глаза, Генриэтта, дай микрофон. Опусти руки.
– Но я имела в виду…
– Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ИМЕЛА В ВИДУ! Войди в свое пространство… Хорошо, Генриэтта. Когда тебя бросили?
Генриэтта внезапно начинает рыдать, плечи трясутся, лицо закрыто руками. Ассистент несет ей платок.
– Когда тебя бросили, Генриэтта? – резко настаивает тренер.
– Моя… мать, – произносит Генриэтта сквозь рыдания, – моя мать бросила меня с моей бабушкой, когда мне было девять лет.
– Что случилось, когда тебе было девять лет? – настаивает тренер. Он держит микрофон у залитого слезами лица Генриэтты.
– Она… бросила меня! Я говорила, что хочу с ней…
но она меня бросила.
– Что случилось, Генриэтта?
– Моего отца посадили за несколько лет перед этим, и вдруг моя мать… сказала, что я должна жить с бабушкой… Но я не хотела. Я не хотела!
– Скажи это сейчас своей матери, Генриэтта!
– НЕ УХОДИ, МАМА, НЕ УХОДИ. Я ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ. ПОЖАЛУЙСТА, МАМА, ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ МЕНЯ БРОСАЛИ! – Генриэтта плачет тише и берет платок у ассистента.
– Хорошо, Генриэтта, – спокойно говорит тренер, – я хочу, чтобы ты точно рассказала мне, где ты была и что чувствовала, когда уходила твоя мать.
Генриэтта вытирает глаза и нос, ее голова опущена на грудь.
– Я была у бабушки на кухне. Она пыталась заставить меня есть пирожные. Я НЕНАВИЖУ ПИРОЖНЫЕ! Они лежали передо мной на тарелке, и мать сказала: «Нана будет о тебе заботиться». Я начала плакать. Мать и Нана говорили мне, что все будет хорошо, а я чувствовала себя такой покинутой… такой беспомощной…
– Что именно ты чувствовала? – спрашивает тренер.
– Оцепенение, беспомощность, брошенность…
– Это концепции, а не чувства. Какие у тебя сейчас физические ощущения?
– Боль… такая боль… под сердцем, вот здесь, прямо здесь, – Генриэтта вызывающе смотрит на тренера и ударяет себя кулаком в грудь.
– Хорошо. Что-нибудь еще?
Генриэтта закрывает глаза и думает.
– И… напряжение в шее и горле… я хочу говорить, но не могу.
– Хорошо. Где именно это напряжение?
– Здесь, – говорит Генриэтта и показывает на горло и на шею.
– Чувствовала ли ты эту боль или это напряжение до того, как ты встала и сказала мне, что ты чувствуешь себя брошенной на тренинге?
Генриэтта открывает глаза и смотрит прямо на тренера, как будто припоминая свои тогдашние переживания.
– Да, – говорит она, – да, это было, было.
– Хорошо, Генриэтта, спасибо. Если ты хочешь, ты можешь взять темой боль в сердце и напряжение в горле и шее, которые ассоциируются у тебя с брошенностью.
Теперь тебе ясно, что это может быть темой?
– Да.
– Если хочешь, ты можешь выбрать темой что-нибудь другое, а можешь оставить это. Ты только начала пере-переживать это событие. В процессе правды ты можешь войти в него глубже. Спасибо, Генриэтта.
(Аплодисменты.)
– Кто следующий? – спрашивает тренер, возвращаясь на платформу. – Джек? Встань.
– Это трудно уловить, – сосредоточенно говорит Джек, – я полагаю, что моя тема – это скука.
– Ох, Иисусе! МНЕ НЕ НУЖНА ТВОЯ ВСЕМИРНАЯ ЧУШЬ! СКУКА – ЭТО КОНЦЕПЦИЯ! Прикоснись к актуальной ситуации, времени, месту, актуальным физическим ощущениям, чувствам, всему тому, что порождает ситуация.
– А! Правильно!' Ну, например здесь. Почти весь тренинг я скучал.
– Хорошо. Теперь ты живешь. Подумай о каком-нибудь определенном моменте тренинга, когда тебе было скучно.
– Хорошо… вот когда ты говорил об уровнях…
ммм… я не уверен, что помню… уровнях уверенности.
– Хорошо. Как ты сидел? Какие были физические ощущения?
– Правильно. Хорошо. Теперь я тебя понял.
– Потрясающе! Ты собираешься отвечать на мой вопрос?
– Правильно. Я сидел, наклонившись вперед, голову держал в руках. Я чувствовал оцепенение в мозгу.
– Оцепенение в мозгу?
– Да.
– Слушай, Джек, никто никогда не переживал оцепенения в мозгу. Оцепенение означает отсутствие ощущений. Как ты мог пережить отсутствие ощущений в месте, в котором нормально не бывает ощущений?
Джек смотрит на тренера.
– Неудачное слово, – говорит он, – тяжесть в мозгу.
– Мозг – это тоже концепция. Говори «голова». Где в голове?
– Задние две трети.
– Хорошо, Джек, вот твоя тема. Тяжесть в двух третях головы, когда я говорю. Правильно?
– Правильно! – улыбаясь говорит Джек, и ему, явно, больше не скучно.
(Аплодисменты.)
– Мой барьер – мое эго, – говорит Том, бородатый парень с четками. – Я пытался достичь непричастности к эго целых…
– Эго?! – спрашивает тренер, расширяя глаза в карикатурном ужасе. – У тебя проблема с твоим эго?
– Да, – говорит Том, – мне кажется, что для всех, стоящих на Пути, эго – проблема номер один.
– Том, – начинает тренер с деланным уважением, Том, покажи свое эго.
– Показать мое эго?
– Да, покажи свое эго.
– Я не могу.
– Хорошо. Это решает проблему. У тебя есть другая?
– Но как это решает мою проблему?
– Если ты не можешь найти свое ебаное эго, то как оно может тебе мешать?
– Но оно мешает.
– Том, – говорит тренер мягким вежливым тоном, тебе являются призраки?
– Нет.
– Хорошо. Тебе является эго?
Том молчит.
– Эго – это концепция, – неуверенно говорит он.
– ЭГО – ЭТО КОНЦЕПЦИЯ! – кричит Дон. – Да, эго это концепция. Теперь, если ты хочешь пережить постоянный, устойчивый барьер, я предлагаю тебе рассмотреть специфическое место, время и ситуацию, которая вызывает у тебя напряженность, причастность, избыток эго называй как хочешь – и обнаружить, что ты действительно переживаешь. И я не хочу больше этого говна про эго.
Если ты скажешь, что, когда проигрываешь в бридж, ты чувствуешь боль в левом боку, – это прекрасно, но не говори мне, что проигрыш в бридж создает проблему эго.
– Это напряжение в животе.
