— Это правда? — спросил Альфонс.
— Я тогда… забыл рассказать… — немного смущенно ответил я. — Но оно и впрямь так было…
Наступило неловкое молчание.
— Я лично считаю, что Турецкий Султан — отличный парень, — сказал Ламетр и протянул руку нашему беглому другу.
— Я тоже, — протянул ему руку и Мазеа.
— Что отличный парень, это преувеличение, но, кажется, он в данном случае, действительно, оказался не такой свиньей, как обычно, — закончил разговор Чурбан и тоже протянул руку.
Уже начинало светать, когда мы снова тронулись в путь. Необычной формы рыжеватая борода Мазеа поблескивала в лунном свете. Первый раз вижу, чтобы кто-то в легионе так старательно отращивал себе бороду.
— Как ты думаешь, застанем мы ее там? — спросил Хопкинс у Султана.
— Не исключено. Она будет дожидаться голландца. Но на берегу у нее стоит самолет, который графиня отлично умеет водить, так что в любой момент она может улететь.
— А почему ты ушел от нее? — спросил я.
— Узнал из подслушанного разговора, что вас схватили, и решил пробиваться на выручку.
Порядочный все же парень.
Фрезер, шедший вместе с нами геолог, не понимал, естественно, ни единого слова из того, что говорилось нами, и подозревал, кажется, самое худшее — тем более, что мы спешили, выжимая из себя остатки сил.
Мы оставили его позади с тремя воинами фонги. Потом подождем их в старом доме миссии, а сейчас отдыхать некогда!
К вечеру за последними деревьями показалось здание… Мы были шагах в двухстах от него, когда Альфонс воскликнул:
— Она там!
В одном из окон дома вспыхнул свет. Мы, теперь уже осторожнее, продолжали продвигаться вперед.
— Будет разумнее всего, — сказал Альфонс, — если к дому подойдете только вы, капитан, вместе с Копытом. Двоим легче сделать это незаметно. Мы с туземцами окружим дом.
— Правильно.
Мы с Ламетром осторожно подкрались к окну.
Графиня! Она здесь-таки!
Похоже, она собиралась пить чай. Что за красавица! Лицо с грустной улыбкой, великолепная фигура…
Приоткрылась дверь, и перед нами появился негр-слуга. Я схватил его за горло так, что он не мог и звука произнести, а Ламетр быстрым, бесшумным движением скользнул в дом.
Я услышал негромкое восклицание и выпустил негра, без памяти свалившегося на землю. Быстро связав его, я поспешил за капитаном.
Он стоял прямо перед той ведьмой. Оба молчали. Графиня, испуганно приоткрыв рот, прислонилась к стене.
— Вот и конец, — сказал капитан.
В этот момент она заметила меня и прошептала:
— Джон… Джон… ты ведь не позволишь…
— Графиня… — по-мужски твердо ответил я. — Не стоит и пробовать… Умного человека можно обмануть самое большее дважды.
— Ван дер Руфус схвачен нами, экспедиция возвращается, и все подробности дела вскоре будут выяснены, — сказал Ламетр.
К ней постепенно возвращалось спокойствие.
— Что ж! Отправьте меня к губернатору!
— Нет! Мы будем судить вас!
Она испуганно повернулась к двери. Там стоял Альфонс. Графиня вновь прислонилась к стене и, растерянно глядя на него, забормотала:
— Граф… Ларошель… Ларошель…
— Да, Катарина, — сурово проговорил Альфонс — Граф Ларошель! Тот самый, которого вы превратили в Альфонса Ничейного. Это я предупреждал анонимными письмами всех, кого вы пытались поймать в свои сети. Вы превратили графа Ларошель в преследуемого всеми убийцу, а ведь это вы убили Андреа Мазеа!
— Неправда… — начала она, но у нее сорвался голос… Несколько мгновений она стояла, неподвижно глядя на дверь, а потом вскрикнула так, что меня до сих пор мороз пробирает, когда я вспоминаю об этом.
В дверях стоял человек с желтым, как лимон, лицом.
— Катарина, — негромко сказал Мазеа. Прижавшись к стене, графиня безумными глазами смотрела на бородатого мужчину.
— Анд…ре…а… Нет! Уйди… уйди… не вынесу…
— Вы должны дать письменные показания, — сказал Альфонс, то есть… Господи, как странно: граф Ларошель? Кто бы мог подумать?!
— Я все… — почти беззвучно прохрипела она, — сделаю… только пусть уйдет… этот… человек… пусть он уйдет…
— Письменные показания!
— Да, да… — Она села. — Что писать? Альфонс положил перед нею бумагу и карандаш.
— Напишите, как был убит капитан Мандер и как удалось с помощью радиограммы обмануть капитана Ламетра!
Ее окружали молчаливые, угрюмые люди.
— Его брат… — пробормотала она, глядя на Мазеа. — Да… у него был брат… Но эта борода…
Внезапно графиня с отчаянным видом начала быстро писать… Минут через десять она протянула нам написанное.
— Здесь… все… А теперь… вы… арестуете меня? Или… убьете!
Судя по всему, ей уже окончательно стало ясно, что бородатый Мазеа всего-навсего брат убитого.
Ламетр прочел написанное, сложил листки и сказал:
— Я бы отпустил ее. Я не мщу женщинам. То, что она сделала мне, я прощаю.
— Альфонс… — прошептала графиня. — Я уйду в сестры милосердия… в монастырь… Сжалься…
Альфонс вздохнул.
— Ладно. Если Ламетр готов отпустить… Передо мной ты виновата не больше, чем перед ним. Я прощаю тебя, Катарина.
Она повернула ко мне свое ангельски красивое лицо. А, по сравнению с другими, мне совсем не к лицу мстить ей.
— Я прощаю!
— Я тоже прощаю, — сказал Мазеа. — И спросите у Андреа — может быть, и он вас простит. Он очень любил вас.
Дальнейшее произошло так неожиданно, что мы не успели даже пошевельнуться.
