И Джаред не прикасался к «южной дури», как выражались в портовых городах. Ему это не было нужно. Тахир научил его, как с помощью блестящих камней достигать нужного уровня сосредоточенности, усыплять подлежащих излечению, и уходить в сон самому.
Сейчас утро, и человек, видевший сон про полководца и девушку, наверняка уже бодрствует. В этом состоянии соприкоснуться с его состоянием невозможно. Но Джаред мог бы сконцентрироваться, вернуться в сон, изучить его и определить, в чем состоит болезнь этого человека.
Но опять-таки, зачем? Ради одного лишь научного интереса? Прошли те времена, когда для него это было главным. Да и опасно. Здесь не Карниона и не Южное пограничье, где такие вещи хоть в диковинку, но не вгоняют окружающих в панический страх. А страх, как известно, ведет к ненависти. Нет, здесь в землях бывшего королевского домена, ныне столичного округа империи Эрд – и – Карниона, он всего лишь бродячий лекарь. Фигура, по местным понятиям, безусловно неуважаемая, а часто и презиравшаяся. В грубых побасенках жонглеров, равно как в изящных новеллах просвещенных литераторов любой медикус – ученый доктор или невежественный знахарь – это откровенный шарлатан, тупой и наглый, либо хитрый и вкрадчивый, однако всегда комический. Даже деревенские старухи-шептуньи внушают окружающим больше почтения. Но лучше, чтоб над тобой смеялись, шпыняли, в дороге забрасывали грязью, пролетая мимо на борзом коне, в доме и близко не подпускали к господскому столу, чем волокли в Святой Трибунал по подозрению в колдовстве, – а оттуда выход один – на костер.
Живя вблизи границы, Джаред в последнее время немного расслабился, но он никогда не при каких обстоятельствах не забывал, что чем ближе к Тримейну, тем больше вероятность столкнуться с фискалом Святого Трибунала. А он шел в столицу.
Кстати, неплохо бы и поторопиться. Пора вставать и раздобыть какой-нибудь еды. Умыться придется где-нибудь у ручья. На человека, который слишком часто умывается (привычка, усвоенная Джаредом на юге) здесь смотрят как на неведомого зверя. Еще один повод к подозрению…
Он встал, убрал камни в мешочек, и подошел к окну. Во дворе уже толпился народ, кудахтали тощие пестрые куры, обреченные в жертву состоятельным проезжим. Джареду наверняка придется довольствоваться – хорошо, если яичницей, а то и вареной репой. Слышался какой-то писк – показалось, что это кошка, но это хозяйка твердой рукой, излеченной Джаредом, крутила ухо одному из своих отпрысков, а тот размазывал по лицу слезы и сопли. Конопатый слуга придерживал ворота, пропуская выезжавшую со двора обшарпанную повозку, запряженную двумя тощими одрами. К задней стенке повозки почему-то был прикреплен увядший венок из хмеля.
Все-таки, чей же это был сон?
5. Дорога в Тримейн. Южное подворье. Дом – с – яблоком.
Погода стояла ясная, и это была в перспективе, единственная ясность. Но не следует искать разгадку, прежде чем узнаешь загадку. В том, что загадка будет, Джаред не сомневался. За все предшествующие годы Лабрайд ни разу не обращался к нему с просьбой. И он единственный человек в империи, который более-менее знает, что представляет собой Джаред…
А вот, что представляет собой сам Лабрайд? Это вопрос.
И сколько лет они знакомы? Сразу и не вспомнишь. С тех пор, как он покинул аббатство, на Святой неделе исполнилось… два последних года в Крук-Мауре, Аль-Хабрия, Скель… неужто полных десять лет? Точно. Впору бы это как нибудь отметить. Да только на Святой он был уже в пути.
Он обошел пешком большую часть империи, и немало времени провел за ее пределами. И везде приживался, где бы не пришлось остановиться, но, покинув очередное место жительства, никогда о нем не скучал и не стермился туда вернуться. Даже туда, где провел если не большую, то значительную часть часть жизни – в аббатство Тройнт.