– Хорошо, теперь ближе. Точно локализуй ощущения, и в процессе правды мы увидим, какие другие чувства, точки зрения, позы, выражения лица у тебя с этим ассоциируются. Понял?
– Понял. Спасибо, Дон.
(Аплодисменты.)
– Вы, ребята, которые занимались Дзэном и другими восточными вещами, очень озабочены тем, чтобы избавиться от так называемого «эго». На следующей неделе мы увидим, что это действительно есть, но сейчас я хочу сказать, что большая часть вашей борьбы со своим эго это все те же безнадежные попытки измениться. У тебя есть так называемое «эго»? Грандиозно! У тебя есть эго.
У тебя также есть большой нос и лысина. Что есть, то есть.
В попытках отделить свое эго не больше смысла, чем в попытках отрастить волосы на лысине. Ты можешь искусственно замаскировать свое эго и свою лысину, но, когда подует ветер, все на месте – эго и лысина.
Но ты мне симпатичен, Том. Когда я начал тренироваться на тренера, я был весь в Дзэне и, как бешеный, трудился над своим эго. Я около двух месяцев был лидером семинара, когда Вернер спросил меня: «Дон, пока ты был лидером семинара, ты переживал какое-нибудь эго?»
Свят, свят, сказал я себе, вот попался. Он видит меня насквозь. Ну и парень! Да, Вернер, все-таки немного было, сказал я вслух. "Брось, Дон, – сказал Вернер, – все – эго.
Ты стоишь и излучаешь эго, как пятисотваттная лампочка". Я засмеялся и сказал, что мне действительно нравится быть лидером. «Ну и прекрасно, – сказал Вернер, – если ты принял то, что ты называешь своим эго, и движешься с ним, все в порядке. Только не надо претендовать, что это не приносит удовлетворения». Такие вот дела, – заключает Дон, – если ты любишь победы – наслаждайся победами. Если тебя не волнуют ни победы, ни поражения – не волнуйся ни из-за побед, ни из-за поражений.
Только помни, что необходимость избавиться от эго не больше, чем необходимость избавиться от лысины-пусть сияют. Эй! Куда это ты идешь?
Хэнк, невысокий плотный человек средних лет, идет по центральному проходу к выходу. Ассистент Ричард встает в конце центрального прохода. Когда тренер кричит, Хэнк останавливается и оборачивается.
– Я ухожу, – объявляет он.
– Нет, ты не уходишь. Вернись и сядь.
– Я терпел эту чушь, сколько мог, – говорит Хэнк, настаивая на своем, – я и так уже потерял полтора дня.
Ты нас оскорбляешь, разглагольствуешь на тривиальном жаргоне и не обращаешь внимания на наши рациональные возражения. С меня хватит. Я ухожу. Я хочу предложить всем, кто уже понял, что это все – колоссальное надувательство, пойти со мной в мое бюро на Пятой Авеню. Кто хочет пойти со мной?
– Сядь, Хэнк, – твердо говорит тренер, – мы организуем доставку позднее.
(Смех.)
– Но…
– Мы организуем доставку в бюро в конце дня, Хэнк, не сейчас. Вспомни, что ты согласился остаться в зале и выполнять инструкции.
– Хватит с меня ваших глупых соглашений.
– Они не наши, Хэнк, они твои. У тебя была возможность уйти вчера утром, и ты решил остаться. Ты решил выполнять соглашения, когда ты решил остаться…
– Хорошо, а теперь я решил нарушить соглашения.
– Сядь, Хэнк. Подумай, сколько еще ты сможешь рассказать в своем бюро, если ты продержишься до полуночи. А кроме того, если ты нарушаешь соглашения и уходишь сейчас, ты не можешь иметь к нам никаких претензий, так как ты сам нарушаешь контракт.
Эта мысль заставляет Хэнка замолчать. В зале начинают смеяться. Хэнк вспыхивает.
– Ну ладно, – говорит он и идет на место.
– Поблагодарим Хэнка за то, что он поделился с нами, – говорит тренер и отхлебывает из своего термоса.
Аудитория аплодирует.
* * *
– Я бы хотела, чтобы ты не кричал, – говорит Линда тренеру, который только что закончил на кого-то кричать.
Линда красивая женщина с длинными темными волосами, красивыми глазами и полной фигурой.
– Тебе не нравится мой крик? – спрашивает тренер, подходя ближе к ней.
– Нет, не нравится. Я из-за этого нервничаю. Я бы хотела, чтобы ты разговаривал с людьми более спокойным голосом.
– ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК, ЛИНДА? внезапно кричит тренер.
– НЕ КРИЧИ! – кричит Линда.
– ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК? – снова кричит тренер, подходя еще ближе к ней.
– Прекрати! Прекрати! – гневно кричит Линда
– Кто кричал, Линда? – спрашивает он громким голосом чуть ниже крика.
Линда злобно смотрит на тренера.
– Кто кричал, Линда? – повторяет он более тихим голосом, берет у нее микрофон и держит его у ее лица.
Глаза Линды увлажняются, плечи опускаются.
– Мой отец, – тихо говорит она.
– Спасибо. На кого он кричал, Линда?
– На всех. Он кричал на всех…
– Я хочу, чтобы ты закрыла глаза и вошла в свое проргранство… С какими образами из прошлого ассоциируется у тебя крик отца? Туда! Прямо туда! Что ты видишь?
– Ничего… ничего. Я не помню…
– Я не хочу, чтобы ты вспоминала. Я хочу, чтобы ты сказала, что из прошлого ассоциируется у тебя с криком твоего отца.
– Ничего… только темнота…
– Хорошо. Какой возраст ассоциируется у тебя с криком отца? Не думай! ГОВОРИ!
– НЕ КРИЧИ!
– КАКОЙ ВОЗРАСТ?!
– ЧЕТЫРЕ! МНЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА! НЕ КРИЧИ!
– Хорошо. Тебе четыре года, Линда, тебе четыре года… твой отец кричит… На кого он кричит?
– На мать, мою мать, – тихо говорит Линда. Ее лицо неподвижно.
– Что он говорит, Линда? Скажи, что он кричит твоей матери?
– Он… он… называет ее… шлюхой… дешевой… деревенщиной… шлюхой…
– Хорошо, – говорит тренер после короткого молчания, – почему он кричит?
– Он всегда… кричит на нее. Он всегда называет ее шлюхой… деревенщиной. Он был богат, она была бедна… когда они поженились…
– Что ты хочешь сказать своему отцу?
– Я хочу сказать, чтобы он не кричал.
– СКАЖИ ЕМУ!
– НЕ КРИЧИ!
– СКАЖИ ЕМУ!