Вспышка… грохот выстрела…
Красавица-графиня лежала на земле с простреленной головой. На ее лице все еще блуждала та же печальная улыбка.
Глава пятнадцатая
— Я тогда… забыл рассказать… — немного смущенно ответил я. — Но оно и впрямь так было…
Наступило неловкое молчание.
— Я лично считаю, что Турецкий Султан — отличный парень, — сказал Ламетр и протянул руку нашему беглому другу.
— Я тоже, — протянул ему руку и Мазеа.
— Что отличный парень, это преувеличение, но, кажется, он в данном случае, действительно, оказался не такой свиньей, как обычно, — закончил разговор Чурбан и тоже протянул руку.
Уже начинало светать, когда мы снова тронулись в путь. Необычной формы рыжеватая борода Мазеа поблескивала в лунном свете. Первый раз вижу, чтобы кто-то в легионе так старательно отращивал себе бороду.
— Как ты думаешь, застанем мы ее там? — спросил Хопкинс у Султана.
— Не исключено. Она будет дожидаться голландца. Но на берегу у нее стоит самолет, который графиня отлично умеет водить, так что в любой момент она может улететь.
— А почему ты ушел от нее? — спросил я.
— Узнал из подслушанного разговора, что вас схватили, и решил пробиваться на выручку.
Порядочный все же парень.
Фрезер, шедший вместе с нами геолог, не понимал, естественно, ни единого слова из того, что говорилось нами, и подозревал, кажется, самое худшее — тем более, что мы спешили, выжимая из себя остатки сил.
Мы оставили его позади с тремя воинами фонги. Потом подождем их в старом доме миссии, а сейчас отдыхать некогда!
К вечеру за последними деревьями показалось здание… Мы были шагах в двухстах от него, когда Альфонс воскликнул:
— Она там!
В одном из окон дома вспыхнул свет. Мы, теперь уже осторожнее, продолжали продвигаться вперед.
— Будет разумнее всего, — сказал Альфонс, — если к дому подойдете только вы, капитан, вместе с Копытом. Двоим легче сделать это незаметно. Мы с туземцами окружим дом.
— Правильно.
Мы с Ламетром осторожно подкрались к окну.
Графиня! Она здесь-таки!
Похоже, она собиралась пить чай. Что за красавица! Лицо с грустной улыбкой, великолепная фигура…
Приоткрылась дверь, и перед нами появился негр-слуга. Я схватил его за горло так, что он не мог и звука произнести, а Ламетр быстрым, бесшумным движением скользнул в дом.
Я услышал негромкое восклицание и выпустил негра, без памяти свалившегося на землю. Быстро связав его, я поспешил за капитаном.
Он стоял прямо перед той ведьмой. Оба молчали. Графиня, испуганно приоткрыв рот, прислонилась к стене.
— Вот и конец, — сказал капитан.
В этот момент она заметила меня и прошептала:
— Джон… Джон… ты ведь не позволишь…
— Графиня… — по-мужски твердо ответил я. — Не стоит и пробовать… Умного человека можно обмануть самое большее дважды.
— Ван дер Руфус схвачен нами, экспедиция возвращается, и все подробности дела вскоре будут выяснены, — сказал Ламетр.
К ней постепенно возвращалось спокойствие.
— Что ж! Отправьте меня к губернатору!
— Нет! Мы будем судить вас!
Она испуганно повернулась к двери. Там стоял Альфонс. Графиня вновь прислонилась к стене и, растерянно глядя на него, забормотала:
— Граф… Ларошель… Ларошель…
— Да, Катарина, — сурово проговорил Альфонс — Граф Ларошель! Тот самый, которого вы превратили в Альфонса Ничейного. Это я предупреждал анонимными письмами всех, кого вы пытались поймать в свои сети. Вы превратили графа Ларошель в преследуемого всеми убийцу, а ведь это вы убили Андреа Мазеа!
— Неправда… — начала она, но у нее сорвался голос… Несколько мгновений она стояла, неподвижно глядя на дверь, а потом вскрикнула так, что меня до сих пор мороз пробирает, когда я вспоминаю об этом.
В дверях стоял человек с желтым, как лимон, лицом.
— Катарина, — негромко сказал Мазеа. Прижавшись к стене, графиня безумными глазами смотрела на бородатого мужчину.
— Анд…ре…а… Нет! Уйди… уйди… не вынесу…
— Вы должны дать письменные показания, — сказал Альфонс, то есть… Господи, как странно: граф Ларошель? Кто бы мог подумать?!
— Я все… — почти беззвучно прохрипела она, — сделаю… только пусть уйдет… этот… человек… пусть он уйдет…
— Письменные показания!
— Да, да… — Она села. — Что писать? Альфонс положил перед нею бумагу и карандаш.
— Напишите, как был убит капитан Мандер и как удалось с помощью радиограммы обмануть капитана Ламетра!
Ее окружали молчаливые, угрюмые люди.
— Его брат… — пробормотала она, глядя на Мазеа. — Да… у него был брат… Но эта борода…
Внезапно графиня с отчаянным видом начала быстро писать… Минут через десять она протянула нам написанное.
— Здесь… все… А теперь… вы… арестуете меня? Или… убьете!
Судя по всему, ей уже окончательно стало ясно, что бородатый Мазеа всего-навсего брат убитого.
Ламетр прочел написанное, сложил листки и сказал:
— Я бы отпустил ее. Я не мщу женщинам. То, что она сделала мне, я прощаю.
— Альфонс… — прошептала графиня. — Я уйду в сестры милосердия… в монастырь… Сжалься…
Альфонс вздохнул.
— Ладно. Если Ламетр готов отпустить… Передо мной ты виновата не больше, чем перед ним. Я прощаю тебя, Катарина.
Она повернула ко мне свое ангельски красивое лицо. А, по сравнению с другими, мне совсем не к лицу мстить ей.
— Я прощаю!