Джаред родился в герцогстве Эрдском, в маленьком городке, прилепившемуся к подножию мощного замка Дагнальд, принадлежавшему благородному господину Гудлейфу Дагнальду, и был седьмым сыном кожевенника. Сколько он себя не помнил, семья никогда не ела досыта, но как-то держалась за счет ежегодных ярмарок. Потом стало хуже. На землях Дагнальда открылась какая-то хворь: жуткий, изматывающий кашель. От нее мало кто умирал, но переболели чуть ли не все. О Нантгалимском крае пошла дурная слава. Ярмарки прекратились. А вдобавок еще неурожай. Сеньер Дагнальд был добр, он раздавал хлеб беднякам из своих амбаров, но его не хватало. Лишние рты были ни к чему. Избавиться от них путем перепродажи было невозможно – Эрдское герцогство не знало крепостного права. И подданные Дагнальда должны были сами справляться с подобными трудностями.
Джареду было не то десять, не то одиннадцать лет – он точно не знал, когда отец привел его в аббатство святого Эадварда. Возраст достаточный, чтобы работать в мастерских или на землях аббатства. А помереть с голоду монахи не дадут из христианского милосердия – так, по крайней мере, говорили. Главное, чтоб сразу не вытолкали в шею. Джареда не вытолкали, и его отец покинул аббатство с легким сердцем, считая, что последышу повезло.
Джареду повезло больше, чем считал отец. Несказанно повезло. Примерно через полгода, когда к нему пригляделись, он стал учиться в монастырской школе, одной из лучших на Севере. И вскоре обогнал в успехах тех, кто начал учиться раньше него и был выше его по происхождению ( что не всегда совпадало) настолько, что преподобный приор Венилон, вопреки установившимся правилам, стал лично руководить его занятиями.
И где-то в это время в Тройнт приехал Лабрайд из Карнионы, и отец Венилон представил ему своего ученика. Ничего общего у высокородного и высокоученого гостя, прибывшего ознакомиться с некоторыми редкими манускриптами, хранящимся в аббатстве, с нищим эрдским подростком быть не могло. И Лабрайд не проявил к нему интереса. Однако когда они встретились вновь по происшествии немалых лет, оказалось, что Джареда он запомнил. Вероятно, отец Венилон, знавший Лабрайда давно, счел для себя возможным рассказать ему о способностях Джареда более откровенно, чем самому Джареду.
Старик внимательно наблюдал за ним. И потому прижившийся в монастыре юноша не приносил первоначальных обетов. В любой другой обители Джаред давно уже принял бы послушание, а то и постриг. Или…
«Или» было вполне вероятно.
Отцу Венилону хватало ума не смеяться над снами Джареда, как насмехались братья над Иосифом. И не хватало смелости признать эти сны господним откровением. Тем паче, что на последнем и не настаивал сам Джаред.
Аббатство Тройнт отличалось от монастырей Севера. Многое из того, что там сочли бы ересью, здесь допускалось и даже приветствовалось. Но не все. И не одна обитель не должна давать приют колдуну. Зачумленная овца портит все стадо. Если отец Венилон не разделял это воззрение, так могли подумать другие. А события последних десятилетий и в империи, и за ее пределами давали основание для тревоги. Зачем превращать Эрд в арену ересей, подобно Италии или Франции? Ибо ереси неминуемо ведут к мятежам, а мятежи к жертвам.
И настало время, когда отец Венилон должен был задуматься, дороже ли ему один ученик, пусть самый одаренный ( о, странное значение, которое придавали в Святых Трибуналах слову «Дар»!), чем все аббатство, заботе о котором он посвятил всю жизнь.
И он посоветовал Джареду покинуть Тройнт. Здесь его уже ничему не смогут научить, а молодому человеку полезно повидать мир. О, разумеется, его снабдят рекомендательными письмами, так что он не пропадет… Возможно, со временем он сможет вернуться, «когда поумнеешь, и научишься скрывать подлежащее сокрытию» – это не было высказано, но выражено достаточно ясно. Для Джареда уход из спокойного и безопасного пристанища в мир опасностей, голода и войн не стал катастрофой. Он бы не сильно опечалился, если б его принудили принять постриг, но подлинного призвания к монашеской жизни у него не было. Не то, чтоб эта жизнь его тяготила, но… И в восемнадцать лет опасности, сколько бы их ни было, чаще вызывают стремление потягаться с ними. Вдобавок, отец Венилон дал ему письма в некоторые карнионские обители. Значит, предстояло идти в Древнюю землю.