– Я ГОВОРЮ ЕМУ! НЕ КРИЧИ! НЕ КРИЧИ НА МАМУ! ТЫ ИЗМЕНЯЕШЬ МАМЕ! НЕ КРИЧИ!
Лицо Линды напряжено, глаза плотно закрыты, голова поднята.
– Что Случилось, когда тебе было четыре года, Линда? – спрашивает тренер. Его голос тверд и безымоционален.
Линда долго молчит. Ее лицо сведено напряжением. Она говорит шепотом:
– Он выгнал ее, когда мне было четыре года. Она исчезла. Он кричал… и она исчезла.
– Хорошо, Линда, это хорошо. Ты прикоснулась к чему-то важному. Но мы только нашли это. Хочешь ли ты пере-пережить это, быть с этим и не сопротивляться этому?
– Да, – шепчет она.
– Хочешь ли ты взять темой процесса правды те чувства, которые ты испытывала, когда твой отец называл твою мать шлюхой, и действительно прикоснуться к этим чувствам?
– …Да.
– Хорошо. Сейчас, перед тем как открыть глаза и сесть, я хочу, чтобы ты представила себе зал. Хорошо.
Открой глаза.
(Аплодисменты.)
– Вы знаете, что я не хочу, чтобы вы, жопы, думали, что вы чему-то учитесь. Вероятно, две сотни из вас говорят сейчас сами себе: «Бедная Линда, ее папа испачкал ее и искорежил всю ее жизнь». Это говно, жопы, самое настоящее говно. В следующую субботу вы увидите, кто действительно испачкал Линду, и это не был ее папа. Вы увидите, кто искорежил Заню, и это не был ее папа. Вы увидите, кто действительно искорежил вашу жизнь, и это не был ваш папа. Поэтому не стройте никаких блестящих концепций. Когда у вас появляются мысли, вспоминайте, что вы жопы, поэтому ваши мысли – это только, вероятйо; новое говно. Да, Джери?
– Я не знаю, как мне описать свою тему. Я хочу сказать, что это – проблема.
– Давай.
– Проблема в том, что моя жена начала жаловаться на мои разъезды. Я езжу около двадцати недель в году.
Но она знала об этом, когда мы женились. Она знала об этом. Теперь, через четыре года, она просто накинулась на мои разъезды. На прошлой неделе она сказала: «Я и дети уже привыкли к тому, что ты есть, и к тому, что тебя нет. Может быть, будет лучше, если ты не вернешься».
(Смех.) Я люблю жену и ездить люблю тоже. Но… она тоже любит меня, и теперь мне не очень хорошо ездить.
– Хорошо. Здесь две вещи, Джери. Давай сперва изучим твою проблему, а потом решим, какая у тебя может быть тема.
Дон подходит к той доске, которая ближе к Джери.
– В действительности здесь две проблемы. Одна – у твоей жены, другая – у тебя. Но поскольку проблема твоей жены идет первой, мы посмотрим сначала на нее. Как бы твоя жена сформулировала свою проблему?
– Она бы сказала: «Я не люблю твои разъезды».
– Это не проблема. Если бы она не любила твои разъезды, она бы их прекратила, вот и все.
– Да, но она меня любит и знает, что мне нужно ездить по работе.
– Грандиозно! Теперь у нас есть проблема «мне не нравится, что Джери ездит, но я люблю его, и он должен ездить, чтобы содержать семью». Хорошо?
– Прекрасно.
Дон проводит вертикальную линию посередине дос-
ки и пишет первую часть предложения («Мне не нравится, что Джери ездит») на левой половине, слово «но» – в центре и вторую часть предложения – на правой половине.
– Ну, – произносит тренер, поворачиваясь к аудитории, – где проблема?
– На доске? – неуверенно спрашивает Джери.
– Где на доске?
– Она не любит мои разъезды?
– Нет. Мы установили, что это само но себе не является проблемой.
– Тогда все вместе.
– Нет, это слишком обще. То, что она тебя любит, проблема?
– Не всегда.
(Смех.)
– А то, что тебе надо ездить ради денег?
– Само по себе нет.
– Тогда где проблема? Эй, вы! – спрашивает тренер, – где проблема?
Несколько человек кричат, что в слове «но».
– Да! – громко соглашается тренер. – В слове «но».
– Смотри, Джери, если я напишу «мне вечером нужно поработать», будет ли это проблемой?
– Нет.
– Хорошо. Если я прибавлю слово "и", будет это проблемой?
– Нет.
– Хорошо. Если я прибавлю фразу «я люблю ходить в кино» будет это проблемой?
– Нет.
– НЕТ! «Я люблю ходить в кино, и мне нужно вечером поработать». Ничего такого. Никаких проблем. Теперь смотри, что получается, если я заменю слово «и» на слово «но». Я люблю ходить в кино, но мне нужно вечером поработать. Теперь у нас проблема. Ты знаешь, из чего она состоит? Из слова «но». Наша жизнь каждую секунду наполнена противоречивыми желаниями, и мы только иногда переживаем некоторые противоречия, как проблемы. В действительности мы решаем пережить противоречие, как проблему. Четыре года жена Джери спокойно переносила его разъезды. Это, вероятно, ей не очень нравилось, но она не считала это проблемой. Сейчас она – считает.
Большинство из вас хотели бы пообедать, но вы не можете уйти, пока я вас не отпущу. Одни переживают это, как важную проблему. Другие – нет. Практически все хотят есть, и никто не может уйти, но только некоторые делают из этого проблему. Остальные просто живут с этим «Я хочу есть, и я сейчас не могу поесть». Хорошо. Значит, твоя жена переживает проблему. Что она должна делать?
Джери некоторое время размышляет.
– Развестись, – говорит он, нахмурившись.
– ИМЕННО! – говорит тренер. – Именно так нормальные жопы решают проблемы. ОНИ ИХ «РЕШАЮТ»! И знаешь что? Когда она «решит» эту проблему, у нее сразу появятся шестнадцать новых, по сравнению с которыми твои разъезды – цветочки. Нет. Что должна она сделать с проблемой разъездов Джери? – спрашивает тренер, поворачиваясь к аудитории.
– Заставить его найти новую работу, – говорит ктото.
– Грандиозно. Джери находит новую работу рядом с домом, и что? У Джери теперь проблема «Я люблю ездить, но жена заставляет меня работать рядом с домом», а у жены – «Джери мучается, но я не согласна, чтобы он так много ездил». Прогресс налицо. Но дайте нам побольше времени, и мы разрешим по меньшей мере одну из них при помощи развода. Билл?
– Она должна научиться жить с этим, – решительно говорит Билл.
– Ах да, научиться жить с проблемой! Это ли не зрелый ответ! Я люблю зрелые ответы. По твоему дому бродит лев? Учись жить с этим. Твой муж-алкоголик бьет тебя? Учись жить с этим. Нет, Билл, при такой постановке дела мы получим гарантированного страдальца. Страдальцы – это геморрой. Они – основные творцы проблем во всей Вселенной.