— Я тоже прощаю, — сказал Мазеа. — И спросите у Андреа — может быть, и он вас простит. Он очень любил вас.
Дальнейшее произошло так неожиданно, что мы не успели даже пошевельнуться.
Вспышка… грохот выстрела…
Красавица-графиня лежала на земле с простреленной головой. На ее лице все еще блуждала та же печальная улыбка.
Глава пятнадцатая
ЭПИЛОГ
Мы предали земле эту женщину в самый разгар сезона дождей, когда по необычно зеленому морю непрерывно бегут высокие, пенящиеся волны. Похоронили мы ее как следует, ведь никто не вправе мстить умершим.
Фрезер в сопровождении туземцев появился как раз в тот момент, когда мы с обнаженными головами стояли вокруг могилы.
— Кого это вы похоронили?
— Грешницу.
На кресте Альфонс вырезал:
ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ
КАТАРИНА ГЛАМАРДА
ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НЕЮ ГОСПОДЬ!
Мазеа, отрастивший бороду, чтобы быть похожим на покойного брата, на следующий день сбрил ее и исчез.
Куда он направился в этих диких, богом забытых местах, жив ли он или умер? Не знаю. Больше мы никогда не слышали о нем.
— Она убила моего лучшего друга, и все же я не мог забыть о ней… Из графа Ларошель я превратился в бездомного скитальца.
Мы сидели в большой барке — дальше мы продолжали свой путь по морю — и Альфонс рассказывал негромко, словно про себя. Катились ярко-зеленые, прозрачные, с пенистыми гребнями волны… Низко кружась над водой, кричали чайки. Юго-западный ветер нес с собою удушливую жару. Длинные листья пальм на берегу шевелились, словно усики уснувших жуков. В такую погоду у человека беспокойно колотится сердце — сирокко…
Если бы пошел настоящий, проливной дождь, может быть, стало бы легче… Но даже в сезон дождей бывают такие моменты, когда с юго-запада прорывается не ветер, а жгучее, огненное дыхание пустыни…
— В Южной Америке, — рассказывал Альфонс, — я случайно встретился с одним музыкантом-испанцем, земляком Катарины. От него я узнал, что эта девушка в пятнадцать лет бежала из дому. В деревне ее хотели побить камнями, потому что из-за нее один парень убил ножом сельского учителя. Бежала она с врачом, бросившим ради нее свою семью. Врач этот вскоре окончательно опустился и умер в барселонской больнице. Выяснилось, что его отравили.
«Кто же мог его отравить?» — спросил я у музыканта. — «Я, сеньор. Поэтому мне и пришлось бежать в Южную Америку.» — «Но за что?» — «Из-за Катарины. Она уговорила меня пойти на это, потому что не любила врача. Потом она бросила и меня, прихватив с собою все мои деньги. Мне пришлось долго скрываться, но я слыхал, что она вышла замуж за какого-то Андреа Мазеа…» — «Почему же вы не разоблачили ее?» — «Я ее любил…»
— Вот так-то, — закончил Альфонс. — Я бросил ее. Те деньги, которые еще у меня оставались, достались ей, а я с тех пор стал Альфонсом Ничейным — ведь граф Ларошель разыскивался за убийство Андреа Мазеа. Я следовал за Катариной по всему миру, оставаясь невидимым. Там, где кто-нибудь попадался в ее сети, я старался немедленно разоблачить ее.
— Это были вы! — воскликнул капитан.
— Да. Один раз я потерял ее след. Она уехала на Мадагаскар и там стала женой несчастного Мандера. Конечно, брак не был действительным, ведь она не была разведена со мною. Когда она неожиданно появилась в Оране с вами, капитан, я написал и вам. После того, как вы оставили ее, пришел черед Ван дер Руфуса. Голландец тоже порвал с нею после моего письма, но деловые отношения с Катариной продолжал поддерживать. Ван дер Руфус означал для нее возможность добиться, наконец, цели: стать невероятно богатой, благодаря участию в афере с алмазами, и отомстить капитану Ламетру… Хиггинс — молодой, неопытный офицер — стал орудием в ее руках. Чтобы ей и здесь не встало на пути мое анонимное письмо, эту связь она держала в тайне.
…Снова пошел дождь. Над морем, словно густой дым, плыл горячий, удушливый туман.
Из зарослей на берегу медленной, покачивающейся походкой появился орангутанг и начал скалить зубы.
— Кого же она действительно любила? Ведь был же кто-то, кого она любила по-настоящему? — спросил Фрезер.
— Я думаю, по-настоящему она не любила никого, — задумчиво ответил Альфонс.
В этом мой друг ошибался. Мне кажется, что на мне немного обожглась и графиня…
К рассвету мы были неподалеку от канонерской лодки — там, откуда начинался наш путь.
— Слава богу, мы не опоздали, — сказал капитан. — Первые выстрелы еще не раздались. В любом случае атака начнется с обстрела корабельной артиллерией джунглей, где концентрируются негры.
— Я знаю, когда это произойдет, — неожиданно проговорил Турок.
— Откуда?
— Графиня беседовала с Хиггинсом, и тот сказал ей, что атака начнется, когда оранское радио передаст сигнал «En avant».
— Выдать военную тайну!… За одно это Хиггинс заслуживает расстрела!
— Он сказал еще, что сигнал будет передан, когда прибудут дополнительные подкрепления из Сахары. Это и будет означать «En avant».
Орудийный выстрел. Нам приказывали остановиться. Через минуту мы увидели, как от корабля отвалил катер и направился к нам.
Мы были под стражей на борту «Генерала дю Негрие».
Нас поместили в каюте с голыми металлическими стенами. С нами был и Фрезер. Прошло с полчаса, пока дверь каюты наконец открылась и вошел маркиз де Сюрен. Он оглядел нас.
— Значит, решили, спасая свои шкуры, вернуться из джунглей, — сказал он. — Но вам и здесь, кроме пули, ждать нечего! Предатели!