Но первое, что он сделал – направился домой. За минувшие годы отец и братья не навещали его и не давали о себе знать, однако они и раньше не выказывали к нему особой привязанности, и Джаред не томился тоской по родным. Все же он был бы рад их увидеть. Но на месте отеческого дома он нашел лишь груду мусора. От соседей он узнал, что окончательно обеднев, семья отправилась искать счастья в другие края. Так оборвалась последняя нить, связывавшая Джареда с Эрдом.
Он отправился на Юг, в Древнюю землю, первоначально в те монастыри, которые указал ему отец Венилон, а затем, повинуясь собственному выбору. У святого Эадварда ему успели привить стойкую неприязнь к светским университетам. При том, что сии учебные заведения были рассадником богословов, а преподавали там в основном духовные лица, по убеждению отца Венилона они уступали монастырским школам с древними традициями. И Джаред, сведя знакомство в городах Карнионы и со схоларами, и с профессорами, склонен был с ними согласиться.
За единственным исключением.
В монастырях Древней земли Джаред узнал много сверх того, чему его учили – или не мешали учиться – у святого Эадварда. Но его не оставляло чувство, что еще больше он не узнал. Возможно, все о чем он читал, имело лишь косвенное отношение к природе его дара. Или он просто не там искал. И опираться следовало не на предания, уходящее корнями в легендарную старину, а на те науки, что изучают устройство и функции человеческого тела?
Джаред отправился в Скель, где располагалась наиболее уважаемая в империи медицинская школа. Там и произошло его настоящее знакомство с Лабрайдом.
Возобновилось оно при обстоятельствах, не слишком для Джареда лестных. Будь он самолюбивее, то сказал бы – постыдных. До этого в Нессе он заработал толику денег, послужив секретарем у тамошнего графа, и в Скеле мог позволить себе снять комнату и жить не впроголодь. Будущие медики строгостью нравов не отличались, а определенные запреты, налагаемые на них уставом школы, на Джареда, как на вольнослушателя, не распространялись. И он сорвался. Молодость и здоровье требовали своего, и с чего ему вести монашескую жизнь, если он не монах! В подобный загул Джаред не пускался ни до того, ни после. Не то, чтоб в нем было что-то, поражающее воображение, но для монастырского воспитанника хватало. Прославленное скельское вино лилось рекой. На родине Джареда не каждый вельможа имел его на столе, а здесь по дешевизне распоследний ткач пил его вместо воды. Повод для праздника всегда находился. Полы в кабаках трещали от плясок, музыканты надрывались, терзая флейты и волынки, а женщины… Много их было, сколько – он бы не припомнил. При том, что шлюхи его не прельщали, да и он для них был неподходящим клиентом, ибо вино в Скеле было дешево, а девки дороги. Но он без труда находил себе подружек среди служанок, швеек, прачек, а то и скучающих купеческих жен – тех, кого в мужчинах неутомимость привлекала больше набитого кошелька.
Однажды, после бурной ночи в кабаке за торговыми рядами, Джаред проснулся от того, в лицо его с грубостью кредитора ударили лучи рассветного солнца.
– Какого черта? – просипел он и попытался протереть глаза. Это оказалось затруднительно. Он лежал на полу, и на левой руке у него раскинулась служанка одного старого скряги из соседнего переулка, а под правой кротко прикорнула судомойка здешнего заведения. Кажется, с вечера девочки поссорились, и Джаред взялся их помирить и утешить. Кругом, на столах и под столами мирно почивали другие жертвы ночного веселья. Дверь на улицу была распахнута, и снаружи ее кто-то услужливо придерживал. В проеме стоял стройный смуглолицый мужчина средних лет в дорогом плаще южного покроя.
– Ученик преподобного Венилона, если не ошибаюсь? – любезно осведомился он.
Джаред окончательно проснулся – уж очень странно прозвучало здесь имя приора. Он выпростался из-под девиц, сел.
– Мы раньше встречались? – его охрипший голос был прямым контрастом безупречному тону собеседника.
– Да, в аббатстве Тройнт. Меня зовут Лабрайд ап Руд из Тагмайла.
Тут Джаред его и узнал. И случись эта встреча сразу по выходе из монастыря, сгорел бы со стыда. А так… Неловко, конечно. Но не конец света. Так, надо думать, полагал и Лабрайд, который впоследствии никогда Джареду беспутством не пенял.