– Что может жена Джери сделать со своей проблемой?
– Пережить ее! – кричит кто-то.
– ДА! Пережить ее. Пережить ее. Если она полностью переживет свое раздражение на его поездки – а раздражение, кстати, есть на самом деле неприязнь, которой вы сопротивляетесь, отчего и возникает так называемое «раздражение», – тогда ее раздражение может исчезнуть, и она останется с неприязнью и без проблемы. Или все исчезнет, и она узнает, что на самом деле ее беспокоит.
– Чем это отличается от моего предложения, что она должна научиться жить с этой проблемой? – спрашивает Билл. – Мне кажется, что полное переживание льва – это не слишком мудрое решение.
– Есть большая разница между тем, чтобы научиться жить с проблемой – что включает попытки игнорировать ее, которые являются формой сопротивления, – и полным переживанием переживания, будь это хоть раздражение на поездки мужа, хоть страх перед львом. Тот, кто говорит: «Я ненавижу поездки моего мужа, но я смиряюсь с ними ради детей», – живет со своей проблемой и идет королевской дорогой к боли в заднице. Это касается и того, кто заявляет, что научился жить со львом, а сам весь окаменел от страха. Мы хотим, чтобы вы прикоснулись к ситуации и эмоциям, вызванным проблемой.
Когда вы это делаете – сюрприз! Проблема проясняется в процессе самой жизни, или же – сюрприз! – вы обнаруживаете под ней более важную.
– Смотрите, – говорит Дон, отходя от Джери и обращаясь ко всем, – люди обычно либо игнорируют проблему, либо пытаются ее решить. И то, и другое является сопротивлением, и в обоих случаях создается новая проблема.
На ЭСТ мы смотрим проблемам в лицо, и когда они исчезают – ап! – появляются новые, более существенные, которые прятались под ними.
Полное переживание проблем подобно снятию слоев с луковицы. Нормальное решение и избегание проблем – добавление слоев. Мы гарантируем вам большие и лучшие проблемы, от которых вы прятались с шести лет. И вес ваших проблем по мере снятия слоев с луковицы будет все уменьшаться, и уменьшаться, вместо того чтобы увеличиваться, как при нормальном решении проблем.
Тренер делает паузу и пьет из своего металлического термоса. Он читает записку, которую ему принес Ричард. Затем он резюмирует:
– Вспомните, что у Линды была проблема с моим криком. Она ее полностью пережила. Ее проблема с моим криком исчезла. Теперь у нее, вероятно, большая проблема – как она относится к отцу.
У Генриэтты была проблема с чувством брошенности на тренинге. Мог ли я решить ее, говоря медленнее и повторяя то, что сказал ранее? Нет. Ее проблема с темпом тренинга просто исчезла, когда она действительно рассмотрела свое переживание. Она отделила слой луковицы и стала ближе к сердцевине.
Мы не знаем, что именно найдет жена Джери, если полностью переживет свое раздражение на его отсутствие.
Но это будет то или иное, более существенное, впечатление прошлого. Я знаю, что половина из вас, жоп, думает, что она вправе сердиться. Но это только потому, что вы такие же механические творцы проблем, как и она. Половина людей на свете совершенно уверены, что, если бы они чаще встречались со своими любовниками, их отношения были бы лучше. А вы знаете, в чем уверена другая половина? Они совершенно уверены, что, если бы побольше времени проводили без своих любовников, их отношения были бы лучше. И те, и другие – жопы. ПОКА ВЫ НЕ ПЕРЕЖИВЕТЕ, ПОКА НЕ СТОЛКНЕТЕСЬ СО СВОЕЙ ПРОБЛЕМОЙ, ВАША ПРОБЛЕМА БУДЕТ СОХРАНЯТЬСЯ ВЕЧНО!
Вы можете прибавить новые слои к луковице, можете изменить форму своей проблемы, но единственный способ, которым можно докопаться до основания, – это делать то, что мы делаем здесь сегодня, – не врать, прикоснуться к своему переживанию и взять, что получишь…
– Ну, Джери, ты все стоишь? Какая у тебя проблема?
(Смех.)
– Моя проблема – это проблема моей жены.
– Ах да, правильно. Твоя проблема «я люблю свою жену, но я не могу выносить ее ворчания по поводу моих поездок». Верно?
– Да, так оно и есть.
– Хорошо. Ты только что слушал, как я десять минут давал ключи. Скажи мне, что ты собираешься делать?
Джери неуверенно стоит, переминаясь с ноги на ногу.
– Я думаю, надо найти, почему ее ворчание надоедает мне…
– Вот хорошо, Джери. Почти так. Прикоснись к тому, что ты переживаешь, когда на тебя ворчат. Физические ощущения и т. д. Вот твоя тема.
– Спасибо, Дон.
(Аплодисменты.)
– Нэнси?
– Я думаю, что ты совершенно неправ по поводу проблемы этой жены, – страстно говорит Нэнси, высокая красивая женщина. – Ты утверждаешь, что все проблемы, которые нас волнуют, приходят из прошлого. А я думаю, что женщина, связанная идиотским браком с мужем, которого по полгода нет и с которым, вероятно, скучно, когда он есть, имеет реальную проблему здесь и сейчас.
Джон – пожилой человек лет пятидесяти, седой, в очках, один из немногих при галстуке.
– Когда я был мальчиком, – с достоинством говорит он, – это было много лет назад, я перенес необычную социальную травму. Мне кажется…
– СТОП! СТОП! – громко прерывает тренер. – Ты никогда не переживал социальной травмы за всю свою ебаную жизнь.
– Нет, я переживал, – настаивает Джон, – когда мне было шесть лет…
– СТОП! – снова кричит Дон. Он сходит с платформы и идет к Джону. – Социальная травма – это концепция, идея, обобщение. Что случилось, Джон?
– Я не могу сказать, – нервно говорит Джон, – я имею в виду, что это было довольно неприлично… настоящая социальная травма, и я не хотел бы говорить об этом в таких обстоятельствах.
– ЧТО ЗА ХУЙНЮ ТЫ ГОВОРИШЬ?
– Извини.
– Слушай, Джон, зачем ты встал?
– Я хочу прояснить свою тему.
– Прекрасно. Я понял. Какая у тебя тема?
– Моя тема – это необычная социальная травма, которая годами удручала меня, и…
– СТОП! Джон… слушай, Джон, скажи, что с тобой случилось, когда тебе было шесть лет.
– Я… хорошо… ну… когда мне было шесть лет, я наложил в штаны в церкви.
– И ТЫ ВСЕ ЭТО НОСИШЬ С СОБОЙ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ!