Ламетр выступил вперед.
— Мы выполнили свою задачу, ваше превосходительство. Мы вернулись, чтобы помешать кровопролитию и передать преступников в руки правосудия!
Маркиз удивленно посмотрел на него.
— О чем вы говорите?
— Вот это, — Ламетр показал на Фрезера, — один из членов исчезнувшей экспедиции. Племя фонги ни в чем не повинно.
— Рассказывайте.
Он ни единым словом не прервал рассказ капитана, только изредка обводя нас странным, растерянным взглядом. Лицо его то бледнело, то краснело. Затем он прошелся, подходя то к одному, то к другому из нас.
— Отчаянные парни… Такого еще… гм…
— Ваше превосходительство, — закончил за него Ламетр. — То, что сделали эти люди, может служить примером героизма и верности.
Губернатор долго сидел задумавшись, а потом глубоко вздохнул.
— Что ж… если так… значит, Рубан все-таки прав. — Он снова оглядел нас. — Добавлю еще одно: вы — настоящие мужчины. — Он пожал всем нам по очереди руки. — Однако я и сейчас еще не понимаю, как обстояло дело с радиограммой! Ламетр! Вы действительно ее приняли?
— Да. Здесь рассказано обо всем. Пожалуйста. — Он отдал маркизу признание графини.
— Где эта женщина?
— Стала жертвой несчастного случая.
Маркиз еще раз оглядел нас долгим, испытующим взглядом, но ничего не сказал. Я уже говорил, что ума этому человеку не занимать. Затем он внимательно прочел переданные ему листки. Ноздри его вздрагивали, широкая грудь то опускалась, то поднималась. Кончив читать, он снял трубку телефона.
— Капитан Малотт! Немедленно арестуйте лейтенанта Хиггинса. За измену родине. Приказ я сейчас пришлю.
Он нервным движением вытащил из кармана ручку. Великолепная вещь! Чистое золото с отделкой из эмали и большим, чистым, кроваво-красным рубином на конце. Он быстро набросал несколько слов и нажал кнопку звонка. Вбежал матрос.
— Передайте капитану Малотту.
Арестовать Хиггинса, однако, так и не удалось. Откуда-то издалека послышался выстрел.
Предатель пустил себе пулю в лоб.
— Пойдемте, — сказал губернатор. Мы вошли в радиорубку.
— Вот оно, — после недолгого осмотра сказал де Сюрен. В стенке рубки, в самом углу, было небольшое отверстие, вроде мышиной норы. Чтобы открыть его, нужно было только вывинтить один болт. Хиггинс, живший в соседней каюте, установил там микрофон, который через это отверстие можно было подсоединить к динамику радиостанции. Затем он вызвал сонного Ламетра, получившего небольшую дозу опиума в коньяке, сказав, что с ним хочет связаться по радио экспедиция. Хиггинс говорил из своей каюты, а в радиорубке звучал его измененный прижатым к губам платком голос. Ламетр же был уверен, что говорит капитан Мандер.
Мы вернулись в каюту де Сюрена.
— Этого я не мог себе представить, — сказал Ламетр.
— Вот тут вы, Ламетр, и совершили ошибку, — ответил губернатор. — На следующий день вы должны были потребовать от Мандера подтверждение.
— Ваше превосходительство, несколько мерзавцев могут обмануть любого честного человека.
— Человеку свойственно ошибаться, — заметил и я, опять-таки исключительно к месту.
Губернатор засмеялся:
— Вы преданы капитану. То, что ему удалось добиться этого, большая заслуга, но она не перечеркивает сделанное им упущение. А теперь отдыхайте. Ламетр займет каюту Хиггинса.
Мы остались одни.
— Что это значит? — спросил Альфонс.
— Мне возвращена воинская честь, но не звание… — мрачно ответил Ламетр. — Его превосходительство считает, что причина всего случившегося в допущенной мною ошибке. К сожалению, он — великолепный солдат, никогда не допускавший промахов и потому так строго относящийся к ошибкам других… Но честь моя все же спасена, ребята… Спасибо… Он расцеловал каждого из нас, но лицо у него было все же печальным.
— По-моему, — сказал Хопкинс, когда Ламетр вышел, — надо добиться, чтобы ему вернули звание.
— Вся беда в том, — заметил Альфонс, — что губернатор никогда еще не допускал ошибок.
Мы долго еще совещались.
В штаб командования была отправлена длинная радиограмма, в которой сообщалось о сенсационном повороте событий. Теперь сигнал «En avant» уже не понадобится.
— Лишь в том случае, — сказал Ламетр, — если эта война была задумана только как возмездие туземцам. Если Рубан все-таки смещен, наступление против фонги начнется несмотря ни на что…
— Сколько крови? Напрасной, ненужной…
— Сейчас я уверен, что губернатор тоже не хочет этого, — подумав, сказал капитан. — Он — храбрый солдат, который требовал лишь расплаты за будто бы совершенное фонги преступление…
К вечеру дождь вновь сменился жарким ветром с юга. Пятидесятиградусная жара высасывала из земли воду и превращала ее в густой туман, отдававший зловонием болот. Такого сирокко мне еще не приходилось видеть… Ветер с юга дул не переставая, болели глаза, кровь стучала в ушах, кости ломило так, будто человека растягивали на дыбе.
Де Сюрен, сидя на диване в своей каюте, курил сигару и слушал Чурбана. Несмотря на головную боль, губернатор был в восторге от рассказа о его удивительной воинской карьере…
— Слушай… ты — исключительно симпатичный парень… Можешь курить… Черт возьми, где же мои сигары?
Сигар найти не удалось — Хопкинс потом еще не один месяц каждое воскресенье выкуривал по одной из них.
— Ладно… выпей немного виски… Хопкинс выпил.
— Жуткий сегодня вечер, сынок… — проговорил губернатор.
— Выше голову, ваше превосходительство. Губернатор засмеялся и вытер покрытый потом лоб.