Но Джаред после того дня не то, чтобы вовсе забыл о вине и девицах, но поутих и занялся делом. Делом, помимо прочего, были и продолжительные беседы с Лабрайдом, которого Джаред стал посещать. Оказалось, что у того в Скеле есть собственный дом. Правда, живал он там нечасто, предпочитая загородные имения, расположенные дальше, к юго-востоку или странствия. А о том, что Джаред в Скеле, ему рассказал Девлин, ученик медицинской школы, также вхожий в дом Лабрайда.
Лабрайд принадлежал к так называемым «старым семьям», возводившим свою родословную к изначальным обитателям Карнионы, в отличие от других южан, давно смешавшимися с разными пришельцами и завоевателями. Представители «старых семей», независимо от того, где они жили, укоренялись только в Карнионе, и в браки старались вступать исключительно между собой. Однако с течением времени соблюдать подобное правило становилось все труднее, и все меньше оставалось тех, кто мог похвастаться чистотой древней крови как с отцовской, так и с материнской стороны. Однако в Карнионе к людям из «старых семей» относились с почтением, с каким в других краях, наверное, относились бы к потомкам ангелов господних, входившим к дочерям человеческим, и завести с ними дружбу, полагал Джаред, было не легче, чем с ангелами. При всей своей светскости эти люди всегда ставили незримую преграду между собой и остальными, и причиной тому была не только наследственная гордыня. Древние карнионцы считались народом магов, а в нынешнее время заполучить клеймо потомственного колдуна было небезопасно, независимо от богатства и древности рода. В Карнионе костры Святых Трибуналов пылали не так высоко, как в столице, но не угасали вовсе. А молва оказалась не столь беспочвенной, как обычно бывает. Хотя бы по отношению к Лабрайду. Ибо этот карнионский вельможа был не только богатым и начитанным хранителем древних знаний, но и человеком, наделенным определенными талантами, в обыденной жизни не применимыми. Джареду он их не демонстрировал, но и скрыть не особенно пытался. Поскольку Джаред сам был отмечен даром или проклятьем – при том, что древняя кровь в его венах не текла. Но Лабрайд был счастливей его тем, что сумел разобраться в природе своего дара, и понять, как с ним обращаться. Джаред, наслышанный о мудрости карнионцев, искал указаний в древних рукописях, но не нашел. На что и посетовал.
– Значительная часть карнионского наследия всегда будет тебе недоступна, сколько бы монастырских библиотек ты не посетил, – сказал Лабрайд. – Я говорю об устной традиции, сохраняющейся в старых семьях. Ее усваивают с раннего детства, и здесь я тебе помочь ничем не могу. Ты давно уже не малое дитя, даже если забыть о том, что ты не карнионец.
– И что же делать?
– Для начала – не отчаиваться. Древние карнионцы знали много, но далеко не все. Хотя мои предки, да и кое-кто из здравствующих родичей, уничтожили бы меня за подобные утверждения. И мудростью можно напитаться не только у них.
– Я был на Севере, в монастырях и школах Карнионы… Вряд ли Тримейнский университет способен дать мне что либо сверх того. Может быть… – Джаред помедлил, ибо даже в Карнионе он избегал говорить о некоторых вещах, – Заклятые земли?
– Я не вправе тебе что-то запрещать либо дозволять. Но туда я бы на твоем месте не ходил.
– Потому что это опасно?
– Потому это бесполезно.
– Следовательно, все, что рассказывают об этих краях – ложь?
– Не ложь. Скорее домысел, рожденный от недостатка достоверных сведений. И я не сильно расстраиваюсь из-за того, что людям эти сведения недоступны. Заклятые земли полны чудес. Но эти чудеса ничего не дают тому, кто хочет познать себя.
– Ты говоришь так, как будто убедился сам.
– Конечно, убедился. Иначе бы не стал заводить этот разговор. Ужас и соблазн Заклятых земель не в том, что они опасны. Там постоянно сталкиваешься с невероятным и необъяснимым, и может быть, не стоит его объяснять. Беда в том, что люди не соглашаются это признать. Им кажется, что отступив, они были всего на шаг от победы. Один шаг, одна попытка и еще одна, и еще… и человек принадлежит Заклятым землям, поглощен ими.
– Но ты ушел оттуда?