(Громкий долгий смех)
Джон вспыхивает и улыбается. – Это верно. Я никогда не думал, что я смогу сказать… я чувствую, что избавился от этого.
(Смех.)
– Джон, какая у тебя тема? – спрашивает тренер, почему-то не улыбаясь.
– Я не знаю, – отвечает Джон, – все прошло. Теперь мне нужна новая.
(Новый взрыв смеха.)
– Только не здесь, Джон, – говорит тренер, возвращаясь на платформу, – здесь не церковь.
* * *
– Таким образом, элементами переживания являются физические ощущения, позы, выражения лица, точки зрения, чувства, эмоции и образы прошлого. Если ты сохраняешь контакт по крайней мере с одним из этих элементов, можешь быть уверен, что ты жив. Да, Генриэтта?
Генриэтта, полная женщина лет сорока, встает и говорит дрожащим голосом:
– Мне очень жаль, но сегодня у меня такое ощущение, что меня бросили. Это обсуждение тем удручает меня.
Тренер быстро спускается с платформы и идет к ней.
– Ты чувствуешь, что тебя бросили? – резко спрашивает он.
– Да, – неуверенно отвечает она, – это обсуждение тем…
– КОГДА ТЕБЯ БРОСИЛИ, ГЕНРИЭТТА? – вдруг Кричит он.
– Я не понимаю, – оцепенев от ужаса, говорит она, я имела в виду интеллектуально…
– Закрой глаза, Генриэтта, дай микрофон. Опусти руки.
– Но я имела в виду…
– Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ИМЕЛА В ВИДУ! Войди в свое пространство… Хорошо, Генриэтта. Когда тебя бросили?
Генриэтта внезапно начинает рыдать, плечи трясутся, лицо закрыто руками. Ассистент несет ей платок.
– Когда тебя бросили, Генриэтта? – резко настаивает тренер.
– Моя… мать, – произносит Генриэтта сквозь рыдания, – моя мать бросила меня с моей бабушкой, когда мне было девять лет.
– Что случилось, когда тебе было девять лет? – настаивает тренер. Он держит микрофон у залитого слезами лица Генриэтты.
– Она… бросила меня! Я говорила, что хочу с ней…
но она меня бросила.
– Что случилось, Генриэтта?
– Моего отца посадили за несколько лет перед этим, и вдруг моя мать… сказала, что я должна жить с бабушкой… Но я не хотела. Я не хотела!
– Скажи это сейчас своей матери, Генриэтта!
– НЕ УХОДИ, МАМА, НЕ УХОДИ. Я ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ. ПОЖАЛУЙСТА, МАМА, ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ МЕНЯ БРОСАЛИ! – Генриэтта плачет тише и берет платок у ассистента.
– Хорошо, Генриэтта, – спокойно говорит тренер, – я хочу, чтобы ты точно рассказала мне, где ты была и что чувствовала, когда уходила твоя мать.
Генриэтта вытирает глаза и нос, ее голова опущена на грудь.
– Я была у бабушки на кухне. Она пыталась заставить меня есть пирожные. Я НЕНАВИЖУ ПИРОЖНЫЕ! Они лежали передо мной на тарелке, и мать сказала: «Нана будет о тебе заботиться». Я начала плакать. Мать и Нана говорили мне, что все будет хорошо, а я чувствовала себя такой покинутой… такой беспомощной…
– Что именно ты чувствовала? – спрашивает тренер.
– Оцепенение, беспомощность, брошенность…
– Это концепции, а не чувства. Какие у тебя сейчас физические ощущения?
– Боль… такая боль… под сердцем, вот здесь, прямо здесь, – Генриэтта вызывающе смотрит на тренера и ударяет себя кулаком в грудь.
– Хорошо. Что-нибудь еще?
Генриэтта закрывает глаза и думает.
– И… напряжение в шее и горле… я хочу говорить, но не могу.
– Хорошо. Где именно это напряжение?
– Здесь, – говорит Генриэтта и показывает на горло и на шею.
– Чувствовала ли ты эту боль или это напряжение до того, как ты встала и сказала мне, что ты чувствуешь себя брошенной на тренинге?
Генриэтта открывает глаза и смотрит прямо на тренера, как будто припоминая свои тогдашние переживания.
– Да, – говорит она, – да, это было, было.
– Хорошо, Генриэтта, спасибо. Если ты хочешь, ты можешь взять темой боль в сердце и напряжение в горле и шее, которые ассоциируются у тебя с брошенностью.
Теперь тебе ясно, что это может быть темой?
– Да.
– Если хочешь, ты можешь выбрать темой что-нибудь другое, а можешь оставить это. Ты только начала пере-переживать это событие. В процессе правды ты можешь войти в него глубже. Спасибо, Генриэтта.
(Аплодисменты.)
– Кто следующий? – спрашивает тренер, возвращаясь на платформу. – Джек? Встань.
– Это трудно уловить, – сосредоточенно говорит Джек, – я полагаю, что моя тема – это скука.
– Ох, Иисусе! МНЕ НЕ НУЖНА ТВОЯ ВСЕМИРНАЯ ЧУШЬ! СКУКА – ЭТО КОНЦЕПЦИЯ! Прикоснись к актуальной ситуации, времени, месту, актуальным физическим ощущениям, чувствам, всему тому, что порождает ситуация.
– А! Правильно!' Ну, например здесь. Почти весь тренинг я скучал.
– Хорошо. Теперь ты живешь. Подумай о каком-нибудь определенном моменте тренинга, когда тебе было скучно.
– Хорошо… вот когда ты говорил об уровнях…
ммм… я не уверен, что помню… уровнях уверенности.
– Хорошо. Как ты сидел? Какие были физические ощущения?
– Правильно. Хорошо. Теперь я тебя понял.
– Потрясающе! Ты собираешься отвечать на мой вопрос?
– Правильно. Я сидел, наклонившись вперед, голову держал в руках. Я чувствовал оцепенение в мозгу.
– Оцепенение в мозгу?
– Да.
– Слушай, Джек, никто никогда не переживал оцепенения в мозгу. Оцепенение означает отсутствие ощущений. Как ты мог пережить отсутствие ощущений в месте, в котором нормально не бывает ощущений?
Джек смотрит на тренера.
– Неудачное слово, – говорит он, – тяжесть в мозгу.
– Мозг – это тоже концепция. Говори «голова». Где в голове?
– Задние две трети.
– Хорошо, Джек, вот твоя тема. Тяжесть в двух третях головы, когда я говорю. Правильно?
– Правильно! – улыбаясь говорит Джек, и ему, явно, больше не скучно.
(Аплодисменты.)
– Мой барьер – мое эго, – говорит Том, бородатый парень с четками. – Я пытался достичь непричастности к эго целых…
– Эго?! – спрашивает тренер, расширяя глаза в карикатурном ужасе. – У тебя проблема с твоим эго?