— А теперь отправляйся и отдыхай. Виски тебе выдадут.
И он быстро набросал записку ручкой с рубином на конце. Теперь Хопкинсу был обеспечен щедрый рацион виски и сигар.
Губернатор не мог уснуть. Он уже четыре или пять раз выходил из каюты, но желтый, зловонный туман плотно окутал судно… Отовсюду капала вода… В жаркую ночь такие медленно стекающие, крупные капли оседающего тумана хуже любого ливня…
На опустевшей палубе слышались только шаги часового. Тут могут выдержать только железные люди. Человека разрывают изнутри припадки ярости… Бывают и случаи амока…
Тот, кто пережил подобную ночь на берегах Западной Африки, никогда ее не забудет…
Вот заскрипела якорная цепь… Потом раздались шаги первого помощника…
Это была дурная ночь для адмирала. В те редкие минуты, когда он засыпал, его мучили странные сновидения… Он выпил виски и встал, чтобы пройтись… Но голова закружилась, и он снова присел на койку…
Зазвонил телефон.
Отяжелевшей рукой адмирал поднял трубку. На душе стало невыносимо тяжело… Так… Железный каток войны остановить не удалось.
Словно сквозь сон, до него доносился глухой, немного взволнованный голос:
— Получена радиограмма, принята в ноль часов пять минут.
— Слушаю.
— «От штаба главного командования. Командиру „Генерала дю Негрие“. En avant… En avant… En avant…» Повторить?
— He надо… Немедленно передайте частям на берегу: «Боевая тревога, быть в полной готовности к наступлению, патрули выслать немедленно, полковнику Бове через десять минут прибыть ко мне на судно.» Ясно?
— Вас понял. Повторяю…
Положив трубку, адмирал поднялся и вышел на мостик. Туман и тишина… Сейчас он был уже спокоен и тверд. Голова болела, и в висках продолжало стучать, но теперь, когда пришел приказ, нужно стряхнуть влияние сирокко.
Итак, «En avant»… огонь и кровь зальют всю страну… Ради чего, ради чего…
Словно тяжкий груз опустился на сердце… Падали капли, откуда-то издали доносился звук редких шагов…
Приказ есть приказ. Надо действовать!
Суровым голосом он проговорил несколько слов в переговорную трубку, потом в другую… Послышались крики команды, звук рожков… Тревога!…
Через несколько мгновений экипаж был уже на местах. Защитные чехлы были сняты с орудий. Желтый туман начал рассеиваться, и в лунном свете стали видны белые сонные пальмы на африканском берегу.
Тишина и спокойствие… А через несколько минут загремят разрывы снарядов…
Орудийная башня почти неслышно поворачивалась. Стволы пушек начали приподниматься.
Рядом с капитанским мостиком, достаточно громко — так, что губернатору слышно было каждое слово — разговаривали двое: я и Чурбан Хопкинс.
— А я говорю, что любой может ошибиться! Точно! Обмануть можно любого.
— Вот и врешь! Господин губернатор связался бы еще раз с капитаном Мандером. Он убедился бы, что разговаривал действительно с ним… Нельзя действовать на основании одного только разговора… Позвонить или передать радиограмму может любой.
— Проверить, конечно, надо было, — совсем уже громко сказал Чурбан.
От орудий донеслось:
— Направление четыреста… прицел двенадцать…
— Отставить! — раздался голос губернатора.
Все застыли на месте. Де Сюрен нервно схватил трубку телефона.
— Радиорубка?… Прочитайте все радиограммы, полученные в течение ночи!
— Этой ночью ни одной радиограммы получено не было…
Еще мгновенье… Адмирал сбежал с мостика и остановился перед нами почти вплотную, лицом к лицу.
Мы стояли, вытянувшись в струнку. Неприятные секунды.
— Не знаю, что с вами и делать. То ли арестовать, то ли наградить… Это же кто-то из вас звонил мне!
Потом он хрипло рассмеялся, схватил меня двумя пальцами за нос и пару раз дернул его из стороны в сторону.
— Что за парни… честное слово… Эй! Передать, что учение отменяется!…
И он вернулся к себе в каюту.
Когда на заседании суда председатель задал вопрос: «Считает ли ваше превосходительство, что капитан Ламетр допустил нарушение служебного долга, не проверив, что радиограмма была действительно послана капитаном Мандером?», губернатор ответил: «Предположение, что говорит не Мандер, было настолько невероятным, что любой — в том числе и я — счел бы всякую проверку излишней».
Капитан, разумеется, был оправдан, а за героизм, проявленный им при спасении экспедиции и предотвращении никому не нужного кровопролития, представлен к высокой награде. Однако самой высшей наградой ему была ставшая, наконец, его женой, Люси де ла Рубан.
Мы с Альфонсом были с честью демобилизованы из легиона. Как миллионеры. Ведь двадцать пять процентов от стоимости алмазов стали нашими как награда за переданный государству рудник. Капитан отказался от своей доли, и мы передали ее Турецкому Султану. Документ об этом каждый из нас подписал с удовольствием. Первым — Чурбан.
— Вот здесь, пожалуйста, — показал адвокат.
Хопкинс вынул ручку. Великолепная вещь! Чистое золото с отделкой из эмали и большим, чистым, кроваво-красным рубином на конце…
Конец
******
OCR и вычитка Угленко Александр
Переведено по изданиям:
Rejtо Jenо (P Howard). Az elatkozott part. — Budapest; Albatrosz Konyven, 1972.
Rejtо Jeno (P. Howard). A. szoke ciklon. — Budapest; Albatrosz Konyven, 1979.
Rejtо Jenо (P. Howard). A. Lathatatlan Legio. — Budapest: Albatrosz Konyven, 1978.
Rejtо Jeno (P. Howard). Vesztegzar a Grand Hotelban. — Budapest: Albatrosz Konyven, 1973.