– Да, вырвался… как из зубов хищника, оставив на них куски собственной шкуры. Можешь считать это метафорой. Но я был старше и опытней, чем ты теперь. Впрочем, чужой опыт еще никому не помог. Решай сам. Я не утверждаю, что ты погибнешь. Но мне не хотелось бы, чтоб ты присоединился к неудачникам, считающих себя адептами, каковых мне приходилось встречать в Заклятых землях.
И помолчав немного, спросил:
– Кстати, ты прочел список, который я тебе дал?
– Да. Но мне кажется, что в переводе что-то утеряно. А языка арабского я не знаю. Да и недоступны нам арабские книги.
– Жаль. Хотя с моей точки зрения тебе полезней были бы не книги, а некоторые дисциплины. Скельская школа, при всем моем к ней уважении, не дает о них понятия, – он снова сделал паузу.
За время их общения Джаред успел усвоить, что Лабрайд ничего не упоминает просто так.
– А ты знаешь арабский язык?
– Недостаточно. Хотя кое-что из их учений усвоил.
– Значит, ты побывал в землях язычников?
– Прежде всего, усвой – мусульмане не язычники. В какой-то мере они строже нас блюдут веру в Бога Единого. Это рвение неофитов. – Он усмехнулся. – Да, пусть их вере немало столетий, в сравнении с каринионцами почитатели пророка – играющие дети. Но это умные, способные дети. И кое в чем обогнали своих учителей. Их нищенствующие монахи – они называются дервиши, создали свой орден раньше францисканцев, я не уговорю уж о слугах святого Доминика. И не их ли учением о преданности мюрида своему шейху и полном отказе от собственной воли вдохновились наши учителя, в особенности святой Франциск, создавая орденские уставы?
Это была совершенная ересь, но Джареду приходилось слышать от Лабрайда и не такое.
– У них есть разные школы, – продолжал Лабрайд, – но я слышал об одной, которая именует себя школой дервишей сна…
Совет был дан, и по прошествии некоторого времени Джаред решил ему последовать. Благо в те годы на южных границах империи, в отличие от северных, было перемирие. Возобновилась торговля, и купеческие корабли двигались вдоль побережья дальше, на юг. На таком корабле Джаред покинул Скель и пределы империи и высадился в торговой гавани Дандан, поскольку согласно условиям мирного договора, дальше путь христианским кораблям был закрыт. Джаред мог бы найти другой корабль, но он не спешил. Прежде чем отправиться на поиски дервишей сна он хотел выучить язык, и получше узнать, где находится. Для жителей империи, страна, куда прибыл Джаред, была просто языческим царством, и мнение их было ошибочное, даже если не учитывать того, что сказал о язычестве и единобожии Лабрайд. Не было царства, однако существовало множество княжеств, управляемыми разными владыками. А были земли вовсе без правителей, без городов, где скитались кочевые племена. И жили здесь люди разных народов, языков и обычаев – и это только если брать в расчет только тех, кто исповедовал ислам. Джаред увидел и узнал гораздо больше, чем предполагал, покидая Скель, но о первоначальной цели своей не забыл.
Дервишей сна он нашел не вдруг, но ближе к границам империи, чем можно было ожидать – в эмирате Зохаль, в городе, именуемом Аль – Хабрия. К тому времени Джаред уже знал, что они отделились от прочих последователей учения суфиев, которых, собственно, и называли дервишами. От прочих последователей пророка суфии сильно отличались, и Джаред вынужден был признать, что кощунственная мысль о святом Франциске не случайно пришла Лабрайду на ум. Но дервиши пошли гораздо дальше, чем францисканцы. Они утверждали, что для молитвы не нужно посещать мечеть, ибо истинная мечеть в сердце. Но и в силе молитвы они сомневались, говоря, что она не дает ничего, кроме напряжения тела. Они усмехались, рассуждая об аде и рае, полагая, что Всевышнего надобно любить свободно, на рассчитывая на награду, и без страха наказания. Наконец, среди их учителей почитались и женщины, а ведь пророк сказал: «советуйтесь с ними, но поступайте вопреки». Все вышеназванное относилось и к школе дервишей сна, однако особенностью их учения было то, что сон считался способом достижения состояния халь – внезапного озарения, и в конечном счете могло привести к фана – небытию, слиянию с Божеством, каковое есть цель каждого истинного суфия. Прочие дервиши посматривали на них косо, полагая, их чем-то вроде учеников шейха Баязида аль-Бистами, проповедовавшего «упоение Богом», и видя в их правилах опасные новшества. Те в ответ утверждали, что ни в чем не отступали от сущности учения, и что «новизна» их правил мнимая, насчитывая по меньшей мере четыре века.