– Да, – говорит Том, – мне кажется, что для всех, стоящих на Пути, эго – проблема номер один.
– Том, – начинает тренер с деланным уважением, Том, покажи свое эго.
– Показать мое эго?
– Да, покажи свое эго.
– Я не могу.
– Хорошо. Это решает проблему. У тебя есть другая?
– Но как это решает мою проблему?
– Если ты не можешь найти свое ебаное эго, то как оно может тебе мешать?
– Но оно мешает.
– Том, – говорит тренер мягким вежливым тоном, тебе являются призраки?
– Нет.
– Хорошо. Тебе является эго?
Том молчит.
– Эго – это концепция, – неуверенно говорит он.
– ЭГО – ЭТО КОНЦЕПЦИЯ! – кричит Дон. – Да, эго это концепция. Теперь, если ты хочешь пережить постоянный, устойчивый барьер, я предлагаю тебе рассмотреть специфическое место, время и ситуацию, которая вызывает у тебя напряженность, причастность, избыток эго называй как хочешь – и обнаружить, что ты действительно переживаешь. И я не хочу больше этого говна про эго.
Если ты скажешь, что, когда проигрываешь в бридж, ты чувствуешь боль в левом боку, – это прекрасно, но не говори мне, что проигрыш в бридж создает проблему эго.
– Это напряжение в животе.
– Хорошо, теперь ближе. Точно локализуй ощущения, и в процессе правды мы увидим, какие другие чувства, точки зрения, позы, выражения лица у тебя с этим ассоциируются. Понял?
– Понял. Спасибо, Дон.
(Аплодисменты.)
– Вы, ребята, которые занимались Дзэном и другими восточными вещами, очень озабочены тем, чтобы избавиться от так называемого «эго». На следующей неделе мы увидим, что это действительно есть, но сейчас я хочу сказать, что большая часть вашей борьбы со своим эго это все те же безнадежные попытки измениться. У тебя есть так называемое «эго»? Грандиозно! У тебя есть эго.
У тебя также есть большой нос и лысина. Что есть, то есть.
В попытках отделить свое эго не больше смысла, чем в попытках отрастить волосы на лысине. Ты можешь искусственно замаскировать свое эго и свою лысину, но, когда подует ветер, все на месте – эго и лысина.
Но ты мне симпатичен, Том. Когда я начал тренироваться на тренера, я был весь в Дзэне и, как бешеный, трудился над своим эго. Я около двух месяцев был лидером семинара, когда Вернер спросил меня: «Дон, пока ты был лидером семинара, ты переживал какое-нибудь эго?»
Свят, свят, сказал я себе, вот попался. Он видит меня насквозь. Ну и парень! Да, Вернер, все-таки немного было, сказал я вслух. "Брось, Дон, – сказал Вернер, – все – эго.
Ты стоишь и излучаешь эго, как пятисотваттная лампочка". Я засмеялся и сказал, что мне действительно нравится быть лидером. «Ну и прекрасно, – сказал Вернер, – если ты принял то, что ты называешь своим эго, и движешься с ним, все в порядке. Только не надо претендовать, что это не приносит удовлетворения». Такие вот дела, – заключает Дон, – если ты любишь победы – наслаждайся победами. Если тебя не волнуют ни победы, ни поражения – не волнуйся ни из-за побед, ни из-за поражений.
Только помни, что необходимость избавиться от эго не больше, чем необходимость избавиться от лысины-пусть сияют. Эй! Куда это ты идешь?
Хэнк, невысокий плотный человек средних лет, идет по центральному проходу к выходу. Ассистент Ричард встает в конце центрального прохода. Когда тренер кричит, Хэнк останавливается и оборачивается.
– Я ухожу, – объявляет он.
– Нет, ты не уходишь. Вернись и сядь.
– Я терпел эту чушь, сколько мог, – говорит Хэнк, настаивая на своем, – я и так уже потерял полтора дня.
Ты нас оскорбляешь, разглагольствуешь на тривиальном жаргоне и не обращаешь внимания на наши рациональные возражения. С меня хватит. Я ухожу. Я хочу предложить всем, кто уже понял, что это все – колоссальное надувательство, пойти со мной в мое бюро на Пятой Авеню. Кто хочет пойти со мной?
– Сядь, Хэнк, – твердо говорит тренер, – мы организуем доставку позднее.
(Смех.)
– Но…
– Мы организуем доставку в бюро в конце дня, Хэнк, не сейчас. Вспомни, что ты согласился остаться в зале и выполнять инструкции.
– Хватит с меня ваших глупых соглашений.
– Они не наши, Хэнк, они твои. У тебя была возможность уйти вчера утром, и ты решил остаться. Ты решил выполнять соглашения, когда ты решил остаться…
– Хорошо, а теперь я решил нарушить соглашения.
– Сядь, Хэнк. Подумай, сколько еще ты сможешь рассказать в своем бюро, если ты продержишься до полуночи. А кроме того, если ты нарушаешь соглашения и уходишь сейчас, ты не можешь иметь к нам никаких претензий, так как ты сам нарушаешь контракт.
Эта мысль заставляет Хэнка замолчать. В зале начинают смеяться. Хэнк вспыхивает.
– Ну ладно, – говорит он и идет на место.
– Поблагодарим Хэнка за то, что он поделился с нами, – говорит тренер и отхлебывает из своего термоса.
Аудитория аплодирует.
* * *
– Я бы хотела, чтобы ты не кричал, – говорит Линда тренеру, который только что закончил на кого-то кричать.
Линда красивая женщина с длинными темными волосами, красивыми глазами и полной фигурой.
– Тебе не нравится мой крик? – спрашивает тренер, подходя ближе к ней.
– Нет, не нравится. Я из-за этого нервничаю. Я бы хотела, чтобы ты разговаривал с людьми более спокойным голосом.
– ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК, ЛИНДА? внезапно кричит тренер.
– НЕ КРИЧИ! – кричит Линда.
– ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК? – снова кричит тренер, подходя еще ближе к ней.
– Прекрати! Прекрати! – гневно кричит Линда
– Кто кричал, Линда? – спрашивает он громким голосом чуть ниже крика.
Линда злобно смотрит на тренера.
– Кто кричал, Линда? – повторяет он более тихим голосом, берет у нее микрофон и держит его у ее лица.
Глаза Линды увлажняются, плечи опускаются.
– Мой отец, – тихо говорит она.
– Спасибо. На кого он кричал, Линда?
– На всех. Он кричал на всех…
– Я хочу, чтобы ты закрыла глаза и вошла в свое проргранство… С какими образами из прошлого ассоциируется у тебя крик отца? Туда! Прямо туда! Что ты видишь?