Перевел с венгерского А. П. Креснин
Составитель А. П. Левада
Художник-оформитель С. Н. Бердников
Общество с ограниченной ответственностью «Интербук Украина», перевод на русский язык, 1993
Издательско-полиграфическое общество с ограниченной ответственностью «Лианда», составление художественное оформление, 1993
Харьков 1993
ББК 84.4 Вен 0 — 36
Фрезер в сопровождении туземцев появился как раз в тот момент, когда мы с обнаженными головами стояли вокруг могилы.
— Кого это вы похоронили?
— Грешницу.
На кресте Альфонс вырезал:
ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ
КАТАРИНА ГЛАМАРДА
ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НЕЮ ГОСПОДЬ!
Мазеа, отрастивший бороду, чтобы быть похожим на покойного брата, на следующий день сбрил ее и исчез.
Куда он направился в этих диких, богом забытых местах, жив ли он или умер? Не знаю. Больше мы никогда не слышали о нем.
— Она убила моего лучшего друга, и все же я не мог забыть о ней… Из графа Ларошель я превратился в бездомного скитальца.
Мы сидели в большой барке — дальше мы продолжали свой путь по морю — и Альфонс рассказывал негромко, словно про себя. Катились ярко-зеленые, прозрачные, с пенистыми гребнями волны… Низко кружась над водой, кричали чайки. Юго-западный ветер нес с собою удушливую жару. Длинные листья пальм на берегу шевелились, словно усики уснувших жуков. В такую погоду у человека беспокойно колотится сердце — сирокко…
Если бы пошел настоящий, проливной дождь, может быть, стало бы легче… Но даже в сезон дождей бывают такие моменты, когда с юго-запада прорывается не ветер, а жгучее, огненное дыхание пустыни…
— В Южной Америке, — рассказывал Альфонс, — я случайно встретился с одним музыкантом-испанцем, земляком Катарины. От него я узнал, что эта девушка в пятнадцать лет бежала из дому. В деревне ее хотели побить камнями, потому что из-за нее один парень убил ножом сельского учителя. Бежала она с врачом, бросившим ради нее свою семью. Врач этот вскоре окончательно опустился и умер в барселонской больнице. Выяснилось, что его отравили.
«Кто же мог его отравить?» — спросил я у музыканта. — «Я, сеньор. Поэтому мне и пришлось бежать в Южную Америку.» — «Но за что?» — «Из-за Катарины. Она уговорила меня пойти на это, потому что не любила врача. Потом она бросила и меня, прихватив с собою все мои деньги. Мне пришлось долго скрываться, но я слыхал, что она вышла замуж за какого-то Андреа Мазеа…» — «Почему же вы не разоблачили ее?» — «Я ее любил…»
— Вот так-то, — закончил Альфонс. — Я бросил ее. Те деньги, которые еще у меня оставались, достались ей, а я с тех пор стал Альфонсом Ничейным — ведь граф Ларошель разыскивался за убийство Андреа Мазеа. Я следовал за Катариной по всему миру, оставаясь невидимым. Там, где кто-нибудь попадался в ее сети, я старался немедленно разоблачить ее.
— Это были вы! — воскликнул капитан.
— Да. Один раз я потерял ее след. Она уехала на Мадагаскар и там стала женой несчастного Мандера. Конечно, брак не был действительным, ведь она не была разведена со мною. Когда она неожиданно появилась в Оране с вами, капитан, я написал и вам. После того, как вы оставили ее, пришел черед Ван дер Руфуса. Голландец тоже порвал с нею после моего письма, но деловые отношения с Катариной продолжал поддерживать. Ван дер Руфус означал для нее возможность добиться, наконец, цели: стать невероятно богатой, благодаря участию в афере с алмазами, и отомстить капитану Ламетру… Хиггинс — молодой, неопытный офицер — стал орудием в ее руках. Чтобы ей и здесь не встало на пути мое анонимное письмо, эту связь она держала в тайне.
…Снова пошел дождь. Над морем, словно густой дым, плыл горячий, удушливый туман.
Из зарослей на берегу медленной, покачивающейся походкой появился орангутанг и начал скалить зубы.
— Кого же она действительно любила? Ведь был же кто-то, кого она любила по-настоящему? — спросил Фрезер.
— Я думаю, по-настоящему она не любила никого, — задумчиво ответил Альфонс.
В этом мой друг ошибался. Мне кажется, что на мне немного обожглась и графиня…
К рассвету мы были неподалеку от канонерской лодки — там, откуда начинался наш путь.
— Слава богу, мы не опоздали, — сказал капитан. — Первые выстрелы еще не раздались. В любом случае атака начнется с обстрела корабельной артиллерией джунглей, где концентрируются негры.
— Я знаю, когда это произойдет, — неожиданно проговорил Турок.
— Откуда?
— Графиня беседовала с Хиггинсом, и тот сказал ей, что атака начнется, когда оранское радио передаст сигнал «En avant».
— Выдать военную тайну!… За одно это Хиггинс заслуживает расстрела!
— Он сказал еще, что сигнал будет передан, когда прибудут дополнительные подкрепления из Сахары. Это и будет означать «En avant».
Орудийный выстрел. Нам приказывали остановиться. Через минуту мы увидели, как от корабля отвалил катер и направился к нам.
Мы были под стражей на борту «Генерала дю Негрие».
Нас поместили в каюте с голыми металлическими стенами. С нами был и Фрезер. Прошло с полчаса, пока дверь каюты наконец открылась и вошел маркиз де Сюрен. Он оглядел нас.
— Значит, решили, спасая свои шкуры, вернуться из джунглей, — сказал он. — Но вам и здесь, кроме пули, ждать нечего! Предатели!
Ламетр выступил вперед.
— Мы выполнили свою задачу, ваше превосходительство. Мы вернулись, чтобы помешать кровопролитию и передать преступников в руки правосудия!
Маркиз удивленно посмотрел на него.
— О чем вы говорите?