В Аль-Хабрии находилась ханака, или община Тахира ибн Саида ас – Сули. Он пришел к выводу, что оппоненты его во многом правы, и фана , достигаемая путем сна, может быть иллюзией. Поэтому следует обратить взгляд внутрь, и искать озарения, способного осветить мрак собственной души. Опыт показал, что это позволяет достигнуть не только душевной чистоты, но и физического здоровья. Джаред опасался, что условия обучения будут для него неприемлемы, и напрасно. Искус мюрида, продолжавшийся тысячу и один день, отречение от собственной воли, испытания, долженствующие сломить гордость учеников – все это было только для правоверных. Остальные не могли стать истинными дервишами, но им позволено было прикоснуться к мудрости. Что касается платы за обучение, то Тахир ибн Саид брал ее с тех, кто способен был платить. Этим он заслужил множество нареканий, ибо дервиш давал обет бедности и нестяжания. Тахир оправдывался тем, что получаемые деньги, иногда весьма значительные, он тратит не на себя, а на ханаку. Что было правдой.
Тахир ибн Саид в некотором отношении напоминал Лабрайда, хотя сходства между ними не было никакого, не говоря уж о том, что Тахир был значительно старше. Он, например, чтил устную традицию выше письменной (что, как понял Джаред, вообще было свойственно дервишам сна, хотя никто не запрещал им записывать свои труды). И если Лабрайд называл детьми мусульман, то Тахир относился так же к христианам. Только для него это были злые, жестокие дети.
– Вы, – говорил он, – изгоняете, грабите, убиваете иноверцев, а наш пророк заповедовал брать их под покровительство. И никогда не было у нас такой мерзости, как ваши Святые Трибуналы.
Действительно, в эмирате, не опасаясь за свою безопасность, жили не только «люди писания» – евреи, христиане и последователи Заратушры, но и самые настоящие язычники. То же относилось и к ханаке.
Язычники, как выяснилось, бывали всякие, и кочевники кала, не соблюдавшие никаких границ, туда бы не были приняты, да и сами бы не пошли, однако их соотечественники из страны Хинд, не признававшие родства, поскольку принадлежали к высшим кастам, здесь учились. Равно как и парсы. Кроме того, во время пребывания Джареда в ханаке здесь жил на правах гостя ученый каббалист Итамар а-Коэн, нарочно приехавший из дальних краев, чтобы ознакомиться с учением Тахира ибн Саида.
Джаред был единственным христианином, но не первым, посетившим ханаку, и Тахир не скрыл удивления, что этот молодой франк, в отличие от своих единоверцев, знаком с упражнениями, которые применяют дервиши, дабы обрести над собой власть. Потому что Тахир не встречался с теми, кто прошел монастырскую школу, и не знал, что во многих ( но всех обителях) монахи разработали приемы, помогающие достигнуть полной сосредоточенности, а также побеждать слабости плоти – сонливость, голод и другие, еще более низменные. Знание этих приемов позволило Джареду вскорости догнать других учеников. Но он все равно отличался от них. Все прочие сновидцы ханаки, независимо от того, употребляли ли они для вхождения в сон снадобья, курения или ограничивались духовными упражнениями – странствовали в мире собственных видений.
Джаред проникал в чужие.
Ибн Саид не был особенно этим удивлен. Он сказал, что устная традиция сохранила память о подобных путешествиях.
– Как говорят, первой описала подобные явления некая женщина, которая жила жила примерно двести лет спустя после установления истинной веры, и носившая то же имя, что праведная дочь пророка. Эта женщина также упоминала, что с помощью подобных путешествий можно излечивать болезни. Правда, рабби Итамар рассказывал мне, что он также слышал предания о подобной женщине, но она была еврейкой и звали ее Малка. – Он усмехнулся. – А у вас, конечно, рассказывают, что она была христианкой?
– Нет, я не слышал преданий о такой женщине. Хотя… в «Лоции» преподобной святой Урсулы Скельской говорилсь о погружении в сон с помощью хрустальных зеркал. И о лечении… но это совсем другое… и жила святая Урсула много позже, чем ваша Фатима.