– Ничего… ничего. Я не помню…
– Я не хочу, чтобы ты вспоминала. Я хочу, чтобы ты сказала, что из прошлого ассоциируется у тебя с криком твоего отца.
– Ничего… только темнота…
– Хорошо. Какой возраст ассоциируется у тебя с криком отца? Не думай! ГОВОРИ!
– НЕ КРИЧИ!
– КАКОЙ ВОЗРАСТ?!
– ЧЕТЫРЕ! МНЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА! НЕ КРИЧИ!
– Хорошо. Тебе четыре года, Линда, тебе четыре года… твой отец кричит… На кого он кричит?
– На мать, мою мать, – тихо говорит Линда. Ее лицо неподвижно.
– Что он говорит, Линда? Скажи, что он кричит твоей матери?
– Он… он… называет ее… шлюхой… дешевой… деревенщиной… шлюхой…
– Хорошо, – говорит тренер после короткого молчания, – почему он кричит?
– Он всегда… кричит на нее. Он всегда называет ее шлюхой… деревенщиной. Он был богат, она была бедна… когда они поженились…
– Что ты хочешь сказать своему отцу?
– Я хочу сказать, чтобы он не кричал.
– СКАЖИ ЕМУ!
– НЕ КРИЧИ!
– СКАЖИ ЕМУ!
– Я ГОВОРЮ ЕМУ! НЕ КРИЧИ! НЕ КРИЧИ НА МАМУ! ТЫ ИЗМЕНЯЕШЬ МАМЕ! НЕ КРИЧИ!
Лицо Линды напряжено, глаза плотно закрыты, голова поднята.
– Что Случилось, когда тебе было четыре года, Линда? – спрашивает тренер. Его голос тверд и безымоционален.
Линда долго молчит. Ее лицо сведено напряжением. Она говорит шепотом:
– Он выгнал ее, когда мне было четыре года. Она исчезла. Он кричал… и она исчезла.
– Хорошо, Линда, это хорошо. Ты прикоснулась к чему-то важному. Но мы только нашли это. Хочешь ли ты пере-пережить это, быть с этим и не сопротивляться этому?
– Да, – шепчет она.
– Хочешь ли ты взять темой процесса правды те чувства, которые ты испытывала, когда твой отец называл твою мать шлюхой, и действительно прикоснуться к этим чувствам?
– …Да.
– Хорошо. Сейчас, перед тем как открыть глаза и сесть, я хочу, чтобы ты представила себе зал. Хорошо.
Открой глаза.
(Аплодисменты.)
– Вы знаете, что я не хочу, чтобы вы, жопы, думали, что вы чему-то учитесь. Вероятно, две сотни из вас говорят сейчас сами себе: «Бедная Линда, ее папа испачкал ее и искорежил всю ее жизнь». Это говно, жопы, самое настоящее говно. В следующую субботу вы увидите, кто действительно испачкал Линду, и это не был ее папа. Вы увидите, кто искорежил Заню, и это не был ее папа. Вы увидите, кто действительно искорежил вашу жизнь, и это не был ваш папа. Поэтому не стройте никаких блестящих концепций. Когда у вас появляются мысли, вспоминайте, что вы жопы, поэтому ваши мысли – это только, вероятйо; новое говно. Да, Джери?
– Я не знаю, как мне описать свою тему. Я хочу сказать, что это – проблема.
– Давай.
– Проблема в том, что моя жена начала жаловаться на мои разъезды. Я езжу около двадцати недель в году.
Но она знала об этом, когда мы женились. Она знала об этом. Теперь, через четыре года, она просто накинулась на мои разъезды. На прошлой неделе она сказала: «Я и дети уже привыкли к тому, что ты есть, и к тому, что тебя нет. Может быть, будет лучше, если ты не вернешься».
(Смех.) Я люблю жену и ездить люблю тоже. Но… она тоже любит меня, и теперь мне не очень хорошо ездить.
– Хорошо. Здесь две вещи, Джери. Давай сперва изучим твою проблему, а потом решим, какая у тебя может быть тема.
Дон подходит к той доске, которая ближе к Джери.
– В действительности здесь две проблемы. Одна – у твоей жены, другая – у тебя. Но поскольку проблема твоей жены идет первой, мы посмотрим сначала на нее. Как бы твоя жена сформулировала свою проблему?
– Она бы сказала: «Я не люблю твои разъезды».
– Это не проблема. Если бы она не любила твои разъезды, она бы их прекратила, вот и все.
– Да, но она меня любит и знает, что мне нужно ездить по работе.
– Грандиозно! Теперь у нас есть проблема «мне не нравится, что Джери ездит, но я люблю его, и он должен ездить, чтобы содержать семью». Хорошо?
– Прекрасно.
Дон проводит вертикальную линию посередине дос-
ки и пишет первую часть предложения («Мне не нравится, что Джери ездит») на левой половине, слово «но» – в центре и вторую часть предложения – на правой половине.
– Ну, – произносит тренер, поворачиваясь к аудитории, – где проблема?
– На доске? – неуверенно спрашивает Джери.
– Где на доске?
– Она не любит мои разъезды?
– Нет. Мы установили, что это само но себе не является проблемой.
– Тогда все вместе.
– Нет, это слишком обще. То, что она тебя любит, проблема?
– Не всегда.
(Смех.)
– А то, что тебе надо ездить ради денег?
– Само по себе нет.
– Тогда где проблема? Эй, вы! – спрашивает тренер, – где проблема?
Несколько человек кричат, что в слове «но».
– Да! – громко соглашается тренер. – В слове «но».
– Смотри, Джери, если я напишу «мне вечером нужно поработать», будет ли это проблемой?
– Нет.
– Хорошо. Если я прибавлю слово "и", будет это проблемой?
– Нет.
– Хорошо. Если я прибавлю фразу «я люблю ходить в кино» будет это проблемой?
– Нет.
– НЕТ! «Я люблю ходить в кино, и мне нужно вечером поработать». Ничего такого. Никаких проблем. Теперь смотри, что получается, если я заменю слово «и» на слово «но». Я люблю ходить в кино, но мне нужно вечером поработать. Теперь у нас проблема. Ты знаешь, из чего она состоит? Из слова «но». Наша жизнь каждую секунду наполнена противоречивыми желаниями, и мы только иногда переживаем некоторые противоречия, как проблемы. В действительности мы решаем пережить противоречие, как проблему. Четыре года жена Джери спокойно переносила его разъезды. Это, вероятно, ей не очень нравилось, но она не считала это проблемой. Сейчас она – считает.