— Вот это, — Ламетр показал на Фрезера, — один из членов исчезнувшей экспедиции. Племя фонги ни в чем не повинно.
— Рассказывайте.
Он ни единым словом не прервал рассказ капитана, только изредка обводя нас странным, растерянным взглядом. Лицо его то бледнело, то краснело. Затем он прошелся, подходя то к одному, то к другому из нас.
— Отчаянные парни… Такого еще… гм…
— Ваше превосходительство, — закончил за него Ламетр. — То, что сделали эти люди, может служить примером героизма и верности.
Губернатор долго сидел задумавшись, а потом глубоко вздохнул.
— Что ж… если так… значит, Рубан все-таки прав. — Он снова оглядел нас. — Добавлю еще одно: вы — настоящие мужчины. — Он пожал всем нам по очереди руки. — Однако я и сейчас еще не понимаю, как обстояло дело с радиограммой! Ламетр! Вы действительно ее приняли?
— Да. Здесь рассказано обо всем. Пожалуйста. — Он отдал маркизу признание графини.
— Где эта женщина?
— Стала жертвой несчастного случая.
Маркиз еще раз оглядел нас долгим, испытующим взглядом, но ничего не сказал. Я уже говорил, что ума этому человеку не занимать. Затем он внимательно прочел переданные ему листки. Ноздри его вздрагивали, широкая грудь то опускалась, то поднималась. Кончив читать, он снял трубку телефона.
— Капитан Малотт! Немедленно арестуйте лейтенанта Хиггинса. За измену родине. Приказ я сейчас пришлю.
Он нервным движением вытащил из кармана ручку. Великолепная вещь! Чистое золото с отделкой из эмали и большим, чистым, кроваво-красным рубином на конце. Он быстро набросал несколько слов и нажал кнопку звонка. Вбежал матрос.
— Передайте капитану Малотту.
Арестовать Хиггинса, однако, так и не удалось. Откуда-то издалека послышался выстрел.
Предатель пустил себе пулю в лоб.
— Пойдемте, — сказал губернатор. Мы вошли в радиорубку.
— Вот оно, — после недолгого осмотра сказал де Сюрен. В стенке рубки, в самом углу, было небольшое отверстие, вроде мышиной норы. Чтобы открыть его, нужно было только вывинтить один болт. Хиггинс, живший в соседней каюте, установил там микрофон, который через это отверстие можно было подсоединить к динамику радиостанции. Затем он вызвал сонного Ламетра, получившего небольшую дозу опиума в коньяке, сказав, что с ним хочет связаться по радио экспедиция. Хиггинс говорил из своей каюты, а в радиорубке звучал его измененный прижатым к губам платком голос. Ламетр же был уверен, что говорит капитан Мандер.
Мы вернулись в каюту де Сюрена.
— Этого я не мог себе представить, — сказал Ламетр.
— Вот тут вы, Ламетр, и совершили ошибку, — ответил губернатор. — На следующий день вы должны были потребовать от Мандера подтверждение.
— Ваше превосходительство, несколько мерзавцев могут обмануть любого честного человека.
— Человеку свойственно ошибаться, — заметил и я, опять-таки исключительно к месту.
Губернатор засмеялся:
— Вы преданы капитану. То, что ему удалось добиться этого, большая заслуга, но она не перечеркивает сделанное им упущение. А теперь отдыхайте. Ламетр займет каюту Хиггинса.
Мы остались одни.
— Что это значит? — спросил Альфонс.
— Мне возвращена воинская честь, но не звание… — мрачно ответил Ламетр. — Его превосходительство считает, что причина всего случившегося в допущенной мною ошибке. К сожалению, он — великолепный солдат, никогда не допускавший промахов и потому так строго относящийся к ошибкам других… Но честь моя все же спасена, ребята… Спасибо… Он расцеловал каждого из нас, но лицо у него было все же печальным.
— По-моему, — сказал Хопкинс, когда Ламетр вышел, — надо добиться, чтобы ему вернули звание.
— Вся беда в том, — заметил Альфонс, — что губернатор никогда еще не допускал ошибок.
Мы долго еще совещались.
В штаб командования была отправлена длинная радиограмма, в которой сообщалось о сенсационном повороте событий. Теперь сигнал «En avant» уже не понадобится.
— Лишь в том случае, — сказал Ламетр, — если эта война была задумана только как возмездие туземцам. Если Рубан все-таки смещен, наступление против фонги начнется несмотря ни на что…
— Сколько крови? Напрасной, ненужной…
— Сейчас я уверен, что губернатор тоже не хочет этого, — подумав, сказал капитан. — Он — храбрый солдат, который требовал лишь расплаты за будто бы совершенное фонги преступление…
К вечеру дождь вновь сменился жарким ветром с юга. Пятидесятиградусная жара высасывала из земли воду и превращала ее в густой туман, отдававший зловонием болот. Такого сирокко мне еще не приходилось видеть… Ветер с юга дул не переставая, болели глаза, кровь стучала в ушах, кости ломило так, будто человека растягивали на дыбе.
Де Сюрен, сидя на диване в своей каюте, курил сигару и слушал Чурбана. Несмотря на головную боль, губернатор был в восторге от рассказа о его удивительной воинской карьере…
— Слушай… ты — исключительно симпатичный парень… Можешь курить… Черт возьми, где же мои сигары?
Сигар найти не удалось — Хопкинс потом еще не один месяц каждое воскресенье выкуривал по одной из них.
— Ладно… выпей немного виски… Хопкинс выпил.
— Жуткий сегодня вечер, сынок… — проговорил губернатор.
— Выше голову, ваше превосходительство. Губернатор засмеялся и вытер покрытый потом лоб.
— А теперь отправляйся и отдыхай. Виски тебе выдадут.
И он быстро набросал записку ручкой с рубином на конце. Теперь Хопкинсу был обеспечен щедрый рацион виски и сигар.
Губернатор не мог уснуть. Он уже четыре или пять раз выходил из каюты, но желтый, зловонный туман плотно окутал судно… Отовсюду капала вода… В жаркую ночь такие медленно стекающие, крупные капли оседающего тумана хуже любого ливня…
На опустевшей палубе слышались только шаги часового. Тут могут выдержать только железные люди. Человека разрывают изнутри припадки ярости… Бывают и случаи амока…
Тот, кто пережил подобную ночь на берегах Западной Африки, никогда ее не забудет…
Вот заскрипела якорная цепь… Потом раздались шаги первого помощника…
Это была дурная ночь для адмирала. В те редкие минуты, когда он засыпал, его мучили странные сновидения… Он выпил виски и встал, чтобы пройтись… Но голова закружилась, и он снова присел на койку…
Зазвонил телефон.
Отяжелевшей рукой адмирал поднял трубку. На душе стало невыносимо тяжело… Так… Железный каток войны остановить не удалось.
Словно сквозь сон, до него доносился глухой, немного взволнованный голос:
— Получена радиограмма, принята в ноль часов пять минут.
— Слушаю.
— «От штаба главного командования. Командиру „Генерала дю Негрие“. En avant… En avant… En avant…» Повторить?
— He надо… Немедленно передайте частям на берегу: «Боевая тревога, быть в полной готовности к наступлению, патрули выслать немедленно, полковнику Бове через десять минут прибыть ко мне на судно.» Ясно?
— Вас понял. Повторяю…
Положив трубку, адмирал поднялся и вышел на мостик. Туман и тишина… Сейчас он был уже спокоен и тверд. Голова болела, и в висках продолжало стучать, но теперь, когда пришел приказ, нужно стряхнуть влияние сирокко.
Итак, «En avant»… огонь и кровь зальют всю страну… Ради чего, ради чего…
Словно тяжкий груз опустился на сердце… Падали капли, откуда-то издали доносился звук редких шагов…
Приказ есть приказ. Надо действовать!
Суровым голосом он проговорил несколько слов в переговорную трубку, потом в другую… Послышались крики команды, звук рожков… Тревога!…
Через несколько мгновений экипаж был уже на местах. Защитные чехлы были сняты с орудий. Желтый туман начал рассеиваться, и в лунном свете стали видны белые сонные пальмы на африканском берегу.
Тишина и спокойствие… А через несколько минут загремят разрывы снарядов…
Орудийная башня почти неслышно поворачивалась. Стволы пушек начали приподниматься.
Рядом с капитанским мостиком, достаточно громко — так, что губернатору слышно было каждое слово — разговаривали двое: я и Чурбан Хопкинс.
— А я говорю, что любой может ошибиться! Точно! Обмануть можно любого.
— Вот и врешь! Господин губернатор связался бы еще раз с капитаном Мандером. Он убедился бы, что разговаривал действительно с ним… Нельзя действовать на основании одного только разговора… Позвонить или передать радиограмму может любой.
— Проверить, конечно, надо было, — совсем уже громко сказал Чурбан.
От орудий донеслось:
— Направление четыреста… прицел двенадцать…
— Отставить! — раздался голос губернатора.
Все застыли на месте. Де Сюрен нервно схватил трубку телефона.
— Радиорубка?… Прочитайте все радиограммы, полученные в течение ночи!
— Этой ночью ни одной радиограммы получено не было…
Еще мгновенье… Адмирал сбежал с мостика и остановился перед нами почти вплотную, лицом к лицу.
Мы стояли, вытянувшись в струнку. Неприятные секунды.
— Не знаю, что с вами и делать. То ли арестовать, то ли наградить… Это же кто-то из вас звонил мне!
Потом он хрипло рассмеялся, схватил меня двумя пальцами за нос и пару раз дернул его из стороны в сторону.
— Что за парни… честное слово… Эй! Передать, что учение отменяется!…
И он вернулся к себе в каюту.
Когда на заседании суда председатель задал вопрос: «Считает ли ваше превосходительство, что капитан Ламетр допустил нарушение служебного долга, не проверив, что радиограмма была действительно послана капитаном Мандером?», губернатор ответил: «Предположение, что говорит не Мандер, было настолько невероятным, что любой — в том числе и я — счел бы всякую проверку излишней».
Капитан, разумеется, был оправдан, а за героизм, проявленный им при спасении экспедиции и предотвращении никому не нужного кровопролития, представлен к высокой награде. Однако самой высшей наградой ему была ставшая, наконец, его женой, Люси де ла Рубан.
Мы с Альфонсом были с честью демобилизованы из легиона. Как миллионеры. Ведь двадцать пять процентов от стоимости алмазов стали нашими как награда за переданный государству рудник. Капитан отказался от своей доли, и мы передали ее Турецкому Султану. Документ об этом каждый из нас подписал с удовольствием. Первым — Чурбан.
— Вот здесь, пожалуйста, — показал адвокат.
Хопкинс вынул ручку. Великолепная вещь! Чистое золото с отделкой из эмали и большим, чистым, кроваво-красным рубином на конце…
Конец
******
OCR и вычитка Угленко Александр
Переведено по изданиям:
Rejtо Jenо (P Howard). Az elatkozott part. — Budapest; Albatrosz Konyven, 1972.
Rejtо Jeno (P. Howard). A. szoke ciklon. — Budapest; Albatrosz Konyven, 1979.
Rejtо Jenо (P. Howard). A. Lathatatlan Legio. — Budapest: Albatrosz Konyven, 1978.
Rejtо Jeno (P. Howard). Vesztegzar a Grand Hotelban. — Budapest: Albatrosz Konyven, 1973.
Перевел с венгерского А. П. Креснин
Составитель А. П. Левада
Художник-оформитель С. Н. Бердников
Общество с ограниченной ответственностью «Интербук Украина», перевод на русский язык, 1993
Издательско-полиграфическое общество с ограниченной ответственностью «Лианда», составление художественное оформление, 1993
Харьков 1993
ББК 84.4 Вен 0 — 36