Большинство из вас хотели бы пообедать, но вы не можете уйти, пока я вас не отпущу. Одни переживают это, как важную проблему. Другие – нет. Практически все хотят есть, и никто не может уйти, но только некоторые делают из этого проблему. Остальные просто живут с этим «Я хочу есть, и я сейчас не могу поесть». Хорошо. Значит, твоя жена переживает проблему. Что она должна делать?
Джери некоторое время размышляет.
– Развестись, – говорит он, нахмурившись.
– ИМЕННО! – говорит тренер. – Именно так нормальные жопы решают проблемы. ОНИ ИХ «РЕШАЮТ»! И знаешь что? Когда она «решит» эту проблему, у нее сразу появятся шестнадцать новых, по сравнению с которыми твои разъезды – цветочки. Нет. Что должна она сделать с проблемой разъездов Джери? – спрашивает тренер, поворачиваясь к аудитории.
– Заставить его найти новую работу, – говорит ктото.
– Грандиозно. Джери находит новую работу рядом с домом, и что? У Джери теперь проблема «Я люблю ездить, но жена заставляет меня работать рядом с домом», а у жены – «Джери мучается, но я не согласна, чтобы он так много ездил». Прогресс налицо. Но дайте нам побольше времени, и мы разрешим по меньшей мере одну из них при помощи развода. Билл?
– Она должна научиться жить с этим, – решительно говорит Билл.
– Ах да, научиться жить с проблемой! Это ли не зрелый ответ! Я люблю зрелые ответы. По твоему дому бродит лев? Учись жить с этим. Твой муж-алкоголик бьет тебя? Учись жить с этим. Нет, Билл, при такой постановке дела мы получим гарантированного страдальца. Страдальцы – это геморрой. Они – основные творцы проблем во всей Вселенной.
– Что может жена Джери сделать со своей проблемой?
– Пережить ее! – кричит кто-то.
– ДА! Пережить ее. Пережить ее. Если она полностью переживет свое раздражение на его поездки – а раздражение, кстати, есть на самом деле неприязнь, которой вы сопротивляетесь, отчего и возникает так называемое «раздражение», – тогда ее раздражение может исчезнуть, и она останется с неприязнью и без проблемы. Или все исчезнет, и она узнает, что на самом деле ее беспокоит.
– Чем это отличается от моего предложения, что она должна научиться жить с этой проблемой? – спрашивает Билл. – Мне кажется, что полное переживание льва – это не слишком мудрое решение.
– Есть большая разница между тем, чтобы научиться жить с проблемой – что включает попытки игнорировать ее, которые являются формой сопротивления, – и полным переживанием переживания, будь это хоть раздражение на поездки мужа, хоть страх перед львом. Тот, кто говорит: «Я ненавижу поездки моего мужа, но я смиряюсь с ними ради детей», – живет со своей проблемой и идет королевской дорогой к боли в заднице. Это касается и того, кто заявляет, что научился жить со львом, а сам весь окаменел от страха. Мы хотим, чтобы вы прикоснулись к ситуации и эмоциям, вызванным проблемой.
Когда вы это делаете – сюрприз! Проблема проясняется в процессе самой жизни, или же – сюрприз! – вы обнаруживаете под ней более важную.
– Смотрите, – говорит Дон, отходя от Джери и обращаясь ко всем, – люди обычно либо игнорируют проблему, либо пытаются ее решить. И то, и другое является сопротивлением, и в обоих случаях создается новая проблема.
На ЭСТ мы смотрим проблемам в лицо, и когда они исчезают – ап! – появляются новые, более существенные, которые прятались под ними.
Полное переживание проблем подобно снятию слоев с луковицы. Нормальное решение и избегание проблем – добавление слоев. Мы гарантируем вам большие и лучшие проблемы, от которых вы прятались с шести лет. И вес ваших проблем по мере снятия слоев с луковицы будет все уменьшаться, и уменьшаться, вместо того чтобы увеличиваться, как при нормальном решении проблем.
Тренер делает паузу и пьет из своего металлического термоса. Он читает записку, которую ему принес Ричард. Затем он резюмирует:
– Вспомните, что у Линды была проблема с моим криком. Она ее полностью пережила. Ее проблема с моим криком исчезла. Теперь у нее, вероятно, большая проблема – как она относится к отцу.
У Генриэтты была проблема с чувством брошенности на тренинге. Мог ли я решить ее, говоря медленнее и повторяя то, что сказал ранее? Нет. Ее проблема с темпом тренинга просто исчезла, когда она действительно рассмотрела свое переживание. Она отделила слой луковицы и стала ближе к сердцевине.
Мы не знаем, что именно найдет жена Джери, если полностью переживет свое раздражение на его отсутствие.
Но это будет то или иное, более существенное, впечатление прошлого. Я знаю, что половина из вас, жоп, думает, что она вправе сердиться. Но это только потому, что вы такие же механические творцы проблем, как и она. Половина людей на свете совершенно уверены, что, если бы они чаще встречались со своими любовниками, их отношения были бы лучше. А вы знаете, в чем уверена другая половина? Они совершенно уверены, что, если бы побольше времени проводили без своих любовников, их отношения были бы лучше. И те, и другие – жопы. ПОКА ВЫ НЕ ПЕРЕЖИВЕТЕ, ПОКА НЕ СТОЛКНЕТЕСЬ СО СВОЕЙ ПРОБЛЕМОЙ, ВАША ПРОБЛЕМА БУДЕТ СОХРАНЯТЬСЯ ВЕЧНО!
Вы можете прибавить новые слои к луковице, можете изменить форму своей проблемы, но единственный способ, которым можно докопаться до основания, – это делать то, что мы делаем здесь сегодня, – не врать, прикоснуться к своему переживанию и взять, что получишь…
– Ну, Джери, ты все стоишь? Какая у тебя проблема?
(Смех.)
– Моя проблема – это проблема моей жены.
– Ах да, правильно. Твоя проблема «я люблю свою жену, но я не могу выносить ее ворчания по поводу моих поездок». Верно?
– Да, так оно и есть.
– Хорошо. Ты только что слушал, как я десять минут давал ключи. Скажи мне, что ты собираешься делать?
Джери неуверенно стоит, переминаясь с ноги на ногу.
– Я думаю, надо найти, почему ее ворчание надоедает мне…
– Вот хорошо, Джери. Почти так. Прикоснись к тому, что ты переживаешь, когда на тебя ворчат. Физические ощущения и т. д. Вот твоя тема.
– Спасибо, Дон.
(Аплодисменты.)
– Нэнси?
– Я думаю, что ты совершенно неправ по поводу проблемы этой жены, – страстно говорит Нэнси, высокая красивая женщина. – Ты утверждаешь, что все проблемы, которые нас волнуют, приходят из прошлого. А я думаю, что женщина, связанная идиотским браком с мужем, которого по полгода нет и с которым, вероятно, скучно, когда он есть, имеет реальную проблему здесь и сейчас.